Курсом к победе

Потсдам

В первой половине июня 1945 года начальник Генштаба генерал армии А.И. Антонов сообщил мне по телефону, что мне следует готовиться к поездке в Берлин.

14 июля еще затемно наш самолет оторвался от взлетной дорожки Центрального аэродрома и взял курс на запад. В 1936 году с этого же аэродрома я отправился в Испанию. Тогда пришлось сделать в Берлине лишь короткую остановку. Фашисты уже были полными хозяевами страны. На гражданском аэродроме молодчики в коричневых рубашках вскидывали вверх руку, приветствуя друг друга.

Летели на небольшой высоте. С самолета были хорошо видны наши разрушенные города и села – там прошли фашисты. Когда летели над Германией, ясно просматривались превосходные автострады. В свое время немецкое командование планировало быстрое передвижение по ним войск для внезапных нападений на соседей. Но таковы уж превратности фортуны: по этим же автострадам советские войска шли на штурм фашистской столицы.

На огромном летном поле аэродрома Темпельгоф стояло много самолетов. В основном это были наши, советские, но, помнится, пока мы спускались по трапу, приземлилось несколько самолетов с американскими и английскими опознавательными знаками.

Нас встретили командующий Днепровской флотилией В.В. Григорьев и советский комендант Потсдама. Участие моряков в боях за Берлин было, конечно, более чем скромным. Но все же приятно сознавать, что наши корабли и здесь повоевали.

Приезд главы советской делегации ожидался через два-три дня. У меня, таким образом, было время осмотреть Берлин. «Старые берлинцы» из Днепровской флотилии показали мне рейхстаг, на котором теперь развевалось алое Знамя Победы, Бранденбургские ворота, здание рейхсканцелярии. Проехали по широкой Унтер-ден-Линден, где вперемежку с липами, на которых зеленела распустившаяся листва, стояли, а то и лежали на земле поврежденные снарядами и опаленные огнем деревья.

Командование Днепровской флотилии приготовило для приехавших на конференцию моряков особняк неподалеку от Потсдама. Как рассказывали, он принадлежал богачу Адлону, владельцу фешенебельных отелей во многих европейских столицах. Говорили, что, строя этот особняк на берегу озера, Адлоны решили поразить своих соседей всеми последними новинками строительной техники, изысканностью внутреннего убранства. Старик Адлон умер незадолго до падения Берлина, а бывшая хозяйка особняка жила где-то поблизости и, по словам моряков, зорко наблюдала, все ли содержится в порядке.

Я всего дня два прожил в этом особняке. Членов советской делегации разместили потом в Бабельсберге.

В Бабельсберге мы осмотрели дворец Цецилиенгоф, где должна была состояться конференция. Замок этот в свое время был сооружен для кронпринца. Придворный архитектор построил его в стиле английских загородных дворцов. В замке 176 богато отделанных помещений. Строительство обошлось в 8 миллионов золотых марок. Перед первой мировой войной в нем поселился с семьей кронпринц Вильгельм фон Гогенцоллерн. После ноябрьской революции 1918 года замок был национализирован, но в 1926 году снова возвращен Гогенцоллернам. Здесь они жили до марта 1945 года, а потом сбежали на Запад, прихватив с собой все ценности.

Бывая в Берлине, я вглядывался в лица немцев. Обыкновенные люди – усталые, измученные войной. Многие из них стояли в очередях у магазинов, работали на расчистке улиц. Очень вежливые, предупредительные. Мать-немка, как и все матери на земле, любовно заботилась о своих детях, рабочие ничем не отличались от наших, когда разбирали разрушенные дома. Даже временно поставленные наблюдать за порядком полисмены из немцев были в меру строгими и добродушными.

Наблюдая все это, невольно задаешься вопросом: почему же, возможно, не эти, но такие же немцы усердно выполняли преступные приказы по уничтожению невинных людей, жгли города и села, безжалостно морили голодом жителей осажденного Ленинграда?

Конечно, не только Гитлер повинен в этом. Когда фашизм взял верх в Германии, нашлось немало других «фюреров» большого и малого ранга, которые с готовностью пошли за своим кумиром, пообещавшим им мировое господство, богатство и полнейшую безнаказанность за любое преступление. И эта огромная шайка преступников сумела одурачить миллионы простых немцев, вооружить их и двинуть на порабощение соседних народов…

Главные военные преступники получили по заслугам. Вскоре после Потсдама начался Нюрнбергский процесс. Но сколько больших и малых «фюреров» спаслось от справедливой кары и пригрелось под крылышком своих западных покровителей!

Мы смотрели на немцев, но уже не чувствовали ненависти к ним. Чувствовали жалость. Сколько пришлось пережить этим обманутым людям и как нелегко им будет твердо стать на путь новой жизни, к которой ведут теперь их подлинные друзья и руководители – немецкие коммунисты!

В Бабельсберге мы часто встречались с Антоновым, прилетевшим в один день со мной. Его уже больше всего занимали дальневосточные проблемы. Он сообщил мне, что туда уехали маршалы А.М. Василевский, Р.Я. Малиновский и К.А. Мерецков. Начальник Генерального штаба интересовался состоянием и готовностью Тихоокеанского флота.

– Возможно, в ближайшие дни вам тоже придется поехать туда, – предупредил он.

К этому времени мы хорошо узнали друг друга. В победные дни весны 1945 года я особенно часто виделся с А.И. Антоновым. Он был загружен своими делами до предела, но никогда не отказывал в немедленном приеме, если я обращался к нему. Вообще это был талантливый, образованный и доступный человек, с которым очень легко работать.

16 июля мы встречали советских руководителей. За полчаса до прибытия поезда на перроне собрались Г.К. Жуков, А.И. Антонов, А.Я. Вышинский и автор этих строк.

Тщательно охраняемый вокзал был пуст. На фоне разрушенных здании выделялся только что отремонтированный перрон. Мы. сидели за небольшим столиком с телефонами, беседовали. Время от времени разговор прерывался: комендант докладывал о движении поезда.

Точно в назначенное время паровоз с несколькими вагонами подошел к платформе. Мы направились к тому вагону, в котором находился И.В. Сталин. Он вышел из вагона. Одет он был в свой обычный серый китель (хотя уже имел звание Генералиссимуса), тепло поздоровался с нами и, не задерживаясь на вокзале, сел в машину.

В Потсдам к этому времени прибыли многие участники Крымской конференции. И.В. Сталин и В.М. Молотов представляли Советский Союз, У. Черчилль и А. Идеи – Великобританию, Г. Трумэн с государственным секретарем Д. Бирнсом – США. В советскую делегацию входили и мы с генералом А.И. Антоновым. Прибыли мои старые знакомые по Ялте – адмирал флота Леги – начальник штаба нового президента, адмиралы флота Э. Кинг – главнокомандующий военно-морскими силами США – и Э. Канингхэм.

Мы часто встречались с ними в промежутках между заседаниями, беседовали, сообща радовались достигнутым успехам – победе над Германией. Наши отношения оставались добрыми, по-настоящему союзническими. Разногласия, которые усилились в высших политических и дипломатических инстанциях, нас пока мало касались. С Э. Кингом мы не раз вели разговоры о предстоящих совместных действиях на Дальнем Востоке.

В Бабельсберге все выглядело торжественно. Приближался ответственный момент. Союзникам предстояло заложить фундамент послевоенного мира.

Вечером 17 июля состоялась первая встреча глав союзных делегаций. В зал старого деревянного дворца Цецилиенгоф из разных дверей одновременно вошли делегации Советского Союза, США и Англии.

Журналисты осаждали Цецилиенгоф. Никто из них не хотел упустить возможности запечатлеть это историческое событие. По словам Черчилля, журналистов было более ста восьмидесяти. Щелкали фотоаппараты, вспыхивали «блицы». Черчилль охотно позировал: газетная шумиха была ему на руку в связи с приближавшимися выборами. Но И.В. Сталин на второй день работы конференции предложил ограничить активность журналистов. Г. Трумэн поддержал его. У. Черчиллю не оставалось ничего другого, как согласиться с ними. Было решено «журналистов впредь во дворец не пускать, и к этому вопросу больше не возвращаться». Это было закономерно: предстояло обсудить принципиально важные и сугубо секретные вопросы.

На первом заседании, по предложению И.В. Сталина, председательствовал Гарри Трумэн.

Уже с самого начала работы конференции нельзя было не заметить, какие огромные трудности предстоит преодолеть руководителям трех великих держав при решении таких политических вопросов, как проблема управления послевоенной Германией, установление новых границ, определение размеров репараций.

Послевоенные проблемы в общих чертах обсуждались и в Крыму в феврале 1945 года. Но тогда фашистская Германия еще не была окончательно разгромлена. Теперь пришел срок, как говорят, поставить все точки над «i», что и обнажило ряд разногласий как по принципиальным вопросам, так и по частным, вроде деления немецкого трофейного флота. Советским руководителям труднее всего было найти общий язык с англичанами, особенно с Черчиллем. Трумэн, как известно, тоже не отличался симпатиями к Советскому Союзу, но Америка еще воевала с Японией и нуждалась в нашей помощи, поэтому с американцами договариваться было легче.

О конференции в Потсдаме уже много написано, и поэтому я остановлюсь лишь на менее известных ее сторонах.

Еще в Москве мне стало известно, что в Потсдаме будет рассматриваться вопрос о разделе трофейных немецких кораблей. Об этом мне однажды в Ставке сказал И.В. Сталин. Подробнее мы обсуждали этот вопрос с генералом А.И. Антоновым.

И. В. Сталин постоянно заботился о развитии советского флота. Это он в свое время выдвинул идею строительства большого морского и океанского флота. Начавшиеся боевые действия вынудили свернуть начатую программу по судостроению. Но еще до окончания войны И.В. Сталин вновь стал задумываться над будущим флота. В апреле он спросил у меня, готовим ли мы, моряки, новую программу строительства судов, и велел при первой же возможности представить ему наметки программы.

– Подумайте и над тем, как мы сможем использовать трофейный немецкий флот, – сказал он тогда.

Главный морской штаб предварительно уточнил количество и местонахождение уцелевших немецких кораблей и судов. Эти данные я взял с собой в Потсдам.

Готовились мы не зря. Уже на одном из первых пленарных заседаний конференции возник вопрос о трофейном флоте. Поставил его И.В. Сталин. Помнится, как болезненно воспринял У. Черчилль даже постановку этого вопроса. Он считал, что раздел трофейного немецкого флота между союзниками на равные части вообще не правомерен. При этом он в качестве аргумента ссылался на то, что англичане во время войны понесли огромные потери на море, к тому же к моменту капитуляции большая часть немецкого флота оказалась в портах Англии и в оккупированных англичанами военно-морских портах Германии, Дании, Норвегии и Франции.

Возникла полемика. Мне никогда прежде не приходилось видеть Сталина таким рассерженным. А Черчилль даже вскочил, чуть не уронив кресло. Лицо его налилось кровью, он бросал резкие негодующие реплики. Сталин посоветовал на время отложить рассмотрение этого вопроса.

Я все носил в папке относившиеся к делу документы, но дни шли за днями, а о разделе немецкого флота будто совсем забыли. Не выдержав, я как-то спросил, когда же вновь будет поднят этот вопрос.

– Не будем спешить, – спокойно ответил Сталин. – Надеюсь, в составе английской делегации скоро произойдет изменение. Вот тогда и возобновим разговор.

Его прозорливость и на этот раз подтвердилась. После выборов Черчилль уехал в Англию, его место занял Эттли.

Вечером 26 июля советская делегация давала ужин. Перед этим состоялись переговоры союзников с новым правительством Польши.

На переговорах я не присутствовал. На ужине рядом со мной оказался маршал К.К. Рокоссовский. Константин Константинович шепнул мне, что он только узнал, почему его неожиданно пригласили сюда.

– Меня сватают на польскую службу, – шепнул он мне.

Правда, назначение маршала Рокоссовского на пост министра обороны Польши произошло гораздо позднее – в 1949 году. Но сама мысль об этом назначении возникла и обсуждалась еще в Потсдаме.

Я был хорошо знаком с маршалом Рокоссовским, не раз встречался с ним в Ставке, на приемах. Талантливый военачальник, он пользовался огромным авторитетом в стране.

И в дни конференции наша делегация не отрывалась от жизни страны. Мы с Антоновым занимались своими повседневными делами. Находившийся вместе со мной адмирал С.Г. Кучеров с небольшой группой работников штаба следил за обстановкой на флотах и по сложившемуся правилу дважды в день докладывал мне. К этому времени наше внимание было больше всего сосредоточено на Тихоокеанском флоте, которому предстояло действовать. Помнится, несколько раз мы собирались в особняке начальника Генштаба генерала армии А.И. Антонова, обсуждая военные вопросы. Маршал Г.К. Жуков, как заместитель Верховного Главнокомандующего, однажды руководил одним из таких совещаний.

Наконец главы держав вернулись к вопросу о трофейном флоте. Мне присутствовать при этом не довелось, я только прочитал в отчете:

«Участники конференции в принципе договорились относительно мероприятий по использованию сдавшегося германского флота и торговых судов. Было решено, что три правительства назначат экспертов, которые совместно выработают детальные планы осуществления согласованных принципов».

Такая формулировка меня встревожила. Если на конференции не будет принято по этому вопросу твердое решение, дело может затянуться до бесконечности. При случае я высказал свое мнение И.В. Сталину. Он согласился со мной, и главы делегаций поручили военно-морским представителям согласовать вопрос тут же, на конференции, и немедля представить на утверждение выработанный документ.

Вечером 31 июля состоялось совещание старших военно-морских начальников – членов делегаций. В нем участвовали адмиралы флота Э. Кинг, Э. Канингхэм и я, присутствовали дипломатические советники и флотские специалисты.

Прежде всего встал вопрос о председателе совещания. Я собирался предложить кандидатуру американского адмирала Э. Кинга, менее других заинтересованного в разделе трофеев. Однако он упредил меня и назвал мою фамилию, мотивируя это тем, что, мол, адмирал Кузнецов старше остальных по чину, поскольку он еще и морской министр.

Я понял, что в этом случае у нас будет лишний шанс на успешное решение вопроса.

– Я приму на себя почетную миссию председателя только при одном условии… – Я оглядел встрепенувшихся собеседников. – При условии, что мы не выйдем из этого помещения, пока не придем к определенному решению.

Все заулыбались. С этим предложением пришлось всем согласиться.

Вопреки ожиданиям оба адмирала – и американец, и англичанин – на этот раз не столь рьяно возражали против раздела. Зато удивительным упорством отличался британский дипломат Робентсон. Каких только доводов он не приводил! Я еле успевал опровергать их.

Кстати, год или два спустя, как-то на приеме в Москве, в особняке МИД, Робентсон подошел ко мне и предложил тост за «умелое ведение совещания». Я с удовольствием осушил бокал: треть трофейного немецкого флота к тому времени уже находилась в наших базах.

Так вот последним доводом Робентсона было:

– Ну как можно разделить на три равные части немецкие корабли, когда линкор там один, а крейсера два?

Дело, казалось, совсем зашло в тупик. Тогда я предложил разделить корабли на приблизительно равные группы, а затем, чтобы не было обидно, тянуть жребий.

Было уже далеко за полночь. Уставший Кинг заявил, что он согласен на любой вариант, лишь бы только поскорее. Канингхэм тоже не возражал. Согласился и Робентсон. Поручили экспертам составить три приблизительных списка, а сами пошли завтракать. Улучив момент, я доложил о нашем решении Сталину. Он выслушал и утвердительно кивнул:

– Приемлемо.

Оказалось, что даже приблизительно разделить немецкий флот на три части не так-то просто. Пришлось создать тройственную комиссию, в которую от Советского Союза вошел адмирал Г.И. Левченко, от США – контр-адмирал В. Пэрри и от Англии – вице-адмирал Дж. Майлс.

Вызванный в Потсдам Г.И. Левченко приступил к работе. 14 августа комиссия в полном составе заседала в Берлине. Она по документам уточнила состав трофейного флота, какие из кораблей исправны, какие требуют ремонта, и затем разделила корабли на три приблизительно равные части. Бросили жребий. И в этом случае обид уже не было – каждому досталось то, что он вытянул.

Когда Левченко прибыл для доклада в Москву, я спросил его, как вел себя мой давний знакомый английский адмирал Майлс.

– Нормально. Даже предложил свою фуражку – из нее мы тянули свернутые в трубочку бумажки.

Союзники разделили между собой более 500 боевых кораблей, в том числе 30 подводных лодок (остальные как малопригодные решили затопить). Из вспомогательных судов признали подлежавшими разделу 1339. Как видно из этих данных, игра стоила свеч, и не зря мы так горячо спорили в Потсдаме.

Не вдаваясь в подробности, хочу напомнить, что Советский Союз получил 155 боевых кораблей, в их числе крейсер, 4 эсминца, 6 миноносцев, несколько подводных лодок. Их использовали на флотах как учебные и вспомогательные суда.

Раздел кораблей бывшего фашистского флота был одной из мер, направленных против возможности возрождения германского милитаризма с его реваншистскими устремлениями.

Главной задачей Потсдамской конференции было утверждение мира в Европе и выработка мер, обеспечивающих мирное сосуществование народов.