«Атлантида» вышла в океан

ГЛАВА 10. В СПОРАХ РОЖДАЕТСЯ ИСТИНА

А ученые тем временем совершали вечерний моцион, прогуливаясь по благоухающим цветами аллеям гостиничного сада. Шли по двое: Холмер с Маккензи, Шмелев с Левером.

— Знаешь, Миша,— говорил Левер, задумчиво чертя прутом в воздухе причудливые арабески,— ничего нет, наверное, страшнее старости. Для нас, антропологов, имеющих дело с людьми, чей возраст измеряется сотнями тысяч лет,— он невесело усмехнулся,— жизнь должна казаться особенно быстротечной. Мне грех жаловаться. Казалось бы, о чем еще человек может мечтать? А я жалуюсь.

— На что же ты жалуешься, Анри?

— На все, чему должен был бы радоваться: что знаменит, что академик, что многого достиг. Ведь все это доказательства прожитых лет, а значит, старости. Не лучше ли отказаться от всего, но снова стать молодым?

Шмелев пожал плечами.

— Видишь ли, Анри, мне непонятно то, что ты говоришь. Разве возраст человека измеряется только годами? Если б речь шла только о физиологической стороне, то и тогда это было бы неверно. Если б ты прожил пустую, бесцельную, бесплодную жизнь... А ведь ты много сделал. Ты потратил свои годы на хорошие дела — одно твое участие в Сопротивлении чего стоит!

— А...— Левер махнул рукой,— что мне — легче от этого?

— Брось, Анри, не рядись в тогу циника. Ты прожил полезную людям жизнь. Честь тебе и хвала. Ты должен радоваться этому и гордиться...

— Да, но молодость лучше...

— Неправда! Вот я сейчас поймаю тебя. Если б тебе предложили заново прожить жизнь, растратив ее всю по пустякам, ты бы согласился?

Левер помолчал.

— Нет, Миша, наверное, нет.

— Вот видишь!

— Да, но это глупо. Глупо. Ну, хорошо, Миша, а ты, неужели тебя ничего не интересует, кроме науки? А развлечения, отдых, женщины, наконец? Ну!

— Я не ангел и не схимник. Поверь, я предпочитаю спать на матраце, а не на полу, не откажусь от хорошего обеда и даже с удовольствием пью хорошее вино. Но наука для меня не тяжкий труд, который надо совершить, а потом мчаться отдыхать. Наука для меня тоже радость и удовольствие. И если я вожусь с рукописями или книгами ночь напролет, то не потому, что мне за это больше заплатят или потому, что я отрабатываю положенные часы. Эта работа доставляет мне наслаждение. Где ты видел писателя, просидевшего семь часов за письменным столом, а потом сказавшего: «Слава богу, трудовой день наконец-то закончился, можно заняться удовольствиями!» Если это настоящий писатель, то он все семь часов получал удовольствие; труд для творческого человека — радость.

Радостей в жизни много, я не хочу сказать, что труд — единственная. Но, желать обменять богатую именно этой радостью жизнь, как предлагаешь ты, на новую, наполненную другими, и давай уж говорить откровенно, куда более мелкими радостями, по-моему, просто глупо.

— Наверное, наверное,— поспешил согласиться Левер,— наверное, так оно и есть. Да, ты прав, Миша.— Он решительно повернулся к Шмелеву, глаза его смеялись.— Это я кокетничал, Миша, кокетничал!

— С кем, Анри?

— С тобой, с собой, с жизнью... Человек всегда с кем-то кокетничает. Нет?

— Не уверен,— усмехнулся Шмелев.

— Ладно, Миша, пойдем, догоним наших коллег, уж они-то наверняка говорят о науке...

И через минуту Левер горячо доказывал:

— ...Позволю себе напомнить вам, друзья, что мой выдающийся соотечественник Камилл Аранбур, тщательно исследовав черепа и скелет, найденные в 1936 году Брумом, категорически утверждает, что первый человек появился именно в Африке. Знаю, знаю,— он поднял руку, словно отражая встречные аргументы,— были и другие находки — в Азии, в Европе. Но все же презинджантроп до сих пор держит первенство в этом конкурсе на давность.

Над Аранбуром немало в свое время смеялись, но, после того как Лики выкопал своего «щелкунчика», оправдалась поговорка: «Смеется хорошо тот, кто смеется последним». Вы все были в 1962 году в Риме и могли убедиться в этом. Как-никак, в зале сидело больше тысячи специалистов. Вам знакома аргументация Лики. Он разделяет предположение Дарвина, что именно Африка, где ныне обитают шимпанзе и гориллы, была местом превращения обезьяны в человека. Это подтверждают не только находки в Олдовее, но и многие кости и черепа архантропов, которых в Африке и, в частности, в Восточной, больше, чем у нашего друга Грегора овец...

— Дались тебе мои овцы! — возмутился Маккензи, но Левер продолжал, обращаясь к Шмелеву.

— Между прочим, и такой ученый, как ваш Ольдерогге, тоже считает, что первые люди появились в Африке.

— Положим,— заметил Шмелев,— он этого не считает, а допускает, что не одно и то же. А вот Нестурх полагает, что это могло произойти и в Юго-Восточной Азии, например. Ведь нашли же на Яве питекантропа, в Китае — синантропа! В Азии, как известно, найден и гигантопитек. Там водятся орангутанги, а орангутанг — одна из самых развитых человекообразных обезьян.

— Вот видите! — воскликнул Маккензи, метнув в сторону Левера укоризненный взгляд.

— Погодите,— усмехнулся Шмелев.— Дело в том, что Нестурх, да и некоторые другие наши ученые придерживаются того мнения, что первый человек возник не в нескольких местах, а в одном...

— Почему не в Австралии? — перебил Маккензи.

— ...И притом,— продолжал, словно не расслышав, Шмелев,— в пределах Старого Света. Возникновение человека в Австралии или Америке мало вероятно, чтобы не сказать больше.

— Ну что же,— заговорил Холмер,— я присоединяюсь к мнению, что человек возник в одном месте...

— Это бесспорно! — опять вставил слово Маккензи.

— ...Но почему это должно было произойти именно в Африке, или, скажем, в Азии? Вы же знаете, что в Европе найдены весьма интересные останки, такие, как неандертальца, например. Согласен, неандерталец, уж не говоря о кроманьонце, молод. Но все же его нашли. Откуда уверенность, что не найдется кто-либо древнее? Наконец, Европа подвергалась оледенению, а ведь Австралия или Южная Америка — нет. И вообще Австралия в этом плане мало изучена. Она и сейчас не перестает удивлять нас невероятными открытиями. Вы, конечно, помните, что в песчаном карьере близ Мельбурна обнаружены недавно кости, почти полный скелет человека, жившего девять тысяч лет назад; там же нашли древнюю утварь. Это в том самом месте, где в начале войны раскопали череп аборигена, для которого определили тот же возраст. Или, например, известная история с австралийским патрулем, встретившим на Новой Гвинее племя, которое живет в условиях каменного века, оно насчитывает более двухсот пятидесяти человек. Белые...

— Что там Новая Гвинея,— загрохотал Маккензи,— возьмите собственно Австралию! В этом году мой друг Дональд Томпсон, тоже антрополог и тоже из Мельбурнского университета, только не моего... я хочу сказать не Святого Маврикия, путешествовал в центре страны, в пустынном районе, и неожиданно обнаружил там прямо-таки доисторическое племя. Живут в ущелье на берегу речушки. Их там было четыре десятка — все черные. Они называют себя биндибу, а свой поселок «лабби-лабби». Очень интересная история. Дональд проторчал там четыре месяца. Недавно он представил отчет Лондонскому антропологическому обществу. Он рассказывает, что место, где живет племя, жуткое: болота, соль, пустыня. Жрут эти биндибу семена, жарят мелких птиц, если удается подбить их. А за ящерицами бегут с быстротой страуса. Как увидят, что след кончился, так разрывают палками песок и вытаскивают их. А уж если поймают эму или кенгуру — это праздник. Жилы сохраняют и жуют до тех пор, пока не размягчат, а потом делают из них разные вещи. Вообще-то у них все сделано из дерева и камня. Копья, например, деревянные, а наконечники каменные. Между прочим, каменные орудия мужчины обтачивают зубами...

— Мне б такие зубы,— мечтательно проговорил Левер и потрогал свою челюсть.

— Биндибу пьют, как обезьяны,— продолжал Маккензи,— они становятся, около речки на колени и почти всю голову погружают в воду. Еще одна любопытная деталь. Они изобрели универсальный инструмент: такая похожая на большую горсть штучка из дерева, величиной с полметра на восемь сантиметров — его называют лангуро. Она для них и щит, и нож, и нечто вроде катапульты, чтоб метать копье. Вытесывают они это лангуро из крепкого дерева каменными топорами, вдвоем, и тратят на это неделю. На одном конце крепят деревянный же крюк для копья, на другом, при помощи смолы, припаивают камень, заранее обточенный зубами и имеющий форму ножа. А полируют лангуро подошвами ног.

Жуют листья табака... Между прочим, предводителя у них нет. Живут и не ссорятся.

— Почти как наша научная группа,— заметил француз,

Все помолчали, потом Холмер заговорил опять:

— Как видите, современные древнейшие люди живут все же в Австралии. Это, конечно, ничего не значит, потому что известны теории, будто в Австралию и Америку человек приплыл двадцать тысячелетий назад, но в конце концов, мне кажется, что и сейчас в любой науке, в частности в палеонтологии, хватает белых пятен, Думаю, нас ждет еще немало сенсационных открытий. Почему бы среди них не быть и такому — первый человек появился в Австралии. Что вы скажете, Шмелев?

— В каждой науке есть, конечно, еще белые пятна, да иначе и не может быть. Но есть определенные законы развития человечества, его истории, даже его возникновения, которые общи и незыблемы для всех наук... Мы, советские ученые, не стоим категорически ни на позиции полицентризма, ни на позиции моноцентризма, то есть мы отвергаем безапелляционные установки: или человек возник всюду или на данном квадратном метре. Мы склонны считать, что человек возник в одной области земного шара, но весь вопрос в том, как велика эта область.

Маккензи неожиданно заговорил тихим, даже робким тоном:

— Скажите, Миша, я читал недавно в газетах, что у вас на Южном Урале, где-то около города... города... Златоуст (он смешно произнес это название) найдена неизвестная здесь ранее порода. Ее исследовали калий-аргоновым методом и выяснили, что ей четыре миллиарда триста миллионов лет. Проделали и химический и минералогический анализы и пришли к любопытному выводу: оказывается, эта уральская порода по своему составу сходна со скальными породами острова Мадейра, который находится у северо-западного побережья Африки. Это правда?

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Да просто так,— нахмурив лоб, пробормотал Маккензи. И вдруг заговорил громко и увлеченно,— Если мы находим одинаковые породы в разных местах земли, если мы предполагаем, что когда-то существовал материк Атлантида, потому что этим можем объяснить многие необъяснимые географические тайны, если Тур Хейердал находил на далеких островах доказательства того, что острова эти были, возможно, куда ближе к нам, а Африка отлично склеивается с Южной Америкой, словно их недавно распилили лобзиком, то почему не предположить, что и Австралия была также «подклеена» к Азии?

В конце концов, коль скоро в Азии найден синантроп, один из древнейших наших предков, то почему не предположить, что и первый человек возник там, где когда-то Австралия соединялась с Азией. Где-то через промежуточное звено австралоантроп, возможно, произошел от палиопитека, недаром их челюсти так схожи. А ведь палиопитек найден в Индии.

Разумеется, по Вегенеру, материки разошлись более ста двадцати миллионов лет назад, но ведь многое в этом вопросе можно поставить под сомнение. Возможно, это произошло неизмеримо позже. А может быть, два миллиона лет назад существовали какие-нибудь сухопутные мосты между Индией и Австралией через западные окраины Индонезии, свидетельствующие о их прежней близости? Через эти мосты мог попасть в Австралию австралоантроп. Разумеется, все это гипотезы, но ведь австралоантроп существует, это факт, и уже от него-то никуда не денешься. Что же касается утверждения о том, что человек мог возникнуть лишь в одном месте, я его поддерживаю.

Маккензи посмотрел на своих коллег, желая определить, какое впечатление произвели его слова.

— Скажите, Грегор,— спросил Шмелев,— если синантроп и австралоантроп сходны, а теорию возникновения первого человека в одном месте считать неоспоримой, то тем самым, по-вашему, возникает основание в пользу гипотезы о расхождении азиатского и австралийского материков? Так?

— Так...

— Но, тогда,— продолжал Шмелев,— геологическое строение в месте разрыва материков должно быть сходным.

— Безусловно,— подтвердил Маккензи,— то есть, по всей видимости, могут быть различные отклонения, обрывы.

— Если австралоантропу около двух миллионов лет, то материки должны были разойтись ну два с половиной, максимум три с половиной миллиона лет назад.

— Возможно, возможно,— согласился Маккензи.

— Интересно,— задумчиво проговорил Шмелев,— какие же породы в тех местах Австралии и Азии, которые, можно предполагать, когда-то соединялись?

— Не знаю,— пожал плечами Маккензи,— но можно запросить.

— Господа,— заговорил Холмер,— мне кажется, мы отклонились от темы. В конце концов устанавливать, были ли когда-нибудь Австралия и Азии одним материком, даже в одном ли месте возник первый человек, не наша задача, хотя нас, конечно, это очень интересует. Наша задача в данной экспедиции установить, так сказать, личность австралоантропа, его возраст...

— Да не установить, черт возьми,— вскричал Маккензи,— не установить! Эго уже сделано. А подтвердить официально!

— Чего ты кипятишься? — рассмеялся Левер.— Вот характер. Прямо скажем, не овечий. Ну, спорим, обмениваемся мнениями. Так ведь в спорах рождается истина! И вообще, время позднее — пора на покой.

Ученые распрощались и ушли в свои номера. Только Шмелев еще некоторое время гулял по аллее.