ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

ИНТЕРЛЮДИЯ

Качели с Toy взмыли высоко вверх и замерли, оставив его в нелепой позе с коленями выше откинутой назад головы. Листва на деревьях больше не шевелилась. Ветки и каждый листик в одно-единственное мгновение замерли и, как всегда на старых фотографиях, выцвели до буроватой однотонности. Ланарк, глядя на это через окно палаты, задумчиво произнес:

— Toy не очень-то умел быть счастливым.

Совсем не умел, отозвался оракул.

— Однако это почти что счастливый конец.

Развязка истории всегда счастлива, если она прекращается в радостную минуту. Разумеется, в природе конец всему кладет только смерть, однако смерть редко настигает людей на взлете. Вот почему нам по душе трагедии. Они изображают людей, принимающих конец в полном разуме и заслуживающих это.

— Toy кончил трагически?

Нет. Он сплоховал со своим концом. Примером не стал — даже отрицательным. Он был неприемлем для бесконечной яркой пустоты, безграничной ясности, которой опасается только эгоистичность. Конец швырнул его в железнодорожный вагон второго класса, создав тебя.

Ланарк намазал сыр на ломтик ржаного хлеба и сказал:

— Я этого не понимаю.

Голова Римы с волнами белокурых волос зашевелилась на подушке. Не открывая глаз, она пробормотала:

— Рассказывай дальше.