Лабиринт. Книга 2

Глава 20

Что из школьных знаний пригождается в реальной жизни? Логарифмические функции? Состав почв? Климатические пояса земли? Фазы деления клетки? Нет, нет, нет и нет. Конечно, если вы не математик или географ. Или биолог.

Да, литература, история, да и география с биологией важны для развития личности. А ещё для развития этой самой личности важно умение строить отношения с другими личностями. Важно уметь стоять за себя. Важно уметь за себя не перестаивать. Вот соблюдению этого баланса и должны учить взрослые – родители, воспитатели, учителя. Похоже, когда проходили этот урок, Мэри болела, потому что сейчас пребывала в совершенной растерянности.

Это даже не перепутье, это отсутствие какого-либо пути. Ощущение будто со свистом падаешь в кроличью нору. Как в фильме Тима Бертона, здесь то и дело меняется направление, возникают коридоры, в которые залетаешь под прямым углом. А ещё постоянно приходится уворачиваться от несущихся навстречу непредвиденных обстоятельств; роялей, выскакивающих из-за кустов, пасхалочек, третьего брата Холмса, который на деле оказывается сестрой. Прямо в полёте надо учиться подыгрывать, соглашаться, не соглашаться, включать стерву, выключать стерву – вроде бы то же нахождение баланса, да всё равно не то. А всё дело в том, что конца этому не видно: падение сквозь кроличью нору нельзя остановить, его можно только прекратить.

Может, хватит падать? Пора замереть и подумать, что именно она хочет. Где хочет оказаться – в комнате с растибулкой или же сразу в своём бравном дне. Готова ли снова пройти этот путь неуверенности и сомнений, или же прямо заявить всему миру, что она сама себе Алиса, вернее, Мэри, и она больше не трусит, а готова сразиться со всеми бармаглотами мира. В первую очередь – за себя. За право быть собой, уважать себя и любить. Право требовать для себя той же любви и уважения, право решать, где, когда и от кого она хочет услышать это чёртово предложение!

Ну, предположим, относительно "от кого" она уже определилась. А вот "где" и "когда" готова обсудить. Особенно, "когда". И ещё её очень интересует "почему", и крайне важно, чтобы Мэтт дал по этому поводу вразумительный ответ.

Ух, как сильно она была рассержена. Потому и ушла, чтобы справится с этим нетипичным чувством и не наделать глупостей. Не расстроена, а именно рассержена: на Мэтта, на Алекса, на Роберта и в первую очередь на себя. Не надо обладать даром предвидения, чтобы понять, что вероятность подобного исхода для всех троих – сейчас она думала о себе, Мэтте и Алексе – девяносто пять процентов. Нет, даже пяти процентов много для того, чтобы эти двое добровольно предоставили возможность ей самой сделать свой выбор и спокойно его приняли. Мэтт – возможно. Алекс – никогда. Хотя, нет – вера в искренность слов Мэтта уже дала слабые ростки в её душе, и Мэри снова отчаянно трусила, боясь спугнуть своё счастье. Она тоже "хочет его в своей жизни", однако важно сделать это не только на его условиях. Они договорятся на берегу или не договорятся вообще.

К тому моменту, как в дверь её комнаты постучали, Мэри была предельно собрана и готова сражаться. Но всё равно перед тем, как произнести "войдите", сделала глубокий вдох и выдох.

С Глорией сражаться не пришлось.

– Ты в порядке, девочка?

– Относительно.

– Мужчины такие мужчины. Однако твой Мэтт меня впечатлил.

– Правда?

Оказывается, ей очень важно было услышать эти слова именно от Глории Стенхоуп. Для Мэри она мать Алекса во вторую очередь, а в первую – её подруга. Кстати, это не далеко от истины: с Глорией они познакомились раньше.

– Конечно, с ним придётся нелегко. Характер у этого человека сильный, но я вижу в его глазах самоиронию. Научишь его мягкости, и станешь самой счастливой женщиной на свете. Много работы предстоит, Мэри. Хорошенько подумай, готова ли ты к ней.

– У меня нет сил отказаться. Я люблю его.

– Тогда всё получится. Мне кажется, Мэтт даже больше нуждается в тебе, чем ты в нём.

– Но то, как он это дал понять…

Глория покачала головой:

– Признаюсь, это было сверх наглостью. Ты ещё хорошо держалась, милая. Я бы им обоим устроила головомойку. Нет, ну каков жук! – внезапно рассмеялась она. – Вряд ли Алекс подумал о кольце. Кстати, дай-ка посмотреть.

Мэри разжала кулак и протянула раскрытую ладонь Глории.

Та ахнула:

– "Тиффани Сеттинг"! Никогда не думала, что увижу его вблизи.

– Что такое "Тиффани Сеттинг"? – Мэри хмуро уставилась на небольшое серебряное колечко с круглым блестящим камушком.

– Самое знаменитое помолвочное кольцо в мире, глупышка. Мечта каждой невесты. Кроме тебя, похоже, – добавила женщина с сожалением.

Взяв кольцо с ладони, Мэри поднесла его к глазам. Даже в тусклом свете прикроватной лампы стало понятно, что это не просто камушек. Радуга заиграла в прозрачной глубине, бросая блики на тоненький ободок, который так же мало походил на обычное серебро.

– Это брильянт, – прошептала Мэри.

– Конечно брильянт. Но даже будь это стекляшкой, она впечатлила бы тебя не меньше. Я права?

– Да. – Мэри завороженно рассматривала кольцо. – Но это брильянт, и большой! Зачем он подарил мне такую дорогую вещь?

– Затем, что, по его мнению, ты достойна самого лучшего.

– А я и вправду достойна? – Мэри пытливо посмотрела на женщину, в душе дивясь, что та в принципе с ней разговаривает.

– Достойна, – незамедлительно ответила Глория.

– Но я же фактически изменила Алексу! Изменила вашему сыну!

– Фактически, ты не Алексу изменила, а Мэтту. Насколько я поняла по его объяснениям, ты ушла первой. Не буду спрашивать о причинах, но, как мать, я хотела бы верить, что с моим сыном ты была искренна.

– Да, так и было! – закивала Мэри. – Ещё вчера утром я думала, что обязана дать нам шанс. Но…

– Благодари бога, что возникло это "но", милая. И я буду его благодарить. Потому что Роберт может быть большим дуралеем и в людях разбираться гораздо хуже, чем считает, но в одном он прав: счастья вопреки не бывает. Любовь бывает, а вот счастье – нет. И поэтому, как бы я ни переживала за Ала, он справится. И как бы мне не хотелось обратного, не ты его счастье, моя хорошая девочка, а он – не твоё.

– Как вы думаете, будет очень невежливо, если я сейчас уеду?

– После того представления, что они все устроили? Не думаю.

– Но я ещё не объяснилась с Алексом!

– Думаешь, ему нужны объяснения? Избавь и его, и себя от неловкой сцены. Всё решено. Поезжай к своему Мэтту. Поговорите. Расскажи, что чувствуешь, выслушай его. Не стесняйся в выражениях, когда будешь отчитывать за сегодняшнюю самодеятельность. И, ради бога, надень уже это кольцо! Это кощунство, пренебрегать такой красотой.

Мэри послушалась. Хитрость Мэтта оказалась успешной: колечко, как влитое, село на безымянный палец её левой руки. Её понравилась его тяжесть, а та, что лежала на сердце, немного ослабла.

Мэтт же приготовился ждать столько, сколько нужно. Хоть день, хоть два; хоть неделю, хоть две. Хоть два раза по две, хоть триста. Он понимал, что его Мэри не из тех, кто действует по наитию, спонтанно – каждый её шаг продуман, каждое слово имеет вес. Будоражащее сочетание женственности и силы, невинности и твёрдости, наивности и мудрости. Была ли она такой пять лет назад? Если и была, вряд ли он смог бы это разглядеть и тем более оценить. Надо было пройти через горнило всех чувств, чтобы понять, что именно он хочет, с чем может мириться, с чем никогда не станет и что сам готов предложить. А вообще, ему просто нужна Мэри, и, судя по всему, он крупно перед ней проштрафился, раз уже полночь, а она так и не появилась.

Стук в дверь раздался в половине первого. Сердце Мэтта сделало кульбит в груди, и он чуть ли ни бегом бросился к двери.

На Мэри было то же розовое платье, что и на приёме, сверху светло-голубая ветровка, на ногах – белые кроссовки. Рядом – синий пластиковый чемодан на колёсах, небольшая сумочка перекинута через плечо. На руке, которая его придерживает, подаренное им кольцо. Ни одна картинка, ни одно явление в мире не сделало бы его более счастливым, чем этот чемодан в руках и это кольцо. Вот если бы его ягодка ещё и не хмурилась…

Он сгрёб её в объятия вместе с чемоданом, и впервые за вечер спокойно выдохнул.

– Покричишь на меня чуть позже, хорошо? – сказал он в белокурую макушку.

– Угу, – промычала Мэри.

Они замерли на пороге и стояли там до тех пор, пока вдалеке не звякнули двери лифта. Только после этого Мэтт отпустил девушку и закрыл за ними дверь.

Он присел на ту же банкетку, что и прошлой ночью, притянул к себе Мэри и уткнулся лицом в её живот. Пальчики Мэри оказались в его волосах, она обняла его за голову и прижала к себе ещё крепче.

Спустя некоторое время она потянула его за волосы, заставив на себя посмотреть. Мэтт уже знал, что прощён, но готов был выслушать все обвинения, понимая, что иначе дальше они не двинутся.

Мэри начала издалека, но он ловил каждое её слово, потому что именно так он и будет узнавать свою девочку – постепенно и не торопясь.

– Знаешь, я не очень амбициозна. Никогда не культивировала в себе это чувство. Делала что должно, говорила и вела себя так, как считала нужным, а не как было удобно кому-то. Это преимущество одиночки: ты не боишься не оправдать ожидания, потому что оправдываться не перед кем. Но всё же меня хорошо воспитали – раньше отец, потом приют – и я социально адаптирована в том смысле, что понимаю, как и чем могу кого-то обидеть. Правила жизни в обществе мне известны и я стараюсь им следовать. Поэтому не могу просто так взять и вылить на голову кому-либо суп. А ещё я не знаю, что делать, если кто-то сделает это при мне с другим человеком. Чувство неловкости я ненавижу. Оно возникает из-за отсутствия знаний. В такие моменты понимаешь, что ты лишний, да ещё и глупый.

– Милая, я вовсе не считаю тебя таковой.

– Знаю. Потому и не понимаю, зачем тебе понадобилось делать мне предложение таким образом.

– Если бы я сделал это как-то по-другому, ты бы согласилась?

– Мэтт, я и сейчас согласна. Я же говорила, что люблю тебя. Но мне хотелось бы знать, что ты сделал это, потому что захотел, а не в силу мальчишеского соперничества.

– Для справки: обычно я не ношу в кармане ювелирные украшения, но ради тебя готов этому правилу изменить. Думаешь, твой отказ Алексу сделал бы ситуации менее неловкой?

– Но это был бы мой отказ. Моя ответственность.

Мэтт улыбнулся, вспомнив слова Глории Стенхоуп. Его девочка до конца бьётся за свою самостоятельность.

– Я не сомневаюсь в правильности твоих приоритетов, милая. По-хорошему, отнесись Алекс к твоим словам более серьёзно, ничего бы не произошло.

– И ты не стал бы просить меня о чём бы то ни было при его родителях?

– Нет, ягодка, не стал бы. Честно говоря, я приехал туда только для того, чтобы забрать тебя и сделать это в более подходящем месте. Мы случайно столкнулись с ним на парковке у дома.

– Получается, ты вроде как спас всех от более неловкой ситуации.

– Получается, я боялся, что в другой ситуации ты мне откажешь.

– Откажу в чём? – Мэри саркастически подняла бровь, тем самым давая понять, что вопрос чисто риторический. Ответ она знает. И знает, что он знает, что она знает. Тем не менее, Мэтт поднялся, не выпуская девушку из кольца своих рук, и с нежностью посмотрел ей в глаза.

– Ты не знаешь меня, ягодка, и есть вероятность, что, когда узнаешь получше, не захочешь иметь дело. Я тоже одиночка и тоже привык делать всё по-своему. Мне есть чем гордиться и есть о чём жалеть. Но я собираюсь просить тебя дать мне шанс задержаться в твоей жизни. Это кольцо тебя совершенно ни к чему не обязывает. Может, и хорошо, что я отдал его при таких обстоятельствах, вынуждено, потому что, заговори я сегодня о своих чувствах, ты бы не поверила. Я прав?

Самый краешек души – взъерошенный, беспокойный – запрятанный за большим солнечным чувством, распирающим её изнутри, так и остался бы под властью сомнений. В иной раз под воздействием сторонней силы – вскользь брошенного взгляда, слова, произнесённого не вовремя или, наоборот, не произнесённого – и он стал бы расти, как опухоль, затягивая паутиной сомнений клетку за клеткой её счастье.

– Спасибо, что ты это понял. Не обижаешься?

– Нет.

– Глория просекла, что ты ловкач.

– Эта женщина мне нравится, – заметил Мэтт с улыбкой. – Но мы отклонились от главного. – Он обвил руки вокруг Мэри, нависая над ней всей своей мужской мощью. – Помнишь, о чём я просил тебя?

– Верить тебе?

– Да, верить. Понимаю, насколько это нелегко для тебя, но для меня это ещё сложнее. Я привык быть во всём первым. Привык командовать. Привык брать, что хочу. Иначе не стал бы тем, кем стал. Думаю, ты дана мне для того, чтобы не забыть, кем я был. Ты пробуждаешь во мне чувства, ранее не ведомые, возможно, именно поэтому я творю всякую херню. Не морщись, ягодка, обещаю больше не выражаться. Что же касается всего остального, прости, но иногда я буду вести себя как неандерталец. Я мужчина, который притащил в пещеру свою женщину. Ты сказала, что любишь меня, но я тебя пока ещё не завоевал. Так что бери это кольцо просто так. Оно не обещание и не заверение. Я застолбил территорию, нравится тебе это или нет.

– Звучит ужасно, если честно.

– Не сомневаюсь. Но на данный момент это всё, что у меня есть.

– То есть, говоря другим языком, я тебе не невеста.

– Нет, Мэри, не невеста. Ты нечто большее. Ты – моё будущее.

– Эмм… и что я в качестве твоего будущего должна делать?

– Для начала поцелуй меня. С остальным разберёмся потом.

Они с упоением целовались там же, где всего сутки назад Мэри рыдала навзрыд. Голова шла кругом от таких перемен. А ещё больше, от поцелуев Мэтта. Ноги слабели, сердце выскакивало из груди, в горле то и дело вставал комок, перекрывающий путь дыханию, и только стон мог ослабить его судорожную хватку. Горячая лава текла по её венам, сосредотачиваясь внизу живота и устремляясь прямо в сердцевину её желания. Мэри никогда не думала, что может получить оргазм от поцелуя, но сейчас была от него в одном шаге.

Мэтт же и вовсе потерял голову. Спроси его, о чём они говорили минуту назад, и он бы не вспомнил. Он имя своё забыл, настолько сильно растворился в имени Мэри, которое рвалось из его груди. Он произносил его вместе с ласковыми словами, которые никогда не знал, с интонацией, которой не выдавал. Он стонал в ответ, он сминал Мэри страстью, он дошёл до края, чувствуя голод, спящий в нём пять долгих лет.

– Позволь мне, – произнёс он во время короткой паузы, сам не понимая, о чём просит.

Короткое "да" на выдохе подразумевало не только согласие, но и полное доверие. Чтобы он не захотел делать с ней, она всё примет с радостью.

– Я хочу тебя. Я умираю, как хочу тебя, ягодка.

– Да…

Они судорожно раздевали друга, трясущимися руками срывая одежду, и беспрестанно целовались. У Мэри пылали губы, ныли соски и болезненно сводило низ живота. Она тоже понимала, что сжигающее её пламя может погасить лишь один человек.

Только он для неё. Только она для него.

Каким образом они оказались в спальне, Мэри не помнит. Где-то звонил телефон, но эти звуки были ничто по сравнению с гулом крови в её ушах. Она пришла в себя на кровати, в одних трусиках лежащей под Мэттом, который стоял на коленях между её раздвинутыми ногами и, не отводя от неё взгляда, рвал на себе брюки

Телефон, наконец, замолчал, и тут же зазвонил другой. Для чего в этот момент, когда её мужчина наконец был готов войти в неё, она вспомнила, что этот звонок называется "старый телефон". Эта трель никогда не нравилась Мэри. Напоминала тревожный набат.

Чёртов набат, который ледяным водопадом обрушился на её тело и заставил выставить перед собой руки.

– Мэтт, телефон!

– К чёрту! – гаркнул он, нависая над ней и хватаясь за край её трусиков.

– Мэтт, пожалуйста! Ты должен ответить.

Рык, который он издал, погребая под собой её тело и утыкаясь Мэри в шею, был похож на звериный. Она обхватила его спину, ощущая под ладонями литые бугрящиеся мускулы. Пришла её пора произносить его имя, и, в отличие от него, она делала это успокаивающе, проводя руками по горячей коже, мягко и плавно, словно следуя за своим голосом.

– Мэтт, послушай меня. Ты слышишь, Мэтт? Слышишь, любовь моя? Тебе надо ответить.

В какой-то момент он поднялся над ней, опираясь на руки, и Мэри подивилась перемене, произошедшей с его лицом. Он был похож на зверя, готового к нападению: глаза лихорадочно блестят, ноздри раздуваются, тяжелое дыхание сквозь стиснутые зубы со свистом выходит из его груди.

– Мэтт, – позвала она тихо. – Ответь и возвращайся ко мне.

Он медленно склонился, втянул воздух у самого лица и в последнем поцелуе буквально смял её губы.

– Не шевелись! – приказал Мэтт и одним резким движением соскочил с кровати.

Как завороженная Мэри следила за перемещающимся по комнате полуобнажённым мужчиной. Ему пришлось застегнуть строгие черные брюки от смокинга, и по вырвавшемуся шипению Мэри поняла, что данное действие причинило ощутимый дискомфорт. Мэтт был возбужден не меньше, чем она, и от того едва не раздавил в руках хрупкий аппарат, вырытый из бумаг на его столе.

С всевозрастающей тревогой Мэри следила за тем, как он снимает блокировку и вызывает последнего абонента.

– Николас, чтоб тебя черти взяли! Если ты… – начал Мэтт яростно и тут же осекся. – Что? Что ты сказал? – Длинная пауза, от которой у Мэри мороз пробежал по коже. Она закуталась в покрывало и расширенными от страха глазами внимательно следила за выражения лица Мэтта. Всего на мгновение – на крохотное мгновение! – он выглядел потерянным, смотря куда-то сквозь неё, но очень быстро пришёл в себя и сосредоточился на голосе на том конце.

– Когда? Что говорят врачи? Нет. Нет. Всё правильно. Да. Созвонись с Рут, она знает что делать. Нет. Да, я выезжаю. Немедленно. Нет. Да, я позвоню. Держи меня в курсе.

Когда он положил трубку, у Мэри внутри всё оборвалось. Она соскочила с кровати и бросилась к своему мужчине, который выглядел настолько подавленным, что не заметил, как она обернулась вокруг него вместе со своим покрывалом, кутая его в себя, как в плащ доктора Стрейнджа. Может, он защитит их всех бед, что вот-вот должны обрушиться – уже обрушились на них. Она же теперь с Мэттом, правильно? Беды как объединяют, так и разделяют людей, но она никогда не позволит этому с ними случится.

– Мэтт, что произошло?

Он вздрогнул от нежного голоса, раздавшегося у его груди, и впервые осознанно посмотрел на льнущую к нему растрёпанную девушку.

– У отца сердечный приступ. Он был за рулём, когда это случилось. Попал в аварию, множественные переломы. Подключен к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Не может сам дышать. Николас сказал, мне надо приехать.

Мысли разбегались, как тараканы, он не мог собраться, не мог начать действовать. Его словно парализовало от страха за отца, за то, что он может не успеть…

Тёплые ладошки обхватили его лицо. Фиалковые глаза поймали взгляд, направляя его прямо в свою глубину, где Мэтт увидел то, что никогда не думал увидеть в маленькой хрупкой девушке – силу, веру и безграничную любовь.

– С твоим отцом всё будет хорошо. По-другому и быть не может. Ты со всем справишься. Мы со всем справимся. Я рядом, я люблю тебя, поэтому всё будет хорошо. Скажи, что веришь мне.

– Верю.

Он правда верил. Верил, что теперь не один. Верил, что без неё он больше ни с чем не справится.