«Девочка, катящая серсо...»

Сколько лет тебе, скажи, Психея?

Псюхэ милая, зачем считать?

Всё равно ты будешь, молодея,

В золотые рощи прилетать.

В этих рощах воздух не прозрачный,

Испарений и туманов полн,

И заливы спят под тучей мрачной

В неподвижности тяжелых волн.

Там пустые, темные квартиры,

Где мерцает беловатый пол,

Или ночи северной Пальмиры,

Иль невиданный, пустынный мол.

У заборов девочки-подружки

Ожидают, выстроившись в ряд,

Или смотрят, позабыв игрушки,

На чужой и недоступный сад.

Там играют в сумерках Шопена.

Тот, кого зовут, еще в мечтах,

Но соперничество и измена

Уж видны в приподнятых глазах.

Там по царским дням в парадной ложе

Восседает Смольный институт,

А со сцены, на туман похожи,

Лебеди волшебные плывут.

Но, сквозь пар и сумрак розовея,

Золотая роща нам видна,

И пути к ней, юная Психея,

Знаешь, молодея, ты одна.

Что это: заумная Флорида?

Сон, приснившийся Анри Руссо? —

Край, куда ведет нас, вместо гида,

Девочка, катящая серсо.

Слишком зыбок профиль пальмы тонкой,

Розоватый воздух слишком тих,

Слишком хрупки эти квартеронки,

Чтобы мы могли поверить в них.

На каком земном меридиане,

Под какой земною широтой

Есть такая легкость очертаний

И такой немыслимый покой?

Знаю, знаю: с каждым днем возможней

Видимого мира передел,

Если контрабанды на таможне

Сам Руссо и тот не разглядел!

Если обруч девочки, с разгона

Выскользнув за грань заумных Анд,

Новым спектром вспыхнул беззаконно

В живописи Ольги Гильдебрандт!

Мазок широкий и небрежный,

Неторопливо-прихотлив,

Грядою гравия прибрежной

Обвел лазоревый залив.

Недоговаривая чаще,

Чем намекая на деталь,

Он сумраком окутал чащи

И нежно отуманил даль.

Потом в углу пустой гостиной

Фигуры тушью проложив,

Промчал по клавишам старинный

Обворожительный мотив.

С ним вместе возникают сразу,

Подобно звукам в тишине,

Свечей огнистые топазы

В лучистом шубертовском сне.

И снова отплываем в даль мы,

В тот край, куда дороги нет,

Где яхты, кактусы и пальмы

Фатально просятся в сонет.

Как легок он и как прозрачен,

В лорнет увиденный мирок!

Как незаметно труд затрачен

На увлекательный урок!..

Мелькают дамы, гейши, дети

В колористическом бреду —

То на бульваре, то в балете,

То в будуаре, то в саду.

Они безмолвны и безлики,

Но их слепой, упорный взгляд —

Как цепкий стебель повилики,

Как белладонны сладкий яд.

Чуть угловатые движенья

Прямых и тонких рук и ног

Таят невинное томленье

И неопознанный порок.

Такого зыбкого каприза,

Таких отроковичьих сцен

Нет ни у Константина Гиза,

Ни у Марии Лорансен.

Возможно ли найти названье

Благословенному вину,

Влекущему воспоминанья

От Альтенберга к Кузмину?

…В осеннем парке ждет карета.

Ждут в море ветра паруса.

Ждет сердце вещее привета

И жадно верит в чудеса.

В плену расплывчатых заметок

Я без конца глядеть готов

На кроткий мир марионеток

И экзотических садов. —

Весь этот край обетованный,

Куда Вожатый нас ведет,

Возник не в тот ли час туманный,

Когда Форель разбила лёд?

Под золотым и синим сводом,

Как будто силясь жизнь отнять,

Огни большого парохода

Глядели долго на меня.

Я отвечал им долгим взглядом

Волненья, горя не тая,

И плыли мы как будто рядом,

Хоть плыли в разные края.

И словно волн и звезд движенье,

Никто не мог остановить

Боль настоящего мгновенья

И горечь будущей любви.

Писать без умолку,

Писать взасос,

Писать, как если б не было начала

Ни в жизни, ни в стихе.

Так с первых дней,

Так с первых строк,

Очнувшись под рекою,

Зеркальным осмосом вникаешь в связи

Вещей, и сумерек, и гулкого вопроса,

И радости бездумного руля.

Словно куски заката,

Или фрагменты плаката —

Алые паруса.

У борта фрегата —

Синяя полоса.

Сонный день вечереет,

Чайка последняя реет.

Солнца следы,

Как обломки слюды,

То широ́ки, то дробны

Грани неба в дымном огне…

И о́тсветам подобны

На твоем полотне.

Остановилась умная Анюта

Среди лилового пустынного уюта.

А на стене белесоватый след

Вещает: тетей много, мамы нет.

Ее уста по-взрослому твердят

Забытых поздравлений ряд,

Но панталончики висят

Благовоспитанно-уныло,

Как парусов далеких тлен

Над этой местностию милой.

И незаполнено лицо Анюты,

Через него чредой безликой,

С прелестной тайною, по-своему великой,

Века проходят и минуты.