«Если», 1998 № 09

Сергей Лукьяненко Инквизитор

Его звали Максим.

Имя не слишком редкое, но и не обыденное, вроде всяких Сергеев, Андреев и Дим. Вполне благозвучное.

Внешностью своей он тоже был доволен. Не слащавая красота актера из сериалов и не стертое, «никакое» лицо. Красивый мужик, женщины в толпе его замечали и даже выделяли. Опять же — накачанный, но без перебора, без вздутых вен, уродливых мыщц и ежедневного фанатизма в атлетических залах.

И профессия нормальная — аудитор в солидной инофирме, и доходы приличные — на радости жизни хватает, но тоже без перебора — рэкетиров можно не опасаться.

Словно когда-то его ангел-хранитель определил раз и навсегда: «Быть тебе немного лучше всех». Немного — но лучше. А самое главное, Максима это вполне устраивало. Лезть выше, растрачивая жизнь ради более навороченного автомобиля, приглашения на великосветский раут или лишней комнаты в квартире… Зачем? Жизнь приятна сама по себе, а не теми благами, которые можешь урвать. В этом жизнь прямая противоположность деньгам, которые сами по себе — ничто.

Конечно, Максим никогда не задумывался об этом столь прямо. В этом одна из особенностей человека, сумевшего занять в жизни именно свое место — воспринимать все, как должное. Все идет так, как должно идти. А если кто-то остался ни с чем — сам виноват. Значит, проявил леность и глупость. Или — имел завышенный уровень притязаний.

Максиму очень нравилась эта фраза: «завышенный уровень притязаний». Она ставила все на свои места. Объясняла, например, почему его умная и красивая сестра прозябает с алкоголиком мужем в Тамбове. Искала ведь сама получше да поперспективнее… ну и нашла. Или старый школьный товарищ, второй месяц застрявший в травматологии. Хотелось ему укрупнить бизнес? Укрупнил. Хорошо, что жив остался. Культурные люди оказались, конкуренты по давным-давно поделенному рынку цветных металлов…

И лишь в одном случае Максим применял фразу «завышенный уровень притязаний» к себе самому. Но это была столь странная и сложная область… как-то даже задумываться об этом не хотелось. Проще не думать, проще смириться с тем странным, что происходило порой по весне, иногда — осенью и совсем-совсем редко — в разгар лета, когда жара обрушивалась совсем уж невыносимая, вытравляя из головы и рассудительность, и осторожность, и легкие сомнения в психической полноценности… Впрочем, шизофреником Максим себя не считал. Он прочитал немало книг, консультировался с опытными врачами… ну, конечно же, не вдаваясь в детали.

Нет, он был нормален. Видимо все же и впрямь существовало нечто такое, перед чем разум пасовал, а обычные человеческие нормы были неприемлемы. Завышенные притязания… неприятно. Но на самом ли деле они завышены?

Максим сидел в машине, в своей аккуратной, ухоженной «тойоте», не самой дорогой и новой, но уж куда лучше большинства машин на московских улицах. Двигатель был заглушен, и даже с нескольких шагов в утреннем полумраке случайный прохожий не разглядел бы его за рулем. Он провел так всю ночь, слушая легкие шорохи остывающего двигателя; озяб, но не позволил себе включить обогреватель. Спать не хотелось, как обычно в таких случаях. Курить — тоже. Ничего не хотелось: и без того хорошо было сидеть, вот так, без движения, тенью в припаркованной к обочине машине, и ждать. Одно обидно — жена снова решит, что он был у любовницы. Ну как ей докажешь, что нет у него любовницы, постоянной — нет, и все прегрешения сводятся к обычным курортным романам, интрижкам на работе и случайным профессионалкам в командировках… да и то ведь не семейные деньги тратились — клиенты уважение свое таким образом выказывали. И ведь не откажешься, обидятся. Или решат, что промашку дали и в следующий раз мальчиков приведут…

Мерцающие зеленью цифры на часах сменились — пять утра. Вот-вот выползут на работу дворники, район старый, престижный, тут с чистотой очень строго. Хорошо еще ни дождя, ни снега, кончилась зима, сдохла гадина, уступила место весне — со всеми ее проблемами и завышенными притязаниями…

Хлопнула дверь подъезда. Девушка вышла на улицу, остановилась, поправляя на плече сумочку, — метрах в десяти от машины.

Максим слабо улыбнулся, выбираясь из автомобиля. Тело повиновалось легко, мышцы не затекли за ночь, будто бы даже прибавилось сил. И это было верным знаком.

Нет, все-таки интересно, привидения на свете бывают?

— Галина! — крикнул он.

Девушка повернулась к нему. И это тоже служило верным знаком, иначе она бросилась бы бежать, ведь есть что-то подозрительное и опасное в человеке, подкарауливающем тебя ранним утром у подъезда…

— Я вас не знаю, — сказала она.

Спокойно сказала, с любопытством.

— Да, — согласился Максим. — Зато я знаю вас.

— Кто вы?

— Судия.

Ему нравилась именно эта форма — архаичная, немного напыщенная, но торжественная. Судия! Тот, кто имеет право судить.

— И кого вы собрались судить?

— Вас, Галина. — Максим был собран и деловит.

У него потемнело в глазах, и это тоже было верным знаком.

— Неужели? — она окинула его быстрым взглядом, и Максим уловил в зрачках желтоватый огонек. — А получится?

— Получится, — ответил Максим, вскидывая руку.

Кинжал уже был в ладони, узкий тонкий клинок из дерева, когда-то светлого, но за последние три года потемневшего, пропитавшегося…

Девушка не издала ни звука, когда деревянное лезвие с едва слышным шелестом вошло ей под сердце.

Как всегда, Максим испытал миг страха, короткий и обжигающий прилив ужаса — вдруг ошибка? Левой рукой он коснулся креста, простого деревянного крестика, что всегда носил на груди. И стоял так — с деревянным кинжалом в одной руке, с зажатым в ладони крестом в другой, — стоял, пока девушка не начала меняться.

Это прошло быстро. Это всегда проходило быстро — превращение в животное и обратно — в человека. Несколько мгновений на тротуаре лежал зверь: черная пантера с застывшим взглядом, оскаленными клыками — жертва охоты, обряженная в строгий костюм, колготки, туфельки… Потом процесс пошел обратно — будто качнулся в последний раз маятник.

Максиму казалось удивительным даже не это — короткая и обычно запоздалая метаморфоза, — а то, что у мертвой девушки не осталось никакой раны. Краткий миг превращения очистил ее, исцелил. Только разрез на блузке и пиджаке.

— Слава тебе, Господи, — прошептал Максим, глядя на мертвого оборотня. — Слава тебе, Господи.

Он ничего не имел против роли, отведенной ему в этой жизни.

Но все-таки она была слишком тяжела для него, не имеющего завышенного уровня притязаний.

В это утро я понял, что весна действительно наступила.

Еще вечером небо было другим. Плыли над городом тучи, пахло сырым, промозглым ветром и неродившимся снегом. Хотелось устроиться поудобнее, впихнуть в видик кассету с чем-нибудь красочным и дебильным, то есть американским, глотнуть немного коньяку да так и уснуть в глубоком кресле.

Утром все изменилось.

Жестом опытного фокусника на город накинули голубой платок, провели над улицами и площадями — будто стирая последние остатки зимы. И даже оставшиеся по углам и канавам комья бурого снега не казались недосмотром наступившей весны, а просто уместным элементом интерьера. Напоминанием…

' Я шел к метро и улыбался.

Иногда очень хорошо быть человеком. Вот уже неделю я вел именно такую жизнь: приходя на работу, не поднимался выше второго этажа, возился с сервером, который вдруг приобрел ряд скверных привычек, ставил девчонкам из бухгалтерии новые офисные программы, необходимости в которых ни они, ни я не видели. По вечерам ходил в театры, на футбол, в какие-то мелкие бары и ресторанчики. Куда угодно, лишь бы было шумно и многолюдно. Быть человеком толпы еще интереснее, чем просто человеком.

Конечно, в офисе Ночного Дозора, старом четырехэтажном здании, арендованном нами у нашей же дочерней фирмы, людей не было и в помине. Даже три старушки-уборщицы были Иными. Даже нагловатые молодые охранники на входе, чья работа заключалась в отпугивании мелких бандитов и коммивояжеров, имели небольшой магический потенциал. Даже сантехник, классический московский сантехник-алкоголик, был магом… и был бы весьма неплохим матом, не злоупотребляй он спиртным.

Но так уж повелось, что первые два этажа выглядели вполне обыденно. Здесь дозволялось бывать налоговой полиции, деловым партнерам из людей, бандитам из нашей крыши… пусть крышу, в свою очередь, контролировал лично шеф, но к чему это знать шестеркам?

И разговоры здесь вели самые обычные. О политике, налогах, покупках, погоде, чужих любовных интрижках и собственных амурных приключениях. Девчонки перемывали кости мужикам, мы не оставались в долгу. Завязывались романы, плелись интриги с целью подсидеть начальство, обсуждались виды на летний отдых, если таковой случится…

Через полчаса я доехал до «Сокола», выбрался наверх. Толпа, суета, шум, в воздухе — выхлопная автомобильная гарь. И все-таки — Весна.

Наш офис не в худшем московском районе. Далеко не в худшем, если не сравнивать с резиденцией Дневного Дозора. Но Кремль при любом раскладе не для нас — слишком сильные следы наложило прошлое на Красную Площадь и слишком глубоко впиталось в древние кирпичные стены. Может быть, когда-нибудь они рассосутся… Но пока ничто не предвещает сей благостной перспективы, увы, не предвещает.

От метро я шел пешком, тут было совсем рядом. Лица вокруг были хорошие, согретые солнцем и весной. За что я люблю весну — слабеет ощущение тоскливого бессилия. И меньше искусов.

Один из ребят-охранников курил перед входом. Дружелюбно кивнул — в его задачу не входила глубокая проверка. Зато от меня напрямую зависело, будет ли на компьютере в их дежурке доступ в Интернет и парочка свежих игр или одна только служебная информация и пропускные файлы сотрудников.

— Опаздываешь, Антон, — обронил он.

Я с сомнением посмотрел на часы.

— Шеф созвал всех в конференц-зале, тебя уже искали.

Странно, меня на утренние совещания обычно не звали. Могло что-то разладиться в моем компьютерном хозяйстве? Да вряд ли, вытащили бы ночью из постели, и все дела — бывало и такое, когда припрет…

Кивнув, я ускорил шаг.

Лифт в здании есть, но старый-престарый, и на четвертый этаж я взбежал по лестнице. На площадке третьего этажа был еще один пост, уже посерьезнее. Дежурил Гарик. При моем приближении он прищурился, посмотрел сквозь Сумрак, сканируя ауру и все те метки, что мы, Дозорные, несли на своем теле. Лишь потом приветливо улыбнулся:

— Давай быстрее.

Дверь в конференц-зал была приоткрыта. Я заглянул внутрь — собралось человек тридцать, в основном оперативники и аналитики. Шеф расхаживал перед картой Москвы, кивал, а Виталий Маркович, его заместитель по коммерческой части, маг весьма слабый, зато прирожденный бизнесмен, говорил:

— Таким образом, мы полностью перекрыли текущие расходы, избавив себя от необходимости прибегать к э… форсмажорным видам финансовой деятельности. Если собрание поддержит мои предложения, мы можем несколько увеличить довольствие сотрудников, в первую очередь оперативных работников, разумеется. Выплаты по временной нетрудоспособности, пенсии семьям погибших — тоже нуждаются в э… некотором индексировании. Мы можем это себе позволить…

Кому-то может показаться смешным, что маги, способные превра-шать свинец в золото, уголь — в алмазы, а резаную бумагу — в хрустящие кредитки, занимаются коммерцией. Но на самом деле это удобнее сразу по двум причинам. Во-первых — создает рабочие места для Иных, чьи способности слишком малы, чтобы использовать их по прямому назначению. Во-вторых — меньше риска нарушить равновесие сил. Хаос бывает не только экономический…

При моем появлении Борис Игнатьевич кивнул и сказал:

— Виталий, спасибо. Думаю, ситуация ясна, никаких нареканий к вашей деятельности нет. Голосовать будем? Спасибо. Теперь, когда все в сборе…

Под внимательным взглядом шефа я пробрался к свободному креслу, сел.

— Переходим к основному вопросу.

Сидевший рядом со мной Семен наклонил голову и прошептал:

— Основной вопрос — своевременная уплата партийных взносов за март…

Я не удержался от улыбки. Порой в Борисе Игнатьевиче и впрямь просыпался старый партийный функционер. Меня это смущало куда меньше, чем манера поведения средневекового инквизитора или отставного генерала, но, возможно, я и не прав.

— Основной вопрос — протест Дневного Дозора, полученный мною два часа назад, — сказал шеф.

До меня сразу не дошло. Подумаешь, протест!.. Дневной и Ночной Дозоры так часто перебегают друг другу дорогу, с удовольствием оттаптывая мозоли, что протесты чуть ли не каждую неделю рассматривают и утрамбовывают на уровне региональных отделений. Крайне редко дело доходит и до бернского Трибунала…

Но тут меня проняло, поскольку я понял, что протест, из-за которого созвано расширенное собрание Дозора, заурядной склокой быть не может.

— Суть протеста, — шеф потер переносицу, — суть протеста такова… Этим утром недалеко от Столешникова переулка убита женщина из Темных. Вот краткое описание произошедшего'.

На мои колени шлепнулась пара листков, отпечатанных на принтере. Присутствующие тоже зашелестели бумагами. Я пробежал глазами текст:

«Галина Рогова, двадцать четыре года… Инициирована в семь лет, семья к Иным не принадлежит. Воспитывалась под патронажем Темных… Наставница — Анна Черногорова, маг четвертой ступени… В восемь лет Галина Рогова зафиксирована как оборотень-пантера. Способности средние…»

Морщась, я проглядывал досье. Хотя, в принципе, морщиться было не с чего. Рогова была Темной, но в Дневном Дозоре не работала. Положения Договора соблюдала. На людей не охотилась. Вообще никогда. Даже те две лицензии, которые ей предоставили на совершеннолетие и после свадьбы, не использовала. С помощью магии добилась высокого положения в строительной корпорации «Теплый Дом», вышла замуж за заместителя директора. Один ребенок, мальчик, способности Иного не выявлены. Несколько раз Рогова прибегала к способности Иной для самозащиты, один раз — убила нападавшего. Но даже в тот раз до людоедства не опустилась…

— Побольше бы таких оборотней, верно? — спросил Семен. Перелистнул страницу и хмыкнул. Заинтригованный, я глянул в конец документа.

Так. Протокол осмотра. Разрез на блузке и на пиджаке… вероятно, — удар тонким кинжалом. Заговоренным, конечно, — обычным железом оборотня не убить… Чему удивился Семен?

Вот оно что!

На теле видимых повреждений не обнаружено. Никаких. Причина смерти — полная потеря жизненной энергии.

— Лихо, — сказал Семен. — Помню, в гражданскую направили меня отлавливать оборотня-тигра. А тот, гаденыш, работал в ЧК, и причем, на такой должности…

— Все ознакомились с данными? — спросил шеф.

— Можно вопрос? — с другого конца зала поднялась тонкая рука.

— Спрашивай, Юля, — шеф кивнул.

Самая юная сотрудница Дозора встала, неуверенно поправила волосы. Хорошенькая девчонка, немножко инфантильная, правда. Но в аналитический отдел ее взяли не зря.

— Борис Игнатьевич, как я понимаю, осуществлено магическое воздействие второй степени. Или первой?

— Возможно, что и второй, — подтвердил шеф.

— Значит, это могли сделать вы… — Юля на миг замолчала, смутившись. — А еще Семен… Илья… или Гарик. Верно?

— Гарик не смог бы, — сказал шеф. — Илья и Семен — пожалуй.

Семен что-то пробурчал, будто комплимент был ему неприятен.

— Возможно, убийство совершил кто-то из наших, бывший в Москве проездом, — размышляла вслух Юля. — Но ведь маг такой силы незамеченным в городе не появится, они все на контроле у Дневного Дозора. Тогда получается, что надо проверить трех человек. И если все они имеют алиби — какие к нам могут быть претензии?

— Юленька, — шеф покачал головой. — Нам таких претензий никто и не предъявляет. Речь идет о том, что в Москве действует светлый маг, не зарегистрированный и не ознакомленный с Договором.

А вот это — серьезно…

— Тогда — ой! — сказала Юля. — Извините, Борис Игнатьевич.

— Все правильно, — шеф кивнул. — Мы сразу перешли к сути вопроса. Ребята, мы кого-то прошляпили. Прохлопали ушами, пропустили сквозь пальцы. По Москве бродит светлый маг большой силы. Ничего не понимает — и убивает Темных.

— Убивает? — спросил кто-то из зала.

— Да. Я поднял архивы: подобные случаи были зафиксированы три года назад — весной и осенью, и два года назад — осенью. И так же отсутствовали физические повреждения, но имелись разрезы на одежде. Дневной Дозор вел расследование, но ничего выяснить не смог. Списали гибель своих на случайный фактор. Теперь кто-то из Темных понесет наказание.

— А из Светлых?

— Тоже.

Семен кашлянул и негромко произнес:

— Странная периодичность, однако…

— Полагаю, мы не в курсе всех происшествий. Обратите внимание, что всегда убивали Иных с невысокими способностями. Возможно, допускались какие-то оплошности в маскировке. Весьма вероятно, что в числе жертв имеются Иные, не инициированные или не выявленные Темными. Поэтому я предлагаю…

Шеф обвел зал взглядом:

— Аналитический отдел — сбор криминальной информации, поиск аналогичных случаев. Учтите, они могут не проходить как убийства, скорее — как смерть при невыясненных обстоятельствах. Проверьте результаты вскрытий, пообщайтесь с работниками моргов, пройдитесь по спискам исчезнувших без вести… ну, думайте сами, где еще можно поживиться. Научная группа, направьте в Дневной Дозор двух-трех сотрудников, обследуйте труп. Вы должны выяснить, как этот дикарь убивает Темных. Да, кстати, пусть он по разработке проходит как Дикарь. Оперативная группа — усиленный патруль на улицах. Ищите его, ребята!

— Мы все время занимаемся тем, что ищем «кого-то», — недовольно буркнул Игорь. — Борис Игнатьевич, не могли мы не заметить сильного мага! Ну не могли!

— Возможно, он неинициирован, — отрезал шеф. — Способности активизируются периодически…

— По весне и осени, как у многих психов?

— Да, Игорь, похоже, что так. По весне и по осени. И сейчас, после убийства, за ним должен еще тянуться магический шлейф. Это шанс, небольшой — но шанс. За работу!

— Борис, цель? — спросил Семен.

— Цель — найти Дикаря раньше Темных. Защитить, обучить, привести на нашу сторону. Как обычно.

— Все понятно, — Семен поднялся.

— Антон и Ольга, вас я попрошу остаться, — сказал шеф и отошел к окну.

Выходящие с любопытством поглядывали на меня. Даже с некоторой завистью. Пахнет особым заданием, а это открывает перспективы… Я глянул через зал, увидел Ольгу, улыбнулся — она улыбнулась в ответ.

Она теперь ничем не напоминала ту девушку, которую я зимой отогревал на кухне коньяком. Прекрасная прическа, здоровый цвет кожи, в глазах не просто уверенность, которая была у нее всегда, нет, теперь возникло какое-то кокетство, гордость, что ли….

Ну еще бы! С нее сняли наказание, пускай и частично.

— Антон, не нравится мне все это, — не оборачиваясь, сказал шеф.

Ольга пожала плечами, кивнула мне — отвечай, мол.

— Борис Игнатьевич, простите?

— Мне не нравится протест Дневного Дозора.

— И мне тоже, — ответил я, пожимая плечами.

— Ты не понимаешь. Боюсь, что вы все не понимаете. Ольга, ну ты-то хоть догадываешься, в чем дело?

— Странно, что Дневной Дозор несколько лет не может выследить убийцу. Странно и подозрительно.

— Помнишь Краков?

— Такое, к сожалению, не забудешь! Нас подставляют?

— Не исключено, — Борис Игнатьевич отошел от окна. — Антон, твоя оценка ситуации?

— Я не совсем понимаю… — промямлил я.

— Допустим, что в городе и впрямь бродит Дикарь, убийца-одиночка. Он неинициирован. Временами у него происходит всплеск сил, он выявляет кого-то из Темных и уничтожает. Способен Дневной Дозор его обнаружить? Увы, поверь мне, более чем способен. Но тогда почему же не обнаружил и не отловил? Ведь гибнут Темные!

— Гибнет мелочь, — предположил я.

— Правильно. Жертвовать пешками — в традиции… — шеф запнулся, поймав мой взгляд. — В традиции Дозора.

— Дозоров, — мстительно уточнил я.

— Хорошо, Дозоров, — устало согласился шеф. — К чему может привести подобная комбинация? Общее обвинение Ночного Дозора в халатности? Ерунда. Мы должны контролировать поведение Темных и соблюдение Договора известными Светлыми, а не выискивать маньяков. Тут Дневной Дозор сам виноват…

— Значит, цель провокации — конкретный человек?

— Молодец, Антон. Помнишь, что Юля сказала? Подобную акцию среди наших могут провести единицы. Это доказуемо. Допустим, что Дневной Дозор решил обвинить кого-то в нарушении Договора. В том, что кадровый, ознакомленный с Договором сотрудник собственноручно чинит суд и расправу.

— Но это легко опровергнуть. Найдем Дикаря…

— А если Темные найдут раньше, но не станут об этом шуметь?

— Алиби?

— У кого-то алиби может отсутствовать.

— Трибунал с полным допросом, — мрачно сказал я. — Вывернуть сознание, и дело с концом.

— Сильный маг легко закроется даже от Трибунала. Не обманет, но закроется. Более того, Антон, перед Трибуналом, в котором присутствуют Темные, это придется сделать. Иначе слишком много информации попадет к врагам. А если маг закрывается от дознания — он автоматически признается виновным. Со всеми вытекающими последствиями и для него, и для Дозора.

— Невеселая картина, Борис Игнатьевич, — признал я.

— Веселого мало.

— Так что же от меня требуется? — напрямую спросил я. — Ведь это не мой профиль!

— Антон, я хочу, чтобы ты просчитал, кто из наших под ударом. У кого есть алиби на все известные случаи, у кого нет.

Шеф опустил руку в карман пиджака, достал DVD-диск:

— Это полное досье за три последних года. На четверых, включая меня.

Я сглотнул, принимая диск.

— Пароли сняты. Но ты сам понимаешь — видеть этого не должен никто. Копировать информацию нельзя. Расчеты и схемы шифруй… и не жадничай с длиной ключа.

— Мне нужен помощник, — неуверенно сказал я.

Глянул на Ольгу. Впрочем, какой она помощник — ее знакомство с компьютерами ограничивается сражениями в «Еретика», «Хексен» и прочими стрелялками-бродилками.

— Мою базу данных проверяй лично, — помедлив, негромко сказал шеф. — По другим можешь задействовать Анатолия.

— А мне что делать? — поинтересовалась Ольга.

— Ты будешь делать то же самое, только иначе. Методом личных расспросов. Допросов, если честно. И начнешь с меня. Потом оставшуюся троицу.

— Хорошо.

— Приступай, Антон, — шеф кивнул. — Приступай прямо сейчас. А на остальные дела сажай своих девочек, справятся.

— Может быть, мне покопаться в данных? — спросил я. — Если вдруг у кого-то не будет алиби… Организовать?

Шеф покачал головой:

— Нет. Ты не понял. Мне не нужны фальшивки. Я хочу убедиться, что никто из наших не причастен к этим убийствам.

— Даже так?

— Да. Потому что невозможного в этом мире нет. Антон, вся прелесть нашей работы состоит в том, что я могу дать тебе такое задание. И ты его выполнишь. Невзирая на личности.

Что-то во мне дрогнуло, но я кивнул и пошел к двери, сжимая драгоценный диск. Лишь в последний миг вопрос оформился, и я спросил, поворачиваясь:

— Борис Игнатьевич…

Шеф и Ольга мгновенно отстранились друг от друга.

— Борис Игнатьевич, здесь данные на четверых?

— Да.

— На вас, Илью, Семена…

— И на тебя, Антон.

— Зачем? — глупо спросил я.

— Во время противостояния на крыше ты пробыл во втором слое Сумрака три минуты. Это третий уровень силы.

— Не может быть, — только и сказал я.

— Это было.

— Борис Игнатьевич, вы же говорили, что я маг среднего уровня!

— Допустим, что мне куда нужнее отличный программист, чем еще один хороший оперативник.

В другой момент я испытал бы гордость. Смешанную с обидой, но все же гордость. Я ведь всегда думал, что четвертый уровень магии — мой потолок, да и то достигну я его нескоро. Но сейчас все затопил страх — неприятный, липкий, отвратительный страх. Пять лет работы в Дозоре на тихой штабной должности отучили меня бояться чего бы то ни было — властей, бандитов, болезней…

— Но магов третьего уровня у нас больше десятка. Почему среди подозреваемых я?

— Потому что ты задел лично Завулона. Прищемил хвост начальнику Дневного Дозора Москвы. И с него станет организовать для Антона Городецкого персональную засаду. Или же перенастроить добрую старую запасную ловушку.

Я сглотнул и молча вышел.

Наша лаборатория — тоже на четвертом этаже, только в другом крыле. Я торопливо шел по коридору, кивая встречным, но не останавливаясь.

Шеф ведь, наверное, не врал. Я задал прямой вопрос и получил прямой ответ. Конечно, с годами даже самые светлые маги нагуливают изрядный слой цинизма и достигают высот в словесной эквилибристике. Но последствия прямой лжи были бы слишком тяжелыми даже для Бориса Игнатьевича. Так что, возможно, удар направлен на меня.

Наш тамбур — с электронными системами проверки. Я знал, что маги относятся к технике насмешливо, а Семен однажды продемонстрировал мне, как легко обмануть голосовой анализатор и сканер сетчатки. И все-таки я добился закупки этих дорогих игрушек. При случае они не защитят от прямой атаки Иных. Но я вполне допускал, что когда-нибудь нас решат пощупать ребята из ФСБ или мафии.

— Раз, два, три, четыре, пять… — буркнул я в микрофон, глянул в объектив камеры. Несколько секунд электроника размышляла, потом над дверью зажегся зеленый огонек доступа.

В первой комнате никого. Гудел вентиляторами сервер, пыхтели вмурованные в стену кондиционеры. Все равно жарко. А ведь только началась весна…

В лабораторию системщиков я не пошел, а сразу двинулся в кабинет, который мы делили с Толиком, моим замом. Толик частенько оставался здесь ночевать на древнем кожаном диване по причине неустроенного быта.

Сейчас он сидел за столом и задумчиво рассматривал какую-то замшелую материнскую плату.

— Привет, — бросил я, садясь на диван.

Диван крякнул.

— Сдохла, — мрачно сказал Толик.

— Ну и выкинь.

— Сейчас, мозги только выну…

Толик отличался запасливостью, выработанной за долгие годы работы в бюджетных институтах. У нас с финансированием проблем не было, но он бережно собирал и хранил все старые и уже никому не нужные железки.

— Нет, ты подумай, полчаса пыхтел, — так и не встала!

— Да она совсем гнилая, что ты с ней возишься? Выбрось!

— Может, кэш еще снять? — задумался Толик.

— У нас срочная работа, — сказал я.

— У?

— Угу. Вот… — я показал диск. — Здесь досье… Полное досье, на четырех сотрудников Дозора, включая шефа.

Толик выдвинул ящик стола, смахнул туда «мамку» и внимательно посмотрел на диск.

— Я буду проверять троих. А ты — четвертого. Меня.

— Что искать?

— Вот, — я достал распечатку. — Возможно, кто-то из подозреваемых временами совершает убийства Темных. Несанкционированные. Здесь указаны все известные случаи. Нам надо либо исключить возможность этого, либо…

— Это ты их убиваешь? — в глазах Толика вспыхнул неподдельный интерес.

— Нет. Но ты мне не верь. Давай работать.

Информацию на себя я даже не стал смотреть. Скинул все восемь тонн мегабайт на машину Толика и забрал диск.

— Если что интересное попадется, тебе показать? — спросил Толик.

Я покосился на него — пока что он ковырялся в текстовых файлах, теребя левое ухо и размеренно щелкая мышкой.

— На твое усмотрение.

— Ладно.

Разумеется, я начал с шефа. Вначале шла шапка — общая информация о нем. С каждой прочитанной строчкой я покрывался потом.

Конечно, подлинное имя и происхождение шефа даже в этом досье не значилось; на Иных его ранга вообще не документировали подобные факты. И все-таки я делал открытия чуть ли не каждую секунду. Начать с того, что лет шефу было больше, чем я предполагал. Как минимум, на полтора столетия больше. А это значило, что он лично принимал участие в заключении Договора между Светом и Тьмой. Поразительно — все уцелевшие с того времени маги занимают посты в главном управлении, а не сидят на утомительной и нудной должности регионального директора.

Кроме того, я узнал несколько имен, под которыми шеф фигурировал в истории Дозора. Откуда он родом. Об этом иногда размышляли, заключали пари, приводили «бесспорные» доказательства. Но почему-то никто не предполагал, что Борис Игнатьевич — родом с Тибета.

А уж допустить, кому он был наставником, я не смог бы и в самых смелых фантазиях!

В Европе шеф работал с пятнадцатого века. По косвенным признакам я понял, что причиной столь резкой смены места жительства была женщина. И даже догадался, какая.

Закрыв окошко с общими сведениями, я посмотрел на Толика. Тот проглядывал какой-то видеофрагмент. Конечно же, биография моя оказалась не столь увлекательной, как жизнеописание шефа. Я вгляделся в маленькую движущуюся картинку — и покраснел.

— На первый случай у тебя бесспорное алиби, — не оборачиваясь, сказал Толик.

— Э-э, послушай… — начал было я.

— Да ладно. Я сейчас на ускоренном прокручу, чтобы всю ночь проверить…

Я представил, как фильм будет выглядеть в ускоренном виде, и отвернулся. Нет, я предполагал, что руководство контролирует своих сотрудников, особенно молодых. Но не настолько же тщательно!

— Бесспорного алиби не будет, — сказал я. — Сейчас я оденусь и выйду.

— Вижу, — подтвердил Толик.

— И меня не будет почти полтора часа. Я тогда искал шампанское… Пока нашел, немного протрезвел на воздухе. Размышлял, стоит ли возвращаться.

— Не бери в голову, — сказал Толик. — Лучше просмотри интимную жизнь шефа.

Через полчаса работы я понял, что Толик был прав.

Если у меня и были причины обижаться на беспардонность наблюдателей, то тогда ничуть не меньшие — у Бориса Игнатьевича.

— У шефа алиби, — сказал я. — Бесспорное. На два случая — четыре свидетеля. Еще на один — чуть ли ни весь Дозор.

— Это когда охотились на Темного, что с катушек слетел?

— Да.

— А вот у тебя даже на этот случай алиби нет. Ты появился только под утро, и хронометраж весьма приблизительный. Есть фотография, как ты входишь в офис, и все. Так что теоретически ты мог замочить всех этих Темных. Причем… Ага, вот оно! Смотри, каждый эксцесс совпадает с пиком твоего эмоционального возбуждения. Словно ты не вполне себя контролировал. — Толик развернулся ко мне и подмигнул.

— Я этого не делал, — устало сказал я.

— Верю. Что дальше?

— Стирай все, потом сходи к девочкам. Сделай суровое лицо. Они ведь там пасьянсы раскладывают.

— И то дело, — легко согласился Толик. — Когда освободишься?

— Часа через два.

— Я загляну.

Он ушел к нашим молодым программисткам, которые занимались, в основном, официальной деятельностью Дозора. А я продолжил работу. На очереди теперь был Семен.

Через два с половиной часа я оторвался от машины, размял ладонями затылок — вечно затекает, когда сидишь, уткнувшись в монитор, включил кофеварку.

Ни шеф, ни Илья, ни Семен не подходили на роль свихнувшегося потрошителя Темных. У всех было алиби — причем зачастую абсолютно железобетонное. Вот, например, Семен ухитрился провести всю ночь одного эксцесса на переговорах с руководством Дневного Дозора. Илья был в командировке на Сахалине — там однажды заварилась такая горячая каша, что потребовалась помощь из Центра.

Только я оставался под подозрением.

Не то чтобы я не доверял Толику. Но все-таки данные на себя просмотрел повторно. Все точно, никакого алиби.

Кофе был невкусным, кислым, видно, давно не меняли фильтр. Я глотал горячую бурду, глядя в экран, потом вытащил сотовый и набрал номер шефа.

— Говори, Антон.

Он всегда знал, кто ему звонит.

— Борис Игнатьевич, подозревать можно лишь одного.

— И кого именно?

Голос был сухим и официальным. Но почему-то мне казалось, что шеф сейчас сидит на кожаном диване полуголый, с бокалом шампанского в одной руке, ладонью Ольги в другой, а трубку прижимает плечом или левитирует ее возле уха…

— Но-но… — одернул меня шеф. — Ясновидец чертов! Кто подозревается?

— Я.

— Понятно.

— Вы знали это, — сказал я.

— Почему ты так решил?

— Не было надобности привлекать меня к обработке досье. Вы бы и сами справились. Значит — хотели, чтобы я сам убедился в опасности.

— Допустим, — шеф вздохнул. — Что делать будешь, Антон?

— Сухари сушить.

— Зайди ко мне через… э… через десять минут.

— Хорошо, — я выключил телефон.

Вначале я пошел к девчонкам. Толик был там, и все они усердно работали. На самом деле никакой надобности в двух никудышных программистках Дозор не испытывал. Допуск по секретности у них самый низкий, и почти все приходилось делать нам. Но куда еще пристроить двух очень-очень слабых, но славных волшебниц? Если бы согласились жить, не высовываясь, обычной жизнью, так ведь нет — хочется романтики, хочется службы в Дозоре… Вот и придумали для них работу.

А в основном они убивали время, лазая по сети и поигрывая в игры — причем наибольшая популярность приходилась на долю пасьянсов.

За одной из свободных машин сидел Толик. На коленях у него пристроилась Юля, ожесточенно елозя мышкой по коврику.

— Это называется обучение компьютерной грамотности? — спросил я, наблюдая за мечущимися по экрану монстрами.

— Ничто так не улучшает навыки работы с мышью, как компьютерные игры, — невинно отозвался Толик.

— Ну… — я не нашелся, что сказать.

Сам я давно уже не играл. Как и большинство сотрудников Дозора. Истреблять нарисованную нечисть интересно, пока не встретишь ее воочию. Ну, или прожив сотню-другую лет и приобретя огромный запас цинизма — как Ольга…

— Толик, я, наверное, сегодня не вернусь.

— Ага, — он без всякого удивления кивнул.

Способности к предвидению у нас в общем-то невелики, но подобные мелочи мы чувствуем сразу.

— Галя, Лена, пока, — кивнул я девчонкам.

Галя прощебетала что-то вежливое, всем видом демонстрируя увлеченность работой. Лена спросила:

— Мне можно будет уйти пораньше?

— Можно.

Мы не врем друг другу. Если Лена просит разрешения — значит, ей и впрямь надо уйти. Мы не врем.

Только иногда лукавим и недоговариваем.

На столе у шефа царил жуткий беспорядок. Валялись ручки, карандаши, листки бумаги, распечатанные сводки, тусклые, выработанные магические кристаллы.

Но венцом безобразия была горящая спиртовка, над которой в черном графитовом тигле калился белый порошок. Шеф задумчиво помешивал его кончиком дорогого «паркера», явно ожидая какого-то эффекта. Порошок игнорировал как нагрев, так и помешивание. Я покосился на диван. Ольги в кабинете не было, только вот пустая бутылка из-под шампанского и два бокала стояли на полу.

— Что будем делать? — не поднимая глаз, спросил Борис Игнатьевич.

Он был без пиджака, рубашка помята, галстук съехал на бок.

— Я не убивал Темных… Этих Темных.

— Знаю.

— Но доказать этого не могу.

— По моим расчетам, у нас в запасе два-три дня, — сказал шеф. — Потом Дневной Дозор предъявит тебе обвинение.

— Можно организовать фальшивое алиби.

— Ты пойдешь на это? — заинтересовался Борис Игнатьевич.

— Нет, конечно. Откуда все эти данные? Откуда снимки и видеозаписи?

Шеф хмыкнул и почесал нос кончиком авторучки.

— Что, не нравится! Ты ведь смотрел и мое досье, Антон. Оно менее откровенно?

— Нет, пожалуй. Потому я и спрашиваю. Почему вы позволяете собирать подобную информацию?

— Я не могу этого запретить. Контроль осуществляет Инквизиция.

Дурацкий вопрос: «А она действительно существует?» — я сумел удержать на языке. Но, наверное, мое лицо было весьма выразительным.

Шеф еще минуту смотрел на меня, ожидая вопросов, потом продолжил:

— Вот что, Антон. С этого момента ты не должен оставаться один. Разве что в туалет можешь сходить самостоятельно, а в другое время — два-три свидетеля рядом. Есть подозрение, что произойдет еще одно убийство.

— Если меня действительно подставляют, то убийства не случится, пока я не окажусь без алиби.

— Ты окажешься без алиби, — усмехнулся шеф. — В этом и вся наша надежда.

Я вытаращил глаза, ничего не понимая.

— Ольга! — позвал шеф.

Дверь в стене, которую я всегда считал створкой шкафа, отошла в сторону. Вошла Ольга, поправляя волосы, улыбаясь. Джинсы и блузка туго обтягивали ее тело. За ее спиной я успел заметить большую ванную комнату с джакузи и одностороннее зеркальное окно во всю стену.

— Ну что, готова? — спросил шеф.

Она пожала плечами.

— Спиной к спине! — скомандовал шеф.

У меня засосало под ложечкой — я понял, что сейчас произойдет что-то очень серьезное.

— Оба откройтесь! — рявкнул Борис Игнатьевич.

Опустив веки, я расслабился. Спина Ольги была горячая, даже сквозь блузку. Нет, я не испытывал, скажем так, романтического трепета или влечения. Может, потому, что помнил ее в нечеловеческом виде; может, потому, что мы слишком быстро стали друзьями и соратниками. Может быть, из-за веков, разделивших наше рождение — что значит молодое тело, когда ты видишь пыль столетий на чужих глазах. Мы остались именно друзьями, не более.

— Начали! — скомандовал шеф.

Воздух наполнился словами, смысл которых я не понимал, словами на древнем языке, звучавшем над миром тысячи лет назад…

Полет.

Это и впрямь полет — будто земля ушла из-под ног, будто тело утратило вес. Меня затопило волной столь безумной и чистой, ничем не замутненной радости, что мир померк. Я упал бы, но сила, бьющая из поднятых рук шефа, держала меня и Ольгу в невидимых путах, заставляла изгибаться, прижимаясь друг к другу, привязывая тончайшими нитями…

А потом ниточки перепутались.

— Ты уж извини, Антон, — сказал Борис Игнатьевич. — Но у нас нет времени на объяснения.

Я молчал. Тупо, оглушенно молчал, сидя на полу и глядя на свои руки — на тонкие пальцы с двумя серебряными кольцами, на ноги — стройные, длинные ноги, еще влажные после ванны и облепленные слишком тугими джинсами, в ярких бело-голубых кроссовках на маленьких ступнях.

— Это ненадолго, — сказал шеф.

— Какого… — я хотел выругаться, дернулся, вскакивая с пола, но замолчал при первых же звуках своего голоса. Грудного, мягкого, женского голоса.

— Антон, успокойся! — молодой мужчина, стоящий рядом, протянул руку и помог мне подняться.

Пожалуй, без этого я бы упал. Центр тяжести совершенно изменился. Я стал ниже ростом, мир виделся несколько в другом ракурсе.

— Ольга? — спросил я, глядя в лицо, свое бывшее лицо.

Моя партнерша, а теперь еще и обитатель моего тела, кивнула. Растерянно глядя в ее… в свое… лицо, я заметил, что плоховато выбрился утром. И что на лбу у меня назревает мелкий красный прыщик.

— Спокойно, — повторил… нет, повторила Ольга. — Я тоже впервые делаю рокировку.

Я глубоко вздохнул странно колыхнувшейся грудью, затем попытался разглядеть себя, то поднимая к лицу руки, то ловя отражение в стеклах стеллажей.

— Ну, освоился? — сдавленным голосом спросил шеф.

— Пошли, — Ольга потянула меня за руку. — Ой, минутку… Движения у нее были такими же неуверенными, как и у меня. — Свет и Тьма, да как вы, мужики, ходите? — внезапно воскликнула она.

Вот тогда я захохотал, осознав идиотизм ситуации. Меня, объект провокации Темных, спрятали, укрыли в женском теле! Причем упаковали в тело любовницы шефа, такой же древней, как и собор Парижской Богоматери!

Ольга затолкала меня в ванную, нагнула над раковиной. И пустила в лицо струю холодной воды. Отфыркиваясь, я вырвался из ее рук. Едва подавил желание залепить Ольге — или все-таки себе самому? — оплеуху. Похоже, моторные навыки чужого тела начинали просыпаться.

— У меня не истерика, — зло сказал я. — Это действительно смешно.

— Точно? — Ольга, прищурившись, смотрела на меня. Неужели это и впрямь мой взгляд — когда я стараюсь выразить доброжелательность пополам с сомнением?

— Совершенно точно.

— Тогда посмотри вот сюда.

Подойдя к зеркалу — столь же большому и роскошному, как и все в этой потайной ванной комнате, я уставился в него.

Результат был странным. Разглядывая свое новое обличье, я совершенно успокоился. Наверное, окажись я в ином, но мужском теле — шок был бы сильнее. А так — ничего, кроме ощущения начавшегося маскарада.

— Ты на меня не воздействуешь? — спросил я. — Ты или шеф?

— Нет.

— Значит, это у меня крепкие нервы. Или у тебя…

— У тебя помада размазалась, — хихикнула Ольга. — Давай научу красить губы! Кстати, тебе еще повезло, Антон. Еще неделя — и пришлось бы учить тебя пользоваться тампонами.

— Как любой нормальный мужчина, смотрящий телевизор, я умею это делать в совершенстве, — с достоинством ответил я. — Тампон надо облить ядовито-синей жидкостью, а потом сильно сжать в кулаке.

Я вышел из кабинета и остановился, борясь с искушением вернуться. Разумеется, в любой момент можно отказаться от безумной затеи шефа. Стоит лишь вернуться, сказать пару слов — и мы с Ольгой возвратимся в свои тела. Вот только за последние полчаса я узнал о таких угрожающих обстоятельствах дела, что теперь был уверен: смена тел — единственный правильный ответ на провокацию Темных.

В конце концов, нелепо ведь отказываться от спасительного лечения, ссылаясь на болезненность уколов…

Ключи от Ольгиной квартиры лежали у меня в сумочке. Там же — деньги и кредитка в маленьком кошельке, косметичка, платочек, начатая упаковка конфеток «тик-так», расческа, россыпь мелочи на дне, зеркальце, крошечный мобильник…

А вот пустые карманы джинсов вызывали неприятное ощущение потери. Я секунду рылся в них, пытаясь найти хотя бы завалявшуюся монетку, но убедился лишь в том, что, подобно большинству женщин, Ольга все носила в сумочке.

Казалось бы, пустые карманы — далеко не самая большая моя потеря за сегодняшний день. И все-таки эта деталь вызывала раздражение. Я переложил в карман из сумочки несколько банкнот и почувствовал себя увереннее.

— Привет, — ко мне подошел Гарик. — Шеф свободен?

— Он… он с Антоном… — ответил я.

— Что-то случилось, Оля? — Гарик внимательно смотрел на меня.

Не знаю, что он почувствовал — чужие интонации, неуверенные движения, новую ауру. Но если даже оперативник, с которым ни я, ни Ольга особо не общались, ощущает подмену — грош цена такой рокировке!

Между тем Гарик неуверенно, робко улыбнулся. Это было совсем неожиданно — я никогда не замечал, чтобы Гарик пытался заигрывать с сотрудницами Дозора. Ему даже с обычными женщинами трудно знакомиться, он потрясающе невезуч в любовных делах.

— Ничего. Поспорили немного, — я развернулся и, не прощаясь, пошел к лестнице.

Это была версия для Ночного Дозора, на тот маловероятный случай, если среди нас окажется их агент. Насколько я знаю, такое случалось всего раз или два за всю историю Дозора, но мало ли… Пусть все считают, что Борис Игнатьевич повздорил со своей старой боевой подругой.

Ведь и повод есть, и повод немалый. Столетнее заточение в его кабинете, невозможность принять человеческий облик, частичная реабилитация — но с потерей большинства магических способностей. Вполне понятные основания для хорошо выдержанной обиды. По крайней мере, я избавлен от необходимости изображать подругу шефа. Это было бы слишком…

Размышляя так, я спустился до третьего этажа. Стоило признать, что Ольга максимально облегчила мне жизнь. Сегодня она надела джинсы, а не обычный юбочный костюм или платье, на ногах были кроссовки, а не туфли на высоком каблуке. Даже легкий запах духов не казался одуряющим.

Да здравствует мода «унисекс»!

Я знал, что мне сейчас следует делать, знал, как следует себя вести. И все-таки это было трудно. Свернуть — не к выходу, а в боковой коридор, неприметный и тихий.

И окунуться в прошлое.

Говорят — у больниц есть свой незабываемый запах. Конечно. И это неудивительно — странно было бы не иметь запаха хлорке и боли, автоклавам и ранам, казенному белью и омерзительной пище. Но откуда, скажите на милость, свой запах у школ и институтов?

В самом помещении Дозора обучают лишь базовым предметам, ну, в общем, всякой теории. Но кое-какие знания сподручнее постигать в морге, по ночам — там у нас есть свои люди. Кое-чему обучают на местности. Порой эта местность оказывается за рубежом, тогда «туристические поездки» оплачивает Дозор. Когда я проходил полный курс наук, то побывал и на Гаити, и в Анголе, и в Штатах, и в Испании.

Но все-таки для некоторых лекций подходит лишь территория Дозора — здание, от фундамента до крыши закрытое магией и охранными заклятиями. Тридцать лет назад, когда Дозор переехал в это помещение, здесь оборудовали три аудитории, каждая на пятнадцать человек. Я до сих пор не понимаю, чего больше в этом размахе — оптимизма сотрудников или избытка площади. Даже когда я проходил обучение, а это был очень удачный, плодотворный год, нам хватало одной аудитории, да и та наполовину оставалась пустой.

Сейчас в Дозоре обучалось четверо Иных. И то лишь в отношении Светланы была твердая уверенность, что она войдет в наши ряды, а не предпочтет обычную человеческую жизнь. Остальные были неплохи, весьма неплохи, но любой мог сломаться…

Пусто здесь было, пусто и тихо. Я медленно шел по коридору, заглядывая в аудитории, увидев которые удавился бы от зависти ректор самого обеспеченного и преуспевающего университета. За каждым столом — ноутбук, в каждой комнате — огромный проекционный телевизор, шкафы ломятся от книг и коробок с DVD-дисками. Да если бы эти книги увидел историк, нормальный историк, а не спекулянт от науки, висел бы рядом с этим ректором!

Никогда им этого не увидеть!

В некоторых книгах слишком много правды. В других — слишком мало лжи. Людям такого читать не стоит, причем для их же собственного спокойствия. Пусть живут с той историей, к которой привыкли.

Конец коридора заканчивался огромным зеркалом, закрывающим всю торцовую стену. Я искоса глянул в него — по коридору вышагивала, покачивая бедрами, молодая, красивая женщина…

Запнувшись, я едва не полетел на пол. Хотя Ольга и сделала все возможное, чтобы облегчить мне жизнь, но центр тяжести тела она изменить не могла. Когда удавалось забыть о своем облике, все шло более или менее нормально, работали моторные навыки. А вот стоило посмотреть на себя со стороны — и начинались сбои. Даже дыхание становилось чужим, как-то не так входил в легкие воздух.

Я подошел к последней двери. Осторожно заглянул через стекло. Занятие как раз заканчивалось. На стене висела старая потрескавшаяся доска из кипариса, на которой потемневшими буквами были вырезаны слова, которые мы заучивали наизусть в первые дни обучения:

Мы — Иные

Мы служим разным силам

Но в Сумраке нет разницы

Между отсутствием Тьмы и отсутствием Света

Наша борьба способна уничтожить мир

Мы заключаем Великий Договор о перемирии

Каждая сторона будет жить по своим законам

Каждая сторона будет иметь свои права

Мы ограничиваем свои права и свои законы

Мы — Иные

Мы создаем Ночной Дозор

Чтобы силы Света следили за силами Тьмы

Мы — Иные

Мы создаем Дневной Дозор

Чтобы силы Тьмы следили за силами Света

Время — решит за нас

Сегодня они изучали бытовую магию, я понял это, едва увидел у демонстрационного стенда Полину Васильевну. Она одна из самых старых сотрудниц Дозора — внешне, а не по метрике. Ее обнаружили и инициировали в возрасте шестидесяти трех лет. Ну кто мог предположить, что старушка, подрабатывающая в лихие послевоенные годы карточным гаданием, и впрямь обладает какими-то способностями? Причем весьма изрядными, хотя и узконаправленными.

— И теперь, если вам понадобится спешно привести одежду в порядок, — наставительно говорила Полина Васильевна, — вы сможете это сделать в считанные минуты. Только не забудьте заранее проверить, насколько хватит силенок. Иначе конфуз выйдет.

— А когда часы ударят двенадцать, твоя карета превратится в тыкву, — громко сказал молодой парень, сидящий рядом со Светланой.

— Именно! — с восторгом заявила Полина, сталкивающаяся с подобным остроумием на каждой партии учеников. — Сказки врут не меньше, чем статистика! Но иногда в них можно найти капельку правды.

Она взяла со стола тщательно выглаженный элегантный смокинг. В таком, наверное, блистал в высшем обществе Бонд. Джеймс Бонд.

— Когда он снова станет тряпьем? — деловито спросила Светлана.

— Через два часа, — ответила Полина. — Я экономила силы.

Она повесила смокинг на плечики, вернула его на стенд.

— А сколько вы можете удерживать его в таком виде?

— Около суток.

Светлана кивнула и неожиданно посмотрела в мою сторону. Почувствовала. Улыбнулась, махнула рукой. Теперь меня заметили все.

— Прошу вас, госпожа, — Полина склонила голову. — Большая честь, для нас.

Да, она знала об Ольге что-то, не известное мне. Все мы знали о ней лишь часть правды; только шеф, наверное, знал все. Или почти все.

Я вошел, отчаянно пытаясь не вилять бедрами или чем там еще виляют. Не помогло. И парень, сидевший рядом со Светланой, и парнишка лет пятнадцати, который уже полгода топтался на начальном курсе магии, и высокий тощий кореец, которому могло быть и тридцать, и сорок, и сто сорок лет, — все они смотрели на меня. Весьма заинтересованно. Атмосфера тайны, что окружала Ольгу, слухи и недомолвки о ее связи с шефом — все это вызывало у мужской части Дозора вполне определенную реакцию.

— Здравствуйте, — сказал я. — Я не помешала?

Сосредоточившись на правильном употреблении родов, я не следил за тоном. В результате банальный вопрос вышел томно-загадочным и будто обращенным к каждому из присутствующих персонально. Прыщавый мальчишка впился в меня взглядом; парень сглотнул; лишь только кореец сохранил некоторое подобие хладнокровия.

— Ольга, хотите что-то объявить студентам? — поинтересовалась Полина.

— Мне надо поговорить со Светой.

— Все свободны, — объявила старушка. — Ольга, может, как-нибудь заглянете в учебное время, проведете практическое занятие?

— Обязательно, — щедро пообещал я. — Как только выпадет случай. Дня через три.

Пусть Ольга отдувается. Это ей за помаду и за тампоны.

Вместе со Светланой мы пошли к выходу. Три пары жадных глаз буравили мою спину… точнее, не совсем спину.

Я знал, что у Ольги и Светланы теплые отношения — с той ночи, когда мы вдвоем объясняли ей правду о мире, об Иных, о Светлых и Темных, о Дозорах, о Сумраке, с того рассветного часа, когда она, держась за наши руки, прошла сквозь закрытую дверь в помещение оперативного штаба Ночного Дозора. Да, меня со Светланой связывала мистическая нить, наши судьбы были переплетены. Но я знал, слишком хорошо знал, что это ненадолго. Светлана уйдет далеко вперед, туда, куда мне не добраться, стань я даже магом первого уровня. Нас держала вместе судьба, держала крепко, но лишь до поры до времени. А вот с Ольгой Светлана просто дружила, как бы скептически я ни относился к женской дружбе. Их не сводил вместе рок. Они были свободны.

— Оля, мне нужно дождаться Антона… — Светлана взяла меня за Руку.

Это не было движение младшей сестры, хватающейся за старшую в поисках поддержки и самоутверждения. Жест равного человека. И если Ольга позволяет Светлане вести себя на равных — значит, не зря ей прочат великое будущее.

— Не стоит, — сказал я. — Света, не стоит.

Опять что-то было не так в построении фразы или в тоне. Теперь на меня недоуменно глядела Светлана, но взгляд был точь-в-точь как у Гарика.

— Я тебе все объясню, — сказал я. — Но не сейчас и не здесь. У тебя дома.

Защиту на ее квартиру ставили на совесть, уж слишком много сил вложил Дозор в новую сотрудницу. Шеф даже не стал спорить со мной, могу ли я открыться Светлане, настоял лишь на одном — это должно произойти у нее дома.

— Хорошо, — удивление в глазах Светланы не исчезло, но она согласно кивнула. — Ты уверена, что Антона не стоит ждать?

— Абсолютно, — сказал я, ни капельки не лукавя. — Возьмем машину?

— А что с твоей?

Дурак! Напрочь забыл, что Ольга всем видам транспорта предпочитает подаренный шефом спортивный автомобиль.

— Так я о том и говорю… — пробормотал я, понимая, что выгляжу идиотом. Нет, хуже — идиоткой!

Недоумение в глазах Светланы все росло и росло.

Хорошо хоть, что я умею водить. Никогда не испытывал тяги к сомнительной радости иметь машину в мегаполисе с отвратительными дорогами, но курс нашего обучения включал многое. Кое-чему учат обычным образом, кое-что — вколачивают в сознание магией. Водить машину меня учили как простого человека, а вот если случай зашвырнет в кабину вертолета или самолета, то тут включатся навыки, о которых я и не помню в обычном состоянии. Во всяком случае, в теории — должны включиться.

Ключи от машины я отыскал в сумочке. Оранжевый автомобиль ждал на стоянке перед зданием, под бдительным оком охраны. Дверцы были закрыты, что, учитывая опущенный верх машины, выглядело просто смешно.

— Ты поведешь? — спросила Светлана.

Я молча кивнул. Уселся за руль, завел мотор. Ольга, помнится, срывается с места, как пуля, но я так не умею.

— Слушай, с тобой что-то не так, — Светлана наконец-то решилась озвучить свои мысли.

Выезжая на Ленинградский, я кивнул:

— Света, все разговоры — когда приедем к тебе.

Она замолчала.

Водитель из меня неважный. Ехали мы долго, куда дольше, чем следовало. Но Светлана больше ничего не спрашивала, сидела, откинувшись, глядя прямо перед собой. То ли медитировала, то ли пыталась смотреть сквозь Сумрак. В пробках со мной пару раз пытались заговаривать из соседних машин — причем непременно из самых дорогих. Видимо, и наш вид, и наша машина устанавливали незримую дистанцию, которую решался перешагнуть не каждый. Опускались стекла, высовывались коротко стриженные головы, иногда, как неизменный атрибут, добавлялась рука с мобильником… Вначале мне было просто неприятно. Потом стало смешно. А под конец я перестал реагировать на происходящее, точно так же, как не реагировала Светлана.

Интересно, а Ольгу подобные попытки знакомиться забавляли?

Наверное, да. После десятилетий в нечеловеческом теле, после заточения в стеклянной витрине…

— Оля, почему ты увела меня? Почему мы не дождались Антона?

Я пожал плечами. Искушение ответить: «Потому что он здесь, рядом с тобой» — было велико. Да и шансов, что за нами следят, в общем-то, немного. Машина тоже закрыта заклятиями безопасности, часть из них я ощущал, часть была выше моих способностей.

Но я удержался.

Светлана еще не проходила курс информационной, безопасности, он начинается через три месяца обучения. На мой взгляд, стоило бы проводить его пораньше, но для каждого Иного приходится вырабатывать собственную программу, а это требует времени.

Вот когда Светлана пройдет через горнило этого испытания, она научится и молчать, и говорить. Это одновременно и самый легкий, и самый тяжелый курс обучения. Тебе просто начинают давать информацию — строго дозировано, в определенной последовательности. Часть услышанного будет правдой, часть — ложью. Кое-что тебе скажут открыто и непринужденно, кое-что поведают под страшным секретом, а кое-что узнаешь «случайно», подслушаешь, подсмотришь…

И все, все, что ты узнаешь, будет бродить в тебе, отдаваясь болью и страхом, рваться наружу, разрывая сердце, требовать реакции — немедленной и безрассудной. А на лекциях тебе будут говорить всякую чушь, которая, в общем-то, и не нужна для жизни Иного. Ибо главное испытание и обучение ведется в твоей душе.

По-настоящему здесь ломаются редко. Все-таки это обучение, а не экзамен. И перед каждым будет поставлена лишь та высота, которую он может преодолеть — при полном напряжении сил, оставляя клочья шкуры и брызги крови на барьере, сплетенном из колючей проволоки.

Но когда этот курс проходят те, кто и впрямь дорог или хотя бы просто симпатичен, тебя начнет корежить и разрывать на куски. Ты поймаешь странный взгляд в свою сторону и станешь гадать, что же узнал в рамках курса твой друг? Какую правду? Какую ложь?

И что обучаемый узнает о себе самом, о мире вокруг, о своих родителях и друзьях?

И будет желание — страшное, невыносимое. Желание помочь. Объяснить, намекнуть, подсказать.

Вот только никто из прошедших курс не даст этому желанию волю. Потому что именно этому учатся, своей болью постигая, что и когда можно и нужно сказать.

В общем-то, сказать можно и нужно все. Надо лишь правильно выбрать время, иначе правда станет хуже лжи.

— Оля?

— Ты поймешь, — сказал я. — Только подожди.

Глянув сквозь Сумрак, я бросил машину вперед, вписываясь между неуклюжим джипом и громоздким военным грузовиком. Щелкнуло, сложившись, зеркало, задевшее за край грузовика — мне было все равно. Первой преодолев перекресток, прошипев шинами на повороте, машина вырвалась на Шоссе Энтузиастов.

— Он любит меня? — вдруг спросила Светлана. — Все-таки да или нет? Ты ведь знаешь, наверное…

Я вздрогнул, машина вильнула, но Светлана не обратила на это внимания. Она задала вопрос не в первый раз, чувствую. Уже был между ней и Ольгой разговор, явно тяжелый и неоконченный.

— Или он любит тебя?

Все. Сейчас я не смогу молчать.

— Антон очень хорошо относится… к Ольге, — я говорил и о себе, и о хозяйке своего тела в третьем лице, это нарочито, но выглядит просто как сухая отстраненная вежливость. — Строгая дружба. Не более того.

Если она задаст Ольге вопрос, как та относится ко мне, то обойтись без лжи будет труднее.

Но Светлана промолчала. А через минуту на миг коснулась моей руки, будто прося прощения.

Теперь от вопроса не удержался я:

— Почему ты спрашиваешь?

Она ответила легко, без колебаний:

— Я не понимаю. Антон очень странно себя ведет. Иногда кажется, что он без ума от меня. А иногда — что я для него одна из сотни знакомых Иных. Боевой товарищ.

— Узел судьбы, — коротко ответил я.

— Что?

— Вы этого еще не проходили.

— Тогда ты объясни!

— Понимаешь… — я гнал машину все быстрее и быстрее, это, наверное, включились рефлексы чужого тела. — Ты понимаешь, когда он шел к тебе домой первый раз…

— Я знаю, что подверглась внушению. Он рассказал, — отрезала Светлана.

— Дело не в этом. Внушение было снято, когда тебе рассказали правду. Но когда ты научишься видеть судьбу… а ты непременно научишься и гораздо лучше меня… ты поймешь.

— Нам говорили, что судьба изменчива.

— Судьба поливариантна. Идя к тебе, Антон знал, что в случае удачи он полюбит тебя.

Светлана помолчала. Мне показалось, что у нее слегка порозовели щеки, но, может быть, это было от прорывающегося в открытый кузов ветра.

— Ну и что?

— Ты знаешь, что это такое? Быть приговоренным к любви?

— Но разве так происходит не всегда? — Светлана даже вздрогнула от негодования. — Когда люди любят друг друга, когда находят среди тысяч, миллионов… Это же всегда — судьба!

И я снова почувствовал в ней ту, уже начинающую исчезать, бесконечно наивную девушку, что даже ненавидеть могла лишь себя саму…

— Нет. Света, ты слышала такую аналогию… любовь — это цветок?

— Да.

— Цветок можно вырастить, Света. А можно купить. Или его подарят.

— Антон — купил?

— Нет, — сказал я, слишком поспешно, пожалуй, сказал… — Получил в подарок. От судьбы.

— И что с того? Если это — любовь?

— Света, срезанные цветы красивы. Но они живут недолго. Они обречены умереть — даже заботливо поставленные в хрустальную вазу со свежей водой.

— Он боится меня любить, — задумчиво сказала Светлана. — Так? Я не боялась, потому что не знала этого…

Я подъехал к дому, лавируя между припаркованными машинами. В основном — «жигули» и «москвичи». Непрестижный район.

— Зачем я тебе все это говорила? — спросила Светлана. — Зачем допытывалась ответов? И почему они тебе известны, Ольга? Только потому, что тебе четыреста сорок три года?

Я вздрогнул, услышав цифру. Да, богатый жизненный опыт. Весьма богатый. Стало быть, на следующий год у Ольги намечается своеобразный юбилей.

Хотелось бы верить, что мое собственное тело, пусть даже в четверть этого возраста, останется в столь прекрасной физической форме.

— Пойдем.

Машину я бросил с опущенными стеклами. Все равно ни одному человеческому существу даже и в голову не придет украсть ее — охранные заклятия надежнее любой сигнализации. Мы со Светланой молча поднялись по лестнице, вошли в ее квартиру.

Тут кое-что изменилось, конечно. С работы Светлана ушла, зато ее стипендия и «подъемные», выплачиваемые каждому Иному при инициации, куда как превосходили скромные доходы врача. Телевизор она сменила, непонятно лишь, когда находит время его смотреть. Роскошный, широкоэкранный, слишком большой для ее квартиры. Забавно было наблюдать эту неожиданно проснувшуюся тягу к красивой жизни. Вначале она появляется у всех, вероятно — как защитная реакция Когда мир вокруг рушится, когда прежние страхи и опасения уходят, а их место занимают другие, не совсем понятные и смутные, каждый начинает осуществлять какие-то мечты прежней жизни, еще недавно казавшиеся нереальными. Кто-то кутит в ресторанах, кто-то покупает дорогой автомобиль, кто-то одевается «от кутюр». Это длится недолго, и не потому даже, что миллионером в Дозоре не станешь. Сами потребности, еще вчера бывшие такими желанными, начинают отмирать, уходить в прошлое. Навсегда.

— Ольга?

Светлана смотрела мне в глаза.

Я вздохнул, собираясь с силами:

— Я не Ольга.

Молчание.

— Я… не мог сказать раньше. Только здесь. Твоя квартира защищена от наблюдения Темных.

— Не мог?

Суть она ухватила сразу.

— Не мог, — повторил я. — Перед тобой лишь тело Ольги.

— Антон?

Я кивнул.

Как нелепо мы сейчас выглядим!

Как хорошо, что Светлана уже привыкла к нелепостям.

Поверила она сразу.

— Негодяй!

Сказано было с той интонацией, которая, скорее, пошла бы аристократке Ольге. И пощечина, которую я получил, была из той же оперы.

Не больно, но обидно.

— За что? — спросил я.

— За то, что подслушивал чужой разговор! — выпалила Светлана.

Сформулировано было второпях, но я понял. Тем временем Света занесла другую руку, и я, вопреки известной заповеди, увернулся от второй пощечины.

— Света, я обещал беречь это тело!

— А я нет!

Светлана глубоко дышала, кусала губы, глаза горели. В такой ярости я ее не видел.

— Ты что это так разгорячилась?

— Значит, боишься любить срезанные цветы? — Светлана медленно наступала на меня. — Вот оно что, да?

До меня дошло. Не сразу, правда.

— Убирайся! Убирайся вон!

Я пятился и уже уткнулся спиной в дверь. Но стоило мне остановиться, как остановилась и Светлана. Качнула головой, выпалила:

— Ты в этом теле и оставайся! Оно тебе больше подходит… ты не мужик, тряпка!

Я молчал. Молчал, потому что уже видел, как все будет дальше. Видел, как раскручиваются перед нами линии вероятностей, как плетет свои дороги насмешливая судьба.

И когда Светлана заплакала, разом утратив весь боевой пыл, закрыв лицо руками, когда я обнял ее за плечи и она с готовностью разрыдалась на моем плече, внутри у меня было пусто и холодно. Пронзительно холодно, будто я вновь стоял на заснеженной крыше, под порывами зимнего ветра.

Светлана еще человек. В ней слишком мало от Иного, она не понимает, не видит, как уходит вдаль дорога, по которой нам суждено идти. И уж тем более не видит, как эта дорога расходится в разные стороны.

Любовь — счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.

А Светлана всхлипывала на моем плече.

Многие знания — многие печали. Как бы я хотел не знать неизбежного будущего! Не знать — и любить без оглядки, как простой смертный человек.

…Но все-таки, как обидно, что я сейчас не в своем теле.

Со стороны могло бы показаться, что две закадычные подруги решили провести тихий вечерок за просмотром телевизора, чаем с вареньем, бутылочкой сухого вина и разговорами на три вечные темы: мужики — сволочи, носить — нечего, а самое главное — как похудеть.

— Ты разве любишь булочки? — удивленно спросила Светлана.

— Люблю. С маслом и вареньем, — мрачно отозвался я.

— По-моему, кто-то обещал беречь это тело.

— А что плохого я ему делаю? Можешь поверить, организм в полном восторге.

— Ну-ну, — неопределенно отозвалась Светлана. — Потом поинтересуйся у Ольги, как она бережет фигуру.

Я заколебался, но все-таки разрезал очередную булочку на половинки и щедро намазал вареньем.

— А кому пришла в голову эта гениальная идея спрятать тебя в женском теле?

— Кажется, шефу.

— Не сомневалась.

— Ольга его поддержала.

— Ну еще бы… Борис Игнатьевич для нее царь и бог.

В этом я слегка сомневался, однако промолчал. Светлана встала, пошла к шкафу. Открыла, задумчиво посмотрела на вешалку.

— Халатик наденешь?

— Чего? — я поперхнулся булочкой.

— Так и будешь ходить по дому? Эти джинсы на тебе лопаются. Неудобно же.

— А какой-нибудь спортивный костюм найдется? — жалобно спросил я.

Светлана насмешливо глянула на меня, потом смилостивилась:

— Найдется.

Честно говоря, подобный костюм я предпочел бы увидеть на ком-нибудь другом. На Светлане, например. Коротенькие белые шорты и блузка. То ли в теннис играть, то ли трусцой бегать.

— Переодевайся.

— Света… Я не думаю, что мы проведем весь вечер в квартире.

— Ничего. Все равно пригодится — значит, надо проверить, подходит ли размер. Одевайся, я пока схожу чай подогрею.

Светлана вышла, а я торопливо стянул джинсы. Начал расстегивать блузку, путаясь в незнакомых, слишком тугих пуговицах, потом с ненавистью посмотрел на себя в зеркало.

Симпатичная девушка, что ни говори. Прямо хоть на фото для журнала мягкой эротики. Торопливо переодевшись, я уселся на диван. По телевизору шла мыльная опера — поразительно, что Светлана включила этот канал. Впрочем, по остальным, скорее всего, то же самое…

— Прекрасно выглядишь.

— Света, ну не надо! — попросил я. — И без того тошно.

— Ладно, прости, — легко согласилась она, усаживаясь рядом. — Так что нам необходимо делать?

— Нам? — с легким нажимом повторил я.

— Ты же не зря пришел ко мне.

— Я должен был рассказать тебе о своих неприятностях.

— Ничего себе — неприятности! Ну ладно, раз шеф… — слово «шеф» Светлана ухитрилась произнести чрезвычайно вкусно, и с уважением, и с иронией одновременно, — позволил тебе ввести меня в курс дела, значит, предполагается, что я должна тебе помочь. Хотя бы по велению судьбы… — не удержалась она.

Я сдался.

— Мне нельзя оставаться одному. Ни на минуту. Весь план строится на том, что Темные сознательно жертвуют своими пешками, либо уничтожая их, либо позволяя умереть.

И если эта провокация направлена против меня, то должно произойти еще одно убийство. В тот момент, когда у меня… ну, по их мнению, конечно… не будет алиби.

Светлана смотрела на меня, подпирая подбородок руками. Медленно покачала головой:

— И тогда, Антон, ты выскочишь из этого тела, как чертик из шкатулки. Окажется, что ты никак не мог быть этим самым преступником. Враг посрамлен. Но если больше не будет убийств? Если они уже насытились?

— Вряд ли. Темные не знают меры, если уж делают что, так подстраховываются неоднократно.

— Ты извини… Я ведь совсем недолго в Дозоре, может быть, чего-то не понимаю…

Я насторожился. А Светлана, замявшись на секунду, продолжила:

— Вот… когда все случилось со мной… Ведь как тогда было? Меня пытались инициировать Темные. Они знали, что Ночной Дозор заметит это, и даже выяснили, что ты можешь вмешаться и помочь.

— Да.

— Поэтому была разыграна комбинация с жертвой нескольких фигур, с созданием нескольких ложных центров силы. И Ночной Дозор поначалу пошел у них на поводу. Если бы шеф не затеял свою контригру, если бы ты не стал действовать, не обращая ни на что внимания…

— Ты была бы сейчас моим врагом, — сказал я. — Училась бы в Дневном Дозоре.

— Я благодарна тебе, всему Дозору благодарна, но тебе — в первую очередь… Только я сейчас не о том. Ты пойми, то, что ты рассказал, столь же правдоподобно, как и та история. Ведь как все четко складывалось? Парочка вампиров-браконьеров. Мальчик с высокими способностями Иного. Девушка с сильным проклятием. Глобальная угроза для города.

Я не нашелся, что ответить. Смотрел на нее и чувствовал, как щеки заливает краска. Девушка, которая и треть курса-то еще не прошла, новичок в наших делах, раскладывает мне ситуацию, тогда как все это должен был сделать я…

— Что сейчас происходит? — Светлана моих терзаний не заметила.

— Психопат, уничтожающий Темных. Ты почему-то оказываешься в списке подозреваемых. Шеф немедленно делает хитрый ход, и вы с Ольгой меняетесь телами. Да, но насколько этот ход хитрый? Я так понимаю, практика обмена телами весьма распространена, тем более что Борис Игнатьевич не так давно ее уже проводил. Разве он когда-нибудь использовал один и тот же прием два раза подряд? Против одного и того же противника?

— Не знаю. Деталей операций мне не сообщают. Это не в моей компетенции…

— Подожди! Да неужели Завулон такой мелкий мстительный истерик? Ему ведь сотни лет, точно? Он Дневным Дозором руководит давным-давно. Если этот маньяк…

— Дикарь.

— Если Дикарю и впрямь несколько лет позволяют резвиться на улицах Москвы, жертвуя своими ради большой провокации, то станет ли начальник Дневного Дозора тратить силы на такую мелочь? Не обижайся, Антон, но ведь ты и впрямь не самая крупная цель.

— Какие там обиды, я все прекрасно понимаю. Мой уровень — пятый… официально. Но шеф сказал, что на самом деле могу претендовать на третий.

— А что — маг третьего уровня — это такая большая фигура?

Мы посмотрели друг другу в глаза, и я развел руками:

— Сдаюсь. Наверное, ты права. Но я выложил тебе все. Других вариантов не вижу, не знаю, не предполагаю.

— Значит, будешь подчиняться распоряжениям? Ходить в юбке, ни на минуту не оставаясь в одиночестве?

— Вступая в Дозор, я знал, что теряю часть свободы.

— Часть, — Светлана фыркнула. — Хорошо сказал. Ладно, тебе виднее… Значит, ночь проводим вместе?

Я кивнул:

— Да. Но — не здесь. Мне лучше все время быть на людях.

— А спать?

— Не спать несколько ночей — ерунда, — я пожал плечами. — Тело Ольги тренировано не хуже моего, а может, и лучше: женщины выносливее мужиков.

— Но я-то эту технику еще не проходила. Когда спать мне?

— Днем. На занятиях.

Она поморщилась. Я знал, что Светлана согласится, это было неизбежно. Характер просто не позволил бы ей отказать в помощи — даже случайному человеку, а я все-таки случайным не был.

— Пойдем в «Магараджу»? — предложил я. — Индийский ресторан, очень приличный.

— Он работает до утра?

— Нет, к сожалению. Но мы придумаем, куда двинуться дальше.

Светлана смотрела на меня так долго, что всей врожденной толстокожести не хватило. Что я опять сделал не так?

— Антон, спасибо тебе, — с чувством сказала Светлана. — Огромное. Наконец-то ты меня пригласил в ресторан. Я этого ждала уже месяца два.

Она поднялась, подошла к шкафу, открыла, задумчиво посмотрела на развешанную одежду.

— А на твой размер я ничего приличного и не подберу, — заметила она. — Придется снова влезть в джинсы. Пустят в ресторан?

— Должны, — не слишком уверенно сказал я. — Если что, я немного их того…

Действительно, в конце концов, можно ведь ради такого случая провести легкое воздействие на персонал.

Светлана сняла с плечиков платье, приложила к телу, покачала головой. Достала бежевый юбочный костюм.

— Меня восхищает готовность Дозорных обосновать любое воздействие на реальность интересами Добра и Света.

— Вовсе не любое! — возмутился я.

— Любое-любое. Надо будет — и ограбление станет добрым делом, и убийство. Сколько раз тебе приходилось вторгаться в сознание людей? Вот даже наша встреча — ты ведь заставил меня поверить, что мы старые знакомые. Часто пользуешься своими особыми способностями?

— Как придется, — я пожал плечами.

Новичков недолго мучают эти вопросы. Правда, Светлана новичок особый, и ее сомнения были мне небезразличны.

— Представь, ты идешь по улице. У тебя на глазах взрослый человек бьет ребенка. Что ты сделаешь?

— Если остался лимит на вмешательство… — я опять пожал плечами. — Проведу реморализацию, разумеется.

— Не раздумывая, не вникая? А если ребенка наказывают за дело? Если наказание спасет его в будущем от больших неприятностей, а теперь он вырастет убийцей и бандитом? А ты — реморализация…

— Вот тут ты ошибаешься. Если у меня даже будет исчерпана квота на парапсихологическое воздействие — я ведь все равно не пройду мимо. Кем вырастет ребенок — дело будущего. А в этот момент я пресекаю конкретное, а не виртуальное зло.

Светлана фыркнула:

— Где грань?

— Грань каждый определяет самостоятельно. Это приходит со временем и зависит не от знаний.

Она задумчиво посмотрела на меня:

— Антон, а ведь, наверное, такие вопросы задает каждый новичок?

— Это уж точно, — я улыбнулся.

— И все уже немного устали на них отвечать, а? Есть набор готовых ответов, отработанных софизмов, хорошие примеры из истории, аналогии…

— Нет, Света. Не в этом дело. Просто Темные таких вопросов вообще не задают.

— Откуда знаешь?

— Темный маг может исцелять, светлый маг может убивать, — сказал я. — Это правда. Знаешь, в чем все отличие между Светом и Тьмой?

— Не знаю. Этому нас не учат… почему-то. Трудно сформулировать, вероятно?

— Ерунда! Совсем нетрудно. Если ты думаешь, в первую очередь, о себе, о своих интересах — твой путь во Тьме. Если думаешь о других — твоя дорога к Свету.

— И долго туда придется идти? К Свету?

— Всегда.

— Но это только слова, Антон. Что говорит опытный Темный новичку? Может, такие же красивые и правильные слова?

— Что ты! Еще красивее! Он говорит о свободе. О том, что каждый занимает в жизни то место, которое заслуживает. О том, что любая жалость унижает, о том, что подлинная любовь слепа, о том, что настоящая доброта беспомощна, о том, что истинная свобода — свобода от всех.

— Это неправда?

— Нет, — я кивнул. — Это тоже часть правды. Света, нам не дано знать абсолютной истины. Ее нет или же она двулика. Выбирай, если думаешь, что есть из чего выбирать! Все, что мы имеем — право отказаться от той лжи, которая более неприятна. Знаешь, что я первый раз говорю новичкам о Сумраке? Мы входим в него, чтобы получить силы. И плата за вход — отказ от части правды, которую мы не хотим принимать. Людям — проще. В миллион раз проще, со всеми их бедами, проблемами, заботами, которых для Иных вообще не существует. Перед людьми не вставал выбор — они могут быть и добрыми, и злыми, все зависит от минуты, от окружения, от прочитанной накануне книги, от съеденного на обед бифштекса. Вот почему ими так просто управлять — даже самого злобного негодяя легко повернуть к Свету, а самого доброго и благородного человека подтолкнуть во Тьму. Мы же — сделали выбор.

— Я ведь тоже его сделала, Антон. Я уже входила в Сумрак. И я знакома с концепцией меньшего зла. Но я все равно не понимаю, где грань, в чем отличие между мной и какой-нибудь ведьмой, практикующей черные мессы? Почему я сомневаюсь, почему задаю эти вопросы?

— Ты всегда будешь их задавать. Вначале — вслух. Потом — про себя. Это не пройдет никогда. Если ты хочешь избавиться от мучительных вопросов — ты выбрала не ту сторону.

— Я выбрала то, что хотела.

— Знаю. И потому — терпи.

Рестораны Максим не любил. Опять же — из-за характера. Куда веселее и комфортнее он чувствовал себя в барах и клубах — порой даже более дорогих, но зато менее чопорных. Конечно, некоторые и в самом роскошном ресторане ведут себя, как красные комиссары на переговорах с буржуями. Но к чему уподобляться новым русским из анекдотов?

Однако вчерашнюю ночь требовалось загладить. Жена либо поверила в «важную деловую встречу», либо сделала вид, что поверила. Но легкие угрызения совести все равно оставались. Конечно… если бы она знала… Если бы она только могла предположить, кто он на самом деле и чем занимается!

Максим не мог ничего сказать. Приходилось заглаживать ночные исчезновения теми методами, к которым любой порядочный мужчина прибегает после очередной славной интрижки. Дорогие подарки, особое внимание, выход в свет. Например, в хороший, чинный ресторан с изысканной экзотической кухней, иностранной прислугой, изящным интерьером, необъятной винной картой…

Интересно, Елена действительно считает, что накануне он ей изменил? Вопрос занимал Максима, но все-таки не до той степени, чтобы задать его вслух. Всегда надо оставлять что-то не договоренным. Возможно, когда-нибудь она узнает правду. Узнает — и, возможно, будет гордиться им.

Напрасные надежды, скорее всего. Он это понимал. В мире, полном порождений злобы и Тьмы, он был единственным светлым рыцарем, бесконечно одиноким, не способным ни с кем поделиться открытой только ему убийственной истиной. Вначале Максим еще надеялся встретить такого же, как и он сам: зрячего в стране слепых, сторожевого пса, способного учуять среди беспечной отары овец беспощадных волков в овечьих шкурах…

Нет. Не было их, не было никого, способного встать рядом.

И все-таки он не опускал рук.

— Что это такое, стоит нам взять?

Максим скосил глаза в меню. Что такое «малаи кофта», он не знал. Но это никогда не мешало ему делать выводы. В конце концов, ингредиенты блюда указаны.

— Возьми. Мясо под соусом из сливок.

— Говядина?

Он не сразу понял, что Елена шутит. Потом ответил на ее улыбку.

— А если заказать блюдо из говядины? — заинтересовалась Елена.

— Вежливо откажут, — предположил Максим.

Обязанность развлекать жену была не столь уж тяжелой. Скорее — приятной. И все-таки он бы с большим удовольствием сейчас понаблюдал за залом. Что-то тут не так. Нечто сквозило в полумраке, холодком отдавалось в спине, заставляло щуриться и смотреть, смотреть, смотреть…

Неужели?

Обычно между миссиями проходило несколько месяцев, полгода. А так, чтобы на следующий же день?!

Но знаки были слишком явными и сильными.

Максим опустил руку во внутренний карман пиджака, словно проверяя бумажник. На самом деле его занимало другое — маленький деревянный кинжал, вырезанный старательно, но безыскусно.

— Макс? — в голосе Елены прорезалась укоризна. — Где ты витаешь?

Они звякнули бокалами. Плохая примета, мужу с женой чокаться, денег в семье не будет. Но Максиму было не до примет.

Кто же?

Вначале он заподозрил двух девушек. Обе симпатичные, даже красивые, но каждая по-своему. Та, что ниже ростом — темноволосая, Крепкая, с чуть угловатыми, мужскими движениями — буквально переполнена энергией. Вторая, светловолосая, высокая — спокойнее, выдержаннее. И красота совсем другая, умиротворяющая.

Максим поймал испытующий взгляд жены и отвел глаза.

— Лесбы, — с презрением сказала жена. — Та, темненькая, в джинсах, на которую ты уставился, совсем мужик.

И впрямь. Максим кивнул и придал лицу подобающее выражение.

Не эти. Все-таки не эти. Кто же тогда… кто…

В углу зала зачирикал мобильник — сидящие почти за всеми столами непроизвольно потянулись к своим телефонам. Максим проследил за звуком — и у него перехватило дыхание.

Человек, тихо говорящий по телефону, был не просто злом. Он был окутан черной пеленой, не видимой людям, но ощутимой Максимом. От него веяло опасностью — причем опасностью надвигающейся и страшной.

Заныло в груди.

— Знаешь, Лен, я бы хотел жить на необитаемом острове, — неожиданно для себя самого сказал Максим.

— Один?

— С тобой, с детьми. Но чтобы никого. Больше никого.

Он залпом допил вино, официант немедленно наполнил бокал.

— А я бы не хотела, — сказала жена.

Кинжал в кармане налился тяжестью и жаром. Накатило возбуждение — резкое, почти сексуальное. Требующее разрядки.

— Помнишь Эдгара По? — спросила Светлана.

— Нет. Он слишком давно умер. Вот Семен рассказывал…

— Да я не о самом По. О его рассказах.

— «Человек толпы»? — сообразил я.

Светлана тихо засмеялась.

— Да. Ты сейчас в его положении. Вынужден мотаться по людным местам.

— Неплохие места, скажу я тебе…

В ресторан мы вошли без проблем. То ли правила стали демократичнее, то ли с посетителями негусто. Мы взяли по бокалу мартини, заказали что-то из еды. Наверное, это привело официантов к определенным выводам по поводу нашего визита — две неопытные проститутки в поисках клиентов…

— А он был Иным?

— По? Неинициированный, скорее всего.

В ответ Светлана тихо произнесла:

Я, в свою очередь, поднял глаза и торжественно произнес:

Секунду мы смотрели друг на друга, потом разом засмеялись.

— А почему По остался неинициированным? — спросила Света.

— Среди поэтов вообще много потенциальных Иных. Но некоторых кандидатов лучше оставить людьми. У По была слишком неустойчивая психика, давать таким особые способности — все равно, что пироману подарить канистру с напалмом. Я даже не рискну предположить, на чью бы сторону он встал. Скорее всего — ушел бы в Сумрак навсегда, и очень быстро.

— А как они там живут, ушедшие?

— Не знаю, Светлана. Да и никто не знает, пожалуй. Иногда их можно встретить в сумеречном мире, но общения, в привычном понимании, не случается.

— Я бы хотела узнать, — Светлана задумчиво оглядела зал, сдвинула брови. — Ты уже чувствуешь Иного?

— Старик за моей спиной, что говорит по сотовому?

— Какой же он старик?

— Глубокий. Я же смотрю не глазами.

Светлана прикусила губу, сощурилась. У нее уже начинали прорезываться маленькие амбиции.

— Пока не получается, — призналась она. — Даже не пойму, Светлый он или Темный.

— Темный. Не из Дневного Дозора, но Темный. Маг средней силы. Кстати, он нас тоже заметил.

— Ага! Что теперь делать?

— Ничего. Как работники Дозора мы вправе проверить у него документы. Они наверняка в порядке. А вот если он сейчас встанет, взмахнет руками, превратится в демона и начнет откусывать всем головы, тогда мы можем вмешаться…

— Антон!

— Я не шучу. У нас нет права мешать честному темному магу отдыхать.

Возник официант с тарелками, и мы замолчали. Светлана ела, но без всякого аппетита. Потом обронила, обиженно, как капризный ребенок:

— И долго Дозор будет так пресмыкаться перед Темными?

— Пока не получим решающего преимущества. Пока у людей, становящихся Иными, даже мимолетного колебания не будет, что выбрать: Свет или Тьму. Пока Темные не вымрут от старости. Пока они не смогут подталкивать людей ко злу с той легкостью, как сейчас.

— Но это ведь капитуляция!

— Нейтралитет. Статус кво. Обе стороны в цейтноте, что уж скрывать.

— Знаешь, Дикарь, который в одиночку наводит ужас на Темных, мне куда симпатичнее. Пусть он нарушает Договор, пусть даже невольно подставляет нас! Ведь он борется с Тьмой, понимаешь ты, борется! Один против всех!

— А ты не думала, почему он убивает Темных, но не выходит на контакт с нами?

— Нет.

— Не видит он нас, Светлана. В упор не видит. Тебя не пугает способный увидеть зло, но не способный разглядеть добро?

— Нет, — мрачно сказала Светлана. — Смотри, Темный куда-то пошел. Сосать чужие силы, творить злобные заклинания. А мы не вмешиваемся.

Я слегка обернулся. Увидел Темного — внешне ему, действительно, было от силы лет тридцать. Со вкусом одетый, обаятельный… За столиком, где он сидел, осталась молодая женщина и двое детей — мальчик лет семи, девочка чуть моложе.

— Отлить он пошел, Света. А его семья, кстати, вполне обычная. Никаких способностей. Их тоже ликвидировать?

— Яблочко от яблоньки…

— Скажи об этом Гарику. Его отец — темный маг. До сих пор жив.

— Бывают исключения…

— Вся жизнь состоит из исключений.

Светлана замолчала.

— Я знаю этот зуд, Света. Творить добро, преследовать зло. Сразу и навсегда. Я сам такой. Но если ты не поймешь, что это тупик — кончишь Сумраком. И кто-то из нас будет вынужден встать на твоем земном пути.

— Зато я успею…

— Ты знаешь, как будут выглядеть твои действия со стороны? Психопатка, убивающая нормальных, хороших людей налево и направо. Леденящие душу описания в газетах. Звучные прозвища — «московская Борджиа», например. Ты заронишь в человеческие сердца столько зла, сколько бригада темных магов за год не наработает.

— Почему у вас на все есть готовые ответы? — с горечью спросила Светлана.

— У нас, Света, у нас! Да потому, что мы прошли через ученичество. И выжили. В большинстве своем — выжили!

Подозвав официанта, я попросил меню. Сказал:

— По коктейлю?

Светлана кивнула, изучая винную карту. Официант, смуглый, высокий, нерусский парень, ждал. Он всякого навидался, и две девицы, одна из которых вела себя, как мужик, его тоже не смущали.

— «Альтер Эго», — сказала Светлана.

Я с сомнением покачал головой — коктейль был из самых крепких. Но спорить не стал.

— Два коктейля и счет.

Пока бармен готовил коктейль, а официант возился со счетом, мы сидели в тягостном молчании. Наконец Светлана спросила:

— Хорошо, с поэтами все понятно. Они потенциальные Иные. А как со злодеями? Калигула, Гитлер, маньяки-убийцы…

— Люди.

— Все?

— Как правило. У нас — свои злодеи. Их имена ничего не скажут людям… а у вас скоро начнется курс истории.

«Альтер Эго» оказался правильно составленным. Два тяжелых, не-смешивающихся слоя колыхались в бокале — черный и белый, сладкий сливочный ликер и горькое темное пиво.

Я расплатился — наличными, не люблю оставлять электронных следов — поднял бокал.

— За Дозор.

— За Дозор, — согласилась Света. — И за твою удачу, чтобы ты выбрался из этой истории.

Мне захотелось постучать по дереву. Но я сдержался. Выпил коктейль — в два глотка, вначале мягкая сладость, потом легкая горечь.

— Здорово, — сказала Света. — Знаешь, а мне здесь нравится. Может быть, еще посидим?

— В Москве много приятных мест. Давай найдем такое, где не будет черных магов на отдыхе?

Света кивнула:

— Кстати, а он так и не вышел.

Я глянул на часы. Да… отлить за это время можно было на небольшое джакузи.

А самое неприятное заключалось в том, что семья мага продолжала сидеть за столиком. И женщина уже явно волновалась.

— Я сейчас…

— Не забывай, кто ты! — шепнула она вслед.

Да. И впрямь, войти вслед за темным магом в мужской туалет было бы для меня несколько странно.

Все-таки я пошел через зал, на ходу глянув сквозь Сумрак. Логично было бы увидеть ауру мага — но вокруг была серая пустота, расцвеченная обычными аурами — довольными, озабоченными, похотливыми, пьяными, радостными.

Не через канализацию же он просочился!

Лишь за стенами здания, уже где-то рядом с белорусским посольством мелькнул слабенький огонек — аура Иного. Но не темного мага, гораздо слабее и другой раскраски.

Куда он делся?

В узком коридоре, кончающемся двумя дверями, было пусто. Мгновение я еще колебался — ну, мало ли, вдруг мы его просто не заметили, вдруг маг ушел через Сумрак, вдруг он обладает такой силой, что способен телепортироваться… Потом открыл дверь мужского туалета.

Здесь было очень чисто, очень светло, слегка тесновато и сильно пахло цветочным освежителем воздуха.

Темный маг лежал у самой двери. Лицо его было растерянным, непонимающим, в раскрытой ладони я увидел блеск тонкой хрустальной трубки. Он схватился за оружие, но слишком поздно.

Крови не было. Ничего не было, и когда я вновь глянул сквозь Сумрак, то не нашел в пространстве ни малейших следов магии.

Словно темный маг умер от банального сердечного приступа или инсульта… словно он мог так умереть…

И была еще одна деталь, начисто отвергающая эту версию.

Маленький разрез на воротнике рубашки. Тонкий, будто бритвой оставленный. Словно в горло вонзили нож, слегка зацепив при этом одежду. Вот только на коже не было никаких следов.

Все, приехали! Вряд ли существовала худшая ситуация, чем та, в которую я влип. Сменить тело, отправиться «со свидетелем» в людный ресторан — чтобы стоять вот так, в полном одиночестве, над трупом темного мага, убитого Дикарем.

— Идем, Павлик… — послышалось сзади.

Я обернулся — женщина, сидевшая за столиком с темным магом, вошла в коридорчик, держа за руку сына.

— Не хочу, мам! — капризно выкрикнул ребенок.

— Зайди, скажи папе, что мы скучаем… — терпеливо сказала женщина. В следующий миг она подняла голову и увидела меня.

— Позовите кого-нибудь! — отчаянно закричал я. — Позовите! Здесь человеку плохо! Уведите ребенка и позовите кого-нибудь!

В зале меня явно услышали, голос у Ольги был сильный. Сразу нахлынула тишина, только тягучая народная музыка продолжала звучать, но невнятный шум голосов стих.

Конечно же, она меня не послушалась… Кинулась, отпихнув меня с дороги, рухнула над телом мужа, запричитала — именно запричитала в голос, уже осознавая случившееся, хотя руки что-то делали: расстегивали порванный воротник рубашки, тормошили неподвижное тело. Потом женщина принялась хлестать мага по щекам, будто надеялась, что он притворяется или всего лишь в обмороке…

— Мама, ты зачем папу бьешь? — тонко выкрикнул Павлик. Не испуганно, а удивленно, видно, никогда не видел скандалов. Дружная, значит, была семья.

Я взял мальчика за плечо и осторожно стал отводить в сторону. А в коридор уже впихивались люди; я увидел Свету — ее глаза расширились, она сразу все поняла.

— Уведите ребенка, — попросил я официанта. — Кажется, человек умер…

— Кто нашел тело? — очень спокойно спросил официант. Без малейшего акцента, совсем не так, как прислуживая за столиком.

— Я.

Официант кивнул, ловко передавая мальчика — тот уже начал реветь, осознавая, что в его маленьком и уютном мире произошло что-то неправильное — какой-то женщине из ресторанной прислуги.

— А что вы делали в мужском туалете?

— Дверь была открыта, я увидела, как он лежит… — не раздумывая, соврал я.

Официант кивнул, признавая возможность такого события. Но при этом крепко взял меня за локоть.

— Вам придется подождать милицию, сударыня.

Светлана уже протолкалась к нам, прищурилась, услышав последние слова. Вот только этого нам не хватает — чтобы она принялась лишать окружающих памяти!

— Конечно, конечно… — я сделал шаг, и официанту невольно пришлось отпустить руку и пойти вслед за мной. — Светка, там такой ужас… там труп!

— Оля!..

Света среагировала правильно. Обняла меня за плечи, кинула на официанта негодующий взгляд и потащила в зал ресторана.

В этот миг между нами, протискиваясь сквозь жадную, любопытную толпу, пронесся мальчик. С ревом кинулся к матери, которую в этот момент пытались увести от тела. Воспользовавшись замешательством, женщина вновь приникла к мертвому мужу и принялась его трясти:

— Вставай! Гена, вставай! Вставай!

Я почувствовал, как вздрогнула Светлана, глянув на эту сцену. Прошептал:

— Ну? Огнем и мечом искореняем Темных?

— Зачем ты это сделал? Я бы и так поняла! — яростно прошипела Светлана.

— Что?

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Не ты? — неуверенно спросила Света. — Разве…

Вот теперь я понял, что влип окончательно.

Особого интереса ко мне следователь не проявлял. В его глазах читалось уже сформировавшееся мнение — естественная смерть. Слабое сердце, злоупотребление наркотиками… да все, что угодно. Не было, да и не могло быть у него сочувствия к человеку, посещающему дорогие рестораны.

— Труп так и лежал?

— Так и лежал, — устало подтвердил я. — Ужасно!

Следователь пожал плечами. Ничего ужасного в трупе, тем более даже не обагренном кровью, он не видел. Но все-таки великодушно подтвердил:

— Да, тяжелое зрелище. Кто-либо находился поблизости?

— Никого. Но потом появилась женщина… жена трупа, с ребенком.

Косая улыбка вознаградила меня за нарочито бессвязную речь.

— Спасибо, гражданка. Возможно, с вами еще свяжутся. Вы не собираетесь покидать город?

Я энергично замотал головой. Милиция меня не тревожила ни в малейшей степени. А вот шеф, скромно сидящий за угловым столиком — весьма. Как он здесь оказался?

Оставив меня в покое, следователь удалился к «жене трупа». А Борис Игнатьевич немедленно направился к нашему столику. Видимо, он был прикрыт каким-то легким отвлекающим заклятием, на него никто не обращал внимания.

— Доигрались? — только и спросил он.

— Мы? — уточнил я на всякий случай.

— Да. Вы. Точнее — ты.

— Я выполнял все данные мне инструкции, — закипая, прошептал я. — И этого мага — пальцем не тронул!

Шеф вздохнул.

— Не сомневаюсь. Но с какой дури ты, кадровый работник Дозора, зная всю ситуацию, поперся за Темным в одиночку?

— Кто мог предвидеть? — возмутился я. — Кто?

— Ты и должен был предвидеть? Чья шкура… а, да чего там говорить! Какие были инструкции? Ни на минуту не оставаться одному! Ни на минуту! Есть, спать — вместе со Светланой. Душ принимать вдвоем! И в туалет ходить вместе! Чтобы каждый, каждый миг ты был… — шеф вздохнул и замолчал.

— Борис Игнатьевич, — неожиданно вступила в разговор Светлана.

— Теперь это не имеет значения. Давайте думать, что делать дальше.

Шеф с легким удивлением посмотрел на нее. Кивнул:

— Права, девочка. Давайте думать. Начнем с того, что ситуация ухудшилась катастрофически. Если раньше на Антоне лежало косвенное подозрение, то теперь он буквально пойман за руку. Не качай головой! Тебя увидели стоящим над свежим трупом. Трупом темного мага, убитого тем же способом, что и все предыдущие жертвы. Защитить тебя от обвинения — не в наших силах. Дневной Дозор обратится в Трибунал и потребует чтения твоей памяти.

— Это опасно? — спросила Светлана. — Но зато выяснится, что Антон невиновен?

— Выяснится. А попутно Темные завладеют всей информацией, к которой он был допущен. Светлана, ты представляешь, сколько знает ведущий программист Дозора? Пускай кое-чего он сам не осознает — глянул мимолетно на данные, обработал и забыл. Но среди Темных будут такие специалисты!.. Допустим, Антон выдержит выворот сознания. В итоге Дневной Дозор будет в курсе всех наших операций. Понимаешь, что произойдет? Методики обучения и поиска новых Иных, разбор боевых операций, сети людей-осведомителей, статистика потерь, досье на сотрудников, финансовые планы…

Они разговаривали обо мне, а я сидел, будто и не причастный к происходящему. И дело было вовсе не в циничной откровенности, а в самом факте — шеф советовался со Светланой, начинающим магом, а не со мной, потенциальным магом третьей ступени. Словно меня уже списали, за ненадобностью…

Если сравнивать происходящее с шахматной партией, то позиция выглядела до обидного просто. Я был офицером, обычным хорошим офицером Дозора. А Светлана — пешкой. Но пешкой, уже готовой проскочить в ферзи.

— Борис Игнатьевич, вы же знаете, что я не позволю просматривать свою память, — сказал я.

— Тогда ты будешь осужден.

— Борис Игнатьевич, так пусть Антону проверят память только за сегодняшний день! — радостно вскрикнула Светлана. — Вот и все, и они убедятся…

— К сожалению, он и сегодня узнал слишком много. Да дело и не в этом. Память нельзя нарезать дольками, Света. Она выворачивается целиком. Начиная с первого мига жизни. С запаха материнского молока, с теплоты околоплодных вод, — шеф говорил подчеркнуто жестко. — В том-то и беда. Даже если бы Антон не знал никаких секретов, представь, что это такое — вспомнить и пережить заново абсолютно все! Колыхание в темной, вязкой жидкости, сдвигающиеся стены, проблеск света впереди, боль, удушье, необходимость дышать, наконец, собственное рождение. И это только первый шок! А дальше, миг за мигом… Ты слышала, что перед смертью вся жизнь пробегает перед глазами? Так и при выворачивании памяти. При этом где-то глубоко-глубоко лежит понимание того, что все это уже происходило. Понимаешь? Трудно сохранить рассудок.

— Вы это так говорите… — неуверенно начала Светлана, — будто сами…

— Ты не ошибаешься. Я через это прошел. Только не на допросе. Более века назад, тогда Дозор только изучал эффекты выверта памяти, потребовался доброволец. Потом меня приводили в норму около года.

— Как приводили? — с любопытством спросила Светлана.

— Новыми впечатлениями. Чужие страны, экзотические блюда, неожиданные встречи, непривычные проблемы. И все равно, — шеф криво улыбнулся, — иногда я ловлю себя на мысли: а что, если эксперимент продолжается? Что вокруг меня — реальность или воспоминания? Живу я и работаю — или валяюсь на хрустальной плите в замке Дневного Дозора, а мою память раскручивают, как клубок пряжи…

Он замолчал.

Вокруг за столиками сидели люди, сновали официанты. Ушла опергруппа, унесли тело темного мага, за его вдовой и детьми приехал какой-то мужчина, видимо, родственник. Больше никому не было дела до произошедшего. Кажется, даже наоборот — посетителям прибавилось и аппетита, и жажды к жизни. И на нас никто не обращал внимания — мимолетно наложенное шефом заклятие отвело всем глаза.

Но что если все это уже было? И я, Антон Городецкий, системный администратор торговой фирмы «Никс», по совместительству — маг Ночного Дозора, распластан на хрустальной плите, изъеденной глубоко вырезанными древними рунами? Именно мою память разматывают, разглядывают, препарируют, все равно кто — темные маги или Трибунал смешанного состава…

Нет! Не может этого быть. Никакого дежа вю. Никогда я не оказывался в женском теле, никогда не спотыкался о мертвые тела в мужских туалетах…

— Ситуация ясна, — сказал шеф, потянув из кармана тонкую длинную сигариллу. — Что будем делать?

— Я готов исполнить свой долг, — сказал я.

— Браво! — шеф вяло хлопнул в ладоши, а проходящий мимо официант на миг замер, прислушиваясь, но тут же унесся к дальним столикам.

— Ты, я смотрю, героический у нас мальчуган! Готов умереть во имя Дозора…

Шеф издевался, но я не обращал внимания на его тон.

— Я не бравирую. Просто не выдержу интенсивного допроса. Лучше смерть.

— Мы не умираем, как люди, — скривился шеф в странной улыбке.

— Тем хуже для меня.

Шеф вздохнул.

— Девочки… извини, Антон! Давайте лучше подумаем не о последствиях, а о причинах и предпосылках.

— Подумаем, — уныло согласился я.

— Дикарь браконьерствует в городе несколько лет. Мы пока не знаем, были подобные эксцессы в других городах или нет, сейчас просто нет времени этим заниматься. По последним данным аналитического отдела, странные убийства начались три с половиной года назад. Одни жертвы — явно Темные. Некоторые, вероятно, лишь латентные. Никто из них не тянул выше четвертой ступени. Что характерно — никто не работал в Дневном Дозоре. Прошу обратить на это особое внимание.

— Их подставляли, — сказала Светлана. — Приманка? Ловушка?

— Наверняка. Дневной Дозор не трогал этого психопата и даже подсовывал ему своих, тех, кого не жалко. Для чего? Цель, где цель? Или кто?..

— Чтобы обвинить нас в халатности? — предположил я.

— Чушь!

— Значит, подставляют кого-то из нас.

Шеф остро глянул на меня.

— И ты знаешь кого. Из всех сотрудников Дозора алиби на моменты убийств не имеешь только ты. Какой-то даже перебор с этим отсутствием алиби! Итак, чем ты достал Дневной Дозор?

Я пожал плечами.

— Месть Завулона… — шеф с сомнением покачал головой. — Нет. Ты с ним столкнулся недавно. А интрига составилась три с половиной года назад.

— Может быть, Антон потенциально очень сильный маг? — тихо спросила Светлана. — И Темные это поняли. На свою сторону перетаскивать уже поздно… решили его уничтожить.

— Антон сильнее, чем он считает, — резко ответил шеф. — Но выше второй ступени ему не подняться.

— Если они видят варианты реальности дальше, чем мы? — я посмотрел шефу в глаза.

— И что?

— Я могу быть слабым магом, могу быть средним или сильным. Но если мне достаточно будет просто что-то сделать и этим изменить равновесие сил? Поступок, не связанный с Дозором, с магией? Борис Игнатьевич, ведь Темные пытались увести меня от Светланы — значит, они видели ту ветвь реальности, в которой я смогу ей помочь! А если они видят что-то еще? Видят давно и давно собираются меня нейтрализовать?

Вначале шеф слушал внимательно. Потом поморщился и покачал головой:

— Не раскатывай губы. Это еще не мания величия, но близко. Ты уж извини. Я просматриваю линии всех работников Дозора, от ключевых до сантехника дяди Шуры. Тебе повезло — нет у тебя в будущем великих свершений и не придется за них платить. Ни на одной линии реальности.

— Тогда какого рожна… — рассердился я, но шеф перебил меня.

— Удар нацелен на тебя, в этом-то сомнений нет. Дикарем очень тонко и изящно манипулируют. Он уверен, что сражается с великим злом, а сам давным-давно стал марионеткой Темных. Сегодня его привели в тот же ресторан, куда пришел ты. Подвели к нему жертву. Взвели капкан. И ты влез в него двумя ногами.

— Что же делать? — глаза у Светы стали круглыми.

— Поймать Дикаря. Это последний шанс Антона.

— Поймать и убить? Но он же наш! Он воюет со злом, как умеет. Ему надо просто все объяснить…

— Поздно. Мы проморгали его появление. Теперь за ним тянется такой след… В общем, Антон должен найти Дикаря и сдать его Темным, — жестко сказал шеф. — У тебя есть только эта ночь. Дневной Дозор больше не будет тянуть, утром тебе предъявят формальное обвинение.

— Борис Игнатьевич…

— Вспомни! Вспомни, кто был в ресторане? Кто пошел вслед за темным магом в туалет?

— Никто. Я уверена, я все время поглядывала, не выйдет ли он, — вмешалась Светлана.

— Значит, Дикарь ждал мага в туалете. Но он должен был выйти…

Мы молчали. Я не помнил.

— Вышел один человек, — сказала Светлана. — Такой… ну… Никакой, абсолютно никакой. Средний человек, словно смешали миллион лиц и вылепили одно общее. Я мельком глянула и сразу же забыла.

— Детали! — потребовал шеф.

— Нет деталей. Просто человек. Мужчина. Средних лет. Я даже не поняла, что он — Иной.

— Он стихийный Иной. Он даже не входит в Сумрак, балансирует на самом краю. Вспоминай лицо или какие-то особые приметы.

Светлана потерла пальцем лоб:

— Когда он вышел… сел за столик… там была женщина. Красивая, русоволосая. Она подкрашивалась, я еще заметила, что косметика у нее фирмы «Лумине», я сама такой пользуюсь иногда… недорогая, но хорошая…

Несмотря ни на что, я улыбнулся.

— И она недовольная была, — добавила Света. — Улыбалась, но криво. Словно хотела еще посидеть, а пришлось уходить.

Она опять задумалась.

— Аура женщины! — резко выкрикнул шеф. — Кидай мне слепок!

Он повысил голос и сменил тон. Конечно, никто в ресторане его не услышал. Но по лицам людей прошли судорожные гримасы, официант, несущий поднос, споткнулся, уронил бутылку вина и пару хрустальных фужеров.

Светлана тряхнула головой — шеф ввел ее в транс столь мгновенно непринужденно, словно она была простым человеком. Я видел, как расширились ее зрачки — и легкая радужная полоса протянулась между лицами девушки и шефа.

— Спасибо, Света, — сказал Борис Игнатьевич.

— У меня получилось? — удивленно спросила Светлана.

— Да. Можешь считать себя магом седьмой ступени. Я сообщу, что зачет принял лично. Антон!

Теперь я посмотрел в глаза шефу.

Толчок.

Струящиеся нити энергии, неведомой людям.

Спектр. Образ.

Нет, я не видел лица подруги Дикаря. Я видел ауру, а это куда лучше. Синевато-зеленые слои, перемешанные, будто мороженое в вазочке, маленькое коричневое пятнышко, белая полоса. Аура сложная, запоминающаяся и, в целом, симпатичная. Мне стало не по себе.

Она любит его… Любит и на что-то обижается, считает, что он ее разлюбил, а все равно терпит и готова терпеть всегда…

По следу этой женщины я найду Дикаря. И сдам его Трибуналу — на верную смерть.

— Н-нет… — с трудом выдавил я.

Шеф смотрел на меня с сочувствием.

Ныла в ушах заунывная музыка, и никто из людей не отреагировал на мой крик. Хоть по полу катайся, хоть под чужие столики ныряй — ноги подожмут и будут дальше поедать пряные блюда.

Светлана смотрела на нас — она запомнила ауру, но вот расшифровать ее не смогла, это уже шестая ступень.

Борис Игнатьевич криво усмехнулся:

— Герой! Ах, какие мы все герои… Ручки у нас чистые, сердца золотые, ноги по дерьму не ступали… А женщину, что отсюда увели, помнишь? Детей ревущих помнишь? Они-то не Темные. Обычные люди, которых мы обязаны защищать. Сколько мы взвешиваем каждую плановую операцию? Почему аналитики, пусть я и кляну их каждый миг, с седыми головами в пятьдесят лет ходят?

Как недавно я отчитывал Светлану' отчитывал уверенно и властно, так теперь шеф хлестал меня по щекам.

— Ты Дозору нужен, Антон! Света нужна! А вот Психопат, пусть даже добрый — не нужен! Кинжальчик в руки взять да по подворотням и туалетам Темных резать — просто. О последствиях не думать, вину не взвешивать… Где наш фронт, Антон?

— Среди людей, — я опустил взгляд.

— Кого мы защищаем?

— Людей.

— Нет абсолютного зла, и ты это знаешь! Корни — здесь, вокруг нас, в этом стаде, что жует и веселится через час после убийства! Вот за что ты должен бороться. За людей. Тьма — это гидра, и чем больше голов отсечешь, тем больше их вырастет! Гидру голодом морят, понимаешь? Убьешь сотню Темных — на их место встанет тысяча. Вот почему Дикарь — виновен! Вот почему ты, именно ты, Антон, найдешь его. И заставишь явиться на суд. Добровольно или принуждением.

Шеф вдруг замолчал. Резко поднялся:

— Уходим, быстро!..

Я вскочил, подхватил сумочку, непроизвольным, рефлекторным движением. Шеф зря дергаться не станет.

Неожиданно я понял, что мне надо посетить то самое место, где встретил смерть незадачливый темный маг. Но даже не рискнул об этом заикнуться. Мы двинулись к выходу так спешно, что охрана непременно бы остановила, будь она способна нас увидеть.

— Поздно, — тихо сказал шеф у самых дверей. — Заболтались!

В ресторан вошли — будто просочились, трое. Два крепких парня и девушка.

Девушку я знал. Алиса Донникова. Ведьмочка из Дневного Дозора. Ее глаза округлились, когда она увидела шефа.

А следом двигались два неуловимых, невидимых, идущих сквозь Сумрак силуэта.

— Прошу задержаться, — хрипло, будто у нее разом в горле пересохло, сказала Алиса.

— Прочь, — шеф слегка повел ладонью, и Темных стало отжимать в стороны, к стенам. Алиса накренилась, пытаясь сопротивляться упругой волне, но силы были неравны.

— Завулон, взываю! — взвизгнула она.

Ого. Ведьмочка-то в любимицах главы Дневного Дозора, раз имеет право вызова!

Из Сумрака вынырнули еще двое Темных. С первого же взгляда я выявил их как боевых магов третьей или четвертой ступени. Конечно, до Бориса Игнатьевича им далеко, да и я способен помочь шефу, но возня затянется, а там еще подоспеют, навалятся…

Шеф это тоже понял.

— Что вам надо? — властно спросил он. — Это время Ночного Дозора.

— Совершено преступление, — глаза у Алисы горели. — Здесь и недавно. Убит наш брат, убит кем-то из… — ее взгляд буравил то шефа, то меня.

— Из кого? — с надеждой спросил шеф.

Ведьма на провокацию не поддалась. Рискни она, при своем статусе и не в свое время, бросить Борису Игнатьевичу такое обвинение, он размазал бы ее по всем стенам. Причем ни на секунду не задумался бы о взвешенности такого поступка.

— Кем-то из Светлых!

— Ночной Дозор не имеет понятия о преступнике.

— Мы официально просим содействия.

А вот теперь отступать было некуда. Отказ в содействии другому Дозору — почти объявление войны.

— Завулон, к тебе взываю! — опять завыла ведьма.

У меня родилась робкая надежда, что глава Темных ее не слышит или чем-то занят.

— Мы готовы к сотрудничеству, — сказал шеф, и в голосе его был лед.

Я оглянулся на зал, поверх широких плеч магов — Темные уже брали нас в кольцо, явно намереваясь держать у самых дверей. Да и в ресторане творилось что-то небывалое.

Народ жрал.

Чавканье стояло такое, будто за столиками орудовали свиньи. Тупые, остекленевшие взгляды, еду загребают ладонями, давятся, фыркают, чмокают и пускают слюни. Благообразный пожилой человек, мирно ужинавший в окружении трех охранников и юной девицы, хлюпает вино прямо из бутылки. Симпатичный юноша, явно из «яппи», и его милая подружка вырывают друг у друга тарелку, обливаясь жирным оранжевым соусом. Официанты носятся от столика к столику и мечут, мечут едокам тарелки, чашки, бутылки, жаровни, вазочки…

У Темных весьма своеобразные методы отвлечения посторонних.

— Кто из вас находился здесь в момент убийства? — спросила ведьма.

— Мои спутницы, — сказал шеф тусклым голосом.

— Ольга… Светлана… — ведьма пожирала нас взглядом. — Здесь не присутствовал сотрудник Ночного Дозора, человеческое имя которого — Антон Городецкий?

— Кроме нас, здесь не было сотрудников Дозора! — сразу ответила Светлана.

Правильно, но слишком быстро. Алиса нахмурилась, понимая, что ее вопрос был сформулирован неточно.

— Тихая ночь, не правда ли? — донеслось от дверей.

Завулон явился на зов…

Я смотрел на него, обречено понимая, что высшего мага не обманет маскировка.

— Не слишком тихая, Завулон, — отозвался шеф. — Отгони свое быдло сам, или я сделаю это за тебя.

Темный маг выглядел точно так же, будто время остановилось, будто ледяную зиму не сменила теплая, хоть и запоздалая весна. Костюм, галстук, серая рубашка, старомодные узкие туфли. Впалые щеки, тусклый взгляд, короткая стрижка.

— Я знал, что мы встретимся, — сказал Завулон.

Смотрел он на меня. Только на меня.

— Как глупо… — Завулон покачал головой. — Зачем тебе это нужно, а?

Он сделал шаг, Алиса шмыгнула прочь с его пути.

— Хорошая работа, достаток, удовлетворенное самолюбие, все радости мира в твоих руках, надо лишь вовремя сообразить, что назвать добром на этот раз… И все-таки — неймется. Я не понимаю тебя, Антон…

— А я не понимаю тебя, Завулон! — шеф преградил ему дорогу.

Темный маг словно нехотя смерил его взглядом:

— Стареешь… — Завулон хихикнул, — тулово своей крали не пожалел. А ну, как обратно не успеешь распаковать! Давно в нем прячется Антон Городецкий?

Он опять хихикнул.

Я окинул взглядом Темных. Они еще не сообразили, но через долю секунды… Потом я увидел, как Светлана поднимает руки — и в ладонях ее забился колдовской желтый пламень.

Зачет на пятый уровень силы принят… вот только этот экзамен мы не сдадим. Нас трое. Их — шестеро. Если Светлана ударит, спасая не себя, а меня, уже накрытого дерьмом выше головы, начнется побоище.

Я прыгнул вперед.

Как хорошо, что у Ольги такое тренированное и крепкое тело. Как хорошо, что все мы — и Светлые, и Темные — отвыкли полагаться на силу рук и ног, на простой, незатейливый мордобой. Как славно, что Ольга, лишенная большей части своей магии, этим искусством не пренебрегает и даже практикуется в единоборствах.

Завулон переломился и улетел к стене, когда моя, а вернее, Ольгина пятка мягко вошла ему в солнечное сплетение. В развороте я подрубил колени амбалу, что блокировал выход и, перескочив через него, вылетел на улицу.

— Стой! — взвыла Алиса.

С восторгом взвыла, с ненавистью и любовью одновременно. С азартом. Ату его, ату!..

Я бежал по Покровке в сторону Земляного Вала. Сумочка колотила по спине… Хорошо, что я не на каблуках. Оторваться… затеряться… краткий курс выживания в городе мне всегда нравился, вот только он был таким кратким, слишком кратким, кто же думал, что сотруднику Дозора придется прятаться и убегать, а не самому ловить беглецов…

Сзади ухнул свистящий вой.

В сторону меня кинули одни рефлексы; сообразить, что к чему не успел. Багровая огненная змея вытянулась, извиваясь, вдоль улицы, в какой-то миг свернулась в спираль, чтобы завернуть обратно, но инерция была слишком велика — заряд врезался в стену здания, раскалив камни добела.

Вот дрянь!

Я оступился, упал, перекувырнулся, сгруппировавшись, и увидел, как в конце улицы Завулон снова наводит боевой посох.

И горсти праха не останется, зацепи меня «Плеть Шааба»! Он же бьет на поражение! Значит… значит, шеф все-таки не прав. Дневному Дозору не нужно то, что в моей голове. Им нужна моя голова. Они хотят меня уничтожить.

Темные бежали следом, Завулон нацеливал оружие, но двигался очень медленно, словно что-то сковывало его, тормозило. И еще я увидел, как шеф еле удерживал вырывавшуюся из его рук Светлану…

Я вскочил и снова кинулся бежать, понимая, что уйти не удастся. Одна радость — на улице никого не было, инстинктивный, неосознанный страх вымел прохожих прочь, едва началась наша схватка. Никто не пострадает.

Взвизгнули тормоза. Я обернулся и увидел, как Дозорные разбегаются, уступая дорогу бешено несущейся машине. Водитель, явно решивший, что попал в самую гущу бандитской разборки, на миг остановился, потом прибавил скорость.

Остановить? Нет, нельзя.

Я отскочил на тротуар, присел, прячась от Завулона за старой припаркованной «волгой», пропуская случайного водителя. Серебристая «тойота» пронеслась мимо — и с тем же пронзительным воплем сгорающих тормозных колодок остановилась.

Дверца со стороны водителя распахнулась, и мне махнули рукой.

Не бывает такого!

Лишь в дешевых боевиках убегающего героя подхватывает случайная машина. Это я додумывал, уже распахивая заднюю дверцу и запрыгивая внутрь.

— Быстрее, быстрее! — закричала женщина, рядом с которой я оказался.

Но торопить водителя нужды не было — мы уже неслись вперед. Сзади полыхнуло, и еще один заряд «Плети» понесся следом. Водитель крутанул руль, машина дернулась, вильнула, пропуская огненную струю. Женщина завизжала.

Как им видится происходящее? Пулеметным огнем? Ракетными залпами? Выстрелом из огнемета?

— Зачем, зачем ты возвращался! — женщина попыталась податься вперед, в явном желании ударить водителя по спине.

Я чуть было не перехватил ее руку, но тут рывок машины откинул женщину назад.

— Не надо, — мягко сказал я.

В ответ получил негодующий взгляд. Еще бы. Какую женщину обрадует появление в машине симпатичной, хоть и растрепанной незнакомки, за которой гонится толпа вооруженных бандитов. И ради которой муж вдруг рискует собой, машиной и женой.

Впрочем, погоня отстала. Мы выскочили на Земляной Вал и теперь шли в сплошном потоке машин. Друзья и враги остались позади.

— Спасибо, — сказал я коротко стриженному затылку водителя.

— Вас не зацепило? — он даже не обернулся.

— Нет… Спасибо большое. Почему вы остановились?

— Потому что он дурак! — взвизгнула моя соседка.

Она отодвинулась в другой конец салона, сторонясь меня, как зачумленной.

— Потому что так надо, — не повышая голоса, ответил мужчина.

— За что это вас… ладно, не мое дело.

— Пытались изнасиловать, — не думая, брякнул я.

Да уж, прекрасная версия. Прямо в ресторане, на столике, в окружении салатов и прочих индийских вегетарианских блюд.

— Куда вас отвезти?

— Вот здесь и тормозните, — я увидел горящую букву над входом метро.

— Может, отвезти домой?

— Спасибо, вы и так очень помогли!

Знали бы они, как помогли! Машина подъехала к бордюру, я выбрался наружу. Глянул на женщину, сказал:

— Спасибо огромное вам…

Она фыркнула, захлопнула дверцу. Ну ничего. Вот такие случаи доказывают, что в нашей работе все же есть какой-то смысл…

Я непроизвольно поправил волосы, отряхнул джинсы. Прохожие настороженно поглядывали на меня, но не шарахались. Значит, выгляжу нормально.

Сколько у меня времени? Минут пять, десять, пока погоня возьмет след? Или шеф попробует их задержать? Хорошо бы. Потому что я, кажется, начинаю понимать, что происходит. И у меня есть шанс, пусть крошечный, но есть.

Я пошел к метро, на ходу доставая из сумочки мобильник. Начал было набирать номер Ольги, потом ругнулся и набрал свой.

Пять гудков… шесть… семь…

— Алло? — резко произнес незнакомый хрипловатый голос. Мой голос.

— Это я, Антон, — почти крикнул я.

Проходящий мимо парень удивленно глянул в мою сторону, сложил губы бантиком, но, увидев мой взгляд, поперхнулся и быстро последовал дальше.

— Дубина! Ты где?

— Готовлюсь уйти под землю.

— Еще успеешь. Чем я могу помочь?

— Ты в курсе?

— Да. Я общаюсь с Борисом… все время.

— Мне надо вернуть свое тело.

— Где?

Я секунду подумал.

— Когда я попытался сбить черный вихрь со Светланы, потом вышел на станции…

— Поняла. Борис объяснил. Давай так — плюс три, потом вверх и налево.

Ага, она отсчитывает по схеме.

— Ясно.

— В центре зала. Буду через двадцать минут. Тебе что-нибудь принести?

— Принеси меня.

Сложив телефон, я еще раз оглянулся и быстро пошел к станции.

Я стоял в центре Новослободской. Обычная картина, девушка ждет парня, а может быть, — приятельницу. В моем случае — и то, и другое.

Под землей меня найти труднее, чем на поверхности. Даже лучшие маги Темных не смогут засечь мою ауру — сквозь слои грунта, сквозь напластования древних могил, в которые вросла фундаментами Москва, среди толпы, в напряженном потоке людей. Конечно, прочесать станции тоже нетрудно — на каждую по Иному с моим образом, и все.

Но я надеялся, что немного времени у меня еще имеется.

Как же все оказывается просто. Как изящно складывается головоломка. Я покачал головой, улыбнулся — и тут же поймал на себе вопросительный взгляд молодого, панковатого парня. Нет, дружок, ты ошибаешься. Эта сексапильная мордашка улыбается собственным мыслям.

Надо было раньше думать, когда на мне начали сходиться нити интриги. Что же так мозги плохо стали варить? Может, кто незаметно тормозное заклятие присадил, махонькое такое, хиленькое, но очень противное… Шеф прав, конечно. Я не настолько ценен, чтобы ради меня вести многолетнюю, многоходовую, опасную и разорительную комбинацию. Все дело в другом, совсем в другом…

Нас пытаются взять на наших же слабостях. На доброте и любви.

Мне вдруг захотелось курить, очень сильно, даже рот слюной наполнился. Странно, я редко баловался табаком, наверное, это реакция организма Ольги. Я представил ее лет сто назад — изящную даму с тонкой папироской в мундштуке, где-нибудь в литературном салоне в компании Блока или Гумилева. Улыбающуюся, обсуждающую вопросы масонства, народовластия, стремления к духовному совершенству…

А в конце концов!

— У вас не будет сигареты? — спросил я проходившего мимо парня, одетого достаточно хорошо, чтобы не курить «Золотую Яву».

Мне протянули пачку «Парламента». Я взял сигарету, улыбкой поблагодарил — и раскинул над собой легкое заклятие. Взгляды людей поползли в стороны. Вот и хорошо.

Сосредоточившись, я поднял температуру кончика сигареты до двухсот градусов и затянулся. Будем ждать. Будем нарушать маленькие незыблемые правила.

Люди текли мимо, обходя меня на расстоянии метра. Удивленно принюхивались, не понимая, откуда несет табачищем. А я курил, стряхивая пепел под ноги, разглядывая стоящего в пяти шагах милиционера, и прикидывал свои шансы. Выходило не совсем безнадежно. И это меня смущало. Уж если ловушку готовили три года, то вариант с моим прозрением должны были просчитать. И держать в запасе ответный ход. Вот только какой?

Удивленный взгляд я поймал не сразу. А когда сообразил, кто на меня смотрит, то вздрогнул. Только его здесь не хватало!

Егор.

Мальчишка, слабенький Иной, влипший полгода назад в большую драку Дозоров. Подставленный обеими сторонами. Открытая карта, которая до сих пор не вложена в колоду. Впрочем, за такие карты и не дерутся. Его способностей еле хватает, чтобы преодолеть мою небрежную маскировку. А сама встреча меня даже не удивила. В мире много случайностей, но кто не увидит за ними предопределенности, тот опасно слеп.

— Привет, Егор, — не раздумывая, сказал я.

И раздвинул заклятие, впуская паренька в круг невнимания. Он вздрогнул, оглянулся. Уставился на меня. Конечно, Ольгу в человеческом обличье он не видел. Только в облике белой совы.

— Кто вы? Откуда меня знаете?

Да, он повзрослел. Не внешне, внутренне. Я не понимал, как он ухитряется все это время болтаться, словно бутон в проруби, посередке, не становясь ни на сторону Света, ни на сторону Тьмы. Ведь он уже входил в Сумрак, причем входил при таких обстоятельствах, что мог стать кем угодно. Но его аура по-прежнему оставалась чистой, нейтральной.

Своя судьба. Как хорошо иметь свою судьбу.

— Я Антон Городецкий, работник Ночного Дозора, — просто сказал я. — Помнишь меня?

Еще бы он не помнил!

— Но…

— Не обращай внимания. Это маскировка, мы умеем менять тела.

— Вы меня сюда заманили?

— Нет, я жду здесь товарища, девушку, которой принадлежит это тело. С тобой мы встретились случайно.

— Ненавижу ваши Дозоры! — выкрикнул Егор.

— Твоя воля. Я действительно тебя не выслеживал. Хочешь — уходи.

Вот в это ему поверить оказалось куда труднее, чем в смену тел.

Мальчик подозрительно оглянулся, насупился.

Конечно же, так просто он не уйдет. Он прикоснулся к тайне, увидел могущественные силы, бушующие над человеческим миром. И отказался от этой игры. Он уверен, что навсегда, но на самом деле — лишь на время.

Но представляю, как ему хотелось овладеть хотя бы мелкими фокусами с пирокинезом и телединамикой, внушением, исцелением, манипулировать заклятиями… Не просто знать, что это возможно — но и уметь.

— Я все помню, — хрипло сказал он, глядя в пол. — Все, что было на крыше. Мне ночами снится…

— Ты можешь не бояться той вампирши, — сказал я. — Она… упокоена. По приговору суда.

— Знаю.

— Откуда? — удивился я.

— Мне звонил ваш начальник. Он сказал, что вампиршу казнили. А еще сказал, что, поскольку я потенциальный Иной, пусть не определившийся, я выведен из списков людей. И на меня жребий больше никогда не выпадет, я могу не бояться.

— Да, конечно, — подтвердил я. — Ты…

— А я его спросил, остались ли в списках мои родители.

Вот тут я замолчал, зная, каким был ответ шефа.

— Ладно, пойду… — Егор отступил на шаг. — У вас сигарета догорела.

Я бросил окурок, кивнул.

— А ты откуда идешь-то?

— С тренировки. Я плаванием занимаюсь, — он бросил на меня короткий взгляд. — А это взаправду вы?

— Фокус с разбитым стаканом помнишь?

Егор слабо улыбнулся. Самые дешевые трюки производят на людей наиболее сильное впечатление.

— Помню. А вот… — он замолчал, уставившись в кого-то за моей спиной.

Я обернулся. Странно видеть себя со стороны. Парень с моим лицом, идущий моей походкой, в моих джинсах и свитере, на поясе дискмен, в руке — маленькая сумка. Улыбка — легкая, едва заметная, тоже моя. Даже глаза, фальшивое зеркало, мои.

— Привет, Антон, — сказала Ольга. — Добрый вечер, Егор.

То, что мальчик оказался здесь, ее не удивило. Ее всегда было трудно удивить.

— Здравствуйте, — Егор смотрел то на нее, то на меня. — Откуда вы меня знаете?

— Я тебя видела, когда находилась в менее симпатичном теле. Извини, нет времени на беседы. У Антона большие проблемы.

Мальчишка посмотрел на меня.

— За мной охотится Дневной Дозор, — пояснил я. — Все Темные Москвы.

— Почему?

— Долгая история. Так что двигай домой.

Егор насупился, кивнул и покосился на платформу, к которой подходил поезд.

— Но вас ведь защитят?

— Непременно, — мягко ответила Ольга. — А теперь иди, пожалуйста. У нас мало времени, и его становиться все меньше.

— До свидания, — Егор развернулся и побежал к поезду.

На третьем шаге он вышел за границу круга невнимания, и его едва не сбили с ног.

— Если бы он остался, я могла подумать, что он придет на нашу сторону, — глядя вслед, сказала Ольга. — Просчитать бы варианты вашего пересечения в метро.

— Случайность.

— Случайностей нет. Ладно, к делу. Ты хочешь вернуть тело прямо здесь и сейчас.

Я кивнул. Ольга протянула руки — мои руки — и взяла меня за плечи. Ощущение было дурацкое, двойственное. Она, видимо, ощутив то же самое, усмехнулась:

— Ну что же ты так неаккуратно, Антон? У меня были такие роскошные планы на вечер…

— Скажи спасибо Дикарю!

Ольга собралась, перестала улыбаться.

— Работаем.

Мы стали друг к другу спиной, раскинули крестом руки. Я поймал пальцы Ольги… свои же пальцы…

— Верни мне мое… — сказала Ольга.

— Верни мне мое, — повторил я.

— Гесер, мы возвращаем твой дар.

Я вздрогнул, когда сообразил, что она назвала подлинное имя шефа. И какое имя!

— Гесер, мы возвращаем твой дар! — резко повторила Ольга.

— Гесер, мы возвращаем твой дар!

Ольга перешла на древний язык — речь ее была мягкой и певучей, она лилась так, будто он ей родной. Но я с болью почувствовал, как тяжело дается ей магическое усилие, небольшое, в общем-то, на уровне второй ступени силы.

Смена облика — как взвод пружины. Наши сознания держатся в чужих телах лишь благодаря энергии, затраченной Борисом Игнатьевичем… Гесером. Стоит отказаться от вложенной им силы — пружина щелкнет, и мы вернемся в прежний облик. Будь кто-нибудь из нас магом первого уровня, обошлись бы и без физического контакта.

Голос Ольги взвился — она произнесла финальную формулу отказа.

Мгновение ничего не происходило. Потом меня скрутило судорогой, дернуло, перед глазами все поплыло и посерело, будто я начал погружаться в Сумрак. На миг я увидел станцию — всю целиком: пыльные цветные витражи, грязный пол, медленные движения людей, радуги аур, два бьющихся тела, будто распятых друг на друге…

Потом меня втолкнуло, вдавило, вжало в телесную оболочку.

— А… — прошипел я, падая на пол, в последний миг выставив руки.

Мышцы дергались, в ушах звенело. Обратный переход оказался куда менее комфортным, может быть, потому, что проводил его не шеф.

— В порядке? — вяло спросила Ольга. — Антон, у нас максимум четверть часа. Рассказывай. Ты же не просто хотел вернуться в свое тело, ты выработал какой-то план?

Я кивнул, выпрямился, отряхнул испачканные ладони. Под мышкой жал слишком туго затянутый ремень, поддерживающий кобуру. Людей в метро было немного, время позднее, основные потоки схлынули. Зато у оставшихся, уже не занятых лавированием в толпе, появилось время думать — вспыхивали радуги аур, доносилось эхо чужих эмоций.

Насколько же урезаны способности Ольги! В ее теле мне требовалось напрячься, чтобы видеть тайный мир человеческих чувств. И в то же время — это так просто, так удивительно просто, что этим даже нельзя гордиться.

— Я не нужен Дневному Дозору, Оля. Абсолютно. Я обычный средний маг.

— Знаю. Дальше.

— Но охота ведется на меня. Сомнений нет. Значит, я не добыча, но приманка. Как был приманкой Егор — когда охотились за Светой.

— Ты только сейчас это понял, бедненький? — Ольга покачала головой. — Конечно. Ты приманка.

— А подменный объект — Светлана?

Волшебница кивнула.

— Я понял это час назад, — признался я. — Когда Света захотела противостоять Дневному Дозору, она поднялась до пятого уровня силы. Разом. Начнись схватка — ее бы убили. Нами ведь тоже просто управлять! Людей можно раскачивать в разные стороны, к добру и злу, Темных — ловить на их же подлости, на себялюбии, на жажде власти и славы. А нас — брать на любви. Вот тут мы беззащитны, как дети.

— Да.

— Шеф в курсе? — спросил я.

— Да.

Она выдавливала слова, будто ей сдавило горло. Или ему, они же на постоянной связи… Нет, не верю! Не остается стыда даже у светлых магов, проживших тысячи лет. Они спасали мир так часто, что знают все этические отмазки назубок. Не бывает стыдно Великим Волшебницам — пусть даже бывшим. Их тоже предавали слишком часто.

Я засмеялся.

— Так значит все было ясно, как только пришел протест от Темных? Идет охота на меня, но ее цель — заставить сорваться Светлану?

— Да.

— И вы не предупредили ни меня, ни ее?

— Светланке надо взрослеть. Перепрыгивать через ступеньки, — в глазах Ольги вспыхнул огонек. — Антон, ты мой друг. И я скажу честно: нет сейчас времени кропотливо выращивать Великую. А она нужна, нужна больше, чем ты можешь себе представить. У нее хватит сил. Она окрепнет, научится собирать и применять силу, а самое главное — выучится ее сдерживать.

— А если я погибну — это только прибавит ей воли и ненависти к Тьме?

— Не горячись! Дозор ищет Дикаря, все подняты на ноги. Мы предъявим его Темным, обвинение с тебя будет снято.

— Зато погибнет вовремя неинициированный светлый маг. Несчастный, одинокий, уверенный, что он в одиночку борется с Тьмой.

— Что поделаешь…

— Слушай, а вдруг то, что сейчас мы… вы делаете — подлость?

— Нет, — в ее голосе не было сомнений.

Значит, ставки весьма высоки. Здесь мне следовало испугаться, и я испугался.

— Сколько времени мне надо продержаться, Светлая?

Она вздрогнула. Когда-то давно, очень давно, это была принятая форма обращения в Дозоре. Светлый, Светлая… Почему же слова утратили прежнее значение, почему теперь они звучат так же нелепо и немного оскорбительно, как обращение «джентльмен» к грязному, вонючему бомжу у мусорного бака?

— Хотя бы до утра.

— Ночь теперь уже не наше время. Сегодня все Темные выйдут на улицы Москвы. И они будут в своем праве.

— Лишь до тех пор, пока мы не найдем Дикаря. Продержись.

— Ольга… — я коснулся ладонью ее щеки. — Ольга, ты сама-то веришь, что я доживу до утра? Скажи ты, а не шеф!

Волшебница молчала.

Я кивнул. Говорить больше было не о чем.

Еще немного я побродил по начинающим пустеть станциям. Щелкнув кнопкой, запустил плеер в случайный режим.

Люблю вечернее метро. Сам не знаю, за что. Не на что смотреть, кроме как на опостылевшие рекламы и усталые, однообразные человеческие ауры. Гул мотора, порывы воздуха в приоткрытые окна, толчки на рельсах. Тупое ожидание своей станции.

Все равно люблю.

Нас так просто ловить на нашей любви…

Я вздрогнул, поднялся, подошел к двери. В общем-то, я собирался проехать до конца ветки.

— Рижская, следующая станция — Алексеевская…

Пойдет…

Уже ступив на эскалатор, я почувствовал впереди легкое дыхание силы. Пробежал взглядом по встречной ленте — и почти сразу увидел Темного.

Нет, это не был кадровый сотрудник Дневного Дозора, повадки не те, масть не та. Мелкий маг, четвертого, нет, скорее даже пятого уровня, — он сильно напрягался, фонил, сканируя окружающих. Совсем еще пацан, лет двадцати с небольшим, с длинными светлыми волосами, в мятой распахнутой курточке, лицо приятное, хотя и настороженное.

Ну почему тебя угораздило выбрать Тьму? Что случилось перед тем, как ты впервые шагнул в Сумрак? Поссорился с подружкой? Разругался с родителями? Сессию в институте завалил или двойку в школе получил? Ногу в троллейбусе отдавили?

А самое страшное, что внешне ты не изменился. Может быть, даже стал лучше. Твои друзья с удивлением заметили, как весело и хорошо с тобой в компании, как им везет, если на экзамене ты рядом. Твоя девушка обнаружила массу скрытых прежде достоинств. Родители не нарадуются на поумневшего и посерьезневшего сына. Преподаватели в восторге от талантливого студента.

И никто не знает, какую плату ты взимаешь с окружающих. Как отзовутся твоя улыбка, твои шутки, твое сочувствие.

Прикрыв глаза, я облокотился на поручень. Я устал, я слегка пьян, я ни на что не обращаю внимания, я слушаю музыку…

Взгляд Темного скользнул по мне, ушел ниже… задрожал, останавливаясь. Не было у меня времени подготовиться, сменить облик, исказить ауру. Холодное, пронизывающее, как порыв ветра, касание. Парень сравнивал меня с эталонным образом, разосланным, наверное, Темным всей Москвы. Неумело сравнивал, забыв о защите, не замечая, как мое сознание скользнуло по пробитой в Сумраке дорожке и коснулось его мыслей.

Радость. Восторг. Ликование. Нашел. Добыча. Дадут часть силы добычи. Оценят. Повысят. Слава. Расквитаться. Не ценили! Поймут. Заплатят.

Я все-таки ждал, что хотя бы в уголке сознания будут и другие мысли. О том, что я враг, что я противостою Темным. Что я убивал подобных ему. Нет. Ничего. Он думал только о себе.

Прежде чем молодой маг свернул неуклюжие щупальца, я уже выдернул свои. Так. Большими способностями он не обладает, связаться с Дневным Дозором из метро не сможет. Да и не захочет. Я для него — затравленный зверь, причем зверь неопасный, кролик, а не волк.

Давай, дружок!

Я вышел из метро, скользнул в сторону от двери и поискал свою тень. Смутный силуэт заколебался над землей, и я шагнул в него.

Сумрак…

Прохожие стали призрачной дымкой, машины поползли, как черепахи, свет фонарей потемнел, стал давящим, тяжелым. Тишина, звуки сместились в глухой, едва уловимый рокот.

В общем-то, я поспешил, пока еще маг поднимется вслед за мной… Но я чувствовал силу, я был накачан ею под завязку. Наверняка, работа Ольги. В моем облике она вернула свои прежние способности и наполнила тело энергией, не взяв себе ни капли. Ей и мысли такой в голову прийти не могло, несмотря на великий искус.

«Где грань, ты поймешь сама», — сказал я Светлане. Ольга ступает по грани давным-давно и куда лучше, чем я.

Я прошел вдоль стены, заглянул сквозь бетон на наклонную шахту, на ленты эскалаторов. Темное пятно ползло вверх. Маг спешил, бежал по ступенькам, но из человеческого мира пока не вышел. Экономит силы. Ну давай, давай!

Я замер. Прямо ко мне над землей приближалось клубящееся облачко, сгусток тумана, наподобие размытой человеческой фигуры.

Иной… Бывший Иной. Может, он был из наших. Впрочем, и Темные после смерти тоже уходят куда-то.

— Мир тебе, павший, — прошептал я. — Мир тебе, кто бы ты ни был.

Колеблющийся силуэт остановился передо мной. Язык тумана выпростался из того, что казалось телом, и потянулся ко мне. Рука — если это можно назвать рукой — дрожала.

Призрак повернулся, вытянутая конечность указала сквозь Сумрак куда-то на северо-восток. Я проследил направление: он указывал на тонкий игольчатый силуэт, тлеющий в небе.

— Башня! Что это значит?

Туман начал расплываться. Еще миг — и Сумрак вокруг стал столь же пустым, каким он бывает обычно.

Меня пробрала дрожь. Мертвый пытался общаться со мной. Друг он или враг, советовал или предостерегал?

Я глянул сквозь стены станции, сквозь землю — Темный был почти на самом верху, но еще на эскалаторе.

Чего хотел призрак? У меня и в мыслях не было идти в ту сторону, наоборот, был готов другой, рискованный, но неожиданный маршрут. Значит, он не предостерегал меня избегать Останкинской башни?

Но тогда это указание! Вопрос — от кого?

Надо решать. Но чуть погодя…

Я переместился к выходу из метро, на ходу доставая из подмышечной кобуры пистолет.

Вовремя — темный маг показался из дверей и немедленно влез в Сумрак. Вошел слишком легко — я видел, как он подзарядился. Всплески чужих аур, темные искры, разлетевшиеся в разные стороны — в человеческом мире можно увидеть лишь, как искажаются лица людей от внезапной боли в сердце, что гораздо тяжелее.

Темный маг озирался, выискивая мой след. Вытягивать силы из окружающих он умел, а вот техника у него хромала.

— Тихо, — сказал я, и ствол пистолета прижался к позвоночнику мага. — Тихо. Ты меня искал и вот уже нашел. Свободной рукой я заблокировал его запястье, не давая возможности составить знак силы. Все эти нагловатые молодые маги пользуются стандартным набором дешевых заклинаний, простых, но оттого и мощных. Но они требуют двуручного жеста.

Ладонь мага стала влажной.

— Пойдем, — сказал я. — Потолкуем.

— Ты… ты… — он все никак не мог поверить в произошедшее. — Ты Антон! Ты вне закона!

— Что ты говоришь!

Он повернул голову — в Сумраке его лицо исказилось, потеряло привлекательность и добродушие. Нет, он еще не обрел окончательного сумеречного облика, подобно Завулону. И все же лицо уже было нечеловеческим. Челюсть слишком отвисла вниз, рот стал широким, как у лягушки, а глаза узкими и мутными.

— Ну и урод же ты, приятель, — пробормотал я и толкнул его в спину стволом. — Это пистолет. Он заряжен серебряными пулями. Впрочем, здесь он сработает не хуже, чем в мире человеческом. Пуля летит медленнее, но тебя это не спасет. Наоборот, почувствуешь, как она рвет твою кожу, раздирает мышечные волокна, скользит вдоль кости и дробит ее, рассекает нервы…

— Ты этого не сделаешь!

— Это почему? — удивился я.

— Тогда тебе точно не отмазаться!

— А так, значит, есть шансы? Пошли, гаденыш.

Пинками помогая ему выдерживать направление, я завел мага в узкий проход между двумя ларьками. Синий мох, облепивший их стены, зашевелился, пошел волнами. Сумеречной флоре очень хотелось отведать наших эмоций — моей ярости, его страха…

— Чего ты от меня хочешь? — крикнул Темный. — Нам дали ориентировку, велели тебя искать! Я лишь выполнял приказ! Мы чтим Договор, Дозорный!

— Я больше не Дозорный… — и с этими словами я направил его к стене, в ласковые объятия мха.

Пусть высосет из темного мага немножко страха, это ему не повредит, а то не удастся и поговорить. Так, вроде немного пообмяк.

— Тебя одного направили к этой станции метро? Какое задание?

Он заколебался. Я упер ствол ему в живот.

— Наблюдать…

— Врешь. Это плохо. Подумай и ответь снова.

Маг молчал. Кажется, синий мох излишне постарался.

Я отошел на пару шагов и выстрелил. Пуля с басовитым радостным пением преодолела разделявший нас метр. Маг даже увидел ее, дернулся, хотел увернуться, но не успел.

— Пока это только ранение, — сказал я. — Даже не смертельное.

Он корчился на земле, зажимая рваную рану на животе. Его кровь в Сумраке была почти прозрачной.

— Повторяю вопрос!

В ответ лишь угрозы, еле слышные сквозь стоны.

Взмахнув рукой, я поджег синий мох. Темный оказался в кольце шипящего и брызгающего зелеными искрами пламени. Хватит милосердия, хватит снисхождения, хватит душеспасительных разговоров. Теперь будем играть на страхе, боли, малодушии…

— Приказано… сообщить и по возможности… уничтожить.

— Не задержать? Именно — уничтожить?

— Да…

— Ответ принимается. Связь?

— Телефон… просто телефон… в кармане… сообщить в штаб…

— Кидай сюда.

Он неуклюже полез в карман — ранение не смертельное, запас сопротивляемости у мага высок, но боль он испытывал адскую.

— Номер? — поймав мобильник, спросил я.

— На кнопке экстренного вызова…

Я глянул на экранчик.

Судя по первым цифрам — телефон может стоять где угодно.

— Это оперативный штаб? Где он находится?

— Я не… — он замолчал, глядя на сжимающееся кольцо огня.

— Вспоминай, — подбодрил я, притушив пламя.

— После звонка приедут в течение пяти минут.

Я глянул назад, на светящуюся в небе иглу. Вполне подходит, вполне…

Маг шевельнулся.

Нет. я не провоцировал его, отвернувшись. Но когда он вытянул из кармана жезл — грубый, короткий, явно не собственноручной работы, а покупную дешевку, я испытал облегчение.

— Ну? — спросил я, когда он замер, так и не решившись поднять оружие. — Давай!

Парень молчал, не шевелился.

Попробуй он атаковать — я бы нашпиговал его серебром. Но их учили, как вести себя во время конфликта со Светлыми. И он знал, что безоружного и беззащитного мне убить трудно.

— Сопротивляйся, — сказал я. — Борись! Сучий потрох, ты же не колебался, когда ломал чужие судьбы, когда нападал на беззащитных! Ну! Давай!

Маг облизнул губы — язык у него оказался длинным и слегка раздвоенным. Я вдруг понял, к какому сумеречному облику он придет рано или поздно, и мне стало противно.

— Сдаюсь на твою милость, Дозорный. Требую снисхождения и дозволенного суда.

— Стоит мне отойти, как ты сообщишь в штаб, — сказал я. — Вытянешь из окружающих достаточно силенок, чтобы оклематься и дойти до телефона. Ведь так?

Темный раздвинул губы в мерзкой улыбке и повторил:

— Требую снисхождения и суда, Дозорный!

Я покачивал пистолет в руках, глядел в ухмыляющееся лицо. Вечно они готовы требовать и брать. Никогда — отдавать.

— Мне всегда была не по душе наша двойная мораль, — сообщил я ему. — Неприятно, понимаешь, и тяжело. Со временем привыкну, но как раз со временем у меня и проблемы. Ты охотишься за мной, я бегаю от ваших, а в это время в Особом отделе выписывают лицензии на людей, отданных Тьме. Каждый день выписывают, без праздников и выходных. Обидно, да?

Улыбка сползла с его лица. Он начал понимать, что дело кончится не так, как он рассчитывал, но тем не менее снова произнес:

— Требую снисхождения и суда, Дозорный…

— Да не Дозорный я сейчас, — укоризненно ответил я.

Пистолет задергался, застучал, лениво заходил затвор, выплевывая гильзы. Пули ползли по воздуху, будто маленький злой осиный рой.

Он крикнул лишь один раз, потом две пули разнесли в клочья череп. Когда пистолет щелкнул и замолчал, я медленно перезарядил обойму.

Изорванное, исковерканное тело лежало передо мной. Оно уже начало выдавливаться из Сумрака, и маска Тьмы сходила с молодого лица.

Я провел рукой в воздухе, сдергивая, сжимая что-то неуловимое, текущее сквозь пространство. Самый верхний слой. Кальку с обличья темного мага.

Завтра его найдут. Хорошего, славного, всеми любимого юношу. Зверски убитого. Сколько зла я принес сейчас в мир, сколько слез, ожесточения, слепой ненависти? Какая цепочка потянется в будущее?

А сколько зла я убил? Сколько людей проживут дольше и лучше, сколько слез не прольется, сколько злобы не накопится, сколько ненависти не родится?

Но, может быть, я перешагнул сейчас через барьер, который переходить нельзя. А может быть, дошел до следующей ступени, которую необходимо перешагнуть.

Я спрятал пистолет в кобуру и вышел из Сумрака.

Игла Останкинской башни впивалась в ночное небо.

— Поиграем совсем без правил, — сказал я. — Совсем-совсем без.

Машину удалось поймать сразу, даже не вызывая у водителей приступа альтруизма. Не потому ли, что на мне теперь личина мертвого темного мага, очень обаятельная личина…

— Давай к телебашне, — попросил я, забираясь в потрепанную «шестерку». — И побыстрее, пока вход в кабак не закрыли.

— Гулять будем? — улыбнулся сидящий за рулем мужчина, суховатый, в очках, чем-то похожий на постаревшего Шурика из старых комедий.

— Еще как, — ответил я. — Еще как.

В башню еще пускали. Я купил билет, особо доплатив за право посещения ресторана, прошел по зеленому полю, окружающему башню. Последние пятьдесят метров дорожка шла под хиленьким навесом. С древнего сооружения порой сыпется бетонная труха. Навес кончался маленькой будочкой пропускного пункта. Я предъявил паспорт, прошел через подкову металлоискателя — кстати, неработающего. Вот и все формальности, вот и вся охрана стратегического объекта.

Сейчас меня одолевали сомнения. Странная, что ни говори, идея — двинуться сюда. Я не чувствовал поблизости концентрации Темных. А если они здесь, то хорошо прикрыты. Значит, мне придется иметь дело с магами второго-третьего уровня. Самоубийственное знакомство. Но ничего не поделаешь, мне нужен штаб. Оперативный штаб Дневного Дозора, развернутый для координации охоты… охоты на меня. Куда еще должна стекаться информация о добыче!

Только самоубийца полезет в штаб, где не меньше десятка Темных, да еще самые толковые охранники. Вряд ли кто ожидает от меня такой самоубийственной прыти. И этим мизерным шансом нельзя пренебрегать.

Снизу, из-под бетонных лепестков опор, телебашня производила куда более сильное впечатление, чем издали. А ведь наверняка большая часть москвичей никогда в жизни не поднималась на обзорную площадку, воспринимая башню лишь как обязательный атрибут столичного пейзажа, но никак не место отдыха. Здесь, как в аэродинамической трубе замысловатой конструкции, гулял ветер, и на самом краю звукового спектра еле пульсировал слабый тягучий хрип — голос башни.

Я постоял, глядя вверх, на решетки и проемы, изъеденный раковинами бетон, на удивительно грациозный, гибкий силуэт. Она ведь и впрямь гибкая — бетонные кольца на натянутых тросах. Сила в гибкости. Только в ней.

Потом я вошел в стеклянные двери.

Странное дело — мне казалось, что желающих посмотреть на вечернюю Москву с высоты трехсот тридцати семи метров должно быть много. Ничего подобного. Даже в лифте я поднимался один, точнее — с женщиной из обслуживающего персонала.

— Думал, будет много народу, — сказал я, дружелюбно улыбаясь.

— У вас всегда так пусто вечером?

— Нет, обычно шумно, — женщина ответила без особого удивления, но нотку недоумения в голосе я все же почувствовал.

Коснулась кнопок — стали сходиться двойные, шлюзовые двери. Мгновенно заложило уши и прижало к полу — лифт рванул вверх, быстро, но поразительно мягко.

— Часа два, как посетители разошлись.

Два часа. Стало быть, вскоре после моего бегства из ресторана.

Если в этот момент на башне развернули оперативный штаб, то ничего удивительного, что сотни людей, собиравшихся теплый весенний вечер провести в заоблачном ресторане, внезапно изменили свои планы. Но я не собирался менять своих планов, хотя развязка приближалась с каждой минутой.

Конечно, я в облике темного мага. Достаточно ли подобной маскировки? Охранник сравнит мою внешность с вложенным в память списком, все сойдется, он ощутит наличие Силы… Станет ли страж копать глубже? Будет ли замерять профили Силы, выяснять, Темный я или Светлый, на какой ступени нахожусь?

С одной стороны, бдительность должна быть на высоте. С другой, всегда и всюду охранники пренебрегают подобными «мелочами». Разве что со скуки потеребят новичка или — сами новобранцы и еще полны рвения.

В конце концов, вряд ли меня здесь ждут…

Лифт остановился.

— Приехали, — сказала женщина и улыбнулась.

Похоже, я был чуть ли не последним на сегодня посетителем Останкинской башни.

Я вышел на обзорную площадку.

Обычно здесь полно людей. Сразу можно отличить только что поднявшихся от тех, кто уже привык к высоте — по неуверенности движений, смешной осторожности при подходе к круговому окну, по тому, как они блуждают вокруг вмонтированных в пол окон из бронированного стекла — носком ноги боязливо пробуя их на прочность…

Сейчас посетителей от силы два десятка. Совсем не было детей — и я почему-то ясно представил себе внезапные истерики, начинающиеся с ними на подступе к башне, растерянных и обозленных родителей… Дети чувствительнее к Темным.

Да и те, кто был на площадке, казались растерянными, придавленными. Их не занимала раскинувшаяся внизу Москва — расцвеченная огнями, яркая, привычно праздничная… Но сейчас это никого не paдовало. Дыхание Тьмы царило вокруг, невидимое даже для меня, но ощутимое, давящее, словно ядовитый газ, у которого нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха.

Я глянул себе под ноги, поймал тень и шагнул в нее.

Охранник стоял рядом, в паре шагов, на стеклянном окне, врезанном в пол. Пялился на меня — приятельски, но чуть удивленно. Он держался в Сумраке неуверенно, и я понял, что для охраны оперативного штаба отрядили не самые лучшие силы. Крепкий, молодой, в строгом сером костюме и белой рубашке, в неярком галстуке — банковский работник, а не служитель Тьмы.

— Привет, Антон, — сказал маг.

На миг у меня сбилось дыхание.

Неужели я настолько глуп? Чудовищно, нестерпимо наивен?

И меня ждали, заманивали, пожертвовав еще одной пешкой.

— Ты чего сюда приперся, где твой сектор?

Сердце трепыхнулось и восстановило ритм. Вот ведь ерунда какая, убитый темный маг был моим тезкой.

— Кое-что заметил. Надо доложить. Лично…

Охранник нахмурился. Многозначительная интонация не помогла, а может, просто не та манера говорить.

— Докладывай мне!

— Щас я тебе доложу! — огрызнулся я, надеясь взять его на понт.

— Секретная информация!

— Ах, секретная… — он улыбался, но улыбка была ледяной, а правая рука уже потянулась к поясу.

Полностью заряженный костяной жезл, затейливо вырезанный из берцовой кости, с маленьким рубиновым кристаллом на конце, казался забавной безделушкой. Но если даже я увернусь, закроюсь — такой выброс Силы переполошит всех Иных аж до Кольцевой автодороги.

Я отделил от пола свою тень и перешел на второй слой Сумрака.

Холод.

Клубящийся туман, бурые с кровавыми сполохами облака. Они тяжело несутся над изрытой бездонными каньонами землей, исходя липким ядовитым дождем. Здесь уже нет Останкинской башни, нет весны, нет Москвы… Ничего нет, исчезли последние остатки хоть каких следов человеческого мира, словно за одним слоем декораций вдруг обнаружился другой и далеко не последний…

Я шагнул вперед — по облачной плоти, продираясь сквозь тугие нити из разбухающих белесых капель — и осторожно двинулся по невидимой тропе. Время почти остановилось, на самом деле я падал вниз, но так медленно, что можно было пока не думать об этом. Высоко в небе, мутными пятнами пробивая облачную завесу, светили три луны — белая, желтая и кроваво-алая. Далеко на горизонте зародилась, взбухла, ощетинилась иглами разрядов спиральная молния и поползла сквозь облака, выжигая огненную червоточину своего пути…

Я подошел к неясной тени, мучительно медленно тянущейся к жезлу. Перехватил руку — тяжелую, неподатливую, холодную, как лед. Не удержать. Надо вырываться обратно, на первый слой Сумрака, и вступать в схватку.

Свет и Тьма, я же не оперативник! Я никогда не рвался на передний край! Оставьте мне ту работу, что я люблю и умею делать! Но и Свет, и Тьма молчали, как молчат они всегда, если их призываешь. И только насмешливый голос шепнул: «Никто не обещал тебе чистой работы».

Я посмотрел под ноги. Мои ступни были уже сантиметров на десять ниже, чем у темного мага. Я падал и был лишен всякой опоры в этой реальности.

Как хочется иметь руки чистыми, сердце горячим, а голову холодной. Но почему-то эти три желания никогда не сбываются одновременно. Никогда. Волк, коза и капуста — где безумный перевозчик, что запихнет их в одну лодку?

И где тот волк, что, закусив козой, откажется попробовать лодочника?

— Бог весть… — сказал я.

Голос завяз в облаках. Я опустил руку, подхватывая тень темного мага, вялую тряпку, размазанную в пространстве. Потянул тень вверх, набросил на тело — и вытолкнул Темного на второй уровень Сумрака.

Он закричал, когда знакомый мир вокруг исчез. Наверное, ему никогда не доводилось погружаться глубже первого слоя. Опершись на плечи Темного, я спихнул его вниз. А сам пополз вверх, безжалостно попирая согнутую спину.

Великие маги всегда поднимаются по чужим плечам…

— Су-ука! Антон, сука!

Темный даже не понял, кто я такой. Не понял до тех пор, пока не повернулся — уже лежа навзничь, служа опорой для моих ног, повернулся и глянул в лицо. Здесь, на втором слое Сумрака, грубая маскировка исчезла. Его глаза расширились, он издал короткий хрип, взвыл, цепляясь за мою ногу.

Но он еще не понимал, что я делаю и зачем. Я ударил его несколько раз подряд, ударил каблуком по лицу и по пальцам. Все это не смертельно для Иного, но я и не старался его прикончить. Ниже, ниже падай, смещайся по всем слоям реальности, сквозь человеческий мир и Сумрак, сквозь зыбкую ткань пространств. У меня нет времени, да и способностей нет, чтобы вести с тобой честную дуэль, по всем законам Дозоров, по тем правилам, что придуманы для юных и непорочных Светлых, с их верой в добро и зло, в нерушимость догм, в неотвратимость расплаты.

А когда я решил, что Темный втоптан глубоко, то оттолкнулся от его тела, подпрыгнул и выдернул себя из Сумрака в человеческий мир, на обзорную площадку.

Я возник на стеклянной плите, сидящий на корточках, задыхающийся, давящийся от внезапного кашля, мокрый с головы до ног. Дождь чужого мира пах нашатырем и гарью.

Легкий вздох пронесся вокруг, посетители шарахнулись в стороны.

— Все в порядке! — прохрипел я.

Стоявший у стены человек в форме охранника, честный служака телебашни, окаменел лицом и потянулся за пистолетом.

Я коснулся их разума. Лица стали разглаживаться, все успокоились, одни отвернулись к окнам, другие продолжали разговор. Охранник застыл, держа руку на расстегнутой кобуре. Только тогда я позволил себе посмотреть под ноги. И оцепенел.

Темный был здесь. Темный кричал — глаза превратились в черные пятаки, распахнутые болью и ужасом. Он висел под стеклом, висел на кончиках пальцев, завязших в стекле, тело раскачивалось, как маятник под ударами ветра, рукав его белой рубашки намок от крови. Жезл болтался на поясе, но маг забыл о нем. Сейчас для него оставался только я — по ту сторону тройного бронированного стекла, в сухой, теплой, светлой скорлупе обзорной площадки, по ту сторону добра и зла. Я, светлый маг, сидящий над ним и глядящий в обезумевшие глаза.

— Ты думал, мы всегда деремся честно? — спросил я. — Ты думал, у нас не найдется пары подлых трюков?

Почему-то я решил, что он слышит меня даже сквозь стекло и рев ветра. Тогда я встал и ударил каблуком по стеклу. Раз, другой, третий — бессмысленно бил, зная, что до него не доберусь.

Темный маг дернулся, непроизвольно изо всех сил отдернул руку.

Плоть не выдержала.

На миг стекло окрасилось кровью, но ее тут же стерло ветром. Остался лишь силуэт темного мага, кувыркающийся в потоке воздуха. Его быстро уменьшающуюся фигуру уносило прямиком к бару «Три поросенка», модному заведению у подножия башни.

Невидимые часы, тикающие в моем сознании, щелкнули и разом сократили оставшееся время наполовину.

Я сошел со стекла и побрел по кругу, вглядываясь в Сумрак. Стражников здесь больше не было. Но где сам штаб? Вверху, в служебных помещениях башни, среди аппаратуры? Не думаю. Скорее, в комфортной обстановке.

Я вернулся к застывшему охраннику и активизировал его.

— Иди за мной! — приказал я.

Охранник молча кивнул, застегнул кобуру и двинулся следом. Мы вошли в туалет — маленький бесплатный аттракцион башни, самый высокий писсуар в Москве: не угодно ли опорожнить мочевой пузырь среди облаков или нагрузить унитаз на должной высоте? Я повел ладонью — из одной кабинки, застегивая штаны, выскочил прыщавый подросток, мужчина у писсуара крякнул, но с заметным усилием прервал процесс и с остекленевшими глазами вышел из туалета.

— Раздевайся, — велел я охраннику, стягивая мокрый свитер.

Его форма пришлась почти впору.

— Если услышишь выстрелы, — сказал я охраннику, — то спустись вниз и исполняй свой долг. Понимаешь?

Он кивнул.

— Обращаю тебя к Свету, — произнес я формулу привлечения. — Отринь Тьму, защити Свет. Даю тебе взор, чтобы отличать добро от зла. Даю тебе веру, дабы идти за Светом. Даю тебе отвагу — сражайся с Тьмой.

Когда-то я думал, что никогда не воспользуюсь правом на вербовку новичков. Какая свобода выбора у них остается! Как можно затаскивать человека в наши распри, если сами Дозоры были созданы именно для того, чтобы противодействовать этому скотству!

Сейчас я действовал без колебаний. Воспользовался той лазейкой, что оставили Темные. Они воздействовали на охранника, ну, просто на всякий случай, как держат в квартире маленькую собачку, не способную кусать, но умеющую громко тявкать. И этот поступок дал мне право качнуть охранника в другую сторону, увлечь за собой. Ведь он не был ни добрым, ни злым, был самым обычным человеком, с умеренно любимой женой, пожилыми родителями, которым он помогал, как мог, маленькой дочкой и почти взрослым сыном от первого брака, слабенькой верой в Бога, запутанными моральными принципами, несколькими стандартными мечтами — обычный хороший человек.

Шматок пушечного мяса для армий Света и Тьмы.

— Свет с тобой! — завершил я процедуру.

И маленький, жалкий человечек кивнул, просветлев лицом. В глазах вспыхнуло обожание. Точно так же пару часов назад он смотрел на темного мага, отдавшего ему небрежный приказ и показавшего мою фотографию.

Через минуту охранник в моей мокрой и вонючей одежде стоял у лестницы. А я шел вниз, прикидывая, что делать, если в штабе окажется сам Завулон? Второй раз он не позволит пинать себя в брюхо. Впрочем, если там окажется другой маг его уровня, легче не станет, маскировка не удержится и секунды. Одна секунда: тик-так. На «тик» меня узнают, на «так» убивают.

Бронзовый зал… Я встал в дверях, внимательно осматривая этот нелепый зацикленный вагон-ресторан. Кольцо со столиками медленно вращалось. Я был уверен, что Темные разместят свой штаб в Золотом или Серебряном зале. И был даже слегка разочарован открывшейся картиной.

Официанты плыли, как снулые рыбины, разнося еду и питье. А прямо передо мной за двумя составленными вместе столами были развернуты компьютерные терминалы, подключенные к пульту связи для мобильников, из которого к окну тянулся штырь антенны. Подключаться к башенным коммуникациям не стали — значит, штаб действительно развернут недавно и на короткий срок. И срок этот был мне известен. Три молодых длинноволосых парня сосредоточенно возились с клавиатурой и телефонами, по экранам ползи строчки, в пепельницах дымились сигареты. Я никогда не видел Темных программистов. но сразу просек, что это простые операторы, а не системные администраторы. Повадки не те! Они ничем не отличались от наших операторов, я бы даже сказал, что по сравнению кое с кем из моих знакомых они более подтянуты, опрятны, что ли…

— Сокольники накрыты полностью, — сказал один из парней. Негромко, но голос прокатился по всему ресторанному кольцу, и официанты вздрогнули, сбиваясь с шага.

— Таганско-Краснопресненская линия под контролем, — отозвался другой.

Парни переглянулись и засмеялись. Наверное, у них было маленькое соревнование — кто быстрее отрапортует о своих участках.

Ловите меня, ловите…

Я двинулся по ресторану, направляясь к бару. Не обращайте на меня внимания. Беспомощный человек-охранник, один из тех, кто был мимоходом определен на роль сторожевой шавки. Шавке захотелось пивка… Шавка обоходит вверенные новыми хозяевами позиции… Отправлен взвод в Ночной Дозор приказом короля… Тарам-пам-пам, тара-ра-ра…

Немолодая женщина за стойкой механическими движениями протирала кружки. Когда я остановился, она молча нацедила мне пива. В глазах ее было пусто и темно. Она превратилась в марионетку. С трудом удалось подавить ослепительную вспышку ярости. Нельзя. Нет прав на эмоции. Я тоже автомат. Шавкам чувства не по чину.

А потом я увидел девушку, сидящую на высоком крутящемся пуфике напротив бара, и у меня все внутри заиндевело.

Идиот, почему я не вспомнил раньше?!

Любой оперативный штаб требуется зарегистрировать, иначе все навалятся и разнесут в клочья, а потом будут разбираться — чей… В любом оперативном штабе должен находиться представитель врага, наблюдатель. Это часть Договора, это одно из правил игры, выгодное — пусть выгода лишь кажущаяся — обеим сторонам. И в нашем штабе, когда он развернут, присутствует кто-то из Темных.

Здесь сидела Тигренок.

Вначале взгляд девушки скользнул по мне без всякого любопытства, и я уж было решил, что обошлось.

Потом ее взгляд вернулся.

Она уже видела человека-охранника, облик которого я принял. И что-то не состыковалось, вызвало тревогу. Миг — и она глянула на меня сквозь Сумрак.

Я стоял, не двигаясь, не пытаясь укрыться.

Девушка отвела взгляд, посмотрела на сидящего напротив мага. Я оценил его возраст примерно в сотню лет, а уровень силы — не меньше, чем третий. Не слабый, но очень самодовольный. Он потер ладони и весело сказал:

— Недолго музыка играла! Скоро вашего козлика скушают серые волки…

— Рогами подавятся, — ровным голосом ответила она. — Все, что вы делаете, — провокация, за которую придется ответить. Дозор уверен, что Дикарь — это не Антон, а неполноценный светлый маг, которым манипулируют Темные.

— Вот так финт?! — искренне удивился самодовольный маг. — С какой стати нам губить своих, пусть даже не самых ценных…

— «Не самых ценных» — ключевая фраза, — меланхолично сообщила Тигренок.

— Бросьте ваши светлые штучки! Вот, скажем, ради вашего начальничка можно было бы пожертвовать. Но он, как всегда, вне подозрений. А уложить два десятка ради какого-то заурядного Светлого… Несерьезно. Или ты держишь нас за кровожадных дураков?

Тигренок улыбнулась нехорошей улыбкой:

— Я всего лишь наблюдатель. Выводы будут делать другие.

— Мы не требуем немедленной казни! — сказал Темный. — И даже не исключаем возможность ошибки. Трибунал, квалифицированное и беспристрастное разбирательство, справедливость — ведь этого и вы хотите!

— Беспристрастная пальба из «Плети Шааба», — хмыкнула девушка. — Только странно, что ваш пахан даже не задел Антона…

Тут и я задумался. Действительно, Плеть — любимое оружие Завулона, которым он владеет в совершенстве сотни лет. Что-то тут нечисто, очень нечисто. С другой стороны, Темные и чистота несовместимы.

— Милая девочка, — темный маг склонился в ее сторону. — Вы непоследовательны! Если обвиняете нас в том, что мы преследуем кроткого, законопослушного Светлого, то не вините хотя бы в том, что мы не стараемся его поймать!

— Такой мелкий садизм вполне в вашем духе.

— Хорошо, давайте сравним наши методы…

Темный, похоже, оседлал любимого конька. Софистика, игра смыслами, выворачивание идей наизнанку — это у них проходят на вводном курсе.

— Сравним урон от действия Дозоров, нанесенный простым людям… нашей кормовой базе, — продолжал Темный.

— Это только для вас люди — корм.

— Ай, какие мы нежные! Что, Светлые теперь порождают Светлых, а не выдергивают из толпы?

— Для нас люди — корни. Наши корни.

— На здоровье. Зачем спорить из-за слов? Но это и наши корни, девочка. И корни эти гонят к нам все больше питательных соков. Мы растем, мы процветаем…

— Нас тоже становится больше.

— Естественно. Время бурное, стрессы душат, нагрузки-перегрузки, люди живут на пределе, вот и рады сорваться с крючка обыденности — в любую сторону. Не так ли?

Девушка нехотя кивнула.

— Вот мы для начала хоть в этом пришли к единому выводу! — обрадовался маг.

— Пришли, — опять согласилась Тигренок.

В мою сторону она не смотрела, тупой и странный разговор ушел в вечную, неразрешимую тему, где ломали копья и головы философы обеих сторон. Но это был не просто ритуальный и бессмысленный спор двух скучающих магов. Я понял, что Тигренок сказала, как смогла, все, что необходимо было мне передать.

Я взял кружку пива, которая стояла передо мной. Выпил в несколько размеренных, глубоких глотков. Пить и впрямь хотелось.

Охота ведется понарошку! Это я понял давно. Главное, что я должен был узнать — наши это тоже понимают.

Дикарь не пойман. Иначе шеф моментально вышел бы на связь со мной. Убийцу сдали бы Трибуналу, а Светлана не разрывалась между желанием помочь и необходимостью не ввязываться в драку. Вот тогда бы я расхохотался в поганое лицо Завулона…

В огромном городе невозможно найти личность, чьи способности проявляются спонтанно. Вспыхнут — и погаснут. От убийства до убийства, от одной великой победы над злом до другой. Если его и впрямь ведут Темные, так это тайна высшего звена, и ради сохранения тайны они положат не десятки, а сотни мелкой шушеры.

И к тайне нет допуска у этих Темных, играющих в бирюльки.

Я с отвращением оглянулся.

Это же несерьезно!

Стражник, которого я легко убрал. Маг третьей ступени, который со вкусом треплется с нашей наблюдательницей и не смотрит по сторонам. Эти юнцы за терминалами, орущие в полный голос…

— Цветной бульвар проверен!

— Полежаевская под контролем!

Да, это оперативный штаб. Такой же картонный и дурной, как и неквалифицированные Темные, бегающие по городу. Да, сеть наброшена, но никого не смущают прорехи в ней. Чем дольше я буду вырываться из облав, чем сильнее трепыхаться — тем лучше для Тьмы. В конце концов, Светлана не выдержит. Сорвется. Решится помочь, когда эмоциональный накал выведет ее на следующий уровень силы, настоящей Силы. Никто из наших не сумеет ее удержать или не успеет. И тогда с ней покончат.

— Волгоградский проспект…

Да я сейчас тут всех перережу, как ягнят! Отбросы Тьмы, неудачники позорные, лохи копченые, все, кого Темным не жаль — они мешают, путаются под ногами. Я глянул внимательно и обнаружил, что уровень силы трепливого Темного мнимый — он и на пятый еле тянет. Понятное дело… Дневной Дозор — не богадельня, в которую мы превратились. Дневной Дозор избавляется от мусора, да к тому же нашими руками. Выигрывая козыри, право на ответные действия, на изменение баланса.

И та сумрачная фигура, что указала мне на Останкинскую башню — порождение Тьмы. Перестраховка, вдруг не догадаюсь, куда идти воевать, подвиги вершить.

А главную игру ведет один-единственный Иной.

Завулон.

Злобы на него я не держал. Разные весовые категории. Таких, как я, он пачками ест на завтрак. В его игре я, может, и не пешка, а так, муха, усевшаяся на фигуру. Но когда он решит, что партия сделана и пора приступать к эндшпилю? И надо ли ждать его хода?

— Огоньку не найдется? — спросил я.

У Тигренка нехорошо вспыхнули глаза, она напряглась. Я понял, что еще миг, и волшебница начнет боевую трансформацию. Но это не понадобилось.

Темный небрежно протянул мне зажигалку. «Ронсон» мелодично щелкнул, выпуская язычок пламени, а маг сказал Тигренку:

— Все ваши постоянные обвинения Тьме — в ведении двойной игры, в коварстве, в провокациях — имеют одну цель. Замаскировать собственную нежизнеспособность. Непонимание мира, его законов. Непонимание людей, в конце концов! Стоит лишь признать, что наш прогноз точнее, что следование естественным позывам человеческой души выводит ее на нашу сторону — и что станется с вашей моралью? С вашей жизненной философией? А?

Я прикурил, вежливо кивнул и пошел к лестнице. Тигренок растерянно глядела мне вслед.

Все, что я мог тут узнать, я уже узнал. Точнее — почти все.

Склонившись над коротко стриженным очкариком, влипшим в свой ноутбук, я деловито спросил:

— Какие районы закроем последними?

— Ботанический, ВДНХ, — не поднимая глаз ответил тот. Курсор скользил по экрану, Темный отдавал приказания, наслаждался властью, передвигал по карте Москвы алые точечки. Оторвать его от процесса было бы труднее, чем от любимой девушки.

Они ведь тоже умеют любить. По-своему.

Я скользнул на винтовую лестницу. Та ярость, с которой я ехал сюда — убивать, и, скорее всего, быть убитым, исчезла. Наверное, так в какой-то момент боя солдатом овладевает ледяное спокойствие. А у хирурга перестают дрожать руки, когда он начинает терять больного на операционном столе.

Все ли варианты ты предусматривал, Завулон?

Что я начну биться в сети облавы, и на эти трепыхания рано или поздно слетятся Светлые и Темные… Все, и особенно — Светлана?

Проехали.

Что я сдамся или буду пойман, и начнется неторопливый, затяжной, выматывающий процесс… который кончится безумной вспышкой Светланы на Трибунале?

Проехали.

Что я начну схватку со всем оперативным штабом из магов-неудач-ников, перебью их, но окажусь в западне под звездным небом, а Светлана бросится к башне?

Проехали.

Что я пройду по штабу, выясню, что о Дикаре здесь никто ничего не знает, и постараюсь потянуть время?

Не исключено.

Кольцо сжимается, вот оно сомкнулось по окраинам, по Кольцевой, потом началось рассечение города на секторы, пошла отсечка транспортных магистралей. Сейчас еще можно побегать по ближним, не простреливаемым окрестностям, попрыгать из укрытия в укрытие, затаиться… На что намекал шеф — тянуть время, пока Ночной Дозор мечется и ищет Дикаря.

Но Завулон не случайно выдавливает меня в район, где случилась наша славная зимняя потасовка. Я же не забыл о ней, значит, в какой-то момент буду действовать в створе воспоминаний.

Обзорная площадка была уже пуста. Только мой новообращенный стоял у лестницы, сжимая в руке пистолет, горящими глазами глядя вниз.

— Переодеваемся снова, — велел я. — Прими благодарность от Света. Потом забудь все, о чем мы говорили. Пойдешь домой. Будешь помнить только то, что день был обычный, как вчера. Никаких происшествий.

— Никаких происшествий! — с готовностью выпалил охранник, выбираясь из моей одежды.

Людей так легко повернуть к Свету или Тьме, но счастливее всего они, когда им позволяют быть самими собой. Или нет?

Выйдя из башни, я остановился, постоял, глядя на бьющие в небо лучи прожекторов. Острые тени от иглы темными лучами ложились на облака.

Два вроде бы незначительных события занимали меня в той игре, что вели сейчас Дозоры, вернее, руководители Дозоров.

Предупреждал меня или запугивал тот, ушедший в Сумрак? Кто он был, на чьей стороне?

Случайна или подстроена встреча с мальчиком Егором? Если не случайна, то что в ней: узел судьбы или очередной ход Завулона?

Про сумеречных обитателей я не знал почти ничего. Может быть, и сам Гесер не знал.

А вот Егор — несданная карта в игре. Пусть даже шестерка, но козырная, как все мы. Егор уже побывал в Сумраке — первый раз, пытаясь увидеть меня, вторично — спасаясь от вампирши. Нехороший расклад, если честно. Оба раза его вел страх… и что там говорить, его будущее почти предрешено. Он может еще несколько лет продержаться на грани между человеком и Иным, но путь ведет его в объятия Темных.

Правде лучше смотреть в глаза.

Скорее всего, он уже Темный. Пусть покамест он нормальный, хороший мальчишка. Если я выживу, мне еще предстоит при встрече требовать его документы… или предъявлять свои.

Может Завулон на него воздействовать? Легко!

Тогда мое местонахождение для него не тайна. К этому я готов. Вот только в чем смысл нашей «случайной» встречи?

Операторы элегантно разболтали, что район ВДНХ пока не прочесывают. Антон Городецкий в панике вполне мог затаиться у мальчишки дома или послать его за помощью…

Слишком сложно. Меня можно взять в любое время. Что же я упускаю?

Я шел к дороге, уже не оглядываясь на башню, вместившую бутафорский штаб Темных, почти забыв об изувеченном теле мага-охранника, что лежало сейчас где-то у подножия. Чего от меня ждут?

Послужить приманкой. Попасться Дневному Дозору. Да еще таким образом, чтобы сомнений в вине не оставалось; так фактически и произошло.

А затем не выдержит Светлана. Можно защитить ее саму и ее родных. Мы лишь не в силах вмешаться в ее собственные решения. Но если она начнет спасать меня, выдергивать из подземелий Дневного Дозора, отбивать на Трибунале, то ее уничтожат быстро и без колебаний. Вся игра построена в расчете на ее неверный ход. Вся игра затеяна давным-давно, когда темный архимаг Завулон увидел в будущем появление Великой Волшебницы и ту роль, которую предстоит сыграть мне. Расставили декорации, насторожили ловушки. Первая не сработала. Вторая уже раскрыла хищную пасть. Возможно, есть еще и третья.

Но при чем тут Егор?

Я остановился.

Он ведь Темный. Кто тут у нас убивает Темных? Слабых, неумелых, не желающих развивать себя… Вот и появится еще один труп свежей выделки, и я над ним. Перебор?

Не знаю. Но то, что мальчишка обречен и что встреча в метро была не случайной, теперь я точно знал. Завулон вычищает заодно всех мелких фигурантов, уцелевших после той зимней заварухи.

Егор погибнет.

Я вспомнил, как он смотрел на меня на перроне, насупившись, одновременно желая и спросить что-то, и обругать, в очередной раз выкрикнуть ту обжигающую правду о Дозорах, которая открылась ему слишком рано и опалила душу. Как он повернулся и побежал к поезду…

Я остановился, сжимая голову ладонями. Свет и Тьма, как же я глуп! Пока Дикарь жив — капкан не захлопнут. Мало выдать меня за психопата-охотника, за браконьера от Светлых. Не менее важно убрать настоящего Дикаря.

Темные — или, по крайней мере, Завулон — знают, кто он. Более того, управляют им. Подбрасывают добычу, тех, от кого не видят особого прока. Сейчас у Дикаря не просто очередное героическое сражение с Тьмой — он с головой ушел в схватку. Темные валятся на него со всех сторон: вначале женщина-оборотень, потом темный маг в ресторане, сейчас мальчик. Наверное, ему кажется, что мир сошел с ума, что близится Апокалипсис, что силы Тьмы захватывают Вселенную. Не хотел бы я оказаться на его месте.

Женщина-оборотень была необходима, чтобы заявить нам протест и продемонстрировать, кто под ударом.

Темный маг — чтобы обложить со всех сторон и ради права на формальное обвинение и арест.

Мальчик — чтобы наконец уничтожить сыгравшего свою роль Дикаря. Вмешаться в последний момент, взять с поличным, убить, пресекая побег и сопротивление — он же не понимает, что мы воюем по правилам, он никогда не сдастся, не отреагирует на приказ неведомого Дневного Дозора…

После исчезновения Дикаря у меня не останется никакого выхода. Либо соглашаться на выворачивание памяти, либо уходить в Сумрак. Выворачивание неприемлемо. Сумрак безысходен. В любом варианте срыв Светланы неизбежен.

Я поежился.

Холодно-то как! Вскинув руку, я остановил первую же машину. Глянул водителю в глаза и приказал:

— Поехали!

Он даже не спросил, куда?

Мир стремительно близился к концу.

Что-то сдвинулось… стронулось… шевельнулись древние тени… прозвучали глухие слова забытых языков… дрожь сотрясала землю, а над миром восходила Тьма.

Максим стоял на балконе, курил, краем уха слыша ругань Лены. Она не прекращалась вот уже несколько часов, с того мига, когда спасенная девушка выскочила из машины у метро. Максим услышал о себе все, что только мог представить, и немножко того, что и вообразить не мог.

То, что он дурак и бабник, готовый подставляться под пули из-за любой смазливой длинноногой шлюхи, Максим воспринял спокойно. То, что он наглец и сволочь, кокетничающий при жене с затасканной и некрасивой проституткой — было чуть свежее. Особенно учитывая, что с неожиданной пассажиркой он обменялся лишь парой слов.

Потом понеслась невероятная чушь. Вспоминались неожиданные командировки, те два случая, когда он заявлялся домой пьяным; строились предположения о количестве его любовниц, о непроходимой тупости и мягкотелости, мешающих служебному росту и хоть мало-мальски приличной жизни…

Максим покосился через плечо.

Странно, Лена даже не накручивала себя, как водится, кружа по комнате. Она сидела на кожаном диване перед телевизором и говорила, говорила…

Неужели она и впрямь так думает?

Что у него толпа любовниц? Что он спас незнакомую девушку из-за красивой фигурки, а не из-за свистящих в воздухе пуль? Что они плохо, бедно живут? Они, купившие три года назад прекрасную квартиру, обставившие ее, как игрушку, на рождество катавшиеся во Францию?

Голос жены был уверенный. Голос был обвиняющий. Голос был страдающий. Но при этом заученный, словно прокручивалась старая, надоевшая всем запись.

Максим щелчком отправил сигарету вниз. Посмотрел в ночь.

Тьма… Тьма надвигается.

Он убил в туалете темную нечисть. Одно из самых отвратительных порождений вселенского зла. Человека, несущего в себе злобу и страх. Выкачивающего из окружающих энергию, подминающего чужие души, превращающего белое в черное, любовь в ненависть. Как обычно… один на один с целым миром.

Вот только подряд наталкиваться на эти дьявольские отродья… Что это: они все вылезли из своих зловонных нор или его истинное зрение обострилось?

Вот и сейчас…

Максим смотрел с высоты десятого этажа и видел не ночной город в россыпи огней. Это для людей, слепых и беспомощных. Он же видел сгусток Тьмы, нависающий над землей. Невысоко, на уровне десятого — двенадцатого этажей, пожалуй.

Максим учуял еще одно порождение Тьмы.

Как всегда. Как обычно. Но почему так часто! Третий за сутки!

Тьма мерцала, колебалась, двигалась. Тьма жила.

Если бы он действительно верил в Бога. По-настоящему… Но той слабой веры, что согревала Максима после каждой вспышки очищения, уже почти не осталось. Где же Бог, если в мире так процветает зло? Покинул нас, бросил…

Если бы в душе Максима оставалась настоящая вера… Он рухнул бы сейчас на колени, вскинул руки к сумрачному ночному небу, где даже звезды горели мутно и печально. И вскричал бы: «За что? За что, Господи? Это выше моих сил, выше меня! Сними с меня этот крест, прошу тебя, сними! Я не тот, кто избран! Я слаб…»

Кричи — не кричи. Не он возложил на себя эту ношу. Не ему и снимать. Пылает, разгорается впереди черный огонек. Новое щупальце Тьмы.

— Мне срочно надо уйти, — сказал он, едва появившись в комнате.

Лена замолчала на полуслове, и в глазах, где только что стояли лишь раздражение и обида, мелькнул испуг.

— Я скоро вернусь, — он быстро направился к двери, надеясь избежать вопросов.

— Максим! Максим, подожди!

Переход от ругани к мольбе был молниеносным. Лена кинулась вслед, схватила за руку, заглянула в лицо — жалко, заискивающе.

— Ну прости, прости меня… я так испугалась… Прости, я глупостей наговорила… Максим!

Он смотрел на жену, мгновенно утратившую агрессивность, капитулировавшую, готовую на все — лишь бы он, глупый, развратный, подлый, не ушел от нее. Неужели она увидела в его глазах… да нет, просто испугалась по-бабьи, что потеряет мужика.

— Не пущу! Не пущу тебя никуда! На ночь глядя…

— Со мной ничего не случится, — мягко сказал Максим. — И тише, дети проснутся. Скоро вернусь.

Максим осторожно поцеловал ее в щеку — и отодвинул с дороги. Вышел в прихожую, провожаемый растерянным взглядом. Из комнаты дочери слышалась неприятная, тяжелая музыка — не спит и магнитофон включила, чтобы заглушить их голоса…

— Не надо! — умоляюще прошептала жена вслед.

Он накинул куртку, мимолетно проверив внутренний карман.

— Ты о нас совсем не думаешь! — будто по инерции, уже ни на что не надеясь, сдавленно выкрикнула Лена.

Музыка в комнате дочери стала громче.

— А вот это неправда, — спокойно сказал Максим. — Как раз о вас я и думаю. Берегу.

Он спустился на один пролет — не хотелось ждать лифта, — прежде чем его догнал выкрик жены, неожиданный — она не любила выносить сор из избы и никогда не ругалась в подъезде.

— Лучше бы ты любил, чем берег!

Максим пожал плечами и ускорил шаг.

Вот здесь я стоял — зимой.

Все было так же: глухая подворотня, шум машин за спиной, слабый свет фонарей. Только гораздо холоднее. И все казалось простым и ясным, как тупому американскому копу во время первого патрулирования.

Охранять закон. Преследовать зло. Защищать невиновных.

Как было бы здорово, останься все таким же простым и ясным, как в двенадцать или двадцать лет. Если бы в мире и впрямь было лишь два цвета — черный и белый. Вот только даже самый упертый полицейский очень быстро поймет, что на улицах есть не только Тьма и Свет. Есть еще договоренности, уступки, соглашения. Информаторы, ловушки, провокации. Рано или поздно приходится сдавать своих, подбрасывать в чужие карманы пакетики с героином, аккуратно бить по почкам и стрелять в спину убегающему…

И все — ради тех самых простых правил.

Охранять закон. Преследовать зло. Защищать невиновных.

Мне тоже пришлось через это пройти.

Я шел по узкой кирпичной кишке, поддел ногой обрывок газеты, валявшийся у стены. Вот здесь истлел несчастный вампир. Действительно несчастный, виновный лишь в том, что позволил себе влюбиться. Не в вампиршу, не в мага даже, а в жертву… в пищу.

Вот здесь я плеснул из чекушки водкой, обжигая лицо женщины, которую мы же, Ночной Дозор, отдали на пропитание вампирам.

Как они, Темные, любят говорить: «Свобода»! Как часто мы объясняем себе самим, что у свободы есть границы.

И все это, наверное, правильно. Для Темных и Светлых, что просто живут среди людей, превосходя их по возможностям, но ничем не отличаясь по стремлениям. Для тех, кто выбрал жизнь по правилам, а не противостояние. Но стоит лишь выйти на рубеж, тот незримый рубеж, где стоим мы, Дозорные, разделяя Тьму и Свет…

Это война. А война преступна всегда. Всегда, во все времена в ней будет место не только героизму и самопожертвованию, но еще и предательству, подлости, ударам в спину. Иначе нельзя воевать. Иначе — ты заранее проиграл.

Да что же это такое, в конце концов! За что стоит драться, за что вправе я драться — когда стою на рубеже, посредине между Светом и Тьмой? У меня соседи — вампиры! Они никогда — во всяком случае Костя — никогда не убивали. Они приличные люди… С точки зрения людей. Если смотреть по их деяниям — они куда честнее шефа или Ольги.

Где же грань? Где оправдание? Где прощение?

Я не знаю ответа. Я ничего не в силах сказать, даже себе самому. Плыву по инерции, на старых убеждениях и догмах. Как могут они сражаться постоянно, мои товарищи, оперативники Дозора? Какие объяснения дают своим поступкам? Тоже не знаю. Но их решения мне не помогут. Тут каждый за себя… Прямо как в лучших тезисах Темных.

Самое неприятное: я чувствовал, что если не смогу нащупать этот рубеж — я обречен. И не только я один. Погибнет Светлана. Шеф ввяжется в безнадежную попытку спасти ее. Рухнет вся структура московского Дозора.

Оттого, что в кузнице не было гвоздя…

Я еще постоял, опираясь рукой о грязную кирпичную стену. Вспоминал, кусая губы, пытаясь найти ответ.

Не было ответа.

Значит — судьба.

Пройдя уютным, тихим двором, я вышел к «дому на ножках». Шедевр позднего советского домостроения вызывал сложное чувство. Похожее я иногда испытывал, когда проезжал в поезде мимо заброшенных деревень или полуразрушенных элеваторов. Неуместность… Сильный замах, а удар пришелся по воздуху, плохое, ко всему, место…

— Завулон, — позвал я, — ты меня слышишь?

Звуки московской ночи: рев редких машин, кое-где музыка из окон и безлюдье.

— Ты все равно не мог рассчитать все, — произнес я в пустоту. — Никак не мог. Всегда есть развилки реальности. Будущее не определено. Мы это знаем оба.

Я пошел через дорогу, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на машины. Я ведь на задании, верно?

Сфера отстранения!

Звякнул, застывая на рельсах, трамвай. Машины сбавили ход, объезжая пустоту, в центре которой был я. Все перестало существовать — только здание, на крыше которого три месяца назад шел смертный бой и темноту рассекали мощные выбросы энергии, невидимой человеческому взору.

Вот и сейчас здесь собиралась в узел незримая сила. И она неумолимо нарастала.

Здесь был центр тайфуна, я не ошибся. Меня вели именно сюда. Прекрасно. Я пришел. Завулон, а ведь ты не забыл свое позорное поражение. Ты помнишь, как славно тебя опустили на глазах твоих шестерок?

Высокие цели, о, да! Они исключительно высоки, но в нем кипит еще одно желание, в прошлом маленькая человеческая слабость, а ныне — неизмеримо усиленная Сумраком страсть.

Отомстить. Расквитаться. Переиграть проигранную битву.

Наелись по уши мы схваткой простой, пресытились дракой. Очень хочется не только победить, но и унизить противника. Нам скучна пресная победа. Великое противостояние выродилось в бесконечную шахматную партию. Даже для Гесера, великого светлого мага, что с таким удовольствием издевался над Завулоном, приняв чужой облик.

Для меня противостояние еще не стало игрой.

Может быть, в этом мой шанс.

Я достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. Вдохнул — глубоко-глубоко, будто готовясь нырнуть.

Пора.

Максим чувствовал, что в этот раз все решится быстро.

Не будет ночного бдения в засаде. Долгого выслеживания тоже не будет. Озарение пришло яркое, и не только ощущение чужого, враждебного присутствия, а еще и четкая наводка на цель.

Он доехал до перекрестка улицы Бориса Галушкина и Ярославской, остановился во дворе многоэтажного здания. Посмотрел на тлеющий черный огонек, медленно перемещающийся внутри здания.

Темный маг — там. Максим уже воспринимал его реально, почти зримо. Мужчина. Слабый. Не оборотень, не вампир, не инкуб. Именно темный маг.

Максим мог только надеяться и молиться, что это не будет происходить так часто. День за днем уничтожать порождения Тьмы — тяжело не только физически. Есть еще и тот, самый страшный миг, когда кинжал входит в сердце врага. Миг, когда все вокруг начинает дрожать, балансировать; краски блекнут, звуки меркнут, движения замедляются. Что, если однажды ошибется? Если не врага нечистого истребит, а убьет обычного человека?

Но нет выхода, раз только он во всем мире способен отличить Темных от простых людей. Если только в его руки вложено — Богом, судьбой, случаем — оружие…

Максим достал деревянный кинжал. Посмотрел на игрушку с тоской и смятением. Не он выстругивал когда-то этот кинжал, не он дал ему громкое звучное имя «мизерикорд».

Ему было двенадцать лет, а Петьке, его лучшему и, пожалуй, единственному другу, десять. Они играли в какие-то рыцарские сражения, недолго, правда, — в их детстве было много развлечений, и без всяких компьютеров и дискотек. Играли всем двором — одно-единственное недолгое лето, — выстругивая мечи и кинжалы, рубясь вроде бы в полную силу, но осторожно. Хватило ума понять, что и деревяшкой можно выбить глаз или порезаться до крови. Странное дело, с Петькой они всегда оказывались в разных лагерях. Может быть, потому, что тот был моложе, и Максим немного стеснялся юного друга, глядящего на него восторженными глазами. И это было совсем обыденно, когда в очередной баталии Максим выбил из рук Петьки деревяшку — тот ведь почти не отбивался от него — и закричал: «Ты пленен!»

Только потом случилось что-то странное. Петька молча протянул ему этот кинжал и сказал, что доблестный рыцарь должен покончить с его жизнью этим «мизерикордом», а не унижать пленением. Это была игра… конечно же, игра… вот только что-то дрогнуло в Максиме, когда он ударил… изобразил удар деревянным кинжалом. И был нестерпимо короткий миг, когда Петька смотрел то на его руку, остановившую игрушечное оружие у замызганной белой футболки, то ему в глаза. А потом вдруг буркнул: «Оставь, это тебе… трофейный».

Максим принял деревянный кинжал с удовольствием, без колебаний. И как трофей, и как подарок. Вот только с тех пор не брал с собой в игру. Хранил дома, старался забыть, словно досадил ему чем-то неожиданный подарок. Но помнил о нем, всегда помнил. И даже когда вырос, женился, когда стал подрастать собственный ребенок — не забыл. Игрушечное оружие валялось вместе с фотоальбомами, конвертиками с прядками волос, прочей сентиментальной ерундой. До того дня, когда Максима впервые пронзило ощущение присутствия в мире Тьмы.

Тогда деревянный кинжал будто позвал его. И обернулся подлинным оружием, беспощадным, безжалостным, непобедимым.

А Петьки уже нет. Их развела юность — разница в два года велика для детей, но для подростков это настоящая пропасть. Потом развела жизнь. Они улыбались друг другу при встрече, жали руки, пару раз хорошенько выпили вместе, вспоминая детство. Потом Максим женился, переехал, связь почти прервалась. А этой зимой совершенно случайно пришла весть. Сказала мать, которой он регулярно, как положено хорошему сыну, звонил по вечерам. «А Петю помнишь? Вы с ним такими друзьями были в детстве, не разлей вода…»

Он помнил. И сразу понял, к чему такое вступление.

Оказалось, разбился насмерть. Упал с крыши какого-то высотного здания. И зачем его туда понесло средь ночи? Может, хотел покончить с собой, может, напился, только врачи говорят, что трезвый был. д может быть, убили. Работал-то в какой-то коммерческой организации, получал немало, родителям помогал, на хорошей машине ездил…

«Наркотиков обкурился», — жестко сказал тогда Максим. Так жестко, что мать даже не решилась спорить.

И сердце не екнуло, не сжалось. Вот только вечером он сам напился, а потом пошел и убил женщину, чья темная сила вынуждала окружающих бросать любимых и возвращаться к законным женам, убил немолодую ведьму, сводницу и разлучницу, которую выслеживал уже две недели.

Петьки нет, много лет нет того мальчика, с которым он дружил, и три месяца как нет Петра Нестерова, которого он видел раз в год, а то и реже. А подаренный кинжал остался.

Максим поиграл в ладони деревянным клинком. Ну почему, почему он один? Почему нет рядом друга, способного снять хотя бы часть тяжести с плеч? Так много Тьмы вокруг и так мало Света.

Почему-то вспомнилась последняя, вдогонку выпаленная фраза Лены: «Лучше бы ты любил, чем берег…»

«А это одно и тоже!» — мысленно парировал Максим.

Да нет, наверное, не одно. Только вот что делать человеку, для которого любовь — сражение, который бьется против, а не за?

Против Тьмы, а не за Свет.

Не за Свет, а против Тьмы.

— Я страж, — сказал Максим.

Самому себе, вполголоса, стесняясь говорить громко. Это шизики сами с собой разговаривают. А он не шиз, он нормальный, он более чем нормален, он видит древнее зло, ползущее в мир…

Ползущее или давным-давно здесь поселившееся?

Это сумасшествие. Нельзя, никак нельзя сомневаться. Если он хотя бы немного усомнится, позволит себе расслабиться или искать несуществующих союзников, тогда ему конец. Деревянный кинжал не обернется светоносным клинком, изгоняющим Тьму. Очередной мракушник сожжет его колдовским огнем, ведьма зачарует, оборотень разорвет в клочки.

Страж и судия!

Он не должен колебаться.

Клочок Тьмы, болтающийся на девятом этаже, вдруг пополз вниз. Сердце зачастило — темный маг шел навстречу своей судьбе. Максим выбрался из машины, бегло осмотрелся. Никого. Как обычно. Что-то, скрытое в нем, разгоняет случайных свидетелей, очищает поле боя.

Поле боя? Или эшафот?

Страж и судия?

Или палач?

Да какая разница! Он служит Свету!

Знакомая сила наполняла тело, будоражила. Максим шел к подъезду, навстречу спускающемуся в лифте темному магу.

Быстро, все надо сделать быстро. Еще не совсем глухая ночь. Могут увидеть.

Окликнуть… Назваться… Выхватить оружие.

Мизерикорд. Милосердие. Он страж и судия. Рыцарь Света. Вовсе не палач!

Этот двор — поле боя, а не эшафот!

Максим остановился перед дверью подъезда. Услышал шаги. Щелкнул замок.

И ему захотелось взвыть от обиды и ужаса, закричать, проклиная небеса, судьбу и свой небывалый дар.

Темный маг оказался ребенком.

Тонкий, темноволосый мальчишка. Самый обычный — только Максиму был виден дрожащий вокруг ореол Тьмы.

Он убивал женщин и мужчин, молодых и старых, но никогда еще не попадались дети, продавшие душу Тьме. Мальчик стоял в дверях подъезда, недоуменно глядя на Максима. На какой-то миг ему показалось, что пацан сейчас развернется и бросится назад, захлопнув тяжелую кодовую дверь… Ну, беги же, беги!

Мальчик сделал шаг вперед, придержал дверь, чтобы не хлопнула слишком сильно. Посмотрел в глаза Максиму — чуть насупившись, но без всякого страха. Непонятно. Он не принял Максима за случайного прохожего, он понял, что его ждут. И сам идет навстречу. Не боится? Уверен в своей темной силе?

— Вы Светлый, я вижу, — негромко сказал мальчишка.

— Да… — слово далось с трудом, вылезло из горла неохотно, упираясь и отводя глаза.

Проклиная себя за слабость, Максим протянул руку, взял мальчишку за плечо:

— Я судия.

Он все равно не испугался.

— Сегодня я встретил Антона.

Максим промолчал, недоумение отразилось в глазах. Какого еще Антона?

— Вы из-за него ко мне пришли?

— Нет. Из-за тебя.

— Зачем?

Мальчишка держался чуть вызывающе, будто у него был когда-то с Максимом долгий спор и будто Максим в чем-то виноват.

— Я судия, — повторил Максим.

Ему захотелось повернуться и убежать. Все складывалось не так, неправильно! Темный не мог оказаться ребенком, ровесником его собственной дочери. Темный маг должен был обороняться, нападать, убегать — но не стоять с обиженным видом, будто он имеет на это право.

— Как тебя зовут? — спросил Максим.

— Егор.

— Мне крайне неприятно, что так получилось, — искренне сказал Максим. — У меня дочка твоих лет! Но я должен… Если не я, то кто?

— О чем вы? — мальчик попытался сбросить его руку.

Это придало решимости.

Мальчик — девочка, взрослый — ребенок. Какая разница! Тьма и Свет — вот все различие.

— Я должен спасти тебя, — сказал Максим.

Свободной рукой он достал из кармана кинжал.

— Должен — и спасу.

Вначале я узнал машину.

Потом — вышедшего из нее Дикаря.

Накатила тоска, тяжелая, беспросветная. Это был мужчина, спасший меня, когда я бежал из «Магараджи» под огнем Завулона.

Должен я был догадаться? Наверное, будь чуть больше времени, больше хладнокровия. Женщина, что ехала с ним, стоило лишь глянуть на ауру — Светлана ведь описала ее подробно… Все бы закончилось прямо в машине.

Вот только — как?

Я нырнул в Сумрак, когда Дикарь посмотрел в мою сторону. Кажется, это сработало. Он не заметил меня и двинулся дальше, к подъезду, в котором я зимой сидел у мусоропровода и мрачно беседовал с белой совой.

Дикарь шел убивать Егора. Все, как я и думал. Все, как рассчитал Завулон. Капкан был передо мной, туго растянутая пружина готова щелкнуть. Осталось сделать последний шаг и порадовать Дневной Дозор успешным завершением операции.

Где же ты сам, Завулон?

Сумрак давал мне время. Дикарь все шел и шел к дому, неторопливо переставляя ноги, а я озирался, выискивал вокруг Тьму. Хотя бы след, хотя бы дыхание, хотя бы тень…

Напряжение магии вокруг было чудовищное. Здесь сходились нити реальностей, уходили в будущее. Перекресток ста дорог, точка, в которой мир решает, куда он пойдет. Не из-за меня, не из-за Дикаря, не из-за мальчика. Все мы — часть капкана. Все мы статисты, одному велено сказать «Кушать подано», другому изобразить падение, третьему — с гордо поднятой головой ступить на эшафот. Снова эта точка Москвы становилась ареной незримой битвы. Но я не видел Иных — ни Темных, ни Светлых. Только Дикарь, но он даже сейчас не воспринимался Иным, лишь на груди его искрился сгусток Силы. Вначале я подумал, что вижу сердце. Потом понял, что это оружие, то самое, которым он убивает Темных.

Да что же такое, Завулон! Меня охватила обида, нелепая обида. Я пришел! Вот он я, ступаю в твою ловушку, смотри, нога уже занесена, сейчас все произойдет… Где же ты?

Или темный маг прятался так искусно, что мне не по силам его обнаружить или его здесь вообще не было!

Я проигрывал. Проигрывал еще до развязки, потому что не мог понять замысла врага. Здесь должна быть засада. Темные уничтожат Дикаря, едва тот убьет Егора…

Но ведь я уже здесь! Я объясню все Дикарю, расскажу о Дозорах, которые следят друг за другом, о Договоре, что заставляет нас хранить нейтралитет, о людях и Иных, о мире и Сумраке. Расскажу ему, как рассказывал Светлане, и он поймет…

Поймет ли? Что если ему неведом Свет?!

Мир для него — серая безмозглая овечья отара. Темные — волки, что кружат вокруг, выхватывая барашков пожирнее. А он сам — сторожевой пес. Он не видит пастухов. Ослепленный страхом и яростью, кидается из стороны в сторону, один против всех.

Он не поверит, не позволит себе поверить…

Я бросился вперед, к Дикарю. Дверь подъезда уже была открыта, и Дикарь говорил с Егором. Почему он вышел под самую ночь, этот глупый ребенок, прекрасно знающий, какие силы правят нашим миром? Неужели Дикарь способен выманивать свои жертвы?

Говорить бесполезно. Напасть из Сумрака. Скрутить. И только потом объяснять!

…Сумрак взвизгнул на тысячу раненых голосов, когда на бегу я врезался в невидимый барьер. В трех шагах от Дикаря, уже занося руку для удара, я влетел в прозрачную стену, распластался по ней и медленно сполз на землю, тряся звенящей головой.

Плохо. Ой как плохо! Он не понимает сути Силы. Он маг-самоучка, он психопат от Добра. Но когда идет на дело — закрывается магическим барьером. Непроизвольно, но мне от этого не легче.

Дикарь что-то сказал Егору. И потянул руку из-за отворота пиджака.

Деревянный кинжал. Что-то я слышал про эту магию, одновременно наивную и могучую. Сейчас не время вспоминать!

Я выскользнул из своей тени, вошел в человеческий мир и прыгнул на Дикаря со спины.

Максима сбили с ног, когда он занес кинжал. Мир вокруг уже окрасился серым, движения мальчишки стали замедленными — он видел, как неторопливо опускаются ресницы в последний раз перед тем, как широко распахнуться от боли. Ночь превратилась в сумрачный подиум, на котором он привык вершить суд и выносить приговор, на котором ничто не могло его остановить.

Его остановили. Сбили, швырнули на асфальт. В последний миг Максим успел подставить руку, перекатился, вскочил.

На сцене появился третий персонаж. Как Максим его не заметил? Как тот подкрался — к нему, занятому важной работой, всегда огражденному от зрителей и лишних участников самой Светлой в мире силой, что вела его в бой?

Мужчина — молодой, чуть моложе Максима, пожалуй. В джинсах, свитере, с сумкой через плечо — сейчас он небрежно ее сбросил, шевельнув плечом. С пистолетом в руке!

Как нехорошо вышло…

— Остановись, — сказал мужчина, словно Максим собирался куда-то бежать. — Выслушай меня.

Случайный прохожий, принявший его за маньяка? А пистолет, а та ловкость, с которой он подкрался незамеченным? Спецназовец в штатском? Такой бы сначала пальнул, а потом стал говорить.

Максим вгляделся в незнакомца, обмирая от страшной догадки. Если это еще один Темный, ему конец — с двумя одновременно не справиться.

Но Тьмы не было. Вот не было, и все!

— Кто ты? — спросил Максим, почти забыв о мальчишке, а тот медленно отступил к неожиданному спасителю.

— Дозорный. Антон Городецкий, Ночной Дозор. Выслушай меня.

Свободной рукой Антон поймал пацана и задвинул за спину. Намек был вполне прозрачен.

— Ночной Дозор? — Максим все пытался уловить в незнакомце дыхание Тьмы. Не находил — и это пугало еще больше.

— Ты из Тьмы?

Он ничего не понимал. Пытался зондировать меня — я чувствовал этот свирепый, неукротимый и в то же время неумелый поиск. Даже не знаю, возможно ли было закрыться. В этом человеке, или Ином, — тут годились оба понятия — чувствовалась какая-то первобытная сила, безумный, фанатичный напор. Я и не закрывался.

— Ночной Дозор? Ты из Тьмы?

— Нет. Как тебя зовут?

— Максим.

— Дикарь подошел ближе, вглядывался, будто чувствовал, что мы уже встречались, вот только я имел другой облик. — Кто ты?

— Работник Ночного Дозора. Я все объясню, выслушай меня. Ты — светлый маг.

Лицо Максима дрогнуло, окаменело.

— Ты устраняешь Темных. Я знаю это. Сегодня утром ты убил женщину-оборотня. Вечером, в ресторане, прикончил темного мага.

— Ты… тоже?

Может быть, мне показалось. Может быть, в его голосе, и вправду, дрогнула надежда.

— Я светлый маг. Не очень сильный, правда. Один из сотен в Москве. Нас много, Максим.

У него даже глаза расширились, и я понял, что попал в цель. Он не был безумцем, вообразившим себя суперменом и гордящимся этим. Наверное, ничего он так сильно не хотел в жизни, как встретить соратника.

— Максим, мы не заметили тебя вовремя, — сказал я. — Это наша вина. Ты воевал в одиночку, наломал дров. Максим, все еще исправимо. Ты ведь не знал о Договоре…

Неужели удастся решить все миром, без кровопролития, без чудовищно бессмысленной схватки двух белых магов? Увы! Он не слушал меня, ему плевать было на неведомый Договор. То, что он не один, было для него самым главным.

— Вы боретесь с Тьмой?

— Да.

— Вас много?

— Да.

Максим опять посмотрел на меня, и вновь пронизывающее дыхание Сумрака сверкнуло в его глазах. Он пытался увидеть ложь, увидеть Тьму, увидеть злобу и ненависть — то, что только и дано было ему видеть.

— Ты ведь не Темный, — почти жалобно сказал он. — Я вижу. Я никогда не ошибался!

— Я Дозорный, — повторил я.

Оглянулся — никого. Что-то отпугивало людей. Наверное, это тоже было частью способностей Дикаря.

— Этот мальчик…

— Тоже Иной, — быстро ответил я. — Еще не определившийся, либо он станет Светлым, либо…

Максим покачал головой:

— Он Темный.

Я глянул на Егора. Мальчишка медленно поднял глаза.

— Нет, — сказал я. — Еще нет.

Аура была видна отчетливо — яркая чистая радуга, переливающаяся, обычная для совсем маленьких детей, но не для подростков. Своя судьба, несформированное будущее.

— Темный, — Максим покачал головой. — Ты не видишь? Я не ошибаюсь никогда. Ты остановил меня и не дал уничтожить посланника Тьмы.

Наверное, он не врал. Ему дано немногое — зато в полной мере. Максим умеет видеть Тьму, выискивать самые крошечные ее пятна в чужих душах. Более того — как раз такую, зарождающуюся Тьму, он видит лучше всего.

— Мы не убиваем всех Темных подряд.

— Почему?

— У нас перемирие, Максим.

— Не может быть перемирия с Тьмой.

Меня пробил озноб — в его голосе не чувствовалось ни тени сомнения.

— Любая война хуже мира.

— Только не эта, — Максим поднял руку с кинжалом. — Видишь? Это подарок… подарок моего друга. Он погиб, и может быть, из-за таких, как этот… Тьма коварна!

— Ты мне это говоришь?

— Конечно. Может быть, ты и Светлый, — его лицо скривилось в горькой усмешке. — Только тогда Свет ваш давно потускнел. Нет прощения злу. Нет перемирия с Тьмой.

— Ах, нет прощения злу? — я рассвирепел. — Когда ты заколол в туалете темного мага, почему не остался еще на пару минут? Посмотрел бы, как кричали и плакали его дети, как билась в истерике его жена? Они — не Темные, Максим! Они обычные люди, у которых нет наших сил! Ты спас сегодня на улице девушку…

Он вздрогнул, но лицо все равно не утратило каменного спокойствия.

— Молодец! А знаешь, что ее чуть не сожгли заживо из-за твоих убийств!

— Это война!

— Ты сам породил свою войну, — прошептал я. — Ты сам ребенок, со своим детским кинжалом. Лес рубят — щепки летят, да? Все дозволено в великой борьбе за Свет?

— Я борюсь не за Свет, — он тоже понизил голос. — Не за Свет, а против Тьмы. Но это все, что мне дано. Для меня это не лес и не щепки. Я не просил этой силы, я не мечтал о ней. Но если уж она пришла… я не могу иначе.

Трижды проклятые небеса, кто же его упустил, такого первобытного?! Почему мы не определили Максима сразу, как только он стал Иным?

Из него вышел бы идеальный оперативник. После долгих споров и объяснений. После месяцев обучения, после годов тренировок, после срывов, ошибок, запоев, попыток покончить с собой. В конце концов — когда не сердцем, ибо это ему не дано, а своим холодным, бескомпромиссным разумом он бы усвоил правила противостояния. Законы, по которым Свет и Тьма ведут войну.

Вот он стоит передо мной, светлый маг, уложивший больше Темных, чем оперативник с многовековым стажем. Одинокий, затравленный. Умеющий ненавидеть и не способный любить.

Я повернулся, взял Егора за плечи — тот так и стоял, тихо, не высовываясь, напряженно слушая наш разговор. Вытолкнул вперед, перед собой. Сказал:

— Он темный маг? Наверное. Я боюсь, что ты прав. Пройдет несколько лет, и этот мальчик ощутит свои возможности. Он будет идти по жизни, а вокруг него поползет Тьма. С каждым шагом ему будет все легче и легче жить. Каждый его шаг оплатит чужая боль. Помнишь сказку про Русалочку? Ведьма дала ей ноги — она шла, а в ступни словно вонзались раскаленные ножи. Так это про нас, Максим! Мы всегда идем по ножам, и к этому не привыкнуть. Только Андерсен не все рассказал. Ведьма могла сделать и по-другому. Русалочка идет, а ножи колют других. Это — путь Тьмы.

— Моя боль со мной, — сказал Максим.

Безумная надежда, что он способен понять, вновь коснулась меня.

— Но это не должно… не вправе ничего менять.

— Ты готов его убить? — я качнул головой, показывая на Егора. — Максим, скажи? Я работник Дозора… я знаю грань между добром и злом. Даже убивая Темных, ты можешь плодить зло. Скажи — ты готов убить?

Он не колебался. Кивнул, посмотрел мне в глаза — умиротворенно, радостно.

— Да. Не только готов… я никогда не отпускал порождения Тьмы. Не отпущу и сейчас.

Невидимый капкан щелкнул.

Я не удивился бы, возникни сейчас Завулон. Он вынырнет из Сумрака и одобрительно хлопнет Максима по плечу. А потом насмешливо улыбнется мне. В следующий миг я понял, что Завулона здесь нет. Нет, не было и не будет.

Правильно настроенный капкан не нуждается в присмотре. Он сработает сам. Я попался — причем у любого работника Дневного Дозора есть на этот момент безупречное алиби.

Либо я позволяю Максиму убить мальчика, который станет темным магом. И превращаюсь в пособника, со всеми вытекающими последствиями.

Либо я вступаю в схватку. Уничтожаю Дикаря — все-таки наши силы несравнимы. И своей собственной рукой ликвидирую единственного свидетеля.

Максим отступит. Это его война, его маленькая голгофа, на которую он взбирается столько лет. Либо он победит, либо погибнет.

Потому Завулон и не лез в схватку. И в кабак ему не было нужды заявляться, зря схлопотал по брюху! Он и так все сделал правильно. Вычистил ряды Темных от балласта, подставил меня, нагнал волну и даже «изобразил движение», эффектно пальнув мимо. Привел меня к Дикарю.

А сейчас Завулон далеко. Может, и не в Москве вовсе. Наблюдает, развалившись в кресле, за происходящим с помощью технических или магических средств и смеется. Был в моих рассуждениях какой-то изъян, нестыковка какая-то ерундовая, но времени обдумать все уже не оставалось.

Я влип. Капитально и окончательно.

Что бы я не сделал, меня ждет Сумрак.

Но нет, был, был у меня исчезающе малый, но чудовищно подлый шанс. Я же мог не успеть…

Максим убивает мальчишку, а я просто не успеваю ему помешать. А потом мы вместе мирно идем в штаб Ночного Дозора. Там он стихнет, задавленный железными аргументами и беспощадной логикой шефа, поймет, что натворил, осознает, сколь хрупкое равновесие нарушил. И сам сдастся Трибуналу, где у него есть возможность, пусть очень хилая, оправдаться.

Я ведь не оперативник. Я сделал все, что мог. Даже сумел просчитать игру Тьмы, комбинацию, составленную неизмеримо мудрым… Мне просто не хватило сил, времени, реакции.

Максим взмахнул рукой.

Время вдруг стало тягучим и медленным, будто я вошел в Сумрак. Вот только краски не поблекли, даже ярче стали, и сам я двигался, с трудом раздвигая вязкий кисельный поток. Деревянный кинжал скользил к груди Егора, меняясь, то ли обретая металлический блеск, то ли окутываясь серым пламенем. Лицо Максима было сосредоточенным, лишь закушенная губа выдавала напряжение; а мальчишка вообще ничего не успел понять, даже не попытался отстраниться…

Я оттолкнул Егора в сторону — мышцы еле повиновались, им не хотелось совершать столь нелепое и самоубийственное движение. Для него, маленького темного мага, кинжал нес смерть. Для меня — жизнь. Всегда ведь так было, есть и будет. Что для Темного жизнь — для Светлого смерть, и наоборот. Не мною установлено…

Я успел.

Егор влетел головой в дверь подъезда, упал, схватился за голову, но я не беспокоился о его ушибах. Во взгляде Максима мелькнула почти детская обида.

— Он же враг! Ты защищаешь Тьму?

— А ты?

Это был бессмысленный вопрос, я просто тянул время. Максим не сомневался, что я Светлый, просто он сам был — белее белого. И у него не оставалось сомнений, кто должен жить, а кто умереть. Для защитника Тьмы исход один…

Взмах — и мерцающее лезвие кинжала устремилось ко мне. Я легко ушел в сторону, нашел взглядом тень, потянул — та послушно метнулась навстречу.

Мир посерел, звуки стихли, движения замедлились. Ворочающийся на ступенях Егор замер; машины неуверенно ползли по улице, судорожными рывками проворачивая колеса; ветви деревьев забыли о ветре. Только Максим не замедлился.

Он шел вслед за мной, сам того не понимая, что соскользнул в Сумрак с той же непринужденностью, с которой человек ступает с дороги на обочину. Сейчас ему было все равно: он черпал силы в своей убежденности, в своей ненависти — ослепительно светлой ненависти, в злобе белого цвета. Он даже не палач Темных. Он инквизитор. Куда более грозный, чем вся наша Инквизиция.

Нет, кажется, я был неправ… Но я не успел додумать неожиданную мысль, как он ринулся на меня в смертоносном броске. Я вскинул руки, растопыривая пальцы в знаке силы, простом и безотказном. Ах, как смеются молодые маги, когда им на занятиях впервые показывают этот прием, «пальцы веером»… Максим даже не остановился — его лишь чуть качнуло. Он упрямо наклонил голову и снова пошел на меня. Я уже начинал все понимать, но было не до этого — мне приходилось отступать, лихорадочно перебирая магический арсенал.

Агапэ — знак любви — он не верит в любовь.

Тройной ключ, порождающий веру и понимание, — он не верит мне.

Опиум — сиреневый символ, дорога сна, — я почувствовал, как смежаются мои собственные веки.

Вот, значит, как он одолевает Темных. Его неистовая вера, замешанная на скрытых способностях Иного, работает, словно зеркало. Возвращает нанесенный удар. Подтягивает до уровня противника. А умение видеть Тьму и его дурацкий силовой кинжал дарует практическую неуязвимость.

Нет, конечно, он не всемогущ. Ему не отразить знак Танатоса и не отбить «белый меч Немезиды». Но тогда и мне конец, ну, может, чуть позже. До сих пор я не мог представить себе глубину и многоходовость интриги, всю ее омерзительную прелесть, всю жертвенную необходимость…

Мы порознь уйдем единственной дорогой, что всем нам суждена — в Сумрак. В тусклые сны, в бесцветные наваждения, в вечный мглистый холод. Мне не хватит сил назвать его врагом, но он уже счел врагом меня.

Мы кружили друг против друга, иногда Максим делал выпады — неумелые, он толком и не сражался никогда, он привык убивать свои жертвы быстро и легко. Где-то далеко-далеко я слышал насмешливый смех Завулона. Мягкий, вкрадчивый голос:

«Решил сыграть против Тьмы? Играй. Тебе дано все. Враги, друзья, любовь и ненависть. Выбирай свое оружие. Любое. Ты ведь знаешь итог. Теперь — знаешь».

Померещился этот голос или и вправду звучал, уже не имеет значения. Завулон близко…

Чуть не пропустил удар!

— Ты же и себя убиваешь! — крикнул я.

Кобура колотила по телу, словно предлагала выхватить пистолет и ужалить Дикаря парой серебряных ос.

Света, Светлана, ты хотела узнать, где наши барьеры, где граница, на которой мы должны остановиться, сражаясь с Тьмой… Где ты сейчас, посмотри и все поймешь…

Только нет никого вокруг, ни Темных, что выли бы в восторге, наслаждаясь дуэлью Светлых, ни наших, что могли бы помочь, навалиться, скрутить Максима, прервать наш смертельный сумеречный танец. Только неуклюже поднимающийся пацан, будущий темный маг, и неумолимый палач с окаменевшим лицом — незваный паладин Света. Причинивший зла не меньше, чем дюжина оборотней или вампиров.

Я сгреб холодный туман, струящийся сквозь Сумрак. Позволил ему всосаться в пальцы. И влил чуть больше силы в правую руку.

Белый огненный клинок вырос из ладони. Сумрак шипел, сгорая в собственном детище. Я поднял белый меч, страшное и неумолимое оружие.

Максим замер.

— Добро, зло, — я почувствовал, что губы мои искривились в судорожной гримасе. — Иди ко мне. Иди, и я убью тебя, будь ты хоть растрижды Светлым….

Содрогнулись бы маги, добрые и злые, впервые увидев возникающий из Сумрака огненный клинок.

А он просто пошел на меня.

Он шел спокойно, не обращая внимания на белый меч. А я ждал, удивляясь тому, как легко мне удалось выговорить то, что я и помыслить не мог и не хотел.

— Все не так… — успел сказать я.

Потом деревянный кинжал вошел мне под ребра.

Далеко-далеко в своем логове глава Дневного Дозора Завулон зашелся в смехе. Но эта картина истаяла, сменившись другой, такой же исполненной лжи…

Я рухнул на колени, потом — навзничь. Прижал ладонь к груди. Было больно, пока только больно. Сумрак возмущенно затрепетал, почувствовав живую кровь, и стал меняться.

Как обидно-то…

Светлане некого будет спасать. Она пройдет свой путь, долгий и великий… хотя и ей однажды предстоит войти в Сумрак навсегда.

Гесер, а ведь ты это знал? На это и надеялся?

Мир снова обрел краски. Темные, ночные краски — Сумрак недовольно выплюнул меня, отверг. Я полусидел-полулежал, зажимая кровоточащую рану.

— Почему ты еще жив? — спросил Максим.

У него снова была обида в голосе, он разве что губы не надул.

Я чуть было не улыбнулся, но боль мешала.

Он уставился на кинжал, неуверенно замахнулся…

В следующий миг Егор оказался рядом. Встал, заслоняя меня от Максима. Вот тут боль не помешала мне засмеяться.

Будущий темный маг спасал одного светлого от другого!

— Я жив, потому что твое оружие грозит лишь Тьме, — сказал я.

В груди нехорошо булькало. Кинжал не достал до сердца, но разорвал легкое.

— Это оружие Тьмы. Против меня оно — не больше чем щепка… Но все равно больно.

— Ты Светлый, — сказал Максим.

— Да.

— Он Темный, — кинжал неторопливо нацелился на Егора.

Я кивнул. Попытался оттолкнуть мальчишку в сторону, тот упрямо мотнул головой и остался стоять.

— Почему? — спросил Максим. — Ты Светлый, он Темный… — А кто тогда я?

— Ты дурак, — прохрипел я.

— Нет! Полагаю, ты будущий Инквизитор, — раздалось из-за моей спины. — Талантливый, беспощадный, неподкупный Инквизитор.

Я скосил глаза назад и сказал:

— Добрый вечер, Гесер.

Шеф участливо кивнул мне. Светлана стояла за его спиной, лицо у нее было белее мела.

— Ты потерпишь минут пять? — спросил шеф. — Потом я займусь твоей царапиной.

— Куда денусь, — согласился я.

Максим смотрел на шефа — остановившимися, полубезумными глазами.

— Тебе не следует бояться, — сказал ему шеф. — Да, обычного браконьера Трибунал бы казнил. Слишком много на твоих руках Темной крови, а Трибунал обязан беречь равновесие. Но ты великолепен, Максим. Такими не разбрасываются. Ты возвысишься над нами, над Светом и Тьмой, и неважно, с какой стороны ты пришел. Только не обольщайся… это не власть. Это каторга. Кстати, выбрось свой ножик!

Максим швырнул деревяшку на землю, словно она жгла ему пальцы.

— Светлана, ты выдержала, — шеф посмотрел на девушку. — Третий уровень силы. Вне всяких сомнений.

Я оперся на Егора и попытался подняться. Мне очень хотелось пожать шефу руку. Он опять сыграл по-своему. Использовал всех, кто подвернулся под руку, всех обставил и обыграл-таки Завулона.

— Но… — Максим попытался что-то сказать, замолчал.

На него тоже свалилось слишком много событий. Мне вполне были понятны его чувства. Много позже он поймет, что ему предстоит. Будет ли благодарен шефу, не знаю, но никогда не забудет, как Светлые спасли его, возвысили… О, Гесер!

— Я был уверен, Антон, абсолютно уверен, что и ты, и Светлана справитесь, — мягко сказал шеф. — Самое страшное для волшебниц такой силы — потеря самоконтроля, размывка критериев в борьбе с Тьмой, поспешность или, наоборот, нерешительность. Эту стадию обучения никак нельзя затягивать…

Светлана осторожно подхватила меня под руку. Глянула на Гесера — и на миг ее лицо исказилось яростью. Неужели она сразу поняла, что именно прятал шеф за этими красивыми словами? И что она тут вовсе не причем, а средоточие интриги в ином…

— Не надо, — сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал искренне. — Света, не надо. Он ведь прав. Я сегодня это понял… впервые понял, где граница в нашей борьбе. Не сердись. А это, — я отнял ладонь от груди, — всего лишь царапина. Мы же не люди, мы гораздо прочнее.

— Спасибо, Антон, — сказал шеф и перевел взгляд на Егора: — И тебе, малыш, спасибо. Живи пока…

Мальчик сделал было шаг к шефу, но я схватил его за руку. Ляпнет сейчас невпопад, а вернее, слишком близко к истине — и конец ему. Сложность этой игры выше его понимания!

— Я об одном жалею, Гесер, — сказал я, не глядя ему в глаза и криво улыбаясь. — Только об одном. Что здесь нет Завулона. Что я не увидел его лица в тот момент, когда вся игра Темных провалилась.

Шеф ответил не сразу. Мне даже показалось, что ему трудно выговорить горькие слова правды:

— Завулон здесь ни при чем, Антон. Ты уж извини.

Хотя бы из вежливости я мог изобразить удивление. Но не стал. Только посмотрел ему в глаза и медленно кивнул.