Курумилла

ГЛАВА XXII. После победы

В истории трудно подыскать другой пример победы, одержанной над столь многочисленным противником при таких малоблагоприятных обстоятельствах.

Мексиканская армия в большом беспорядке оставила Эрмосильо, бросив триста убитых и раненых, весь свой обоз, артиллерию, боевые припасы и знамена — поражение было полное.

Генерал Гверреро, не помня себя от стыда и гнева, бежал во весь опор по направлению к Уресу, спасаясь от французской кавалерии, преследовавшей его по пятам.

В руки графа попало множество пленных, среди которых были несколько мексиканских офицеров.

Радость авантюристов не имела границ. Однако этот блистательный успех достался им ценою значительных потерь. Маленькая французская армия потеряла в бою двадцать человек. Эта цифра показывала, что мексиканцы отступили не сразу, а после ожесточенного и мужественного сопротивления.

В числе убитых французов было несколько любимых офицеров графа. Все эти молодые люди пали, сражаясь во главе своих отрядов, поощряя солдат личным примером.

Одежда графа была прострелена в нескольких местах, но сам он не получил ни малейшей царапины. Казалось, ему покровительствовала какая-то сверхъестественная сила, так как он больше других рисковал в битве своей жизнью. Все время он появлялся там, где шел самый жаркий бой, ободрял товарищей жестами и голосом и пользовался своей шпагой только для того, чтобы отражать направленные в него удары. Он был в одно и то же время и полководцем, и солдатом.

Как только битва закончилась, граф сейчас же вызвал к себе городские власти, чтобы посоветоваться с ними относительно безопасности города. Дон Корнелио не покидал его во все время сражения, он храбро бился рядом с графом.

— Дон Корнелио, — обратился к нему Луи, — я очень доволен вами, вы доблестно исполнили свой долг, я хочу выразить вам свою благодарность и поручить исполнение одного важного дела. Вы не очень устали?

— Нет, senor conde, ведь вы знаете, я неутомим.

— Это правда. Вот вам два письма: одно для дона Рафаэля, вы завезете его по дороге на асиенду дель-Милагро, второе вы распечатаете вблизи Магдалены и доставите по адресу, который прочтете на втором конверте. Если вас остановят или захватят в плен, то вы не должны выдавать второго письма, так как его содержание должно остаться неизвестным. Вы меня поняли?

— Не беспокойтесь, senor conde, в случае нужды я сумею его уничтожить.

— Отлично! А теперь возьмите свежую лошадь и отправляйтесь не теряя ни одной секунды, речь идет о жизни и смерти.

— Я еду, дон Луи, вы обо мне еще услышите.

Эти слова сопровождались мрачной улыбкой, которая прошла для графа незамеченной. Дон Корнелио вышел. Минут через пять раздался стук копыт его лошади по булыжникам мостовой.

Он отправился в путь.

В тот же момент вошел Валентин. Охотник, обыкновенно очень спокойный и хладнокровный, теперь находился в крайнем возбуждении. Он то и дело оглядывался по сторонам.

— Кого ты ищешь, — спросил его граф, — и отчего ты сегодня в каком-то особенном настроении?

— Потому что… — ответил Валентин. — Но постой, лучше посмотри на документы, захваченные мной в доме генерала Гверреро.

Охотник достал связку писем и других бумаг и передал графу, тот быстро пробежал их глазами.

— О! — вскричал он, в гневе топнув ногой. — Можно ли поверить, чтобы человек за все благодеяния был способен отплатить такой черной неблагодарностью. Тысяча чертей! Над этой страной тяготеет проклятие: под каждой былинкой здесь таится измена!

— К несчастью, твои слова более чем справедливы. Я берусь догнать этого мерзавца.

— Уже поздно!

— Как поздно? — вскричал охотник. — Где же он теперь?

— Он отправился с важным поручением к лидерам недовольных.

— Проклятье! — вскричал охотник. — Что же делать? Очевидно, негодяй продаст все наши тайны неприятелю.

— Подожди, я дал ему письмо к дону Рафаэлю, он непременно должен передать его по назначению.

— Это верно, он так и сделает, чтобы усыпить наши подозрения. Я отправляюсь на асиенду дель-Милагро.

— Поезжай, мой друг, к сожалению, я не могу за тобой последовать.

— Это бесполезно, клянусь тебе. Если дон Корнелио попадет в мои руки, я раздавлю его, как гадину. Прощай!

Охотник быстро вышел из ратуши и через несколько минут уже несся во весь опор по направлению к асиенде. Его сопровождали Весельчак, Черный Лось и Орлиная Голова.

Не теряя ни минуты даром, не желая даже отдыхать, граф решил принять все меры к восстановлению порядка в городе. Большая часть мексиканских властей разбежалась. Он назначил на их место других, приказал зарыть трупы и устроил походный госпиталь для раненых, которых поручил заботам отца Серафима, самоотверженно взявшегося за это дело.

Всюду были расставлены сторожевые посты, а по улицам разосланы патрули. Эти меры были безусловно необходимы для спокойствия в городе, так как жители его находились в крайнем возбуждении. Улицы, наводненные толпами народа, то и дело оглашались криками: «Да здравствует Франция! Да здравствует Сонора!» Повсюду царил неописуемый энтузиазм.

Когда граф покончил со всеми неотложными делами, то почувствовал, что у него нет более сил бороться с природой: проработав целый день с раннего утра, он почти в беспамятстве повалился на кресло.

Так пролежал он до того момента, когда в комнату вошел капитан де Лавиль. Он явился отдать отчет графу о результатах погони за мексиканцами и страшно перепугался, увидев беспомощное состояние дона Луи.

Граф лежал в сильнейшей лихорадке и бредил. Капитан немедленно послал за хирургом, состоявшим при французском отряде, графа уложили в постель, наскоро приготовь ленную авантюристами.

Хирурга нигде не могли найти, вместо него привели мексиканского врача.

Последний объявил, что у графа кровавый понос и прописал ему лекарственное питье, приготовленное им тут же на глазах у всех присутствующих.

Граф погрузился в тяжелое забытье, которое продолжав лось около десяти часов.

К счастью для больного, в это время наконец появился французский хирург. Он бегло осмотрел графа и внимательно исследовал несколько капель лекарства, остававшихся на дне стакана. После этого доктор немедленно приказал приготовить для графа состав из яиц, взбитых на молоке, и велел растирать все тело горячими салфетками.

— Но, доктор, — вмешался тогда капитан, — почему вы хотите лечить графа столь странными средствами?

Мексиканец сказал, что у графа кровавый понос.

Доктор печально улыбнулся.

— Да, — ответил он, — это правда. Но знаете ли вы, какое граф принял лекарство?

— Нет.

— Ему дали выпить отвар из ядовитой сонной травы.

— О! — в ужасе вскричал капитан.

— Тише! — остановил его хирург. — Пусть это останется между нами.

В этот момент вошел мексиканский врач. Это был маленький полный господин, на лице которого застыло выражение испуганной кошки.

Капитан схватил его за шиворот и потащил в угол комнаты.

— Посмотрите, — сказал он ему, показывая на стакан, который хирург все еще держал в руке, — из чего вы приготовили лекарство для графа?

Мексиканец побледнел.

— Из яда, несчастный! — вскричал возмущенный капитан.

— Из яда? — воскликнул тот, поднимая руки и глаза к небу. — Как это могло случиться! О Боже мой! Дайте же мне посмотреть.

И он с притворным вниманием принялся рассматривать лекарство.

— Вы правы, — сказал он через минуту. — Боже мой! Какое непоправимое несчастье!

Несмотря на все свое негодование и беспокойство, французы невольно расхохотались при этих словах лицемерного мексиканца.

Маленький доктор ловко воспользовался этим приступом внезапной веселости и незаметно ускользнул из комнаты. Когда французы хватились мексиканца, он уже успел выбраться из города.

Между тем благодаря усиленным заботам хирурга действие яда было ослаблено, граф почувствовал значительное облегчение и отдал всему отряду приказ немедленно собраться.

Приказ был немедленно исполнен, и французы в боевом порядке выстроились во дворе.

Поддерживаемый под руку капитаном де Лавилем, граф вышел из своей комнаты.

— Друзья мои, — обратился он к авантюристам, — вы видите, я болен, но я собрал вас здесь, чтобы рассказать вам о том обязательстве, которое я дал жителям Эрмосильо. Я поручился им, что если бы вам пришлось проходить по грудам пиастров и золотых монет, то и тогда вы не нагнулись бы, чтобы их поднять. Может быть, я поступил неправильно?

— Нет! — закричали авантюристы. — Вы были правы!

— Мы не разбойники, хотя нас и хотят выставить таковыми, — продолжал граф, — и теперь наступил час доказать это всем.

— Мы и докажем!

— Благодарю вас, друзья.

Французы разошлись. Они свято исполнили свое обещание. Эти оборванные люди, в течение четырех месяцев подвергавшиеся различным лишениям, не позволили себе воспользоваться самой ничтожной вещью.

Между тем здоровье графа не улучшалось, а наоборот, вызывало все новые и новые опасения. Доктор и отец Серафим безотлучно дежурили при больном.

Душевная тревога дона Луи никак не позволяла ему справиться с болезнью. С самого отъезда дона Корнелио граф не получил ни одного известия ни о нем, ни о Валентине. Двое верных гонцов, посланных на асиенду дель-Милагро, тоже не возвращались, и дон Рафаэль не подавал никаких вестей о себе и о своей гостье.

Эта неизвестность делалась нестерпимой. Кроме того, серьезность положения французского отряда возрастала с каждым днем. Граф являлся хозяином целого города, но чувствовал себя совершенно изолированным: деревни, в которых должно было вспыхнуть восстание, не проявляли никаких признаков готовности, человек, которому граф написал письмо и который взялся дать сигнал к восстанию, не ответил ни единым словом на призывы дона Луи, посылавшего к нему гонца за гонцом.

К сожалению, дизентерия принадлежит к таким болезням, которые совершенно истощают человеческий организм; в течение довольно большого промежутка времени граф был не в состоянии ничем заниматься.

Сеньор Паво поспешил явиться из Гуаймаса в Эрмосильо, притворяясь, что хочет поздравить графа с победой над мексиканцами, но в действительности он приехал с целью подготовить новое предательство.

Дон Луи лежал совершенно одиноким: у него ie оставалось более друга, которому он мог бы полностью довериться, в душе царило мрачное отчаяние, он сознавал свое бессилие воспользоваться плодами победы.

Капитан де Лавиль, единственный человек, на которого граф во всем полагался, заболел той же самой болезнью, что и дон Луи, и потерял всякую способность работать.

Сеньор Паво искусно воспользовался этим моментом, чтобы посеять в сердцах французов семена недовольства.

Граф был душой своего отряда, его присутствие объединяло и воодушевляло всех, с его отсутствием все сразу рушилось.

Под шумок сеньор Паво организовал целый заговор. Он подстрекал авантюристов, чтобы те ежечасно один за другим приходили к графу со всевозможными жалобами, угрожая своему начальнику оставить его на произвол судьбы. Положение сделалось настолько серьезным, что необходимо было принять окончательное решение.

Оставалось только два выхода.

Первый состоял в том, чтобы отказаться от всех выгод победы при Эрмосильо и отступить к Гуаймасу, это средство постарался внушить графу французский поверенный в делах дон Антонио Мендес Паво.

Но был и другой выход из критического положения, в котором находились французы. Они могли спокойно оставаться в Эрмосильо и выдержать там даже осаду в ожидании подкреплений из Калифорнии, где уже кипели оживленные приготовление к походу, так как весть о поражении мексиканцев воодушевила всех местных авантюристов.

Для графа оба средства были одинаково непривлекательны.

Первое он считал унизительным, второе ему казалось непрактичным.

Между тем положение обострялось все больше и больше и угрожало сделаться безвыходным.

В это время случилось странное происшествие, которое трудно выдумать даже романисту с самой пылкой фантазией.

Возбужденные притворным состраданием сеньора Паво, который продолжал незаметно подстрекать французов, авантюристы решили отказать графу в повиновении и открыто восстать против его власти. Видя, что он не в состоянии противостоять их настойчивым требованиям, они заявили: если не начнется отступление, то они самовольно удалятся из Эрмосильо и бросят своего командира на произвол судьбы.

Граф должен был уступить.

Генерал Гверреро дал слово ничем не потревожить французов во время отступления. Дону Луи удалось получить заложников, которые отвечали ему за безопасность раненых, остававшихся в городе. Затем, со стесненным сердцем, лишенный последних сил и мужества, граф приказал перенести себя на носилки.

При виде горячо любимого вождя в сердцах авантюристов совершился переворот: вид графа, изнуренного болезнью и горем, произвел на них потрясающее впечатление. Они стеснились вокруг него, клялись ему в верности, обещали беспрекословно повиноваться и умереть вместе с ним до последнего человека.

На бледных губах графа появилась печальная улыбка. Эти утешения со стороны авантюристов пришли слишком поздно. Дон Луи настолько был огорчен всем предыдущим поведением своих подчиненных, что потерял веру в своих товарищей. Чаша была переполнена.

Началось отступление…

Несмотря на торжественное обещание генерала, французам то и дело приходилось защищаться от беспрестанных неожиданных нападений со стороны мексиканцев. Но когда авантюристы почуяли запах пороха, к ним вернулась прежняя энергия, и они из всех схваток выходили победителями, обращая врагов в постыдное бегство. Скоро нападения прекратились.

Отряд расположился лагерем на расстоянии трех лье от Гуаймаса, и французы твердо решили продолжать на другой же день поход и вступить в этот приморский город, хотя бы даже для этого пришлось употребить силу.

При мысли о предстоящем сражении граф несколько оживился и стал отдавать необходимые распоряжения, вскоре затем он почувствовал утомление и заснул.

Но в полночь его разбудили, так как явились парламентеры со стороны мексиканцев.

Это были сеньор Паво и один торговец из Гуаймаса. Их прислал генерал Гверреро. Они приехали заключить перемирие на двадцать четыре часа и привезли с собой письмо генерала, в котором тот убедительно просил графа явиться к нему на встречу с целью выработать условия заключения мира.

— Я согласен на перемирие, — ответил граф. — Пусть генерал пришлет для меня конвой, чтобы проводить меня на встречу.

Товарищи графа очень удивились.

— Почему вы не хотите захватить с собой собственную кавалерию? — сказал ему один из них.

— Зачем? — уныло ответил дон Луи. — Требуется только мое присутствие; если генерал собирается устроить засаду, то попаду в нее я один.

Авантюристы стали настаивать, но граф оставался непоколебимым.

— Мы не поймем друг друга, — отвечал он на все вопросы. Затем он обратился к парламентерам:

— Отправляйтесь в Гуаймас, господа, и передайте генералу Гверреро мою благодарность за его предложение. Я буду ждать присылки конвоя.

На рассвете прибыл и мексиканский конвой. Граф немедленно отправился в путь, кинув в последний раз печальный взгляд на своих товарищей, которые со слезами на глазах присутствовали при его отъезде.

Отныне все было кончено между графом и его товарищами.

При въезде графа в Гуаймас генерал Гверреро приказал отдать ему военные почести, как главнокомандующему армией.

Дон Луи презрительно улыбался. Он не придавал никакого значения этим внешним знакам почета.

Между графом и генералом произошел продолжительный разговор.

Генерал не отказался от мысли подействовать на графа путем подкупа, но тот с негодованием отверг недостойные предложения.

А в оставленном доном Луи лагере французы были полностью предоставлены проискам сеньора Паво. Этот человек не любил терять времени даром: по его совету авантюристы отправили к графу двух депутатов.

Для этой роли были выбраны сеньором Паво два невежественных и грубых матроса. Они должны были потребовать от дона Луи окончить дело во что бы то ни стало. Почтенный дипломат знал, как нужно действовать, чтобы добиться успеха.

Матросы явились к графу, но тот заявил им, что они должны немного подождать, он не может принять их немедленно.

Посланные, пораженные таким холодным приемом, которого они никак не ожидали из-за преувеличенного мнения о важности своей миссии, немедленно покинули дом графа и, громко заявляя о своей обиде, направились прямо к дому генерала Гверреро.

Последний был заранее предупрежден обо всем и ждал их с нетерпением.

Едва они успели назвать свои имена, как генерал тотчас пригласил их к себе и употребил все усилия, чтобы очаровать своим радушием. Те были положительно опьянены любезным приемом генерала и согласились на все его просьбы. Они поставили кресты под условием, которое генерал дал им для подписи. В этом условии было сказано, что, будучи обмануты и покинуты своим командиром на произвол судьбы, французы обязуются сложить оружие и покинуть страну за вознаграждение в одиннадцать тысяч пиастров, то есть двадцать пять тысяч франков. Нужно отдать справедливость генералу Гверреро — он умел обделывать свои дела. Генерал потребовал от французов сдачи оружия и таким образом устроил довольно выгодную сделку. Вообще, мексиканцы — ловкие коммерсанты и не менее ловкие дипломаты.

Отчаявшись в надежде победить французов, мексиканцы купили эту победу путем выгодной коммерческой сделки, устроенной при посредничестве самих авантюристов.

Итак, отряд графа сам содействовал своему поражению, он дал согласие разойтись по домам, даже не попытавшись добиться свидания со своим командиром, который вынужден был оставить их, не успев оправиться от тяжелой болезни.

Мы должны упомянуть, что французские уполномоченные оговаривали в своем контракте полную свободу графу.

Но неужели могло случиться, что все друзья покинули графа в его несчастном положении?

Почему генерал Гверреро, бывший заклятым врагом дона Луи, проявил по отношению к нему такое благородство?

На эти вопросы мы ответим в свое время, а теперь нам предстоит вернуться к Валентину и его товарищам, которых мы покинули в тот момент, когда они во всю прыть неслись по дороге на асиенду.