Лабиринт розы

18

Он с такой силой зажал ей рот рукой, что в первые мгновения Люси едва могла дышать. Ну и скорость! Она уже отвыкла ходить так быстро, всякий раз умеряя шаг в угоду возможностям сердца. Другой рукой человек крепко держал ее за сведенные сзади локти, но Люси удалось прижать кулачок к груди, что помогло ей справиться с собой. Ей пришло в голову, что если у нее действительно имеется в наличии ангел-хранитель, то лучшего момента для встречи с ним — или с ней? — просто не придумать.

Мужчина благоухал лаймом. Странно, что этот запах был ей даже приятен, хотя наслаждаться им приходилось при совершенно гнусных обстоятельствах. Люси всеми способами старалась не падать духом и прилагала максимум усилий, чтобы не думать о саднящей боли во всем теле. Ее беспокоило не сердце, а ноги, руки и плечи, протестующие против железных тисков. Казалось, похититель растравил все шрамы и рубцы, оставшиеся после операции, и они отдаются во всем организме жгучим страданием. Она сразу сообразила, что брыкаться бесполезно, поскольку состояние ее здоровья по-прежнему оставляло желать лучшего: любое вынужденное напряжение мышц сопровождалось острым ощущением дискомфорта. Люси стремилась обдумать ситуацию, но боль мешала сосредоточиться.

Человек дотащил ее до входа на подземную парковку и повлек дальше, едва не сбив с ног. Он практически бежал, не давая ей остановиться, и Люси вслед за ним спускалась по круто уходящей вниз спирали. Она почти не чуяла под собой ног, голова у нее шла кругом, а внутренности едва не выворачивало наизнанку, что живо напомнило ей о перенесенной болезни Шагаса. Ей пришло на ум, что сейчас она в буквальном смысле снова спускается в потусторонний мир.

В полутьме стоял, опершись на машину, какой-то человек, и Люси хотела было позвать на помощь, но с отчаянием поняла, что он ждет именно их обоих. Ее неловко впихнули на заднее сиденье шикарного темно-синего авто с внутренней обивкой из рыжеватой кожи прекрасной выделки. Похититель Люси втиснулся рядом и грубым движением пригнул ей голову вниз, а другой сел за руль и поспешно тронулся с места. Они были заодно!

Люси мучилась дурнотой, слабостью и страхом. В мозгу лихорадочно прокручивались возможные омерзительные последствия похищения. Неожиданно ей принесла облегчение нелепая мысль, что до сих пор она не испытывала опасных сексуальных домогательств — учитывая частоту поездок во всякие подозрительные уголки планеты. «Чтобы пережить сексуальную угрозу, — родилось у нее предположение, — надо сохранять спокойствие и оставаться как можно собраннее. Пошевели же мозгами, Люси: тебе всегда говорили, что они у тебя на месте! От твоего поведения сейчас зависит, будешь ли ты жить или умрешь!» Ею вдруг овладела ужасающая идея, что из-за неверных действий лабиринт на поверку может оказаться для нее именно омегой. Тогда Люси покорно обмякла и выровняла дыхание, цепляясь за голос Алекса, как за последнюю надежду. Она попыталась восстановить в памяти транс, который испытала в лабиринте, ощутить единение с любимым и осознать, что творится в ее сердце.

— Шан, у меня беда. Выручишь?

Алекс спрашивал с бесцеремонностью, не вязавшейся с его привычным обращением.

— Только скажи, что сделать…

Алекс в спешке принялся растолковывать ситуацию с Люси в Шартре: он уже успел связаться с французской полицией, рассказал о последних перемещениях Люси и предупредил, что она перенесла операцию по трансплантации. Там очень быстро сработали и сразу обнаружили ее мобильник неподалеку от собора, о чем ему немедленно сообщили. Осмотр ее номера в гостинице показал, что кто-то рылся в ее вещах. Алекс сходил с ума оттого, что не знал о нынешнем местонахождении Люси, но еще больше его тревожило то, что она осталась без лекарств и это может нанести сокрушительный удар по ее здоровью. Отсрочка действия иммунодепрессантов в ее случае могла закончиться очень плачевно. Алексу необходимо было срочно вылететь во Францию. Может ли Шан побыть с Максом?

— Да, с удовольствием, Алекс.

— Я, наверное, ужасно не вовремя?…

— Нет-нет, мы как раз собирались пойти куда-нибудь поужинать… Но теперь это уже все равно, раз такая история. Мне нужно буквально двадцать минут, и я подъеду к тебе.

— Шан… — замялся Алекс. — Наверное, слишком дерзко просить тебя еще вот о чем… ты ведь и так все бросаешь, чтобы мне помочь, но… не могла бы ты приехать одна, без Кэлвина? Видишь ли… Макс…

Алекс взглянул на прижавшегося к нему сынишку — тот, хоть и не понимал взрослых тонкостей общения, всем своим видом демонстрировал молчаливую поддержку. Нет, никуда не годится, если мальчик так сразу встретится с преемником Уилла… Алексу, впрочем, претила и сама идея вторжения этого подозрительного, неизвестно откуда взявшегося троюродного брата в его жилье, в его личную жизнь.

— Как скажешь, Алекс, я все понимаю. Подожди, я сейчас побросаю в сумку кое-какие вещи, а если завтра мне еще что-нибудь понадобится, то мы с Максом заедем ко мне.

Она повесила трубку, и не успел Алекс до конца объяснить Анне по телефону, что произошло, как Шан уже звонила в дверь. Анну Алекс успокоил, как мог, заверив, что о Максе он позаботился. Зная своего бывшего мужа как уравновешенного человека, ни при каких обстоятельствах не поддающегося панике, она поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее и что Алекс по-настоящему встревожен и озабочен. Макс ладил с Шан, и Анна согласилась доверить ей сына, но при первой же возможности обещала забрать его.

Спешно рассовывая по карманам документы и необходимые мелочи, Алекс открыл дверь Шан — и обнаружил рядом с ней Кэлвина. Она ласково стиснула Макса в объятиях и, встретив недоумевающий взгляд Алекса, пояснила:

— Кэлвин не остается, он просто подвозил меня. Но он хотел сообщить тебе что-то важное — наверное, тебе будет полезно узнать…

Она обернулась к приятелю, настойчиво приглашая его продолжать. Алекс настороженно сказал:

— Я немного спешу, Кэлвин. Это как-то относится к делу?

— Напрямую, Алекс. Давайте я отвезу вас в аэропорт, и по дороге мы поговорим.

Вкрадчивое обаяние и доверительность куда-то исчезли из его тона: Кэлвин будто бы упрашивал, извиняясь непонятно за что.

— Вам лучше захватить с собой документы, касающиеся Джона Ди, — те, что вы тогда отыскали…

Алекс едва не рассмеялся, если бы не крайняя серьезность ситуации. В первую минуту он просто не поверил своим ушам. Разве обнаруженный клад не их сугубо семейное дело? Речь идет о некой фамильной тайне, в крайнем случае — о череде увлекательных головоломок и объекте подтрунивания для грядущих поколений. Но слова Кэлвина подразумевали, что в действительности ставка в этой игре гораздо выше и невинный секрет грозит обернуться некой зловещей стороной. Алекс заговорил убийственно спокойным голосом, поразившим Шан: брат Уилла никогда раньше таким не был. Даже Макс посмотрел на отца с некоторой озабоченностью.

— А какое лично вы имеете к этому отношение? — спросил Алекс, делая ударение на каждом слове.

— Наверное, я позволял себе излишние вольности в беседе с непорядочными людьми; возможно также, что у некоторых моих знакомых немного спорные жизненные идеалы. Очевидно одно: кому-то сильно неймется завладеть выпавшим на вашу долю наследством.

— Кэлвин, я настаиваю, чтобы вы рассказали мне все, что знаете. Никогда в жизни я не хотел причинить кому-нибудь физическую боль. Но если что-то случится с Люси, я за себя не отвечаю.

В его глазах Кэлвин прочел такую неприкрытую злобу, что поспешил отвести взгляд. Алекс посмотрел на сидящего на полу сына и только сейчас заметил, что мальчик за это время успел сложить подобие паззла из пергаментов, до которых у него самого пока не дошли руки. На обороте каждого рукописного листа имелся рисунок — ему и в голову не приходило, что каждый из них служит частью целого. Алекс улыбнулся и подмигнул сынишке, а Макс, казалось, вздохнул с облегчением оттого, что папа опять стал привычным.

Собрав пергаменты в одну кипу, Алекс положил их в папку для документов и поспешно сунул ее в портфель. По пути он схватил свой медицинский набор, влез в один рукав плаща, крепко обнял Макса и, поцеловав его на прощание, напутствовал:

— Не обижай Шан. Я тебя люблю. Ты у меня очень смышленый.

Шан он обнял с не меньшим чувством и подчеркнуто поблагодарил:

— Спасибо тебе.

И они с Кэлвином ушли.

Машина остановилась посреди холмов, возвышавшихся над Шартрской равниной. Пейзаж был неуместно красив, поодаль вырисовывались силуэты деревьев.

Водитель бесцеремонно вытащил Люси из машины. Она по-прежнему ощущала дурноту, хотя, стоило признаться, физически пока не пострадала — во всем надо уметь видеть положительные стороны. Тем не менее Люси успела основательно озябнуть: выходя из собора, она накинула легкое демисезонное пальто, но оно мало спасало от знобкой вечерней сырости, к тому же мартовское солнце уже село и температура продолжала опускаться.

В сгущающихся сумерках Люси различила довольно милое строение, оказавшееся полуразрушенным фермерским домом, но ей в этот момент было не до архитектурных тонкостей. Удивительно, какой ужас иногда навевают живописные окрестности!

Те двое впихнули ее в дверной проем, и Люси увидела перед собой сырое помещение, обогреваемое чахлым огнем, неподалеку от которого сидел за столом незнакомец и читал книгу. Ей показалось, что он почти не обратил внимания на их появление. «Боже, как все это понимать?» — спрашивала она себя, отказываясь верить в происходящее и окончательно упав духом. Обычное нападение на женщину должно выглядеть совсем иначе… Страх сжал ее, словно тисками; Люси не могла даже представить, как подступиться к сложившейся ситуации — если, конечно, к ней имелись подступы.

— Я очень надеюсь, что вы не пострадали, мисс Кинг. — Одинокий обитатель старой фермы наконец оторвался от чтения. — Операция на сердце — дело серьезное. Она меняет человека.

Люси смешалась: откуда ему знать такие вещи? Она внимательно посмотрела на хозяина: наружность вполне приятная, на вид лет сорок, полноват, седеющие волосы вьются, рост, кажется, средний. Человек сидел за простым деревенским столом перед недоигранной шахматной партией. Полемизировать с ним Люси не собиралась, поэтому усилием воли принудила себя к внешней невозмутимости, сознательно воздержавшись от вопросов о своем визите в этот запустелый уголок. Обежав взглядом комнату, она снова остановила его на лице незнакомца — того, видимо, развеселила и, пожалуй, отчасти впечатлила ее намеренная немота. Человек решил прервать затянувшееся молчание.

— Благодарю вас, джентльмены. Мефистофель, будьте добры, выйдите и позвоните нашему старшему коллеге — думаю, ему не терпится узнать новости. А теперь, — он полуобернулся к Люси, — мы подождем.

Тут он потерял к ней всякий интерес и снова взялся за книгу, тогда как отталкивающего вида верзила, захвативший Люси у Шартрского собора, исчез за входной дверью. Люси с омерзением подумала, что и в самом деле попала в какое-то дьявольское место, но каламбур ее даже не позабавил.

За целый час она не проронила ни слова, хотя успела убедиться, что непосредственная опасность ей сейчас не угрожает. Она незаметно озиралась, пытаясь рассмотреть что-нибудь полезное в окружающем ее полумраке. Ее все больше знобило — огонь в камине был слишком слаб, чтобы обогреть отсыревший воздух, — но Люси не желала вступать с похитителями ни в какие переговоры. Водитель, высокий и сероглазый, о чем-то оживленно болтал с хозяином на приличном французском. Вскоре он ушел в совершенно запущенное кухонное помещение, на некоторое время пропав из виду, и вернулся со стаканом воды для Люси. Она не стала глупо разыгрывать презрение и взяла воду без слов, но пить не стала. У человека за столом зазвонил мобильник, и тот без всякой спешки ответил:

— Мда?

Какое-то время он слушал, а затем отрывисто бросил:

— Дайте ему трубку.

Только теперь Люси поняла, что это американец и акцент у него тот же, что у доктора Анжелики, — тоже южный, но далеко не такой мягкий и располагающий.

— Девушка у нас.

Он разговаривал с той небрежной легкостью, с которой кошка играет с полузадушенной птичкой, которую ей лень съесть прямо сейчас.

— Думается, мы теперь сможем открыть замок.

Американец сделал знак тому, кто караулил Люси у портала собора. Мефистофель, сидевший в самом темном углу комнаты, бесшумно встал со стула, подошел к Люси и потянул за тонкую золотую цепочку, висящую у нее на шее, — подарок Алекса на день рождения. Ключик слетел с порванной цепочки, а защемленную кожу на горле начало саднить. Люси почувствовала, что ее словно бы осквернили, и в упор взглянула в желтоватые глаза обидчика, носящего такое подходящее ему сатанинское прозвище.

— Разумеется, — продолжал тем временем кошачий вкрадчивый голос с южноамериканским акцентом. — Итак, дражайший доктор, если не ошибаюсь, у меня есть кое-что для вас. А у вас есть кое-что для меня. Нет никакой надобности кому-либо знать об этом деле — никто и не узнает, если вы будете аккуратно следовать инструкциям. Но прошу вас поверить: если ко мне в дверь постучатся любознательные визитеры из gendarmerie или я заподозрю, что вы ведете двойную игру, то я ведь могу выйти из себя. Тогда взаимовыгодный обмен, на который я так надеюсь, не состоится. Надеюсь, я понятно излагаю?

Люси заметила, что человек не тратит лишних слов, a «gendarmerie» он произнес на превосходном французском. Он встал со стула и медленно двинулся через всю комнату к камину. Из динамика до Люси донесся спокойный голос Алекса. Она сразу воодушевилась: судя по всему, он был, как всегда, непоколебим.

— …понять, что я совершенно равнодушен к документам, которые вы так жаждете получить. Я диву даюсь, что здравомыслящие люди могут настолько увлекаться подобными вещами. Вы и вправду считаете…

Американец отвернулся, как видно, желая подольше подержать ее в несчастливом неведении относительно развития ситуации. Люси заметила, что в ходе словесной баталии с Алексом его лицо приняло почти патетическое выражение. Хозяин поднял опрокинувшуюся шахматную фигуру и сделал ход на доске. Наконец он вернулся на прежнее место и сел поближе к Люси, так что она ясно слышала, что говорит Алекс. От нее явно ждали эмоциональной реакции на происходящее.

— …послеоперационный период и требует чрезвычайно осторожного подхода. Я поставлю на ноги всех и вся, лишь бы добиться, чтобы вас самым суровым образом призвали к ответу. Пусть мистер Петерсен считает вас неуязвимым — обещаю, что я со своей стороны буду неумолим. Давайте же оставим пустые словопрения, побыстрее придем к некой договоренности и будем неукоснительно ее придерживаться. Через четверть часа я вылетаю из аэропорта Де Голля, посадка в одиннадцать вечера. Что вы предлагаете?…

Люси отвернулась. Все ясно: они требуют, чтобы Алекс привез выкопанные в саду манускрипты. Зато совершенно непонятно, как эти люди узнали о документах, почему эти бумаги им так нужны и какое, черт возьми, отношение имеет ко всему этому «мистер Петерсен». Люси поборола желание еще раз взглянуть в лицо тому, кто удерживал ее в заложницах, и постаралась не придавать значения его заключительной реплике:

— До чего же приятно вести переговоры с разумным человеком! Не нужно тратить ни лишнего времени, ни сил. Кстати, сегодня вечером я вынужден был отказаться от похода в оперу, хотя некоторые весьма авторитетные личности подтвердят, что в действительности я сейчас нахожусь там и даже пью шампанское в антракте. А вы любите оперу, мистер Стаффорд? «Лючию ди Ламмермур»?

Последнюю инструкцию касательно выкупа Люси Алекс пропустил мимо ушей, хотя и понимал, что будет играть до последнего козыря, поэтому должен соглашаться на любые условия. Он с треском сложил мобильник и встал в очередь на свой рейс, оценивая реальность невысказанной угрозы, которую ясно уловил в спокойном голосе собеседника.

Последний мучительный час перед полетом был наполнен внутренним беспокойством. Наконец, пристегнув ремни, Алекс достиг желанного уединения и принялся мысленно взвешивать то, что только что обрушилось на его голову. После неудачных попыток навязаться ему в попутчики Кэлвин расстарался и за время их пути в аэропорт предоставил полный отчет о трех своих знакомых: не только рассказал об их необычайной заинтересованности рукописями Джона Ди, но также намекнул на характер их товарищества и — что прозвучало особенно угрожающе в свете похищения Люси — на связи в правительственных верхах на трех континентах. Того, с кем Алекс недавно общался по телефону, Кэлвин назвал Ги. Этот «американец в Париже» выбрал Францию местом жительства из своеобразной родовой спеси: Ги вел свое происхождение от тамплиеров и с каждым встречным и поперечным заводил полезное знакомство. Слушая, как Кэлвин произносит имя Ги, Алекс невольно ассоциировал это слово с индийским названием топленого масла, что и помогло ему составить представление об этом человеке — скользком, но чересчур легковесном.

Выливая на Алекса все новые потоки шокирующих подробностей, Кэлвин рассказал ему и о других знакомых по колледжу, также чрезмерно увлеченных предком обоих братьев, в особенности его пресловутым пребыванием в конфидентах у ангелов. Алекс заметил, что все они вместо реальных имен носили псевдонимы, а цепочка их влияния, судя по уверениям кузена, простиралась до заоблачных политических сфер. Кэлвин заявил, что они никогда не станут марать руки грязными делишками, и в его тоне Алексу почудилась неподдельная забота об их репутации. Вынесенный кузеном вердикт был таков: противостоять этим людям бесполезно, и их интересуют не сокровища, а пропаганда их деятельности, которую они собираются использовать в политических целях. У них мощная поддержка со стороны множества влиятельных лиц, кому небезразличны их изыскания; однако, заверял Кэлвин, они не станут причинять кому-либо серьезный ущерб — при условии немедленного получения желаемого. По крайней мере, на данный момент лучше подчиниться их требованиям, советовал он.

Алекс в смятении думал о том, что не знает, как относиться к кузену, и колебался между бешенством, скепсисом и даже жалостью. Слушая его пространные пояснения, он не раз прикидывал, насколько тот честен в своих откровениях и нет ли у него про запас совершенно иной версии. Но он покорно сидел и слушал то, что ему говорят, и то, что скрывают, и думал, как это все сопоставить, избегая задавать лишние вопросы, чтобы не обнаружить свой истинный настрой. Ему не терпелось отделаться от собеседника и наедине с собой поразмышлять над услышанным, вглядеться в суть сказанного со своей точки зрения. Неопровержимо ясным было одно: за тридцать пять минут он столько всего наслушался от Кэлвина, что начинал чувствовать дурноту от его присутствия. Тот лишний раз подтверждал истину, до которой Алекс сам додумался прежде: некоторым людям хватает веры для ненависти, но недостаточно веры для любви. В состоянии, близком к отчаянию, он понял, что приложит все усилия, но любой ценой отвоюет у них Люси целой и невредимой, а потом унесет подальше ноги.