«Если», 2003 № 12

Кирилл Бенедиктов Гении? В серию!

До недавнего времени издательство «Новая Космогония» работало только с отечественными авторами. Тем любопытнее было узнать, что в октябре сего года в издательстве вышел роман испанского писателя (правда, уже год проживающего в России) Сантьяго Мондрагона «Протоколы Сиамских близнецов»[23] в переводе Марии Степановой-Мондрагон.

Читатели, знакомые с «толстыми» журналами, могут припомнить изящную повесть «Сад Орландины» и несколько эссе, не имеющих никакого отношения ни к научной фантастике, ни даже к пресловутому «магическому реализму». Это современная проза, не так густо пропитанная культурологическим сиропом, как многослойные романы Умберто Эко, не такая вязкая, как исторические детективы Артуро Переса-Реверте, и не столь плоско-нравоучительная, как сочинения бразильского гуру Пауло Коэльо. Но не секрет, что время от времени деятели большой литературы проникаются интересом к литературе жанровой и пытаются сотворить нечто эдакое. Известна и цена большей части таких попыток.

«Протоколы…», к удивлению рецензента, не стали беспомощной попыткой «игры на чужом поле». Оказалось, что эксцентричный испанец прекрасно разбирается в фантастике и не склонен повторять чужие ошибки. Более того, в отличие от многих и многих произведений, выбрасываемых на российский книжный рынок под брендом НФ, роман действительно содержит детально разработанную НФ-идею!

Однако, прежде чем перейти к изложению основной фантастической посылки «Протоколов…», необходимо сказать несколько слов о мире, в котором разворачиваются события романа. Время действия — десятые — тридцатые годы нашего столетия, то есть не слишком отдаленное будущее. Место действия — в основном, Россия. В реальности романа Российская Конфедерация (Кавказ, Поволжье и значительная часть Дальнего Востока отвоевали себе широкую политическую автономию) является «ассоциированным членом ЕС» и пользуется всеми преимуществами этого статуса. Мир, описанный Мондрагоном, уютен и удобен для жизни, а благодаря высокоскоростному транспорту еще и весьма компактен. В то же время он отнюдь не однороден. Хотя в тексте нигде не говорится об этом прямо, вдумчивый читатель может догадаться, что между островами благополучия — Европейским Союзом, Североамериканской Федерацией, Японо-Корейской Лигой — и бедным Югом лежит почти бездонная и продолжающая расширяться пропасть.

Повествование ведется от лица Платона Ивановича Рябинина. Почти двадцать пять лет он прослужил в Департаменте перспективных исследований Комиссии ЕС, курируя деятельность российских НИИ (практичные европейцы, принимая Россию в члены своего клуба, стремились получить от этого определенную выгоду). На протяжении целой главы Платон Иванович доверительно рассказывает читателю о том, как наиболее интересные разработки наших ученых переходили сначала в разряд совместных проектов, а затем и полностью перемещались под сень западноевропейских исследовательских центров. При этом сам автор явно считает, что такое положение вещей в целом благоприятно для науки — все равно ведь «большая часть великих открытий, сделанных в России, обречена на забвение».

Платон Иванович закоренелый холостяк, друзей у него немного. Среди этих немногих — бывшие однокурсники Рябинина, Олег и Надя Истомины, благополучнейшая семейная пара. Олег — топ-менеджер крупной компьютерной корпорации, Надя — владелица салона красоты. В семье Истоминых есть любовь, уважение, достаток — все, кроме детей. Истомины страдают. Однажды Олег привозит с африканского сафари мешочек с высушенными бурыми листьями какого-то растения. Ему обещано, что эти листья, настоечные на «огненной воде» белых, совершат чудо. И чудо действительно происходит — Надя забеременела.

Однако первое же обследование показывает, что Надя должна родить двойню, и не просто двойню, а сросшихся головами Сиамских близнецов. Врачи предупреждают: даже если близнецов удастся разделить, один из них, скорее всего, навсегда останется слабоумным. Не исключен вариант, что такая судьба ждет обоих детей.

Перспектива оказаться отцом идиота не просто пугает Истомина — он, еще недавно излучавший оптимизм и увереность в себе, близок к самоубийству.

Платон Иванович искренне хочет помочь другу, но не знает — как. Да, у него немало знакомых врачей, есть среди них и очень хорошие, но перед неотвратимо надвигающимся на Истоминых несчастьем они бессильны… Перебирая адреса в своей базе данных, Рябинин неожиданно вспоминает, что около года назад готовил для Департамента материалы по проекту, получившему кодовое название «Маугли». Разработчики проекта — группа молодых ученых из Серпуховского института прикладной генетики — пытались добиться качественного повышения эффективности работы мозга.

И вот здесь наступает время обещанной НФ-гипотезы. Известно, что на протяжении первого года жизни ребенка в его мозгу происходит процесс миелинизации. При этом аксоны (неветвящиеся отростки нейронов) покрываются оболочкой белка миелина, основной функцией которого является быстрое проведение нервного импульса по волоконцам, которые он окружает. По миелинизированным аксонам импульс проводится приблизительно в 5—10 раз быстрее, чем по немиелинизированным. Проблема, однако, заключается в том, что в нормальных условиях миелинизация затрагивает не все аксоны. Кроме того, на скорость прохождения импульса влияет плотность белковой оболочки, биохимические свойства самого миелина и множество других факторов. К тому же, хотя недостаток миелина ведет к органическим поражениям нервной системы, слабоумию и прочим ужасам, простое увеличение его количества делу не помогает. В природе ничего не происходит просто так, и мозг, в котором отсутствуют лишенные миелина аксоны, становится подобен гоночной машине без тормозов. Весь секрет в том, как добиться оптимального соотношения между процессами ускорения и торможения сигналов в коре: если это станет возможным, то и КПД человеческого мозга возрастет в десятки, а то и в сотни раз.

Конечно, сама идея сделать человека умнее, чем он есть, далеко не нова. Достаточно вспомнить знаменитую повесть Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» — там, правда, как-то удалось обойтись без нагромождения научной терминологии. Мондрагон сознательно пошел по другому пути — набил текст специальными терминами вроде «шванновских клеток» и «тиреоидных гормонов», словно плюшевого медведя опилками. К концу третьей главы читателю начинает казаться, что его обманули и вместо «напряженного драйва», обещанного аннотацией, подсунули учебник по медицине.

И тут автор начинает подстегивать действие.

Видя состояние Олега, Рябинин решается на отчаянный шаг. Он предлагает Истомину опробовать на его нерожденных еще детях методику, разработанную в Серпухове. Разумеется, он не имеет на это никакого права — проект «Маугли» далек от завершения. И все же он, почти не раздумывая, ставит под удар свою карьеру. Истомин, также почти не раздумывая, соглашается.

Все делается в глубокой тайне. Дрожащая от страха Надя ложится на операционный стол… А спустя несколько месяцев новорожденных близнецов благополучно разделяют светила российской хирургии — и в семье Истоминых вновь воцаряется мир и покой.

Впрочем, ненадолго.

В очередной свой приезд из Брюсселя Платон Иванович узнает, что с одним из близнецов (кстати, назвали их Тимом и Даном) что-то неладно. Нет, о слабоумии речь не идет — напротив, оба брата к десяти месяцам уже читают по слогам, — но родителей беспокоят все чаще повторяющиеся припадки Дана, очень напоминающие эпилептические… Встревоженный Рябинин вызывает из Серпухова эксперта. Оказывается, что у Дана нарушены функции торможения — это вполне вероятно при чрезмерной миелинизации…

К году припадки Дана становятся настолько частыми, что его приходится постоянно держать в постели и пичкать седативными препаратами. Тем временем Тим развивается все быстрее и быстрее, поражая окружающих своими математическими способностями и феноменальной памятью. Для Дана же каждая попытка умственного усилия заканчивается новым приступом. Он все больше и больше напоминает ту самую гоночную машину без тормозов, несущуюся к пропасти.

Однажды ночью Рябинину звонит Олег и кричит, что нашел способ спасти Дана. Информация передается в виде электронных импульсов, твердит он, стало быть, принцип действия тот же, что и в компьютере. Достаточно подключить к мозгу Дана мощный процессор, и слишком быстрые для его тела импульсы будут уходить в компьютер, как молния в громоотвод!

Утомленный ночным разговором Рябинин сдается и обещает другу устроить встречу с лучшим нейрохирургом столицы. К его удивлению, светило воспринимает идею Истомина с интересом. Понадобится сверхмощная машина, замечает он деловито, ну и, разумеется, нестандартное программное обеспечение. Вице-президент компьютерного концерна, каковым уже стал Олег, понимающе кивает: с этим проблем не будет…

Так Дана «сращивают» с новейшим терагерцевым компьютером, занимающим целую комнату в доме Истоминых. Приступы, действительно, прекращаются, словно по мановению волшебной палочки. Малыш нормально растет, набирает вес… Вот только свобода его ограничена — он не может покидать пределов комнаты, поскольку с компьютером его соединяют провода. Разорвать связь с машиной он тоже не может: стоит выдернуть контакты из разъемов, и ребенка начинают сводить страшные судороги… Но Дан словно бы и не замечает этих неудобств — ведь дети легко привыкают к тем условиям, в которые их поместили.

Здесь, по замыслу автора, образованный читатель должен вспомнить легенду о детских годах Будды, которого его царственные родители тщательнейшим образом оберегали от теневых сторон действительности. Как известно, убежав из дворца и увидев нищего, больного и покойника, царевич Сиддхартха Гаутама испытал такой шок, что передумал быть наследником престола и ступил на путь просветления. Из «дворца» Истомина бежать, казалось бы, нереально, и все же Дану это удается. Его Большой Мир — глобальная компьютерная сеть, невероятно усложнившаяся, по сравнению с современным нам интернетом, а попадает он туда с помощью своего брата Тима.

Когда Дан делает первый шаг за пределы своего мирка, он переживает то самое потрясение, которое некогда превратило царевича Гаутаму в Будду. Знать, что Вселенная за пределами твоей комнаты бесконечна — это одно, но оказаться с этой бесконечностью лицом к лицу — совсем другое. Страницы, описывающие перемены, происходящие с Даном, бесспорно, одни из самых пронзительных в романе.

Тим следит за реакцией брата с холодным любопытством естествоиспытателя. В этот момент у читателя впервые появляются некие смутные подозрения: а не ставит ли Тим свой собственный эксперимент, в котором Дану уготована роль подопытного кролика? Но автор не подтверждает и не опровергает это предположение. Вместо этого он обрывает рассказ о «побеге» Дана едва ли не на самом интересном месте и ставит коротенькую ремарку «Конец первой части».

События второй части романа разворачиваются шесть лет спустя. Близнецы выросли и превратились в «нормальных молодых гениев», как слегка иронически аттестует их Платон Иванович. Тим, блестящий математик, близок к созданию общей теории поля. Он высок, красив, пользуется бешеным успехом у женщин. Дан по-прежнему ведет жизнь затворника. Его мало кто видит. Значительная часть его жизни проходит в Сети, где у него есть друзья и даже девушки — такие же виртуалы, как и он сам. В отличие от Тима, полностью посвятившего себя математике, он увлекается то историей, то квантовой физикой, то медициной. Однажды Дан проговаривается Рябинину, что пытается найти возможность избавиться от компьютера, с которым сросся, словно с Сиамским близнецом. Проще всего пойти по пути миниатюризации, благо развитие нанотехнологий дает надежду на создание микрокомпьютера, который можно будет имплантировать прямо под черепную коробку. Но Дан считает, что, решив задачу таким образом, он не избавится от зависимости, а напротив, сделает ее еще сильнее. Он видит выход в том, чтобы разрушить миелиновые оболочки части аксонов своего мозга — шаг черезвычайно рискованный, но позволяющий в случае удачи создать «зону торможения» и навсегда избавиться от электронного симбионта.

Платон Иванович пытается отговорить его, но терпит неудачу. Истомин-младший одержим идеей, что электронный интеллект «оскверняет» человеческую душу, превращая человека в подобие биоробота. С точки зрения Рябинина, холодный красавчик Тим куда больше похож на андроида, чем ранимый и склонный к рефлексии Дан, но сказать об этом напрямую он не может: Дан обожает своего брата. Платон Иванович с ужасом понимает, что прикованный к компьютеру мальчик думает о себе как об ошибке эксперимента, а Тима воспринимает как некое высшее существо, каким он сам должен был стать.

Пока Дан Истомин готовит почву для своего интеллектуального самоубийства, Тим завершает работу над общей теорией поля и становится мировой знаменитостью. Его триумф мог бы стать звездным часом и для проекта «Маугли», если бы не тайна, окутывающая операцию… и не горькая участь Дана. К тому же финансирование проекта с каждым годом неуклонно сокращается — как видно, в Европе уже не связывают с ним особенных надежд. Но ведь Платон Иванович прекрасно понимает, какой потенциал таит в себе технология искусственной миелинизации! Достаточно вырастить хотя бы десяток гениев, подобных Тиму — и человечество совершит огромный скачок вперед. Пусть даже за это придется заплатить рождением десятка несчастных инвалидов…

Тогда Рябинин пишет заявление об уходе на пенсию и одновременно докладную записку на имя директора департамента, в которой подробно рассказывает о должностном преступлении, совершенном им пятнадцать лет назад. Он посылает записку по защищенной линии электронной почты, пометив ее грифом «Срочно! Весьма конфиденциально!» и с неожиданным облегчением откидывается на спинку кресла. Все. Что бы ни случилось дальше, он свой выбор сделал!

Вскоре, однако, выясняется, что директор понятия не имеет о каком-либо сокращении финансирования столь перспективной темы, а докладная записка с покаянием Платона Ивановича каким-то непонятным образом не дошла до адресата. И тут Рябинина посещает догадка…

Разумеется, не кто иной, как Дан Истомин, используя свой опыт ковбоя компьютерных сетей, проник в защищенные базы данных Департамента и постепенно урезал бюджет проекта «Маугли». Таким образом несчастный киборг пытался предотвратить распространение технологии искусственной миелинизации и связанных с ней трагических «ошибок эксперимента». Ведь то, что Рябинин определяет суховатым термином «неизбежный процент брака», для Дана — многократное повторение его собственной искалеченной судьбы…

Автор честен со своим читателем: невыстреливших ружей в романе фактически не остается. Все линии доведены до логического конца, все персонажи честно доигрывают предназначенные им роли. Мондрагону нельзя отказать в умении удивить читателей неожиданным вывертом сюжета. Ближе к финалу, когда становится ясно, что неторопливая драма все больше приобретает черты трагедии, эта безупречная внутренняя конструкция начинает странным образом раздражать. Беспощадная логика событий ведет к неотвратимому unhappy end, но читателю почему-то кажется, что эта логика вот-вот даст сбой, и все закончится хорошо. И трудно сказать заранее, с каким чувством он перевернет последнюю страницу: финал романа все равно оказывается совершенно неожиданным…

Со стороны рецензента было бы не слишком благородно уподобляться доброхоту, сообщающему зрителям перед сеансом о том, что убийца в детективном фильме — дворецкий. Поэтому не станем раскрывать карты до конца. Однако «Протоколы Сиамских близнецов» все-таки не детектив, а НФ. А этот род литературы по природе своей куда менее подчинен жесткому канону. Отсюда и эксперименты Мондрагона со смешением стилей, а также заслуживающая уважения попытка написать НФ-роман о технологиях будущего на российском материале в традициях русской классической литературы. На взгляд рецензента, подобное новаторство находится где-то на грани между подвигом и безумием, и безапелляционно отнести его к одной из этих категорий мешает только то, что автор все-таки не россиянин, а испанец. Безусловно, нужно быть иностранцем, чтобы до такой степени равнодушно относиться к сложившимся в нашей фантастике правилам игры. «Протоколы…» интересны прежде всего потому, что подход Мондрагона приоткрывает перед научной фантастикой дверь в некое новое измерение. В мир, где отсутствуют жесткие границы между жанрами.

Разговоры о том, что пора бы фантастике «выйти из гетто», ведутся не первый год. Нельзя сказать, что только разговорами все и ограничивается — нет, кое-какие шаги в этом направлении, безусловно, делаются. Но фантасты, двигающиеся по направлению к мэйнстриму, обратно, как правило, не возвращаются, а писатели-мэйнстримовцы, примеряющие одежды фантастов, либо находят их не слишком удобными, либо вообще оказываются в смешном положении голого короля. Между тем современная литература уже давно — и вне зависимости от желания отдельных писателей или литературных группировок — выломалась из тесных рамок реализма, как цыпленок из яйца. Привычное деление ее на искусственные жанры вроде «НФ» и «современной прозы» имеет отношение не столько к литературоведению, сколько к маркетингу.

«Эпоха жанровой литературы заканчивается, — сказал Сантьяго Мондрагон в одном из последних интервью. — В точном соответствии с квантовой механикой, где фотон одновременно рассматривается как частица и как волна, литература одновременно является тем, чем мы привыкли ее видеть — и в то же время чем-то другим. Чем-то большим. Каждый текст — это зашифрованное послание. Расшифровывая его различными методами, мы каждый раз будем получать разные смыслы. Оставаться привязанным к одному жанру означает искусственно лишать свой текст возможности быть прочитанным иным способом».

С этой точки зрения, «Протоколы Сиамских близнецов» содержат гораздо больше вопросов, чем ответов. Помимо всего прочего, их можно интерпретировать и как предсказанную автором опасность биологического разрыва между двумя мирами: благополучным миром «золотого» и «серебряного» миллиардов и беспокойной, бурлящей, бедной Периферией. В одной из последних глав романа нобелевский лауреат Тим Истомин принимает пост ведущего консультанта Ливерморской лаборатории в США, а осуществивший свой замысел, избавившийся от компьютера и ставший калекой Дан уходит в монастырь, чтобы посвятить остаток жизни служению Богу. Чем не метафора расходящихся троп в будущее, по которым предстоит двигаться двум цивилизациям — поддавшейся соблазну стремительного прогресса западной и отказавшейся от искусственного совершенствования восточной?

Так легко упрекнуть Мондрагона в очередной вариации на тему Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Но, во-первых, картина нарисованного Мондрагоном мира далека от примитивного геополитического деления. Убежденный евроцентрист, Мондрагон считает Россию неотъемлемой частью европейского культурного ареала. Поэтому развилка, описанная в романе, имеет не столько цивилизационную, сколько духовную природу. Во-вторых, как уже было сказано, роман заканчивается неожиданно. И Ливермор, и Задонский монастырь оказываются только вешками на пути, расстилающемся перед близнецами… правда, о том, куда приведет их этот путь, автор, по-види-мому, и сам не имеет представления.

Если «Протоколы…» будут благосклонно приняты читательской аудиторией, отечественная НФ имеет все шансы выйти на новый рубеж. Однако благодарность за это по праву должно будет разделить с Мондрагоном издательство «Новая Космогония», вот уже несколько лет планомерно продвигающее на российский рынок «неформатную», «наджанровую» литературу. Не секрет, что именно книги этого издательства пробудили во многих поклонниках фантастики интерес к Большой литературе, а в сердца любителей «современной прозы» заронили зерна сомнения: так ли уж подходит к НФ ярлык «низкого жанра».

А интерес и сомнение — два могучих инструмента для тренировки интеллектуальных способностей.

Кирилл БЕНЕДИКТОВ