«Если», 2001 № 03

Параллельные прямые: проблемы пересечения

Предлагаем вниманию читателей «круглый стол», посвященный исторической фантастике. В дискуссии приняли участие писатели Александр Громов (Москва), Далия Трускиновская (Рига), историки Ольга и Глеб Елисеевы (Москва), редактор интернет-журнала «Русскiй Удодъ» Сергей Кизюков (Москва), критик и военный историк Владислав Гончаров (Санкт-Петербург). Беседу вел московский критик Дмитрий Володихин.

Д.Володихин: Исторический антураж, мотивы, сюжеты, детали, события, прочие декорации — как и зачем они используются в фантастике? Функционируют ли они там по тем же законам, двигаются ли они по тем же траекториям, что и во всей остальной литературе, в том же мэйнстриме, традиционном историческом романе — или есть какая-то специфика? В романе «Дезертир» А.Валентинова, например, исторический материал использован вполне традиционно: можно убрать всю фантастику и останется нормальный историко-авантюрный роман. Пример второй: Кит Роберте, «Павана». Здесь видна попытка поработать фантастическими средствами в сфере философии истории. Получилась кристально чистая научная фантастика, но не на естественнонаучной, а на гуманитарной основе. Возможно, здесь-то и видна определенная специфика фантастики… Третий пример: трилогия А.Мартьянова «Вестники времен», которая так хорошо начиналась и так худо продолжена. В данном случае исторический материал (кроме первой книги) используется, как правило, для того, чтобы реконструировать реальность классического Средневековья с точки зрения ролевых игр. Своего рода помесь Лангедока, мотивов, связанных с крестовыми походами и готической мистики. Это специфика совсем иного рода: она, скорее, просто размывает традиционные жанры фантастики, но не дает шанса решать сколько-нибудь серьезные художественные задачи.

В.Гончаров: Я хотел бы не согласиться с мнением Дмитрия по поводу «Дезертира». Если оттуда выбросить фантастику, книга, действительно, превратится в исторический роман, но совершенно дюжинный и отнюдь не столь впечатляющий, как вышло у автора. Элемент фантастики там ключевой хотя бы потому, что основная эмоция главного героя: «Так я мертвый или живой?» И книга не производила бы столь сильного впечатления, если бы читатель не знал, что перед ним фантастический текст, где возможно все, что угодно. К тому же намек на то, что данный поток истории — альтернативный, позволяет читателю ожидать любого финала. В традиционном романе финал был бы абсолютно однозначным.

О.Елисеева: Почему в фантастических произведениях все чаще и чаще появляется исторический антураж? К концу XIX — началу XX века реалистический исторический роман в русской литературе уже исчерпал свои возможности. Он полностью сложился как жанр с глубокой исторической перспективой, множеством линий и героев и ничего нового уже не мог предложить читателю. Недаром Лев Толстой в «Войне и мире» искал способ расширить рамки собственно исторического повествования за счет философской составляющей. Другой путь выхода из тупика реалистического исторического романа предложил Д.С.Мережковский, создав глубоко мистическую по своей сути трилогию «Христос и Антихрист», а также романы «Мессия» и «Тутанхамон на Крите». В советской литературе, в рамках культивировавшегося социалистического реализма исторический роман искусственно задержался в своем развитии на уровне XIX века без каких бы то ни было изменений. А ведь именно к мистике все сильнее тянуло и российский, и западный исторический роман. После появления в 1980 году постмодернистского романа Умберто Эко «Имя Розы» это стало очевидным даже для самых завзятых реалистов.

Д.Володихин: Эко нигде не вышел за пределы «нашей» или «первой» реальности.

О.Елисеева: Весь текст пронизан острейшим ощущением мистики, соприсутствия потустороннего мира в делах грешной земли, каковое, собственно, и характерно для средневекового сознания. В наше время картина стала меняться. Традиционный исторический роман резко «сдвинулся» в сторону фантастики. Была продолжена прервавшаяся было традиция «исторической фантазии», ярко заявившей о себе в 20-е годы в романе Михаила Первухина «Пугачев-победитель». Внутри самого жанра фантастики выкристаллизовались два-три поджанра, использующие исторический антураж и исторические сюжеты. Это, во-первых, фэнтези, действие которой чаще всего происходит в мирах абстрактного средневековья. Здесь мечи, кони, замки, сеньоры и прекрасные дамы служат для создания обманчивой реальности внутри большого красочного квеста. Во-вторых, историческая мистика, унаследовавшая традиции мистической литературы XVIII–XIX веков и помещающая действие в одну из исторических эпох, реально существовавших или выдуманных. Например, весьма популярны романы о столкновении героев, живущих в викторианской Англии и пользующихся «самыми современными достижениями науки» — газовыми рожками, паровозами, первыми автомобилями, — с миром эльфов, обитающих в лесу или прямо в саду на клумбе у ученого-позитивиста. Возможно, наибольший интерес представляет линия, которую условно можно назвать «воспоминания о будущем», используя название знаменитого фильма Э. фон Деникена. Это повествование, приоткрывающее перед читателями одну из главных загадок человеческой истории — знание о том, что Прошлое и Будущее не просто взаимосвязаны, но и «закольцованы» друг на друга.

Д.Трускиновская: Происходит, по-моему, довольно забавная вещь: поворот не только нас, писателей, а вообще всего общества к истории. Наконец-то мы сообразили, что пора осознать себя и страну, в которой мы живем, в историческом аспекте. Потому что эта бедная страна умудрилась — сколько там, 73 года и восемь месяцев? — прожить без истории. Ее история начиналась с XVII века. И теперь наша собственная история для нас менее знакома, чем история какой-нибудь неизвестной планеты в дальнем космосе. Может быть, в том и заключается интерес фантастов к истории, что она заменила какие-то выдуманные, несуразные миры. Мы «летали в космос» не от хорошей жизни: это было единственное, куда нам позволяли улететь. Теперь у нас можно делать все — и на нашем материале.

С.Кизюков: Тяготение литераторов к историческому антуражу: существует ли оно вообще? Считать ли таковым создание бесконечных сериалов о гоблинах и хоббитах, живущих в эпоху, напоминающую популяризованное средневековье? Сразу возникает вопрос — почему избирается средневековая модель, а не, скажем, античность или какая-нибудь догосударственная эпоха? Ответ, на мой взгляд, кроется в том, что именно реальное Средневековье сегодня менее всего знакомо среднему читателю. То есть мы имеем набор полезных мифологем: сожжение ведьм и еретиков, магия, паломники, непредсказуемость пространства и т. п. Иными словами, на вольное обращение с реликтами и артефактами средних веков отсутствует общественное табу. И именно поэтому над ним издеваются, как хотят.

Д.Трускиновская: Нет, такая тяга существует. Давайте вспомним всплеск интереса массового читателя к истории в начале 90-х или чуть раньше. Публиковали воспоминания тех, кто пережил 37-й год, литературу о лагерях, о том, что было после лагерей, то есть была своего рода литературная мода. Читали это поголовно все! Трудно было найти человека, который не знал бы, например, «Крутого маршрута». Тогда вся эта литература была успешно опубликована. Кому нужен 37-й год, может пойти в библиотеку. Тот всплеск возник, понятно, из истории нашего государства, из исторического казуса, случившегося в начале 90-х. Заранее никто не мог и подумать, что вокруг 37-го года поднимется такая литературная буча. По этому примеру видно: когда-нибудь вокруг другой исторической темы или периода может возникнуть не меньший интерес. Все это не зависит от нас вами, а диктуется объективными причинами.

Г.Елисеев: Тогда был Советский Союз — магическая цивилизация.

Д.Трускиновская: Мы живем в стране, которая постоянно преподносит сюрпризы. Могут возникнуть другие исторически оправданные объективные обстоятельства, которые вызовут не меньший интерес к истории.

С.Кизюков: Вероятность такого поворота близка к нулю.

Д.Трускиновская: Я так не думаю.

О.Елисеева: Насчет литературы о лагерях. Это был интерес к почти еще не истории. Все это пережило буквально одно поколение до нас. Еще раны дымились, еще историческая память была близка. Если такой всплеск интереса повторится, а я это допускаю, то только к очень близкому историческому этапу. Массовый читатель не любит интересоваться тем, что с ним не происходило, что ему не близко.

Д.Володихин: Мне не раз приходилось слышать упреки в адрес фантастов, пишущих на исторические темы: здесь переврали, там тоже переврали… Отвечают обыкновенно так: «Ну и что с того? Фантастика же. Имеем право искажать реальность, как потребуется для сюжета»… С вашей точки зрения, насколько важна точность, выверенность исторических деталей в фантастическом тексте?

B.Гончаров: Дмитрий уже говорил, например, о Мартьянове. Хороший пример. Я уважаю этого автора и с интересом прочитал «Вестники времен», но нельзя же работать на столь непрофессиональном уровне! В качестве основы откровенно выбрана книга И.В.Можейко «1185 год». Прекрасная книга, только зачем топтаться на следах великих? А чисто техническая информация о бомбардировщике Ю-87 вообще взята из какой-то компьютерной игры-леталки и не соответствует действительности. Меня как военного историка это очень сильно покоробило. Давайте же, описывая историю, соблюдать фактологическую достоверность!

C.Кизюков: Не так уж это необходимо. Фон фэнтезийных произведений ничем не отличается от фона научной фантастики. Он не носит исторического характера. Ни научная фантастика, ни «литературное произведение на историческом материале» особо не отличаются. Оба типа повествования используют антураж только с точки зрения «устройства декораций». И более того — с точки зрения так называемого среднего читателя они оба одинаково фантастичны. Разве что исторический антураж как бы апеллирует к «объективной реальности». А НФ в чистом виде этого не делает. Только и всего. Но для массового сознания Цезарь, переходящий Рубикон, не менее фантастичен, чем астронавт межзвездной империи с бластером в руках. Призывать писателя следовать исторической правде, изучать источники не имеет смысла. Читатель точности не оценит.

Д.Трускиновская: Когда пишешь что-нибудь историческое, сидишь с калькулятором и вычисляешь, сколько километров проходит герой в день, сколько времени у него на то, другое, третье уйдет. А историк меньше думает о том, что живой человек идет, натирая ноги. Историк интересуется картиной в целом. Героя в историческом произведении нельзя создать вне тщательно выверенных деталей. Он не может жить в безвоздушном пространстве.

А.Громов: Отсюда и возникают «стремительные домкраты», имеющие место быть в исторической фантастике. Их чудовищное количество. Какие допустимы, а какие нет? Я полагаю, что фантаст, особенно если он пишет какую-нибудь альтернативку, вполне может заявить, например, что Наполеон взял не Москву, а Аддис-Абебу. Или что Наполеон был женщиной. Но если он при этом носил кринолин, а это никак не оговорено в тексте, получается «стремительный домкрат». Пушкин, поживи он подольше, может быть, написал бы «Войну и мир» вместо Толстого. Может быть, он написал бы ее, лежа на бильярде. Но если при этом его пятка находилась в лузе — «стремительный домкрат». Не было луз у тогдашних бильярдов! К чему веду: по здравой логике, все исторические несообразности должны быть обусловлены. Реально это не получалось, не получается и не получится ни у кого. Даже если профессиональный историк захочет написать историческую фантастику. Ну не бывает такого. Непременно что-нибудь упустишь. Примеров — море. У Гюго сорвавшаяся с привязи карронада ездит по палубе и давит людей, хотя карронада по определению лишена колес. Несмотря на то, что подобные «домкраты» будут пропущены сотней читателей, сто первый ядовито расхохочется. Если, конечно, перед ним не окажется очень талантливый текст, где даже «домкратов» не замечаешь.

Г.Елисеев: Я не вижу особенного смысла в разработке абсолютно точного исторического антуража для научно-фантастического произведения. Пресловутый «массовый читатель» этого не оценит и не отследит, а у большинства историков любые художественные произведения о прошлом всегда вызывают глухое, но явственное раздражение. Достаточно вспомнить злобные рецензии М.Н.Тихомирова на «Александра Невского» С.Эйзенштейна, Н.Н.Воронина на «Андрея Рублева» А.Тарковского. Более того — иногда включение достаточно тонких и малоизвестных сведений об эпохе может вызвать раздражение у читателя, которому школьное образование вдолбило совершенно иные представления об исторических событиях. Достаточно сравнить судьбу двух самых удачных (с моей точки зрения) НФ-произведений на тему «Что было бы, если бы Гитлер победил?» — «Человека в высоком замке» Ф.К. Дика и «Фатерлянд» Р. Харриса. Дик строит рассказ по образцу других своих фантасмагорических произведений. Главное, что его занимает — это очередная вариация на тему «Мир — не более чем иллюзия, создаваемая волей человека». Ф. Дика не интересует выверенность исторического «подслоя», и поэтому в созданном им мире Германия и Япония смогли оккупировать даже США.

Д.Володихин: А есть уверенность в фантастичности самой посылки? Что, не было доли шанса для победителей во второй мировой войне оказаться побежденными?

Г.Елисеев: В реальности Германия ни при каких условиях не могла бы победить даже СССР. Рейх развалился бы, не выдержав тяжести тотальной войны. Р.Харрис пытается рисовать более правдоподобную картину. У него в текст вводятся реальные исторические документы, и это не разрушает художественности произведения. Но и не добавляет ему убедительности. Читателю все равно — взял ли Харрис протоколы Ванзейского совещания из публикации материалов по истории Холокоста или высосал из пальца. Массового потребителя занимает только развитие сюжета и перипетии приключений героев. Поэтому Дик несомненно «переигрывает» Харриса — и в отношении литературного качества текста, и в отношении популярности своего романа, ставшего классикой жанра.

Д.Володихин: Значит ли это, что достоверность и опора на источники не играют никакой роли?

Г.Елисеев: Историческая достоверность важна только в рассказах о «машине времени». Но много ли значительных произведений НФ на эту тему подробно описывают «путешествие в прошлом»? Чаще авторы склонны отправить своих героев к динозаврам или к первобытным людям, где слабая изученность вопроса не мешает авторскому произволу. Среди немногих удач в историях о путешествии во времени сразу же вспоминается «Меж двух времен» Д.Финнея. Здесь сама сюжетная посылка построена на том, что человек должен абсолютно точно воссоздать антураж эпохи, чтобы проникнуть в нее исключительно силой своего воображения. Но успех этого романа и небесполезность усилий, которые затратил автор на изучение Нью-Йорка 80-х годов XIX века, являются скорее исключением, чем правилом. Характерно, что роман-продолжение «Меж трех времен», подробно разработанный с исторической точки зрения, сильно проигрывает по части сюжета и логики. Достаточно сравнить роман Финнея и цикл Пола Андерсона о «Патруле времени», чтобы осознать простую вещь: и в данной ситуации читателя не интересует безукоризненность исторических подробностей. Лихие приключения «патрульных времени» прописаны на материале, взятом из школьного учебника истории. Еще раз подчеркну: исторический антураж, знание подробностей не более чем вспомогательный элемент в фантастическом произведении. Орнамент, дополнительные украшения, которые могут радовать глаз, а могут и раздражать.