Из письма О. Н. Гильдебрандт к М. А. Немировской от 31 января 1979 года (настоящее издание, с. 33).
«Его патетические фразы я тогда же сообщил письмом Ольге Николаевне в Ленинград — ей, начинающей художнице, отзыв знаменитого критика был, разумеется, не безразличен. Память сохранила мне его поэтическую метафору в применении к творчеству О. Гильдебрандт: „белая лебедь“. В устах Эфроса, всегда казавшегося человеком мефистофельской складки, этот пафос был необычен» (Кузьмин Н. Ольга Гильдебрандт // Художники группы «Тринадцать»: (Из истории художественной жизни 1920–1930-х гг.) / Сост., вступ. ст. М. А. Немировской. М., 1986. С. 154).
Интересно, например, свидетельство Э. Голлербаха: «Мне помнится, что Боттичелли был среди тех фотографий с картин Ренессанса, которые висели <…> в кабинете Кузмина (до тех пор, пока их не вытеснили бесчисленные акварели Гильдебрандт). Это очень показательно». (М. А. Кузмин в дневниках Э. Ф. Голлербаха // Михаил Кузмин и русская культура XX века: Тезисы и материалы конференции 15–17 мая 1990 г. Л., 1990. С. 220).
Настоящее издание.
Выставка рисунков 13: Ассоциация художников графиков при Доме печати. М., 1929; 13: Выставка картин. М., 1931. Выставка 1930 года не состоялась из-за раскола в группе, но каталог (Вторая выставка 13. М., 1930) также включает работы О. Гильдебрандт.
Из письма В. А. Милашевского Э. Ф. Голлербаху (1937) // Художники группы «Тринадцать». С. 177.
Милашевский В. О выставке рисунков «13» // Художники группы «Тринадцать». С. 142.
Подробнее о группе «13» рассказывается в воспоминаниях О. Гильдебрандт в настоящем издании и в примечаниях к ним, а также в указанной книге «Художники группы „Тринадцать“».
Настоящее издание.
Настоящее издание.
Подробнее о теме детства у художников «Голубой Розы» см.: Гофман И. Голубая Роза. М., 2000; Коган Д. Сергей Судейкин. М., 1974; Русакова А. Павел Кузнецов. Л., 1977.
Кочетов Н. Художественные выставки // Московский листок. 1907. 14 апреля.
Коган Д. Сергей Судейкин. М., 1974. С. 25.
Русакова А. Павел Кузнецов. Л., 1977. С. 56.
Милашевский В. О. Гильдебрандт// Художники группы «Тринадцать». С. 154.
Здесь и далее: если местонахождение работы не указано, она хранится в собрании Р. Б. Попова (Санкт-Петербург).
Настоящее издание.
Так, в частных собраниях находится ряд фотографий работ О. Н. Гильдебрандт, раскрашенных автором в манере, немного отличной от оригинала. Яркий пример — черно-белый снимок акварели 1930 года «Матрос на прогулке», раскрашенный от руки 8 июля 1951 года (собрание А. Л. Дмитренко; оригинал акварели 1930 года хранится в Государственном Русском музее).
Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб., 1998. С. 71.
Там же.
См. об этом, в частности: Шиндина О. В. Несколько замечаний к проблеме «Вагинов и Гумилёв» // Гумилёв и русский Парнас: Материалы научной конференции 17–19 сентября 1991 года. СПб., 1992. С. 84–91.
Павел Иванович Басманов. 1906–1993: Каталог выставки. СПб, 1996. С. 5.
Богомолов Н. А. Неизданный Кузмин из частного архива // Новое литературное обозрение. 1997. № 24. С. 279.
Имеются в виду художники, входившие в группу «13». — Прим. ред.
Маруся здесь и далее — М. Н. Саламатина, сестра О. Н. Гильдебрандт. — Прим. ред.
В честь мадам Пановой, нашей очаровательной ласточки (фр.).
Юрочка, Юра здесь и далее — Ю. И. Юркун. — Прим. ред.
Мечтой папы (неосуществившейся) была поездка с нами по Рейну. Как одно из самых ранних слов, я помню, звучит это слово «Рейн»…
Старая дама (нем.).
Малютка Лина (нем).
Фройляйн Маруся непременно выйдет замуж за графа, но фройляйн Олли съест даже герцога (нем.).
Этот смешной господин Шраммашкоф (нем.). По всей видимости, имеется в виду упомянутый выше И. Ф. Ромашков. — Прим. Н. П.
Жена профессора Берекирского (нем.).
Какие знакомые у фрау Тамм! (искаж. нем.).
Чепцы (нем.).
Наш господин обязательно станет министром (нем.).
Но Лина, господские дети… (нем.).
Заниматься гимнастикой (нем.).
Костер на Иванов День (нем.).
Букв.: «Мундирчик и бушлатик, сапожки на крючочках» (нем.).
Букв.: «Ласточкины глаза» (нем).
Кружочками (нем.).
Я падаю стеблем надрубленным,
Надрубленным серпом искусственным,
Я не любим моим возлюбленным,
Но не хочу казаться грустным…
(Прим. О. Н. Гильдебрандт).
Я думаю, Гумилёв спрашивал про меня не у Никса, у кого-то другого; я Никса в этот вечер не помню. — Здесь и далее примечания О. Н. Гильдебрандт.
Впрочем, этого я точно не знаю. Где они увидались, не знаю.
Из стихов Курдюмова:
Славянских девушек и рек
Неторопливая краса,
Ленивый на поле разбег,
Тугие — к морю — паруса…
А девушка берет челнок,
К другому берегу пристанет.
Пойдет искать себе ночлег
Под крепкой кровлею резною…
Чураться надо мне весною
Славянских девушек и рек.
Я помню, что я не могла надеть зеленый костюм, и от холода носила синее осеннее пальто и шляпу серую с синим.
Из прочитанных им «старых» стихов мне больше всего понравилось «и закаты в небе пылали, как твои кровавые губы…»[Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «К ***», опубликованного в его посмертном сборнике «Стихотворения» (Пг., 1922).].
Я прочла их в 1918 г. — в сб. «Костер»… А насчет альбома Елены он рассказал позже, в 20-м. Я, конечно, не унижалась спрашивать причины. Он сам довольно много рассказал.
Он, враг немцев, как-то хорошо относился к кронпринцу[Кронпринц — Вильгельм Гогенцоллерн, сын немецкого императора Вильгельма II.]. Как и я. Вероятно, у кронпринца, как у Гумилёва, была какая-то легкая дегенерация.
Вероятно, я имела в виду французскую традицию «королей поэтов».
Когда я стояла в роли пажа на сцене Михайловского театра, в пьесе «Генрих III и его двор» [Пьеса А. Дюма-отца «Генрих III и его двор» в 1918 году шла в Михайловском театре.], в лиловом трико, и слыхала имя Гиза, герцога Лотарингского, я вспоминала… И даже пожалела, когда меня «повысили», и уже в качестве пажа короля (в белом с голубым) становилась первой от публики из девочек за троном короля.
В дали, от зноя помертвелой,
Себе и солнцу буйно рада,
О самой нежной, о самой белой
Звенит немолчная цикада…
Увижу ль пены прибрежной
Серебряное полыханье,
О самой милой, о самой нежной
Поет мое воспоминанье…
[Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Юг» в книге «Костер».]
(Он сказал в 1920 г. на лестнице, при Ане, что эти стихи обо мне.)
Я со смехом вспоминаю теперь, как ходила окруженная своими кавалерами! Вся панель Невского была запружена. Похоже, как в кинокартине «Сестра его дворецкого»[Фильм американского режиссера Фрэнка Борзеджа (1893–1962).] с Диной Дурбин, т. е. человек 11–12. И ведь каждому надо было что-то сказать!
Но веселые воспоминания сменились образом голубого Пьеро из «Маскарада» (худеньким черноволосым мальчиком в жизни), о котором можно сказать стихами Гумилёва «в черных глазах томленье, как у восточных пленниц…»[Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Дева-птица» из книги «Огненный столп» (Пг., 1921).].
Вайю (полинезийское «ветер») — прозвище К. Д. Бальмонта.
Вероятно, сестра Саломея [О. Гильдебрандт приводит несуществующее мужское имя «Саломей» в качестве гипотетической параллели странному женскому имени «Клеомена», образованному от мужского «Клеомен», которое носили несколько спартанских царей.].
Молодой человек из очень богатой купеческой семьи; потом женился.
Познакомилась с ней на английских курсах.
Имеется в виду Ирина Одоевцева, урожденная Ираида (отсюда Рада) Густавовна Гейнике. — Прим. ред.
Сборник «Чужое небо» был у меня дома — собственность В. Чернявского (после я вернула ему). Он играл «Дон Жуана» в домашнем спектакле. — Там были автографы: Никса, Лёвы Каннегисера и других. Меня «тогда» мама в дом Каннегисеров не пускала!
Совершенно случайно на Ленфильме мне одна знакомая принесла письмо (водяные знаки?), сказав, что это письмо Ахматовой к Гумилёву. Я в изумлении увидела знакомый почерк! Подпись «Анна», письмо на «ты», тон — Мадонны. Кроткий-кроткий. Она уговаривала его не возвращаться в СССР, радовалась, что он собирает коллекцию икон (?). Из знакомых было мало напоминаний. Жизнь свою изображала очень печальной. Это был конец 1917 г. (или?..). «Надо бы мне говорить о тебе на языке Серафимов» [Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Канцона первая» из книги «Костер».].
Саша был первый «коллекционер» из моих знакомых. Он подарил мне рисунок Ю. Анненкова с какой-то выставки. Кажется, это была иллюстрация к «Дурной компании» Юркуна, довольно рискованная. Она у меня пропала. Я его много лет не видала. Он был убит на войне.
Как будто, стоял какой-то мольберт с картиной.
Среди моих увлечений (с детства) были балет — Греция — Грузия — русалки и (чтоб не ударяться слишком в стороны) Вагнер. Меня возили на «Нибелунгов». Я потом делала доклад по германской мифологии в гимназии (хвалили!!!). Я не без грусти потом думала о себе и Ане, что она, как Гудруна, отвела Зигфрида от Брунгильды. Никогда я об этом не сказала ни ей, ни ему. Никому.
Актер.
В Академии художеств было собрание. Там «принимали» Лебедев, как будто Левин… Не помню, ведь Академия «перестраивалась».
Козлинский потом неоднократно появлялся в моей жизни и от Гумилёва и от Юры получил «патент на благородство». Да, в этом деятельном и вполне деловом человеке были какие-то рыцарские качества. Он был талантлив, мог, что хотел, но, к сожалению, ограничил свои возможности, работая «за деньги». Он был сын помещика и генерала, до Академии художеств учился в кадетском корпусе. Привык к хорошей жизни и работал крайне легко. Жаль, что не сделал большего при его возможностях.
Я думаю, не будь Козлинского, я бы гораздо трагичней перенесла слухи о судьбе Лёвы Каннегисера [О судьбе Л. Каннегисера см. в наст. изд.] (пытки, смерть), среди «заложников» был и Юра, моя мама волновалась, что могут взять меня… Вероятно, мой телефон не был записан в телефонной книжке Лёвы. Хотя, к концу 18-го г. мамы в Ленинграде не было, поэтому я так «вольно» бегала с Козлинским.
Все письма и В. Чернявского, и Курдюмова пропали.
Из стихов В. Чернявского помню только две строчки (я решила, что он, как человек, подражал Ставрогину):
Мой легкий свет, летящий в метеоре,
Ты камнем ляжешь на моей заре…
Этот подарил мне книгу стихов Кузмина с надписью, в красном переплете. Она пропала.
Сергей Сергеевич Позняков. Помню смешной выкрик Анны Радловой об этом человеке (я случайно услыхала): «Как такой умный человек, как С. С., гоняется за хвостом такой дуры?..» (Конечно, не в Александринке, а в другом театре, где я играла по «совместительству», — 1919 г.)
Еще одна моя невольная победа: бедный Иван Павлович Беюл, который писал мне смешные письма: «Му dear! Сравнивать вас с вашими подружками, это все равно, что сравнивать бриллиант со стекляшками». Он, бедный, заболел и умер. Я хотела пойти на похороны, но его сестра остановила меня, сказав, что он звал меня в предсмертном бреду и родителям неприятно будет меня видеть. Вот чего я не могла предположить! Даже флирта не было!
Я выступала (будучи в школе) в сценах маскарада (2-я картина), а потом на балу (8-я картина) в «барышнях», но тут мне дали на балу заменить Данилову в виде жены английского посла. На высоких каблуках: Данилова была высокая.
Стиль «Трамвая» не допускал «Оленьки». Потом меня называли «Олечкой». Потом он признался, что… Корней Чуковский советовал «Машеньку», как 18-й век! Я сразу поняла, что в «Трамвае» было что-то от истории Гринева и «капитанской дочки».
Неужели он мог свое поведение этих лет называть «любовью»? Все это было тяжело. Я люблю северную весну с ее медленными переходами. Но ведь главное человеческая судьба, а не наша воля. Мне хотелось верить, хотя казалось неправдоподобно. А еще, будто это все и не реально.
Говорили, что когда в трамвае Мовшензон обратился к незнакомому с ним Гумилёву с каким-то вопросом: «Николай Степанович». — Гумилёв сказал кондуктору: «Объясните гражданину то, о чем он спрашивает». Я была потом в хороших отношениях с Мовшензоном. (Как будто его не унизила реплика Гумилёва.)
Моя любовь к тебе не лебедь белый,
У лебедей змеиные головки;
Не серна гор она — у серны,
Как у дьявола, раздвоены копыта…
Я только должна сказать, что ни он, ни я никогда не говорили выспренным или сентиментальным языком. Говорили просто, а потом вдруг переходило в другое.
На аллее около Инженерного замка теперь каштановая аллея.
Статьи в «Аполлоне» очень светские, в них есть что-то английское — они мне всегда нравились и казались абсолютом оценок! Даже лучше, тоже прелестных, критик Кузмина.
А кто бы готовил?
Если бы я пела, я на сцене предпочла бы роль Дездемоны Джульетте. В ее любви к Мавру есть какой-то бред. Джульетта более обыкновенная девочка. Но неужели он хотел быть глупым красавцем, в которого влюбляется умная красавица?
К чему я особенно ревновала, это к стихам к Т. В. Адамович:
Но мне, увы, неведомы слова,
Землетрясенья, громы, водопады,
Чтобы по смерти ты была жива,
Как юноши и девушки Эллады.
[Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Канцоны» (2) в книге «Колчан» (Пг., 1916).]
У меня в детстве были самые похожие вкусы с Кузминым — Эбере (у него «Император», у меня «Уарда»[ «Уарда» (1877), «Император» (1881) — романы Г. М. Эберса.]), Античность, Ренессанс (15-й в.). У Юры — Шерлок Холмс и Америка. Кино американское с приключениями (актриса Грэс Дармонд).
М. В. Ватсон — подруга и, кажется, невеста Надсона. Это была старая, полненькая дама.
Гумилёв как-то поспорил с кем-то, кто (может быть, относительно пайков или другой «реальности») поставил на более видное место, как писателя, кого-то. Он же сказал, что переводчик «Дон Кихота» стоит больше, чем очередной писатель из современной жизни.
Мария Валентиновна «отплатила» (об этом споре о ней она не знала) — уже после расстрела Гумилёва, набросившись с гневом на К. Чуковского: «Это вы, это вы его погубили!» (верно, были плохие слухи о Чуковском).
Сестра М. Долинова.
Мой красавец Леонид — даже во сне он являлся мне Ангелом с темными крыльями, будто ограждая от бед. Он очень хорошо относился к Юре, и это отношение склоняло меня в пользу Юры. Но сам Юра (как пострадавший) не так уж любил Лёву, ведь его могли расстрелять «через десятого» в тюрьме. Говорил: «Шарлотта Кордэ». Великий князь Николай Михайлович восхищался мужеством и геройством Лёвы. Говорила мне Loulou, сестра Лёвы. Они все сидели в тюрьме. Но в 20-м г. были уже дома. Лёва и его отец были очень красивые, Сергей (брат) — средне, но мать и Loulou красотой не отличались. Это трагический дом (где люди говорили весело и меня все любили).
Полное имя — Елизавета.
И. Одоевцева была всегда со мной очень любезна, он с ней — «никакой».
Стихи «У цыган» [Стихотворение Н. Гумилёва «У цыган» вошло в книгу «Огненный столп» (Пг., 1921).] одни из первых в ту зиму, — начало 20-го г.
Я никогда не «пускала» Гумилёва к себе домой. Также в театр, за кулисы, он ко мне не приходил. Я как-то отмежевалась душой от театра и видела в нем «формальную» службу.
Конечно, не все всегда было так тихо и мирно. Изредка я чего-то хотела и требовала (пустяков), и лицо у него хмурилось. Но всегда «расхмуривалось» (милый!), а я никогда не спускала (мерзавка).
Я думаю, ему чуть ли не «экзотикой» казалась моя правдивость. Женщины всегда любят носить маску. Я бы «сумела», конечно, наговорить все, что угодно, но мне это было скучно! Я говорила и то, что не в «моем» стиле.
Я думаю, надо было «уберечь» от очень опасного Дон Жуана — интересного, хотя рябого, Тихонова.
Весной 20-го г. Гумилёв познакомил меня с Кузминым и Юрой. — На Спасской площади (еще зимний вид города). Потом Юра рассказал (или дал прочитать в дневнике): «Как странно, мне стала нравиться жена Гумилёва. Мне она раньше никогда не нравилась». Страннее всего, что такой приметчивый Кузмин не заметил разницы между мной и Аней.
Я не была тщеславна за себя — никогда! Но у меня было желание, чтоб мой избранник был «во главе».
Позже, уже после смерти и Блока, и Гумилёва, я в дневнике Блока прочла несколько грустную фразу Блока об этом событии! [См.: Блок А. Записные книжки. М., 1965. С. 504.] Увы! и спустя годы, у меня было немного злорадное чувство… Гумилёв не был способен по характеру — на интриги… но… мне это было скорее приятно. (Безобразно, конечно, веселиться из-за грусти Блока. Но Гумилёв был «свое».)
В мемуарах Милашевского [Имеются в виду неопубликованные воспоминания Милашевского «Один год моей жизни».] рассказ, как Кузмин странно прыгал перед Блоком! Правда, какое-то странное движение у Кузмина было (я заметила — Милашевского я тогда не знала). Я подумала, что он очень растроган речью Блока или что-то по другому поводу, но вывод Милашевского — «Пушкин и Жуковский» — не имел никакого смысла. Кузмин признавал Блока, но не любил, а тем более не превозносил.
Вспомнила, как на Черном море во время качки и всеобщих скандалов я бодро бегала по палубе и заходила в кают-компанию нюхать букет тубероз. Капитан похвалил меня: «Старый морской волк!»
В дневнике (мемуарах) Одоевцевой — знакомство с Белым у Гумилёва. Она, Оцуп и Рождественский (?) читали свои стихи Белому [См.: Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1989. С. 83–88.]. Одно время, но другой день недели.
У Мгебровых я взорвалась. Чекан, Виктория, которая знала Аню давно (Гумилёв отошел куда-то, был народ), полюбовалась на нее и сказала: «Ваш муж, наверное, вас на руках носит?» — Аня: «Хи-хи…» Интересно, если б Чекан сказала это при нем, как бы он вывернулся?..
Это тот самый мальчик, который был потом убит, и Чекан на его похоронах рыдала артистически: «Мой маленький коммунар!» Этот мальчик похоронен на Марсовом поле, и над его могилой читают лекции пионерам.
Спустя несколько лет, у Фромана, ко мне подошла О. Форш и сказала, что записала в своем дневнике такое мое описание: «Стройная девушка в белом платье, в большой шляпе, с зеленоватыми глазами, а рядом — Рада Одоевцева, как рыжая лисица».
Очень мило — такая Диана с лисицей на поводке?
Другая писательница, Л. Чарская, которую я обожала в детстве и с которой я теперь часто «халтурила», хотела писать обо мне детский роман и глаза видала, как «лиловатые» (?).
Одоевцева описывает себя в большой летней шляпе с цветами в руках. Я не помню ее в таком виде. Я с детства таскала цветы и прутики зимой и кланялась лошадям. Поклоны она ввела в стихи, а цветочки приписала себе в мемуарах. Эти цветы возмущали Юру, который говорил: «Бросьте рвать — я вам куплю», — но ведь вся радость была в том, чтобы рвать самой!
Мы с Любошем часто говорили о литературе. Он был начитанный и остроумный. Помню, на какой-то халтуре, стоя за кулисами перед выходом, он шугнул: «Отойдите, сатана. Я не могу слышать эти ваши свирельные взвизги!».
Сейчас могила Любоша близко от А. Блока, на Литературных мостках. (Его сын — архитектор.) Выглядит почтенно, куда лучше заброшенной могилы Кузмина и… несуществующей могилы Гумилёва.
Юра, не зная близко Ахматову в быту, точно так объяснял ее сущность и поведение. Но Юру злила ее неблагодарность к Кузмину, написавшему к ее сборнику такое замечательное предисловие [М. Кузмин написал предисловие к первому сборнику стихотворений А. Ахматовой «Вечер» (Пб., 1912). Ср. отзыв Ахматовой о Кузмине в дневниках П. Лукницкого (Наше наследие. 1988. № 6. С. 69).]. Она Кузмина не только не любила, но как-то почти ненавидела, хотя была очень любезна.
Картина «Отплытье на остров Цитеру» принадлежит кисти французского художника Антуана Ватто (1684–1721). Возможно, речь идет о копии или вариации на тему, выполненной С. Судейкиным. — Прим. ред.
Я не совсем понимаю, что могло у Гумилёва вызвать образ Гондлы. Кроме его очень некрасивого лица (к которому я привыкла быстро, и оно мне нравилось), у него была стройная фигура, как сосна, — гладкая кожа и прямо стерильная чистота. А ведь «Гондла» появился при мне! В 16-м году!.. Что его мучило?.. У меня с ним связан, скорее, образ птицы, чем зверя. Большой птицы. Он был легкий.
А я «гремела»:
Она войдет в твою палатку, Авраам —
Открылась Библия на пагубных словах…
…В столице северной свирепствовал январь,
Погонщик яростный бушующих ветров…
И я, как некогда бездомная Агарь…
(Конечно, не помню!)
Вот, как и я!.. То-то он вписал ей в альбом и те стихи, что он сочинил для меня! Вероятно, новых не хватало — для ее полного обольщения. Об ее «особой» красоте он, конечно, не смел мне и заикнуться (даже если она и была очень красивой).
Об «английской» любви вообще не говорил; только рассказывал, что в чопорном Лондоне целуются гораздо чаще, чем в бойком Париже.
«Ты дышишь солнцем» [Цитата из стихотворения А. Ахматовой «Не будем пить из одного стакана…» из книги «Четки».] (Ахматова).
Он, чем дальше, тем чаще, говорил о разводе с Аней и женитьбе. Об Ане — он понял, конечно! ее глупость, — и даже ненормальность. Но ведь и я была в житейском смысле глупа! Может быть, ему хотелось бы более серьезную девушку? Хотела ли я этой женитьбы? Скорее, нет. Ведь жизнь бы усложнилась. Остыл бы он ко мне, как к Ане? Это главное. И потом, развод с Ахматовой — сенсация!! А с Аней?!
После его смерти Аня говорила мне (не раз), что он говорил с ней о разводе. Но не представляю себе, в какой форме он мог это делать. Я не могла ее расспрашивать. Мне казались всякие разговоры о прошлом изменой Юре.
Никс Бальмонт (по словам Ани) был очень недоволен ее замужеству с Гумилёвым. Он потом уехал в Москву. Не пожелал ехать с отцом за границу. Умер в 1926 г., когда я лежала в Боткинских бараках, у меня была скарлатина. Помню, Юра мне рассказал.
Странно было ведь сравнивать красавца и пошляка Bel-Ami — с ним, а активную, бойкую француженку Клотильду — сверхреальное существо — со мной.
То же самое я спросила позже у Юры. И тот ответил: «С Бодлером?..» Относительно Ани Гумилёв ответил: «Эдгар По, „Аннабель Ли“».
Смею ли я угадать какие-то свои черты из «Девы-птицы» [ «Дева-птица» из книги Н. Гумилёва «Огненный столп».], хотя это было после меня и птица была с бледным лицом и черными глазами. Но я будто слышу себя: «Но всего мне жальче, хоть и всего дороже…» Нет, это, наверное, — моя печальная фантазия…
(Разве у него было впечатление, что я — язычница?) Я думала, что он и жениться если хочет на мне по обряду, потому что знает, что я верующая, и если я дам клятву перед алтарем, то буду «держаться». Но, помимо прочего, я очень боялась, что мне тогда не избежать ребенка, — да непременно бы сделал это, — ведь я его знала… Мне только хотелось быть любящей старшей сестрой для Лёвы, которого мне было как-то жалко. Он мог сдержать меня от многого.
Т. е. Лозинский поздравил со стихотворением как с «именинами».
В противовес моей «балетной» бабушке, матери мамы, нравственной, как игуменья, моя «дворянская» бабушка, мать папы, говорят, была легкомысленной, и ей приписывали роман с каким-то кн. Голицыным; эти слухи в свое время распространяла мать Никса Бальмонта и Ани Гумилёвой, Лариса Михайловна, которой в свою очередь приписывали увлечение моим папой.
Сошлись знаменитый поэт Гумилёв
И юный грузин Мандельштам.
Зачем Гумилёв головою поник?
Чем мог Мандельштам досадить?
Он в спальню к красавице тайно проник,
Чтоб вымолвить слово «любить»
[Неточная цитата из «Баллады о дуэли» Г. Иванова.].
Одоевцева приводит конец [См.: Одоевцева И. На берегах Невы. С. 144.], который я забыла; причину не приводит, потому что она не хотела, верно, писать обо мне в связи с Гумилёвым.
Все это на совести Мандельштама.
А слова Гумилёва — точные.
Разговор о черной магии мог быть и в другой день. Почему-то бедный цыпленок вызвал у меня ужас! А причем тут внешний вид? Искусства? или смерти?
Он говорил мне об императоре Лияссо. Лияссо похож (я видела потом) на темнокожего юного Блока. Он был давно убит.
Я вспомнила, что не пошла слушать «Гондлу» и стихи 16-го г. по разным причинам (и, может быть, это испортило и мою, и его жизнь), но, среди прочего, у меня не было нового платья (в светло-синем уже ему показывалась). — Я как-то сказала. У него было самое искреннее удивление на лице: «Неужели вы могли подумать, что я смотрел на ваше платье, когда вижу вас?» Вопрос был такой искренний, как будто он видел меня в лучах!..
Я никогда не говорила (что хвалю в себе) ничего вредного для Ани; я держала в секрете ее секреты. Ей многое могло бы повредить. Но коварная подружка сочиняла про меня некоторые вещи навыворот; думаю, Гумилёв не верил ей, когда я объясняла. (Но это пустяки.)
Я думаю, он чего-то не сказал, как джентльмен. То же самое скажу про Юру, очень тактичного в разговорах о Гумилёве.
Вспоминаю, Гумилёв предлагал мне пойти с ним на панихиду по Лермонтову (?). Я не могла — он тогда взял Одоевцеву. В ее мемуарах — очень молитвенное настроение Гумилёва [См.: Одоевцева И. На берегах Невы. С. 106–108.].
Он мне сказал, что нужны были деньги для Бежецка, и он продал картину. Потом заменит ее в этой раме.
Это было похоже на сцену из «Красной лилии» [Роман А. Франса (1894).], которую я читала потом. «Только не этот! Только не этот!».
Это я говорю теперь. Тогда мне в голову бы не пришло, что можно меня бить.
Разве можно было поверить, что веселая встреча в мае 1916 г. да окончится таким бесстыдным разрывом в эту новогоднюю ночь? Что меня можно будет увести, как глупую сучку, как женщину, бросающую свой народ, свой полк, свою веру?..
Кузмин (потом я узнала) уговаривал Юру: «Что вы делаете!!» Он жалел меня. «Она хорошая молодая девушка. Это вам не Надина Ауслендер, не Татьяна Шенфельдт. Она собирается выходить за Гумилёва». «Она его не любит» (?..). «Вы же не можете на ней жениться. Что вы делаете?»
А я… выпустила из рук — на волю ко всем четырем ветрам — на охоту за другими девушками, на тюрьму, на смерть — своего Гумилёва.
Конечно, в моем «побеге» было и что-то веселое, и легкое. И увлечение Юрочкой. Вначале я не так понимала — чем все это может кончиться?..
Вероятно, ужас был у меня только после того, как я увидела лицо Гумилёва.
Тут было не до стихов, не до ревности или кокетства. Как будто я была виновна в физической жестокости, когда безжалостно избивали негров. Я не понимаю, как это могло случиться.
У Одоевцевой какие-то другие слова и у Кузмина (не те, слащавые), — и не «женщина» — он не читал моралей.
Тут я видела — прямо у ног между нами, так близко — бездонную щель, непроходимую черту… Ведь я не могла сказать: «Коля, я никогда не смеюсь над вами. Я была рада, что задели Одоевцеву». Он бы сказал: — «Дорогая, здесь не место. Идем ко мне»… Но для этого был конец.
Большей глупости нельзя было и придумать! Я не видела никакой разницы с собою.
Его мать не верила в расстрел, и мне говорили, что она думала, что он скрылся на Мадагаскаре. Я вспоминала… через 7 лет, а уже после войны разглядывала план и гравюры — виды Мадагаскара.
Петр Сторицын, сплетник.
54 года назад, а я помню, как живое почти, и больно, и очень стыдно.
В жизни все так течет, и многое «отбрасывается» из чувств и почти забывается в своем течении… но, сколько ни живи, остается во мне какая-то подземная, подводная память — и неистребимая верность (у меня, неверной!) памяти этого, неверного, человека.
Значит, выходит, я виновата в этой трагедии?.. Еще сказала: «Вы бы уехали за границу, как Ходасевич с Берберовой, и ты могла в Париже стать m-me Рекамье, как ты мечтала». (Я не думаю, что он мог бы поступить, как Ходасевич, бросить детей. И разве могла бы я?.. пожалуй, нет.)
Я не думала о разводе, не делала ничего, будто и не хотела. Я всегда полагалась на судьбу. А нужна была мне любовь (и стихи), а не брак с «готовкой».
Я не была (думаю теперь) совсем такой, какой была ему нужна для брака, и даже такая в «то время». Многого я не собиралась менять в себе. И, правда, нужна была с его стороны только любовь ко мне, если он собирался разводиться и жениться.
А иногда я думала, что он страдал от самолюбия! А отчасти был рад «освободиться». Влюбляйся в кого хочешь. Ведь у него был какой-то долг передо мной. Аня его не стесняла больше.
И Аня, и Леночка умерли во время блокады. У Лёвы я не спросила ничего о них обеих.
Фанты (фр.).
Задумчивая принцесса (фр.).
Записано М. В. Толмачевым.
Ад (итал.).
Зачеркнуто.
«Женщина моих грез» (1944) — «трофейный» немецкий фильм Георга Якоби с Марикой Рокк (Рёкк), любимой актрисой Гитлера, в главной роли; в советском прокате — «Девушка моей мечты». — Прим. Н. П.
При составлении комментариев к указателю преимущество отдавалось лицам, связанным с О. Н. Гильдебрандт или ее близкими. В отношении более известных фигур пояснения даны в случаях, когда этого требует контекст. Имена Николая Степановича Гумилёва (1886–1921), Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) и Юрия Ивановича Юркуна (1895–1938) в указатель не включены как встречающиеся постоянно. Не вошли в указатель также имена авторов вступительных статей и примечаний. — Прим. Н. П.
Драма П. Кальдерона «Стойкий принц» была поставлена в Петрограде в Александрийском театре в 1915 году (реж. В. Э. Мейерхольд, художник А. Я. Головин).
Возможно, Христофор Аладжалов, отец театрального художника М. X. Аладжалова.
Комета — предположительно актриса и певица Е. С. Сандунова, жена актера С. Н. Сандунова, с которым они позже разошлись.
Речь идет об эпизоде из повести Лидии Чарской «Люда Влассовская» (1906), где героиня встречает императора.
«Цепи» (1888) — пьеса А. И. Южина-Сумбатова.
«Сельская честь» («Cavalleria rusticana», 1890) — опера П. Масканьи, либретто Дж. Тарджони-Тоццетти и Г. Менаши. В России была поставлена на итальянском языке в 1891 году в Москве, затем — на русском — в 1893-м, в Мариинском театре (пер. М. Иванова). Опера входила в репертуар Мариинского театра до 1905 года.
«Собака садовника» (El perro del hortelano, 1618) — комедия Лопе де Веги в переводе Н. Пятницкого («Отечественные записки», 1851–1854), более известная в переводе М. Лозинского (1938) как «Собака на сене».
Очевидно, здесь и далее идет речь о братьях Г. В. Пановой.
Вероятно, имеется в виду Петербургское общество камерной музыки (1872–1915).
«Западный Театр» (СПб., 1906), сборник переводов Н. Ф. Арбенина.
Е. Н. Шадрина.
И. Саламатин, муж сестры О. Н. Гильдебрандт.
С. М. Волконский.
Союз драматических и музыкальных писателей был основан в 1903 году в Санкт-Петербурге (среди инициаторов его создания — Н. Ф. Арбенин, В. В. Билибин, Г. Г. Ге, В. О. Трахтенберг и др.). Целью его деятельности была охрана авторских прав драматургов и композиторов. В 1920-е годы был переименован в Петроградское (Ленинградское) общество драматических писателей и композиторов.
Катюша Маслова — главная героиня романа Л. Н. Толстого «Воскресение» (1899).
Подробнее об этом эпизоде в жизни К. Д. Бальмонта см.: Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. М., 1997.
Речь идет о конфликте, возникшем осенью 1904 года между Арбениным и драматургом Г. Г. Ге по поводу переделки для сцены романа Л. Н. Толстого «Воскресение». Арбенин привлек Ге к судебной ответственности за клевету (об этом см., например: Московский листок. 1904. 31 октября).
См. прим. 10.
«Убежище для престарелых театральных деятелей» (современный Дом ветеранов сцены Всероссийского театрального общества им. М. Г. Савиной (СПб., Петровский пр., 13) основано М. Г. Савиной в 1896 году. По завещанию М. Г. Савиной она была похоронена в ограде парка, возле «Савинского» корпуса; позднее рядом с ней был похоронен и ее муж А. Е. Молчанов.
Dorpat — Дерпт, немецкое название города Юрьев (теперь — Тарту).
Эмбах — река в Эстонии (эстонское название — Эмайыги).
См. прим. 19.
Ср. в дневнике М. А. Кузмина: «Тогда многие делали зароки до окончания войны. Как Лина Ив<ановна> до сих пор не ест сигов» (Кузмин М. Дневник 1934 года. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. С. 55).
Линца Тамм — дочь К. И. Тамма, брата Лины Ивановны. По всей видимости, «внучка Людочка» — ее дочь, так как у Л. И. Тамм не было детей.
Ю. И. Юркун был арестован в 1938 году.
«Индийская гробница» (1921) — фильм Дж. Мэя, где Фейдт снялся в роли князя Эшнапура.
См. в письме О. Н. Гильдебрандт Ю. И. Юркуну: «Огромное зло сделала нам всем Линца. Она мучила Лину Ивановну, оскорбляла маму, била своего чудного кроткого ребенка, изводила меня. А после обокрала нас, уничтожила все в квартире, сделала невозможным мое возвращение в Ленинград» (наст. изд.).
Возможно, имеется в виду стихотворение А. Кольцова «Песня» («Говорил мне друг, прощаючись…», 1839), последняя строфа которого начинается строкой «Ну, Господь с тобой, мой милый друг».
«Каширская старина» (1872) — пьеса Д. В. Аверкиева.
Анна Ивановна Бекенская — соседка О. Н. Гильдебрандт.
Е. Н. Шадрина.
См. письмо Ю. И. Юркуну 1946 года (наст. изд.).
Перикола — кошка О. Н. Гильдебрандт.
«Трагедия любви» («Tragödie der Liebe», 1923) — немецкий фильм режиссера Дж. Мэя; в ролях: М. Дитрих, Э. Яннингс, М. Мэй.
«Тринадцать» (1927–1932) — группа художников-графиков, названная по первоначальному числу участников. Ядро группы составили Н. Кузьмин, В. Милашевский, Д. Даран и С. Расторгуев; позднее к ним присоединились Л. Зевин, Над. Кашина, Нина Кашина (Н. Памятных), Т. Лебедева (Маврина), М. Недбайло, Б. Рыбченков, а также саратовский художник В. Юстицкий и ленинградцы О. Гильдебрандт и Ю. Юркун. Группа подготовила три выставки (февраль 1929, весна 1930 (не была открыта из-за конфликта среди участников), весна 1931). В целом творческая платформа основывалась на стремлении уйти от канонов академического рисования к непосредственности выразительного наброска, от композиционной заданности к утонченной свободе передачи образа. Подробнее см. во вступительной статье Н. Плунгян к настоящей книге.
Анри де Марсе — один из героев цикла О. де Бальзака «История Тринадцати» (1834).
Согласно комментарию М. А. Немировской, местонахождение картины «Сухарева башня» («Утро на Садовой») неизвестно. Первоначальный эскиз хранился у дочери художника.
Даран жил в те годы в Гагаринском переулке (ныне улица Рылеева).
«Но мы, безумные Ансельмы, — / Фантасты и секретари!» — заключительные строки стихотворения М. Кузмина «Прогулка (Картина С. Судейкина)» («Оставлен мирный переулок…», 1912), посвященного С. Судейкину. Ансельм — герой повести Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок».
Имеются в виду иллюстрации Т. Мавриной к сказке А. С. Пушкина «Руслан и Людмила», изданные в 1960 году.
О собрании икон Н. В. Кузьмина и Т. А. Мавриной см.: Маврина Т. А. Наша коллекция // Памятники культуры. Новые открытия. Л., 1980. С. 391–408.
Ср. у В. Ф. Ходасевича в очерке «Диск» (1937): «…художник Милашевский, обладавший классическими гусарскими штанами, не менее знаменитыми, чем „пясты“, и столь же гусарским успехом у прекрасного пола…» (цит. по: Ходасевич В. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 420). О. Гильдебрандт, возможно, была знакома с этим очерком Ходасевича по его книге «Литературные статьи и воспоминания» (Нью-Йорк, 1954). Другие высказывания Ходасевича о Милашевском неизвестны.
Холомки — бывшая усадьба князя А. Г. Гагарина, расположенная в 17 километрах к юго-востоку от Порхова Псковской области. В 1920–1921 годах в Холомках и соседнем с ним имении Бельское Устье была организована художественная колония, для поддержания голодающей в Петрограде творческой интеллигенции. В Холомках жили и работали К. И. Чуковский, Е. И. Замятин, В. Ф. Ходасевич, Г. С. Верейский, М. М. Зощенко, М. Л. Слонимский и другие писатели и художники.
«Dichtung und Wahrheit» («Поэзия и правда») — автобиография И. В. Гёте, содержащая историю детства и юности поэта.
Имеется в виду Н. Пиросманишвили.
Повесть Ю. И. Юркуна «Дурная компания» была издана с рисунками Ю. П. Анненкова в Петрограде в 1917 году.
«Der Querschnitt» — иллюстрированный художественно-литературный журнал, выходивший в Германии в 1924–1933 годах.
Премьера «Маскарада» по пьесе М. Ю. Лермонтова состоялась на сцене Александринского театра 25 февраля 1917 года.
В. Э. Мейерхольд инсценировал легенду Л. Н. Толстого «Петр Хлебник» на сцене Александринского театра в 1918 году.
Спектакль «Горе уму» по пьесе А. С. Грибоедова «Горе от ума» в Театре В. Э. Мейерхольда был поставлен в 1928 году.
См. комм. 1 к тексту «Немного о себе» (наст. изд.).
Имеются в виду героини пьес популярного в конце XIX века немецкого драматурга Германа Зудермана (1857–1928). В середине 1890-х годов в антрепризе К. Н. Незлобина В. Ф. Комиссаржевская играла роли в двух пьесах Зудермана: Рози («Бой бабочек») и Клерхен («Гибель Содома»).
«Сестра Беатриса» М. Метерлинка была поставлена В. Э. Мейерхольдом на сцене Петербургского Театра Комиссаржевской в 1906 году. В. Ф. Комиссаржевская исполняла роль Беатрисы.
Доктор Дапертутто — литературный псевдоним В. Э. Мейерхольда в период его работы в петербургских императорских театрах (1908–1917). Заимствован у Э. Т. А. Гофмана.
Вскоре после ареста В. Э. Мейерхольда З. Н. Райх была убита в своей московской квартире в Брюсовом переулке. Она скончалась 20 июня 1939 года от многочисленных ножевых ранений; тайна ее смерти остается до сих пор окончательно невыясненной.
Имеется в виду Виктория Александровна Швейцер.
Дом номер 10 по Саперному переулку был построен в 1839–1840 годах архитектором А. П. Гемилианом, в 1900–1901 годах перестроен (с надстройкой трех верхних этажей) по проекту А. Н. Веретенникова и приобрел свой нынешний вид. Семья Каннегисеров, согласно воспоминаниям Нины Николаевны Каннегисер (1909–1982), двоюродной сестры Леонида, жила «в соединенных сквозным переходом квартирах 4 и 5» (рукопись в собрании М. С. Лесмана). В 1904–1905 годах в этом доме, владельцем которого был Н. А. Тиран, размешалась редакция журналов «Новый путь» и «Вопросы жизни».
Имеются в виду: Елена Арнольдовна Левенстерн — преподаватель по классу рояля — и ее сестра Зельма Арнольдовна Левенстерн — заведующая в Школе драмы и музыки Н. И. Кранца и В. В. Покровского, помещавшейся в 1912–1913 годах в доме на углу Литейного пр. и Симеоновской ул. (№ 45/8), с 1914 года — владелицы частной музыкальной студии, до 1916 года располагавшейся по тому же адресу.
«Ярым поклонником Блока» назван В. С. Чернявский и в воспоминаниях Рюрика Ивнева (см. его «Избранное» [М., 1988. С. 308]). Блок, между прочим, участвовал в составленном Чернявским (совместно с М. А. Долиновым) сборнике «Зеленый цветок» (П., 1915), объединившем, как и изданный ранее при участии Чернявского сборник «Шестой гимназии ее ученики» (СПб., 1912), в основном бывших воспитанников петербургской 6-й гимназии (стихотворения некоторых участников «Зеленого цветка» см. также в издававшемся учениками 6-й гимназии в 1911–1914 годах «на правах рукописи» журнале «Северное сияние», который с 1913 года редактировался И. Оксеновым).
По нашему предположению, речь идет о домашней постановке «Балаганчика» А. А. Блока (1906), осуществленной в конце 1910 года и позднее описанной одним из ее участников, Вас. В. Гиппиусом, в его воспоминаниях о Блоке (впервые опубл.: Ленинград. 1941. № 3. С. 18–20). Несмотря на то, что 14-летний Леонид Каннегисер не имел непосредственного отношения к этой постановке, разыгранной его старшими друзьями в доме, где творческий (и, в частности, театральный) дух культивировался его отцом (см. письмо И. С. Каннегисера к М. Г. Савиной от 24 февраля 1910 г.: РГАЛИ. Ф. 853. Оп. 2. Ед. хр. 627), понятно, что по цензурным условиям 1941 года всякое упоминание о семье Каннегисеров было невозможно. Рассказывая о своей встрече с А. Блоком у С. Городецкого «в конце зимы 1910 г.» [судя по письмам Городецкого Блоку (Лит. наследство. Т. 92. Кн. 2. С. 50–51), встреча произошла в первые дни 1911 г.], Гиппиус ограничивается в тексте воспоминаний глухим намеком на реальные обстоятельства постановки: «Незадолго до этого в одном семействе был домашний маскарад, на котором представлен был „Балаганчик“. Постановка была задумана без сцены, среди публики, собрание мистиков происходило в углу у камина, а наверху камина сидел Пьеро; затем актеры выходили на середину комнаты, окруженные кольцом зрителей. Я рассказал Блоку об этом вечере, сказал, что пригласить его мы не решились, хотя и очень хотели. Блок был очень заинтересован и расспрашивал об исполнителях. Я сказал, что среди нас, дилетантов, выделялся один. Я имел в виду исполнителя роли Пьеро В. С. Чернявского» [пит. по: Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.; Л., 1966. С. 333–334, выделено нами; при перепечатке воспоминаний В. В. Гиппиуса в сб. «А. Блок в воспоминаниях современников» (М., 1980. Т. 2. С. 76–85) комментатор — В. Н. Орлов — указывал, что «сведениями об этом представлении не располагает» (Там же. С. 434)]. С Чернявским, как и с другими близкими Каннегисеру людьми и, возможно, также участниками домашней постановки «Балаганчика» — А. К. Врангелем, М. А. Струве — В. В. Гиппиус был знаком и/или дружен с гимназических лет: все они были сверстниками и выпускниками петербургской 6-й гимназии (В. В. Гиппиус закончил ее годом раньше остальных — в 1908-м, несмотря на то, что В. С. Чернявский был годом старше его). Упоминаемый далее мемуаристкой в качестве одного из участников К. Ю. Ляндау — выпускник Тенишевского училища — также принадлежал к этому дружескому кругу и к поэтической группе, состав которой лишь отчасти отражен в подготовленном им (совместно с Е. Г. Лисенковым) «Альманахе Муз» (Пг., 1916). Заметим, что никто из них, кроме Чернявского, — по тем же, что и Каннегисеры, причинам — не мог быть упомянут автором в советском печатном тексте 1941 года.
См. комм. 82.
«Одноактная пьеса в стихах» Н. Гумилёва «Дон Жуан в Египте» впервые опубликована в составе его кн. «Чужое небо» (СПб., 1912).
Сергей Иоакимович Каннегисер.
Елизавета Иоакимовна Каннегисер.
В 1916–1919 годах О. Н. Гильдебрандт училась в Императорском (позднее Государственном) театральном училище (Школе русской драмы) в Петрограде, в 1919–1923 годах играла в труппе Александринского театра.
В 1919 году В. С. Чернявский играл также в пьесе Н. Гумилёва «Дерево превращений» (роль Змеи-Судьи), поставленной К. К. Тверским в первой театральной Студии при Петроградском ТЕО (премьера 6 февраля 1919 года).
Речь, по-видимому, идет о записях на магнитофонной пленке, хранившихся в архиве радио. В годы войны из-за крайнего дефицита пленки старые записи были размагничены и пленка вновь использовалась в работе (см.: Шилов Л. Голоса, зазвучавшие вновь. М., 1987. С. 104).
По-видимому, ошибка памяти мемуаристки — дочери Ариадны у К. Д. Бальмонта не было.
Ср. в «Нездешнем вечере» М. Цветаевой: «Лёня для меня слишком хрупок, нежен … цветок». Ср. также запись, сделанную Цветаевой, вероятно, после получения известия об убийстве М. С. Урицкого, 1 или 2 сентября 1918 года: «Леонид К<аннегисер>! Изнеженный женственный 19-ти летний юноша — эстет, поэт, пушкинианец, томные позы, миндалевидные почти>» (Цветаева М. Выписки из прежней записной книжки, верой и правдой служившей мне с 1-го июня 1918 по 14-е февраля 1919 г. / Публ. Л. Мнухина // Марина Цветаева. Статьи и тексты. Wien, 1992. С. 235).
В Библиотеке Эрмитажа О. Н. Гильдебрандт работала в начале 1950-х.
Имеется в виду цикл «Стихи о Франциске», написанный в марте 1915 года и впервые опубликованный в журнале «Русская мысль» (1915. Кн. VIII).
Мать Ю. И. Юркуна — В. К. Амброзевич.
Известные нам документы не противоречат утверждению И. Ф. Мартынова, называющего Л. И. Каннегисера «выходцем из ассимилированной семьи» (Вестник РХД. 1990. № 159. С. 208). Так, его метрическое свидетельство, выданное Петербургским общественным раввином 3 января 1899 года, гласит: «Дано сие в том, что у Потомственного дворянина Титулярного Советника и Инженера Путей Сообщения Иоакима Каннегисера от законной его жены Розы Львовны родился сын пятнадцатого марта тысяча восемьсот девяносто шестого года, которому, согласно законам Еврейской религии, наречено имя: Леонид; — в метрической книге на записку родившихся мужского пола из купцов за 1896 г. значится записанным под № 13 с примечанием, что обрезание не было учинено» (ЦГА СПб., ф. 3121, оп. 2, ед. хр. 1870, л. 5; аналогичное примечание содержит метрика Сергея Каннегисера: РГИА СПб., ф. 14, оп. 3, ед. хр. 59 257, л. 6). Каких-либо свидетельств о крещении Л. Каннегисера не обнаружено; в студенческом деле его вероисповедание обозначено как иудейское (ЦГА СПб., ф. 3121, оп. 2, ед. хр. 1870; ср. также описание панихиды по Сергею в тексте воспоминаний О. Н. Гильдебрандт). Вывод И. Ф. Мартынова (Вестник РХД. 1990. № 159. С. 208) об «убежденном христианстве» Каннегисера (неоправданно абсолютизированный B. Г. Бондаренко, причислившим Каннегисера к «православным христианам» [День. 1992. № 1. С. 7]) не находит, таким образом, документальных подтверждений. Ср. в связи с этим позднее свидетельство О. Н. Гильдебрандт о Каннегисере («Хотел креститься и жениться на мне» [дневниковая запись 2 октября 1945 года. — ЦГАЛИ, ед. хр. 11, л. 10 об.; речь идет о 1915 годе]) и его стихотворение «Еврейское венчание» (1916). Известно в то же время об участии И. С. Каннегисера — отца Леонида — в деятельности Петербургской еврейской общины (см. воспоминания C. М. Дубнова «Книга жизни» [Рига, 1935. Т. 2. С. 267]).
Ср. запись в дневнике О. Н. Гильдебрандт, сделанную 2 октября 1945 года: «Сентябрь! Месяц Лёнички!.. Леонида!.. 30 лет назад… да, ведь это был 15 год. Черные глаза, матовая кожа, родинка на щеке… Дождь… Черный вечер… Запах прелых листьев… Почти танго на извозчике… запах духов, табака и кожи. Горячие руки, горячие губы. Горячие слова <…>» (ЦГАЛИ, ед. хр. 11, л. 10 об.).
Ю. И. Юркун жил в доме на углу Потемкинской и Кирочной улиц; ср. название сборника его рассказов 1916 года: «Рассказы, написанные на Кирочной улице, в доме под № 48».
О. Н. Гильдебрандт, согласно ее мемуарной заметке «Юркун» (наст. изд.), познакомилась с Ю. И. Юркуном в конце 1920 года. См. также январские записи в Дневнике М. А. Кузмина 1921 года, опубликованные Н. А. Богомоловым и С. В. Шумихиным (Минувшее: Исторический альманах. Вып. 12. Paris, 1991. С. 435, 437).
В Сосновке, одном из бывших петербургских пригородов, помещается Политехнический институт. Ср. в воспоминаниях Г. В. Адамовича: «Как-то, чуть ли не в первый месяц нашей дружбы, я вечером был у него в Сосновке. Он учился тогда в Политехническом Институте и, чтобы не возвращаться ежедневно в город к родителям, жил где-то поблизости» (Леонид Каннегисер. Париж, 1928. С. 56). На экономическом отделении Политехнического института Л. Каннегисер учился с 1 сентября 1913 года.
Брак С. И. Каннегисера с Наталией Исааковной Цесарской был заключен 24 января 1914 года.
К. Ляндау жил по адресу: Фонтанка, д. 23. См. в воспоминаниях М. В. Бабенчикова: «Комната Ляндау помещалась в нижнем этаже типично петербургского дома, из окон которого виднелся мощный ансамбль Екатерининского института и силуэт вздыбленных клодтовских коней. Старинная обстановка: мебель, полки с книгами и гравюры на стенах — делали ее похожей на интерьер первой половины прошлого века, а вечерние сборища, происходившие в ней, — на собрания пылких „архивных юношей“ пушкинской поры» (С. А. Есенин в воспоминаниях современников. М., 1986. T. 1. С. 236). Ср. также стихотворение К. Ляндау «Подвал» [в его сборнике «У темной двери» (М., 1916. С. 21)].
С. И. Каннегисер покончил с собой вечером 9 марта 1917 года, похоронен на Преображенском кладбище (см. извещения о его смерти от семьи и родственников и от правления гимназии Я. Г. Гуревича, членом ревизионной комиссии которой он состоял: Русская воля. 1917. 11 марта. № 10. С. 1; 12 марта. № 11. С. 1).
В воспоминаниях Н. Г. Блюменфельд, записанных и опубликованных ее дочерью Н. Соколовой, приводится следующая мотивировка самоубийства С. И. Каннегисера: «<…> приехал из Петербурга информированный человек и объяснил: „Был в списках осведомителей полиции. Боялся, что про это узнают“. Оказывается, Сережа, заигрывая с революционным подпольем, в то же время доносил на революционеров <…> главным образом на эсеров» (Соколова Н. Особняк в стиле барокко: Из истории семьи Каннегисеров // Столица. 1992. № 5. С. 55). Воспоминания Н. Г. Блюменфельд отличает ряд неточностей, поэтому и это свидетельство нуждается в дополнительной проверке; известно, однако, что 30 марта 1914 года Сергей Каннегисер был арестован вместе с группой студентов Петербургского университета, среди которых были два видных в будущем эсера — В. Н. Мерхалев и М. А. Лихач (в 1917-м — член военной комиссии ЦК партии эсеров). Арест был, видимо, непродолжительным и каких-либо последствий для университетской карьеры С. Каннегисера не имел (см. его университетское дело — РГИА СПб., ф. 14, оп. 3, ед. хр. 59 257, л. 22).
Речь идет о Екатерине Александровне Черновой (?—1966) и ее сыне Андрее Дмитриевиче Гоголицыне — в будущем журналисте, репрессированном в период войны с Финляндией. Иными сведениями о нем и о сестрах Черновых мы не располагаем.
Имеется в виду письмо М. И. Цветаевой М. А. Кузмину, написанное в июне 1921 года и описывающее их единственную встречу в январе 1916-го в доме Каннегисеров в Саперном пер. Оригинал письма, полученного Кузминым, согласно дневниковой записи, 8 июля, неизвестен; черновик сохранился в архиве Цветаевой, опубликован в книге С. В. Поляковой «<Не>закатные оны дни: Цветаева и Парнок» ([Ann Arbor], 1983. С. 110–114). Письмо это с внесением определенных корректив (о характере их см. в указ. кн. С. В. Поляковой, с. 67–68) послужило основой для создания в марте 1936 года мемуарного очерка «Нездешний вечер».
Визит Б. Л. Пастернака состоялся, согласно дневниковой записи М. А. Кузмина, 16 августа 1922 года: «В Литер<атуре> все видали. Юр<кун> рад, кажется. Покупали все для вечера. Даже вина достали, а Пастернак долго не шел. О<льга> Н<иколаевна Арбенина> сидела. Но в конце концов и москвич пришел. Очень душевно и дружески к Юр<куну> толковал, хотя и не особенно толково. Меня, по-моему, и не читал, но это не важно <…>» (цит. по публ. Н. Богомолова «Письмо Б. Пастернака Ю. Юркуну» — Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 226). В предшествовавшем этому визиту письме Юркуну от 14 июня 1922 года [впервые опубликовано Г. Г. Шмаковым (Глагол. № 1. Ann Arbor, 1977)] Пастернак называл «Версты» Цветаевой «прекрасной книгой». Ср. также упоминание Цветаевой и Рильке в дарственной надписи Пастернака Кузмину на «Избранных стихах» (М., 1926): «Мне почему-то мерещится встреча с Вами в обществе Марины Цветаевой, если это случится у Вас, и в обществе ее и R. M. Rilke, если мы попадем за границу. Основание для такой, не справляющейся с Вашими симпатиями мечты нахожу в собственном чувстве сквозной и круговой тяги» (цит. по указ. публ. Н. Богомолова. С. 227).
М. Цветаева упоминает стихотворения М. Кузмина «Пушкин» (1921), «Гете» (1916) и кантату «Св. Георгий» (1917), вошедшие в состав его сборника «Нездешние вечера» (Пб., 1921).
Речь, по утверждению М. В. Толмачева, идет о французской славистке Satho Tschimichkian (см.: Толмачев М. В. Бутылка в море. М., 2002. С. 188).
Ю. К. Полаймо.
Ср. отзыв А. А. Ахматовой о М. А. Кузмине, переданный Н. А. Струве: «Волошин, Кузмин, Вячеслав Иванов — все они для нас больше не существуют» (цит. по: Ахматова А. Сочинения. Т. 2. Мюнхен, 1968. С. 340).
В. Чернявский, как и Рюрик Ивнев, а также названные выше К. Ляндау и М. Струве познакомились с С. Есениным 28 марта 1915 года на вечере «Поэты — воинам» в Зале Армии и Флота. Все они входили в ближайший круг общения Есенина в 1915–1918 годах (см. воспоминания: В. Ч<ерняв>ский. Первые шаги // Звезда. 1926. № 4; он же. Встречи с Есениным // Новый мир. 1965. № 10; Ивнев Р. У подножия Мтацминды. М., 1973. С. 43–89). Свидетельства о знакомстве Л. Каннегисера с С. Есениным (состоявшемся, возможно, через посредство В. Чернявского: ср. воспоминания М. В. Бабенчикова — С. А. Есенин в воспоминаниях современников. T. 1. С. 240) содержатся в четырех письмах Каннегисера Есенину за июнь — сентябрь 1915 года, опубликованных с неверным указанием на архивную единицу хранения в 1990 году (см.: [Б. п.] Письма Леонида Каннегисера Сергею Есенину // Наш современник. 1990. № 10), а также в письме Есенина Чернявскому, написанном, очевидно, в июле 1915 года [предложенная В. В. Базановым в его публикации «Материалы к биографии С. А. Есенина» (Есенин и современность. М., 1975. С. 302) датировка «не ранее 10 и не позднее 12–15 июня», не учитывающая письма Каннегисера от 21 июля 1915 года, представляется неосновательной] и упоминающем о совместном путешествии Есенина и Каннегисера в Рязань в начале июля 1915 года [письмо впервые опубликовано в тексте воспоминаний Чернявского (Звезда. 1926. № 4. С. 222), автограф неизвестен; криптоним К<аннегисер> раскрыт В. Белоусовым (Сергей Есенин: Литературная хроника. Ч. 1. М., 1969. С. 70–71, 226, 244)]; о поездке Каннегисера «к Есенину в деревню» упоминает в «Нездешнем вечере» и Цветаева.
О первых петербургских знакомых С. А. Есенина вспоминает также Инн. Оксенов в своих неопубликованных записях 1920-х, говоря о «группе молодых поэтов, в которую меня <…> ввел в Петербурге В. С. Чернявский (<…> окончивший ту же Шестую гимназию, что и я, но бывший значительно старше меня). Здесь — для меня — центральным лицом являлся Рюрик Ивнев, с которым я, насколько позволяла разница наших лет и мировоззрений, сблизился. Рюрик представлял собою в те годы страшную смесь черт вырождения, истерии, развращенности (не столько приобретенной, сколько органической) и совершенно детской, огромной и чистой нежности и любви к миру. И в мировоззрении, и в творчестве он давал только „свое“, выношенное и выстраданное, чем был на голову выше всех своих друзей („рюриков“, по слову нашего общего знакомого). Но был ли он поэтом? Этот вопрос для меня не решен до сих пор. Бывая на часто менявшихся квартирах Рюрика, я встречал у него, кроме неизменного Нила Сорского на письменном столе, многих более или менее известных литераторов и поэтов. Помню В. Н. Гордина, Е. А. Нагродскую (произведшую на меня впечатление простой буржуазной дамы), Т. Г. Шенфельд, Н. Бальмонта, — здесь же я впервые увидел Сергея Есенина, только что приехавшего тогда в Петербург. Просто одетый, угловато державшийся, он тогда еще не был заласкан аудиторией, его звезда еще только восходила. Помню, как, оставшись под конец вечера в исключительно мужском обществе, Есенин читал нецензурные частушки…
Частыми гостями Рюрика были М. А. Кузмин, Георгий Иванов, Л. А.[Разночтения в отчестве Леонида Иоакимовича Каннегисера происходят по причине разного произношения имени его отца: Иоаким — Аким. — Прим. ред.] Каннегисер. Последний, приобретший впоследствии трагическую известность, был также одним из моих „героев“. <…> В нем все гармонировало: его мягкие, плавные движения, прекрасная фигура сына бессмертной расы, его вкрадчивые интонации, которых он почти не изменял, переходя от разговора к чтению стихов, формально всегда безупречных. Его отношение ко мне заключалось на три четверти в любопытстве, с которым он изучал меня, кончающего гимназиста. Встретившись с ним позже и сообщив в разговоре о моем влечении к естествознанию и о выборе мед<ицинского> ф<акульте>та, я услышал от Л. А. признание: „Я тоже иногда тоскую по точным наукам“. А в тот вечер (это было у С. И. Аносовой, осенью 1916 г.) Каннегисер читал прекрасные стихи „Ярославль“, которые затем записал в альбом хозяйке по ее просьбе. Последний раз я видел Л. А. на вечере поэтов в Тениш<евском> зале весною 1917 г. — он был в военной форме и читал стихи, произведшие на меня впечатление довольно слабых. (Возможно, имеется в виду „Вечер свободной поэзии“, устроенный художественным обществом „Искусство для всех“ в зале Тенишевского училища 13 апреля 1917 года; не исключено участие в нем Каннегисера — см. газетный анонс: Русская воля. 1917. № 58. 12 апреля. С. 6. Напротив, дважды засвидетельствованный позднее Л. Страховским факт выступления Каннегисера в Тенишевском зале 13 мая 1918 года на „Вечере петербургских поэтов“, организованном обществом „Арзамас“ (см.: Страховский Л. Рыцарь без страха и упрека: Памяти H. С. Гумилёва // Возрождение. 1951. № 16; он же. О Гумилёве. 1882–1921 // Современник [Торонто]. 1961. № 4) — не подтверждается данными об этом вечере, собранными в 1920-е у его участников П. Н. Лукницким и любезно сообщенными нам Р. Д. Тименчиком. — Г. М.) Больше я его не встречал.
Мне невольно вспоминается вновь Рюрик Ивнев, в комнате которого в конце 1917 г., после Октябрьской революции, появилась тоненькая книжка — программа РСДРП(б) — путь Рюрика резко разошелся с дорогой Каннегисера, и не могло быть иначе — слишком различного духа были эти люди, стоявшие, быть может, на полюсах мировоззрений. Литературная среда 1915–17 гг. была чрезвычайно пестра, в ней мирно сожительствовали люди самых разнообразных верований. „Как велик диапазон наших друзей — от Каннегисера до Рюрика!“ — услышал я от О. Мандельштама осенью 1918 г. в Москве» (частное собрание).
Фотография С. Есенина, В. Чернявского и Р. Ивнева, сделанная вскоре после их знакомства в конце марта 1915 года, впервые была опубликована в газете «Вечерний Ленинград» в 1965 году (2 окт. № 233; в статье А. Ломана и Н. Хомчук «Новое о Сергее Есенине»).
Ср. в «Нездешнем вечере»: «Осип Мандельштам, полузакрыв верблюжьи глаза, вещает <…>»; ср. также: «Наибольший успех был у Мандельштама, читавшего, высокопарно скандируя, строфы о ритмах Гомера („голову забросив, шествует Иосиф“ — говорили о нем тогда)» (Ч<ерняв>ский В. Первые шаги // Звезда. 1926. № 4. С. 215). Подробный анализ декламации Мандельштама см. в работе С. И. Бернштейна «Голос Блока» (Блоковский сборник. Вып. II. Тарту, 1972; публ. А. Ивича и Г. Суперфина).
М. Цветаева упоминает в «Нездешнем вечере» критиков Григория Адольфовича Ландау (1877–1940), постоянного автора «Северных записок», и Луарсаба Николаевича Андроникова (1872–1939), адвоката, отца Ираклия Андроникова.
Весной 1916 года С. М. Городецкий уехал на Кавказский фронт в качестве корреспондента газеты «Русское слово» и вернулся в Петроград только в конце июля 1920 года.
Духи «Jasmin de Corse» — подарок M. И. Цветаевой от С. И. Чацкиной, издательницы журнала «Северные записки», и ее мужа, публициста Я. Л. Сакера, — упомянуты в «Нездешнем вечере».
Документально восстановить хронологию событий, непосредственно предшествовавших террористическому акту утром 30 августа 1918 года и последовавших за ним, до научной публикации материалов «дела об убийстве Урицкого», на существование которого указывал еще М. А. Алданов в очерке, посвященном этому событию, вряд ли возможно. [Современный исследователь, ссылающийся на свое «знакомство со следственными делами об убийстве <…> В. Володарского, <…> М. Урицкого и о покушении на Ленина», дает следующее точное указание на объем дела Л. Каннегисера и место его хранения: «Архив КГБ СССР. Д. 196. В 11-ти томах» (Литвин А. Л. Красный и белый террор в России. 1917–1922 // Отечественная история. 1993. № 6. С. 51, 60)] Однако на основе разнообразных свидетельств, обнародованных к сегодняшнему дню, и в том числе журналистских публикаций, основанных на следственном деле Каннегисера (см.: Шенталинский В. Преступление без наказания. М., 2007. С. 93–194; а также сочинение Н. Коняева, использовавшего документы из архива ФСБ: Наш современник. 1996. № 4), можно выстроить биографическую канву последнего года его жизни в предварительном порядке.
Показания, данные Каннегисером в первый же день после ареста и переданные следствием в печать, подтверждают утверждения Алданова о «захваченности» Каннегисера Февральской революцией (см.: Алданов М. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М., 1991. С. 493): «с первых же дней революции», как указывает источник, Каннегисер поступил в отряд милиции Литейного района (где он жил) и там «пробыл одну неделю» (Северная коммуна. 1918. 31 августа. № 93. С. 2). Сообщение о том, что «в июне 1917 года он поступил добровольцем в Михайловское артиллерийское училище и находился там до расформирования последнего» (там же), должно быть соотнесено — с одной стороны, с написанным 27 июня стихотворением «Смотр» и со свидетельством автора статьи о Каннегисере в журнале «Камена» (1919. Кн. 2. С. 31), знавшего его «в моменты действия — защитником революционного Петрограда против Корниловского мятежа» в конце августа 1917 года (ср. также стих. «О кровь семнадцатого года…», написанное летом 1917-го), а с другой — с деятельностью двоюродного брата Л. Каннегисера М. М. Филоненко, назначенного в июле 1917 года — одновременно с назначением Л. Г. Корнилова Верховным главнокомандующим и Б. В. Савинкова товарищем военного министра А. Ф. Керенского — комиссаром Временного правительства при Ставке. Позиция Савинкова и Филоненко, действовавших в тесном сотрудничестве и пытавшихся достигнуть компромисса между Корниловым и Керенским, изменилась после 27 августа 1917 года, когда после объявления Корнилова «мятежником» — оба они выступили на стороне Временного правительства [см. об этом: Катков Г. М. Дело Корнилова. Париж, 1987. С. 123, 129, 161; на близость и определенное влияние Филоненко и Савинкова на Каннегисера указывают Я. Б. Рабинович (Вестник РХД. 1990. № 159. С. 206), Н. Г. Блюменфельд (Столица. 1992. № 5. С. 54–55), В. И. Игнатьев (Красная книга ВЧК. М.,1990. Т. 2. С. 107)].
Тогда же, летом 1917 года, Каннегисер исполняет обязанности председателя Союза юнкеров-социалистов Петроградского военного округа [по данным Я. А. Гордина, председателем Союза был В. Б. Перельцвейг, о котором см. ниже, а Каннегисер был «товарищем председателя», то есть его заместителем (см.: Гордин Я. Поэт и хаос // Нева. 1993. № 4. С. 244)]. Я. Б. Рабинович, учившийся вместе с Каннегисером на экономическом отделении Политехнического института, упоминает и его участие в деятельности «Союза евреев-политехников» (Вестник РХД. 1990. № 159. С. 206). Круг лиц, упоминаемых мемуаристом в связи с этим «Союзом», позволяет предположить, что речь, очевидно, идет об Организации сионистской учащейся молодежи «Геховер», основанной в 1910 году в Базеле и активно функционировавшей в России. Так, названные Рабиновичем И. Я. Виленчук и А. И. Идельсон в 1917 году входили в состав центрального комитета — Мерказа — «Геховера». О дружбе Каннегисера с другим студентом-политехником — Е. Я. Шескиным, также близким к кругам российских сионистов, вспоминает его младший брат Мирон, в 1917-м — сам член «Геховера» (см.: Шескин М. Мой долгий путь в Иерусалим. Иерусалим, 1980. С. 56). Отметим также, что в Политехническом институте в годы учения Каннегисера функционировал Кружок по изучению еврейской истории и литературы (информацию о его деятельности см., например: Еврейский студент. 1915. 10 апреля. № 5. С. 35). Забегая вперед, нельзя не заметить, что совершенное Каннегисером убийство Урицкого, расцененное С. М. Дубновым как «подвиг» (см.: Книга жизни. Т. 2. С. 267), вызвало широкий отклик в петербургском еврействе (см.: Шескин М. Указ. соч. С. 57–58).
Несмотря на утверждения самого Каннегисера в том, что «активного участия в политической жизни» он «не принимал» (Северная коммуна. 1918. 31 августа. С. 2), ряд источников упоминает о его присутствии «у Зимнего дворца в день октябрьской осады» [Камена. Указ. изд. С. 31; ср. «ночь 25 октября в Зимнем дворце», отмеченную Я. Б. Рабиновичем (Вестник РХД. 1990. № 159. С. 206)] в числе юнкеров Михайловского училища, принимавших участие в охране Зимнего дворца (см.: Соболев Г. Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Октября. Л., 1985. С. 231). В следственном деле Каннегисера задокументировано его задержание 24 октября 1917 года «по выходе из Зимнего дворца» и недолгий арест в Петропавловской крепости, откуда 25 октября он попал на Второй Всероссийский съезд Советов в Смольном (Шенталинский В. Преступление без наказания. С. 164–165); ср. свидетельство М. Алданова — «Ленин произвел на него, 25 октября, сильнейшее впечатление» (Алданов М. Собр. соч. Указ. изд. Т. 6. С. 493).
Начало деятельности Каннегисера в подпольном антибольшевистском движении относится, согласно большинству свидетельств, к весне 1918 года. Согласно показаниям В. И. Игнатьева, члена ЦК партии народных социалистов, данным во время процесса правых эсеров в 1922 году, «в конце марта 1918 года» к нему «явился молодой человек, представивший <…> рекомендации, оказавшийся Л. А. Каннегисером, и заявил, что обращается ко мне <…> от имени группы беспартийного, демократически настроенного офицерства с просьбой организовать для них военный и политический штаб. Группа офицерства, довольно многочисленная, поставила своей задачей бороться с большевиками; имея в каждом районе города свои комендатуры, занята установлением дальнейшей связи с воинскими частями» (пит. по: Красная книга ВЧК. М., 1990. 2-е изд. Т. 2. С. 94–95). Согласно показаниям Игнатьева, Каннегисер был комендантом Выборгского района (см.: Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. М., 1986. Кн. 2. С. 222) и, кроме того, «ведал связью» в военной организации «Союза возрождения России» (Красная книга ВЧК. Т. 2. С. 100). «Союз возрождения» был образован весной 1918 года в Москве, и в Петрограде существовал с июня 1918 года «не как самостоятельная организация, а только как междупартийный контакт на предмет взаимного обмена информациями и выработки <…> общего отношения к важнейшим вопросам текущей жизни» (из показаний В. Н. Розанова // Красная книга ВЧК. Т. 2. С. 91). Из показаний Игнатьева известно также, что Каннегисер состоял и в подпольной организации, возглавлявшейся М. Филоненко (ср.: Н. Н<елидов> Белые террористы // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. № 1 [XIV]. С. 147). Возможно, организация Филоненко, именовавшаяся «Союз спасения Родины и революции», принимала участие в деятельности «Союза возрождения», во всяком случае, Каннегисер склонен был разделять его общую платформу — «непризнание Брестского мира» и «возрождение русской государственности путем созыва Учредительного собрания» (Красная книга ВЧК. Т. 2. С. 91); «Брест-Литовский мир» Алданов упоминает в числе событий, «переменивших мысли Каннегисера» (Собр. соч. Т. 6. С. 496). Ранее, согласно приложенному к делу Каннегисера документу, он был делегирован «трудовой народно-социалистической партией, выставившей по гор. Петрограду список кандидатов за № 1 в 67 участковую комиссию по выборам в Учредительное собрание» (Шенталинский В. Преступление без наказания. С. 167). Из действий, совершенных Каннегисером в рамках подпольной деятельности, Игнатьев называет поездку в Вологду с целью «передачи связи с командным составом» двух полков, передислоцированных из Петрограда в Вологду летом 1918 года (Красная книга ВЧК. Т. 2. С. 113).
О встрече с Каннегисером в Москве, возможно, по возвращении из Нижнего Новгорода, куда Каннегисер по предписанию народного комиссара по военным делам М. Кедрова был командирован в марте 1918 года как «член эвакуационной комиссии с несением функции казначея» (Шенталинский В. Преступление без наказания. С. 168; см. также датировку стихотворения Каннегисера «Снежная церковь»), или из Вологды, рассказывает Л. В. Никулин, относя это событие к апрелю 1918 года, что противоречит его же словам о том, что, приехав из Москвы в Петроград, Каннегисер «через несколько дней» убил Урицкого: «Пишущий эти строки в последний раз видел Л. А. Каннегисера в Москве, в апреле на Кузнецком мосту… Была весенняя грязь… Л. А. в длинной кавалерийской шинели, без офицерских погон, изможденный, бледный, мало напоминал изнеженного, немного томного юношу из петроградского подвала. Он был проездом, один день, в Москве и возвращался в Петроград с юга… Какая-то усталость, разочарование, небрежные вопросы о друзьях и равнодушие к прежней мечте, к поэзии говорили о сильном переломе в этой странной душе… В получасовой прогулке по шумной улице трудно было сказать о том, что произошло… Проезжали автомобили с лихими молодыми людьми во френчах… В шикарном экипаже прокатили два пьяных матроса… — Флотский экипаж… — грустно сострил Каннегисер. Уехал он в тот же день <…>» (Зритель. 1918. 4 сентября. № 3.С.6). В конце апреля Каннегисера посетил в его квартире на Саперном М. А. Кузмин, записавший в Дневнике: «28 <апреля 1918> <…> У Каннегисеров <…> Хозяева нервны, угощение <поприпало?>. Ленечка подпоясался высоко и держался <нордстильно?>». Последний раз Кузмин видел Каннегисера 15 июня 1918 года у себя дома: «Заходили Ленечка, Лулу <Е. И. Каннегисер> и Софья Ис<ааковна Чацкина>. Они постарели все или я отвык от них». 24 августа 1918 года Кузмин посещает дом Каннегисеров, но Леонида там не застает: «Днем ходил к Розе Львовне за чаем. Там одиноко и мрачно. Куда все отлетело? И вечера у них, открытый дом <…>, карты, „Северные записки“, Софья Исааковна, как тетушка из Гейне, чай после Михайловского театра?» [Дневник Кузмина цит. по тексту, подготовленному к печати С. В. Шумихиным.]
Между тем именно в эти дни произошло событие — «гибель друга», — «сделавшее», по слова Адланова, Каннегисера «террористом»: 21 августа «Петроградская правда» публикует сообщение о расстрелах по постановлению ЧК и, в частности, о расстреле «по делу об агитации среди курсантов Михайловского Артиллерийского училища после выступления левых эсеров» бывшего офицера Владимира Борисовича Перельцвейга (с. 2). Постановление о расстреле было подписано Урицким, как председателем ПЧК (при голосовании о целесообразности применения высшей меры на коллегии ПЧК Урицкий воздержался; см.: Уралов С. Г. Моисей Урицкий. Л., 1929. С. 117).
Подробности террористического акта освещены в сообщении «Северной коммуны» (1918. 31 августа. С. 2) и в статье X. «Несколько слов о Каннегисере» (Голос минувшего на чужой стороне. 1927. № 5 [XVIII]. С. 315–317). Следствию не удалось документально подтвердить первоначальные заявления о «ликвидации грандиозного заговора как партийных организаций, так и иностранных деятелей англофранцузского капитализма» (Петроградская правда. 1918. 4 сентября. № 191. С. 3). А. Л. Литвин, на основании знакомства с делом Каннегисера, указывает также, что «следователи петроградской ЧК Отто и Рикс, вначале ведшие дело, заявили, что убийство Урицкого — дело рук сионистов и бундовцев, отомстивших председателю ЧК за интернационализм. Это утверждение было отвергнуто председателем петроградской ЧК Н. Антиповым, уволившим этих следователей за антисемитские настроения (в 1919 г. их вновь приняли на службу в ЧК) и написавшим 4 января 1919 г. в „Петроградской правде“: „При допросе Леонид Каннегисер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Перельцвейга, с которым он был знаком около 10 лет“» (Отечественная история. 1993. № 6. С. 60; см. также: в указ. кн. В. Шенталинского, с. 106, 130). Несмотря на развязанный «красный террор», непосредственно по «делу об убийстве тов. Урицкого» был казнен только Каннегисер. Известия о его расстреле появились, со ссылкой на «сведения, полученные из Петрограда», 1 октября 1918 года в архангельской газете «Отечество», ближайшее участие в издании которой принимал М. М. Филоненко (см.: Расстрел Л. А. Каннегисера// Отечество. 1918. 1 октября. № 8. С. 3). Официально о расстреле было объявлено в сообщении ЧК 18 октября 1918 года (см.: Петроградская правда. 1918. 18 октября. № 228. С. 2).
Аресты «по делу об убийстве Урицкого» начались сразу же после задержания Каннегисера в доме № 17 по Миллионной ул., куда он забежал, пытаясь скрыться от погони. Арестовывали всех, упоминавшихся в записной книжке Каннегисера (ср. эпизод с арестом генеалога и нумизмата А. А. Сиверса, лично Каннегисера не знавшего, однако бывшего клиентом одного с ним мебельного магазина, телефон которого был записан Каннегисером: Аксакова-Сиверс Т. А. Семейная хроника. Paris, 1988. Кн. 1. С. 301–302). «В связи с арестом убийцы комиссара М. С. Урицкого, студента Каннегисера членами чрезвычайной следственной комиссии по борьбе с контрреволюцией был произведен ряд обысков особой важности, — сообщала „Петроградская правда“. — <…> Сейчас выясняется вопрос, имели ли какое-нибудь отношение к преступным замыслам Каннегисера его домашние. Все они находятся под арестом. При обыске в квартире Каннегисера взята переписка» (1 сентября. № 189. С. 2).
Ю. И. Юркун был арестован утром 31 августа 1918 года. Дневниковые записи Кузмина позволяют восстановить обстоятельства его ареста и почти трехмесячного задержания. 31 августа Кузмин записал: «Я еще спал, слышу шум. Обыск. Начали с Юр. комнаты. <…> „Юр. увели“. Бегу. Сидит следователь, красноармейцы. „Юр., что это?“ — „Не знаю“. Арестовывают, говорят, что ненадолго, недоразумение. <…> Побежал к Ляндау. Оказывается, Урицкого убил Леня Каннегисер. Отмстил за расстрел Перельцвейга. Все родные арестованы. <…> Посылку не приняли. Нету в списках. Смотрел списки. Нет. Но сколько знакомых <…> Горький хлопотать отказался и думает, что я сам сижу». 3 сентября арестованные (и Юркун в том числе) были переведены в Дерябинские казармы, о чем Юркун известил Кузмина в письме, полученном им в тот же день. На следующий день Кузмин записывает: «Ходил в тюрьму. Там лучше, насколько может быть лучше в таких местах». С середины сентября начинаются хлопоты по освобождению арестованных; некоторые из них освобождены — 12 сентября Кузмин фиксирует в Дневнике: «Надеждин говорит, что „следственная комиссия“ мягче, чем в начале. (Непосредственно после убийства Урицкого расследование возглавлял прибывший из Москвы Ф. Дзержинский. — Г. М.) Сиверса отпустили». 18 сентября: «Вчера Горький подал Зиновьеву список, там и Юрочка. <…> Слег, еле добился, чтобы Луначарский послал бумагу <…> Некоторых знакомых Каннегисера уже выпустили». 26 сентября: «Многих освобождают». Задержание Юркуна, однако, продолжается. 14 октября Кузмин записал: «Дело с Юр. все затягивается. Все врут безбожно. Яковлева уехала в Москву ликвидировать дело Каннегисера и „попутно“ будут освобождать ранее амнистированных. Ленечку не расстреляют». Следующий месяц проходит в ожидании освобождения и фиксации слухов о его сроках: 19 ноября «Жак <Израилевич> уверяет, что распоряжение освободить Юр. уже дано». Наконец 23 ноября Юркун был освобожден.
6 сентября 1918 года было опубликовано сообщение о расстреле «в ответ на белый террор» 512 человек и одновременно начата публикация списков заложников (общей численностью 476 человек), продолжавшаяся 7, 8 и 10 сентября (см.: Петроградская правда. № 193–196; ср. также: Смолин А. У истоков красного террора // Ленинградская панорама. 1989. № 7. С. 27). О событиях, сопутствовавших аресту и заключению Юркуна, см. также: Морев Г. А. Из комментариев к текстам Кузмина <1> («Баржи затопили в Кронштадте…») // Шестые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига; М., 1992. С. 25–30.
О встрече с Чернявским в эвакуации, в Новосибирске, зимой 1943 года вспоминает Д. Н. Журавлев (см.: Журавлев Д. Н. Жизнь. Искусство. Встречи. М.,1985. С. 153).
Un реи gaga (фр.) — впавший в слабоумие.
Близкие Л. Каннегисера — мать, отец и сестра, арестованные 30 августа, были освобождены в конце декабря 1918 года. 24 декабря следователь Н. Антипов подписал «Постановление по делу убийства тов. Урицкого» с выводом — «всех арестованных по этому делу освободить, возвратив им все отобранное при аресте» (Шенталинский В. Преступление без наказания. С. 181; см. также: Отечественная история. 1993. № 6. С. 60). М. А. Алданов в очерке «Убийство Урицкого» рассказывает о визите Р. Л. Каннегисер к умирающему Г. А. Лопатину в день ее освобождения; Лопатин скончался 26 декабря 1918 года (см.: Алданов М. Собр. соч. Т. 6. С. 508). О четырехмесячном пребывании родственников Л. Каннегисера в Дерябинских казармах упоминает и H. Н. Каннегисер в биографическом очерке своего отчима — переводчика И. Б. Мандельштама, также подвергшегося аресту и заключению (Минувшее: Исторический альманах. Вып. 11. Paris, 1991. С. 386). В марте 1921 года, вскоре после подавления Кронштадтского мятежа, Каннегисеры и И. Б. Мандельштам были вновь арестованы, но вскоре — возможно, после заступничества М. Горького — освобождены (см. дневниковые записи Кузмина от 26 и 28 марта и 14 апреля 1921 года // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 12. Paris, 1992. С. 456, 457, 462). Родство с семьей Каннегисеров — И. Б. Мандельштам был двоюродным дядей Леонида — сыграло роковую роль в его судьбе: И. Б. Мандельштам позднее неоднократно арестовывался и умер в казахстанской ссылке.
«Лордом» в очерке Цветаевой назван Иоаким Самуилович Каннегисер.
Неточная цитата из стихотворения А. Ахматовой «Встреча» (цикл «Новоселье», 1943).
Паллада Олимповна Богданова-Бельская.
Возможно, имеется в виду один из братьев П. Богдановой-Бельской — Кронид или Леон Олимпович Старынкевич. О пребывании самой Паллады в 1920 году в Крыму см. в воспоминаниях Б. О. Берга (Русская мысль. 1990. 2 ноября. Лит. приложение № 11. С. XI. Публ. Р. Д. Тименчика); там же см. выразительные свидетельства о «ее мятущейся и непосредственной натуре, поставленной вне рамок и привычных условностей».
Роза Львовна Каннегисер.
Сохранилось несколько свидетельств о ранних стихотворных опытах О. Н. Гильдебрандт; важнейшее из них — ее письмо к В. Я. Брюсову от 7 сентября 1917 года с благодарностью за отзыв о присланных ему ранее стихах (стихи, как и ответное письмо Брюсова, неизвестны) и стимулированными этим отзывом признаниями: «<…> Я вряд ли перестану „писать“… Но я никогда больше не осмелюсь назвать мою чепуху — стихами.
Даю Вам честное слово <…>, что я никогда не называла мои писания — стихами, и то, что я к Вам обратилась, было какой-то ошибкой. <…> Писала я стихи потому только, что не находила другого средства „успокоиться“, вот и Вам пишу теперь поэтому — меня давит будто впечатление Вашего такого ужасно справедливого письма, — если не напишу, будто разорвется что-то. Ведь не всегда в жизни — когда чувствуешь себя счастливой, есть возможность действенно пережить свою радость, не всегда — в горе — есть смелость топиться… а у меня только одна возможность сладить со своими чувствами — написать. А почему-то моего глупого, обычного дневника — мне не всегда хватает, выходят против воли строчки с чем-то вроде ритма и рифм, и их-то я Вам осмелилась прислать.
Вы своим письмом помогли мне уяснить себе то, что я раньше, кажется, чувствовала: что все образы и слова стихов должны иметь основание в себе самих, вытекать по необходимости друг из друга, что искусство имеет свою собственную жизнь, а я стремлюсь только отразить в своих стихах чувства и мысли, аналогичные с теми, что были у меня в действительности <…>» (Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 386, карт. 75, ед. хр. 3, л. 2–2 об.).
В 1921 году о стихах О. Н. Гильдебрандт отозвался в Дневнике М. А. Кузмин: «Юр. показывал Оленькины стихи, будто пятилетняя писала. Смешно, но даже не оскорбительно» (Кузмин М. Дневник 1921 года / Публ. Н. А. Богомолова, С. В. Шумихина // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 12. С. 468).
Ср. в стихотворении А. Ахматовой «Годовщину последнюю празднуй…» (1938): «Из тюремного вынырнув бреда, / Фонари погребально горят». См. также с. 241–242 наст. изд.
Неточная цитата из стихотворения армянского поэта Ованнеса (XV–XVI вв.) «Песня любви», переведенного В. Брюсовым; см.: Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней. М., 1916. С. 209.
Греческая посольская церковь находилась на Греческом проспекте между 5-й и 4-й Рождественскими (ныне Советскими) улицами. Сейчас на ее месте концертный зал «Октябрьский».
Crescendo (ит.) — всё громче, с нарастанием силы звука (муз.).
«Самофракийская победа» из книги Н. Гумилёва «Костер» (СПб., 1918).
Имеется в виду Е. К. Дебуше, в которую Н. Гумилёв был влюблен в 1917 году.
О. Н. Гильдебрандт имеет в виду героинь пьес М. Метерлинка «Принцесса Малэн», Э. Ростана «Принцесса Греза» и Г. Ибсена «Пер Понт».
Имеются в виду пьеса О. Уайльда «Суламифь» и роман Г. Флобера «Саламбо».
Вогезы — департамент во Франции.
Образ Иерусалима Пилигримов взят из «Канцоны первой» Н. Гумилёва из его книги «Костер» (Пг., 1918).
Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Перед ночью северной, короткой…» из посмертного сборника «Стихотворения».
Цитата из того же стихотворения. В каноническом варианте: «Подошла неслышною походкой».
В «Письмах о русской поэзии», первоначально печатавшихся в журнале «Аполлон», Н. Гумилёв дважды упоминает М. Долинова: в письме XIV, рецензируя сборник А. Конге и М. Долинова «Пленные голоса» (Пб., 1911), и в письме XXIV, рецензии на сборник М. Долинова «Радуга» (Пг., 1915). В обоих случаях он пишет о вторичности молодого поэта, отмечая, однако, определенную культуру стиха.
См. комм. 48 к воспоминаниям о В. Э. Мейерхольде в наст. изд.
В. В. Маяковский выступал в Петрограде 11 (24) октября 1917 года в концертном зале Тенишевского училища. Но на этом выступлении он читал поэму «Человек». Свою пьесу «Мистерия-буфф» Маяковский читал несколько раз в Петрограде в конце сентября — начале октября 1918 года. На чтении в Александринском театре выступал В. Э. Мейерхольд (см.: Катанян В. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. 5-е изд., доп. М., 1985. С. 149–150). «Мистерия-буфф» в постановке В. Э. Мейерхольда прошла 7, 8 и 9 ноября 1918 года в Петроградском театре музыкальной драмы.
Первой женой К. Д. Бальмонта была Лариса Михайловна Гарелина.
По имени героя романа О. Уайльда «Портрет Дориана Грея».
Имеется в виду «Студия на Бородинской», которой Мейерхольд руководил с 1914 по 1918 год.
По имени главной героини пьесы М. Метерлинка «Принцесса Малэн» (1889).
Имеется в виду П. О. Богданова-Бельская.
Имеется в виду Л. И. Каннегисер.
Речь идет о Мирре Константиновне Бальмонт.
«Вещь в себе» (нем.).
Модный журнал.
Имеется в виду Ю. И. Юркун.
Возможно, имеется в виду вечер поэзии, прошедший 2 марта 1918 года в Тенишевском училище.
Квартира С. Маковского находилась на Ивановской улице, дом 20.
Пьеса П. П. Гнедича «Декабрист» была поставлена в Александрийском театре в 1918 году.
Пьеса Эдуарда Стукена «Рыцарь Ланваль» была поставлена в 1923 году в Театре оперы и балета имени М. П. Мусоргского (бывшем Михайловском театре).
Имеется в виду статья Н. Пунина «Рисунки нескольких молодых» (Аполлон. 1916. № 4–5. С. 1–20).
АРА — Американская ассоциация помощи.
Премьера спектакля по пьесе Э. Хардта «Шут Тантрис» (режиссер В. Э. Мейерхольд, художник А. К. Шервашидзе) на сцене Александринского театра состоялась 9 марта 1910 года.
В Бежецке жили родители H. С. Гумилёва.
Цитата из стихотворения А. Ахматовой «У меня есть улыбка одна…» из книги «Четки».
«Буря и натиск» (нем.).
Церковь Козьмы и Демьяна на Кирочной улице была взорвана в конце 1940-х годов при постройке станции метро «Чернышевская».
Церковь на Бассейной, дом 31 — Иоанно-Богословская церковь.
В Англии H. С. Гумилёв был в начале 1918 года.
Порция, Бассанио — герои пьесы Шекспира «Венецианский купец».
«Ты знаешь край…» (нем.). Строки из песни Миньоны («Годы учения Вильгельма Мейстера» И. В. Гёте).
Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Сентиментальное путешествие» в книге «Стихотворения».
Дом литераторов, возникший осенью 1918 года, помещался на Бассейной улице, дом 11. В нем существовала столовая для нуждающихся литераторов. Существовал до 1922 года.
Пьеса П. М. Невежина (1916).
Издательство «Всемирная литература» было создано по инициативе М. Горького в конце 1918 года. Первоначально редакция находилась на Невском, 64, в квартире М. Горького, а к ноябрю 1919 года переехала на Моховую улицу, дом 36.
Имеется в виду Петроградское отделение Всероссийского союза поэтов, организованное в 1920 году. Вначале непродолжительное время председателем был А. Блок, но вскоре его сменил Н. Гумилёв.
Юбилей М. Кузмина (пятнадцатилетие литературной деятельности) прошел в Доме искусств 29 сентября 1920 года (см.: Дом искусств. 1920. № 1.С. 74).
Цитата из стихотворения М. Кузмина «Мой портрет» из сборника «Сети».
Речь идет о массовой инсценировке «К мировой коммуне» в честь 2-го конгресса III Интернационала, прошедшей 19 июля 1920 года. Режиссерами были Н. В. Петров, С. Э. Радлов, А. И. Пиотровский, постановщиком К. Марджанишвили.
Героиня романа «Бал у графа Д’Оржеля» французского писателя Раймона Радиге (1903–1923).
Портрет H. С. Гумилёва был создан Н. Шведе-Радловой в 1919–1920 годах. До наших дней не сохранился. Описание портрета содержится в воспоминаниях Одоевцевой (Одоевцева И. На берегах Невы. С. 300–301). Дальнейшую историю портрета Гумилёва см. в воспоминаниях И. Наппельбаум (Наппельбаум И. Угол отражения: Краткие встречи долгой жизни. СПб., 2004. С. 191–195).
Цитата из стихотворения Н. Гумилёва «Канцона вторая» из книги «Огненный столп».
О. Гильдебрандт имеет в виду воспоминания И. Наппельбаум, часть которых — «Звучащая раковина» — впервые была опубликована в журнале «Нева» (1988. № 12. С. 198–200).
Имеется в виду роман О. Уайльда «Портрет Дориана Грея».
Начало стихотворения Н. Гумилёва «Пьяный дервиш» из книги «Огненный столп».
«Милый друг» (1885), роман Г. де Мопассана.
Стихотворение «Ольга» вошло в книгу Н. Гумилёва «Огненный столп».
Вечер В. В. Маяковского состоялся 4 декабря 1920 года (см.: Дом искусств. 1920. № 1. С. 70).
См.: Одоевцева И. На берегах Невы. С. 41–42.
Стихотворение О. Мандельштама «Когда Психея-жизнь спускается к теням…» (1920), обращенное к О. Гильдебрандт.
Вечер состоялся 21 октября 1920 года (см.: Одоевцева И. На берегах Невы. С. 184–196).
Лидеры кадетской партии А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин были зверски убиты матросами в Мариинской больнице в январе 1918 года.
Из стихотворения Мандельштама «Отравлен свет».
Неточная цитата из стихотворения М. Кузмина «Любовь чужая зацвела…» из книги «Параболы» (Пб.; Берлин, 1923).
Розалинда — героиня комедии Шекспира «Как вам это понравится»; Виола — героиня комедии Шекспира «Двенадцатая ночь».
Там же. С. 214.
Стихотворение «Перстень» из сборника «Огненный столп».
См.: Одоевцева И. На берегах Невы. С. 238.
Имеются в виду стихотворения И. Одоевцевой «Мы прочли о смерти его…» (впервые: Цех поэтов. Пг., 1922. Кн. 3) и И. Наппельбаум «Молитва» (Наппельбаум И. Мой дом. Л., 1927).
«Студия пластического движения», руководимая З. Д. Вербовой, была создана в 1923 году по распоряжению А. В. Луначарского. Программа обучения в студии включала ритмическую гимнастику и сольфеджио по Ж. Далькрозу, пластику, гимнастику, анатомию, биомеханику, политграмоту. Студия готовила преподавателей физического воспитания для школ.
А. Н. Энгельгардт выведена в романе К. Вагинова «Козлиная песнь» (1927) под именем Екатерины Ивановны, вдовы путешественника Заэвфратского.
Ср.: Ахматова А. К истории акмеизма // Литературное обозрение. 1989. № 5. С. 8.
Ср. запись в дневнике М. А. Кузмина 8 августа 1921 года (Литературное наследство. М., 1981. Т. 92. Кн. 2. С. 164).
Ср. об А. А. Ахматовой в переписке современников и очевидцев похорон Блока (Там же. М., 1981. Кн. 3. С. 535).
Н. В. Гун, товарищ А. А. Блока по Введенской гимназии, покончил с собой в 1902 году. Сведения о том, что Блока похоронили рядом с Гуном, неверны — Гун похоронен на Волковом кладбище (см. статью К. А. Кумпан и А. М. Конечного «Александр Блок во Введенской гимназии» (Там же. М., 1987. Кн. 4)). Впрочем, в 1944 году прах поэта был перенесен со Смоленского на Волково кладбище.
H. С. Гумилёв был арестован по так называемому «Таганцевскому делу» 3 августа 1921 года.
Ср. об отношении H. С. Гумилёва к А. А. Блоку, например, в письме Г. П. Блока к Б. А. Садовскому 7 (23) июля 1921 года (Там же. Кн. 3. С. 529).
Дополнительный устный эпитет О. Н. Арбениной: муругий. — Прим. М. В. Толмачева.
«Бродячая собака» — художественное кабаре, существовавшее в Петербурге в подвале на Михайловской площади, 5, в 1912–1915 годах; особым успехом пользовалось как место встреч литераторов, художников, артистов; стены подвала были расписаны С. Судейкиным.
По предположению М. В. Толмачева, речь идет о здании, которое находилось на месте нынешнего дома 8 по Соляному переулку. Здесь был музей «Старый домик», принадлежавший артисту Ю. Э. Озаровскому.
«Привал комедиантов» — артистическое кабаре, существовавшее в 1916–1919 годах; преемник «Бродячей собаки». Располагалось в доме, построенном архитектором Адамини, на углу Мойки и Марсова поля в Петрограде (в этом же доме жили во второй половине 1910-х годов Судейкины).
Речь идет о знаменитом наводнении 24 августа 1924 года.
Устное разъяснение О. Н. Арбениной. — Прим. М. В. Толмачева.
О. Гильдебрандт, очевидно, реагирует на упоминание о свидании «Коломбины» в Мальтийской капелле (во внутреннем дворе Пажеского корпуса на Садовой в Петербурге), которое содержится в «Поэме без Героя» (гл. 2) А. Ахматовой:
И свиданье в Мальтийской капелле,
Как проклятье в твоей груди.
Отец, Николай Федорович Арбенин, умер 14 августа 1906 года. Мандельштамы жили на Литейном, 15, кв. 21, в 1903–1905 годах. Здесь у О. Н. Гильдебрандт-Арбениной, по-видимому, хронологическая неточность.
Имеется в виду Н. В. Султанова, входившая в круг близких знакомых Мандельштама в дореволюционные годы. См. о ней в кн.: Кофейня. С. 18 и сл.
Ср. в главе «Ребяческий империализм» «Шума времени» О. Мандельштама.
Статья «Франсуа Виллон» (Аполлон. 1913. № 4).
В записи А. Меца 1974 года место знакомства указано предположительно: «Впервые слышала Мандельштама на импровизированном концерте, вероятно, в Доме литераторов». Речь идет, по-видимому, о «первом выступлении» — в Клубе поэтов (Литейный, 24) на вечере 20 октября 1921 года, известном по дневниковой записи Блока от 22 октября. В Доме литераторов (Бассейная, 11) вечер Мандельштама прошел 24 октября, в воскресенье (ср. ниже в тексте замечание о том, что «день был будничный»).
Из стихотворения «Золотистого меда струя из бутылки текла…» (1917). В записи Р. Тименчика 1972 года: «Часто вели „греческие“ разговоры, а „итальянских“ не помнит». О «греческих» разговорах с Гумилёвым см. в указ. воспоминаниях Арбениной о нем, с. 443.
«Венеция» — стихотворение Мандельштама «Веницейской жизни, мрачной и бесплодной…» (1920), три стихотворения Блока (1909) в его итальянском цикле и стихотворение Кузмина «Обезьяна распростерла…» (1919 или 1920). В упомянутой дневниковой записи Блок особо отметил «Венецию» Мандельштама.
Вечер состоялся 4 декабря, см. запись в дневнике К. Чуковского за 5 декабря 1920 года.
Сборник стихов А. Радловой вышел в 1920 году. В записи А. Меца 1974 года: «Помню, что мы сидели и хохотали над строчками Анны Радловой, которые она подарила Осипу с надписью, в которой было что-то вроде „родственнику“». Анна Радлова была свойственницей Мандельштама — на ее сестре Надежде был женат младший брат Мандельштама, Евгений (см. его воспоминания: Новый мир. 1995. № 10. С. 416 и сл.). Написанную приблизительно в это же время пародию Мандельштама на стихи Радловой привела в своих воспоминаниях А. Ахматова, см.: Кофейня. С. 15 и сл.
В записи Р. Тименчика 1972 года: «Осип говорил как оркестр или как папиросный дым. Всё сразу — стихи и проза». В записи А. Меца 1974 года: «Говорил, вскидывая голову. Разговаривали о музыке (очень любил Шуберта). Блестящий собеседник. Никаких монологов не было, всегда обмен репликами, шутка».
В стихотворении «Мне жалко, что теперь зима…» (1920).
Содержание этого романа О. Н. Гильдебрандт-Арбенина пересказала О. Э. Мандельштаму.
В записи Р. Тименчика 1972 года: «О. Н. прочла Гумилёву „Когда Психея…“, выдав за свое, — тот поверил. Когда О. М. прочел ей это стихотворение, она сказала ему, что „редкая роща“ очень напоминает Елисейские поля». См. также: НБП. С. 566 (прим. 101).
А. Зельманова — автор портрета О. Мандельштама (1914). А. Ахматова вспоминала: «Анне Михайловне он стихов не писал, на что мне сам горько жаловался — еще не умел писать любовные стихи» (Вопросы литературы. 1989. № 2. С. 190). О ней см. также: Кофейня. С. 17. «Поэтическая перекличка» Мандельштама и Цветаевой хорошо известна. О Саломее Андреевой (Андрониковой) см.: НБП. С. 546 (прим. 80–81); Кофейня. С. 10 и сл.
Речь идет о Н. Я. Хазиной, позднее жене О. Э. Мандельштама (с 1922 года), и обращенном к ней стихотворении «На каменных отрогах Пиэрии…» (1919).
Зоя Ольхина (ближе неизвестна); ее О. Н. Гильдебрандт-Арбенина назвала в своих воспоминаниях о H. С. Гумилёве (наст. изд.).
Эти стихи («Сейчас я поведаю, граждане, вам…») с разночтениями см. в кн.: Иванов Г. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени / Сост. Н. А. Богомолов. М., 1989. С. 155.
Из стихотворения О. Мандельштама «В Петербурге мы сойдемся снова…» (1920). См.: НБП. С. 558 (прим. 103).
Речь идет о стихотворении «Чуть мерцает призрачная сцена…» (1920), где в ранней редакции было: «Захлестнула окна Мельпомена / Красным шелком храмины своей» (см.: НБП. С. 462, 558).
О. Н. Гильдебрандт-Арбенина пишет о стихотворении «В Петербурге мы сойдемся снова…», искаженном цензурой в сб. О. Мандельштама «Стихотворения» (1928); см.: НБП. С. 557 (прим. 103).
Здесь О. Н. Гильдебрандт-Арбенина отзывается на соответствующие места воспоминаний И. Одоевцевой (1967; см. по изданию: Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1988. С. 141) и Н. Павлович (опубл. в 1964; см. в кн.: Осип Мандельштам и его время. М., 1995. С. 64).
Речь идет о записке, обнаруженной Г. Г. Суперфином среди писем неустановленных лиц (Российский государственный архив литературы и искусства, ф. 1348, оп. 1, ед. хр. 533):
«Милая Ольга Николаевна!
Билеты на „Петрушку“ есть. Зайдите за мною завтра в 6 ч. Если Вы надумаете идти к Дра<…>ой (фамилия неразборчива. — P. Т.), то приходите в 2 ч. в столовую Д<ома> И<скусств>. Во всяком случае до 6 ч. я вернусь оттуда. Возношу молитвы о погоде и Лине Ивановне.
Ваш О. Мандельштам».
«Петрушка» — возобновленная «дягилевская» постановка в костюмах Бенуа; премьера должна была состояться 14 ноября 1920 года, но была перенесена на 20 ноября. Упоминается Лина Ивановна Тамм. «На „Петрушке“ — кажется, были», — сообщила Гильдебрандт в 1972 году (запись Р. Тименчика).
Из стихотворения «Что поют часы-кузнечик…» (1917), обращенного к Ахматовой. В записи Р. Тименчика 1972 года: «У О. М. две „ласточки“ — одна я, другая — Лютик» (Ольга Ваксель).
Ю. Ю. — Юрий Юркун.
«Песни Билитис» — первый сборник П. Луиса (русский перевод — 1907), стилизованный под античную лирику с ее культом тела и чувственной страсти. Ниже Гильдебрандт имеет в виду мотивы лесбийской любви в «Песнях Билитис».
А. Н. Энгельгардт.
Ср. в «Шуме времени»: «…отец пробивался самоучкой в германский мир из талмудических дебрей» (гл. «Книжный шкап»).
Одоевцева И. На берегах Невы. С. 159.
В записи Р. Тименчика 1972 года: «У Лившица сказала О. М. фразу критика: „Все поэты жмутся к Пастернаку“, этот сказал: „Вся литература теперь жмется к Пастернаку“».
По печати известно лишь одно письмо О. Мандельштама к Н. Хазиной этого года — от 9 марта, но оно как будто не могло дать оснований для подобных сравнений.
Из обращенного к О. Ваксель стихотворения «Я буду метаться по табору улицы темной…» (1925). О. Мандельштам был влюблен в О. Ваксель зимой 1924/25 года.
С Симонеттой Веспуччи сравнивал О. Гильдебрандт М. Кузмин (Кузмин М. Дневник 1934 года. 2-е изд… испр. и доп. СПб., 2007. С. 40, 213).
О. А. Ваксель покончила жизнь самоубийством после того, как ее муж, вице-консул Норвегии в Ленинграде, увез ее в Осло. В 1935 году, в воронежской ссылке, поэт обратил к ней два стихотворения — «На мертвых ресницах Исаакий замерз…» и «Возможна ли женщине мертвой хвала…».
«Мастерица виноватых взоров…» (1934), обращенное к Марии Сергеевне Петровых (1908–1979).
Речь идет о «Воспоминаниях» (Нью-Йорк, 1970) Н. Мандельштам.
Эти роли исполняли Л. Вивьен и Доличаров.
Подробнее этот эпизод см. в указ. воспоминаниях О. Н. Гильдебрандт-Арбениной о H. С. Гумилёве (наст. изд.).
Последняя фраза воспоминаний или не закончена, или содержит описку (возможно, следует читать: «До того, как…»).
О. Н. Гильдебрандт познакомилась с Ю. И. Юркуном и «стала бывать» в доме Кузмина в конце 1920 года. См. ее заметку «Немного о себе» (наст. изд.).
В начале 1920-х годов А. Д. и С. Э. Радловы жили по адресу: Васильевский остров, 1-я линия, 40. В 1927 году Радловы переехали к К. П. Покровскому, на Сергиевскую (с 1923 года — Чайковского) ул., 16, кв. 7.
Речь идет о домашнем литературном объединении «Голубой круг». См. о нем также: Кузмин М. Дневник 1921 года / Публ. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 12. Paris, 1991. С. 461, 466; и в воспоминаниях дочери прозаика С. А. Колбасьева: «В самом начале 20-х годов любители поэзии образовали общество „Голубой круг“, нечто подобное гумилёвской „Звучащей раковине“. В него вошла и <…> будущая жена Леонида Соболева, Ольга Ивановна, которая называла себя Ольга Иоанновна. Там они собирались, читали стихи, обсуждали. Туда приходили моряки, любившие поэзию, и среди них — <…> Соболев» (Жизнь Николая Гумилёва. Л., 1991. С. 315–316).
Имеется в виду Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971) — писатель; в 1918–1931 годах служил в Красном флоте; о его роли в преследовании бывших офицеров российской армии — командиров Красного флота в 1931 году см.: Зонин С. «Бдительность — наше оружие» // Вопросы литературы. 1994. Вып. V. С. 344–348. С 1932 года — оргсекретарь Ленинградско-Балтийского отделения Литературного объединения Красного флота, секретарь редакции журнала «Залп».
Русский перевод воспоминаний Т. П. Карсавиной, изданных по-английски (New York, 1931): Карсавина Т. Театральная улица. Л., 1971.
Т. П. Карсавина завершила работу над воспоминаниями 20 августа 1929 года, в день, когда она узнала о смерти С. П. Дягилева. Заключительную часть своих мемуаров («Дягилев») Карсавина посвятила «его незабвенной памяти, как дань моего бесконечного восхищения и любви к нему». Ср. там же эпизод, относящийся к 1906 году: «…мы с Дягилевым остались сидеть. Мое детское восхищение им до сих пор жило во мне, и я ему в этом призналась, добавив, что никому не проронила ни звука о своем тайном увлечении <…> Я даже не предполагала, что мое весьма запоздалое „объяснение в любви“ могло доставить столько удовольствия этому разочарованному герою» (Карсавина Т. Театральная улица. С. 171).
Брак К. П. Покровского с А. Д. Радловой был заключен в 1926 году; доступные сведения о нем исчерпываются дневниковой реакцией Кузмина («А. Д. <Радлова>, кажется, решила развестись. Это не дело, конечно» (30 апреля 1926 года); «Она <Радлова> разводится с Серг<еем> Эрн<естовичем> и выходит за Покровского» (11 июля 1926 года)) и эпистолярным диалогом Радлова с Покровским (см. письмо Радлова к Покровскому от 8 сентября 1926 года и ответ Покровского от 21 сентября: Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 625. Ед. хр. 345, 462). Ср. лаконичные воспоминания Е. Э. Мандельштама: «У Владимира Павловича <Покровского> был брат Корнилий, тоже служивший в армии до революции офицером. Он учился с Сергеем Радловым вместе в университете, стал близким другом Сергея и его жены Анны Радловой. Эти отношения приняли сложные, уродливые формы и привели Корнилия к самоубийству» (Новый мир. 1995. № 10. С. 148). См. также наст. изд.
См. прим. 2.
Постановка пьесы Э. Толлера «Эуген Несчастный» (пер. А. Пиотровского, режиссер С. Радлов, музыка М. Кузмина, хореография Г. Баланчивадзе) была осуществлена в 1923 году в Академическом театре драмы на сцене Академического малого оперного театра.
В 1893–1895 годах М. А. Кузмин учился в Петербургской консерватории, в том числе у Н. А. Римского-Корсакова (контрапункт и фуга).
Подразумевается сцена из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сервилия» (1902).
«Бразильские танцы» (1920–1921) — фортепианная пьеса французского композитора Дариуса Мийо.
О. Н. Гильдебрандт полемизирует с утверждениями В. А. Милашевского о необходимости «подкармливать стареющего поэта» в 1920-е годы; см.: Милашевский В. Дом на Мойке // Звезда. 1970. № 12. С. 199.
Имеется в виду статья М. А. Кузмина «„Баядерка“ по оригиналу» (Жизнь искусства. 1923. 1 мая. С. 12–13) с критикой постановки Палас-театром оперетты И. Кальмана «Баядерка» с Е. И. Тиме и Л. О. Утесовым в главных ролях. Резкий тон Кузмина вызвал протест «коллектива Палас-театра» (см.: Жизнь искусства. 1923. 15 мая. С. 24; там же см. ответные разъяснения Кузмина).
«Доктор Мабузе — игрок» (1922, реж. Фриц Ланг), «Индийская гробница» (1921, реж. Дж. Май) и «Кабинет доктора Калигари» (1919, реж. Роберт Вине) — классические фильмы немецкого экспрессионистского кинематографа. «Кабинет доктора Калигари», просмотренный М. А. Кузминым не менее четырех раз (12 февраля и 2 марта 1923 года, 13 и 19 января 1926 года), послужил одним из основных источников цикла «Форель разбивает лед» (подробнее см.: Ратгауз М. Г. Кузмин — кинозритель // Киноведческие записки. 1992. № 13. С. 52–86). Кузмин присутствовал на премьерном показе «Кабинета доктора Калигари» 12 февраля 1923 года в кинотеатре «Сплендид-Палас».
Внешнее сходство Пауля Рихтера — исполнителя роли Гуля в фильме «Доктор Мабузе — игрок» — и Л. Л. Ракова стало основой для создания образа «нового Гуля» в творчестве М. А. Кузмина и в «бытовой» мифологии поэта.
Имеется в виду фильм американского кинорежиссера Д. У. Гриффита «Нетерпимость» («Intolerance», 1916).
Лидия Иванова погибла 16 июня 1924 года при столкновении в Финском заливе моторной лодки, в которой она находилась, с пассажирским судном «Чайка». Написанный М. А. Кузминым некролог «Лидия Иванова» появился спустя два дня после ее гибели (Вечерняя Красная газета. 18 июня. С. 3). Характеризуя творческую манеру Л. Ивановой, Кузмин, в частности, писал: «Роль балерины в „Петрушке“ Стравинского ждала ее».
Ср. в статье С. П. Дягилева «Ольга Спесив<цев>а» (Figaro (Paris). 1927. 26 may): «Увидев Павлову в дни ее и моей молодости, я был уверен в том, что она „Тальони моей жизни“. Мое удивление поэтому было безгранично, когда я встретил Спесиву, создание более тонкое и более чистое, чем Павлова» (цит. по: Сергей Дягилев и русское искусство. М., 1982. T. 1. С. 246; ср. с. 475). Ср. также: «Дягилев одним из первых оценил всю гениальность Анны Павловой <…> но он ярче других видел в Анне Павловой при ее божественной одаренности и крупные художественные недостатки <…> и выше Анны Павловой ставил Ольгу Спесивцеву» (Лифарь С. Дягилев и с Дягилевым. М., 1994. С. 163).
Отметим, что здесь мемуаристка непреднамеренно следует интонации кузминских строк с перечислением его привязанностей в немецкой культуре:
Если будешь, странник, в Берлине,
у дорогих моему сердцу немцев,
где были Гофман, Моцарт и Ходовецкий
(и Гёте, Гетё, конечно) <…>
См. также свидетельство в дневнике О. Гильдебрандт 17 декабря 1945 года: «Первым подарком мне от Мих. Ал. была книга „Гётевский календарь“, со всеми его возлюбленными, книжка, которую я берегла всю жизнь <…> Юрочка подарил мне целый ряд тетрадок с веймарскими комнатами» (ЦГАЛИ. Ф. 436. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 20).
«Голем» («Der Golem») — роман австрийского писателя Густава Мейринка (1915, русский перевод — 1922).
Ср., например, рассказ Ю. И. Юркуна «Игра и Игрок» (Абраксас. Пб., 1922. Окт. С. 20–30) и американские мотивы в пьесе М. А. Кузмина «для кукол живых или деревянных» «Вторник Мэри» (Пг., 1921). По свидетельству П. И. Сторицына, автора отчета о «Втором вечере современной драматургии» в Государственном институте истории искусств (Вечерняя Красная газета. 1923. 16 марта. С. 4), в Америке происходило и действие неопубликованной пьесы Юркуна «Маскарад слов».
Речь идет о трех месяцах, проведенных Ю. И. Юркуном в тюрьме после ареста 30 августа 1918 года по делу об убийстве Л. И. Каннегисером председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого. Проведенные следствием аресты в первую очередь коснулись посетителей дома Каннегисеров [Саперный пер., 10, кв. 5; описан в посвященном М. А. Кузмину очерке М. И. Цветаевой «Нездешний вечер» (1936)]. Среди постоянных посетителей дома в Саперном переулке был и Ю. И. Юркун. Из воспоминаний двоюродной сестры Л. Каннегисера H. Н. Каннегисер известно, что одним из арестованных был ее отчим, переводчик И. Б. Мандельштам, познакомившийся с Юркуном в тюрьме (см.: Каннегисер H. О М. А. Кузмине / Публ. Н. Г. Князевой и Г. А. Морева // Искусство Ленинграда. 1990. № 9. С. 65; см. еще сколь безграмотную, столь и тенденциозную публикацию, содержащую, однако, неизвестные прежде материалы следственного дела: Наш современник. 1996. № 4. С. 135–136, 145). Арестованные содержались в так называемых Дерябинских казармах на Финском взморье, что нашло отражение в стихотворении Кузмина из посвященного Юркуну цикла «Северный веер» (1925), которое в составе книги «Форель разбивает лед» по цензурным причинам было заменено точками (подробнее см.: Морев Г. А. Из комментариев к текстам Кузмина // Шестые Тыняновские чтения. С. 25–30). Юркун был освобожден 23 ноября 1918 года. Подробнее см.: наст. изд.
Имеются в виду «Записки об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской (Paris, 1976. T. 1) и, в частности, запись от 8 августа 1940 года, передающая негативное отношение А. Ахматовой к М. Кузмину. Попытку истолкования этой записи и, в целом, ахматовского неприятия Кузмина см. в работе Р. Д. Тименчика, В. Н. Топорова и Т. В. Цивьян «Ахматова и Кузмин» (Russian Literature. 1978. Vol. VI. № 3. P. 252).
Отметим, что, будучи допрошена 7 марта 1957 года в качестве свидетеля по «писательскому делу» 1938 года в связи с готовившейся реабилитацией его жертв, А. А. Ахматова уклонилась от характеристики Ю. И. Юркуна, заявив, что никогда «не знала» его (Дело Юркуна. Т. 2. Л. 20).
Подозрения А. А. Ахматовой о связи А. Д. Радловой с «Большим домом» Л. К. Чуковская зафиксировала в «Записках об Анне Ахматовой» (T. 1); в последнем издании «Записок» (М., 1997. С. 59), откликаясь на комментируемые здесь воспоминания О. Н. Гильдебрандт, впервые опубликованные в 1992 году, автор добавляет: «Мне неизвестно, откуда возникли такие подозрения, и я не имею возможности установить, в какой мере они основательны».
Не исключено, что имеется в виду Фридлянд Надежда Филипповна, актриса. См. о ней в воспоминаниях О. М. Грудцовой и в примечаниях к ним А. Л. Дмитренко (Минувшее: Исторический альманах. Вып. 19. М.; СПб., 1996. С. 34, 124).
О группе «Тринадцать» см. воспоминания О. Н. Гильдебрандт в наст. изд. (с. 66–73) и примечания к ним.
Кузнецов Павел Варфоломеевич (1878–1968) — живописец, график, театральный художник, оформитель постановки пантомимы М. А. Кузмина «Духов День в Толедо» (1915). В 1917 году готовилось, но не было осуществлено роскошное издание «Подвигов Великого Александра» М. Кузмина с иллюстрациями Кузнецова (см.: К ХХ-летию литературной деятельности М. А. Кузмина. Страницы не нумерованы). Возможно, однако, что имеется в виду Кузнецов Евгений Михайлович (1900–1958) — критик и театровед, с 1919 года работавший в Петроградском отделе театров и зрелищ и в «Красной газете», а также в газете «Жизнь искусства» (1919–1921).
Имеются в виду мемуары Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» (Вашингтон, 1967) и «Вторая книга» Надежды Мандельштам (Paris, 1972).
Ср.: «Жабой в разговорах со мной А. А. <Ахматова> называла Анну Дмитриевну Радлову» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. T. 1. М., 1997. С. 59).
Ср. об отношениях М. А. Кузмина и H. С. Гумилёва в воспоминаниях Вс. Н. Петрова (со слов О. Н. Гильдебрандт): «Гумилёв сердечно любил Кузмина как человека и <…> разглядел в нем нечто очень существенное и характерное. У Гумилёва была теория, согласно которой у каждого человека есть свой истинный возраст, независимый от паспортного и не изменяющийся с годами. Про себя Гумилёв говорил, что ему вечно тринадцать лет.
— А Мишеньке (то есть Кузмину) — три. Я помню, — рассказывал Гумилёв, — как вдумчиво и серьезно рассуждал Кузмин с моими тетками про малиновое варенье. Большие мальчики или тем более взрослые так уже не могут разговаривать о сладком — с такой непосредственностью и всепоглощающим увлечением» (Петров В. Калиостро / Публ. Г. Шмакова // Новый журнал (Нью-Йорк). 1986. Кн. 165. С. 91).
Местонахождение рисунка, о котором идет речь, неизвестно.
Ошибка памяти мемуаристки — М. Горький умер 18 июня 1936 года. О. Гильдебрандт спутала его с академиком И. П. Павловым, скончавшимся 27 февраля 1936 года и похороненным в день смерти М. А. Кузмина — 1 марта.
Ср.: «Тяжелое впечатление от этих выступлений <В. А. Рождественского и С. Д. Спасского> несколько исправила прекрасная речь В. М. Саянова. Но еще лучше говорил Ю. И. Юркун. Он очень сердечно и просто, как будто от лица живого Михаила Алексеевича, поблагодарил всех, кто пришел его проводить» (Петров В. Калиостро. С. 112–113). Ср. также в письме Э. Ф. Голлербаха к Ю. И. Юркуну от 5 марта 1936 года: «Вы правы, конечно, сказав на могиле, что смерть была для него избавлением от страданий; физические силы ему изменили, круг жизненных возможностей стал тесен» (Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 236). В октябре 1957 года В. М. Саянов свидетельствовал о Юркуне в Военной прокуратуре Ленинграда: «Юркуна Юрия Ивановича я знаю <…> Я был хорошо знаком с Михаилом Алексеевичем Кузминым, который меня познакомил с Юркуном. Однажды Юркун у меня был в гостях со своей женой — Ольгой Николаевной, фамилию которой я не помню. При этой встрече у нас шел разговор об искусстве. Политических тем мы в разговоре с ним совершенно не касались, и он производил на меня впечатление человека совершенно аполитичного, это впечатление не изменилось у меня и в дальнейшем. Когда Юркун был арестован, то я думал, что это было связано с его сексуальными извращениями, так как мне известно, что он был педерастом. Однако я глубоко убежден, что Юркун контрреволюционной деятельностью не занимался. Из произведений Юркуна мне известна повесть „Шведские перчатки“. Содержание этой повести я не помню. Повесть была написана Юркуном в дореволюционное время. С середины 20-х годов Юркуна не печатали по идейным соображениям, что объясняется тем, что Юркун принадлежал к интеллигенции старой школы. Никаких бесед на политические темы Юркун не вел. Его разговоры касались только литературы и искусства» (Дело Юркуна. Т. 2. Л. 39–40).
В воспоминаниях Вс. Н. Петрова панихида 6 марта 1936 года описана как происходившая в Спасо-Преображенском соборе; см.: Петров В. Калиостро. С. 113.
С. Д. Цирель-Спринцсон.
Тамара Платоновна Карсавина умерла 25 апреля 1978 года в Лондоне.
Так в тексте. Вероятно, имеются в виду спутницы Феи Сирени из балета Чайковского «Спящая красавица» (хореография М. И. Петипа) — Кандид и Виолант.
Подразумевается сцена из 4-го действия балета «Конек-горбунок» (композитор Ц. Кюи, хореография А. Сен-Леона, М. И. Петипа, А. А. Горского). Роль Царь-девицы Карсавина впервые исполнила на сцене Мариинского театра 13 января 1906 года.
Имеется в виду сын Т. П. Карсавиной и Генриха Бруса (Брюса), сотрудника английского посольства в Петербурге, Никита, родившийся в 1916 году (см.: Заблоцкий Е. Карсавины и Балашовы // Пермский ежегодник-95. Хореография: История, документы, исследования. Пермь, 1995. С. 186). О. Н. Гильдебрандт ассоциирует его имя с именем героя романа А. К. Толстого «Князь Серебряный» (1861).
Вероятно, речь идет об Александре Дионисьевне Даниловой.
Имеется в виду Шарлотта Кестнер (урожд. Буфф) — подруга Гёте, прототип Лотты в «Страданиях юного Вертера».
В современной пушкинистике принято название «Повесть из римской жизни».
Здесь О. Н. Гильдебрандт смешивает название комедии Шекспира «Как вам это понравится» (1599) и второй заголовок комедии «Двенадцатая ночь, или Как вам угодно» (1600).
Очевидно, в этих словах содержится намек на раннюю смерть отца (1902) и новое замужество матери Ю. И. Юркуна.
«Харчевня королевы Педок» («La rotisserie de la reine Pedauque») — в русском переводе «Харчевня королевы Гусиные лапы» — роман (1892) А. Франса.
Ср. запись в дневнике М. А. Кузмина от 1 июля 1925 года: «У Юр. есть общее с Хлебниковым. Я понятен, но в будущем».
Неустановленное лицо. Известны сестры Левенстерн (Елизавета Арнольдовна и Екатерина Арнольдовна), содержательницы в 1910–1920-е годы музыкальной школы в Петрограде.
Улица Некрасова, 52.
В 1918–1919 годах Ю. И. Юркун продавал книги в петроградской Книжной лавке писателей (Морская, 14); ср. инскрипт на одном из экземпляров его книги «Дурная компания» (Пб., 1918): «Искренно уважаемому Николаю Степановичу Гумилёву с приветом от книжной лавки, от одного из приказчиков. Юр. Юркун» [Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома)].
Имеется в виду картина Лукаса Кранаха Старшего «Венера и Амур» (1509), находящаяся в Эрмитаже.
Картина М. А. Врубеля «Сирень» (1900; Государственная Третьяковская галерея).
Ошибка мемуаристки. Имеется в виду, очевидно, романс Надира из оперы Бизе «Искатели жемчуга» (1863).
В декабре 1954 года в Москве проходил 2-й Всесоюзный съезд советских писателей.
Имеется в виду «Баллада о гвоздях» (1919–1922) H. С. Тихонова.
Имеется в виду пьеса М. А. Кузмина «Смерть Нерона».
Вероятно, имеется в виду роман Ф. Верфеля «Верди» (1923), имеющий подзаголовок «Роман оперы».
М. А. Кузминым была задумана серия художественных биографий великих людей разных эпох «Новый Плутарх». Кузмин завершил только одну из них — «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» (Стрелец. Сб. 2. Пг., 1916. С. 1–103; отд. изд.: Пг., 1919). Из жизнеописания Вергилия был опубликован только отрывок под названием «Златое небо» (Абраксас. Пг., 1923. Февр. С. 4–10). В списке предполагаемых биографий значится также и упоминаемый ниже Суворов.
В 1900 году, в связи со столетием смерти А. В. Суворова, бревенчатую церковь из его имения (села Кончанского в Новгородской губернии) перевезли в Петербург и установили на плацу рядом с новым зданием Николаевской Академии Генштаба (Суворовский, 32 / Таврическая, 2а). Церковь была разобрана в 1925 году.
«Туман за решеткой» — оставшийся неоконченным роман Юркуна, писавшийся с 1918 года (вариант заглавия: «Туманный город»). Текст романа не сохранился: известны лишь фрагменты, опубликованные в альманахе «Абраксас» в 1922 году («Игра и Игрок», «Петрушка»). Подробнее см. коммент. П. В. Дмитриева и наш в кн.: Юркун Юр. Дурная компания. СПб., 1995. С. 497–499. В 1968 году В. А. Милашевский попытался «воссоздать» роман Ю. И. Юркуна. См.: Милашевский В. «Нелли»: Роман из современной жизни // Волга. 1991. № 12. С. 75–114.
Просьба об уничтожении «неприличных рисунков» содержалась в предсмертном письме Бердсли от 7 марта 1898 года (см.: Бердслей О. Рисунки. Повесть. Стихи. Афоризмы. М., 1912. С. 151).
«Шведские перчатки. Роман в 3 частях с предисловием М. Кузмина» (Пб., 1914) — дебют Юркуна-прозаика. Ср. отзыв о романе К. Сомова: «Дочитал до конца „Шведские перчатки“ — интересный документ — это, в сущности, юношеский дневник — искренний и нежный» (цит. по кн.: Юркун Юр. Дурная компания. С. 475).
Современная транскрипция — Гриффит (Grifïltth).
Дядя Бонифаций — один из персонажей «Шведских перчаток».
Имеются в виду героини «Шведских перчаток» панни Мария и Барбара.
Ирина Энери (Ирина Александровна Сухотина, в замужестве Горяинова; 1897–1980) — пианистка-вундеркинд, выступавшая с десятилетнего возраста.
Лицо неустановленное. Известен дворянский род Тарновских, внесенный в родословную книгу Киевской губернии (см.: Общий гербовник дворянских родов Российской империи. СПб., 1866. Ч. VI. С. 136).
Ср. одно из замечаний М. А. Кузмина по этому поводу: «Ю. И. у всех спрашивает, кто у нас первый поэт, думая, что назовут меня, но никто этого не делает» (Кузмин М. Чешуя в неводе // Стрелец. Сб. третий и последний. С. 109).
Имеется в виду второй русский перевод романа Метьюрина «Мельмот-скиталец» (1820): Мельмот Скиталец. Роман Чарльза Роберта Матюрена. СПб., 1894. T. I–III.
Подразумевается «вставная повесть» о иезуитах в романе Метьюрина — «Рассказ испанца».
Кафе «Норд» расположено по адресу: Невский пр., 44–46.
К. А. Варламов был крестным отцом О. Н. Гильдебрандт.
Орани — местность на юге Виленской губернии.
Имеется в виду 20-летие литературной деятельности М. А. Кузмина, отмечавшееся 11 октября 1925 года. См. одно из воспроизведений этой фотографии в кн.: Шварц Е. Живу беспокойно… Из дневников. Л., 1990. Между С. 224 и 225. В книге фотография неверно датирована 1927 годом.
Дети М. Н. Гильдебрандт и И. А. Саламатина, театрального режиссера.
О. Н. Гильдебрандт и Ю. И. Юркун не состояли в браке.
Французский священник Кловис (Мишель) Флоран с 1935 года служил в костеле Французской Божией Матери (Notre Dame de France) в Ковенском переулке. 2 августа 1941 года он был арестован по обвинению в шпионаже и выслан из СССР; богослужения в костеле прекращены до 1945 года (см.: Шульц С. Храмы Санкт-Петербурга: История и современность. СПб., 1994. С. 243).
Имеются в виду М. В. Малич, О. Н. Верховская и М. Н. Ржевуская.
Арестованный осенью 1938 года Л. Л. Раков был освобожден (после снятия Ежова и назначения Берии наркомом внутренних дел) осенью 1939 года. К сожалению, материалы следственного дела Ракова остались нам недоступными.
Я. Л. Израилевич был арестован 16 июля 1938 года по подозрению в шпионской деятельности (связи с иностранцами, продажа предметов старины за границу, знакомство с «женой Примакова» — Л. Ю. Брик и пр.). 28–29 июля 1938 года признал себя агентом германской разведки; 29 января 1939 года отказался от признательных показаний (подписаны «под влиянием не только физического воздействия, но и угрозы — отдать моего ребенка в детский дом»). Признан невиновным и освобожден 5 января 1940 года (Материалы дела П-7898 // Архив ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти).
Л. В. Пуцилло был арестован 11 января 1938 года, обвинялся в антисоветской агитации, распространении анекдотов и т. п. На суде 15 июня 1938 года виновным себя не признал, заявив в частности: «Я три месяца был на излечении в тюремной больнице в связи с переломом руки. Перелом руки произошел не по моей вине. Мне ее сломали. Кроме того, у меня избиты ноги и левый бок. Кто это делал — мне неизвестно. Их фамилий я не знаю. Следователь выходил из кабинета, а туда входили какие-то люди и избивали меня. Мои показания на следствии даны в силу физического и морального воздействия». Приговорен к 4 годам лагерей, определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 17 февраля 1940 года приговор отменен, дело прекращено. Пуцилло освобожден 7 марта 1940 года (Материалы дела П-37994 // Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти).
Борис Михайлович Мордовин (1898—?) — начальник кафедры корабельной электротехники Военно-морского училища им. Дзержинского с 1924 года. Арестован 16 апреля 1938 года, обвинен в принадлежности к контрреволюционной военной организации РОВС. 31 октября 1938 года Военным трибуналом Балтийского флота осужден на 15 лет, на суде виновным себя не признал, от показаний, данных на следствии, отказался. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 11 января 1939 года приговор отменен, дело направлено на дополнительное расследование. 10 июня 1939 года дело прекращено, Мордовин освобожден. Особый отдел Балтфлота опротестовал это постановление прокурора Балтфлота, однако 10 сентября 1939 года Особый отдел ГУГБ НКВД СССР подтвердил решение об освобождении Мордовина, и дело было сдано в архив (Материалы дела П-4301 // Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти).
А. М. Шадрин был арестован 14 февраля 1938 года; проходил по делу И. А. Лихачева (взят 28 октября 1937 года, обвинен в принадлежности с 1929 года к контрреволюционной троцкистской организации, под пытками дал 9 февраля 1938 года показания, в частности на Ширина; на суде от показаний отказался; 23 июля 1940 года приговорен к 8 годам лагерей); поставлен на конвейерный допрос, виновным себя не признал, предложив, однако, следствию подробный «Перечень лиц с моей точки зрения контрреволюционно настроенных» (В. М. Жирмунский, А. А. Смирнов, Г. А. Гуковский; аресты двух последних по показаниям Шадрина предполагались в апреле 1938 года), и дал соответствующие показания на К. Н. Державина, А. А. Франковского, Д. И. Выгодского и др. Дело прекращено 28 апреля 1940 года. Шадрин освобожден 7 мая 1940 года (Материалы дела П-1163 //Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти). Вновь арестован 3 июля 1945 года, приговорен 2–3 декабря 1946 года к 7 годам лагерей; отбыл срок полностью.
Корнилий Павлович Покровский покончил с собой в Москве 15 августа 1938 года, считая неизбежным свой арест. Сохранились его предсмертные письма к А. Д. и С. Э. Радловым:
Аничка, много раз любимая!
Ужасная у меня тоска, а Тебя нет со мной. Быть может, это лучше, что Ты не видишь меня таким угнетенным. Мне кажется, таким я еще не был никогда.
Виноват ли я в том, что не сумел прожить свою жизнь? Конечно, виноват, как и во всем, что со мной случалось. Хотя ни одной очевидной ошибки в своей жизни я бы не мог назвать, но раз мне никогда ничего не удавалось до конца, то разве изъян не во мне самом? То последнее, что угнетает меня сейчас, возможно, не стоит жизни. Но если бы не было этой последней капли, нашлась бы другая, чтобы переполнить чашу.
Только не подумай, что в чем-нибудь передо мной виновата Ты. Все большое и настоящее, что я получил в жизни, было только от Тебя и через Тебя.
Никогда я не чувствовал так сильно, как сейчас, что Ты единственное, что у меня есть, и что всем хорошим, что у меня было и есть, я обязан Тебе. А то, что внешне у нас жизнь складывалась так, а не иначе — это, право, совсем не важно.
Сейчас самая тяжелая для меня мысль — о том, какое горе я принесу Тебе. Но пойми, во-первых, я не могу иначе, а во-вторых, и без этого горя будет, вероятно, не меньше. Если можешь, прости и постарайся остаться тем чудеснейшим человеком, самым чудесным из всех людей, какой Ты всегда была и должна быть и без меня.
Я люблю Тебя так сильно, нежно и проникновенно, как в самые первые наши годы, и в чем-то сильнее, чем тогда. За эту любовь прости мне все тяжелое, что я Тебе принес.
Прости меня, любимая!
Дорогой Сережа!
Не знаю, нужно ли мне оправдываться.
Я знаю, что наношу Анне очень тяжелый, опасный для нее удар.
Но я не могу иначе. Я убежден, что для меня наступает очень черная полоса (что она совершенно незаслуженна, Ты знаешь не хуже меня, но сейчас это не имеет значения). Мучиться пришлось бы не только мне, но и Анне за меня, в степени, быть может, большей. В моем выборе есть оттенок эгоизма. Но в конце концов может оказаться, что мое решение легче, чем другие возможности, перенесет и Анна, если только перенести она сможет.
В какой-то мере — и очень большой — это будет зависеть от Твоей помощи. Неуместно просить Тебя о чем-нибудь. При всех обстоятельствах Ты сделаешь больше, чем это в человеческих силах. Мне хочется только сказать, что мысль о Твоей помощи Анне мне дает надежду, что удар, который я ей наношу, не будет для нее губителен. Другого самоутешения у меня нет.
Только бы Анна перенесла и тогда в жизни у вас обоих еще будет много хорошего. Я в этом уверен, и мысль о том хорошем, что у вас впереди, для меня радостна и сейчас, в момент моего самого тяжелого угнетения.
Передай Митьке, что я ему желаю большой жизненной удачи, а Вове, что я его очень люблю и желаю ему счастья.
Целую Тебя крепко, родной мой.
Два слова о внешних фактах.
Вчера я получил повестку, смысл ее, т. е. чем она вызвана, для меня неясно. Но ее последствия несомненны. Я уже не смогу жить по-прежнему, т. е. потеряю связь с вами и с Анной. Вот это и было последней каплей в чашу, уже и раньше до краев переполненную.
Вот и все события.
(Личный архив Ю. А. Менакера, Москва. Упомянуты Д. С. Радлов, В. П. Покровский).
И. И. Рыбаков был арестован в июле 1938 года. Умер 8 октября 1938 года от воспаления легких в Доме предварительного заключения. Следственное дело «прекращено за смертью подследственного (обвиняемого)» (Рыбакова О. И. Трудовая деятельность И. И. Рыбакова // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки, ф. 1073, ед. хр. 1990, л. 5).
Любовь Дмитриевна Блок умерла 28 сентября 1939 года. В 1930-е годы работала над книгой «Возникновение и развитие техники классического танца» (опубл. в кн.: Блок Л. Д. Классический танец: История и современность. М., 1987).
М. Н. Арбенина-Саламатина в 1940–1950-х годах работала в Нижне-Тагильском театре.
В. В. Гундобин в 1942 году был арестован «за пособничество врагу» (спустившись в бомбоубежище, забыл затемнить окно комнаты и оставил невыключенным свет). Обстоятельства его смерти неизвестны.
В феврале 1942 года Э. Ф. Голлербах был эвакуирован из Ленинграда. В Москве был помещен в психиатрическую больницу (см. запись в дневнике О. Н. Гильдебрандт от 18 мая 1942 года: ЦГАЛИ, ед. хр. 7, л. 67), где умер (точная дата смерти неизвестна).
А. И. Введенский был арестован 27 сентября 1941 года в Харькове, где он жил с 1936 года; обвинен в пораженческой агитации и отказе от эвакуации. Умер во время этапирования в Казань, 19 декабря 1941 года, от плеврита (см.: Сажин В. А. Введенский и Д. Хармс в их переписке. [Paris,] 2004. С. 22–24, 28–29. См. также: Материалы, относящиеся к арестам, ссылке и гибели Введенского // Введенский А. Полн. собр. произведений: В 2 т. М., 1992. Т. 2. С. 183–184).
Алексей Алексеевич Степанов умер в январе 1943 года. Христина Нильсовна Степанова умерла в июле 1942 года, Всеволод Алексеевич Степанов умер летом 1943 года.
Д. И. Хармс был арестован 23 августа 1941 года (4 сентября 1941 года в открытке, отправленной О. Н. Гильдебрандт, М. В. Малич сообщала: «23 августа Даня уехал к Юрию Ивановичу» (Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме). После проведения 10 сентября 1941 года судебно-медицинской экспертизы военный трибунал (7 декабря 1941 года) освободил Хармса от уголовной ответственности и направил на принудительное лечение в психиатрическое отделение больницы при пересыльной тюрьме № 2. В 1944 году в ответ на запрос сестры Хармса Е. И. Грицыной из тюрьмы № 1 («Кресты») поступило сообщение о смерти Хармса 2 февраля 1942 года (подробнее см.: Мейлах М. Даниил Хармс: Anecdota posthuma // Русская мысль. 1989. 23 июня. Лит. прил. № 8. С. IX–X; а также: Александров А. Место смерти Даниила Хармса —? // Литературная газета. 1990. 21 февр. С. 5; Глоцер В. И. К истории последнего ареста и гибели Даниила Хармса (письма М. В. Малич к Н. Б. Шанько) // Русская литература. 1991. № 1. С. 204–209; Он же. «Даниил Иванович… уехал к Николаю Макаровичу»: Письмо Т. А. Липавской к А. И. Введенскому и Г. Б. Викторовой // Там же. 1996. № 1. С. 262–265.
В 1942 году М. В. Малич эвакуировалась из Ленинграда и уехала на Кавказ (Минводский район, совхоз Темпельгоф), где оказалась в зоне оккупации и была депортирована в Германию. Из писем М. В. Малич, полученных О. Н. Гильдебрандт позже, следует, что «она с помощью фиктивного брака смогла перебраться во Францию, где встретилась со своей матерью, уехавшей из России во время революции. В Париже она вышла замуж за мужа своей матери, а впоследствии жила в Венесуэле» (Мейлах М. Даниил Хармс: Anecdota posthuma. С. X). Позднее жила в США (см.: Глоцер В. Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс. М., 2000; Мейлах М. Oberiutiana Historica // Тыняновский сб. Вып. 12. М., 2006. С. 402–404).
В марте 1942 года А. Д. и С. Э. Радловы вместе с труппой Театра им. Ленсовета были эвакуированы из Ленинграда в Пятигорск. После захвата Пятигорска немцами 9 августа 1942 года часть театра (и Радловы в том числе) оказалась на оккупированной территории, где продолжала театральную деятельность. 9 августа 1944 года они были освобождены союзными войсками во Франции. 15 января 1945 года Радловы прибыли в Париж (возможный эпизод пребывания С. Э. Радлова в Париже освещен в статье: Тименчик Р. О некрологии Осипа Мандельштама // Даугава. 1997. № 2. С. 132–134), 22 февраля вылетели из Парижа в Москву «для переговоров о будущей работе». По приезде арестованы, 17 ноября 1945 года приговорены к 10 годам ИТЛ, 31 января 1946 года прибыли в лагерь на станции Переборы, близ Рыбинска Ярославской области, где отбывали заключение вместе. А. Д. Радлова умерла в лагере. С. Э. Радлов освобожден в 1953 году. Последние годы работал в Даугавпилсском и Рижском русском театрах (об этом периоде жизни Радловых см.: Гайдабура В. «Так расскажи правдиво…» // Советская культура. 1989. 22 августа. С. 6; Он же. «И наша первая любовь горит последнею любовью»: Письма С. Э. Радлова к В. Я. Чобуру. 1946–1950 / Публ. В. Гайдабуры // Театр. 1992. № 10. С. 101–126).
А. Н. Егунов после истечения срока ссылки некоторое время оставался, по совету своего учителя С. А. Жебелева (см. его письмо к А. И. Болтуновой-Амиранашвили от 9 сентября 1937 года, опубл. Н. В. Брагинской в кн.: Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 431), в Томске; с 1938 года жил в Новгороде, преподавая иностранные языки в вечерней школе для взрослых. С 1940 года получил место старшего преподавателя на кафедре классической филологии Ленинградского университета, приезжал на занятия из Новгорода (ср. в письме О. Н. Гильдебрандт к В. И. Сомсикову от 8 декабря 1978 года: «Егунов исчез, как почти все, — а когда „воскрес“, то являлся из Новгорода, очень дико, — выезжал на лекции в Л<енингра>д» (цит. по копии, предоставленной адресатом). О пребывании Егунова в Новгороде, который перед войной «был средоточием многих бывших заключенных-петербуржан» (Филиппов Б. Всплывшее в памяти // Новый журнал. 1988. Кн. 171. С. 247), вместе со ссыльными T. Н. и H. Н. Гиппиус, С. А. Аскольдовым, И. М. Андриевским, Б. А. Филипповым и др. см.: Филиппов Б. Мысли нараспашку. Андрей Николев // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1981. 14 июля; Он же. Статьи о литературе. London, 1981. С. 55–57. С началом войны Егунов оказался на оккупированной территории: 15 августа 1941 года Новгород был захвачен немцами. В ноябре 1941 года добрался до Риги, находился в лагере для русских беженцев, в конце декабря 1941 года был отправлен на работу в Германию. С весны 1942 года жил в городе Нойштадт (Гольштиния), работая на молокозаводе. В апреле 1945 года в городе Варен оказался на территории, занятой советскими войсками, был помещен в лагерь для репатриируемых советских граждан, с сентября 1945-го по сентябрь 1946 года работал преподавателем немецкого языка при 12-й танковой дивизии. 24 сентября 1946 года направлен в лагерь репатриантов в городе Франкфурт-на-Одере для последующей отправки в СССР (о процессе «репатриации» в целом см. подробно: Полян П. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в Третьем рейхе и их репатриация. М., 1996. С. 187 и след.). 25 сентября 1946 года Егунов нелегально перешел в американскую зону оккупации, 29 сентября задержан американцами в городе Кассель и 5 октября выдан советскому командованию. 13 декабря 1946 года Военным трибуналом 8-й гвардейской армии осужден к 10 годам исправительных трудовых лагерей (Материалы дела П-79052 // Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти), освобожден 25 апреля 1956 года.
В. В. Мухин был арестован 28 февраля 1933 года по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации, вдохновлявшейся из-за рубежа Е. В. Саблиным, бывшим поверенным в делах России в Англии (о деятельности Саблина см.: Казнина О. А. Русские в Англии. М., 1997. С. 23–26). В заявлении от 8 марта 1933 года аттестовал себя монархистом, верующим и сторонником частной собственности. 14 мая 1933 года выслан на три года в Новосибирск, летом 1934 года безуспешно ходатайствовал о досрочном освобождении (Материалы дела П-73238 // Архив ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленобласти).
Судя по записям в дневниках О. Н. Гильдебрандт, речь идет о Е. С. Золотареве.
См. комм. 151.
До войны О. Н. Гильдебрандт жила в ленинградской квартире со своей матерью, Л. И. Тамм и Л. К. Тамм.
Ю. И. Юркун жил вместе со своей матерью в квартире М. А. Кузмина.
В связи с отношениями Ю. А. Бахрушина и О. Н. Гильдебрандт см. также запись в дневнике М. А. Кузмина за 16 мая 1934 года: «Самое главное в этом году четыре фактора <…> 4. Появление на нашем горизонте Бахрушина, касается это конечно главным образом О<льги> Н<иколаевны>, но и Юр<очки> и меня. Хорошо еще и чуду подобно, что этот человек доступен более или менее высшим соображениям и не совсем примитивной психологии» (Кузмин М. Дневник 1934 года. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. С. 29) и комментарий О. Гильдебрандт к этой записи, сделанный в 1977 году: «Б<ахрушин> приехал за разными архивами. Вероятно, он работал в этом учреждении! Мы друг другу очень обрадовались, — для меня это был человек „от балета“. Я с детства слыхала эту фамилию; у моих теток были золотые брелочки, (а оне — мне дарили) от ежегодных бенефисов, которые отец Б<ахрушина> дарил балетным. Его отец был увлечен моей теткой, Ольгой Виктор<овной>, которая потом по болезни ушла из балета. Поэтому Б<ахрушин> называл меня „моя полу-кузина“. Мы стали переписываться — это длилось года два; ничего более серьезного не получилось, но письма были крайне интересны, я иногда читала М<ихаилу> А<лексеевичу>. Письма эти пропали в войну. Я дала ему некоторые рисунки. Оне, верно, тоже пропали. Когда в 1948 г. видала Б<ахрушина> в последний раз, он признался, что пропала одна „лиловая дама“, а все остальное цело!» (Гильдебрандт О. Комментарий к Дневнику М. Кузмина 1934 года, л. 1 [Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме)].
Юркунас — настоящая фамилия Ю. И. Юркуна.
«Итальянка в Алжире» (L’italiana in Alger, 1813), «Сорока-воровка» (La gazza ladra, 1817), «Моисей в Египте» (Mose in Egitto, 1818; во французской редакции — «Моисей и фараон» (Moise et Pharaon, 1927) — оперы Дж. Россини.
«Леди Гамильтон» («That Hamilton woman», США, 1941) — фильм А. Корды с Вивьен Ли. Возможно, также, немой фильм Рихарда Освальда «Леди Гамильтон» (1922).
Речь идет о девочках с картин О. Н. Гильдебрандт. То же сравнение встречается в более поздних воспоминаниях, написанных для книги «Художники группы „Тринадцать“», но как цитата из Ю. И. Юркуна: «Мое „масло“ в войну все погибло. Кажется, это было из моего „творчества“ самое сильное. Юркун говорил: „Ну и темперамент! Ваши девочки взрываются, как петарды!“» (наст. изд.).
В фонде О. Н. Гильдебрандт сохранилась записка Ю. А. Бахрушина, которая была приложена к гиацинтам: «Прими эти чистые белые цветы как символ моего отношения к [тебе] Вам. Одновременно прими и мое кровоточащее сердце. Юрий. 24/1.<19>34» (ЦГАЛИ, ед. хр. 8, л. 7).
«Крейсер „Варяг“» (1946) — фильм В. В. Эйсымонта с Б. Н. Ливановым в главной роли.
Маркиза де Кастильоне знаменита странным увлечением фотографией, которое стало для нее формой «театра для себя»; с 1856 по 1895 год позировала императорскому фотографу П.-Л. Пьерсону, который сделал более четырехсот ее портретов и фотографий отдельных фрагментов ее тела. В 1861 году, после провозглашения независимости Италии, вновь уехала во Францию; в последние годы, после падения Империи, жила в черных комнатах с занавешенными зеркалами и закрытыми шторами, окружив свое существование тайной и мраком. Выходила из дома лишь ночью, закутавшись в черные одеяния. Известный поэт-символист и денди Робер де Монтескью имел в коллекции гипсовый муляж ее колена и в течение 13 лет работал над ее жизнеописанием («La Divine Comptese», 1913), которое, не исключено, и читала О. Н. Гильдебрандт.
Здесь и далее — Всеволод Николаевич Петров.
Возможно, Е. К. Лившиц.
Речь идет о К. П. Покровском.
«Каменный цветок» — балет А. Г. Фридлендера, либретто И. Келлера (по сказам П. Бажова). В 1947 году был поставлен во второй редакции в Свердловском театре оперы и балета (балетмейстер К. Муллер, художник В. Людмилин, дирижер Э. Уграсовицкий).
О. Гильдебрандт удалось сохранить существенную часть графического наследия Ю. Юркуна, хотя, по ее словам, большинство рисунков всё же пропало в блокаду. Среди них — серии женских портретов 1936 года, многим из которых приданы черты О. Н. Гильдебрандт. Трудно установить, о каком именно рисунке идет речь здесь: некоторые листы из этой серии находятся в отделе графики Государственного Русского музея, в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме и собрании Р. Б. Попова.
«Солистка балета» (СССР, 1947) — фильм А. Ивановского. Речь идет о главной героине, балерине Наташе Субботиной.
Алексей Алексеевич Степанов умер в январе 1943 года.
См. запись за 13 ноября 1947 года.
В собрании А. Е. Михайловой хранится силуэт М. А. Кузмина работы А. А. Степанова с дарственной надписью Кузмина: «Алексею Алексеевичу Степанову на память о вечере, когда он занимался этим рождественски-немецким занятием XVIII века. М. Кузмин. 1 ноября 1933» (репродуцирован в кн.: Кузмин М. Дневник 1934 года. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. С. 184).
Имеется в виду Л. И. Каннегисер.
Неэра — Дочь Океана, возлюбленная Гелиоса-Солнца. Упоминается в «Одиссее» Гомера.
Имеется в виду Н. А. Щербаков.
Подробнее этот эпизод описан в воспоминаниях О. Гильдебрандт о Н. Гумилёве.
Начало стихотворения, посвященного Никсу Бальмонту.
«Золушка» (СССР, 1947) — фильм-сказка по пьесе Е. Шварца «Золушка».
О судьбе С. Э. и А. Д. Радловых см. прим. Г. А. Морева.
О судьбе М. В. Малич см. прим. Г. А. Морева.
Возможно, Е. И. Кршижановская.
О судьбе Э. Ф. Голлербаха см. прим. Г. А. Морева.
В 1947 году (о чем пишет О. Н. Гильдебрандт) Л. Л. Ракову присвоено звание полковника, он награжден двумя орденами и назначен директором Публичной библиотеки. В 1950-м в связи с началом «Ленинградского дела» повторно арестован как создатель Музея обороны, приговорен к 25 годам тюрьмы и 10 годам поражения в правах. В 1950–1954 годах во Владимирской тюрьме; пишет книгу «Новейший Плутарх» (в соавторстве с Д. Л. Андреевым и В. В. Париным). В 1954-м освобожден, вернулся в Ленинград, где был назначен на должность директора Библиотеки Академии художеств.
Здесь и далее — Е. Н. Шадрина.
О судьбе А. М. Шадрина см. прим. Г. А. Морева.
Здесь и далее — М. В. Малич.
С. Э. Радлов.
Е. Л. Шварц.
То есть верно, что А. И. Введенский погиб.
Здесь и далее — А. А. Степанов.
Ср. начало стихотворения М. А. Кузмина, посвященного А. А. Степанову:
Как станут дни длиннее,
Как станет слаб ледок,
Дождемся Алексея,
Что с гор несет поток.
(Кузмин М. Дневник 1934 года. С. 197.)
По всей видимости, имеется в виду стихотворение «О поэте и романтике», известное О. Гильдебрандт в редакции 1925 года:
Депеша из Питера: страшная весть
О том, что должны расстрелять Гумилёва.
Я мчалась в телеге, проселками шла;
Последним рублем сторожей подкупила,
К последней стене я певца подвела,
Последним крестом его перекрестила…
В позднейшем издании эти строки были заменены на «Страшная весть / О черном предательстве Гумилёва» (подробнее см.: Гришунин А. Л. Исследовательские аспекты текстологии. М., 1998).
Подробнее об отношениях В. В. Лебедева с О. Н. Гильдебрандт см. запись от 13 ноября 1947 года.
Цитата из стихотворения М. Кузмина «Разбукетилось небо к вечеру…» (1917) из цикла «Нездешние вечера»:
Не навеки душа замуравлена —
Разве зима — смерть?
Алым ударит в ставни
Страстной четверг!
Речь идет о книге воспоминаний: Мгебров А. А. Жизнь в театре. М.; Л., 1932.
H. С. Гумилёв или Н. А. Щербаков.
А. А. Кашина-Евреинова.
«Я — беглый каторжник» (I am a Fugitive From a Chain Gang, США, 1932) — «трофейный» фильм с Полом Муни. В советском прокате — «Побег с каторги».
Возможно, Елизавета Георгиевна Алексеева (1901—?), актриса, народная артистка РСФСР (1947). Училась в школе МХТ, в студии Е. Б. Вахтангова; с 1926 — актриса Театра им. Вахтангова, с 1946 — профессор Театрального училища им. Щукина.
«Зигмунд Колоссовский» (СССР, 1945), фильм Сигизмунда Навроцкого, знаменитый в первые послевоенные годы как «Фантомас по-советски».
«Твое крылатое, слепое, неудержимое стремленье» — из стихотворения Гумилёва «Самофракийская победа» (1918).
«Подвиг разведчика» (СССР, 1947) — фильм Б. Барнета.
В 1947 году О. Гильдебрандт было 50 лет.
О. Гильдебрандт намекает на любовные отношения маршала К. К. Рокоссовского и актрисы В. В. Серовой, якобы имевшие место в 1942 году.
Подробнее о судьбе дневников и литературного наследия М. А. Кузмина см. предисловие Г. А. Морева к комментарию в кн.: Кузмин М. Дневник 1934 года. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. С. 179–183.
В. Дмитриев, лауреат четырех Сталинских (Государственных) премий (дважды в 1946 году, в 1948-м и посмертно в 1949-м), умер 6 мая 1948 года, а не в 1947-м. Причина появления этой записи О. Гильдебрандт нами пока не может быть объяснена.
«Еврейка Черномордик» — Фейга Ицковна Черномордик, соседка М. А. Кузмина по коммунальной квартире. «Кроме Кузмина и его близких, в ней <в квартире> жило многолюдное и многодетное еврейское семейство, члены которого носили две разные фамилии: одни были Шпитальники, другие — Черномордики. Иногда к телефону, висевшему в прихожей, выползала тучная пожилая еврейка, должно быть, глуховатая, и громко кричала в трубку: „Говорит старуха Черномордик!“ Почему-то она именно так рекомендовалась своим собеседникам, хотя было ей на вид не больше чем пятьдесят или пятьдесят пять» (Петров В. Калиостро: Воспоминания и размышления о М. А. Кузмине / Публ. Г. Шмакова // Новый журнал (Нью-Йорк). 1986. Кн. 165. С. 81).
А. Н. Гумилёва вместе с дочерью Леной погибла в блокаду.
А. А. Ахматова скончалась 5 марта 1966 года в санатории 4-го Главного управления Минздрава СССР в Домодедове.
Ю. К. Полаймо.
Возможно, речь идет о ком-нибудь из семьи Е. С. Золотарева, с которым О. Н. Гильдебрандт познакомилась на Урале.
О. Н. Гильдебрандт, вслед за Ю. И. Юркуном, увлекалась коллекционированием «картинок» — от старинных гравюр до репродукций и журнальных вырезок — мотивы которых она часто использовала в сюжетах своих акварелей. Особенное место в этой коллекции занимали листы с образцами мод XIX и XVIII веков, а также каталоги и модные журналы XIX века. Дамы в старинных платьях остаются неизменным мотивом ее искусства и в послевоенные годы. О коллекционерстве Ю. И. Юркуна см. подробнее: Милашевский В. Ю. Юркун // Художники группы «Тринадцать». С. 201.
«Белая береза» (1942–1952) — роман М. С. Бубеннова о Великой Отечественной войне.
«Далеко от Москвы» (1948) — роман В. Н. Ажаева. В 1949 году получил Сталинскую премию. Книга написана от лица бывшего заключенного, лагерь показан как передовая стройка социализма. По словам В. Каверина, «…автор прославился, долго действовал в литературном кругу как член секретариата, писать не мог и был забыт, как десятки других. Заболоцкий рассказывал мне, что Ажаев на каторге был одним из „маленьких начальников“ и держался „средне“ — не зверствовал, но и не потакал заключенным, среди которых в его бригаде был и Николай Алексеевич…» (Каверин В. Эпилог. М., 1989).
«Jeder stirbt für sich allein» (1947) — роман немецкого писателя Ганса Фаллады (Fallada, 1893–1947).
С. Прокофьев скончался 3 марта 1953 года, в один день со Сталиным.
Возможно, здесь, как и в следующей записи (от 6 мая), речь идет об Ю. А. Бахрушине, который умер в 1973 году.
Речь идет о выставке «Сокровища гробницы Тутанхамона», открытой в Эрмитаже в 1974 году.
Имеется в виду «побег» к Ю. И. Юркуну (см. с. 141–142).
Профессор Ленинградского педагогического института им. Герцена. В 1963-м выступил свидетелем защиты Иосифа Бродского на суде, активно защищал его в различных инстанциях. В 1968 году преследовался за фразу из предисловия к двухтомнику «Мастера русского стихотворного перевода» в серии «Библиотека поэта» (1968), где было сказано, что, не имея возможности печататься после революции, многие поэты были вынуждены заниматься переводами (тираж первого тома с этой фразой был уничтожен). Позднее открыто выступал в поддержку А. Солженицына; в самиздате распространялся его перевод предисловия Генриха Белля к роману «В круге первом». Ефим Григорьевич Эткинд в 1974 году был исключен из Союза писателей, лишен академических званий и вынужденно эмигрировал.
Цитата из стихотворения А. Ахматовой «Н. Гумилёву» (1912).
В ремешках пенал и книга были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой веселый.
Только, ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок.
А на жизнь мою лучом нетленным
Грусть легла, и голос мой незвонок.
Имеется в виду А. Г. Мец.
Г. М. Левитин и А. М. Шадрин.
Очевидно, О. Н. Гильдебрандт имеет в виду Мирру Абрамовну Немировскую, искусствоведа и автора книги «Художники группы „Тринадцать“» (М., 1986), которая приезжала к ней собирать материал и приобрела для Третьяковской галереи некоторые ранние листы О. Н. Гильдебрандт и Ю. И. Юркуна. Кроме того, по просьбе М. А. Немировской О. Н. Гильдебрандт написала в 1977 году воспоминания о художниках «Тринадцать», которые были частично опубликованы в книге (полностью — в нашем издании).
См. в очерке «О Юрочке».
Персональная выставка О. Гильдебрандт в ленинградском Доме литераторов состоялась в 1983 году, через три года после ее смерти.
Лев Николаевич Гумилёв, сын H. С. Гумилёва и А. А. Ахматовой.