Куртизанка

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Габриэль приподнимала подол, чтобы не запачкать его грязью, лошадиным навозом и всяким мусором, которым изобиловали улицы. Трехэтажные и четырехэтажные дома с деревянными каркасами и магазины прижимались вплотную друг к другу по обе стороны узкой улочки. Некоторые из строений были настолько стары, что заваливались на своих соседей.

Широкие поля ее соломенной шляпы закрывали лицо от последних лучей утреннего солнца, когда она искала помер 14 по рю де Картель. А вот и он, наконец — предпоследний дом перед поворотом. Дом из побеленного камня преуспевающего торговца железными и скобяными изделиями был чуть новее и ниже своих соседей, горизонтальный ставень, опущенный вниз, образовывал прилавок для показа товаров в лавке. Второй этаж служил жильем хозяину, третий предназначался для учеников и слуг, мансарда же сдавалась как квартиры для путешественников.

Габриэль прищурилась и подняла голову, украдкой изучая узкое окно четвертого этажа с наглухо закрытыми ставнями. За этим окном, если верить шпионам Екатерины, и поселился капитан Николя Реми, назвавшись именем Жак Равей.

Измотанная событиями прошлой ночи, Габриэль так и не уснула по возвращении домой. Она чувствовала себя слишком утомленной утром, чтобы наряжаться в корсет и бесконечные нижние юбки — непременные атрибут любого из ее изысканных и дорогих нарядов.

И теперь она мало, чем напоминала знаменитую куртизанку, о которой сплетничал весь город, женщину, способную выполнить обещание, данное Темной Королеве предать Реми, соблазнить его отступиться от своего долга.

Кольцо, которое Екатерина вынудила ее принять, было убрано с глаз и заперто в шкатулке. Габриэль долги лежала с открытыми глазами, пытаясь придумать, как ей избавиться от этой дьявольской сделки и все же спасти Реми. Не так-то легко обмануть Темную Королеву, и Габриэль молча проклинала Реми, который загнал их обоих в западню.

И все же ей необходимо было увидеться с ним, хотя бы только для того, чтобы выяснить, к чему привела его вчерашняя встреча с Наваррой. Она нетерпеливо переждала, пока телега с зерном, которую тянул мускулистый мул, не освободит улицу. Перебежав на другую сторону, она поспешила к жилищу Реми, с тревогой ощущая, как ее сердце колотится все сильнее.

«Кого я пытаюсь обмануть?» — задавала она себе вопрос.

Габриэль ощутила необъяснимую нервозность. Удар в дверь получился очень робким. Сжав крепче кулак, она постучала сильнее. Никто не ответил. Девушка нахмурилась. Ученик из мастерской предупредил ее, что Волк вышел, но кузнец не сомневался, что господин Равей дома. Габриэль снова начала стучать, затем взялась за ручку. К ее удивлению и испугу, дверь легко отворилась.

Реми настолько потерял голову, что даже не удосужился запереть дверь? Даже если он не думал об угрозе со стороны Темной Королевы, он должен понимать, что это все-таки Париж, а не какая-то обычная деревушка в Наварре. Город кишел грабителями, карманниками и головорезами.

Габриэль осторожно заглянула внутрь.

— Реми?

Комната была погружена во мрак, и Габриэль потребовалось несколько секунд, прежде чем что-нибудь различить. Впрочем, в скудно меблированной комнате и рассматривать-то было особенного нечего. Кто-то лежал, вытянувшись во весь рост, на кровати под тонким одеялом. Она разглядела волосы цвета темного золота, разметавшиеся по подушке.

Реми все еще в постели в столь поздний час? Это было так непохоже на него, что сердце Габриэль сжалось от нехорошего предчувствия. Она на цыпочках подкралась к кровати.

— Реми? Как вы…

Габриэль прервал жуткий гортанный крик Реми, заставивший ее испуганно отпрянуть. Капитан скорчился на матраце, отбросив одеяло, которое сползло на ноги, выставляя контуры его груди. Кожа блестела от холодного пота. С глухим стоном он метался по подушке, как если ли бы его колотило в лихорадке.

Страх обуял Габриэль. Что, если Екатерина уже нарушила свое слово, нашла способ добраться до Реми и применила один из своих смертельных ядов? Девушка и в отчаянии опустилась на колени у кровати, чтобы прощупать пульс Реми. Она удержала руку Николя всего несколько секунд, прежде чем он вырвался, но и этого хватило, чтобы удостовериться, что у него пульс здорового человека, разве только ускоренный от какого-то волнения.

— Шпагу… — Он застонал и стал бормотать что-то несвязное. — Проклятье! Дайте мне… шпагу. Нужно бороться… Нужно спасти.

Его трясло, и он судорожно всхлипывал. У Габриэль защемило сердце: не лихорадка держала Реми в своих руках — его мучил кошмар.

— Реми! Проснитесь.

Взревев, как раненый зверь, капитан открыл глаза. Он приподнялся и вырвался из рук Габриэль, смахнув с ее головы соломенную шляпу. Не успела она перевести дыхание, как он пригвоздил ее к кровати, навалившись всем своим мускулистым телом. Влажные спутанные пряди полос свисали с его лба, прикрывая глаза, на лице застыла маска дикой ярости. Габриэль застыла от ужаса. Реми зарычал и размахнулся, чтобы обрушить на нее свой кулак.

— Реми, — закричала Габриэль. — Остановитесь! Это же я.

Она съежилась, уклоняясь от удара. Реми удержал кулак буквально в дюйме от ее лица. Заморгав в замешательстве, он поднял глаза и обвел блуждающим взглядом комнату, погруженную во мрак.

— Габриэль? Откуда вы…

— Вам снился кошмар. — Она высвободила руку и дрожащими пальцами убрала с его лба волосы. — Это был только кошмар.

Задыхаясь, он перевел взгляд на нее. Ей когда-то казалось, что она знает все лики Реми. Гордость, непреклонную решимость, суровость, нежность, даже угрюмость и ярость. Но она никогда раньше не видела этого сильного молчаливого мужчину таким подавленным и уязвимым. Габриэль обняла его и притянула его голову к своему плечу. Он уткнулся лицом ей в шею, по-прежнему все так же прерывисто дыша.

— Все в порядке. — Она баюкала Николя, как когда-то свою младшую сестренку Мири, которую часто терзали дурные сны. Габриэль ласково гладила его по затылку и целовала в спутанные волосы. — Все кончено, и я здесь, — бормотала она. — Только крепче держись за меня.

Он так сильно сжимал ее, что Габриэль казалось, у нее треснут все косточки. Но она и сама не отпускала его от себя, пока не почувствовала, что безумное сердце биение Николя начинает замедляться. Девушка провела пальцами вниз по изгибу его позвоночника, погладила горячую кожу, пытаясь ослабить напряжение, которое чувствовала в тугих мускулах его спины. Когда рука опустилась ниже, Габриэль вздрогнула: Реми был совершенно гол.

Пробормотав что-то совсем несвязное, капитан рывком отодвинулся от нее. Вскочив с кровати, он начал шарить по полу, пока не отыскал свои штаны. Габриэль отвела глаза и встала с кровати как можно медленнее. Она имела много любовников и никогда не испытывала ни малейшего желания разглядывать никого из них.

Их тела были слабы и рыхлы по сравнению с крепким телом мужчины, посвятившего всю свою жизнь военной службе. Реми повернулся к ней спиной, и штаны заскользили по мускулистым бедрам и тугому изгибу ягодиц. Габриэль не смогла не посмотреть на него.

В комнате повисла неловкая тишина, и девушка мучительно решала, о чем же заговорить, чтобы разрядить обстановку. Не сидеть же вот так и краснеть, как какая-то дурочка.

— Ради бога, Реми, — решилась она, нервно теребя прядь волос, — вам нет нужды смущаться. Да не волнуйтесь вы так, мне доводилось видеть обнаженных мужчин и раньше.

Она недовольно поморщилась, когда слова уже слетели с губ, сообразив, что не стоило напоминать ему об этом.

— Я знаю, — ответил он. — Поверьте, я вовсе не так и стыдлив. И меня совсем не обеспокоила моя нагота. Дело в том… Дело совсем в другом.

— В чем другом?.. — начала Габриэль и тут же замолчала, поскольку ее осенило, почему он нервничал.

Она стала невольным свидетелем его слабости. Это задело Николя Реми, гордого солдата, до глубины души. Она слишком хорошо понимала это саднящее чувство, которое появляется, когда слишком обнажаешь душу перед посторонними. Но она не была посторонней. Несмотря на все что разделяло их, она все еще оставалась, его другом. Габриэль подошла и встала у него за спиной. Она почувствовала, как напряглась спина капитана при ее приближении, и положила руку ему на плечо.

— Реми, у всех бывают плохие сны, — ласково сказала она.

— У солдат никогда. — В его голосе слышалось презрение к самому себе, когда он добавил: — По крайней мере, если у них и бывают кошмары, они не трясутся, как слюнтяи.

— Никто никогда не примет вас за слюнтяя.

Габриэль потянула его за руку, пытаясь развернуть его лицом. Реми неохотно поддался, и у Габриэль перехватило дыхание, когда солнечный свет высветил то, что она не замечала прежде.

Грудь Реми представляла собой сплошные шрамы: частью едва заметные полосы, частью белые рельефные зубчатые линии, изуродовавшие гладкую поверхность его кожи. Габриэль зажала рукой рот, чтобы задушить крик ужаса.

— Не слишком приятная картинка, не так ли? — попытался отшутиться Реми. — Думаю, со спины я смотрюсь намного лучше. Не могли бы вы подать мне рубашку?

— Боже, Реми, — прошептала Габриэль, неловко прижав ладонь к его груди, словно желая успокоить себя, услышав, как уверенно бьется его сердце.

— Не стоит так болезненно переживать из-за этого, моя дорогая, — хрипло проговорил он. — Это всего лишь отметины от нескольких старых ран.

— Эти шрамы с той ночи? Накануне Дня святого Варфоломея? И именно та ночь вам сейчас снилась.

— Возможно. Я не помню снов, когда просыпаюсь.

Он солгал ей. Память о том кошмаре была выгравирована в глубоких складках у рта, в тенях, омрачавших его взгляд.

— Вы все время бормотали о каком-то демоне. Его лицо было скрыто от вас. Вы не хотели его видеть. Кто это?

— Понятия не имею. Это был только сон, глупый сон.

— Но…

— Пожалуйста, забудьте об этом, — произнес он тоном, не терпящим возражений, словно захлопнув дверь прямо у нее перед носом.

Она ласково погладила его по груди, будто так могли стереть эти жуткие шрамы и уничтожить вместе с ними все горькие воспоминания. Мурашки пробежали у Реми по коже, когда она продолжила свое опрометчивое об следование. Ее уже влекли не шрамы, а чеканные линии его груди, рук, могучие рельефные мускулы, легкий пушок золотых волос, которые исчезали за поясом.

Она услышала, как дыхание Реми участилось, и сообразила, что его лицо полыхает вовсе не от смущения. «Я могу затащить его в свою постель, соблазнить его», — вспомнила она свое обещание Екатерине.

Девушка собралась с силами и вынудила себя посмотреть на Реми. Капитан не спускал с нее глаз. Начавшая вырастать щетина на обтянутых кожей скулах придавала ему жутковатый вид. Габриэль поразило выражение его лица. Он был погружен в мрачные раздумья. Его физическое возбуждение легко угадывалось, но оно не менее легко умерялось настороженностью и откровенным недоумением.

Он схватил Габриэль за запястья и отвел ее руки от своей груди.

— Что вы здесь делаете в такую рань, Габриэль? И как вы сюда попали? — вызывающе спросил он.

Габриэль рывком высвободила руки и с виноватым видом спрятала их за спиной.

— Мне очень любезно сообщила ваш адрес Екатерина и даже назвала вымышленное имя, под которым вы сняли жилье. За вами следили, после того как вы покинули дворец.

Реми выслушал Габриэль с удивительной самоуверенностью, его волнение выдавали только напрягшиеся мускулы и сжатые челюсти. Взяв рубашку, он начал медленно натягивать ее через голову.

— Выходит, Темная Королева знает…

— Почти все, дьявол ее побери, — прервала его Габриель. — Она шпионила за нами и все знает о встрече, которую я устроила вам с Генрихом.

Реми просунул руки в рукава и поправил рубашку на плечах. После отвратительной ночи, проведенной в мучительном волнении за жизнь этого человека, его спокойствие взбесило Габриэль. Закипая от гнева, она встала перед ним, уперев руки в бока.

— Реми! Вы меня слышали? Екатерина знает все. Вам нельзя рисковать, оставаясь здесь, в Париже, даже на миг. Было бы лучше, если бы вы оказались сейчас как можно дальше отсюда.

— Лучше для кого? — парировал Реми. — Если Темная Королева знает все, тогда почему я еще жив? Или, по крайней мере, почему я еще на свободе? И вы тоже.

«Потому что я заложила себя этой женщине, да и вас».

— Я, право, не уверена, — увильнула от прямого ответа Габриэль. — Думаю, мне удалось убедить ее, что вы больше не угрожаете ее интересам.

— Вам потребовались бы слишком убедительные доводы, — подозрительно оглядел ее Реми. — Давайте поточнее. Как вы это сумели?

— Я великолепная лгунья. Кроме того, если она сотворит из вас мученика во второй раз, это только подольет масла в огонь и без того напряженных отношений между католиками и гугенотами. Екатерина считает гражданскую войну слишком дорогим удовольствием. Она, вероятно, захочет вернуть вас ко двору, где сможет следить за вами, ни на минуту не спуская с вас глаз. Вы будете в относительной безопасности, но только до поры до времени.

До тех пор, пока Темная Королева будет уверена, что Габриэль держит Николя Реми в сетях своих чар, под своим контролем и в своей постели. Но Габриэль не составляло труда представить реакцию Реми, если она скажет ему всю правду.

Нет, она не станет этого делать. Она протянула к нему руку.

— Реми, умоляю вас. Вы же понимаете, насколько вам опасно оставаться здесь. Вы должны уехать. Тотчас же.

— Я ценю ваше беспокойство, — сдержанно произнес он. — Но я останусь и постараюсь до конца использовать свой шанс.

Проигнорировав протянутую руку, он обошел молодую женщину и продолжил одеваться, зашнуровывая ворот своей рубашки. Габриэль безвольно опустила руку. Когда они расставались с Реми во дворце, между ними возникло нечто напоминавшее былое тепло.

Но сейчас в Реми чувствовалось раздражение, даже враждебность по отношению к ней, и Габриэль решила, что знает причину этой нервозности. Видимо, его попытки уговорить Наварру покинуть двор и вернуться на родину потерпели неудачу. Ее это вовсе не удивило. Генрих, несмотря на внешнюю апатичность, был проницателен и прагматичен. Он и выжил до сих пор от того, что ни разу не воспользовался ненужными шансами.

Генрих, не покидающий Франции, — именно этого желала Габриэль ради достижения собственных целей. Ни она обнаружила, что не в силах радоваться неудаче Реми. Она подозревала, что Реми хотел превратить Наварру во второго короля Артура. Капитан наделял своего короля мужеством легендарного монарха и его благородством. Такому королю Реми готов был преданно служить и следовать за ним до самой своей смерти. Очень похоже на то, как однажды Реми вообразил, будто встретил в ней безупречный идеал, воплощение целомудрия.

Удивительно, что такой солдат, как: Реми, повидавший столько безобразного в этом мире и испытавший все зверства войны, все еще сохранял свои высокие критерии чести и ожидал подобного от других. Это и покоряло в нем, хотя одновременно доводило до белого калении. Ей безумно захотелось взять его на руки, как котенка, и оградить от разочарований, на которые он был обречен. И хотя она сомневалась, что он примет любое ее сочувствие, она осторожно заговорила:

— Итак, по вашему мрачному настроению я могу предположить, что встреча с Наваррой прошла не слишком гладко. Вам не удалось убедить его предпринять попытку бежать.

Реми изучал свою небритую челюсть в маленьком треснувшем зеркале над умывальником.

— Наоборот, он согласился.

— Что?! — Габриэль задохнулась.

— Наварра согласился и позволил мне заняться проработкой плана его бегства, но согласился на определенных условиях. Все условия, естественно, касались только вас. — Он оторвался от зеркала и метнул колючий взгляд в Габриэль. — Примите мои поздравления. Вы совершенно околдовали этого молодого человека. Он не вернется в Беарн, если я не найду способа забрать и вас с нами.

— Этого никогда не произойдет, — оправившись от изумления, едко заметила Габриэль. — Я же говорила вам, мое будущее здесь, в Париже. И Генриха тоже.

— Похоже, у Генриха есть собственные планы на ваше будущее. Он намеревается подыскать вам супруга.

— Супруга?!

— Вот именно. Проклятье, но он внушил себе, что придаст вашей любовной связи с ним больше респектабельности, если подыщет какого-нибудь недотепу, который женится на вас. Законного супруга, повелителя и наставника для вас, но в угоду королевским желаниям. Наварра полагает, что этот муж сумеет заставить вас покинуть Париж вместе с ним.

Габриэль выругалась и взволнованно прошлась по комнате. В ее жизни и так уже предостаточно сложностей. Мало ей удерживать Реми от фактического самоубийства и лавировать среди коварных гадюк при дворе и хитросплетений самой Темной Королевы. Теперь вот Генриху приспичило втемяшить в свою голову эту глупую идею.

Никто не удивлялся, когда дворянин брал в жены любовницу короля взамен щедрого вознаграждения землями, состоянием и титулами. Но Габриэль не имела никакого желания обременять себя мнимым мужем в лице какого-нибудь жеманного осла из придворных лизоблюдов.

— Изумительно, — пробормотала она. — А Генрих случайно не упомянул имя того недотепы, которого он подыскал мне в мужья?

Реми взял бритву в руку, и по тому взгляду, которым он смотрел на эту бритву, Габриэль не решилась бы с уверенностью сказать, что он собирается сделать: приступить к бритью или перерезать себе горло.

— Это я. Король хочет, чтобы я женился на вас.

Габриэль не поверила своим ушам. Но Реми не шутил и не издевался над ней, он говорил серьезно. Она с трудом сдержала безумное желание истерично расхохотаться от явного абсурда всего происходящего. Примерно в то же время, когда Габриэль пообещала Темной Королеве соблазнить капитана Реми, Наварра велел капитану Реми жениться на ней.

Но одного взгляда на угрюмое выражение лица Николя хватило, чтобы у нее отпало всякое желание смеяться. Теперь ей стала понятна его нервозная агрессивность. Он напоминал человека, погубившего честь семьи.

Одно то, что ему предлагали жениться на женщине, запятнавшей себя, послужило для него нестерпимым оскорблением. Габриэль не ожидала, что его реакция так огорчит ее. Но она гордо вскинула голову.

— Он хочет? Какая дикая нелепость! Без сомнения, вы отказались с чувством глубочайшего оскорбления.

Реми ничего не ответил на ее выпад, только отвел взгляд куда-то в сторону.

— Ведь вы же отказались, правда?

Он продолжал молчать, и она раздраженно окликнула его.

— Реми, я вас спрашиваю.

— Нет, я согласился, — вызывающе огрызнулся Реми, отшвырнув бритву. — Я заверил его, что женюсь на вас.

Габриэль от удивления раскрыла рот. Какое-то мгновение она молчала, затем стала кричать на него:

— Вы с ума сошли? Вы хоть понимаете, что вам предлагает Наварра?

— О да, уж это-то я понимаю слишком хорошо.

— Тогда с какой стати вы вообще согласились? — Реми смотрел на нее со смесью горечи и какого-то другого чувства, которое она не сумела разгадать. — И какого дьявола вы посчитали, будто я соглашусь на это?

— Понятия не имею. Наверное… — Реми резко отвернулся, стиснул зубы и стал снова внимательно изучать свое отражение в зеркале. — Мой король приказал мне. Проклятье, для меня этого вполне достаточно. И хватит на этом.

Габриэль судорожно сглотнула. Возможно, когда-то Реми действительно хотел жениться на ней. Когда-то, прежде чем узнал о ней правду, узнал, какова ее суть.

— Вот оно что. Ваша преданность не знает границ, капитан, — ледяным тоном заметила она. — Ради своего короля вы готовы и пронзить себя своей же шпагой, и взять в жены его любовницу. Вам ведь все едино, не так ли?

Реми вздрогнул от ее сарказма, но не стал отмалчиваться.

— Но, Габриэль, ведь это вы настаивали, чтобы я примирился с любым его решением.

— Мы с вами говорили о его решении относительно ваших планов возвращения в Наварру. А не каких-то абсурдных идей связать меня супружескими узами.

— К чему вам так тревожиться? В конце концов, требуются двое, чтобы состоялось обручение.

Габриэль внимательно посмотрела на него. Так вот на что надеялся Реми. Что она откажется и освободит его от обязательства, которое он явно находил чудовищным. Но будь она проклята, если позволит ему так легко выпутаться из этой истории.

— Ладно, почему бы и нет, — протянула она, приклеивая улыбку к своему лицу. — Неплохая идея, если подумать.

Она подождала реакции Реми на свое неожиданное согласие, ожидая увидеть потрясение, уныние или испуг. Но он застыл в позе стоической покорности, вытянувшись во весь рост, словно его позвоночник был выкован из железа. Наверняка этот мужчина точно так же выглядел перед сражением, когда видел перед собой жерла вражеских орудий.

— Всегда неплохо иметь некоторые дополнительные гарантии на тот случай, если король пресытится мной, — продолжила Габриэль, твердо решив для себя спровоцировать его на ответную реакцию. — Хотя я ни за что не допущу подобного. — Она получила дикое удовлетворение, заметив, как крепко Реми сжал губы. — Да и вы тоже не прогадаете, ведь Наварра непременно щедро вознаградит вас. У вас появится и поместье, и титул. Вы согласитесь на рыцарское звание или надеетесь на барона?

— Габриэль… — Угроза в голосе Реми должна была бы заставить ее замолчать, но она только подстегнула молодую женщину, разбудив в ней отчаянную дерзость.

— Подумать только, за все годы преданной службы, рискуя головой на поле битвы, вы не приобрели ничего, кроме звания капитана. А надо было, оказывается, всего-то дать свое честное имя королевской пассии.

— Габриэль, остановитесь, — прорычал Реми.

Она понимала, что разумнее учесть предостережение, прозвучавшее в его голосе. Ей доводилось видеть, как проявляется темперамент Бича. Но она была слишком сердита и расстроена, чтобы проявлять осторожность. Плавным скользящим движением она подошла ближе к нему.

— Как бы вы хотели скрепить нашу помолвку, капитан? Рукопожатием, как двое купцов, подписывающих сделку? Или вы предпочитаете поцелуй?

Она обхватила его шею руками и вызывающе поглядела на него. Его взгляд потемнел, и он тихо выругался.

Она ожидала, что он отшвырнет ее от себя, но Реми набросился на нее с исступленными поцелуями, от которых у нее перехватило дыхание. Она обмерла от его напористости, потом начала неистово целовать его в ответ.

Их поцелуи больше напоминали поединок, жестокое сражение губ, разгоряченное фехтование языков.

Они свалились на кровать, захлебнувшись в водовороте пламенных поцелуев и беснующихся рук. Реми безжалостно разорвал шнуровку ее платья, стянув ткань с плеча, обнажил грудь и сжал ее мозолистой ладонью. Габриэль, забравшись руками ему под рубашку, сжимала пальцами гладкую кожу его спины.

Глухо рыча, Реми с огненными поцелуями продвигался вдоль ее шеи к округлостям груди, и его щетина царапала ее изнеженную кожу. Его губы обхватили сосок ее груди, он потянул его, будто в поисках молока, затем впился в него зубами и стал покусывать, пока Габриэль не застонала. Ее гнев пропал, и ее захватили и понесли потоки страсти. Той самой страсти, которую она долго силилась испытывать, — мощной, болезненной, неуправляемой.

Реми навалился на ее бедра. Даже сквозь ткань она почувствовала существенное подтверждение его возбужденных намерений, и тут же в ней пробудились знакомые признаки паники. Она застыла.

— Реми, пожалуйста. Остано…

Ее слова заглушили губы Николя. Он целовал ее снова и снова, лаская и призывая к капитуляции. Он начал терзать ее юбку. Габриэль охватил ужас. И вдруг вместо Реми, нависшего над ней, она увидела Дантона, пожирающего ее хищным взглядом.

— Нет, — заметавшись, пронзительно вскрикнула она и попыталась вырваться. — Прекратите сейчас же!

Не дав ему шанса ответить, Габриэль с отчаянием набросилась на него, царапая ногтями, чтобы высвободиться.

Ее сердце бешено заколотилось, она пришла в себя и почувствовала, что ее руки запрокинуты за голову и все сопровождается жуткой болью ее падения. Но мужчина подле нее замер на несколько секунд, затем отпрянул от нее. Его расплывчатые черты стали приобретать четкие линии лица Реми, и она увидела его глаза, померкшие от расстройства и замешательства. Он опрокинулся на спину, его грудь учащенно вздымалась и опадала, он стремился обуздать свою страсть.

Дрожащей рукой девушка натянула платье на плечо. Она не могла заставить себя взглянуть на Реми. Он наверняка счел ее презреннейшей из блудниц, дразнящих, соблазняющих мужчин только затем, чтобы оттолкнуть их. Как ее назвал Дантон в тот ужасный день? «Лживая маленькая шлюха».

Реми, должно быть, разъярен, и он имеет на то право.

— Я совершенно не понимаю вас, Габриэль. — В надсадном голосе капитана вместо гнева прозвучало отчаяние. — Неужели я и впрямь настолько противен вам? Вы же не против крутить любовь с любым другим мужчиной в Париже. Почему не со мною?

— Любовь? Этим, по вашему мнению, я тут занимаюсь? — Я выживаю. Я терплю. Да я способна выдержать все это, лишь воображая, что нахожусь где-нибудь еще, только не в постели с мужчиной.

Но с Реми все обстоит по-другому. Он разбудит в ней желание, заставит ее страдать и гореть для него, но в конце она все разрушит своими отвратительными воспоминаниями о Дантоне.

Хмурясь, Реми не спускал с нее глаз, как если бы ожидал от нее дальнейших объяснений. Но Габриэль испугалась, что уже сказала слишком много лишнего. Она возилась со шнурками, распутывая их безнадежный клубок, и вздрогнула, когда Реми шагнул к ней.

— Я только хотел помочь вам одеться, — пояснил он, отодвигаясь.

— Спасибо, не надо. Нам обоим грозит упустить из виду, что мы обручены только номинально. Я предназначена вашему королю, и будет гораздо лучше, если вы никогда больше не коснетесь меня.

— Вы правы. Я… я обещаю. Этого не повторится.

Вместо того чтобы успокоиться после подобных заверений, она чуть не расплакалась, услышав его слова.

Чем скорее она уйдет отсюда, тем лучше. Лихорадочно она оглянулась в поисках соломенной шляпы, которую куда-то дела, и увидела ее между ножкой кровати и стеной, вместе с какой-то одеждой, которую Реми скинул накануне вечером. Она вытащила оттуда шляпу на бордово-красной подкладке, разгладила темно-синие поля и протянула ее хозяину.

— Вам следовало бы аккуратнее обращаться с вещами. Атлас не так легко поддается чистке, а ваша шляпа, судя по всему, обошлась вам в немалые деньги. А где Волк — Габриэль остановилась, огорошенная мыслью, пришедшей ей в голову. — Боже мой, Реми! Вы и этот ваш друг Волк, вор… Вы… вы не…

— Случаем, не обчищаю ли я карманы и не устраиваю ли засады на невинных путешественников? Нет.

Реми по-прежнему не сводил с нее задумчивого взгляда. Он швырнул шляпу на кровать, словно его ни в малейшей степени не волновала цена этой роскошной детали его маскарадного костюма.

— Тогда как же вы добываете деньги?

— Продаю свою шпагу некоторым английским баронам.

— Вы были наемником? У англичан?

И это Реми, который всегда утверждал, что ненавидит войну, что всегда сражается, только защищая своих соотечественников? То, что Николя Реми поступился своими идеалами, встревожило и огорчило Габриэль больше, чем потеря собственной невинности.

— Понятно. Выходит, не я одна продаю себя.

— Я никогда не рассматривал свои действия в подобном свете. — Реми вспыхнул. — Я нуждался в средствах, чтобы помочь моему королю, но, к сожалению, военная служба — единственное, что я умею.

— Так же, как соблазнять мужчин — единственное, что умею я…

— Не говорите так. Никогда не говорите ничего подобного. — Реми схватил ее за плечи, но остановился, как если бы вдруг вспомнил о данном им обещании. Его глаза потемнели от расстройства, он сжал кулаки и выпрямился. — Проклятие, Габриэль, да забудьте же вы эту свою мерзопакостную бредовую идею стать любовницей Наварры! Давайте уедем из Парижа. Прямо сейчас. Позвольте мне отвезти вас назад на остров Фэр.

Это неожиданное предложение поразило ее неимоверно. Она предположила бы, что он говорит все это несерьезно, но никогда еще Реми не казался ей таким убедительным.

— Но почему… зачем мне вообще возвращаться на остров Фэр? — запинаясь, пробормотала она.

— Это то место, которому вы принадлежите. Там ваш дом.

Картины той прошлой жизни ярко, живо проплывали перед ее мысленным взором, словно сама Габриэль рисовала их на холсте по памяти тогда, когда ее волшебство было в самом расцвете. Сохраненные ею воспоминания на листах ее альбома для рисования, альбома, который она давно наглухо захлопнула.

— Я не могу возвратиться домой, — хрипло выдавила из себя Габриэль. — Арианн… сестра… она не захочет этого. Она никогда не простит мне отъезда в Париж, всего того, что я натворила.

— Конечно, простит. Ведь она ваша сестра и все простит вам.

— А вы? Вы сможете простить меня? — испытующе вглядывалась в капитана Габриэль. — Если вы отвезете меня отсюда прочь, на остров Фэр, вы останетесь там со мной?

Реми колебался с ответом, но ему не было нужды подыскивать слова. Печаль в его темных глазах сказала Габриэль все, что она хотела узнать. Она отвернулась от него, собирая изодранные в клочья остатки своей гордости.

— Не переживайте так. Спасибо за ваше доброе предложение, капитан, но я вынуждена отказаться. Я не ищу ни прощения, ни пути домой. Я вполне счастлива там, где есть.

— Габриэль…

Она не стала смотреть на него, опасаясь, что еще один слово, и она больше не сможет удерживать в ледяных тисках свои чувства, которые рвутся наружу. Натянув шляпу на голову, девушка шагнула к двери.

— Мне надо идти. — Она сумела на прощание метнуть в Реми холодную улыбку. — Вам действительно следует заняться поисками хорошего мастера по замкам и засовам.

Реми, вытянув шею, высунулся в окно, чтобы проводить взглядом Габриэль, когда та двинулась в обратный путь по оживленной улице. Даже в старом платье и соломенной шляпе она несла себя, как герцогиня, и другие женщины инстинктивно сторонились, чтобы позволить ей пройти. А уж мужчины буквально выворачивали шеи, оценивающе оглядывая ее с неприкрытым вожделением.

Как бы ему ни хотелось размозжить пару-тройку черепов за подобную наглость, Реми едва ли винил этих мужчин за их реакцию на ее чувственную красоту. Его собственное тело все еще трепетало от болезненного желания, и он готов был в полном отчаянии разбить и кровь кулаки о стену. Или, еще лучше, голову. Ну почему он, как проклятый болван, позволяет ей вот так просто уходить прочь?

Ну почему он сразу же не ответил на все ее вопросы? Сумел бы простить ее? Желал бы отвезти ее обратно на остров Фэр? Забыл бы про цель своего приезда в Париж? Остался бы с ней на ее острове?

Вот в чем разгадка. Вот обо что он споткнулся тогда и по-прежнему спотыкается. С той самой ночи в канун Дня святого Варфоломея, единственное, что не давало ему сойти с ума, было желание спасти Наварру. Великая миссия. Реми был солдатом всю свою жизнь, не имел дома, не имел семьи. Его долг и честь были всем, чем он когда-либо действительно владел, и теперь он боялся, что поставил под угрозу свою честь.

Реми заскрежетал зубами. Если Габриэль потребовалось объявиться подле него без предупреждения, почему бы ей не надеть одно из своих вычурных нарядов, чтобы казаться такой роскошной и убедительно далекой? Зачем ей понадобилось быть с ним мягкой и нежной, по-доброму успокаивать его, избавлять от преследующего его кошмара и убаюкивать его гордость? Когда она без содрогания гладила его уродливые шрамы, ее синие глаза, такие нежные и грустные, напомнили ему девочку, которая так долго наполняла смыслом его мечты. Она напоминала ему Габриэль их дней на острове, ту, которой, как она говорила, больше не существовало.

Он воображал, будто все пройдет иначе, если ему когда-нибудь повезет и Габриэль окажется в его объятиях. Медленно и нежно, терпеливо и осторожно преодолеет он ее девичью скромность.

Скромность? Реми горько усмехнулся, вспомнив, как пылко она целовала его, как с отчаянной страстью впивалась ногтями в спину. По крайней мере, в начале, пока тот внезапный страх не отразился на ее лице. Нет, не просто страх, а ужас, когда она пронзительно кричала, умоляя его остановиться, и потом колотила его, как если бы боялась, что он не остановится. Как если бы она действительно думала, что он мог бы попытаться взять ее силой.

Реми хмурился, явственно вспоминая, как у нее тряслись руки, когда она пыталась расправить платье и застегнуть его.

«Любовь? — с дрожью в голосе переспросила она. — Так вы называете любовью то, чем я занимаюсь? Я могу заставить себя находиться в постели с мужчиной, лишь воображая, что нахожусь где-нибудь в другом месте, только не в постели с мужчиной».

В тот момент Габриэль меньше всего походила на опытную куртизанку. Ее сумрачный взгляд напомнил ему других женщин с пустыми поблекшими глазами. Женщин после сражения или осады, где им удалось выжить, но не удалось сохранить душу. Женщин, жестоко изнасилованных солдатами, опьяненными от пролитой крови.

Неужели и Габриэль когда-то подверглась насилию? Одной этой мысли было достаточно, чтобы в нем закипел гнев. Если только когда-либо этот ублюдок попадется ему в руки, он порвет его на маленькие кусочки, и этот негодяй будет молить о смерти.