Кузя, Мишка, Верочка

История 6 Прощай, сестра…

… А потом в жизни Светланы и Ани появилась еще одна девочка… Пятнадцатилетняя Рита.

— Анечка, как ты думаешь… ну, если Рита поживет пока у нас?

— Здорово! С ней так весело. Мама, а она играть со мной будет?

С Ритой Светлана познакомилась в детском доме, куда пришла за какой-то надобностью. Последние шесть лет Рита жила в патронатной семье, и вот снова оказалась в детском доме. Ее вернули. Почему вернули? Это не так просто объяснить. Лучше рассказать все по порядку.

Родилась Рита в маленьком поселке. Были у нее и мама, и папа, и старший брат. Мама — шумная и яркая, вспыльчивая и необузданная. Папа — мягкий и покладистый. Родив дочку, мама села в тюрьму. Рита осталась с папой. Папа работал и растил ребенка. Кто-то ему, наверное, помогал. Все-таки новорожденная девочка да еще братик пятилетний. Родственников у них, вроде, не было. Может, соседи «вахту несли», пока папа был на работе. Так или иначе, Рита росла здоровой и спокойной. Плакала, конечно, ну так все дети плачут…

Через год мама вернулась из тюрьмы. Была она, по рассказам очевидцев, не только вспыльчивой, но и очень самолюбивой. Не хотелось ей, чтобы соседи ее обсуждали. Не переносила, когда за спиной шушукались. Как соседи относятся к женщине, которая сидела в тюрьме? Странный вопрос — понятно как… Правда ли она не хотела заниматься детьми, или досужие языки «замазали» все одной черной краской? Кто теперь скажет… Наверное, ей на самом деле хотелось уехать из тесного, пропитанного сплетнями городка. Говорили, что дочку она назло мужу забрала. Чего злые языки не скажут…

В том маленьком городке были люди, которые помнили семью Риты — и маму, и папу. Помнили, как Риту мама увезла и братика прихватила. А вот о том, что было дальше, никто не мог ничего рассказать. Просто не знали. Уехала, и все… Осталось только то, что вспоминала Рита. Смутно помнила какую-то деревню, в которой они жили. Нет, не с мамой. Мама исчезла, оставив детей на попечение не то родной бабки, не то соседки. Больше Рита маму никогда не видела. Помнила она старшего брата, но потом он куда-то исчез. Помнила дом, чужую сердитую тетку. Смутные, обрывочные воспоминания. Не то явь, не то сон.

Потом были детские дома. Сначала один, потом другой. Ни людей, ни названий городов Рита не помнила. Когда ей исполнилось шесть лет, она оказалась в нашем детском доме. Крупная такая девочка, плотненькая. Немножко неуклюжая, но ласковая и улыбчивая. Смеялась весело, обнимала воспитательниц. Иногда, правда, нападали на нее приступы гнева. Нет, она не кричала, не ругалась. Она крепко сжимала кулачок и била. Иногда по стенке, а иногда по тому, кто оказывался рядом. Иногда доставалось другим детям, чаще — младшим. После этих приступов Рита грустила, долго сидела молча, глядя в одну точку. Потом плакала, просила прощения и тут же забывала все, начинала хохотать и просить «чего-нибудь вкусненького».

Семья для Риты все не находилась. Как-то не складывалось. Вроде и внешностью она удалась — темненькая такая, миловидная. Развитие — по возрасту, со здоровьем все в порядке. И характер хороший — веселый, открытый. Ну приступы злости случались, так ведь не часто. Да и что можно ждать от детдомовского ребенка, который столько за свою маленькую жизнь пережил. У каждого на ее месте злость будет. Поэтому на Риту никто и не обижался, и зла на нее никто не держал. Случилось — и ладно. Проехали, забыли…

Прошло три года. Несколько раз Рита ездила «в гости» к воспитателям, проводила в их семьях то выходные, то каникулы. Однажды прожила целое лето в большой семье, где было много детей — и своих, и приемных. Рита уж совсем было решила, что останется в этой семье навсегда. Но нет, не сложилось. Почему? Да были там какие-то жизненные обстоятельства, не всегда же все гладко идет. Не то переехали, не то еще что…

Рите было уже девять, когда для нее нашлась семья. Марина и Семен пришли в детский дом за маленькой девочкой. Хорошая, дружная семейная пара. Оба работают. Вырастили дочку Наташу. Наташа поступила в институт, вышла замуж, переехала к мужу. Родительский дом опустел.

Надо сказать, что многие родители переживают уход повзрослевших детей довольно тяжело. Чувствуют себя старыми, никому не нужными. Их не радует, что появилось свободное время, стало меньше забот. Вдруг выясняется, что эти заботы и были их радостью и смыслом жизни. «Свобода» становится мучительной, жизнь — пустой. Называется все это «синдром опустевшего гнезда».

Этот синдром часто приводит людей к решению взять приемного ребенка.

Конечно, на одном «синдроме» далеко не уедешь. Чтобы взять и воспитать ребенка, нужно еще что-то. Какие-то еще причины, мотивы. Надо сказать, что мы в нашей Службе по устройству детей в семью много времени провели, изучая мотивацию принимающих семей. Не на людях, естественно, а по записям, по прошлым ситуациям.

Конструктивная мотивация, деструктивная мотивация[11]. Люди ведь по разным причинам к нам приходят. Иногда с мыслью «вот возьмем ребенка, и отношения в семье наладятся». Не наладятся. Некоторые ведь и своего рожают тоже «по причинам». Далеко не всегда это приводит к «результату». Тут важно что? Чтобы люди сами поняли, зачем им это надо. Ну и решали — возьмут они ребенка «несмотря ни на что» или только с «гарантией, что все получится».

Марина и Семен давно мечтали о второй дочке. Да как-то все не складывалось. Родить не получалось, а потом и возраст вышел. О приемном ребенке задумывались уже несколько лет. Но ведь это не так просто — пойти и взять. Работа не отпускала, да и дочка Наташа пока росла, проблем подкидывала. А теперь вот, получалось, как раз. Комната освободилась — есть где ребенка разместить. Времени свободного много. Марина работала, но могла поменять график так, чтобы ей было удобно. Отгулы взять могла, если надо. У Семена график был пожестче, работал он в органах, занимал приличную должность, но готов был все свободное время посвящать приемной дочке.

Супруги прошли подготовку и обследование семьи, все как полагается. С Наташей, правда, социальным работникам поговорить не удалось. Но это вроде и необязательно было. С родителями она не жила, в гости приезжала редко. Об их намерении взять ребенка из детского дома знала и, по словам Марины и Семена, вполне одобряла. Рита переехала в новую семью.

Жили, как обычная семья живет. Рита — в школу, мама с папой — на работу. Всякое, конечно, бывало. В школе проблемы случались, дома иногда ссорились. Марина к Рите подход нашла без особого труда. Ее не пугала Ритина неуемная энергия. Сама человек живой, общительный, активный, Марина понимала, что излишней энергии нужно дать разумный выход. Марина находила для Риты разные занятия — кружки, спортивные секции. Главное, чтобы ребенку было интересно, чтобы он там «выкладывался». С папой у Риты были полная любовь и взаимопонимание. Не очень активный по натуре, Семен порой ленился участвовать в семейных мероприятиях, его было сложно вытащить на воскресную прогулку. Зато он подолгу сплетничал с дочкой, они теребили друг друга и радостно хохотали, давая маме повод для «воспитания».

В целом Марине казалось, что она хорошо понимает Риту. Правда, бывали моменты, которые ставили ее в тупик. Рита была такой открытой и дружелюбной девочкой, веселой и смешливой. Но иногда на нее нападали приступы какой-то непонятной злости. Дело не в том, что Рита могла хлопнуть дверью или стукнуть кулаком. Марина сама была вспыльчивой и вполне понимала, что гнев и ярость по-другому порой и не выразишь. Пугало Марину то, что она не всегда понимала, что вызывало у Риты такую злость. Еще Марине становилось не по себе, когда у Риты вдруг появлялся как будто «отупевший» вид. Редко, пару раз всего, но было такое. Взгляд остановившийся, ушедший даже не внутрь себя, а куда-то еще глубже… Потом все проходило, и Рита как ни в чем не бывало смеялась и ласкалась к маме. Объяснить, что с ней происходило, она не могла.

Бывали конфликты и вне дома. Иногда в школе говорили, что Рита кого-то больно стукнула, однажды — вроде толкнула кого-то слишком сильно. Марина не обращала внимания. У всех детей бывают такие случаи. Толкаются дети, да и дерутся часто — ну и что? Редкая семья, воспитывающая ребенка любого пола, возраста и происхождения, обходится без подобных инцидентов.

Смутны и извилисты пути воспитания. Столкнувшись с «неадекватным» поведением ребенка, родители порой оказываются в недоумении — не то срочно «бить во все колокола», не то, как следует поругав и повоспитывав глупое чадо, забыть и жить дальше. Как правильно? Чаще всего родители опираются на свой опыт. «Вот я же дрался до крови, — размышляет отец непутевого чада, — и малышей, было дело, обижал. Пиво пил в десять лет, и курил тайком, и матом ругался. И ничего — вырос порядочным человеком», — подводит итог родитель и, «наваляв» отпрыску, считает, что этого вполне достаточно. И часто оказывается прав.

Марина не знала, как правильно. Конечно, она ругала Риту за плохое поведение и хвалила за хорошее. Однажды, правда, был случай, который поставил ее в тупик. Они отдыхали с Ритой на юге. Как-то раз девочки долго не было, и Марина отправилась ее искать. Обегав все окрестные закоулки, Марина наконец-то нашла дочку. То, что она увидела, привело ее в ужас. Рита дралась. Вернее, не столько дралась, сколько из последних сил отбивалась от нескольких мальчишек. Молча, сцепив зубы.

Мальчишек Марина, конечно, разогнала моментально. Привела домой Риту, стала расспрашивать, что случилось. Рита ничего не скрывала. Оказалось, она подсматривала в щелку мужского туалета, за что и подверглась нападению мальчиков. Ситуация оставляла простор для педагогического воздействия. Одно только не давало покоя Марине, засело в ее памяти, как заноза. «Рита, а почему ты не звала на помощь, когда тебя стали бить? Почему не кричала?» — Марина вспомнила выражение дочкиного лица, и ей снова стало не по себе. Рита молчала. У нее опять появилось «отупевшее», отрешенное выражение лица.

Рита взрослела. Как говорят, «маленькие детки — маленькие бедки»… Чем старше Рита становилась, тем труднее приходилось родителям. Дело обычное, воспитывать подростка — не сахар, это любой родитель знает. Марина с Семеном трудностей особо и не боялись, тем более опыт с Наташкой был. Хотя опыта не всегда хватало.

Рите очень хотелось заниматься синхронным плаванием. Марина радовалась, благо один из ее хороших знакомых был тренером как раз в этом виде спорта. В секцию Риту взяли без проблем, данные у нее были. Приходила она с тренировок усталая, не всегда довольная — ей пришлось тяжелее, чем ожидала. Так прошло полгода. Однажды позвонил тот знакомый тренер и попросил Марину зайти.

«Рита ворует, — сказал он без предисловий, — мы должны ее отчислить». Марина стала спорить. С тем, что Риту обвиняют в воровстве, она сталкивалась уже не в первый раз. В основном в школе. У кого-то пропадали деньги, у кого-то красивые вещи. Обвинение падало на Риту, но прямых доказательств никогда не было. Марина пыталась разговаривать с Ритой. Разговор каждый раз проходил одинаково. Рита плакала, смотрела на маму глазами, полными укора и слез. Ее голос звучал так отчаянно: «Мама, ну как ты могла подумать, что я такое сделала?» Марине становилось стыдно.

«Понимаешь, — сказал Марине тренер, — все это уже давно тянется. То одно пропадет, то другое. На кого думать, не знали. Решили камеру установить — дело-то серьезное. Мы клуб уважаемый, таких вещей позволить не можем». Марина посмотрела запись. Никаких сомнений быть не могло, картинка была отчетливая. Рита, оставшись в раздевалке одна, спокойно «пересмотрела» все сумки, кое-что доставая и пряча себе в карман. Позвали Риту. «Рита, ты воруешь, — повторил тренер то, что уже говорил Марине, — мы должны тебя отчислить».

То, что случилось дальше, стало для Марины самым большим потрясением. Глаза Риты наполнились слезами, она с укором посмотрела на Марину: «Мама, — сказала она, — как ты могла такое про меня подумать?» В голосе, как и раньше, звучала «искренняя» боль. «Значит, и раньше — врала», — подумала Марина. Рите показали запись. Она молча пошла собирать свои вещи.

Никакого объяснения не было. Рита молчала, вела себя как ни в чем не бывало. Марина не понимала, что она должна сделать. Объяснять Рите, что воровать нехорошо? Но она это прекрасно знает. Говорить ей о том, что подорвано доверие, что она, Марина, очень переживает? Но как завести разговор? Да и сколько их уже было, этих разговоров… Марина ждала, что Рита рано или поздно сама заговорит. Что происходило у девочки в душе, не знал никто. Но ни словом, ни взглядом Рита не намекнула, что жалеет о происшедшем.

Расстраивало Марину не только Ритино поведение. Семен вышел на пенсию. Перед уходом у него на работе были какие-то неприятности, в которые Марина не очень вникала, считая все это обычным брюзжанием. На пенсию Семен вышел полковником. Но каково быть пенсионером мужчине, как говорится, в самом расцвете лет? Похорохорившись и поговорив о том, что «он еще всем покажет», Семен потихоньку начал пить.

Не все благополучно было и у Наташи. С мужем они ссорились. Приезжая в гости к маме с папой, Наташа натыкалась на Риту, которая чувствовала себя в бывшей Наташиной комнате полноправной хозяйкой. Наташа злилась и ревновала. Когда-то она не возражала против того, чтобы папа с мамой взяли «сиротку». Теоретически сирот жалко, да и родителям веселее будет, рассуждала она. Чем дальше, тем больше Наташе не нравилось, что «сиротка» фактически забрала у нее и маму с папой, и комнату, да и считаться с ней теперь приходилось, как-то налаживать отношения. Ведь она уже была не бедной малышкой, родительской забавой, а взрослеющей девушкой. Рита и мнение свое не стеснялась высказывать, и ответить могла так, что Наташа терялась.

Для Риты в отношениях с Наташей все было просто и понятно. Ее взяли «вместо» Наташи, и теперь она — любимая дочка. Любить должны ее, что родители и делают. И комната теперь — ее. И Наташе в этой комнате делать нечего. А так, в принципе, можно и пообщаться.

Марина не любила жаловаться. Сильная женщина, она считала, что человек в ответе за свою жизнь и нужно просто честно выполнять свой долг. «Долгов», надо сказать, становилось все больше. А поддержки — все меньше. Муж, некогда обожаемый красавец-мужчина, постепенно превращался в «подопечного». Марина не могла, как раньше, по-женски припасть к его плечу и забыть обо всех невзгодах. К Наташе приходилось часто ездить, она была беременна и подолгу лежала на сохранении. К Рите находить подход становилось все сложнее. Она злилась, отмалчивалась. Вспышки гнева перемежались то слезами, то буйным весельем. «Гормоны, — говорили Марине те, у кого дети уже прошли период пубертата, — пройдет». На работе Марина держала лицо, подробностями не делилась. Ну, знал кое-кто, что ей приходится несладко, но гордость не позволяла ей плакаться сослуживцам.

Поскольку Рита была патронатным ребенком, семье старались помочь специалисты. Марина советовалась с детским психологом, и Рита ездила на прием. Девочке предложили приезжать заниматься трудной для нее математикой. Социальный педагог «держал руку на пульсе». Но что могут специалисты? Организовать занятия, помочь найти секцию. Проконсультировать. Предложить семейную терапию или хотя бы парочку «кризисных» семейных сессий. Но никто не может помочь семье стать счастливой.

Наташа родила девочку. Марина так радовалась! И внучке радовалась, и тому, что кончились изматывающие поездки к дочери в больницу, утихла мучительная тревога за ее здоровье, за исход беременности. Теперь Наташа вернется к себе домой, муж ее обрадуется дочке, они перестанут ссориться, жизнь пойдет на лад.

Наташа вернулась домой. Только не к мужу, а к родителям. Вместе с новорожденной. Они заняли ту комнату, в которой Наташа жила раньше. Ту, в которой жила Рита. Риге пришлось переместиться в комнату мамы и папы. Все происходящее казалось ей одной большой несправедливостью. Наташа вела себя так, как будто Риты просто не существовало. Если она и обращала внимание на Риту, то скорее как на досадную помеху.

Основная нагрузка легла на плечи Марины. Наташа заканчивала учебу в институте, ей нужно было ездить то на консультации, то на собеседования по поводу будущей работы. Приезжала она усталая, измотанная. То, что мама должна посвятить все свое время ей и ребенку, сомнений у нее не вызывало.

С Ритой у Наташи отношения не складывались. Сестрой она Риту и не думала считать и всячески давала ей понять, что в этой семье только она — дочь своих родителей, а Рита — так, «воспитанница». Рита продолжала гнуть свою линию, упорно называла Наташу «сестричкой», при каждом удобном и неудобном случае подчеркивала — «моя мама», «мой папа». Наташа злилась. И категорически возражала, чтобы Рита оставалась с ее, Наташиным, ребенком.

В школе дела у Риты становились все хуже и хуже. Дома она огрызалась, а если пытались надавить — рыдала. Марина ее оправдывала — сказать по правде, Рите негде было сесть и спокойно сделать уроки. Марину все больше захлестывало чувство вины. Ей казалось, что это она в ответе за то, что жизнь семьи так изменилась в худшую сторону. Она чувствовала себя виноватой в том, что муж не работает, — может быть, она мало его поддерживала? Ей казалось, что она виновата перед Наташей — взяла в семью чужого ребенка и дала своей родной дочери повод думать, что ее перестали любить. Перед Ритой вина была самая невыносимая — она стала «лишней» в семье, и Марина ничего не могла с этим поделать.

Иногда Марина пыталась исправить ситуацию, начать уделять Рите больше внимания. В конце концов, Наташа — взрослый человек, она должна сама выстраивать свою жизнь, а не вешать все на мать. Но как только Марина собиралась пойти куда-нибудь с Ритой или садилась позаниматься с ней уроками, у Наташи тут же находились дела вне дома и она умоляла мать ей помочь, ссылаясь на то, что «от этой встречи зависит все ее будущее». Марина сдавалась.

Два года семья прожила как на вулкане. Чем дальше, тем хуже. Наконец все стало совсем плохо. Нужно было что-то делать. Выход напрашивался сам собой — Рита должна переехать в детский дом.

Надо сказать, что не один раз приходилось сталкиваться с тем, что ребенка из семьи возвращают. И наших детей возвращали, и переводили к нам в детский дом детей, отданных из-под опеки или разусыновленных. Иногда к нам приходили люди, которые где-то брали ребенка, потом отдали и теперь хотели взять другого. Постепенно складывалась картина, как и почему люди это делают.

В случае с подростком, который плохо себя ведет, приемные родители часто уговаривают сами себя, что это временно. Вроде они не отдают ребенка, а просто пытаются применить к нему «воспитательные меры». Пусть, мол, поживет на казенных харчах недельку-другую, поймет, «чего лишился». Некоторые уповают на «магическую силу» психологии. Пусть с ребенком в детском доме «поработают», потому что сами приемные родители не справляются и нужно «воздействие» специалистов.

Часто бывает так, что обстановка в семье накаляется до такой степени, что приемным родителям начинает искренне казаться, что они, их семья, приносят ребенку только вред. И что ему будет лучше в детском доме, среди спокойных профессиональных воспитателей и педагогов, чем с ними, с людьми, которые на ребенка кричат, не понимают его и не одобряют его поведения. Ну и почти всегда присутствует один неоспоримый аргумент — «он сам не хочет с нами жить». Да, действительно, поссорившись с приемными родителями, дети, особенно подростки, часто говорят: «Не хочу с тобой жить, отвези меня в детский дом». Для кого-то это становится аргументом и поводом для принятия решения.

Рита переехала в детский дом. В полной уверенности, что это — временная мера. Что она вернется обратно. Возвращение домой зависело от двух факторов. Во-первых, от того, насколько хорошо она будет себя вести. Во-вторых, маячила смутная надежда, что Наташа купит себе квартиру и переедет туда с ребенком. Рите было уже пятнадцать лет. В семье она прожила шесть…

«Кровь гуще водицы» — так, кажется, гласит пословица. Что делать, если силы у людей кончились и приемный ребенок становится «чужеродным телом»? Кто может судить? Сквозь смутный гул «своего бы не отдали» пробивается благодарность — «они сделали, что смогли, они растили ребенка, пока хватало сил…» Каждый раз — разрыв души, непонимание, что «хорошо», что «плохо». Жила девочка в семье шесть лет, а потом семья ее отвергла. Хорошо, что жила. Плохо, что отвергли. А как нужно было? Не брать, «не взвесив свои силы»? Ну жил бы ребенок все эти годы на казенных хлебах. Не знаю…

Так вот, Рита вернулась в детский дом. Марина забирала ее почти каждые выходные. Хотя признавалась, что на возвращение Риты домой надежды мало. По словам Марины, она объяснила Рите все как есть, и девочка знает, что ее вряд ли заберут назад в семью. По словам Риты, ее возвращение домой зависело от того, как она будет себя вести. «Папа мне сказал, что если я буду стараться, то они, может быть, заберут меня обратно», — объясняла Рита. «Да не мог он такого сказать, — чуть не плакала Марина, — он же нормальный человек».

И тут Рита познакомилась со Светланой и Аней. Так случилось, что накануне очередных выходных Марина позвонила и сказала, что Риту взять не сможет. Зная, что для Риты это будет ударом, стали искать, кто бы мог пригласить девочку «в гости». Светлана, которая поддерживала отношения с сотрудниками детского дома и хорошо знала историю Риты, предложила, чтобы девочка поехала к ней. Выходные прошли чудесно. Пятнадцатилетняя Рита и восьмилетняя Аня играли и смеялись вместе так, что Светланино сердце радовалось. «Мама, какая же Рита веселая, — в восторге кричала Аня, когда Рита уехала, — как же мне с ней интересно». Светлана обещала Рите, что будет брать ее каждый раз, когда Марина не сможет.

Конечно, сотрудники детского дома хотели найти семью для Риты. Задача это была непростая. Мало того, что девочка большая, пятнадцатилетняя. Ей столько пришлось пережить, характер у нее трудный. Основная сложность была в том, что Рита продолжала считать Марину своей мамой и продолжала любить ее и ждать. Казалось, что она нисколько не обижена на них, на тех, кого она называла «своей семьей». Она так радовалась каждому Марининому звонку, так нежно называла ее — «мамочка». Она так старалась быть хорошей и послушной дочкой и с гордостью рассказывала после каждой поездки «домой» о том, какие замечательные у нее мама, папа, сестричка и малыш.

Надежды на возвращение «домой к маме» переплетались в Ритиной душе с вполне практическим желанием жить не в детском доме, а в семье. «Когда вы найдете мне семью? — спрашивала Рита, заходя в нашу Службу по устройству, — вы же должны найти мне семью». Действительно, должны были найти. Работа такая. И семью нужно было найти не простую, а такую, чтобы не претендовала на Ритину любовь. Чтобы приняла девочку такой, какая она есть. С ее любовью и привязанностью к другим людям. С ее несбыточными надеждами на то, что когда-нибудь она вернется к маме Марине.

Когда Рита успела «договориться» со Светланой, толком никто не понял. Все были просто поставлены перед фактом, что Светлана приняла решение и забирает Риту. Немного ошарашенная Светлана рассказывала так: «Она спросила меня, взяла бы я ее к себе? Рита всегда была мне симпатична, и с Анечкой они поладили, и я сказала, что да, взяла бы, не особо задумываясь о последствиях. „Очень хорошо, — сказала Рита, — тогда я буду жить у вас“. Я думала, что постепенно подготовлюсь к тому, что Рита переедет ко мне. Нужно было как-то настроиться, поговорить со специалистами, собрать побольше информации. Я думала, что это произойдет через несколько месяцев. Но уже на следующие выходные Рита спросила меня, когда же она ко мне переедет. „Что, разве не прямо сейчас, — чуть не плакала Рита, — Вы же обещали, что возьмете меня“.

Потом Светлана вспоминала, что заставило ее так поторопиться? „Я думала, ну что ж я, последняя сволочь, что ли, — пыталась восстановить ход своих мыслей Светлана, — ребенок меня выбрал, хочет со мной жить. А я планирую, что только через месяц диван куплю, а потом дальше думать буду“. События развивались стремительно, и через несколько дней Рита переехала к Светлане.

Надо сказать, что мнения специалистов детского дома разделились. Некоторые считали, что это слишком поспешное решение и нужно было подождать, дать семье возможность получше познакомиться с Ритой, дать ситуации „созреть“. С другой стороны, не так уж много шансов найти семью для пятнадцатилетнего ребенка, и стоит ли тянуть и долго размышлять, если выпал „счастливый билет“? Среди множества мнений и долгих обсуждений затерялся голос педагога, которая много занималась с Ритой. Она говорила, что Рита не любит маленьких детей и нужно семь раз „отмерить“, прежде чем помещать ее в семью, где есть младшая девочка.

Поначалу все шло замечательно. Для Риты купили новую мебель, обставили ей комнату. Светлана даже сделала небольшую перепланировку, чтобы всем было удобно и никто не мешал друг другу. Надо сказать, что для Риты было очень важно, чтобы ей „не мешали“. Возможно, сказался опыт последнего времени, когда у Риты не было своего угла и жила она „между кухней и родительской спальней“.

Получив в распоряжение свое собственное пространство, она очень строго следила за тем, чтобы на ее территорию никто не вторгался. Светлана прекрасно понимала, почему Рита так себя ведет. Но вот что было делать с Аней? „Младшенькая“ упорно рвалась к старшей, желая продолжать то чудесное, веселое общение, которое сложилось с самого начала. Но Риту как подменили. „Только попробуй зайди в мою комнату“, — зло глядя на Аню, говорила Рита и захлопывала дверь. В душе у Светланы шевелилось какое-то странное чувство, похожее на страх.

Светлана знала, что отношения не складываются в одночасье. Она готова была ждать, терпеть, подстраиваться. Она объясняла Ане, как могла, что все не так просто, что Рита не виновата в том, что она такая. По мере возможности разговаривала с Ритой по душам. Светлана видела, как Рите тяжело. „У нее лицо совсем другое становится, когда она с Мариной по телефону разговаривает, — рассказывала Светлана, — и голос совсем другой, интонации такие нежные. Так она ее ласково называет — „мамочка“, просто светится вся“.

Светлана понимала, что Рита никогда не будет „ее ребенком“. Да она и не стремилась к этому. Ребенок у нее уже был — Аня. К ней Светлана испытывала по-настоящему материнские чувства. Конечно, у нее не было с Аней периода „пеленок и сосок“. Смеясь, она говорила, что „восполнила недостающее“, вырастив щенка, который подрос и стал полноправным членом маленького семейства. Теперь Дусик повсюду сопровождал своих хозяек, благо умещался в небольшой сумке. Рита к Дусику особых чувств не испытывала, хотя честно выгуливала и кормила собаку, если это было нужно.

Надо сказать, что семьи, выражающие желание взять подростка, как правило, рассчитывают на то, что ребенок будет им „помогать“. Ничего плохого в этом нет, помощи от подрастающих детей ждут все нормальные родители. Однако приемные семьи часто бывают обескуражены, столкнувшись с тем, что ребенок-подросток попросту не хочет этого делать. Иногда — не умеет. А зачастую — откровенно не хочет, пресекая все поползновения новых родителей „пристроить его к делу“. Светлана столкнулась с подобной проблемой.

Никаких особых „трудовых подвигов“ Светлана от Риты не ждала. Но, сказать по правде, рассчитывала, что сможет хотя бы оставлять Аню под присмотром Риты. Ведь еще была старенькая мама, которой требовалось все больше заботы, к ней нужно было ездить довольно часто. Теперь же Светлана стала побаиваться оставлять девочек вдвоем. Рита не только не хотела играть с Аней, но несколько раз сильно ее толкала, запрещала ей заходить в свою комнату, обещая „прибить“. Аня плакала. Светлана пыталась разговаривать с Ритой, но особого успеха не достигала… Что-то было не так. Светлана тревожилась все сильнее, но отгоняла от себя плохие мысли. Ей хотелось, чтобы они проводили больше времени втроем — она, Аня и Рита. Но Рита по большей части отказывалась ехать куда-то вместе. С бабушкой, Светланиной мамой, у Риты отношения не сложились. Да и скучно ей там было. Светлана все понимала и не настаивала. По вечерам Светлана с Аней понемногу читали Библию. „Рита, пойди посиди с нами“, — звала Светлана. Рита отказывалась.

Девочка вела себя так, как будто ей ни до кого нет дела. Но Светлана видела, что это напускное. Иногда она случайно ловила взгляд Риты, полный тоски и какой-то досады. Рита вздрагивала, когда Аня громко кричала „мамочка!“, и всегда первой кидалась к телефону. Светлане казалось, что они с Аней Риту раздражают. Сказать по правде, Рита тоже раздражала Светлану. Рита была слишком шумной, слишком порывистой. Когда она была дома, Светлане казалось, что по квартире носится вихрь.

История с кошкой прошла как-то не очень заметно. В доме, кроме Дусика, жили еще две кошки. Однажды, сидя за ужином и рассказывая Рите о том, как они с Аней съездили к бабушке, Светлана вдруг хватилась, что одной кошки нет. Обыскала всю квартиру — нет. Рита вела себя необычно. Сидела, уставясь в тарелку, и повторяла: „Бобик сдох, бобик сдох“. Светлана взорвалась: „Где животное?“ — „Откуда я знаю, — пробормотала Рита, — может, в окно выпрыгнула“. Жили они на шестом этаже. Светлана пошла на улицу. Кошку она нашла. С переломанной лапой, разбитой мордой, и, как потом оказалось, отбитыми внутренностями. Кошка заползла под какую-то картонку и, видимо, собралась помирать. С чего она вдруг решила выпрыгнуть в окно, было совершенно непонятно. „Может, случайно свалилась“, — подумала Светлана. Подумать что-нибудь еще было страшно. Кстати, кошка выжила. До сих пор жива-здорова.

Отношения с Ритой портились все больше. Иногда Светлане казалось, что Рита ее просто ненавидит за то, что она — не та, кого Рита любит. И даже не похожа. Тихая, сдержанная Светлана совсем не походила на яркую, активную Марину. Светлана говорила тихим голосом, строила аккуратные фразы. Досуг она предпочитала проводить дома, читая книжку. Аня за годы совместной жизни подстроилась, стала очень похожей на маму Свету. Такая же тихая, аккуратная. Рита, с ее бурными всплесками, громким смехом и неловкими широкими жестами, ну никак не вписывалась в семейную идиллию. К Ане она относилась внешне презрительно, постоянно старалась ее толкнуть или сказать ей что-то обидное.

Небольшое улучшение отношений между девочками случилось после того, как Светлана принесла домой фильм про Анину маму. Документальный фильм, который называется „Жди“, про то, как Анина сестра Надя ждала их маму в детском доме. Аня постоянно общалась со своей сестрой Надей, которая жила в другой семье, патронатной. Свою кровную маму они, видимо, обсуждали часто. Надя маму помнила хорошо и, видимо, чем дальше, тем больше идеализировала. Наверное, и про фильм она Ане рассказала. „Мама, я хочу посмотреть кино про маму“, — сказала как-то Аня. Светлана не нашла причин для отказа.

Потом Светлана рассказывала, как все прошло. Аня уселась перед экраном телевизора. Позвали Риту. Рита отказалась, грубо сказав что-то вроде „с чего это она станет смотреть всякую фигню, никому не интересную“. Аня даже не успела обидеться, так ей хотелось поскорее начать смотреть. Пока фильм шел, Рита постоянно заходила в комнату под разными предлогами, как бы ненароком бросала взгляд на экран, но на предложение присесть хмыкала и выходила из комнаты. „Удивительно, но после этого Рита очень потеплела к Ане, — рассказывала Светлана, — Рита сказала ей: „А, так тебя тоже мать бросила“ — и на какое-то время перестала шпынять Аню“.

А потом Светлана с Аней в очередной раз собрались в гости к бабушке. Дусика решили с собой не брать. Светлана подумала, что Рита прекрасно с ним справится. Покормить его несложно. Ну а на прогулку можно и не выводить. Последнее время Рита злилась, когда ей приходилось гулять с собакой. Причем злость свою явно на собаке и вымещала, обзывая ее и дергая за поводок. Светлана даже подозревала, что девочка его пинает, когда она не видит. Уж очень часто он стал под кресло забиваться. Светлана сказала, что если Рита не хочет, то пусть с Дусиком не гуляет, невелика беда — нагадит в доме, она потом уберет.

Вечером обменялись эсэмэсками. Вроде Рита даже погуляла с Дусиком, покормила. Пожелали друг другу спокойной ночи. Наутро пришло СМС-сообщение. „Я это сделала, и Дусик умер“, — написала Рита. Светлана трясущейся рукой набрала телефонный номер. „Я его била, — сказала Рита, — и он умер“.

Так получилось, что Светлана позвонила мне еще с дороги. Она еще не была дома и не видела ни Риту, ни погибшую собаку. Ей пришлось завезти Аню к знакомым. Она ехала одна домой. Разбираться, что произошло. Когда она звонила, она не плакала. Она говорила четко, звонким голосом. Рассказала, что повезет Дусика в ветклинику, потому что хочет определить причину смерти. Рассказала, как и о чем накануне они разговаривали с Ритой. Объясняла все четко, бодро, подробно. Голос звучал почти весело. У нее был посттравматический шок.

„Я не собиралась этого делать, — сказала потом Светлана, — но я просто не смогла иначе“. Она отвезла Риту в детский дом. „Рита стала мне рассказывать, как она это сделала, — Светлана как будто пыталась оправдаться, — я ее слушала и понимала, что не могу дольше оставаться с ней в одной комнате. И что я не решусь оставить с ней Аню“. Светлана винила во всем себя. Она считала, что гибель Дусика на ее совести. „Если бы я не относилась ко всему так легкомысленно, — говорила Светлана, — если бы смотрела на все открытыми глазами“.

Несмотря на пережитое и на свои страхи, Светлана поначалу собиралась забрать Риту домой через некоторое время. Через два дня она приехала в детский дом, чтобы поговорить с Ритой. Говорила о Дусике, о том, какой он был верный и бесстрашный. О своих чувствах, о самой Рите, о Марине. О любви, о жизни и смерти. „Когда я поднялась, Рита спросила меня: „Так вы когда меня отсюда заберете?“ — Светлана вспоминала об этом, как будто не веря, что все так и было, — и я ей сказала: „Никогда“. Да подумаешь, — ответила Рита, — мне тут другую семью найдут. Мне же должны найти семью“».

Риту положили в больницу «на обследование». Она провела там положенное время и вернулась обратно в детский дом. Аня сильно горевала по Дусику, первое время плакала почти каждый день. Хотя как знать, по Дусику ли она плакала. Светлана долго приходила в себя, снова и снова мысленно прокручивала все, что произошло. Ее чувства менялись. Сначала она чувствовала только ненависть к Рите, к себе, к другим людям. Злость. Свою вину. Постепенно пришло сострадание к Рите. Последний раз, когда мы с ней разговаривали на эту тему, Светлана сказала, что будет видеться с Ритой и по мере возможности помогать ей.

Было выдвинуто несколько версий произошедшего. Разные люди, и специалисты, и не специалисты, по-разному пытались объяснить то, что случилось. Было ли в Ритиной душе изначально «что-то такое», что и вылилось в результате в агрессивное, неконструктивное поведение? Неизбежен ли был жестокий поступок? Или девочку подтолкнули обстоятельства?

Я еще работала в этом детском доме, когда Рита туда вернулась. Я и сейчас туда иногда приезжаю и вижу Риту. Ничего не могу с собой поделать — я вижу очень грустную, очень красивую девочку. У нее нежные, мягкие черты лица, умные глаза, глубокий взгляд. Она мне нравится. Она не любит маленьких детей. Она убила собаку. Когда я на нее смотрю, я не испытываю ничего, кроме симпатии и какой-то непонятной неловкости. Так жалко — всех…