Из Эрмосильо до асиенды дель-Милагро шла великолепная дорога, совершенно прямая и широкая на всем своем протяжении.
Ночь была безлунная, темнота стояла такая, что ничего нельзя было разобрать на расстоянии нескольких шагов. Но наши пять всадников смело ехали вперед и, конечно, если бы они догнали дона Корнелио, ему было бы мудрено от них скрыться.
За последние дни по этой дороге столько ездило и мексиканцев и французов, что охотники, несмотря на свою опытность, были не в состоянии различить следов, которые в другое время помогли бы им в их поисках. Валентин несколько раз пытался разобраться, но каждый раз совершенно безуспешно: следов была такая масса — и от лошадей, и от мулов, и от телег. Это обстоятельство вызывало большую досаду у наших охотников.
Около восьми часов утра они доехали до асиенды. На ней все было спокойно. Пеоны занимались своими обычными делами, лошади паслись на лужайке.
Дон Рафаэль садился на лошадь и, по-видимому, собирался объезжать окрестности. Пеон держал под уздцы великолепного коня, который от нетерпения грыз удила и топал ногой. Увидав охотников, дон Рафаэль подбежал к ним.
— А-а, — сказал он смеясь, — дезертиры возвратились. Здравствуйте, господа, здравствуйте!
Те, удивленные его веселым приемом, не знали, что и думать, и не отвечали на его приветствие.
— Да что с вами? — спросил дон Рафаэль, заметив их смущение. — Уж не привезли ли вы каких-нибудь дурных известий?
— Может быть, — печально ответил Валентин. — Дай только Бог, чтобы я ошибся.
— Ну, говорите же скорее, объясните, в чем дело. Я для того и собрался прогуляться, чтобы узнать новости. Ну а теперь, когда вы сами здесь — мне уже незачем ехать.
Охотники переглянулись.
— Мы сообщим вам все, что можем.
— Отлично, слезайте-ка с лошадей да пойдемте в дом. Там и поговорим.
Охотники спешились. Дон Рафаэль провел их в большую комнату, которая служила ему гостиной и кабинетом. Валентин попросил не запирать дверей:
— При открытых дверях нас никто не осмелится подслушать.
— Зачем все эти предосторожности?
— Сейчас я вам все расскажу. А где донна Люция и донья Анжела?
— Должно быть, они еще спят.
— Отлично… Скажите же мне теперь, был ли у вас кто-нибудь вчера?
— После отъезда графа Пребуа-Крансе здесь не было ни одного гостя.
— Значит, и сегодняшней ночью к вам никто не приезжал? У вас не было курьера?
— Не было.
— И вы ничего не знаете о том, что случилось вчера?
— Ровно ничего не знаю.
— И вам не известно, что граф взял Эрмосильо?
— Нет.
— И что армия Гверреро обращена в бегство?
— Да ничего я не знаю! Неужели это все правда?
— Совершенная правда.
— Итак, граф — победитель?
— Да, и теперь он в Эрмосильо.
— Это невероятно! Теперь, друг мой, объясните мне, к чему все эти вопросы?
— Да к тому, что граф тотчас, как взял Эрмосильо, вспомнил о вас и, вероятно, еще о другой особе и послал на вашу асиенду курьера с письмом.
— Что за странность? Этот курьер был, по всей вероятности, индеец?
— Нет, это дон Корнелио Мендоса, испанский дворянин. Вы, вероятно, припоминаете его?
— Еще бы! Это тот весельчак, который все играл на гитаре. Отличный товарищ!
— Вот именно! Так вот, этот-то отличный товарищ, — иронически заметил Валентин, — оказался просто-напросто изменником, продававшим наши тайны неприятелю.
— О, Валентин! Надо быть очень уверенным, обвиняя в таком преступлении кабальеро!
— К несчастью, на этот счет не может быть никаких сомнений: у графа в руках вся его корреспонденция с генералом Гверреро.
— Cuerpo de Cristo! — воскликнул дон Рафаэль. — Дело оказывается очень серьезным… Ведь это пренеприятная история…
— Еще бы! Как только я узнал про его происки, тотчас поскакал сюда, пригласив этих господ проводить меня. Мы надеялись нагнать изменника. Дело в том, что у него кроме письма к вам есть еще и другие очень важные письма к разным влиятельным людям провинции.
— Боже мой, как все скверно вышло. Очевидно, этот негодяй прямо отправился к генералу Гверреро, чтобы передать ему эти бумаги.
— В этом не может быть ни малейшего сомнения.
— Что же делать? — проговорил дон Рафаэль.
Все молчали. Каждый обдумывал средство поправить дело. Курумилла и Орлиная Голова встали и хотели выйти из комнаты.
— Куда вы? — спросил Валентин.
— Братья будут рассуждать, а индейские вожди пойдут на разведку, — отвечал Курумилла.
— Это вы хорошо придумали, — сказал Валентин. — Ступайте. Не знаю, почему именно, — прибавил он, — но меня гложет какое-то тяжелое предчувствие.
Оба индейца вышли.
— А вам известно содержание письма, которое послал мне граф? — спросил дон Рафаэль.
— Нет. По всей вероятности, граф извещал вас о своей победе и просил привезти донью Анжелу в Эрмосильо. Во всяком случае, это письмо совсем не для генерала Гверреро.
— За себя лично я не боюсь. Генерал Гверреро хорошенько подумает, прежде чем нападет на меня.
— К чему тратить драгоценное время на бесполезные рассуждения. Лучше поедем в Эрмосильо и возьмем с собой донью Анжелу, — сказал Весельчак.
— Твоя правда, больше нам делать нечего, — подтвердил Валентин.
— Да, граф вам будет очень благодарен за это, — сказал дон Рафаэль.
— Нечего медлить, — продолжал Весельчак, — мы с Орлиной Головой приготовим все к дороге, а вы пойдите сообщите донье Анжеле о нашем намерении.
— Только торопитесь, — сказал Валентин, — не знаю почему, но мне хотелось бы уехать как можно скорее.
Все разошлись, охотник остался одни.
Сильное беспокойство овладело Валентином, взволнованный ходил он по комнате, ежеминутно останавливался и прислушивался или смотрел в окно, как будто поджидая врага. Наконец он не выдержал и вышел во двор.
Орлиная Голова и Весельчак седлали лошадей, пеоны вели мулов, предназначенных для перевозки вещей доньи Анжелы.
Беспокойство Валентина увеличивалось с каждой минутой, он был словно в лихорадке. Помогая товарищам, охотник все время просил их поторопиться.
Прошел час, все было готово, ожидали только Анжелу. Наконец она вышла в сопровождении донны Люции и дона Рафаэля.
— Едем! — вскричал Валентин. — Едем скорее!
Все сели на лошадей.
Вдруг послышался какой-то шум, и во двор вбежал Курумилла. Лицо его выражало ужас, он задыхался.
— Бегите, бегите, они едут! — закричал он.
— Вперед! — скомандовал Валентин.
Но судьба словно смеялась над ними: только они хотели выехать со двора, как пеоны погнали стадо, которое загородило ворота. Нечего было и думать выехать, пока все животные не войдут во двор, а вернуть их назад уже не представлялось никакой возможности. Волей-неволей беглецы вынуждены были ждать.
Валентин словно обезумел.
— Я знал это, я знал, — говорил он, задыхаясь от гнева и с бешенством сжимая кулаки.
У дона Рафаэля были такие огромные стада, что для их прохождения через ворота потребовался целый час.
— Едем, ради Бога, едем! — вскричал Валентин.
— Поздно, — сказал Орлиная Голова, вдруг появившийся в воротах.
— Проклятье! — заревел охотник и поскакал за ворота. Холодный пот выступил у него на лбу.
Асиенда оказалась окружена мексиканцами. Их было человек шестьсот, среди них охотник заметил генерала Гверреро.
— О-о, подлый изменник! — закричал Валентин.
— Зачем отчаиваться? — сказал дон Рафаэль. — Я не так давно оставил кочевую жизнь и еще помню великие хитрости, которые нераздельны с ней… Не дадим им опомниться, бросимся на них и пробьемся сквозь их ряды.
— Нет, — повелительно возразил Валентин. — Это совершенно невозможно. Затворите ворота, Весельчак.
Канадец соскочил с лошади и исполнил приказание.
— Но… — начал было дон Рафаэль.
— Послушайте, дон Рафаэль, — перебил его Валентин, — не забывайте того, что вы не имеете права так рискованно распоряжаться своей жизнью и бросаться в такое отчаянное предприятие — вы отец большой семьи. Притом, можем ли мы подвергать такой опасности донью Анжелу? Что будет, если ее убьют?
— Это правда, — отвечал дон Рафаэль, — я не подумал об этом.
— О! — вскричала Анжела. — Велика беда, если я умру. Что мне от жизни, раз я не увижу человека, которого люблю!
— Сеньорита, — авторитетно сказал охотник, — к чему такое отчаяние? Быть может, все к лучшему. Идите-ка скорее в дом, мы здесь и без вас управимся.
— Пойдемте, пойдемте, — дружески обратилась к ней донна Люция, — ваше присутствие здесь не только бесполезно, но прямо-таки вредно.
— Хорошо, пойдемте, — печально ответила Анжела.
И она медленно направилась к дому. Донна Люция взяла ее под руку; она употребляла все усилия, чтобы хоть немного утешить молодую девушку.
Дон Рафаэль приказал своим слугам вооружиться и быть готовыми оказать отпор. Судя по жестам генерала и движению в его армии, с минуты на минуту можно было ожидать атаки асиенды.
Пеонов на асиенде было много, все преданы своему господину.
Вдруг послышался стук в ворота. Валентин после минутного колебания нагнулся к дону Рафаэлю и прошептал ему на ухо несколько слов.
— О, — ответил тот, — вы предлагаете мне совершить низкий поступок.
— Ничего не поделаешь, — настойчиво сказал охотник. Дон Рафаэль с недовольным видом направился к воротам, а Валентин поспешил в дом.
Хозяин вышел из асиенды через калитку, сделанную в воротах; вернувшись через несколько минут, он приказал своим пеонам отворить ворота.
Тогда явился генерал Гверреро в сопровождении нескольких офицеров и пошел в дом.
— Простите, что заставил вас ждать, — сказал дон Рафаэль, — я не знал, что это вы.
— Caramba, amigo! Да у вас целый гарнизон! — иронически воскликнул генерал.
— В последнее время кругом нас бродят целые шайки мародеров. Необходимо принимать всевозможные предосторожности, — сдержанно ответил дон Рафаэль.
Генерал покачал головой.
— Хорошо, кабальеро, — сухо сказал он, — только в данное время это совершенно излишне. Бросьте ваше оружие, senores caballeros.
Пеоны вопросительно посмотрели на своего господина; тот закусил губу, но сделал знак повиноваться. Оружие было брошено на землю.
— Очень сожалею, что я должен поступить так, — заговорил генерал, — но я оставлю на асиенде особый гарнизон. Вы и все, кто присутствует здесь, считаетесь моими пленными. Приготовьтесь к путешествию: вы поедете со мной в Гуаймас.
— Так-то вы вознаграждаете меня за то, что я пустил вас в свой дом! — с горечью воскликнул дон Рафаэль.
— Я бы вошел силой, если бы вы не впустили меня добровольно, — возразил генерал, — а теперь пришлите ко мне мою дочь.
— Я здесь, — сказала молодая девушка, выходя на крыльцо. Она медленно сошла с лестницы, прошла по двору и стала перед отцом.
— Что вам угодно? — спросила она.
— Ты сейчас поедешь со мной.
— Я вынуждена повиноваться вам. Только знайте, моя решимость непоколебима, и я всегда располагаю средством избавиться от вашего деспотизма. Я буду действовать, сообразуясь с вашими поступками. А теперь едем!
Через четверть часа на асиенде остались лишь донна Люция и дон Рамон под надзором гарнизона в пять — десять человек. Офицеру, оставшемуся с ними, было приказано строго следить, чтобы они ни с кем не общались.
Валентин со свойственной ему прозорливостью вник в существующее положение дел. Видя, как генерал Гверреро скоро оправился от поражения, он понял, что благодаря измене дона Корнелио восстания в провинции не будет, а асиендадос и ранчерос, которые дали графу слово, останутся в стороне; граф же, совершенно больной, покинутый всеми, вынужден будет вести переговоры с тем человеком, которого только что победил.
Имея все это в виду, он и уговорил дона Рафаэля не оказывать сопротивления — оно было бы не только бесполезно, но и вредно в том отношении, что скомпрометировало бы асиендадо в глазах мексиканского правительства. Охотник был уверен, что ему удастся дать о себе весточку графу, но ошибся в расчетах: приказание генерала относительно пленных исполнялось с такой пунктуальностью, что Валентину пришлось отказаться от своей попытки.
Теперь, рассказав о том, что случилось с асиендой, мы продолжим нашу повесть и скоро доберемся до развязки этой длинной драмы.