Лабиринт розы

13

На кровать были брошены уже три отвергнутых костюма. Шан очень хотелось хотя бы внешне источать уверенность, которой ей на самом деле не хватало. Профессия стилиста, превратившаяся у нее во вторую натуру, обязывала ее с особой тщательностью относиться к подбору гардероба, который не создавал бы никаких хлопот и смотрелся бы небрежно, словно она в последнюю минуту накинула на себя что попало, потрафив тем не менее обложке «Вог». Но что с ней творится? Искусство непринужденного лоска сегодня явно не давалось Шан.

По просьбе Кэлвина запланировано было вначале дойти пешком от Барнс-Коммон до Мортлейка. Шан раздумывала: туфли без каблука или ботинки? Затем обед в старинном пабе у реки, поэтому к женственному наряду следовало добавить практичность. Это тебе не «Айви».[48] К тому же для раннего ноября день выдался промозглый. Нельзя было и перещеголять своего нового бойфренда. А еще надо было учесть, что лучший друг прежнего любовника всего лишь второй раз встречается с ее сравнительно «новой» пассией, что тоже служило поводом для беспокойства.

Но хуже всего был страх неодобрения со стороны Алекса — неотступная тревога, что он, чего доброго, осудит замену его исключительного брата на кузена, которого сам-то видел всего раз в жизни, да и то на похоронах Уилла. Все тогда были так потрясены, что не думали об этикете. Шан показалось, что Алекс холодно обошелся с Кэлвином. Что ж, это вполне объяснимо… Может статься, что Алекс в тот день вообще был где-то далеко, в себе? Тем не менее в переполненной приходской церквушке он произнес панегирик без всякой дрожи в голосе. Его великолепная прочувствованная декламация рассеяла печаль даже у Саймона, понуро сидевшего рядом с ней; он с признательностью взглянул на оратора и, просветлев, прислушался к его задушевным словам, пронизанным тонким юмором. Шан до сих пор не могла удержаться от слез, когда вспоминала фразу, которой Алекс завершил надгробную речь: о том, что все наше существование лишь почва для грез и «сон — завершенье куцей жизни нашей».[49] Бывало, и Уилл цитировал ей эту строку из «Бури», словно бы намекая на собственную участь. В горле у Шан сжалось, но она решительно пресекла рыдания. На сегодня и так всего предостаточно.

Раздался звонок домофона, и Кэлвин сообщил, что уже поднимается. Пора было успокоиться и наконец на чем-нибудь остановиться. Шан быстро накинула розовый пиджачок с разрезами и разноцветными пуговицами на обшлагах, а затем еще приколола на лацкан шелковую розочку. В нем она выглядела необычно и стильно, в общем, соответственно случаю. «Уилл меня бросил, — сказала она самой себе, — поэтому вряд ли они будут сильно протестовать, что в моей жизни появился кто-то другой. Алекс всегда проявлял ко мне участие и не станет изводить меня за это». Однако она и сама не могла объяснить, почему беспокойство и нервозность по-прежнему не покидают ее.

Алекс избавил Люси от воскресного одиночества, придя ровно к одиннадцати и тут же отметив, что болезненные призраки пятничного вечера, очевидно, унеслись прочь. Она собрала свои темные волосы в высокий хвост, стянув его косынкой, отчего показалась ему невинно-чувственной, но все такой же обворожительной. Пока они спускались к машине, Алекс нежно держал ее за руку. Они принялись непринужденно болтать. Алекс решил заранее посвятить Люси в подробности предстоящей встречи, опасаясь, как бы его приятели ненароком не обескуражили ее. Он объяснил, что идея собраться принадлежит его кузену, которого он даже толком не знает; тот через несколько недель отбывает в Штаты и поэтому предложил увидеться. Из-за плотного расписания Алекс мог согласиться либо на сегодня, либо на неизвестно когда. Он нарочно опустил сложные перипетии личной жизни своего родственника, поскольку еще до конца не решил, как он сам к ним относится, хотя на первый взгляд не видел, какие тут могут быть возражения.

Когда Алекс припарковался на Вудланд-роуд позади машины Саймона (явно полноприводной), тот махнул рукой и одобрительно присвистнул при появлении Люси. Алекс предложил ей локоть, подвел к приятелю и, крепко пожав ему руку, представил свою спутницу. «Вот это да! — подумал про себя Саймон. — И почему врачам всегда так везет?»

— Мы с вами уже виделись? — незамедлительно поинтересовалась Люси.

Ей необыкновенно импонировало открытое умное лицо нового знакомого.

— Я бы непременно запомнил.

Учтивость Саймона не всегда стоило принимать за чистую монету: как и Уилл, он на все глядел чрезвычайно критически, а склад ума имел самый язвительный, что, конечно же, не позволяло ему угождать общественному мнению. Тем не менее барышня оказалась обезоруживающе хорошенькой, и он чистосердечно прибавил:

— Но я очень рад, что мы встретились сейчас.

Люси без стеснения улыбнулась Саймону, чувствуя себя своей в этой компании.

— Шан и Кэлвин обещали ждать нас где-то у утиного пруда, — равнодушно обронил Алекс.

Саймону оставалось только догадываться, что тот чувствует на самом деле.

— Любопытно узнать, какой он, этот Кэлвин, — подхватил он. — На похоронах я с ним даже не поговорил.

Люси притихла. От Амаля она слышала о недавней непоправимой утрате в семье Алекса и понимала, что призраки еще не успели обрести покой. Сам он ничего ей не рассказывал, а она пока недостаточно знала его, чтобы затрагивать эту тему. Как ни хотелось Люси открыть Алексу, что она знает о его горе и бесконечно соболезнует, но она все же решила с этим подождать. Возможно, однажды вечером он сам придет в нужное расположение духа и за бокалом хорошего вина разоткровенничается с нею. Ей очень хотелось, чтобы такой вечер поскорее наступил: подобный доверительный разговор ознаменовал бы для нее серьезную перемену.

Пока шли через Коммон, мужчины болтали о том о сем. Наконец они заметили впереди парочку, поднимавшуюся от пруда им навстречу. Когда те приблизились настолько, что Люси рассмотрела их лица, она отчего-то почувствовала себя неуютно. Их представили друг другу. Алекс проявил необыкновенную обходительность и дружески обнял девушку. Саймон выказал к ее бойфренду нарочитое расположение, а саму ее нежно чмокнул в щеку. По всей видимости, кузен не очень им нравился. Люси почувствовала, что и ей он совсем не симпатичен, непонятно почему. Кэлвин был приятным на вид, со вкусом одетым молодым человеком. Его светлые волосы, казалось, скрипели от чистоты, а изящный костюм состоял из пиджака шоколадного цвета, модных летних брюк и рубашки с пристежным воротничком. Однако Люси сразу почувствовала по отношению к нему настороженность — совершенно некстати, рассудила она: как-никак, он приходился Алексу кузеном.

Но экзотическая девушка рядом с ним — Люси решила, что она на год или два старше ее, — была попросту ошеломительна. Она напоминала воплощенное полотно Россетти[50] — с ярко-рыжими кудрями, топ-модельным ростом и неким магнетизмом, источник которого было невозможно угадать. Люси сразу же потянулась к ней. Девушка, по-видимому, принадлежала к числу людей общительных, но при этом в ней сквозила некая незащищенность. Люси почувствовала в ней внутренние терзания, причину которых пока не знала.

Шан, в свою очередь, придирчиво оглядела Люси и осталась довольна первым впечатлением. Общество других женщин нередко действовало ей на нервы — с мужчинами Шан чувствовала себя гораздо уютнее. Но эта классическая красота, настолько отличная от ее собственной, и теплый взгляд огромных глаз успокоили ее и влили в нее эликсир взаимной симпатии. Шан была даже признательна Алексу, что он привел с собой подружку, и заранее порадовалась за него, если окажется, что его спутница означает новый поворот в его жизни. После развода с Анной он жил словно на острове, по его собственному выражению. Но сегодня Алекс, облаченный в светло-розовую рубашку, джинсы и болотного оттенка свитер, казался веселым и раскованным. Шан ободряюще улыбнулась ему.

Люси была так поглощена впечатлениями от знакомства, что не сразу прислушалась, о чем говорят остальные. Наконец она сообразила, что Кэлвин посвящает всех в суть родственных отношений с Алексом. Их бабушки были родными сестрами; одна уехала в Америку, и связь между их семействами позже свелась к нерегулярной переписке.

— Да-да, я помню, что мама иногда писала какому-то двоюродному брату — кажется, в Нантакет.

Алекс никогда не распространялся насчет своих родственников, и Люси невольно стала прислушиваться к беседе.

— Совершенно верно. Бабушка познакомилась с дедом, по всей вероятности, когда он жил в Париже, а она училась там живописи или, может, совершенствовала свой французский. По общему мнению, это была любовь с первого взгляда, поскольку бабушка поехала с ним в Штаты. У деда в Нантакете была обширная родня; там до сих пор живут и моя мама, и двоюродные дядья по отцовской линии.

— А как вы оказались на Среднем Западе?

Алекс вспомнил, что Кэлвин, по словам Шан, живет в Канзасе.

— Я там учусь. В колледже.

Саймон окинул оценивающим взглядом дорогую обувь Кэлвина и костюм в духе Хэмптонс.[51] Лично у него создавалось впечатление, что перед ними — новоиспеченный бизнесмен.

— Вы учитесь?

— Да, теологии.

Кэлвин ослепительно улыбнулся, и Саймон вовремя одернул себя, чтобы не вменить ему в вину этот безупречный оскал.

Алекс, рассматривая убегающую вниз тропку, приглушенно хохотнул: оказывается, их с Уиллом кузен не чужд церкви. Это многое меняет. То же соображение, вероятно, позабавило и Саймона.

— Прелестно, — прокомментировал он, но Кэлвин не уловил скрытой в его голосе иронии.

Алекс довел компанию до стадиона «Уайт Харт Лейн» и попросил всех добираться к пабу «Корабль» пешком, собираясь подвезти Люси на машине. Ему не хотелось повторить ошибку выходного вечера и сверх меры утомить ее, но девушка запротестовала:

— Не надо обо мне беспокоиться! Вы же знаете, сколько времени я посвящаю своей «беговой дорожке», а еще прогуливаюсь до больницы из Баттерси, когда погода позволяет. Нагрузка мне даже полезна.

Ее мягкий, но решительный тон не убедил Алекса, и он возразил:

— Но в меру.

Он ни за что не соглашался уступать, и Люси пришлось смириться с его опекой. Алекс побежал за машиной.

— Вы были больны, Люси? — с неподдельным участием спросила Шан.

— Перенесла операцию на сердце около двух месяцев назад. Но когда-то же надо начинать передвигаться без посторонней помощи! Мне вовсе не нравится, что меня со всех сторон обкладывают ватой.

— А мне бы это очень подошло. — Шан взяла Люси под руку. — Алекс с большим удовольствием будет заботиться о вас, у него это прекрасно получается.

Отъезжая на машине с Алексом, Люси видела, как остальные быстро двинулись им вдогонку по направлению к реке. Через десять минут компания воссоединилась; Алекс и Люси уже удобно устроились за круглым столиком у окна с видом на воду. Он пытался убедить ее, что в тот вечер на яхте на них всех нашло помутнение рассудка.

— Замечательное местечко! — жизнерадостно заявил Кэлвин, выдвигая стул для Шан.

— Мы приезжали сюда каждый март и очень боялись, как бы братья не поубивали друг друга, — пояснила Шан. — Уилл окончил Университетский колледж Лондона, но на гребных гонках всегда болел за Оксфорд — просто чтобы позлить Алекса, который защищал диплом в Кембридже. Ты, Алекс, держался молодцом, хотя Уилл провоцировал тебя вовсю и вопил, как ненормальный, когда оксфордцы выиграли две последние гонки.

— Кэлвин просто обязан заказать билеты на это мероприятие. — Мысли Алекса только что текли в совершенно ином русле, но ему удалось выдавить из себя смешок. — Впрочем, вид Темзы прекрасно бодрит даже зимой.

Он наполнил бокалы вином из заказанной заранее бутылки, обойдя только свой, в котором была налита минеральная вода.

— Ох, Алекс, неужели тебе потом на работу?

Шан давно привыкла к его безалкогольным ланчам, хотя сам он редко сетовал на этот счет.

— Я на вызовах, а это фактически то же самое.

— Вот почему, оказывается, врачи такие выпивохи! Верно, Алекс?

Кэлвин взглядом попросил у присутствующих подтверждения, но Алекс в ответ только вскинул бровь. Принесли меню на табличке, и Алекс с Люси некоторое время обсуждали, что будет безопаснее выбрать в ее случае — ничего разогретого и никаких салатов. Наконец она остановилась на слегка обжаренном цыпленке, и, едва сделав заказ, Алекс с нескрываемым интересом обратился к кузену:

— Что же привело вас именно сюда? Что такого притягательного в мортлейкской церкви?

Кэлвин сложил перед собой ладони и в упор поглядел на собеседника, выдержав такую драматическую паузу, что Алекс чуть не рассмеялся.

— Много ли вам известно о докторе Джоне Ди?

— Об астрологе королевы Елизаветы? Очень немногое. Кажется, я припоминаю: он то ли переводил Евклида, то ли писал предисловие к переводу. Когда началось увлечение античностью, Ди первым распространил в Европе учение Евклида. И вроде бы он — прототип Просперо.[52] Чудак, сочетавший науку с магией. Я прав?

— Верно. Но знаете ли вы, что мы с ним в родстве? Говорила ли вам об этом ваша мать?

— Ни разу. Так мы с вами в родстве благодаря ему?

Саймон даже подался вперед, чтобы ничего не пропустить из их разговора, и не сводил с американца напряженного взгляда.

— По женской линии. Это должно быть только по женской линии.

Ответ Кэлвина Алексу прозвучал неожиданно резко.

— То есть анализ ДНК может это подтвердить?

Алекс насмешливо поглядел на Кэлвина, но тот, похоже, не обратил никакого внимания на его последнее высказывание. Он был погружен в раздумье, словно взвешивал некое соображение, боясь ошибиться и нечаянно о чем-то проболтаться.

— Сдается мне, ваш брат унаследовал от вашей покойной матери некую вещь, которая раньше принадлежала самому Ди, а потом — его дочери Кэтрин. Мне странно, что вы не в курсе, Алекс.

Люси заметила, что Саймон стиснул пальцы, стараясь не выдать внутреннего волнения.

— Простите, Кэлвин, о каком в точности периоде идет речь? — вмешалась она. — Времен королевы Елизаветы?

— Да. Его жизнь как раз охватывает ее долгое правление. Ди умер через несколько лет после вступления на престол Якова, но новый монарх обошел его вниманием. Своими лучшими годами Ди обязан доброй королеве Бесс. Он похоронен неподалеку, в церкви Святой Марии, — вот почему я счел уместным встретиться здесь. Мне бы хотелось потом навестить его могилу.

В зеленых глазах Алекса отражалось внимание, но по ним нельзя было прочитать ни его мыслей, ни эмоций. Он спокойно перевел взгляд на Шан, энергично вмешавшуюся в разговор:

— Значит, это тот ключ, который Уилл получил после смерти Дианы! Ты о нем?

— Возможно. Очень вероятно. Я бы ответил точнее, если бы увидел сам. — Кэлвин вновь поглядел на Алекса, напуская на себя незаинтересованный вид, но ему это не вполне удалось. — Могу предположить, что вы понятия не имеете, куда он делся.

Вопреки своей обычной сдержанности, Алекс отреагировал незамедлительно, скрывая тем самым обдуманность своего поступка. Он быстро извлек что-то из кармана рубашки. Три пары глаз тут же уставились на безделушку, подвешенную перед ними на цепочке.

— Он у меня, — спокойно пояснил Алекс.

Шан смотрела на ключ, как на привидение; перед ее глазами возникли руки Уилла, осторожно вертевшие его то так, то эдак. Но еще больше ее взволновало, что Алекс, в ее представлении человек малоэмоциональный, хранил ключик у себя — частицу Уилла, непостижимую ниточку, соединяющую его с братом. Для Шан это явилось настоящим потрясением. Она едва не расплакалась.

Кэлвин старался не выдать себя невольным движением. Его так и тянуло схватить ключ, но, прежде чем он успел что-либо сказать, Люси, помалкивавшая на протяжении почти всей беседы, неожиданно вытянула руку и поймала вещицу в подставленную ладонь.

— Алекс, какая прелесть! Можно подержать?

Он удивленно улыбнулся ее порыву. Ключ был самый простенький: серебряный, пожалуй даже старинный, но весьма скромно украшенный едва заметной гравировкой и крохотной жемчужинкой. Тем не менее Алекс без колебаний отдал его, и Люси благоговейно сомкнула ладонь, закрыв при этом глаза. Лучи заиграли на ее длинных темных ресницах, и сама она была будто сродни солнечному свету.

Кэлвину не терпелось воспользоваться моментом и тоже попросить рассмотреть ключик, но тут Алекс, растроганный непостижимым выражением лица Люси, неожиданно обратился к ней:

— Если хотите, не отдавайте. Оставьте пока у себя.

Его слова прозвучали не к месту; Алекс сам почувствовал, что они грубо вторглись в мимолетность момента, но не предложить этого он не мог. Боясь разрушить чары, Люси безмолвно ответила ему взглядом, какого он раньше не удостаивался, но впредь надеялся увидеть не раз. Ее глаза недвусмысленно ответили «да» — и еще что-то, чего он не смог истолковать.

Саймон единственный не стал таращиться на ключ, выставленный Алексом на всеобщее обозрение, а внимательно наблюдал за Кэлвином. Тот явно внутренне боролся с собой. Тогда Саймон вмешался, задав вполне прозаический вопрос:

— Кто-нибудь знает, что им можно открыть?

— Это ценнейшая реликвия нашей семьи, — с жаром отозвался Кэлвин. — Но мы пока не выяснили, от чего этот ключ. — Он быстро взглянул на Алекса, а потом снова уставился на кулачок Люси, в котором был зажат ключ. — Известно ли вам, что он будто бы приносит беду, если его не передать от матери к дочери?

— Нет, не известно, — равнодушно ответил Алекс. Он никогда никого не проклинал и не ругался. — Его получил Уилл, и что бы наша мама ему при этом ни сказала, теперь это навсегда останется между ними. — Он с легкой усмешкой покосился на кузена. — Вы, кажется, осведомлены лучше, чем все мы.

— Мама предупреждала меня, что от матери его должна наследовать дочь или в крайнем случае племянница, если нет дочерей. Иначе может произойти какое-нибудь несчастье. Образно говоря, прервется некая цепочка.

Лицо Люси выражало молчаливый протест словам Кэлвина, но она по-прежнему не проронила ни слова.

— Ну какая нам разница, если мы даже не представляем, к какому столу, или двери, или шкатулке он подходит, — произнесла Шан, почувствовав, что пора как-то рассеять сгустившееся напряжение.

Сама она выступала за то, чтобы ключ остался у Алекса. Со времени смерти Дианы Уилл провел бессчетное число ночей без сна, и Шан горестно ассоциировала этот ключ с тем омутом боли, который постиг его после кончины матери, и даже винила эту безделушку в их с Уиллом разрыве, поскольку ее бойфренд едва не спятил из-за нее. Пусть уж лучше хранится у Алекса: он не Уилл и не даст ключу превратиться в навязчивую идею.

Принесли обед, и напряжение немного спало, но Кэлвин вскоре убедился, что, несмотря на все его усилия, обсуждение темы ключа и проклятия стало решительно невозможным. Аппетит у него пропал, и он не скрывал радости, когда все засобирались, чтобы прогуляться к церкви. Они неспешно тронулись вдоль по улице, и Кэлвин не выдержал — обернулся к Алексу и посмотрел на него в упор:

— К реликвии раньше прилагался некий документ — на памяти моей бабушки он был еще цел. Могу предположить, что там указано местонахождение замка для этого ключа.

— Я совершенно не в курсе, но обязательно разберу бумаги брата. Некоторые его вещи все еще у коронера.

Алекс демонстрировал полное равнодушие к вопросу и впервые скрыл кое-что из того, что уже знал. Открывая тяжелую створку двери в церкви Святой Марии, он поинтересовался:

— Так что же Джон Ди? Чем он важен для нас?

Прежде чем ответить, Кэлвин окинул взглядом интерьер небольшой церкви — светлой, но все равно казавшейся приземистой. Краем глаза он наблюдал за Люси и сразу заметил, что на нее подействовала атмосфера места: девушка взволнованно прижала руку к груди. Кэлвину захотелось поговорить с ней, но так, чтобы не задеть Алекса.

— Он первым ввел в обиход выражение «Британская империя» и помог королеве нанести ее на карты. Он владел огромной библиотекой — одной из богатейших во всей Европе. Его книжное собрание насчитывало более трех тысяч томов и редких рукописей, тогда как ваш Кембриджский университет в те времена обладал только тремя сотнями! Многие полагают, что разграбление коллекции Ди на отдельные экземпляры, которые впоследствии рассеялись по всему свету, сравнимо с утерей сгоревшей Александрийской библиотеки.

Кэлвин снова пристально посмотрел на Алекса, и тот отозвался:

— Верно. Некоторые тома сейчас находятся в Королевском терапевтическом колледже — вы сказали, и я тут же вспомнил. Напрашивается сравнение с книгами Просперо…

Алекс явно уклонялся от темы, и Кэлвин, не дождавшись предполагаемой реакции, продолжил:

— Ко всему прочему Ди был первым в истории Джеймсом Бондом, вернее, членом секретной шпионской организации Уолсингема, в которую входил и сэр Филип Сидни. Ди доводился ему тестем и одновременно наставником. Он присвоил себе персональный шифр 007. Два нуля означали, что Ди являлся «глазами» королевы, а семерку он присовокупил из-за духовной силы, заключенной в этой цифре; к тому же она всегда считалась священным числом, а Ди имел основание придавать ей и особое личное значение. Но всего интереснее то, что он и еще один человек, по фамилии Келли, — Кэлвин слегка прокашлялся, — занимались алхимией. Они также практиковали общение с ангелами. Бытует мнение, что эти двое были посвящены в удивительные тайны. — Он посмотрел Алексу прямо в глаза. — Если вы, конечно, этому верите.

— Лишь бы вы сами верили! — отозвался Саймон.

Он как раз оказался поблизости и расслышал подначку в словах американца.

Ответ Саймона вызвал у Алекса улыбку, выведшую его из странного состояния, в которое он погрузился секунду назад. Залюбовавшись Люси, он забыл обо всем на свете: она взирала на высокий жертвенник, на алтарь, с преувеличенным благоговением, словно оробевшее дитя. «Какой чудный день, — улыбнулся своим мыслям Алекс. — Сколько разнообразных и нежданных развлечений».

— Как все же приятно оказаться в тишине… — шепчет Кэтрин Ди едва слышно.

Спасаясь от непривычного ноябрьского холода, она проскальзывает внутрь и плотно затворяет за собой массивную дверь. Это молодая особа лет под тридцать, добродушная, но с твердым характером и не по годам рассудительная. Она рада ненадолго укрыться от головокружительного веселья и шума праздничной ярмарки, раскинувшейся на зеленом лужке неподалеку.

Кэтрин на минуту останавливается, чтобы перевести дух. Прикрыв глаза, она вдыхает слабый аромат ладана и поздних осенних цветов, которыми украшают церковь на День поминовения усопших. При королеве Елизавете два церковных праздника — День всех святых и День поминовения усопших — слились в один, но люди продолжают чтить дедовские обычаи и приходят сюда не только вознести молитвы, но всегда берут с собой пирожки и прочую снедь как подношение душам своих дорогих усопших. Так же поступила и Кэтрин.

В церкви безлюдно, и девушке становится немного не по себе. Главные события — угощение и музыка — сейчас на Хай-стрит, отсюда все давно ушли сразу после богослужения. Кэтрин поспешно проходит к алтарным ступеням и опускается на колени, чтобы возложить букет из трав и цветов. Это последние, что она собрала у себя в саду. Домик Кэтрин расположен неподалеку, почти у самой церкви. Розмарин еще на диво зелен, и несколько гвоздик уцелели, как и поздняя дамасская роза любимого оттенка покойной матушки: насыщенного кремового, переходящего в темно-пунцовый. Ее лепестки чудесным образом выстояли перед утренним морозцем последней холодной ночи новолуния.

Наслаждаясь безмятежностью, царящей в церкви, Кэтрин тихо присаживается в ногах отцовской могилы и рассматривает новенькую латунную табличку, только недавно укрепленную. Друзья отца пожелали, чтобы ее заказали на их пожертвования, поэтому пришлось подождать несколько месяцев, прежде чем ее доставили сюда и украсили ею массивное каменное надгробие. Дочери кажется, что отец был бы доволен, если бы видел, как сияющая медь играет на свету и чудодейственным образом оживляет бесцветную глыбу, сообщая ей золотистый блеск и яркость.

— Они и вправду хороши, мисс Кейт.

От неожиданности Кэтрин едва не подскакивает на месте, но это всего лишь викарий, неслышно подошедший к могиле. Она кивает ему, как давнему знакомому. Священник пристально разглядывает цветы в руках девушки.

— Гвоздики — для сокровенной любви, — поясняет Кэтрин. — Я часто добавляла их в пунш, чтобы облегчить отцу его последние дни.

Викарий с сожалением глядит на девушку, годами отрекавшуюся от себя ради некогда великого, но в итоге совершенно обнищавшего старца. Он задается вопросом, что чувствует она теперь, когда надежды выйти замуж практически не осталось.

— А розмарин — на долгую память, да, Кейт?

Она кивает и снова умолкает, словно раздумывая, продолжать ли разговор.

— Ну а роза была его любимицей и постоянной спутницей. Это код, обозначающий цель всего человечества — достижение божественной мудрости.

Кэтрин в упор глядит на молодого священника, ожидая, что тот начнет противоречить ей с точки зрения своей, немного иной теологии. Но он молчит, и девушка продолжает:

— Прийти к такой мудрости можно единственно через любовь и познание. Цветущая роза объясняет нам суть мироздания. И в самом деле, смысл и значение Вселенной становятся доступны нам благодаря обычной розе — такой, как эта. Проникнуть в тайну розы означает постичь сущность космоса. Посредством этого простого совершенства мы сами становимся более совершенными. — Кэтрин глядит на викария, но слова ее обращены вдаль, сквозь время и пространство. — Для понимания всех возможностей, связанных с розой, человечеству необходимо развить в себе способность к любви настолько, чтобы суметь полюбить всех людей, все живые существа, все незнакомое и чуждое. Мы должны расширять в себе способность к познанию и пониманию, и поможет нам в этом любящий разум наших сердец.

Она улыбается священнику, который внимает ей, как заколдованный, ничуть, впрочем, не противясь таким приятным чарам. Кэтрин кладет цветы у подножия надгробия, кланяется викарию и тихо уходит.