«Если», 2011 № 02

БРЕНДА КУПЕР РОБОТОВ ДОМ

Беззвучное скольжение двери по-прежнему удивляло, даже несмотря на то что мы с Эйлис почти два дня перетаскивали коробки в гараж нового дома и сваливали неряшливыми грудами. Волосы липли к шее, пот стекал по пояснице и под коленками. Агент по недвижимости обещала, что здесь никогда не бывает жарко, но, очевидно, о погоде она лгала так же легко, как умалчивала о дополнительных расходах на заключение сделки. Из-за них робоприслуга нам пока была не по карману, а следовательно, мы потели, перетаскивая ящики. Но мы были дома.

Дома.

И с работой на вечер покончено.

Я достал холодное пиво из сверкающего холодильника, дверца которого открылась передо мной так же, как и входная дверь — жутковато бесшумно и деловито. Я вырос с дверями, которые открываешь и закрываешь, напрягая собственные, человеческие мышцы. Мой прошлый дом был построен «зеленым», когда это еще предполагало экономию электроэнергии, а не ее производство. Человечество не упустит дармовщины, особенно если можно пользоваться ею сполна.

Из-за высоких потолков и целых трех этажей наш дом словно соперничал с лесом кедров и елей. А я оттого чувствовал себя самозванцем. Этот дом через озеро напротив Сиэтла мы купили, получив прибыль от пары-тройки удачных вложений и наследство покойной тетушки. Раздвижная дверь скользнула в сторону (разумеется), едва я подошел, и выпустила на веранду, залитую медовым светом предвечернего солнца. Сколь бы красивыми ни были веранда или лес вокруг, женщина на веранде казалась прекраснее всего. Эйлис собрала темные волосы в хвост, толстый, с мое запястье, который каскадом падал ей почти до пояса. Пот блестел на ее оливковой коже, от нее пахло работой, и кофе, и букетом шираза, бокал с которым она держала в правой руке. Она указала на соседей — в добрых трехстах метрах от нас.

— Всего за пять минут я успела увидеть вон там двух гуманоидных роботов.

— Значит, соседи богаты. Может, одолжат нам одного ухаживать за садом.

Я сам был не прочь заняться садом: грязные ногти — приятное ощущение.

— А вот еще один.

Любопытство в ее голосе заставило меня оглянуться. Нагнувшись над шеренгой ярко-желтых керамических горшков на веранде трехэтажного дома, серебристая женская фигура обрезала засохшие розовые и пурпурные головки с многоцветного ковра и бросала в ведерко, такое же серебристое, как ее руки. Я неспешно выпил полбанки пива, наблюдая. Три робота. Один снаружи. Два или три маленьких бродят по дому — негуманоидные. Семьи с уровнем дохода вроде нашего иногда заводят гуманоидного робота, но только если в няне нуждаются больше, чем в спортивной машине или дизайнерской одежде. Обычно же люди обходятся десятком роботизованных пылесосов, мусоросборщиков и мойщиков, наподобие тех, что стояли сейчас на самоходном поддоне у нас в гараже.

— А людей не видно, — задумчиво протянула Эйлис.

— Может, на работе.

Но глаза у нее оставались суженными, зубы сжатыми, и за ухом ходил желвак. Эйлис покачивалась на пятках. Я понимал, что это значит.

— Прогуляемся?

— Ты хочешь познакомиться с соседями?

Я, собственно говоря, подумывал улечься в горячую ванну, прихватив с собой еще пива. Но это был наш первый общий дом, и мне хотелось, чтобы она была счастлива.

— Пойдем представимся.

Асфальт чуть проминался у нас под ногами, от зноя выдавая запашком свое происхождение — старые покрышки, но запах не заглушал аромата лесного мха, приправленного кедровой смолой. Знакомство с соседями представлялось болтовней у забора: так поступила бы мама. Мы свернули с шоссе на их подъездную дорожку.

Красная точка лазера прошлась по нашим голым коленям.

— Ни с места.

Эйлис резко вдохнула и сжала мою руку, но потом отпустила и застыла как вкопанная.

— По какому вы делу?

Я проследил расстояние от своего колена до источника голоса: приблизительно пятнадцать футов. Робоохранник был цвета гравиевой дорожки, цилиндрический, более двух футов высотой и не стоял неподвижно — вот это и заставило меня считать футы. Этот робот не был ни симпатичным, ни гуманоидным. Ярко-синий кружок с красной мишенью у него на боку прямо-таки вопил: «Оружие».

— Мы ваши новые соседи, — обратился я к нему в полголоса. — И пришли представиться.

В его ответе мне послышалось натужное веселье крохи-злодея из фильмов про супермена.

— Эйлис Джонсон и Пол Дайна. Двадцать семь и двадцать восемь лет, соответственно. Вы пробыли здесь ровно шестьдесят семь часов…

Взмахом руки я велел ему замолчать, пока он не добрался до наших банковских счетов или совсем нас не выгнал.

— Тогда ты знаешь, что мы безвредны. Нам бы хотелось познакомиться с твоими хозяевами.

— Их нет дома.

По-прежнему не шевелясь, Эйлис спросила:

— Когда они вернутся?

Робот повернулся на все триста шестьдесят градусов, словно кто-то мог подкрасться к нему сзади, и только потом сказал:

— Пожалуйста, отойдите за пределы участка.

Мы отступили, уютная радость от нового дома несколько скисла. Едва мы отвернулись от соседского дома и робота, у меня зачесалась спина — на уровне сердца.

— Не самые приятные соседи, — шепнул я на ухо Эйлис.

В ответ она хмыкнула, на лбу залегла складочка.

— Может, нырнуть в горячую ванну?

Она посмотрела на меня надуто, недовольно.

— Они за нами следили.

Я не стал напоминать, что и она следила за ними. Только притянул к себе и опять шепнул:

— Это наша первая ночь в доме. Давай радоваться.

Она остановила меня прямо посреди дороги, на краю нашего участка и поцеловала в шею. Когда она подняла на меня глаза, легкая отстраненность в ее взгляде подсказала, что ее вниманием нелегко будет завладеть. Поклявшись про себя найти способ, я начал осуществлять свой коварный замысел, опустив руку ей на поясницу и прижав к себе. Домой мы вернулись, обнявшись.

На следующее утро тепло ее внимания еще согревало расслабленные плечи, и конечности у меня раскинулись по кровати, точно резиновые. Птицы пели так громко, словно это была запись. Я постарался различить отдельные голоса, сообразить, сколько разных видов пичужек тут чирикает.

— Милый! — окликнула она.

Неохотно разлепив веки, я обнаружил, что Эйлис стоит на балкончике спальни, одетая в мою клетчатую рубашку. Верхушки деревьев за нашим окном третьего этажа окутывал туман, окрашивая утро в призрачно белые и серые тона.

— Выйдешь ко мне?

Поскольку рубашка была уже занята, я натянул джинсы и вышел, с наслаждением вдохнув наш общий запах. Из нижних окон соседский дом не просматривался, зато с балкончика легко можно было заглянуть прямо в кухню дома роботов, заслоненную от нас только туманом. В ярком квадрате света двигались три серебристые фигуры.

Обняв Эйлис за плечи, я нагнулся к ее уху:

— Поскольку роботам еда не нужна, там должны быть люди.

— Разве ты ее не видишь?

Прищурившись, я всмотрелся.

У стола боком к нам сидела девочка и ела что-то ложкой из миски. Одета она была в белую рубашку-поло и коричневые шорты. Ее аккуратно уложенные светлые волосы перехватывал золотой бант. Выглядела она так, словно сошла с рекламной картинки. Один из роботов напротив как будто что-то ей втолковывал.

— Как думаешь, сколько ей лет? — спросила Эйлис.

В ней была еще детская долговязость, и груди почитай никакой, но ростом она, пожалуй, достигала Эйлис.

— Десять? Двенадцать?

— Она там совсем одна.

— Ты этого не знаешь.

Однако я хорошо помнил: наблюдения Эйлис зачастую жутковато били в цель.

— Это объясняет поведение мерзких роботов. Они защищали ее. Но как-то неправильно…

— В любую секунду появятся мама с папой.

Сложив руки на груди, Эйлис наградила меня сердитым взглядом.

— У дома напротив до сих пор нет ни одной машины. И почему, кроме девочки, никто не ходит по комнатам? И света нигде больше нет. Она в доме одна. Оставлять ребенка в таком возрасте одного — преступление.

Я снова поглядел на окно, где один робот явно разговаривал с девочкой, а другой подносил ей еще стакан сока.

— Она не одна.

В награду я получил еще один сердитый взгляд и притянул Эйлис к себе.

— Ладно, пойдем завтракать. Должны же у нее быть родители.

— Надеюсь. — Эйлис позволила отвлечь себя от яркого прямоугольника окна и еще более ярких обитателей.

Прошло несколько дней. Мы сидели на новеньких складных стульях из восстановленной целлюлозы, которые заказали для балкона, что в спальне. На столике между нами умостились пара кофейных чашек, два бинокля и камера. Эйлис вот уже два часа не двигалась с места. Она прикусила красивую нижнюю губу.

— Никаких родителей. Никаких людей. Пять дней кряду.

— Объявятся. — Я сам больше в это не верил. — Возможно, домашние никогда не заходят на кухню.

— Глупо.

— Я догадки строю. Хочу вернуть себе мою крошку.

— Не будь эгоистом. — В ее голосе прозвучало легкое поддразнивание.

Мы познакомились с соседями — не из роботова дома, а через улицу: Уильям и Уилма Вудс. Им было, по меньшей мере, семьдесят. Такие, как они, обзаводятся роботами, чтобы те вылизали им сад, а на комнаты давно махнули рукой. Подслеповатые Вудсы, вероятно, ничего особенного не заметили бы, даже живи по соседству пурпурный инопланетянин-каннибал; и когда мы спросили о доме роботов, Уильям втянул и без того впалые щеки и сказал:

— Вы про новый дом? Понятия не имею, кто там поселился. Мы редко куда-нибудь ходим.

Он имел в виду нас. Это мы поселились в новом доме. Дом по другую сторону от нас стоял нежилой и пустоглазый, с традиционной охранной системой, мигавшей лампочками датчиков движения. Позади роботова дома на полмили тянулся лес, а за ним стояла на лугу развалюха с амбаром, при которых имелся загон, где паслись три тощие, с проседающими спинами лошади. Престранные соседи вокруг заставили меня задуматься, а правильный ли мы сделали выбор. Роботов дом явно становился нашей проблемой, по крайней мере на взгляд Эйлис. А поскольку весь мой мир заключался в ней, то и моей проблемой тоже. Впрочем, день за днем наблюдая, как маленькая девочка играет в мяч с роботами, обедает и ужинает с роботами и делает с роботами домашнее задание за кухонным столом, я и сам забеспокоился. Ребенку ведь нужна мама, или брат, или собака, на худой конец. Что-нибудь теплое.

Я неплохо умею искать информацию, но на сей раз волосы хотелось рвать на голове от досады. Дом принадлежал некоей холдинговой компании. А той — и еще сотней других — владело открытое акционерное общество. Так собственность много большая, чем один этот дом, рассеивалась среди тысяч акционеров. Не такой уж уникальный уход от налогов на второй или третий дом. Ясно мне стало только одно: у девочки, или ее семьи, или треклятых роботов есть деньги. А это я и так знал. Стиснув зубы, я продолжал копать, а Эйлис приносила мне кофе и массировала шею. Мы каждый день видели, как, склоняясь над столом, девочка делает уроки, но я не мог найти ее имени в списках учеников ни одной школы, будь то реальная или онлайновая. Ребенок с ее внешностью не числился пропавшим нигде по стране.

Мы распаковали вещи, все, кроме поддона с роботами, который Эйлис упорно игнорировала, и двух коробок с безделушками, слишком неказистыми для нового дома.

На третью неделю я проснулся среди ночи и написал по электронке одному приятелю-резервисту, и тот привез нам очки инфракрасного видения. Только одно теплое пятно во всем доме — девочка. Ни одна из спутниковых систем не зафиксировала машин, а на двух фотографиях девочка играла с роботами в баскетбол.

Эйлис придумывала для нее имена (Колетта, Энни, Лиза, Барби) и рисовала ее портрет. Нет, у нас была собственная работа (у меня консультации по инвестициям, у нее — в маркетинге), и обед мы готовили, и любовью занимались. Но остающееся время, которое могло бы уходить на вылазки в город или кино, целиком поглотила девочка роботов.

Не в том дело, что мы хотели детей. Но она начала преследовать нас даже во сне безо всякой на то причины — помимо той, что мы были людьми, а ее окружали существа, которые таковыми не являлись. Мы по меньшей мере один раз в день проходили мимо их дома. И всегда видели робоохранников. Их было трое. Мы не замышляли проникновения со взломом. В конце концов, девочка смеялась и играла. Волосы у нее были аккуратно причесаны, а одежда отутюжена.

Мы гуляли и наблюдали почти каждый день. Время от времени приезжали фургоны доставки, но никаких нормальных машин, никаких друзей, никакой семьи. Только продукты и иногда мешки или коробки — возможно, с одеждой, обувью или книгами.

Осень начала выхолаживать и укорачивать ночи. Оторвавшись каждый от своей работы, мы отправились на прогулку, а первые желтые и оранжевые листья хрустели у нас под ногами, и небо над головой было синим-пресиним. Когда мы миновали соседский дом и вошли в лес по другую его сторону, Эйлис долго молчала, а потом произнесла:

— Она слишком послушна. Ребенок ее возраста должен проказничать, корчить рожи и все такое…

— А у роботов есть чувство юмора?

— Черт! Неужели она всегда была такая? — голос Эйлис болезненно взвился. — Я все надеялась, что ее мама в отпуске и скоро вернется. Но она не вернется. Девочку действительно растят роботы.

Она замолчала. Ее ноги чуть оскальзывались на осыпавшейся хвое, дыхание вырывалось быстрее, чем следовало бы при неспешной ходьбе, сжатые губы словно перечеркивали лицо.

— Я туда пойду.

— Давай без драмы, а? Ты говоришь, как персонаж из телесериала про копов.

Повернувшись на каблуках, она заступила мне дорогу — голова запрокинута, чтобы лучше меня видеть.

— Она там как в тюрьме. Но этого не знает. Что если они растили ее с пеленок? Что если эта девочка не знала человеческих объятий? Что если… что если она думает, будто она хуже этих роботов? Чему они ее учат?

— Ш-ш-ш. — Я легонько обнял ее за плечи. Она была хрупкой, как птичка. — Надо сохранять трезвую голову. Нельзя, чтобы нас посадили за проникновение со взломом.

Эйлис хотела что-то сказать, глаза ее расширились, но она промолчала.

— Прости, дорогая. В роботах-няньках нет ничего противозаконного.

— Они не няньки. — Она забарабанила кулачками по моей груди, у нее перехватило дыхание, она действительно содрогалась.

Притянув ее к себе, я погладил ее волосы.

— Надо поискать другой способ.

Эйлис отстранилась и снова принялась меня дубасить, причем довольно сильно.

— Тебе просто все равно! Все равно! — Теперь она на меня шипела. Не кричала (а вдруг проклятые роботы услышат), но кричать ей хотелось, звук нарастал в ней и выходил судорожными всхлипами и резкими выдохами. Она заглянула мне глубоко в глаза, надеясь, что-то выискивая.

Что бы она ни искала, она этого не нашла. Развернувшись, она с прямой, напряженной спиной двинулась широким шагом назад; распустившиеся волосы летели за ней; ее рубашка единственным желтым пятном маячила в зелени и серости, в черноте и бурости леса.

Мне следовало бы броситься за ней. Но я едва сдерживал смех и боялся, что Эйлис заметит это.

И вот, пока она, размахивая руками, шагала по проселку, я стоял, стараясь справиться с эмоциями. У подъездной дорожки она резко повернула влево и продолжала идти, направляясь к крыльцу и входной двери. Я не терял ее из вида, но догнать и перехватить не пытался. Она выглядела прекрасной, грозной и храброй перед лицом собственной глупости.

Один робот скользнул перед ней, силуэт его приземистого тельца различить было трудно. Еще один как будто поплыл к ней, его фигура просматривалась лучше, так как он двигался на фоне зеленой изгороди, украшенной мелкими звездочками белых цветов.

Стряхнув оцепенение, я бросился за Эйлис, размахивая руками над головой: пусть робоохранники решат, что я опаснее своей взбалмошной подруги.

Меня они проигнорировали.

Красные линии избороздили джинсы Эйлис, располовинили колени, голени, бедра.

Я бежал что было сил, страх заставил меня забыть о границе участка.

Эйлис поставила ногу на ступеньку крыльца и дернулась, потом рухнула, длинные волосы занавесили лицо. Я был уже почти рядом, когда меня встряхнул разряд шокера. Губы мои онемели, не дав вырваться проклятью. Я превратился в желе, упал в нескольких ярдах от Эйлис, не сумев дотянуться до нее. Я не потерял сознания, но мозги мои превратились в кашу, и тело не хотело двигаться, как я его ни понукал.

Робоохранники отодвинулись на почтительное расстояние.

Дверь открылась.

Некто серебристый в джинсах и рубашке-поло наклонился, уставился на Эйлис с любопытством.

Робоохранники разлетелись, очевидно, вернулись к защите дома.

Сев, Эйлис посмотрела роботу в глаза, похожие на диафрагмы небольших камер, установленных в глазницах и снабженных веками без ресниц. С нашего балкона третьего этажа эти глаза казались почти человеческими, но вблизи было ясно: эмоции у роботов выражаются через неприметные изменения формы гладкого серебристого лица. Роботов сейчас производят с кожей телесного цвета и розовыми щеками, со светлыми, или темными, или даже седыми волосами, но тот, кто выбирал механизмы для этого дома, предпочитал, чтобы они выглядели как персонажи научной фантастики. Я видел таких, вот только на шоу они казались совсем нереальными — возможно, потому что люди в плохо сидящих костюмах продавали их, как холодильники.

А вот этот был очень даже реальным и к тому же властным.

— Вы вторглись на чужую территорию, — веско заявил он и посмотрел на меня, словно убеждаясь: я знаю, что вторгся.

Я согласно кивнул.

— Простите. Мы соседи.

— Да. — Он перевел камеры на Эйлис. — Мы видели, что вы за нами наблюдаете. Вот почему Джилли приказала служебным роботам вас не убивать.

Какая добрая Джилли!

Я с трудом сел, завел под себя руки, подогнул колени, заметив, что у меня болит спина.

— Так вашу маленькую девочку зовут Джилли? — спросила Эйлис.

— Джилли — глава нашей службы безопасности. Я Роберто.

Мне удалось не расхохотаться. Я встал.

— Приятно познакомиться. — Невзирая на то что он был машиной, его авторитет казался абсолютным.

— Мы пришли в гости. Девочке, которая тут живет, наверное, нужны друзья.

В награду я получил нежный взгляд Эйлис, которая взяла меня за руку, а еще сделала полшага, необходимых, чтобы все выглядело естественно. Мужчина и его подруга стоят на отвоеванной пяди земли в борьбе за тепло и человечность для одной маленькой девочки.

Роберто тоже стоял, сверкающий, на полголовы выше меня, на целую голову выше Эйлис. Робот словно собирался с духом, или, может, правильнее было сказать — перестраивался, будто на параде принимал стойку вольно. Ни тени обвинения не прозвучало в тщательно отмодулированном голосе, когда он произнес:

— Вы говорите о друзьях-людях, надо полагать?

Я был явно не в своей лиге.

— Мы знаем, что о ней хорошо заботятся, — промямлил я.

Эйлис очень и очень чувствительно наступила мне на ногу.

— Можно нам с ней познакомиться? Пожалуйста!

— Через три часа она закончит уроки. Хотите прийти к этому времени на чай?

— Э… Конечно.

Эйлис сошла с моей ноги.

— Спасибо, Роберто. Мы очень ценим ваше приглашение.

Рука об руку мы прошли по подъездной дорожке, робоохранник — сланцевого цвета мазок размером с небольшую собачку, медленно вращавшийся под темно-зеленым кустом рододендрона, — нас словно не заметил.

К себе в дом мы вошли через дверь гаража. Я посмотрел на поддон робовсячины в разной степени разобранности. Эйлис чмокнула меня в щеку.

— Пойду подготовлюсь. Не хочешь поискать рабочий пылесос?

Я удивленно моргнул.

— Конечно.

У меня ушел почти час, чтобы освободить три робопылесоса, протестировать их и решить, у какого есть реальный шанс очистить пол. Тот, который я в конечном итоге выбрал, был не современным и не серебристым, а, скорее, напоминал отполированный деревянный бугорок на резиновых ножках и с длинной царапиной вдоль спины, оставшейся с тех пор, как он врезался в стену так, что опрокинул на себя стеклянную вазу с полки. Присев на корточки, я потер знакомую спинку, разговаривая с чертовой штуковиной, словно с собакой:

— Что, на добрых пять-шесть поколений отстаешь от соседских, да? Тот, серебристый, может, и лучше всех, но ты мне нравишься.

Он не ответил.

Я отнес его по лестнице наверх, пятнадцать фунтов робомассы под мышкой. Когда я открыл дверь, запах теплой патоки сразу поднял мне настроение. Осторожно опуская пылесос на пол, я заметил, что в поблескивающей кухне он выглядит еще более стареньким и побитым, чем в гараже. Похлопав робота по спинке, я выпрямился и обнял Эйлис за чудный животик, поцеловал ее в макушку.

— Спасибо Джилли: она оставила нас в живых, чтобы ты испекла мне печенье.

Эйлис отмахнулась от меня кухонным полотенцем.

— Печенье для девочки. Охранники знали, что мы соседи. Мы ведь могли прийти взять взаймы чашку сахара, так? Они же не собирались нас пристрелить.

Я решил не спорить и не напоминать, что нас сбили с ног, и сменил тему, стащив печенье, которое камнем легло у меня в желудке. Мы собирались вернуться туда, где нас умышленно обработали шокером. Благие намерения, конечно, но моему телу это не нравилось.

Эйлис освежила макияж, надела чистую голубую рубашку, и мы отправились в гости; я осторожно нес дар соседской дружбы.

Серебристая робосадовница, которая, как я заметил, часто возилась с цветами, сейчас сгребала немногие листья, осмелившиеся упасть на идеально квадратный газон перед домом, и складывала их в красное пластмассовое ведро. Когда мы подошли, она выпрямилась, точно часовой, выставленный нас встречать. Один робоохранник сидел у ее ног, как собака. Остальные не показывались. Когда дверь открылась, я ожидал увидеть Роберто.

Но дверь открыла сама девочка. Она оказалась на голову ниже Эйлис, худощавая, с мускулистыми руками и ногами. Одета была в школьную форму: брючки и белая рубашка, зеленые кеды и зеленые носки. Бант в медовых волосах на сей раз был зеленый. Поразительной голубизны широко поставленные глаза испещрены золотыми и черными крапинками. Для своего возраста, лет одиннадцати-двенадцати, она выглядела чересчур уравновешенной, грудь и бедра у нее чуть наметились, она была, скорее, обещанием женщины. Но более всего меня поразило, что эмоций она проявляла еще меньше, чем роботы.

Без шуток.

Серебристая садовница приветливо улыбалась и стояла расслабленно, одной рукой опираясь о грабли. А девочка в дверях смотрела пусто. Если бы меня попросили определить чувство, отражавшееся на ее лице, я бы назвал страх. Но всего лишь его тень. Такой взгляд видишь у менеджера, когда падает курс акций, или у политика в ночь перед выборами.

Не обращая внимания на эту тень, Эйлис с улыбкой протянула девочке тарелку:

— Привет! Я тебе печенье испекла. Можно войти?

Девочка печенье не взяла, но ответила:

— Роберто попросил проводить вас внутрь.

Тут она легко повернулась на пятках и провела нас по просторному коридору с портретами на стенах, потом вверх по деревянной лестнице в кухню. Она не оборачивалась, пока не села за кухонный стол, и тогда повела рукой, словно приглашая и нас садиться. Невзирая на холодный, оценивающий взгляд девочки и серебристые машины у раковины, сама кухня казалась уютной и гостеприимной. Персиковые с коричневым стены оттеняли светло-угольные и серые акценты, на столе из полированной вишни — маленькие плетеные салфеточки перед каждым стулом. Какие отвели нам, было очевидно: стол накрыли на троих, и по одну сторону перед стаканом с водой уже сидела, сложив на коленях руки, хозяйка. Все это — дом, девочку, роботов, — казалось, привезли разом из дорогого бутика, и потому я вдруг почувствовал себя как на выставке.

Эйлис поставила тарелку на середину стола: от аромата еще теплого печенья у меня потекли слюнки. Она посмотрела на девочку, ей явно хотелось что-то сказать, но она сумела сдержаться и просто села рядом со мной; наши места располагались так, чтобы мы сидели напротив девочки и могли видеть балкон.

Роботица подала Роберто деревянный поднос с тускло-зеленым чайником и тремя маленькими чашечками в японском стиле. На прислуге были белое летнее платье и синий жакет, купленные, вероятно, по каталогу «Нордстром». Кивнув ей, Роберто сказал:

— Спасибо, Руби, — и перенес чай и блюдечко с бледными, тонкими печеньями на стол. Он глянул на подношение Эйлис, ее печенья, толстые и неказистые в сравнении с роботовыми, и сказал просто: — Спасибо.

От ощущения, что я здесь не на месте, и абсурдной мысли, будто Роберто выглядит в точности как злобный дроид из старых фильмов, я едва не расхохотался, и остановила меня только полнейшая серьезность девочки.

Осторожно взяв чашку, я медленно отпил. Настой теплый, но не горячий. Что-то мятное.

Эйлис сдалась, не выдержав молчания хозяйки:

— Спасибо, что приняли нас. Мы так рады с вами познакомиться. Меня зовут Эйлис, а это Пол.

— Знаю. — Она сглотнула, словно не представляла, как с нами разговаривать.

Молчание тянулось, пока Эйлис вновь не нарушила его:

— Как школа? Что ты проходишь?

Уголок рта девочки поднялся в странноватой улыбке.

— Сегодняшняя тема по физике — калиброванная сверхгравитация.

Ответ ничуть не обескуражил Эйлис, которой термин, вероятно, сказал столько же, сколько и мне, то есть ничего. Она ринулась в бой:

— А как насчет литературы или искусства? Ты и их тоже изучаешь?

Роботова девочка кивнула.

— Конечно. — Тут она замолчала, и на мгновение в ее лице снова мелькнул страх. И тут же пропал. — Мы пригласили вас сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Мне бы хотелось, чтобы вы перестали за мной наблюдать.

Я моргнул, а Эйлис поморщилась.

Девочка продолжала:

— Я вас отсюда вижу. Мне не нравится, что там есть дом или что вы можете видеть меня со своего балкона. Мне это неприятно, и я хочу, чтобы вы перестали.

Она смотрела на нас в упор. Девочка не притронулась к чаю. Не взяла ни роботово, ни наше печенье.

Эйлис облизнула губы, подбородок у нее дернулся, но в остальном она казалась совершенно невозмутимой — этому она научилась, общаясь с раздражительными клиентами. Что, вероятно, не слишком отличалось от общения с раздражительными подростками. Она подалась вперед.

— Мы наблюдаем за тобой только потому, что нам кажется, ты очень одинока. Нам нет необходимости наблюдать и дальше. Но разве тебе не хотелось бы как-нибудь к нам зайти? Мы были бы рады показать кому-нибудь наш новый дом.

Роберто оцепенел, если про робота можно такое сказать. Чувств у них нет; роботы запрограммированы разыгрывать эмоции. Но он сделался чуточку выше и чуточку величественнее.

Девочка оглянулась на него, словно в поисках совета, и он едва-едва наклонил голову, как бы говоря: «Продолжай, ты все делаешь прекрасно».

Хозяйка перевела взгляд на Эйлис и покачала головой:

— Я просто хочу, чтобы вы перестали. Вы обещаете?

Эйлис прикусила нижнюю губу.

Я больше не мог этого выносить. Сам воздух в кухне пропитался неловкостью. Перед нами ребенок, который не хочет, чтобы за ним следили. Откуда ему знать, с какими намерениями мы подглядываем? Стыд ожег мне щеки.

— Ладно. Я перестану за тобой наблюдать.

Эйлис бросила на меня взгляд, говоривший, мол, лучше бы предоставить разговор ей. Я потянулся за бледным печеньем, откусил краешек. Ваниль и сахар с толикой муки и яиц для связки. Печенье растаяло у меня на языке.

Я перевел взгляд на девочку, которая мне кивнула, ее лишенные юмора глаза не отрывались от моего лица. Мне она напоминала куклу. Очень хотелось увидеть, как она улыбается.

— Извини, что мы тебя расстроили. Мы не нарочно. — Я помедлил, и когда она промолчала, спросил: — Скажешь, как тебя зовут?

Она поджала губы и оглянулась на Роберто, потом на Руби. По всей очевидности, ни один из роботов не желал или не мог тут ее выручить. Потупившись, она промямлила:

— Каролина.

— Приятно познакомиться, Каролина. Хочешь попробовать печенье Эйлис? Это мое любимое.

Она мотнула головой.

— Мне нельзя есть приготовленное чужими. — Она встала и впервые повысила голос: — Теперь уходите. Пожалуйста, уходите!

Эйлис поморщилась, точно каждое слово Каролины было занозой. Встав, я взял подругу за руку и шепнул:

— Все хорошо. — Потом посмотрел на Каролину: — Нам бы очень хотелось еще раз с тобой увидеться. Мы не желаем никому зла, просто привыкли дружить с соседями.

Ложь чистой воды, но откуда девочке знать.

Каролина кивнула и тихо, но властно приказала Роберто:

— Проводи их.

На этом она повернулась к нам спиной и изящно выплыла из комнаты, спустилась по лестнице, а мы с Эйлис, не скрывая, смотрели ей вслед.

Руби тоже ушла.

Роберто же кинул нам:

— Я провожу вас до двери.

Взяв свою и мою чашки, Эйлис очень медленно и решительно подошла к раковине, чтобы поставить их туда. Повернувшись, она сказала:

— Спасибо за гостеприимство. — Потом мило улыбнулась Роберто и подмигнула мне: — Можно оставить несколько печений? Я положу одно лишнее, чтобы вы проверили на предмет яда.

— В этом, право, нет необходимости.

Реплика Эйлис прозвучала человечно и обиженно, даже немного желчно, а ответ Роберто — уравновешенно и абсолютно здраво. Я взял тарелку, от пережитого мне расхотелось говорить, но случившееся наводило на серьезные размышления. Когда, открыв дверь, Роберто сделал шаг в сторону, давая нам дорогу, я спросил:

— Вы надеялись, что общение с нами пойдет девочке на пользу или что она сама нас прогонит?

Плотная линия серебряных губ даже не дернулась, но он мне подмигнул. Потому что видел, как Эйлис подмигивает? Потому что хотел сказать «да» на один из моих вопросов? Потому что ему в камеру соринка попала? Я вывел Эйлис на крыльцо, и мы осторожно спустились на дорожку. Даже когда я обернулся посмотреть на балясины и перила лестницы, на поддельное тепло чересчур глянцевых портретов, Каролины не было и следа. Мы миновали всех трех мерзких серых робоохранников с излишком ног. Наконец я сумел подсчитать: по семь на каждого. Не вполне пауки.

Едва мы очутились в безопасности собственного участка, Эйлис повисла на мне. Я думал, она будет вне себя от ярости, но по щекам у нее текли слезы, и она прошептала несколько раз «бедный ребенок», прежде чем позволила мне поцелуями их осушить. И отвести в дом. Той ночью мы заперлись в спальне, прикончили две бутылки шираза, а после старались отвлечь себя сексом, потом лежали, обнявшись на широкой кровати.

Ближе к рассвету я проснулся и увидел, что Эйлис сидит спиной ко мне, смотрит в темное окно, где единственным светом была узкая стружка луны, висевшая между двух сучьев. Ее плечи содрогались от беззвучных рыданий.

На следующее утро меня разбудил запах свежего кофе. Эйлис сидела за кухонным столом, хмуря лоб.

— Теперь мне кажется, я даже на собственный балкон не могу выйти, а мне надо… удостовериться, что с Каролиной все в порядке.

Я налил себе чашку черного наслаждения и уставился за окно. Отсюда роботов дом не был виден, зато в деревьях прыгали три толстые белки.

— Она оказалась не слишком приятной, — заметил я.

— Возраст такой… я знаю… обе мои сестры через это прошли.

Я был единственным ребенком в семье и не помню, чтобы вообще был угрюмым.

— А ты?

— Вероятно. — Она отпила кофе. — Но сомневаюсь, что человек так же хорошо помнит собственные глупости, как глупости тех, на кого приходится смотреть. Я думала, мои сестры с ума сошли. Мама говаривала, что подростками мы больше всего в ней нуждались. Наверное, она была права.

— Мы-то что можем сделать, — пробормотал я.

— Каролина ничего не сказала о родителях. Должны же они у нее быть.

Подойдя к холодильнику, я подождал, пока откроется дверь, и порылся в поисках хлеба для тостов.

— У меня есть идея.

— О? — Она подняла бровь.

— Ты имеешь виды на остальных роботов? — Половина была исправна, когда мы их упаковывали, остальные в основном нуждались в простых мелочах вроде батареек, или новых шин на колеса, или новых чипов для мозгов. Кое-что я намеревался извлечь из самых старых и ломаных. — Я хочу сказать, не стоит ли нам начать экономить на настоящего домашнего робота?

Она бросила в меня салфеткой. Лоскуток не долетел, просто затрепыхался и упал на пол. Эйлис нахмурилась.

— Я могу всех пустить на запчасти?

— Можешь хоть в реку бросить, если хочешь.

— Королева экологии желает загрязнить девственные воды округа Ист-Кинг?

Не прошло и часа, как она сошла вниз мне помогать. Мы открыли двери гаража, впуская легкий ветерок и блеклый свет облачного дня. Мы использовали двух роботов, которых я отверг сегодня утром: красного и серебристого. Соединив их клеммами, я получил туловище, потом мы оторвали конечности у пары садовых ботов, чтобы сделать ему руки и ноги. С головой не пришлось возиться: у меня был круглый бот с цветными лампочками — изначально от какой-то игры в боевые единоборства, — на макушке у него имелась цепь, которую Эйлис намотала так, чтобы получилась прическа. Я поморщился, когда она закрепила «волосы» клеем. С тех пор как мы стали встречаться, я больше не играл, но робот мне нравился.

Перед самым ужином мы втащили наше составное чудище на два пролета лестницы и водрузили на складной стул посреди балкона. Я закинул ему ногу на ногу и установил цветной пластиковый стаканчик на секаторе, служившем ему правой рукой. Эйлис нацепила ему на голову старые очки для виртуальных игр и возилась с камерами, пока не установила их под нужным углом, а потом постучала легонько по круглой голове и торжественно сказала:

— Нарекаю тебя Франкенботом.

— Удачная идея.

Выставив бедро, как довольная собой девчонка-подросток, она посмотрела на наше неуклюжее многоцветное творение.

— По-твоему, нам нужен второй?

Я поморщился. Идея-то была моя, но проще от этою не становилась.

— Давай понаблюдаем пару недель. Если потребуется, пойдем на свалку и наберем еще запчастей. Посмотрим, как отреагирует Каролина.

Мы переключили кухонный компьютер на камеры Франкенбота, чтобы видеть роботов дом, пока играли в слова за кухонным столом.

Следующие два дня жизнь шла своим чередом, только следить за соседями мы ходили не на балкон, а на кухню, где пили кофе в дружеском молчании, переключаясь с новостей на погоду, на кухню роботов и назад. От наших занятий меня бы дрожь пробрала, да только я видел вспышку страха в глазах Каролины и не мог этого оставить. Я должен был сделать так, чтобы ребенок перестал бояться.

На третий день мы, как всегда, вышли на прогулку мимо роботова дома. На городок надвинулся мелкий моросящий дождь, поэтому я надел голубой комбинезон для сырой погоды, а Эйлис натянула на голову красный капор и закуталась в желтый плащ-пончо из нового наноматериала, такого скользкого, что вода собиралась на нем каплями, которые, скатываясь, падали с подола на носки туфель владелицы.

Когда мы проходили мимо роботова дома, серебристая садовница скользнула к самому краю подъездной дрожки. Проигнорировав ее, мы пошли дальше, прогулялись с полмили по лесу и повернули назад.

Роботица нас все еще ждала. Когда мы поравнялись с ней, я весело помахал ей рукой.

— Доброго дня.

— Каролина говорит, нечестно.

Эйлис мило улыбнулась садовнице.

— Просто мы так вами восхищаемся, что решили, мол, тоже хотим себе робота.

— Это не робот. — Роботица была такой же блестящей и совершенной, как Роберто и Руби, но двигалась не так плавно и малость поскрипывала, когда поворачивала голову вправо. Все равно в сравнении с ней наш Франкенбот был жалким уродцем.

Эйлис кивнула садовнице:

— Не хотите зайти в гости?

Роботица покачала головой:

— У меня тут работа. И вообще, Каролина ни за что меня не отпустит.

Кажется, наметился прогресс. Вернувшись домой, мы прыгнули в машину и поехали в Сиэтл побаловать себя стейками. За обедом мы пытались решить, Каролина растит роботов или они ее. Полной ясности мы не достигли.

Несколько недель ничего существенного не происходило. Мы наблюдали за девочкой глазами Франкенбота, а она то наблюдала за нами в ответ, то совершенно нас игнорировала. Однажды по пути домой мы заметили огромный черный лимузин, который отъезжал, возможно, от роботова дома. Но тем вечером ничего как будто не изменилось, поэтому мы решили, что это были гости других соседей.

Фондовая биржа вступила в период стабильного роста, особенно в сфере наноматериалов, генетики и клонирования животных, так что у меня появилось свободное время (клиенты не так требовательны, когда текут денежки). Я возился с Франкенботом. Однажды Эйлис застала меня за этим занятием и сказала после продолжительного раздумья:

— Хватит железок! Пора попробовать что-то мягкое.

Мы взяли трехмесячного щенка: выбрали в приюте метиса лабрадора с рыжим мазком на кончике хвоста и рыжей лапой. Он многое привнес в дом: следы грязных лап, щенячью шерсть повсюду, шум и суету. Мы назвали питомца Бэр.

Бэр внес изменения в затяжную игру «Заинтересуй Каролину», которую мы затеяли. На третий день выгуливания неуклюжего очаровашки Бэра мимо роботова дома я заметил, как девочка подглядывает за нами из окна. Она стояла неподвижно и, даже когда встретилась со мной глазами, не отвернулась. Еще через два дня они с Роберто перебрасывались голубым мячом на газоне, а садовая роботица выступала зрителем. Каролина делала вид, будто нас не замечает, но стояла под таким углом, чтобы краем глаза все видеть.

Так сложился ритуал: мы гуляем, они играют, всегда в одно и то же время, когда солнце стоит высоко, а день самый теплый. Здороваясь при встрече, мы махали девочке рукой. А остаток прогулки занимались исключительно друг другом и Бэром.

Родители не объявились.

За пределами дома Каролину всегда сопровождали садовница и Роберто. Когда она готовила уроки, с ней была Руби. Руби же каждый вечер расчесывала воспитаннице волосы.

После одного дня, такого дождливого и ветреного, что сама мысль о металлическом человеке и девочке, удовольствия ради играющих под дождем, казалась совершенно нелепой (но они все равно играли), Эйлис посмотрела на меня, вытирая густую шерсть Бэра.

— Думаю, она начинает нам доверять, но даже Бэра для последнего шага недостаточно.

Широким розовым языком Бэр вылизал Эйлис лицо.

— Знаю, — поддразнила его она. — Не твоя вина, что ты недостаточно хорош. Думаю, такого вообще не найти. Понимаю, тебе тоже хочется с ней поиграть. — Эйлис снова взглянула на меня. — Надо придумать еще что-то… Деньги у нас сейчас есть.

Я бросил запланированный на тот день фундаментальный анализ рынка и провел несколько часов в Сети, выискивая что-нибудь подходящее. Безрезультатно. Тут Эйлис позвала меня вниз: у нас завелся ритуал смотреть, как на лес опускается ночь. Мы привыкли оставлять на полчаса любую работу и наблюдать, как блекнут краски. На первом этаже дома располагалась застекленная веранда с качалкой, где как раз хватало места для нас двоих и Бэра. В окно видны были стволы деревьев и метров двадцать опушки, которую мы создали, полив собственной кровью заросли ежевики, когда рубили, вырывали и пилили колючки. Получившаяся лужайка привлекала кроликов, белок, опоссумов, оленей, а однажды даже одинокого койота, который смотрел на нас с четверть часа и вдруг исчез, едва мы отвели взгляд. На сей раз, пока свет менялся с золотого на серый, у края деревьев мирно паслись три оленя. Белые хвостики ходили вверх-вниз.

Эйлис прижалась ко мне. Бэр довольно поскуливал.

Олени напомнили мне рекламу, на которую я натыкался несколько раз в моих поисках.

— Пожалуй, пора подумать об украшениях к Рождеству.

— Что? — Эйлис обратила ко мне свое лицо, пахло от нее горячим чаем. — Еще только второе ноября.

— Послушай, Франкенбот — неплохая идея, но ведь он сидит неподвижно.

Эйлис посмотрела на меня вопросительно.

— Ну и?.. Он ей нравится. Я вижу, как она время от времени на него поглядывает. И это способ наблюдать за девочкой.

Теперь мы нечасто «смотрели» его глазами, ведь особо ничего не менялось. Я даже смастерил пару шарниров, чтобы он мог поворачивать голову, а мы — наблюдать за птицами в кронах, а не за непреступной и чуть печальной Каролиной и ее семьей серебристых машин.

— Ну, Бэр подействовал лучше, он ведь выманил ее на улицу. — Потянувшись, я успокаивающе похлопал пса по спине, чтобы тот чуть успокоился и не спугнул оленей. — Но пони мы здесь завести не можем, а значит, поднять ставку, вероятно, не удастся.

— Бэру не помешал бы товарищ.

— Возможно, то, что у меня на уме, ему понравится.

Как выяснилось, не понравилось.

Я купил и запрограммировал трех оленей: самца, самочку и олененка. Они были серебряными, такими же, как домашние роботы Каролины, и гладко обтекаемыми, даже когда двигались. На год, возможно, на два современнее любых домашних роботов, шкурки блестящие и шелковистые, глаза — камеры (у всех роботов глаза — камеры), но способные двигаться, моргать и почти такие же одухотворенные, как у живых оленей. Их снабдили программой естественных движений и даже повадок, чтобы они выглядели пугливыми и чуть диковатым. В первый раз, когда я их включил — под вечер седьмого декабря, — Эйлис вышла и принялась фотографировать зверей, снимала крупным планом округлые носы и изящные ушки.

Стоя на краю двора, я нажал кнопку.

Олень повернул голову и потерся о плечо Эйлис, та подпрыгнула от неожиданности, но потом улыбнулась и заставила их ходить за собой хвостиком.

Едва Бэр их увидел, шерсть у него на загривке стала дыбом, и он разлаялся. Мы так увлеклись щенком, что ничего больше не замечали, пока наконец его не изловили. Эйлис, крепко держа поводок еще вырывающегося песика, посмотрела на меня и сказала:

— Обернись.

У самого забора стояли, молча глядя на нас, Роберто и Руби. Заговорил Роберто:

— Каролина подумала, что с собакой случилось что-то плохое.

У меня за спиной Бэр снова взвыл, потом со щелчком открылась дверь. Эйлис вполголоса отдала приказ, и дверь скользнула на место.

— Думаю, мы его напугали, — сказал я.

Эйлис подошла к забору.

— Он оправится. Но, пожалуйста, передайте Каролине, что мы ценим ее заботу. Скажите, его зовут Бэр.

Роберто кивнул.

— Ей будет приятно узнать.

Теперь кивнула Эйлис.

— Не хотите зайти?

Оба в унисон качнули головами.

— Пожалуйста, — шепнула Эйлис. — Передайте ей, что она может прийти в гости. Ведь девочка должна иногда куда-нибудь ходить.

Один из серебристых оленей — олененок — подошел, чтобы стать у забора с нашей стороны и, прядая металлическими ушами, посмотреть на двух роботов.

Роберто глядел оценивающе и молча, но Руби протянула зверьку серебристый палец, и, не будь она роботом, я бы сказал, что она им восхитилась. Она даже улыбнулась.

— Девочке хотелось бы посмотреть на оленей, верно?

— Не знаю, — ответил Роберто.

Эйлис положила мне руку на плечо.

— Вы Рождество празднуете? Она подарки получит?

Тут заговорила Руби — впервые. Голос у нее был шелковистый, с естественными человеческими интонациями:

— Конечно, получит.

— От кого? — спросила Эйлис.

— Каролина приказывает нам вернуться, — сказал Роберто.

Значит, она могла общаться с ними даже на расстоянии. Я посмотрел в сторону их дома, но в окнах ничего не разглядел. Возможно, хозяйка могла видеть их глазами, как мы видели ее через Франкенбота.

— Приходите, когда хотите, пожалуйста, — пригласил я. — И Каролина тоже, если пожелает. Мы ее не обидим.

Роботы ушли, а мы вернулись в дом успокаивать Бэра.

На следующее утро Эйлис уехала рано, так что я один повел Бэра на полуденную прогулку — под дождем со штормовым ветром, который почти горизонтально гнал мелкие капли. Каролина впервые помахала мне в ответ.

Эйлис вернулась только перед самой нашей вечерней вахтой. С собой она привезла иглу, нитки и огромный мохнатый сверток. Присмотревшись внимательнее, я умудрился угадать в нем пушистую игрушечную собаку. Пока за окном темнело, Эйлис пришила зверьку глаза.

— Тебе надо это видеть, — позвала она, когда я включил свет. Обрезав нитку, она поднесла существо к свету.

Создание было мохнатее Бэра и пошире его, но определенно из собачьих.

— Синди помогла мне ее сшить.

Так звали подругу Эйлис, которая увлекалась шитьем из лоскутков и имела швейную машину.

— Для Каролины?

— На Рождество.

Ночь игрушечный песик провел на кухне. Эйлис отнесла наверх две чашки чаю, и мы сидели бок о бок, смотрели поверх Франкенбота и гладили Бэра. Эйлис была прекрасной, как в тот день, когда мы тут поселились, возможно, даже красивее из-за непреклонной решимости на лице. Она твердо намеревалась так или иначе завоевать эту потерянную девочку. Я обнял подругу, прошептал: «Люблю тебя», чувствуя ее дыхание и биение сердца, запах чая и мокрой собаки, и всего, что делало наш дом домом.

Утром перед работой Эйлис упаковала песика в веселенький красный с зеленым пакет. Когда мы отправились на дневную прогулку, пакет она прихватила с собой. Было холодно и ясно, дыхание вырывалось паром изо рта. Мы остановились полюбоваться тремя серебряными оленями, пасущимися у края опушки, а белка стрекотала им с ветки. Когда мы свернули с подъездной дорожки на шоссе, наши ноги вдруг словно прилипли к асфальту. Даже Бэр застыл и зарычал низко.

Я подумал, не зарычать ли и мне тоже, но решил, что лучше не надо.

У крыльца дома Каролины опять стоял длинный черный автомобиль. Объявились ее родители? Она уезжает? От этой мысли мне стало одновременно счастливо и грустно. Лимузин, наверное, едва успел подъехать, от капота в холодный воздух еще поднимался парок — и, наверное, сделал большой крюк по задам, так как мимо нас не проезжал.

Дверь открылась, и со стороны водителя вышла сутулая старуха. Поднявшись на крыльцо, она выжидательно посмотрела на дверь. Все три робоохранника вились у ее ног, ластились как кошки. Синхронно открылись остальные дверцы, и разом из машины вышли три поблескивающих робота. Я опознал их: они были из того же каталога, по которому я купил оленей, с той же «невероятно гладкой кожей, созданной из миллиона миллионов наносуществ». Всех их рекламировали как последнее достижение в области наноматериалов для роботехники.

Входная дверь отворилась, и вышли Руби, Роберто и садовый робот, на фоне новых они явно проигрывали. Новые сияли как солнце.

Роберто, Руби и садовница казались печальными. Я подумал про оленей, которые выглядели счастливыми, пусть даже не были ни счастливыми, ни грустными, и напомнил себе, что чувствовать роботы уж никак не могут. Я, наверное, навоображал себе всякого, и глупо, что мне вдруг захотелось узнать, как зовут садовую роботицу с серебряными ножницами и красным ведерком.

Следом за роботами плелась Каролина. И выражение ее лица заставило меня шагнуть к самой границе участка. Глаза девочки покраснели от слез. За месяцы наших за ней наблюдений она никогда не плакала. Она была крепкой.

Три новых робота стояли в сторонке. Ждали. Блестели. Вся одежда на них была новой.

Три старых робота скользнули на сиденья большой машины, плавные как вода, шелковые как серебро, — движение одновременно простое и бесповоротное.

Каролина закрыла лицо руками.

Эйлис слабо охнула от боли, такой глубокой, что заставила меня сделать еще шаг — за границу и туда, где старуха стояла рядом с Каролиной, наблюдая за ней, но ее не касаясь. Со мной был Бэр, и я натягивал поводок на случай, если робоохранники отвлекутся от старухи. Эйлис повернулась ко мне: лицо у нее было такое же потрясенное, как у Каролины. Я не понимал, что происходит, кроме очевидного: эта старуха забирает у Каролины семью и дает ей получше, поновее.

У самой старухи в глазах сверкала сталь, человеческая сталь. Выглядела она, по меньшей мере, на семьдесят, чуть сморщенная и сгобленная. Но никак не хрупкая. Мне не следовало бы удивляться, когда она произнесла:

— Здравствуйте, Эйлис и Пол.

Я оглянулся на Каролину и увидел, что она стоит у дверцы, за которой исчез Роберто, смотрит на нас и одновременно цепляется за ручку. Дверь, казалось, была заперта.

Оборачиваясь к старухе, я постарался совладать с яростью:

— А вы кто?

— Джилли.

Это имя я уже слышал. В первый же день, когда мы пришли сюда.

— Вы глава службы безопасности Каролины?

— И можете заодно рассказать, где ее родители? — прошипела из-за моего плеча Эйлис. — И почему ее оставили совсем одну. — Ее голос взмыл так, что я одновременно поморщился и испытал прилив гордости. — И почему ей нельзя уехать? Нельзя приласкать собаку? — Она опустила глаза на Бэра, который переводил взгляд с Джилли на свою явно расстроенную хозяйку, точно пытался решить, кто требует большего внимания. — Почему ей нельзя прийти посмотреть на наших оленей, нельзя даже есть мое печенье?

Старуху вспышка Эйлис как будто смутила.

Глаза Каролины расширились, но она промолчала. Страх в них был сильнее, чем когда-либо. Только на сей раз она смотрела не на меня. Бедный ребенок.

Сделав глубокий вдох, я внес свою лепту:

— И почему вы увозите единственную семью, какая у нее есть?

Тут Каролина на меня заорала:

— Это все олени! Ваши чертовы олени лучше, чем Роберто и Руби и Джилли не может этого стерпеть!

Наконец-то она повела себя как человек. Джилли ответила тихо и уверенно:

— Нет. Твоих слуг модернизируют раз в три года, и ты это знаешь. Просто время пришло.

— Это из-за оленей! — не унималась Каролина.

Я постарался говорить спокойно, но мой голос дрожал:

— Они только украшение к Рождеству.

Скорее всего, Джилли заменила роботов, потому что они пришли посмотреть на оленей. Перед моими глазами стояла картина: серебристый палец Руби тянется к серебристому носу олененка.

— Она когда-нибудь с родителями видится? — вступила Эйлис. — Им хоть какое-то дело до девочки есть?

Семиногие робоохранники беспокойно закружили вокруг старухи. Та подала им несколько сигналов рукой, и они остановились — все три одновременно, между ней и нами.

— Вы перешли границу. У меня нет законного права убить вас, а вот любую собаку без поводка — есть,

Эйлис резко вдохнула.

Ярко-красная точка вспыхнула на поводке Бэра чуть ниже моей руки.

— Нет! — выкрикнула Каролина.

— Тогда иди в дом, — велела Джилли.

Чтобы попасть в дом, Каролине пришлось пройти мимо нас. Эйлис протянула ей пакет. Удивительно, но Джилли промолчала и позволила Каролине унести подарок с собой. Три новых робота последовали за ней, двигаясь даже еще более плавно, чем прежние.

Я посмотрел на старуху.

— Роберто однажды упомянул ваше имя, но я решил, что вы тоже робот. Теперь, когда я с вами познакомился, мне жаль, что моя первая догадка не попала в цель. Вы не можете дать девочке роботов вместо семьи, а потом забрать их.

Руки у меня тряслись — от страха и от злости. Конечно, нельзя позволить, чтобы такое творилось дальше. Бедный, бедный ребенок.

Джилли поджала губы и на мгновение стала похожей на всех сварливых старух, каких я когда-либо встречал. Одежда на ней была стоимостью, вероятно, в пару тысяч долларов, а драгоценности — на еще большую сумму. Тысячи долларов в роботах кружили у ее ног. Она казалась каменной.

— Пожалуйста, — взмолилась Эйлис. — Оставьте прежних роботов.

Вдруг какой-то оттенок человечности промелькнул во взгляде Джилли, и складки ее губ смягчились. Старуха сделала глубокий вдох.

— Ее родители мертвы. Их не стало семь лет назад. Содержание девочки оплачивает бабушка, а я ухаживаю за этой бабушкой. Вот и все, что я могу сделать. Никого больше нет. Если с одной из нас что-то случится, заботу о девочке возьмут на себя власти.

Она подождала, давая нам это усвоить. Возможно, старуха сказала так, чтобы мы перестали ее донимать, возможно, потому что это была правда. По возрасту она вполне годилась на ту самую бабушку или подругу бабушки. Будут растить ребенка Роберто с Руби или власти штата Вашингтон — еще неизвестно, что лучше.

Эйлис обняла меня за талию. Когда я заканчивал школу, то дружил с двумя девчонками, жившими в приемных семьях. Одна жила счастливо, поступила в колледж, стала юристом. Другую игнорировали как родители, так и государство. Каролина достаточно взрослая, чтобы легко найти новую семью. И, по всей очевидности, богатая. Штату могут понадобиться ее деньги. Но даже будь у чиновников добрые намерения, знают ли они, что делать с таким ребенком? Да еще с такими выдающимися способностями к физике? Нам позволят ее удочерить?

Джилли словно прочла мои мысли:

— Девочка в безопасности и на полпути к своей первой степени бакалавра.

— Но она одинока! — вырвалось у Эйлис. — Разве вы не видите? Ведь деньги-то есть! Взгляните на этот дом! Наймите людей, пусть о ней заботятся они, а не роботы.

Джилли долго на нас смотрела, потом закрыла глаза и забормотала. Я не увидел микрофона у ее уха, но седые кудри были достаточно густыми, чтобы его спрятать. Несомненно, она с кем-то разговаривала. Тем временем мы стояли неподвижно, шевелились только Бэр, который пытался уследить за всем одновременно, и робоохранники, старавшиеся наблюдать за Бэром, за периметром и за нами. Спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Джилли обратилась к нам:

— До недавнего времени с ней жила учительница. Два года назад девочка переросла ее возможности, и… ситуация… осложнилась. Каролина исключительно одаренный ребенок, а в теперешних обстоятельствах развивается успешнее, нежели в предыдущих.

Старуха говорила абсолютно убежденно.

Мы молчали. Думаю, Эйлис, как и я, потеряла дар речи.

— Каролина уже дотянулась до того уровня физики и математики, который под силу лишь профессорам. Она делает большие успехи под наблюдением учителей-машин.

— У нее нет друзей! — взорвалась Эйлис. — Оставьте ей хотя бы Руби.

Джилли стояла и смотрела на нас, робоохранники возбужденно выписывали круги, поднимались и опускались, точно нервничали. Но по крайней мере перестали раскрашивать красным поводок.

Лицо Каролины было прижато к окну второго этажа, она смотрела на всех нас. Она снова плакала, буравила взглядом машину. Она прижимала к себе игрушку, которую сшила ей Эйлис. Лица Эйлис я не видел, но надеялся, что ей видны девочка с собачкой.

— Когда вы в последний раз меняли ее надзирателей?

— Думаю, вам пора уйти, — изрекла Джилли.

Слова она сопроводила сигналами, повинуясь которым, роботы подобрались так близко, что Бэр зарычал и залаял. Мы отступили, но я ненавидел каждый шаг. Ситуация обернулась странной ловушкой: для Каролины — безусловно, но и, возможно, для нас. Мы стояли у подъездной дорожки, давая длинному черному лимузину спокойно уехать.

— Ох, а я-то думала, что ненавижу происходящее, — сказала Эйлис. Она не плакала, только стала тихой и гневной.

— Ты видела Каролину с собакой? Думаю, игрушка ей понравилась,

— Надо было зашить в нее ножовку.

— Возможно. По крайней мере, теперь у нас больше информации. Пойдем, не будем лишать Бэра привычной прогулки.

Так мы и сделали. Ушли. Чуть печальные. На обратном пути посмотрели на дом Каролины, но девочки у окна уже не было. Робоохранники постарались попасться нам на глаза, зависли у границы участка, такие же угрожающие, как в тот первый раз, когда мы с ними столкнулись. Я волочил ноги, а прекрасная Эйлис казалась скорее безумной, чем одухотворенной. Наконец мы добрались домой.

До сумерек оставалось еще несколько часов, но мы бессознательно выбрали застекленную веранду, а там, завернувшись во флисовые одеяла, смотрели, как легкий ветер мягко раскачивает ветки. Время животных еще не пришло, и мы видели только птиц: двух ворон и сойку. Бэр дремал, свернувшись калачиком, а я гладил волосы Эйлис, жалея, что мы вообще сюда переехали, увидели роботову девочку, попали в ситуацию, разрешить которую совершенно бессильны. Некоторое время спустя Эйлис встала и приготовила пахучий черный чай, а еще через полчаса Бэр стал проситься наружу. Мы выпустили его, но вернулся он очень быстро: олени пугали его. Эйлис приласкала пса, прижала к себе.

— Я тоже ненавижу роботов.

— Может, запрограммировать их, чтобы они завтра сходили к девочке?

Эйлис рассмеялась — чуть печально.

— Грустно будет, если их уничтожат злобные охранники.

Мы сидели и смотрели, как день соскальзывает во тьму, не шевелились, пока из-за темноты уже не видели выражения лиц друг друга, а Бэр не начал потявкивать, спрашивая, будет ли ужин.

На кухне я по привычке навел камеры Франкенбота на роботов дом. Потом хотел уже выключить, когда вдруг заметил кое-что.

— Эйлис! Иди сюда!

Она очутилась подле меня в мгновение ока.

Окно кухни было заклеено большим квадратом чего-то белого — может, оберточной бумаги или картона. На нем — выведенные от руки слова: МОЖЕТЕ ТЕПЕРЬ СИДЕТЬ НА СВОЕМ БАЛКОНЕ!

Она говорила, что теперь мы можем пользоваться балконом потому, что заклеила окно? Или что-то другое?

А вот Эйлис как будто переполняла уверенность. Она отнесла наверх бутылку шираза и два бокала. Дверь спальни беззвучно скользнула в сторону при нашем приближении, мы сели рядом с Франкенботом — вдвоем на свободный стул. Эйлис налила по полбокала. Свой она чуть приподняла в тосте.

— За Франкенбота, за наш первый прогресс. — Она почти любовно погладила робота по чуть заржавевшей голове.

Я сомневался в наших достижениях, но все равно отхлебнул. И добавил собственный тост:

— За Роберто, Руби и безымянную садовницу.

Эйлис рассмеялась. Бумага в окне соседского дома отодвинулась, и Каролина помахала нам рукой.

Два из трех новых роботов стояли в кухне с непроницаемыми и блестящими серебристыми лицами.

Слишком далеко было, чтобы определить наверняка, но мне подумалось, что Каролина улыбается.