«Если», 2007 № 04

Колокол по человечеству Вл. Гаков

Когда мы говорим о британской научной фантастике середины XX века, то сразу же приходят на ум имена Джона Уиндэма, Артура Кларка, Эрика Фрэнка Расселла и Джона Кристофера. Однако, в отличие от первых трех, написать полновесный биографический очерк о Кристофере очень трудно, практически невозможно. Тем более — сказать о нем что-то новое. И виной тому сам писатель, в этом месяце отмечающий свое 85-летие.

Дело в том, что в мире англоязычной НФ он заслужил примерно ту же репутацию, что Джером Сэлинджер или Томас Пинчон в американском литературном мейнстриме. Если кто не в курсе, то автор «Над пропастью во ржи» в последние несколько десятилетий не только не дал ни единого интервью, но даже ни разу не показался на людях, удалившись в добровольное отшельничество. А второй категорически запретил публиковать свои фото — и как выглядит в жизни Томас Пинчон, не знают даже его издатели и агенты.

Джон Кристофер до подобных крайностей еще не дошел, но все равно его нежелание предоставлять, даже минимальные биографические сведения о себе стали притчей во языцех в мире фантастики. Чтобы не плодить лишние кривотолки по поводу своей нелюдимости — особенно странной в мире западной масс-культуры, к которой, за редчайшим исключением, относится современная science fiction, — писатель сформулировал некое «идеологическое обоснование». Вот как звучит сакраментальное «на том стою» Кристофера:

«Думаю, я должен по крайней мере объясниться, почему обычно отказываюсь отвечать на вопросы личного характера. Многие мои друзья-писатели, даже большинство, получают невинное удовлетворение от подобной саморекламы. Ничего не имею против, но разделять это всеобщее увлечение не намерен. Да, писатель тоже относится к категории публичных людей, но все же в меньшей мере, чем актеры, спортсмены и деятели шоу-бизнеса. Именно в знак протеста против безудержной саморекламы последних я не даю интервью, отказываю своим издателям в фотографиях собственной персоны и даже минимальных биографических сведениях о себе. Мне кажется, писатель должен писать книги — и писать так, чтобы читатель покупал их, не зная ничего о человеке, их написавшем».

Этому кредо Джон Кристофер следовал всю свою полувековую писательскую жизнь. Хотя до нее была еще одна — обыкновенная, человеческая. Жизнь англичанина Кристофера Сэмюэла Йоуда, позже взявшего себе псевдоним, в котором первое имя стало фамилией.

Из скудных, разбросанных по разным источникам сведений о его «долитературной» жизни в сухом остатке можно выделить следующее.

Кристофер Сэмюэл Йоуд родился 16 апреля 1922 года в небольшом городке Ноусли, расположенном в графстве Ланкашир. Будущий писатель едва успел окончить частную школу в соседнем графстве Винчестер, как началась вторая мировая война и его призвали в армию. Военные годы Йоуд провел радистом в Средиземноморье. А после демобилизации проработал несколько лет клерком в различных конторах и агентствах.

Получив в конце 1940-х годов грант от Фонда Рокфеллера («которому останусь благодарен до конца своих дней»), Йоуд начал писать прозу. Первые произведения, в том числе научно-фантастические, он публиковал под своим именем. И с 1958 года числил себя профессиональным писателем, обзаведясь сразу несколькими псевдонимами, среди которых читатели фантастики запомнили один — Джон Кристофер.

Еще известно, что он был дважды женат, и от первого брака у него остались четыре дочери и один сын. А также то, что, прожив долгие годы на крошечном островке Гернси в проливе Ла-Манш, Сэмюэл Йоуд в конце концов осел в приморском же графстве Суссекс.

Вот и все. Дальнейшее относится уже всецело к творчеству писателя Джона Кристофера.

Первой его НФ-публикацией стал рассказ «Рождественское дерево», напечатанный в кэмпбелловском журнале «Astounding Science Fiction» за 1949 год под настоящим именем писателя. Все написанное после можно естественным образом разделить на три периода: ранние рассказы (в частности, цикл об «управленцах» близкого будущего, в котором роль правительств разных стран играют транснациональные корпорации); затем «романы-катастрофы»; и наконец, научно-фантастическая проза для детей и юношества.

Начальный период прошел для писателя под знаком его собственной «истории будущего», правда, уступающей по масштабам аналогичным построениям Айзека Азимова, Роберта Хайнлайна, Кордвайнера Смита или Ларри Нивена. Рассказы цикла, составившие сборник «Двадцать второе столетие» (1954), объединены главным героем — Максом Ларкином, директором одной из могущественных корпораций. В XXII веке они почти полностью подмяли под себя нации с их правительствами, так как те явно не справились с очередным вызовом Природы — глобальными катастрофами, обрушившимися на человечество.

Да и другие рассказы того же периода, не вошедшие в цикл, вполне могут восприниматься как своеобразное оглавление к книжной полке, где собраны более поздние романы Кристофера. За которыми прочно закрепился ярлычок «романы-катастрофы» — глобальные катаклизмы: экологический, демографический, природный и прочие. К прочим относятся полная стерилизация обоих полов в результате пандемии («Новое вино»), скатывание цивилизации к новому Средневековью («Оружие») и даже поголовная безграмотность в результате запрета всех книг («Время мира»).

Впрочем, не менее успешно Джон Кристофер использовал и более традиционные сюжеты научной фантастики, стараясь при этом повернуть отработанную коллегами идею как-то по-новому. Уж если это навязшая в зубах история очередного вундеркинда с врожденными сверхспособностями, то пусть тогда маленький «сверхчеловечек» родится от союза марсианки и мужчины с Земли (рассказ «Пары не нашлось»)! А если в будущем преступника-убийцу и сошлют в места не столь отдаленные, то пусть это будет отдаленность во времени — например, Германия 1933 года, на следующий день после назначения Гитлера рейхсканцлером («Приговор»)…

Но все же не рассказы принесли славу Кристоферу-писателю, а его романы, продолжившие знаменитую британскую традицию. У истоков ее стояли еще Герберт Уэллс и Артур Конан Дойл, а их дело продолжили вместе с Кристофером Джон Уиндэм, Джеймс Стюарт и даже Нобелевский лауреат Уильям Голдинг, автор знаменитого «Повелителя мух».

Впрочем, роман-дебют Кристофера «Зимний лебедь» (1949), вышедший опять же за подписью Сэмюэла Йоуда, ни к каким напастям, природным и рукотворным, отношения не имел. Это была самая настоящая фэнтези для детей — жанр, в котором писателя также ждал успех, но попозже. Зато первый НФ-роман «Год кометы» (1955) и в особенности следующий «Смерть травы» (1956) принесли Кристоферу славу далеко за пределами Англии.

Славу мастера как раз «романа-катастрофы».

Для авторов коммерческих этот субжанр всего лишь повод расписать в красках ужасы как самой катастрофы (наводнение, землетрясение, эпидемия, столкновение Земли с каким-то космическим телом и тому подобное), так и плачевную участь тех немногих, кому «повезло» спастись. Кавычки в данном случае необходимы, потому что в таких произведениях выживание достигается страшной ценой — вынужденным отказом от цивилизации, культуры. И их производного — человечности. Горстка людей необратимо дичает — есть чем пощекотать нервы читателей.

Для других фантастов, которых не в пример меньше, произошедшая глобальная катастрофа — это, прежде всего, жестокий урок. Точнее, расплата за невыученные человеческой цивилизацией уроки. А еще это призыв задуматься.

Кристофер, как и другие британские «катастрофисты», сохраняет сдержанный пессимизм в отношении популярной идеи о том, что цивилизация будто бы окончательно и бесповоротно вывела человечество из стадии варварства. Что возвращение в него невозможно. Еще как возможно, доказывает английский писатель своими романами. Достаточно всего лишь рокового и во вселенском масштабе незначительного толчка, чтобы слой цивилизованности, толщину которого мы склонны порой преувеличивать, сполз с современного человека, как нестойкий весенний загар после нескольких соприкосновений с мылом и мочалкой. Как только человек лишится своих технологических игрушек, начнется самая настоящая дарвиновская борьба за существование, в которой выживут, разумеется, сильнейшие. Сильнейшие — в смысле близости к животному началу.

Я назвал этот пессимизм сдержанным, потому что он разительно отличается, с одной стороны, от глуповатого оптимизма американских голливудских блокбастеров (в которых творится черт знает что, но в конце все о'кей, и цивилизация — все та же, американская, не усвоившая никаких уроков — отстраивается ударными темпами советских комсомольских строек). А с другой — от беспробудного пессимизма той названной выше группы авторов коммерческих «ужастиков». Для этих писателей чем жутче нарисованная картина, тем лучше.

Во всяком случае, намек на будущее возрождение цивилизации в романах Кристофера явно присутствует — только уж очень не похоже это угадываемое возрождение на фирменный американский happy end. Когда-то, убежден писатель, даже новым лидерам «озверевшего» человечества, озабоченного собственным выживанием, придется вспоминать и заново возрождать такие качества рода Homo sapiens, как кооперация, взаимовыручка, альтруизм и эмпатия. Придется заново утверждать общие для всех законы и по ростку выращивать дерево культуры. Но займет этот процесс не одно столетие — тут обольщаться не следует.

Наиболее знаменит, как уже говорилось, роман Кристофера «Смерть травы». В книге нарисован один из самых ранних и самых ярких и художественно убедительных сценариев глобальной экологической катастрофы, вызванной гибелью от мутировавшего вируса всей травы и злаков на планете. Как заметил американский критик Джон Пфайффер: «Кристофер впечатляюще напомнил нам, что кукуруза, пшеница и рис — тоже трава, если не относиться к этому термину слишком узко. Та самая трава, которая упоминается в Библии рядом с «плотью»[19] и без которой невозможна жизнь всякой другой плоти на Земле». Результатом биокатастрофы, как легко догадаться, становится катастрофа социальная — в обстановке наступившего всепланетного голода начинается борьба за выживание, разрушение цивилизации и неизбежное сползание в анархию и варварство. Роман был успешно экранизирован («Ни листика») в 1970 году режиссером Корнелом Уайлдом и стал своего рода эталоном жанра.

Дальнейшую разработку темы Кристофер продолжил в романах «Мир зимой» (1962) и «Мороз по коже» (1965). В этих книгах всадниками Апокалипсиса становятся, соответственно, необратимые климатические изменения, вызвавшие наступление нового ледникового периода, и лавинообразная серия разрушительных землетрясений в Европе.

Можно условно отнести к той же серии и роман «Маятник» (1968), в котором описана катастрофа уже чисто социальная, демографическая. Оказывается, мир легко может превратиться в ад, в образцовую антиутопию, и для этого не нужны ни тираны-властолюбцы, ни тоталитарные партии или неудержимые в своей жадности олигархи. Достаточно просто уступить власть… молодым. В романе Кристофера это обычные подростки-тинейджеры, настоятельно попросившие «старперов» дать порулить. Дата выхода романа неслучайна — английский писатель буквально за несколько месяцев предугадал ту реальность, которая взорвет мирное и заплывшее жирком западное общество в мае 1969-го во Франции. Если кто забыл: в Сорбонне бунтовавшие студенты вывешивали плакаты «Власть — молодым!»…

Особняком в творчестве Кристофера стоят романы «Обладатели» (1965) и «Малый народец» (1967), представляющие собой редкие для британского писателя экскурсии на территорию сопредельного жанра — научно-фантастической «готики». В первом романе группа отдыхающих на горнолыжном курорте в Швейцарии захвачена пришельцами, способными вселяться в тела своих жертв и полностью подчинять собственной воле тела-доноры. Во втором другая группа туристов — на сей раз поселившихся в старинном замке — выдерживает нападение карликов, созданных злонамеренными генетиками еще во времена нацистского рейха.

Новый успех принесли Кристоферу книги для подростков. Во всяком случае, когда англоязычные критики обращаются к такому субжанру фантастической литературы, как young adult science fiction (условно это можно перевести, как «научная фантастика для детей старшего школьного возраста»), то одним из первых обычно называется имя Джона Кристофера. Премий «Хьюго» и «Небьюла» английскому писателю не досталось, зато он является лауреатом сразу нескольких престижных премий (английских, американских и одной западногерманской) в области детской литературы.

Большинство произведений Кристофера, рассчитанных на молодого читателя, также вписываются в генеральную тему его творчества: глобальная катастрофа. Единственное, быть может, отличие этих книжек от романов для взрослых — это отсутствие слишком уж откровенных сексуальных эпизодов и сцен насилия. Саму же глобальную катастрофу — тему, немыслимую, скажем, в отечественной фантастике для детей — автор описывает без ожидаемого в таких случаях сюсюканья и «лакировки». Достаточно сказать, что знаменитая трилогия, о которой речь пойдет ниже, написанная Кристофером для тинейджеров, у нас была переведена и воспринята читателями как взрослая фантастика.

Речь идет о едва ли не самом успешном в коммерческом плане произведении Кристофера — трилогии о пришельцах-«треножниках» (триподах): «Белые горы» (1967), «Город золота и свинца» (1967) и «Огненный бассейн» (1969)[20]. Поскольку романы написаны для детей, трем юным героям в конце концов удается победить бесчеловечных и безликих инопланетных захватчиков, которые собирались уготовить человечеству роль домашнего скота. И это еще до той поры, пока инопланетяне окончательно не перестроят земную атмосферу и силу тяжести «под себя», после чего коренные жители станут для новых хозяев Земли всего лишь вредными насекомыми, участь которых не вызывает сомнений.

Успешными были и две другие трилогии, написанные для детей — «Шаровая молния» и «Принц в ожидании», а также несколько одиночных романов — «Пещеры лотоса» (1969), «Стражи» (1970) и другие.

В своем творчестве Джон Кристофер всегда оставался приверженцем традиций. Как истинный британец, чья личность и жизненная позиция сформировались еще до революционных шестидесятых, он не желал экспериментировать со стилем или формой. Вместо этого он гарантировал читателю надежность, качество, ясность мысли и благоразумие. Которые, правда, не отменяли интриги или крепко закрученного сюжета и даже бивших по нервам сцен.

Как писал коллега и соотечественник писателя Брайан Олдисс в своей истории научной фантастики «Шабаш на триллион лет» (1986): «Интеллигентный и мудрый человек, Джон Кристофер одно время рассматривался как самая вероятная кандидатура на роль ведущего британского писателя-фантаста. Однако время играло против него (и против Уиндэма). Потому что в романах-катастрофах автор и читатель изначально предполагают наличие некоего социального порядка, который затем дает фатальный сбой. В середине же шестидесятых общественное мнение решительно склонялось к тому, что само понятие «социальный порядок» давно утратило всякий смысл, оставшись в далеком прошлом».

Признать существование мира безо всякого социального порядка, тем более живописать такой мир, Джон Кристофер, как истинный британец старшего поколения, не мог. Поэтому в новой фантастике ему места не было. Но кто при этом больше потерял — Кристофер или новая фантастика, — для меня лично остается вопросом.