У меня в голове рождается гениальный план. Я просто упала на своих каблуках, ударилась головой. И теперь всё вокруг – бред поврежденного разума. Потому что не может ведь этого быть!
Ладно…
Да, эскорт существует, и кто-то может продавать себя. Могут быть даже эти аукционы с девушками, на всякое извращение… Но я! Как я могла отдаваться рукам Алана? Так реагировать?
Меня всё ещё потряхивает после случившего, в теле какая-то слабость, легкость. И стыдно смотреть на Алана, да и Давида тоже. Ведь ночью я ему тоже отвечала!
Я же не такая, я… Даже с Димой так долго ничего не было, а сейчас подпускаю к себе, растворяюсь в чужих касаниях. Словно этот день пробудил во мне кого-то другого.
И я не уверена, что эта версия мне нравится.
– Не грусти, куколка, - Давид резко притягивает к себе, впечатывается своим пахом в мои ягодицы. А я понимаю, что халат не та одежда, которая сможет меня защитить. – Ты ведь хотела домой, вот получишь.
– Да, но… Всё не так, как я хотела. Не под надзором, а просто…
– Просто пока не получится. Анют, проще относись ко всему. Смотри, поменять что-то можешь? Вот своей грустью вызовешь у нас совесть?
– А она у вас есть? – опускаю взгляд, понимая, что перехожу черту. – То есть…
– Правильно мыслишь, куколка. Нету её.
– Нету слова нету.
Улыбаюсь, вспоминая, как это всё время повторяет бабушка. И Давид тоже тянет уголки губ вверх, выпуская короткий смешок. Подталкивает меня к столу, помогая сесть.
Мне неловко от того, что какая-то женщина приносит чай и расставляет еду на столе. Наверняка, у Давида есть и повара, и домработница. Ничего удивительного.
Но мне всё равно не по себе. Царапает привычным смущением – что обо мне подумают. Я приехала с Давидом, а потом ещё Алан и…
Сжимаю двумя руками кружку с чаем, медленно отпивая. Меня не должно это заботить, скоро я никого из них не встречу. Ни мужчин, ни работников. Вернусь к привычной жизни.
– Если хочешь чего-то особенного, куколка, - Давид усаживается справа от меня, хотя стол длинный, места так много. – Просто скажи.
– Или можем съездить в прекрасное место, - Алан занимает место слева, зажимая с двух сторон. – Моё предложение всегда в силе, Анна.
– Я… Я просто возьму тост, спасибо.
Завтрак проходит спокойно, я даже позволяю себе расслабиться. Куда хуже, если бы мужчины сидели напротив, разглядывали. А сейчас даже не касаются, я просто наслаждаюсь их теплом.
Медленно жую тост с джемом, слизывая капельки вишни с подушечки пальца. Кожу тут же покалывает, заставляя покраснеть. Нельзя такое делать, не при мужчинах. А я…
– Любишь вишню? – Давид наклоняется, а бежать мне некуда. – Хочешь свежей?
– Уже не сезон.
– Думаешь, это меня остановит? Только попроси, куколка, достану любые фрукты.
– Куда интереснее, если бы вы сами на дерево лезли, а купить… Простите. С утра я не… Говорю не то, что нужно.
– Что же дало тебе такую смелость?
Давлюсь чаем, чувствуя похлопывания Алана по спине. Он ведь намеренно! Говорит это, напоминает. А теперь мягко ведёт ладонью по спине, надавливая на лопатки.
И не убирает руку, даже когда я двигаюсь на стуле вперед, стараясь спастись. Только упускает пальцы ниже, проводя линию по бедру. Что-то внутри дрожит, дыхание перехватывает, когда Алан жжет кожу, скрытую за халатом.
– Не надо вишни, спасибо.
Разворачиваюсь на мгновение к Давиду, ловя его взгляд. Он едва усмехается, кивая. Не обижается, а наверняка забавляется! Очень весело. Фыркаю себе под нос, разрезая кусочек сыра на мелкие кусочки.
Мне просто нужно себя чем-то занять, отвлечься. Возможно, пока буду искать новое жилье, то вовсе забуду о происходящим. А ещё мне жутко хочется посмотреть в глаза Димы. Спросить, зачем он это сделал.
То есть… Деньги, конечно, только они.
Но разве он не понимал, что будут последствия?
– Давид прав, Анна, ты слишком грустишь с утра, - Алан подливает себе кофе из маленького чайничка, предлагая и мне. Отрицательно качаю головой, пытаюсь сдержать злость в себе. – Ведь поводов с утра не было. Мне казалось, что утро началось… Прекрасно. Тебе так не кажется?
– Ну, не прекрасно…
– Да, а мне казалось, что было именно «прекрасно».
– О чём ты, Литвин?
Я не знаю, зачем Алан делает это. Просто дразнит или всерьез намекает, что расскажет всё Давиду. Мы ведь не пара, я ничего противозаконного не делала. И это не должно обжигать так в груди, как происходит сейчас.
Но Алан намекает постоянно, подмигивая мне.
Мудак.
В школе тоже был один мудак, который принялся шантажировать меня. В начальных классах я списала контрольную, а он заметил. И всё угрожал, что расскажет об этом учительнице.
Только я знала, что с шантажистами не договориться. Это было в каком-то сериале или папа рассказывал… Не помню даже. Но факт оставался фактом, я пошла прямиком к преподавателю, во всём сознавшись.
Пусть переписывала работу, но зато никто не мог на меня надавить.
Так и сейчас. Набираю воздух в лёгкие, жмурюсь. И выпаливаю, краснея до самой макушки:
– Давид. Алан о том, что утром мы переспали.
Мне кажется, что кружка треснет пополам. С такой силой Давид опускает её на стол, разворачиваясь ко мне. Его лицо словно маска, не пропускает ни одной эмоции. Только глаза едва сужены, пронзают меня.
Я жалею, что так выпалила, но словно назад не забрать. Да и пускай мужчины между собой разбираются, а у меня будет несколько минут спокойствия и шоу.
Да и Алан… Он лишь вскидывает бровь, наблюдая за мной. Явно удивлён тем, что я сказала, но ничего не отрицает. Едва усмехается, а затем переводит взгляд на Давида.
Молчание давит. Кажется, что весь мир вымер, растворился. Ни домработницы, ни охраны. Только мы втроем. И ни единого звука, уверена, каждый слышит, как стучит моё сердце.
Опускаю взгляд, сжимая пальцами край халата. Просто жду, когда тишина лопнет, как натянутая струна. Обрушится упреками или злостью, хоть что-то произойдёт.
Я вздрагиваю, когда стул скрипит, а Давид начинает подниматься. Мне кажется, что меня сейчас прямо за волосы потащат в спальню, равнять какой-то счет.
Глупость сказала.
Сжимаюсь, когда мужчина нависает надо мной. Его ладонь поднимается к моему лицо, только вместо боли – касается влажный волос. Поправляет, а после давит на подбородок, заставляя поднять взгляд.
– Переспали, куколка? – холод звенит в голосе Давида, сковывая. – Я не слышу. Только ведь смело всё сказала.
– А если так? – сердце грохочет, а я как смертница, ступаю на мину. – Моё тело – моё дело. Что, если переспала?
– Сядь, Воронцов, - Алан вдруг сжимает моё плече, отодвигая к себе. – Анна любит делать шоу. Так, милая?
– Значит, секса не было? Так ты скажешь?
Резко разворачиваюсь, поджимая губы. Я не понимаю, что со мной творится. Но это явно сбивает Алана с толку. Он хмурится, рассматривая моё лицо. Кровь приливает к щекам, от смущения.
Говорю такие вещи…
– Анна…
– А говорил другое. Что всё нормально, что происходит между нами. А теперь – не было? Я поняла.
– Почему же? Было, Ань, конечно было.
Я замираю, часто моргая. Почему-то совсем не ожидала, что мужчина согласится. А теперь… А как же их договор, попытки оправдаться? Если мои слова не ставят всё под удар?
Чувствую себя маленькой и глупой, которую так легко переиграли. Всего одной фразой, и я теперь не знаю, что будет. Если Давид после этого отпустит… Тогда мне нужно всё будет решать только с Аланом, да.
Лучше же.
Лучше?
– Давид!
Я вскрикиваю, когда стул мужчины летит на пол. Резкий звук бьёт по ушам, всё внутри дрожит от этого жеста. Властного, грубого. Как мужчина обходит меня, дёргает Алана.
Я ведь не этого хотела! Точно не драки из-за меня, когда ещё и «счет» потом мне предъявят. Что устроила это, наговорила лишнего, подставила. Только слова не идут, давят на грудь.
– Какого хрена, Литвин?!
– А что? Ты же тоже соглашения не придерживался, когда ночью к Анне полез. Или ты думал, что один можешь плевать на правила?
– Не пытайся переиграть меня, Алан. Если мне потребуется стереть тебя в порошок…
Угроза виснет в голоса, но в ней столько уверенности, что меня пробирает. Они ведь оба непростые люди, а устроили черти что. И… Из-за меня? Почему?
Я могу понять Алана, как-то. С трудом, с безумием в голове, но могу. Пусть… Он хоть меня знает, из-за старых связей так решил поступать. Странно, дико, пугающе. Но можно оправдать.
Только Давид ведь совсем другой! Чужой, незнакомый. Он почти меня не знает, разве мало других девушек? Почему именно я так его зацепила?
– Хватит.
Прошу тихо, подрываясь. Не могу просто смотреть на это, касаюсь ладони Давида, которой он сжимает ворот рубашки Алана. Давлю, привлекаю внимание.
– Хвати. Это не…
– Соврала, куколка?
– Нет, - правда бьёт по щекам с такой силой, что голова начинает кружится. – Но ведь Алан прав. Вы… У нас с вами… Вы тоже приходили ко мне. И Алан… Пожалуйста, не заставляйте меня это говорить.
– Когда что-то начинаешь, Анют, имей смелость довести до конца, - Давид отступает, и я глотаю воздух. – Что ты устроила?
– Я не… А что? Вы же тоже решаете что-то вместо меня и говорите, что хотите. Почему я не могу?
– Потому что мы за свои слова будем отвечать. А ты?
Мнусь на месте, желая провалиться сквозь деревянный пол. Вот и сыграла, насладилась, да. Только сильнее загнала себя в ловушку. И стыдно жутко, что призналась.
А ведь правда. Давид ночью, Алан утром. И что потом? Я… Я совсем по рукам пойду или как? Если уж позволила незнакомым мужчинам такое, то что дальше?
– Не вздумай плакать, - Алан притягивает к себе, моя спина бьётся о его грудь, кожу жжёт жаром. – Сама начала, Ань. Если играешь в подставы, то позволь дойти всему до конца. Или научись просчитывать шаги наперед, чужую реакцию. А теперь давай продолжим завтрак, ладно?
– Ладно.
– Но я оценил.
– Оценил?
– То, как ты ловко вывернула мои слова. Мне понравилось.
Я краснею, снова. Мне кажется, что у меня теперь вечно красная кожа будет. В жизни столько не смущалась, как сейчас. Из-за обычного комплимента, брошенного вскользь.
А ещё того, о чём говорят мужчины. Они бросают всего несколько фраз вскольз, возобновляя перемирие. Мне хочется, чтобы жар в венах вернулся. Сжег меня к черту, и мне не пришлось ловить намек в словах Алана того, что мы творили в ванной.
Он не говорит напрямую, но…
– Но Анна все ещё невинна. Так, милая?
– Издеваетесь?
– За всё есть плата.
– Я поняла. Да, облажалась. Хорошо, - бурчу чуть обижено, сама не понимая, что со мной. Не получилось, ни капли веселья не получила оттого, что обрубила подколы Алана. – Поняла я. Столько кофе ведь вредно.
Я ловлю ладонь Давида, когда он подливает кофе в кружку, пятый или шестой раз за утро. Тут же одергиваю руку, понимая, что лезу не в своё дело. Но ведь… Так нельзя.
Жду упреков или грубых слов. Дима всё время бесился, когда я лезла не в своё дело. Если пыталась приготовить полезную пищу, выбрасывая всю гадость из дома, или делала замечание за тот же кофе.
– Заботишься? – его голос звучит так мягко, с ноткой… удовольствия? – Ты права, с кофе перебор. Видишь, до чего доводишь меня, куколка? Ни капельки не стыдно?
– Давид!
– Ты наелась, Анют?
– Да, - киваю, отодвигая от себя тарелку. Кусок в горло совсем не лезет. – Спасибо.
– Что ж. Тогда нам пора. Разбираться, кому подарок предназначался.