Лабиринты Подземья. Кровь для Ворона

Глава 19 Бесполезный талисман

Мысли Джассины путались. Она изо всех сил пыталась вспомнить что-то — хоть что-нибудь! — из своей жизни, что-то, что было, скажем, неделю, год, десять лет назад. Но помнила девушка только вчерашний день, день, когда она танцевала для повелителя Подземья. Все же, что было до этого, скрывал черный колышущийся туман, заглянуть за завесу которого Джассина, как ни старалась, никак не могла.

Она задумчиво сорвала виноградинку с роскошной грозди и отправила ее в рот.

М-м-м, восхитительно…

По крайней мере, одно Джассине известно наверняка: она — танцовщица и живет в Хрустальным дворце, сейчас находится в своих покоях… вроде бы…

Джассина поднялась с низкого диванчика, на котором в беспорядке были разбросаны небольшие подушки, вышитые птицами и цветами, подошла к огромному — во всю стену — шкафу и распахнула одну из дверок.

Дыхание танцовщицы перехватило от восторга. Сценические костюмы! И сколько их! И как прекрасны и разнообразны они!

Вот платье из красного шелка, окантованное золотой нитью. Оно оставляет открытыми руки, а широкая юбка разлетается во время танца, обнажая стройные ножки танцовщицы.

А вот совершенно закрытое платье с длинными рукавами и глухим воротом. Оно могло бы считаться образцом скромности и целомудрия, если бы не обтягивало тело, словно вторая кожа. Лиловый цвет его изумительно подходит к ее темным волосам.

А вот золотые нагрудники, увешанные подвесками из монет и самоцветов и к ним — полупрозрачные шаровары…

Гм, а разве она танцует гаремные танцы?

Джассина призадумалась: ей казалось, что нет. Но видимо она ошибается, ведь в шкафу обнаружилась чертова дюжина разнообразных нагрудников, еле прикрывающих грудь, шаровар и юбок из полупрозрачных тканей.

Но почему она ничего не помнит? И почему не испытывает по этому поводу ни страха, ни беспокойства? Так только, легкое недоумение и досаду.

Может, воспоминания вернутся, если она займется чем-то, что составляет важную часть ее жизни?

Быстро скинув с себя пеньюар, она облачилась в расшитый мелким речным жемчугом нагрудник и широкую полупрозрачную юбку, стягивающуюся на бедрах широким шелковым кушаком, подошла к большому — во весь рост — зеркалу и окинула неуверенным взглядом свое отражение.

Нет, немыслимо, чтобы она показывалась на публике в столь откровенных нарядах! Может, гаремными танцами она занималась исключительно для себя?

Джассина качнула бедрами раз, другой, сделала вращательное движение грудной клеткой, вскинула руки и закружилась по комнате в чувственном, завораживающем танце. Музыкальные ее браслеты, приноровившись к ритму и движениям танцовщицы, заиграли голосами разных инструментов. Были здесь и думбек, и цимбалы, и удд. Джассина закрыла глаза, всецело отдаваясь будоражащему кровь ритму.

Все быстрее двигалась танцовщица, все неистовее играла музыка, все раскованнее становились движения Джассины. Распаленная своим танцем и жгучей музыкой, девушка расстегнула чаши нагрудника и отшвырнула его в сторону, продолжив танцевать с обнаженным верхом. Груди ее, освобожденные от жесткого, фиксирующего их в одном положении нагрудника, затанцевали, подпрыгивая вверх-вниз. Прохладный воздух, коснувшись разгоряченной влажной кожи, заставил затвердеть розовые соски.

Замычав от удовольствия, Джассина выгнулась как лук, подставляя грудь ласкающему ее воздуху.

Кажется, она не любила мужчин, вернее, не желала иметь с ними романтических отношений, чтобы ничто не отвлекало ее от танцевального искусства, которое она ставила превыше всего. Кажется, у нее даже была какая-то защита от их настойчивых поползновений… Нет, не вспомнить! Да и ладно, сейчас ее ничто не волновало, кроме танцевального возбуждения, всецело охватившего ее. Только вот… танцевального ли?..

Музыка, подчиняясь желаниям танцовщицы, все убыстряла ритм, движения Джассины становились все более откровенными и нескромными, взывающими к голосу плоти. Ну и пусть! Все равно она здесь совсем одна, никто не увидит!

Не прекращая чувственно изгибаться и трясти бедрами, она развязала кушак, и шаровары, скользнув по ногам, упали на пол. Прохлада коснулась ее разгоряченного лона и Джассина издала глухой стон, с силой проводя руками по телу. И стон ее слился с чьим-то рычанием. К ни го ед. нет

Девушка испуганно распахнула глаза, все возбуждение ее как ветром сдуло.

Перед ней стоял Шердэан. Как, когда вошел он так, что она даже не заметила?!

— Продолжай, не останавливайся, — исступленно прорычал повелитель и блеск его желтых звериных глаз не на шутку напугал Джассину.

Несмотря на то, что в памяти был провал длиною в жизнь, страх перед Шердэаном в ней сохранился. Как и знание о том, что он жесток и способен на все.

Шумно сглотнув, танцовщица продолжила прерванный танец. Цимбалы, жалобно звякнув, ожили первыми, подхватил удд, а затем присоединились и другие инструменты.

Джассина могла сейчас думать только об одном. Она, совершенно голая, танцует бесстыдный гаремный танец для мужчины и не просто для мужчины, а для самого повелителя Подземья!

Ужасная мысль билась в голове Джассины: «А вдруг он захочет завладеть мной?»

Сопротивляться? Но что она может? Но ведь что-то у нее было… что-то, способное защитить от насилия… Ох, вспомнить бы!

Но мысли путались, разбегались и никак не хотели складываться в воспоминание.

Шердэан шагнул к девушке, белое соблазнительное тело которой блестело от пота, пота, выступившего от ее зажигательного танца, а еще больше от страха перед ним. Колдун с наслаждением вдохнул запах ее страха, а затем протянул руку, желая коснуться ее тяжело вздымающейся груди, и еле сдержал вопль боли. Спрятав обожженную конечность за спину, с трудом сдерживая недовольный рык, он мягко обратился к девушке:

— Сними серьги, Джассина, я хочу, чтобы на тебе не было ни-че-го.

Не смея перечить колдуну, да и какое значение имели какие-то жалкие сережки, когда она уже чертову уйму времени плясала перед ним в чем мать родила, Джассина, не переставая изгибаться перед колдуном, вынула из ушей длинные серьги и отбросила прочь.

— Теперь кольцо, — низким, дрожащим от нетерпения голосом велел Шердэан.

Джассина, поколебавшись — почему-то ей очень не хотелось расставаться с перстнем — стянула тонкий золотой ободок и бросила. Звон кольца, встретившегося с полом, похоронной музыкой отозвался в сердце Джассины, словно она лишилась чего-то жизненно важного, но она тут же забыла об этом. Руки Шердэана обхватили ее ягодицы, колдун притянул ее к себе и с глухим рычанием припал к ее груди.

Ни жива ни мертва от охватившего ее ужаса, Джассина замерла в его руках.

Когда колдун наконец оторвался от ее истерзанной колючими поцелуями груди и посмотрел на нее, у Джассины перехватило дыхание и крик замер в горле, так и не вырвавшись наружу — глаза Шердэана стали совсем звериными, с вертикальным зрачком, лицо странно вытянулось, деформировалось и стало похоже на жуткую морду какого-то неведомого зверя. Одежда, затрещав, лопнула на стремительно меняющемся теле Шердэана.

Колдун не обернулся полностью, а застыл где-то между человеческой и звериной ипостасями. Именно в такой форме он предпочитал брать женщин, а эту он захотел сразу же, как только увидел. Ему мешало лишь ее зачарованное каким-то хитрым образом кольцо — он не разбирался в таких вещах, но опознать и определить их действие мог.

Предложив Джассине вкусить черного винограда, он не только лишил ее воспоминаний о Верхнем Мире, но и заставил забыть о свойствах кольца, потому-то она и сняла его безропотно, стоило только приказать. И теперь ничто не помешает ему…

С яростным рыком набросился он на податливое, не сопротивляющееся женское тело, бросил ничком на кровать и вошел, одним мощным движением порвав вставшее на его пути свидетельство ее невинности.

Золотой перстень, так неосмотрительно снятый своей хозяйкой, печально поблескивал неподалеку от кровати.

Часа через два Шердэан оставил измученную Джассину и ушел, не сказав ей на прощание ни слова.

Девушка некоторое время лежала совершенно неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, затем с протяжным болезненным стоном сползла с кровати и, шатаясь, поплелась в ванную комнату. Там ее обильно и мучительно вырвало, и совершенно обессиленная, Джассина была вынуждена присесть на краешек ванны — дрожащие ноги отказывались держать непослушное, будто чужое тело. Сколько она так просидела, Джассина не знала, время словно остановилось. Наконец она набрала в ванну горячей воды, погрузилась в нее и принялась с остервенением тереть себя жесткой мочалкой, словно желая стереть само воспоминание о том, что с ней произошло. Истерзанное тело протестовало и отзывалось болью в многочисленных ссадинах, кровоподтеках и синяках, но Джассина, сжав зубы, сквозь слезы продолжала яростно растираться мочалкой.

Что значит эта боль по сравнению с той, что причинил ей повелитель? Что значит она в сравнении с той болью, что рвет сейчас ее душу на куски?

Ничто! Меньше, чем ничто!

Помывшись, Джассина вернулась в комнату, с отвращением зажала нос и распахнула настежь окно. Даже запах здесь напоминал о том, о чем Джассина предпочла бы забыть, как о страшном сне!

Увы, это был не сон!

В ярости сорвав с кровати измятую, влажную простынь, покрытую пятнами ее крови, залитую слезами и потом, она швырнула ее на пол и принялась с остервенением топтать. Что-то зазвенело, покатилось и скрылось за шторой. Оставив в покое несчастный кусок ткани, в котором уже с большим трудом можно было опознать постельное белье, девушка заглянула за штору и увидела кольцо. То самое, с которым ей так не хотелось расставаться. С трудом нагнувшись — этот приступ ярости совершенно обессилил ее — она бережно подняла кольцо и разрыдалась. Ее трясло, она всхлипывала и широко раскрывала рот, словно подавившийся птенец. Она и чувствовала себя птенцом, выпавшим из гнезда, потерявшимся, не помнящим кто он и откуда. Птенцом, на которого напал безжалостный коршун и терзал, терзал, терзал… И которого никто не защитил, не спас.

— Я сама защищу себя! — прорыдала Джассина, сжимая кулаки. — Сама! Я вспомню, что было раньше! И придумаю, как спастись от Шердэана! Я справлюсь, не будь я Джассиной!

И девушка решительно расправила плечи, на которых красовались следы от ужасных то ли лап, то ли рук колдуна.