Кузя, Мишка, Верочка

История 7 Васька

Он давно живет в Америке. Года три уже. В Соединенных Штатах этой самой Америки. Красивый парень. Если бы его фото поместить на сайт молодежных знакомств, от девчонок отбою бы не было. Открытое, волевое лицо. Крупноватый нос, густые брови. Выразительные карие глаза. Все понимающий, немного ироничный взгляд. Густые волнистые волосы. На сайт нужно было бы помещать — только лицо.

Васька сидел напротив меня. Сидел и терпеливо ждал, пока я его сфотографирую. Я крутила зум вперед-назад, пытаясь поймать ту самую рамку, которая отсечет все лишнее. Наконец я поняла, как это надо сделать. Лицо и руки. Руки, покорно лежащие на столе. Я уже нажала на кнопку, когда до меня донесся Васькин голос:

— Тетя Таня, а можно фотоаппарат поднять повыше?

— Повыше? — я не поняла, что он имеет в виду. Какая разница, повыше фотоаппарат или пониже? Ни на качество снимка, ни на кадр это не влияет.

Я оторвалась от видоискателя и подошла к нему поближе. Васька сидел весь красный, в глазах стояли слезы.

— Вася, что случилось? — Он молчал, только смотрел на меня, ожидая чего-то.

До меня дошло как-то внезапно. Руки. Он мучительно не хотел, чтобы в кадр попали руки. Маленькие ручки, скрюченные артрогрипозом. Покорно лежащие на столе.

Ему было четырнадцать лет. Он был обычным подростком. Он хотел нравиться. Он ни за что на свете не признался бы в том, что хочет — нравиться. Как настоящий взрослеющий мужчина, он и виду никогда не подавал, что его волнует то, как он выглядит. Мне пришлось признаться, что я уже успела сделать кадр, в который вошли руки. Но я обещала, что не буду его никому показывать, а оставлю для себя. А для других, для будущей семьи сделаю такую фотографию, на которой будет только лицо.

Все дети в детском доме знают, что их фотографируют для будущей семьи. Для того, чтобы эту фотографию смотрели дяди и тети и выбирали. Маленькие не принимают это за обиду — они пока считают, что так и должно быть. Они радуются тому, что их фотографируют, стремительно бегут смотреть, что получилось, просят еще. Те, что постарше, делают вид, что им неважно. Подумаешь, пришел кто-то, фотографирует. На предложение посмотреть, что получилось, — не торопясь подходят, небрежно бросают взгляд. То, что нужно сделать непременно — напечатать и отдать им снимки.

С Васькой мы подружились. Я тогда часто спускалась вниз, на детские этажи, — фотографировала детей. Или Васька заходил к нам в Службу по устройству детей в семью. Садился со мной рядом и заводил разговор:

— Как ваши дела? Как дети? Дома все здоровы? — иногда мне казалось, что Васька на досуге читает пособие по хорошему тону — уж так аккуратно он отдавал должное всем предметам «светской беседы». Обсудив со мной здоровье близких, погоду и виды на летний отдых, Васька переходил к более сложному этапу. Разговор становился более личным:

— Тетя Таня, а как это вы машину не боитесь водить? — спрашивал Васька и тут же провокационно добавлял: — Вы же женщина…

— Нет, совсем не боюсь водить машину, — честно сообщала я и продолжала, добросовестно развивая «гендерный вопрос»[12]:

— А ты, Вась, что, считаешь, что только мужчины могут водить машину?

Васька не мог бы сесть за руль — никогда. Его руки и ноги едва справлялись с тем, чтобы просто ходить. И в нем бурлили юношеские силы — ему так хотелось быть мужчиной. И он учился им быть.

— Нет, конечно, — по меняющемуся выражению его лица было видно, что он успел подумать и про свои руки-ноги, и про все машины мира, которые ему не достанутся, — мне нравится, когда женщины за рулем.

Помолчав, он продолжил:

— Я часто смотрю из окна, как вы паркуетесь, — помолчал еще. Потом добавил с таким выражением лица, которому позавидовал бы любой из Джеймсбондов: — такая женщина. На такой машине.

Я благодарно улыбнулась в ответ. Мужчина сделал мне комплимент. А я, признаться, очень люблю, когда мужчины делают мне комплименты. Васькин — один из самых дорогих.

Он попал в детский дом лет в десять. Откуда — не знаю. У него был длинный диагноз, который занимал строчки две. Он не мог ходить — ковылял, держась за стеночку, или ползал. Ему нашли семью. Конечно, временную. В таких случаях речь идет, как правило, о временном помещении в семью. Сколько семья выдержит. Я не была знакома лично с этой женщиной. Я видела ее несколько раз. И много о ней слышала. Это совершенно замечательная женщина. С необыкновенным характером. С таким характером, который на дух не переносят разнообразные должностные лица. С таким характером, который позволил ей взять ползающего Ваську и воспитывать его несколько лет. Пока сама она не заболела.

Ваське делали несколько операций. Он научился ходить. Он научился заботиться и о себе, и о других. Он осваивал науки по программе коррекционной школы. С большим отставанием, но — осваивал. Читал, писал, считал, все как полагается. Кроме «физического» диагноза, у него был еще и «умственный». Если бы он остался в этой стране, то из детского дома он переехал бы прямиком в дом престарелых и инвалидов.

Васька уехал в Америку. Он стал членом большой семьи, которая вырастила уже не одного ребенка, покалеченного жизнью и отвергнутого родными. Когда начали закручивать гайки с международным усыновлением, от них перестала приходить информация. Поэтому я знаю очень мало. Васька очень быстро освоил английский язык, пошел в школу. Учится, занимается спортом. Живет как все. Собирался учиться дальше, потом работать. Проблем с будущим трудоустройством не предвиделось.

Я смотрю на его фотографию, и мне так жалко, что я не могу ее вам показать. Перед его отъездом мы виделись мало, он был уже весь «там» — в новой жизни, в стране, где сбываются мечты. Мечты детей-инвалидов. Расстались мы с ним как-то наспех. Я поцеловала его в щечку и пожелала счастливого пути. А он спросил, как у меня дела, и попросил передать привет моим детям.