Утро Нины Кузнецовой — утро ожидания. Она сходила в парикмахерскую, потом в магазин, потом просмотрела газету, потом, поджав ноги, села с книжкой в уголке дивана и читала, но, думая о своем, ничего не понимала из прочитанного, просто рассматривала глазами одну строчку за другой — так читают на сцене актеры. Книгу взяла она, чтобы убить время, чтобы вечер скорее пришел. Вечером — Раздолин...
Они куда-то шли, куда-то ехали. Куда? А кто его знает, куда... Ужинали в каком-то маленьком ресторанчике на набережной. Им очень долго ничего не подавали... Впрочем, и другим тоже. Другие возмущались, а они нет. Даже если бы о них вовсе забыли, они бы не возмущались... Потом опять куда-то ехали. Троллейбус, подвывая, катился от фонаря к фонарю. Нина смотрела в окно на темную улицу. Желтые квадраты света, падающего из окон троллейбуса, неслись по асфальту, прямо по лужам. Потом откуда-то сзади набегала большая серая тень самого троллейбуса, обгоняла его, неслась вперед, светлея и размываясь... А следом уже возникала другая, потом еще, еще...
Почему раньше она не видела всего этого?
Какой-то маленький скверик. Круглая клумба. В ней белый пионер с отбитой рукой. Они сидят на скамейке. Он обнял, прижал ее к себе.
— У тебя уши замерзли, — говорит она и смеется. — Красные уши... — И она трогает его ухо пальцем. — А помнишь, Арамис щипал себя за мочки ушей, чтобы они розовели?.. Это нравилось женщинам... Раздолин, а может, и ты щиплешь?
— Тебе нравится Арамис? — спросил он.
— Он молодец. А тебе?
— И мне... Но Атос больше...
— Атос — герой... Всем мальчишкам нравится Атос...
Он хотел поцеловать ее, но мальчишки, как раз именно те мальчишки, которым нравится Атос, ворвались в скверик, как банда басмачей.
Она легко отстранилась, и без обиды понял он, что целовать сейчас нельзя.
— Это они, наверное, отбили пионеру руку, — шепотом сказала она.
— Они...
Потом они стояли в маленькой беседке во дворе ее дома. В маленькой детской беседке. Качели, оставленные детьми, были печально неподвижны. Он целовал ее долго, нежно, прижав к себе. Он говорил ей что-то, а она не слушала слов, не нужны были слова. Она поднималась на цыпочки и целовала его в губы, долго и так крепко, что он чувствовал ее зубы...
Так в маленьком дворике, на который со всех сторон во все глаза смотрели сотни оранжевых окон, в эту ночь рождалось редкое и нежное чудо — любовь.