«Если», 2012 № 11

Марк Ниманн-Росс Техника по-человечески

После восьмидесяти одного года семейного счастья Тиффани Стотт радовалась избавлению от Уолтера. В тридцать лет он был совершенно очаровательным, но после того как они поженились, Уолтер начал изводить ее бесконечными придирками по каждому, даже малейшему поводу. Вероятно, ошибок и промахов у нее действительно было немало, но всему же есть предел.

Уолтер работал главным инженером проекта, что указывало на правильный выбор карьеры. Его склонность к обоснованным повторяющимся действиям была профессиональным достоинством, а не болезненным отклонением психики. Продвижение по службе зависело от быстрой реакции на незапланированные события и способности предотвращать их в будущем.

Но в обычной жизни Уолтер с трудом сдерживал свои командирские замашки, и это отражалось на семье, друзьях, а главным образом на Тиффани.

Придирчивость Уолтера заметно возросла после выхода на пенсию, когда потребность командовать наложилась на избыток свободного времени. К числу прочих раздражающих Тиффани привычек добавилась его тяга постоянно мудрить с программами домашнего компьютера.

— Уолтер! — выходила из себя Тиффани. — Будь добр, хоть на полчаса оставь электричество в покое. Мне надоело без конца размахивать руками и каждые пять минут включать свет.

Уолтер довольно легко уступал, но тут же отыскивал новый способ достать жену еще сильнее. Завывание робота-пылесоса в ее комнате во время телеконференции членов книжного клуба способно вывести из терпения даже ангела.

— Разве нельзя перенести уборку на другое время? — возмущалась Тиффани. Она была не в силах сдержать раздражение, хотя и понимала, что ее вспышка способна привести к еще одной нудной, пересыпанной техническими подробностями дискуссии.

Свой сто одиннадцатый день рождения Тиффани встречала уже вдовой — если не с радостью, то, во всяком случае, в предвкушении долгих безоблачных лет абсолютной свободы, какую может позволить себе только незамужняя женщина.

Развитие медицины позволило победить почти все старческие болезни, даже остеопороз. И только человеческий мозг по-прежнему оставался весьма ненадежным управляющим устройством. Искаженные сигналы, накладываясь друг на друга, со временем порождали значительное количество ошибок, способных оказывать негативное воздействие на работу мозга в целом.

У Тиффани Стотт развивалась болезнь Альцгеймера, хотя по ней это не было заметно. А тут еще виртуальный Уолтер, старый дурак, заявился с утра пораньше! Он, конечно, будет только рад покомандовать, указывая ей, куда идти и что делать. Правда, она пока не давала ему такой возможности, но стоило ей только подумать о его чертовых начальственных замашках, как у нее тотчас подскакивало давление, хотя она и научилась его регулировать.

— Итак, миссис Стотт, давайте потолкуем о возможных вариантах… — Терапевт-геронтолог пансионата для престарелых консультировал Тиффани в свойственной ему профессиональной, но непринужденной манере. — У вас, к сожалению, болезнь Альцгеймера. Изменить мы это не в состоянии, но можем лечить симптомы. У вас довольно ранняя стадия, и мы можем подобрать медикаментозную терапию, чтобы восполнить недостаток необходимых организму элементов.

Врач постучал пальцами по планшету, вытянул шею и, покрутив головой, снова забарабанил пальцами.

Как раз в эту минуту Уолтер начал бесконечную череду своих бессмысленных вопросов. «Обойдусь без твоего руководства», — подумала Тиффани, обращаясь к Уолтеру, который, как представлялось ее сбоившему мозгу, парил в воздухе прямо посреди кабинета.

Доктор снова выбил пальцами дробь и строго посмотрел на Тиффани.

— В общем, я назначил вам новую добавку. Это средство дает побочные эффекты, поэтому лучше принимать его в капсулах, а не добавлять в пищу. Так мы сможем точно отрегулировать дозу, прежде чем начнем долгосрочное лечение.

— Спасибо, доктор. — Тиффани встала и направилась к двери, намереваясь сбежать еще до того, как разговор перейдет на внуков и прочие посторонние темы. Терапевт казался ей излишне словоохотливым и был не прочь поболтать о вещах, которые его совершенно не касались.

— И еще одно… — сказал он ей вдогонку.

«Что еще, черт бы тебя побрал?..»

— Я попросил, чтобы каждый раз, когда вам захочется выйти из здания, вас сопровождала кобылка. Это только временная мера: действие лекарственных средств иногда бывает непредсказуемым, и это может сбить вас с толку. Когда у нас появится внятная история болезни, мы от этого, разумеется, откажемся, а пока — поверьте мне на слово — для вас будет только лучше.

«Черт-черт-черт!..»

Кобылками называлось вспомогательное оборудование для стариков, и Тиффани совсем не хотела, чтобы одна из этих штуковин вертелась рядом с ее персоной.

На самом деле кобылки представляли собой новейшее достижение военной промышленности, адаптированное для гражданского применения и отдаленно напоминающее механического пони. В свое время Уолтер как раз и возглавлял группу конструкторов и программистов, работавших над созданием искусственного интеллекта, способного прокладывать оптимальный курс по пересеченной местности в районе боевых действий. Кобылки были ниже, чем вьючные лошади, они не нуждались в корме, были лучше приспособлены к горным условиям, и в точности выполняли то, что от них требовали.

Выглядели они, скорее, как ожившие пильные козлы. У них были шарнирные суставчатые ноги, поэтому в режиме ожидания машины напоминали припавшую к земле саранчу[1], а в движении походили на скачущих во весь опор хакне-пони. Широкий шаг позволял кобылкам преодолевать каменистый и болотистый грунт, песок и снег, неся на себе значительный груз. К тому же эти безответные трудяги сохраняли устойчивое равновесие при движении практически в любых условиях.

Выходя из кабинета врача, Тиффани кипела от одной только мысли о том, что теперь ей придется предоставлять в регистратуру список текущих дел, который будут конвертировать в соответствующую программу и в таком виде «скармливать» кобылке.

— Уолтер преследует меня даже из могилы, — сетовала она на телеконференции членов книжного клуба. — Он работал над военной программой добрый десяток лет, а теперь она станет изводить меня по предписанию врача.

После завтрака ей полагалась розеточка из гофрированной бумаги со специальными комплексными витаминами для страдающих болезнью Альцгеймера. «Похоже, принять эти лекарства будет меньшим злом, чем забыть, для чего они», — думала Тиффани, глотая лежавшую на розетке красную капсулку. Ей нравилось, что она еще способна решать: принимать или не принимать лекарства. Пожалуй, надо будет поговорить с доктором, чтобы он позволил и дальше принимать таблетки отдельно от пищи. В этом случае она сумеет сохранить хотя бы видимость свободы и самостоятельности.

Когда Тиффани закончила завтракать, у нее осталось совсем мало времени, чтобы дойти до столярной мастерской, где она регулярно работала. Учебные мастерские с роботизированными станками находились в ближайшей к пансионату средней школе.

Она уже направилась к выходу, когда ее окликнула дежурная регистраторша. В следующее мгновение к Тиффани рысцой подбежала кобылка, до этого терпеливо стоявшая у стойки регистратуры, как какой-нибудь уродливый садовый стул. Прикинув про себя, что совсем избавиться от этой железяки вряд ли удастся, Тиффани молча вышла на улицу. Кобылка припустила следом.

Спустившись с холма, на котором стоял пансионат, Тиффани свернула направо, собираясь переходить улицу.

— Миссис Стотт, это не самый безопасный маршрут к месту назначения. Проследуйте дальше на запад и через двести метров сверните на пешеходный переход, — объявила кобылка.

Тиффани в нерешительности замерла перед перекрестком, через который пролегал кратчайший путь к средней школе. «Заткнись, Уолтер!» — подумала она, потому что эта штуковина выражалась точь-в-точь как ее покойный муж.

— А я перейду здесь, черт возьми! — сказала Тиффани вслух.

Кобылка никак не отреагировала, и Тиффани шагнула на край тротуара. В тот же момент кобылка легким танцующим шагом двинулась вперед и перегородила выход на проезжую часть. Тиффани шагнула влево. То же самое сделала кобылка.

— Миссис Стотт, это не самый безопасный маршрут к месту назначения. Проследуйте дальше на запад и через двести метров сверните на пешеходный переход, — повторила кобылка.

— Заткнись, — сказала Тиффани. Она понимала, что кобылка не станет рассчитывать новый маршрут и не даст ей перейти улицу в неположенном месте. Она позволит Тиффани лишь слегка отклониться от курса, но не допустит ничего, что посчитает представляющим опасность.

— Черт бы тебя драл, железяка… — проворчала Тиффани, отступая от края тротуара. — И вместе с ней Уолтера!

— На десять минут опоздала, — проворчала она, входя в мастерскую. — Сегодня я возьму манипулятор, вытащу со склада мебельные щиты и сделаю шкаф с закругленными дверцами.

И Тиффани энергично взялась за работу, не обремененная ничьими советами и указаниями.

Эта неделя с красной капсулой на бумажной розетке и кобылкой-провожатой показалась ей бесконечной, но у нее было намного меньше провалов в памяти.

— Я думаю, Тифф, мы накрыли противника с первого выстрела, — сиял геронтолог. — Я бы и дальше применял лекарство, но это слишком дорогой бренд. Зато есть непатентованные средства, которые тоже превосходно работают. Давайте немного изменим схему… Если все пойдет хорошо, мы просто начнем добавлять их вам в пищу.

— Это было бы замечательно, доктор, — ответила Тиффани. — «Ни черта хорошего», — добавила она мысленно. Ей до смерти надоела бумажная розетка: у нее были дела поважнее, чем каждый день доказывать, что она в своем уме и еще способна принимать лекарства самостоятельно. — Доктор, а нельзя ли мне отказаться от этой «пони»?

Она хотела сказать: «Могу я, наконец, закинуть эту нудную очеловеченную магазинную тележку в самый дальний угол гаража, где она будет ржаветь, пока не станет неотличима от секции заграждения? Мне уже осточертело слышать за спиной противное цоканье ее ходуль!»

— Давайте оставим все как есть еще недельки на две после того, как перейдем на лекарства общего типа. Моя страховка на случай врачебной небрежности не покроет утрату вами интеллекта в результате ошибочно назначенного лечения, поэтому я должен действовать с осторожностью, — напыщенно сказал терапевт.

Услышав эти слова, Тиффани намеренно подняла себе давление — просто так, чтобы только досадить врачу, хотя и понимала, что не сможет победить в этой стычке. Лихо повернувшись, как когда-то в сальсе, она вышла из кабинета. Еще две недели Уолтера, а потом она поменяет геронтолога, если он не уберет от нее этот болтливый ходячий шлагбаум.

Это случилось по пути в художественный класс примерно через неделю после перехода с красной капсулы на желтую таблетку. В тот день Тиффани снова отправилась в сопровождении кобылки в среднюю школу. Ей надо было, как всегда, спуститься с холма, свернуть направо, пройти два квартала до пешеходного перехода (только из уважения к настойчивости этой железяки), затем немного по улице — и всё.

Но сегодня здание школы куда-то подевалось. Тиффани стояла, не узнавая окрестностей. Кобылка ничего не говорила, выжидательно застыв у нее за спиной.

«Надо пройти чуть дальше», — решила, наконец, Тиффани и двинулась вперед. Еще один квартал остался позади, но она по-прежнему не видела никакой школы. Нервное напряжение усиливалось, перерастая в ужас. Что-то было не так. Только железная штуковина все так же цокала за ней следом. Это было странное утешение, и тем не менее растущее замешательство Тиффани сглаживалось присутствием кобылки.

«Я просто устала, хотя обычно не устаю, когда хожу на занятия. Наверное, я прошла дальше, чем нужно. Насколько далеко я удалилась?»

Сбитой с толку Тиффани окрестности казались совершенно незнакомыми. Только кобылка была привычной. Ободренная ее присутствием, Тиффани решила еще раз попробовать отыскать школу и, дойдя до конца очередного квартала, свернула на запад, двигаясь уже практически наугад. Паника давно вытеснила из ее головы интерес к предстоящим занятиям и даже частично спутала сознание.

Стемнело, и к тревогам Тиффани добавилось глубокое чувство одиночества и потерянности. Приличные люди давно разошлись по домам, теперь ей навстречу попадались лишь какие-то подозрительные личности.

«Я заблудилась, — тихо призналась себе Тиффани, остановившись на углу еще одной незнакомой улицы. — Почему я ничего не узнаю? И где, черт побери, Уолтер?»

Сейчас Тиффани очень не хватало его знакомого, хотя и изрядно поднадоевшего присутствия — не хватало его утешений, которых она не просила, но в которых так часто нуждалась.

— Уолтер! — крикнула Тиффани, высматривая его в конце темного квартала, но Уолтер и не подумал появиться. Поблизости вообще никого не было, и только кобылка с металлическим лязгом переминалась позади нее с ноги на ногу.

И вот тут-то Тиффани испугалась всерьез. Ее лицо даже сморщилось от неверия в свои силы и дурных предчувствий. Еще никогда она не чувствовала себя такой беспомощной и несчастной. Спотыкаясь, она продолжала ковылять, не зная, куда приведут ее заплетающиеся ноги…

— Это не самый безопасный маршрут к месту назначения, миссис Стотт, — произнес вдруг совсем рядом Уолтер.

Сердце Тиффани подпрыгнуло от звука знакомого голоса. Наконец-то старый дурак догадался поспешить к ней на помощь!

— Назначенные вам занятия давно закончились. Чтобы вернуться домой, будьте добры, пройдите триста пятьдесят метров на восток и поверните направо на бульвар Аламеда.

— Уолтер, как хорошо, что ты здесь! — Тиффани шла, не разбирая дороги, забыв об осторожности. — Порой мне тебя очень не хватает. Одиночество — это так тяжело! Люди так много требуют. Им все равно, что со мной. А ты всегда заботился обо мне, Уолтер.

— Миссис Стотт, это не самый безопасный маршрут к месту назначения, — повторила кобылка. — Вам помочь, миссис Стотт?

— Пойдем домой, Уолтер. Я устала, я боюсь, и я хочу домой. Отведи меня назад, Уолтер.

— Пожалуйста, оставайтесь на месте. — Кобылка встала, преградив Тиффани выход на проезжую часть, а затем вызвала регистратуру пансионата.

Через несколько минут к ним подлетела патрульная машина.

— Ну, вот и порядок, бабуля, — сказал полицейский Ренфро. — Давай-ка я тебя отвезу, а ЛЭССИ и сама доберется.

В молодости Ренфро был морским пехотинцем и воевал в горах Каракорума, где очень многое зависело от боевого робота ЛЭССИ, или Легкой экспедиционной самоходной системы. Подобно джипам времен Второй мировой войны, ЛЭССИ были надежными боевыми товарищами солдат во время частых столкновений с противником. Некоторым кобылкам рисовали морды, давали клички и даже хоронили с почестями, когда их подбивали во время операций.

— Спасибо, Уолтер, — прошептала Тиффани, коснувшись пальцами бус на шее. Она увидела, как кобылка бодрой рысью припустила за машиной. — Она следует за нами?.. Я очень рада, что она от нас не отстает.

В пансионате их возвращения дожидался врач.

— Ну, Тифф, вы нас очень напугали! — радостно улыбался геронтолог. — Давайте-ка откажемся от этих непатентованных препаратов. Кажется, это не совсем то, что нам нужно. Вернемся к опробованному средству известной марки. Лучшее, сами знаете, часто враг хорошего.

Врач привычно побарабанил пальцами по планшету, вытянул шею, покрутил головой и снова постучал пальцами.

Тиффани не слушала — в окно она видела, как механическая лошадка легкой иноходью направилась в хозяйственную зону. Разлука с верной кобылкой настолько ее расстроила, что Тиффани не заметила, как ей сделали укол, и вздрогнула от неожиданности, лишь когда ощутила внезапный прилив сил после инъекции.

— Доктор, а можно мне и дальше брать «пони» с собой?

— Разумеется. — Врач удивленно посмотрел на нее. — Пожалуй, я даже настаиваю на том, чтобы кобылка вас повсюду сопровождала, пока мы не будем уверены, что вы снова не отправитесь в дальний поход. Впрочем, я думаю, что через недельку-другую вы полностью придете в норму и сможете обходиться вообще без каких-либо вспомогательных устройств, но если хотите…

Уолтер любил Тиффани. Порой его любовь была чересчур властной, но в ее искренности и глубине сомневаться не приходилось. И сейчас, глядя, как кобылка скрывается в гараже, Тиффани вспоминала эту пережившую восемь десятков лет любовь.

В небольшой ложбине, которая еще минуту назад казалась мирным зеленым пастбищем в горах Каракорума, механическая кобылка изо всех сил старалась подняться на ноги.

«Поразительно, — подумал сержант Дэвидсон. — Взрыв оторвал ей полноги, а она все еще пытается выполнять программу».

Дэвидсон и рядовой-рекрут Ренфро шли следом за кобылкой, когда под ней рванула самодельная мина. Взрыв отбросил ЛЭССИ на край ложбины, раскидав груз по всей луговине. Броня спасла гидравлику и бортовой компьютер, и теперь кобылка пыталась подняться и продолжить движение по маршруту к назначенному месту сбора.

Дэвидсон от взрыва почти не пострадал, что в данной ситуации (при отсутствии видимого противника) означало: до смерти напуган, но старается подавить въевшийся в плоть и кровь рефлекс «бей или беги». Оглушенный взрывом, с ноющей от боли рукой, он был почти полностью забросан землей и камнями. К счастью, его наручный компьютер, который морпехи прозвали «дик-трейси» в честь великого чикагского детектива[2], все еще функционировал. Бросив взгляд на запястье, сержант увидел, что взрыв произошел пять минут назад.

«Это моя вина — мы выбрали слишком легкий маршрут, — подумал Дэвидсон. — Или, возможно, мятежники вычислили слабое место в конструкции кобылки».

Как только улеглись пыль и первоначальная паника, Дэвидсон поискал глазами Ренфро. Тот находился ближе к месту взрыва, и теперь его не было видно и слышно. Это либо хорошо (съежился от страха), либо нет (разорван на куски), и сержант решил первым делом определить местоположение рядового. Строго говоря, первоочередная задача всякого военнослужащего — выполнение приказа, но у Дэвидсона хватило здравого смысла истолковать предписанные боевым уставом действия в пользу Ренфро. Фокус состоял в том, чтобы обнаружить солдата, не дав обнаружить себя противнику. Взрыв (в этом можно было не сомневаться) привлек внимание всех, кто был в состоянии сложить два и два. Следовательно, следующей по важности задачей для Ренфро, Дэвидсона и кобылки было убраться куда-нибудь подальше до того, как на шум явятся хорошо вооруженные аборигены.

«Достать… надо… пульт управления», — подумал вжавшийся в землю Дэвидсон, пытаясь из этого положения залезть в заплечный ранец. Анатомически это было невозможно, но он все же ухитрился вытянуть пульт из ранцевого кармана.

— Надо же, эта штука ничуть не пострадала, — пробормотал Дэвидсон земле, в которую уткнулся носом.

Несколько движений по дисплею, и сержант увидел переданное ЛЭССИ бортовое видео: раскачивающуюся круговую панораму, поскольку кобылка все еще пыталась подняться. Дэвидсон снова ткнул пальцем в дисплей, и кобылка прекратила выполнять прежнюю программу. Сложив суставчатые конечности, она опустилась на брюхо и замерла неподвижно, почти сливаясь с окружающим каменистым ландшафтом.

Первые ЛЭССИ были шумными, гиперактивными автоматическими устройствами. Полевые испытания быстро выявили необходимость в экономии движения. Роботы ЛЭССИ были переделаны и перепрограммированы с приоритетом устойчивости перед скоростью, тщательного позиционирования перед примитивной маневренностью. На все узлы и шарнирные сочленения были установлены устройства минимизации повреждений. Внешне кобылки — особенно в камуфляжной раскраске — были страшны как смертный грех, зато могли нести четыреста килограммов груза, то есть почти в десять раз больше полной выкладки солдата. Очень скоро роботы ЛЭССИ стали весьма популярны в войсках.

Дэвидсон сдвинул на глаза защитные очки, переведя их с ночного видения в стереорежим, и подключился к видеокамерам кобылки, заодно взяв на себя управление ее движением.

Для начала сержант заставил кобылку медленно подняться и замереть на месте. Затем он стал медленно поворачивать камеру, высматривая непрошеных гостей и рядового Ренфро.

Рука болела, поэтому Дэвидсон осторожно повернулся на бок и продолжил осмотр окрестностей в таком положении. Вскоре он разглядел небольшую воронку от маломощной мины, предназначенной, скорее всего, чтобы просто вывести противника из строя. Видимо, мятежники рассчитывали, что взрыв оповестит их о появлении диверсионной группы, а транспортировка раненого замедлит продвижение врагов, сделав их легкой добычей. Дэвидсон отчетливо понимал, что скоро у них будут гости, и если Ренфро серьезно ранен, добраться до места сбора вовремя у них вряд ли получится.

«Поврежденная кобылка, раненый Ренфро», — подумал Дэвидсон, и саркастически добавил вслух:

— Как сказал один великий стратег двадцатого века: «Успехов вам»[3].

Неожиданный удар сзади по каске был легким, но его хватило, чтобы оторвать сержанта от созерцания передаваемой видеокамерами картинки. Сдвинув очки на лоб, он, поднимая оружие, быстро обернулся и увидел до глупости счастливое лицо рядового Ренфро, готовящегося метнуть в него еще один камень.

— Сержант… что вы делаете? — прошептал Ренфро, выронив камень и опускаясь на корточки. — Я тут битый час пытаюсь привлечь ваше внимание.

— Тебя разыскиваю, болван, — прохрипел Дэвидсон. — Ну как, ты готов оставить веселье и отправиться на встречу с нашими?

— Не могу знать, сэр! — выпалил Ренфро в своей придурковатой манере, которая доставила ему немало неприятностей во время курса начальной подготовки. — Я вот о чем подумал, сержант: не построить ли нам поблизости домик отдыха? Тогда мы могли бы подождать, вдруг покажется местный риелтор. Тем более что из вашего рукава, похоже, слегка подтекает…

«Что объясняет эту идиотскую боль в руке», — подумал Дэвидсон, и мир поплыл перед его глазами.

— Успехов нам… реб-бята…

Ренфро сбросил походный ранец и быстро подполз к раненому сержанту. Одной порции универсального быстротвердеющего перевязочного материала из бутылочки оказалось достаточно, чтобы остановить кровотечение, продезинфицировать и наглухо заклеить рану. Правда, потом врачам придется повозиться, чтобы извлечь из-под кожи обрывки стерильного белья, но на данный момент годилось и это. Главное, Дэвидсону больше не угрожала смерть от обильной кровопотери.

Сержант лежал без сознания и прерывисто дышал. Значит, за старшего теперь он — рядовой-рекрут Ренфро. Чтобы выполнить боевую задачу, ему нужно ухитриться как можно скорее отремонтировать кобылку и вывести группу к месту сбора. Увы, совсем не это он имел в виду, когда подписывал служебный контракт.

Весельчак Ренфро всегда старался увильнуть от ответственности, предпочитая, чтобы его считали шутом гороховым. Лучший друг его деда, которого звали Джонатан Бенелли, как-то сказал Ренфро, что ему, мол, следует задуматься об оборотной стороне юмора — о том, что люди не станут выслушивать его шутки до бесконечности и рано или поздно найдется тот, кто попытается сыграть с ним самим шутку, которая ему вряд ли понравится. Стань, наконец, серьезным — такова была незамысловатая мораль, которую пытался донести до него Бенелли. А поскольку поблизости не было никого, кто готов слушать его нервные шутки, Ренфро решил, что настал самый подходящий момент, чтобы последовать совету дедова приятеля.

Забрав из рук Дэвидсона пульт управления, Ренфро дал кобылке команду подняться. Он не видел, что происходило с роботом раньше, и пришел в некоторое замешательство, когда кобылка при первом же шаге ткнулась носом в землю. Потом она снова поднялась и снова упала, и Ренфро поскорее вернул кобылку в режим ожидания, пока в ней еще что-нибудь не сломалось.

— Запаску бы поставить, — сказал себе Ренфро, прекрасно зная, что никаких запчастей они с собой не брали.

Дэвидсон что-то забормотал, словно пытаясь ответить. Неплохой признак. Хорошо, что мать Ренфро работала медсестрой и научила сына приемам первой помощи. Жаль только, что миссис Ренфро не была еще и механиком по ремонту роботов ЛЭССИ.

Надев на себя многофункциональные очки сержанта, Ренфро запустил с пульта диагностику кобылки. Результат его не обрадовал: передняя конечность была серьезно повреждена взрывом, и давление в гидравлической системе упало. К счастью, система минимизации повреждений сработала как положено: оборванные шланги были перекрыты, блоки питания перезаряжены.

Черт возьми, ведь перед самым выходом на эту операцию он произвел замену конечностей кобылки! Теперь для нее нужно было придумать какой-то костыль.

— Твори, выдумывай, пробуй, — процитировал Ренфро. — Офигеть.

Он хотел привести в чувство Дэвидсона и спросить, нет ли в ранце сержанта чего-нибудь полезного, но решил, что лучше проверить это самому. Соображения личного характера придется пока отбросить, а при необходимости обсудить позже.

В ранце Дэвидсона лежало немало мелких предметов: ручной фонарик, зубная щетка, несколько электронных устройств, батарейки и прочая и прочая, но ничего подходящего там не нашлось. Даже композитные рейки внутреннего каркаса, на которые Ренфро рассчитывал поначалу, вряд ли могли выдержать нагрузку в триста килограммов.

Если бы сейчас рядом оказался Джонатан Бенелли, он бы, конечно, пустился в пространные рассуждения о неимоверной работоспособности и надежности ЛЭССИ, начальником производства которых проработал много лет. Ренфро он казался отъявленным хвастуном, но дед считал, что с ним можно прекрасно провести время за дружеской беседой.

Ренфро вспомнил, как они сидели у походного костра. Бенелли подбросил в огонь веток и сказал:

— Когда приступаешь к созданию прототипа машины, основная проблема заключается в том, что в этот момент еще никто не представляет, насколько нелегко это будет осуществить на практике.

Сейчас Ренфро было наплевать, кто там и что представлял. Он знал только одно: если не сообразит, что теперь делать, беды не миновать.

И Ренфро переключил свое внимание на груз со спины кобылки, в беспорядке разбросанный по всей луговине. Он видел фляги с водой, пакеты с сухим пайком, несколько винтовок М-18 и патроны к ним, запасные аккумуляторы и много чего другого, но ни стоек и ни вообще чего-либо достаточно длинного, ради чего стоило бы носиться по полю, рискуя обнаружить свое присутствие.

Пискнула рация, на связи был командир разведотряда. Со времени взрыва прошло пятнадцать минут (15:03 согласно таймеру, вмонтированному в дик-трейси).

— Что случилось, парни? — зашелестело в коммуникаторе. — Электронная разведка показывает, что вы стоите на месте. У вас там заварушка?

Дэвидсон захрипел и потянулся к коммуникатору. Пробормотав что-то нечленораздельное, он снова потерял сознание. Ренфро переключился на передачу.

— Докладывает рядовой Ренфро. Пятнадцать минут назад на тропе сработало самодельное взрывное устройство. Сержант Дэвидсон ранен, без сознания. ЛЭССИ функционирует, но не ходячая. Прием.

— Уходите оттуда, рядовой. Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы у вас появились гости. Я вызову дрон для визуализации обстановки, но он появится над вами часа через два, а пока сброшу на ваш навигатор координаты места сбора… Повторяю, уходите оттуда немедленно. Выполняйте.

— Есть уходить, сэр, — ответил Ренфро с наигранной бодростью и выключил коммуникатор.

Итак, у него есть четкий приказ командира: сваливать — и побыстрее.

Ренфро нащупал пульс сержанта Дэвидсона и задумчиво оглядел усеянную припасами луговину. Ему нужно найти замену оторванной конечности кобылки. Что сказал бы в данном случае приятель деда Джонатан Бенелли? Наверняка что-нибудь бесполезное. Например, что даже самый сложный механизм состоит на самом деле из очень простых деталей.

Простые детали. Ему нужно что-то очень простое. Что-то вроде деревянной ноги старого пирата, но только из металла. Стальной стержень, например.

Или труба. Стальная труба наподобие той, что применяется для нарезных стволов.

У него ушло минут десять, чтобы перевести колченогую кобылку в укрытие за скалой, и еще столько же, чтобы собрать раскиданный груз. Для этого Ренфро пришлось на четвереньках проползти всю луговину. При этом он истово молился, чтобы его никто не заметил, и кажется, эти молитвы были услышаны. Его никто не потревожил.

Наконец задыхающийся, мокрый от пота Ренфро юркнул за скалу, где лежала небольшая куча собранных им припасов, включая две винтовки М-18. После неполной разборки одной их них в его распоряжении имелись ружейное ложе с прикладом, ствол со ствольной коробкой и несколько деталей поменьше. Что ж, можно попытаться…

Подперев кобылку камнями, Ренфро принялся за работу. Примотав ружейный ствол к поврежденной конечности изолентой, он для верности накрутил сверху проводов разбитой электроники. Коленный шарнир получился кривым, уродливо толстым и неподвижным, но когда кобылка с трудом поднялась на все четыре, то стояла почти идеально. При ходьбе она прихрамывала, ныряя всем корпусом, однако могла двигаться!

— Как говаривал Джонатан, если глупая идея сработала, то она не такая уж и дурная, — похвалил себя Ренфро.

Если бы у него было лишних пятнадцать минут, он, наверное, вспомнил бы захватывающее видео, снятое во время полевых испытаний ЛЭССИ. Наплыв видеокамеры выхватил в толпе ликующих инженеров его деда Уолтера Стотта и Джонатана Бенелли, которые с торжествующим видом лупили друг друга по плечам. И для радости у них были все основания. Уолтеру и Джонатану удалось тайком внести в прототип небольшое новшество — интегрировать в системную плату ЛЭССИ дополнительные видеоадаптеры, замаскированные под резервные графические процессоры.

Обычно видеоадаптеры производят математические вычисления для поддержки комплексного трехмерного рендеринга, необходимого графическому интерфейсу пользователя. Интерфейс ЛЭССИ был относительно прост и применялся главным образом для считывания цифровых вычислений и в редких случаях для воспроизведения видеозаписей. Он никогда не выполнял трехмерный рендеринг в реальном масштабе времени, поэтому основной видеоадаптер был загружен всего на десять процентов.

Зачем же тогда понадобились еще и дополнительные видеоадаптеры? Стотт и Бенелли отвели им особую функцию — обеспечивать максимальную устойчивость при ходьбе.

Фактически ДВА-приставка занималась анализом положения конечностей при различных возможных условиях, но вместо того чтобы конвертировать результаты вычислений в изображение, видеоадаптеры преобразовывали их непосредственно в команды движения. Если сравнивать этот процесс с шахматами, то ДВА предсказывали исход целой партии по любому отдельно взятому ходу.

ДВА-приставка позволяла ЛЭССИ скакать по скалам с ловкостью горной козы.

Как-то вечером Джонатан разоткровенничался за кружкой пива:

— Черт возьми, с такой приставкой ты и сам можешь смело бросаться с крыши вниз головой. В результате, не только мягко приземлишься на ноги, но пока летишь, еще и пару уравнений решить успеешь.

О приставке решили помалкивать до первых комплексных испытаний; их с пеной у рта требовали члены Комиссии по качеству. Как говорится, семь бед — один ответ. К счастью, модификацию удалось довести до ума еще до испытаний, но об этом знала только «группа заговорщиков».

Рядовой Ренфро не имел ни малейшего представления о том, сработает ли его собранный на честном слове «кобылкин протез», поскольку он не знал о том сюрпризе, который его дед и Бенелли приготовили Комиссии во время испытаний ЛЭССИ. У Ренфро едва хватало времени, чтобы загрузить багажные отсеки спасенным имуществом да направить кобылку к новому месту сбора.

Шагая вслед за ЛЭССИ, Ренфро поддерживал сержанта Дэвидсона и вспоминал, как однажды вечером Бенелли разглагольствовал о последствиях «закона Мэрфи» или, проще говоря, «закона подлости».

— Если уж беде быть, то ее не миновать, — утверждал Бенелли, подливая пива Уолтеру Стотту.

Но хромая кобылка по-прежнему шла вперед неверным, ныряющим шагом, как будто что-то заставляло ее держаться из последних сил. Когда Ренфро, отчаянно матерясь, втащил Дэвидсона на очередной скальный уступ, он услышал, как голос Бенелли у него в голове произнес: «Если машина не сломалась, значит, для этого еще не было подходящих условий».

Как-то раз Ренфро все же высказал деду, что он думает о Бенелли и его бесконечном хвастовстве по поводу ЛЭССИ. Выключив сверлильный станок, дед дождался, пока втянется шпиндель, потом выпрямился и, сдвинув очки на лоб, в упор посмотрел на внука.

— Джонатан — превосходный инженер, к тому же он хорошо знает, для чего мы производим ЛЭССИ. Если машины станут давать сбои, солдаты будут гибнуть чаще. Я сам видел, как Джонатан упорно, день заднем, работал над проблемой, которая считалась давно решенной, но он был уверен, что это не так. Во всяком случае, так было с его точки зрения. И теперь все, кто использует ЛЭССИ, должны благодарить судьбу за то, что в разработке этих устройств принимал участие такой человек, как Джонатан.

С этими словами дед отвернулся к сверлильному станку, а Ренфро почувствовал жгучий стыд.

Это ощущение он помнил до сих пор.

Через два часа Ренфро, Дэвидсон и кобылка все-таки вышли к месту сбора.

— Топорная работа, — заметил командир разведотряда, разглядывая обмотанную изолентой и проводами конечность кобылки. — После операции жду подробнейший рапорт — подобные действия боевым уставом не предусмотрены.

Командир еще раз покосился на «ружейную» ногу кобылки и усмехнулся.

— Есть, сэр! — козырнул Ренфро.

Он уже успел выложить в сеть свое фото рядом с механическим пони. Теперь его оставшиеся дома друзья смогут вешать этот снимок рядом с постерами Роя Роджера, ведущего под уздцы знаменитого Триггера[4]. Сходство было забавным до ужаса.

И все же рядовому Ренфро было нелегко оставить поврежденную кобылку на заряде взрывчатки, который уже совсем скоро должен был превратить ее в груду металлических осколков, обломков пластика и раздробленных микрочипов.

— Эти цифры н-не выстраиваются в логическую цепочку, как д-должны бы, — заикаясь, проговорил Монти, глядя на Джонатана Бенелли поверх шахматной доски. — А я не могу вспомнить те события от начала до конца. Наверное, я бы так не изводился, если бы вообще их не помнил, но я помню многое. И это становится н-невыносимым!

Инженер-конструктор Монти Кохон, выпускник Массачусетского технологического института, швырнул пешку в дальний угол комнаты.

Монти не был трусом, после МТИ отправился служить в Национальную гвардию, чтобы отработать свою стипендию, предоставленную армией США. Там он разрабатывал и испытывал миноискатели нового типа. После первого не слишком удачного подрыва на полигоне Монти отделался легким сотрясением, последствия второго инцидента были несколько серьезнее, а в третий раз его контузило по-настоящему. Монти отправили на медицинское обследование и комиссовали вчистую.

Небольшая квартира в Роксбери, которую занимал Монти, была ему как раз по средствам; она располагалась рядом с оранжевой веткой метро и была настолько тихой, насколько это возможно в пригороде Бостона. И тем не менее царившая в ней обстановка — куда более беспорядочная, чем в обычном холостяцком жилье, — отражала смятение в его душе.

Монти жил здесь с тех пор, как оставил службу в Национальной гвардии. Назначенная ему пенсия по инвалидности была не слишком большой, и он искал работу, но пока безуспешно. Диплом МТИ был его главным козырем, но все собеседования, на которые Монти приглашали достаточно часто, были, увы, недолгими и заканчивались одинаково. В конце концов, Джонатан взял его к себе на производство уборщиком сборочного участка, но для Монти с его незаурядными конструкторскими способностями эта должность явно не годилась.

В школе Джонатан учился старательно и упорно; он надеялся получить полную стипендию МТИ и добился своего. Таланта у него было столько же, сколько у Монти, просто ему больше повезло, да и подать себя как следует он умел.

У Монти имелось особое чутье ко всему новому, выходящему за привычные рамки. Джонатан, со своей стороны, всегда умел сделать правильный выбор, поэтому они, работая в паре, были просто обречены на успех. Их дипломные проекты стали легендой МТИ, а видео этих проектов — чуть ли не хитами рекламной кампании институтской службы общественной информации, стремившейся привлечь в МТИ как можно больше талантливых, думающих студентов. Одним словом, дела у двух друзей шли прекрасно, и они самонадеянно считали свое будущее успешным и безоблачным.

Но потом Монти потратил пять лет жизни, совершенствуя аппаратуру для обнаружения мин, и потерпел неудачу.

Джонатан все эти годы продолжал работать по специальности и кое-чего добился как инженер.

Так разошлись их жизненные пути.

— Я наблюдал в действии аппаратуру обнаружения взрывчатки, которую вы, ребята, установили на «хаммерах», — начал Джонатан (больше для того, чтобы немного отвлечь приятеля от состояния угнетенной безысходности). В последнее время у Монти возникли подозрения, что тогда он допустил серьезную ошибку в конструкции этой аппаратуры. Он часто просил друзей помочь ему разобраться в этом вопросе, и теперь у Джонатана, кажется, было, что сказать.

— С твоей аппаратурой все в порядке, — добавил Бенелли, доставая из портфеля и бросая на стол скоросшиватель с какими-то документами. — А вот чистота эксперимента вызывает некоторые вопросы. Успех обнаружения зависит от того, где установлен прибор, и от аэродинамики автомобиля. Чувствительность датчиков меняется в зависимости от скорости машины. По большей части, установка прибора и проверка датчиков происходят в автопарке. Но во время движения скорость и температура воздушного потока постоянно воздействуют на твой датчик, значительно меняя его чувствительность. Кроме того, солдаты часто навешивают на машину дополнительную кустарную броню, которая делает воздушный поток турбулентным. Из-за этого КПД прибора снижается еще больше.

Джонатан не стал пересказывать все, что ему удалось выяснить. Три инцидента, которые погубили карьеру Монти и сделали его инвалидом, явились следствием чрезмерной уверенности последнего в совершенстве созданной им аппаратуры. Во всех трех случаях датчики были установлены некорректно. А в последний раз прихваченный точечной сваркой бронелист на машине, в которой ехал Монти, вообще закрывал датчик. Броню установили на скорую руку непосредственно перед выездом, но Монти об этом не знал и не догадывался, что прибор просто не работает.

В результате вполне работоспособная, востребованная аппаратура была принесена в жертву законам свободного рынка. Судиться и даже выплачивать Монти пенсию по инвалидности оказалось дешевле, чем производить миноискатели и правильно устанавливать датчики взрывчатки. О людях и о морали даже не вспомнили — ведь «хаммеры» такие дорогие!

По дороге домой Джонатан размышлял над провалами, которые случаются в их профессии. Наверное, инженерам тоже нужен своеобразный профессиональный кодекс, который напоминал бы, что соображения гуманизма — это материя высшего порядка, имеющая безусловный приоритет перед нормой прибыли, сроками поставок и тому подобными «ценностями».

Врачи уже три тысячи лет дают клятву Гиппократа. Чарлз Сасскинд[5] пытался ввести что-то подобное и для инженеров, но был сокрушен сплоченными силами рыночников. В результате конструкторам и изобретателям приходится полагаться на собственную совесть, когда нужно сделать решительный выбор между тем, что справедливо, и тем, что выгодно.

Приехав утром на работу, Бенелли сразу понял, что у них неприятности.

— Вчерашние тесты качества прошли неважно, — сообщил ему Уолтер Стотт, его друг и главный инженер проекта. Кроме этого, Уолтер руководил группой навигации, или «пиявками», как их прозвали электронщики, которыми командовал сам Бенелли. Стотт со своими конструкторами постоянно требовали дать им как можно больше места на материнской плате робота ЛЭССИ. Проблема заключалась в том, что материйка, смонтированная в ударопрочной капсуле наряду с остальной электроникой, имела жесткие ограничения по своим размерам, и поэтому туда было очень трудно втиснуть даже самый маленький чип, не предусмотренный первоначальным проектом. Ребята Бенелли жаловались, что им приходится «размещать стадо слонов в коровнике», и хотя они довели компоновку печатных плат почти до совершенства, выполнять требования Стотта им становилось все труднее из-за тепловой нагрузки, которая так и норовила превысить тепловое рассеяние.

Сопротивление производственников напору конструкторов выливалось в столь жаркие перепалки между Бенелли и Стоттом, что в конце концов эти двое стали лучшими друзьями.

Уолтер перехватил Джонатана на полпути к офису.

— У нас интенсивность отказов — десять процентов. Загляни на стенд, когда у тебя выдастся свободная минута.

Разработка материнской платы была самым сложным процессом. Массу миниатюрных узлов и деталей нужно было расположить на малой площади, в тесном объеме, да еще с учетом множества параметров, чтобы вся система работала достаточно надежно. Для решения такой головоломки помимо квалификации инженера нужно было, наверное, иметь еще и степень магистра черной магии. Кроме того, по условиям технического задания ЛЭССИ требовался бронированный корпус, что ухудшало вентиляцию и еще больше ограничивало объем для монтажа комплектующих. Повышенные требования к качеству изделия делали задачу совсем не тривиальной.

— Мистер Бенелли, как я рад вас видеть! — Голос Бада Гринстона, исполнительного директора компании, звучал восторженно, но было ясно, что это он так шутит. — Надеюсь, вы примете участие в сегодняшней телеконференции совета директоров. Венчурная команда[6] надеется на скорейшую модернизацию этого ходячего заградительного барьера, над которым вы, ребята, столь упорно трудитесь. Кстати, я слышал, вы попали в небольшое ДТП, но надеюсь, до конца дня все уладится.

Разработчики создали также облегченную модификацию для инвалидов и пожилых людей. Кобылка всегда знала, где находится, могла везти на себе невероятное количество купленных в магазине продуктов, умела выбирать наиболее безопасный маршрут движения, а в случае необходимости способна была позвать на помощь даже лучше, чем знаменитая Лесси из одноименного сериала.

Хотя Гринстон считался довольно отзывчивым малым, у Бенелли осталось странное ощущение, будто его загнали на дерево, которое совет директоров собирается поджечь.

Добравшись наконец до своего офиса — выгороженной в углу цеха клетушки, — Бенелли бросил портфель и куртку и сразу прошел на сборочный участок. В дальнем конце цеха он увидел Монти, протиравшего фрезерные станки от смазки. Прототип ЛЭССИ стоял на подпорках рядом с испытательным стендом, соединенный с ним кабельным жгутом. Уолтер с инженером по качеству находились поблизости, изучая результаты ночных тестов.

— Совершенно очевидно, что «мама» перегревается и отключает навигационные процессоры, а заодно и несколько соседних узлов. — Уолтер показал Джонатану карту распределения тепловых режимов. — Это мы определили. Сможете чуть-чуть сдвинуть здесь пару-тройку деталек?

Стотт лукавил. Он прекрасно знал, что «сдвинуть пару-тройку деталек» означает полностью переделать плату. Электронщики, конечно, имели огромный опыт решения подобных проблем, но им придется проделать колоссальную работу — по сути, создать новую архитектуру материнской платы. А служба видеонаблюдения, конечно, сразу обратит внимание на то, что инженеры взялись за какой-то новый и весьма дорогостоящий проект.

Пока Бенелли рассматривал карту, Гринстон терпеливо топтался рядом со стендом.

— Объясните мне, что происходит? — с искренней заинтересованностью попросил он, когда Джонатан закончил изучать графики.

Бенелли разъяснил ему технические детали, и Гринстон принялся размышлять вслух:

— С десятью процентами отказов мы не сможем начать серийное производство, к тому же столь высокий процент отказов — это уже не случайность, а закономерность. Технические условия допускают всего один процент брака, никак не больше. Совет директоров эта новость явно не обрадует, по плану мы уже на следующей неделе должны представлять изделие комиссии по государственным закупкам. Только после того как они дадут «добро», мы сможем объявить о первичном размещении акций, чтобы получить капитал, необходимый для разработки новой версии системы. Но если мы сейчас сядем в лужу, ЛЭССИ будет обречена пылиться в углу до скончания веков, так что давайте исходить из этого. Один процент брака — вот всё, что мы можем себе позволить. Работайте.

Бенелли пришлось согласиться. Им нужна была эмиссия акций, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Один процент предсказуемых отказов действительно не стоил того, чтобы бить тревогу.

Естественно, все было задокументировано, внесено в рабочий журнал и принято как руководство к действию. Гринстон подписал протокол испытаний, наложив в верхнем углу резолюцию «До выяснения», и ушел к себе.

Телеконференция совета директоров прошла спокойно. Гринстон рассказал об успехах проекта, проиллюстрировав свой доклад показом слайдов, подготовленных Бенелли. Вопрос интенсивности отказов не поднимался: никто из членов совета не обратил внимания на одну из ячеек таблицы на слайде номер пятнадцать. Службе видеонаблюдения важно было знать: кто, в какое время и в каких помещениях будет работать. Техническая сторона интересовала их меньше всего, поэтому лишних вопросов не задавали. Остаток дня Бенелли провел на телефоне и в электронной почте.

Он сворачивал сетевой шнур, когда к нему заглянул Монти.

— Я заметил утром с-суматоху? Ситуация разрешилась?

К сожалению, находились такие, кто имел глупость насмехаться над Монти, не заботясь о том, слышит он или нет. Это усугубляло его страдания по поводу того, что после контузии он начал заикаться и у него ухудшилось абстрактное мышление. Но личные неурядицы не изменили характера Монти — он по-прежнему оставался настоящим другом.

— Я начал читать вчера вечером, но осилил только п-первый раздел. — Монти протянул Джонатану скоросшиватель со вчерашними бумагами. — Подержи п-пока у себя. Обсудим как-нибудь за кружкой пива. Мне п-пора, если хочу успеть на поезд. Ты идешь?

Джонатан сунул скоросшиватель и сетевой шнур в портфель и быстро спустился в фойе вместе с Монти. Ехали они недолго: остановка Монти была одной из первых, но беседа получилась приятной, поскольку Бенелли сознательно не говорил о технических проблемах. Студентами они могли беседовать о чем угодно. Теперь же Джонатан старался не касаться вопросов, требующих серьезного интеллектуального напряжения. Они обсуждали лишь служебные отношения и кинофильмы.

После того как Монти вышел, Джонатан полез в портфель за ноутбуком и наткнулся на скоросшиватель. Достав его, он стал набрасывать конспект, стараясь строить фразы так, чтобы Монти было легче разобраться в сути.

Он вчитывался в цифры, изучал графики и диаграммы, стараясь воссоздать события, скрытые за сухими фактами. Ему хватало жизненного опыта, чтобы понимать: перед ним подробно задокументированная человеческая трагедия. Опущены только чувства и переживания, надежды и отчаяние, колебания и решимость.

В указателе значилась одна таблица под заголовком «Интенсивность отказов технических узлов». Джонатан нашел нужную страницу и погрузился в изучение данных. Это была специфическая таблица, вероятно, хорошо понятная тому, кто ее составлял, но в ней отсутствовали пояснения, которые наверняка понадобились бы стороннему читателю. Джонатан подумал, что было бы интересно сравнить данные по отказам датчиков взрывчатки с их нынешним случаем при тестировании ЛЭССИ.

Каждая строка таблицы соответствовала одному техническому узлу или рабочей детали, в столбцах приводились вероятные причины их отказа: нагрев свыше допустимого предела, механический удар, поломка, воздействие условий окружающей среды (пыль, вода и прочее). К столбцам давались лишь минимальные примечания, поэтому Джонатану пришлось сверяться со списком рабочих условий для деталей и узлов. Оказалось, что детали, из которых состоял датчик взрывчатки, были весьма надежны, а частота отказов по всем параметрам и при любых условиях составляла в среднем не более двух процентов.

Джонатан уставился в окно вагона на темнеющий в вечерних сумерках пейзаж. Если интенсивность отказов составляет всего два процента, почему тогда его друг едва не погиб? В таблице имелись все показатели, аккуратно разнесенные по ячейкам. Он вспомнил сегодняшний совет директоров и таблицу на слайде номер пятнадцать, отображающую частоту отказов ЛЭССИ. Джонатан еще раз заглянул в отчет, потом снова перевел взгляд за окно. И таблица в отчете, и таблица на его слайде — просто формальность, понял он. Приведенные в них цифры бессмысленны, поскольку даются без описания условий эксперимента. При движении «хаммера» со скоростью шестьдесят миль вероятность отказа датчика, безусловно, возрастет, но этих данных в таблице не было.

О результатах испытаний ЛЭССИ Джонатан размышлял весь остаток пути и с теми же мыслями проснулся утром.

Когда он пришел на работу, в цехе еще никого не было, за исключением Монти. Уборщик возился у испытательного стенда ЛЭССИ. Заметив Джонатана, Монти застенчиво улыбнулся ему.

— П-проглядел тебя в поезде, — сказал он.

Остановившись, Джонатан долго смотрел на приятеля, кивая в такт своим мыслям, потом запустил тест, который он хотел провести сегодня в первую очередь.

Беговая дорожка, по которой рысила ЛЭССИ, двигалась с повышенной скоростью. Примерно каждые пять минут приборы показывали всплеск активности всех узлов системы, потом термодатчики вспыхивали красным, и ЛЭССИ, споткнувшись, замирала, остановленная страховочным ремнем. Бенелли сохранял файлы регистрации, перезагружал компьютер и запускал цикл с начала. За час, в течение которого Джонатан терзал прототип на испытательном стенде, Монти успел подмести почти весь сборочный участок.

Джонатан с головой ушел в работу, поэтому, когда с началом рабочего дня у стенда появились инженеры по качеству, он даже разозлился. Те, впрочем, быстро поняли, что мешать ему не стоит, и поспешили заняться другими неотложными делами. Какое-то время спустя к стенду подошел Уолтер, и они перекинулись парой слов. Стотт, впрочем, вскоре ушел, а Бенелли продолжал тестирование ЛЭССИ, тщательно сохраняя системный журнал перед каждой перезагрузкой компьютера.

Перед ланчем Джонатан остановил наконец беговую дорожку. Примерно с полчаса он набирал какие-то данные на клавиатуре рабочей станции, потом повесил на монитор нацарапанное от руки объявление с просьбой не трогать компьютер и ушел. Джонатан ни секунды не сомневался, что в его отсутствие буквально у каждого найдется предлог, чтобы пройти мимо и как бы невзначай бросить взгляд на экран, на котором отображались результаты интенсивного автоматического анализа сохраненных им испытательных лог-файлов. Итоговый отчет должен был выйти в виде простого графика, и хотя издалека довольно трудно рассмотреть, какие единицы отложены на обеих осях, кривая с отчетливо выраженными зубцами хорошо просматривалась на экране уже сейчас. Следовательно, программа обнаружила в данных некую закономерность, которую ему предстояло исследовать.

Через сорок пять минут Джонатан вернулся, на ходу дожевывая чипсы из пакета, хотя приносить еду на сборочный участок категорически запрещалось. Не тратя время на болтовню с коллегами, он сразу подошел к компьютеру и принялся водить по экрану курсором. Некоторое время стоял неподвижно, внимательно рассматривая полученные результаты, потом погасил экран и решительным шагом направился в административное крыло.

Уверенно войдя в кабинет исполнительного директора, Бенелли плотно закрыл за собой дверь и объявил:

— У нас появилась проблема, которую необходимо решить.

Гринстон, оторвавшись от компьютера, за которым работал, жестом предложил Бенелли сесть за стол для совещаний.

— Я ничего не имею против решения проблем, — заметил он. — Но сами по себе они, конечно, всегда заставляют нервничать. Надеюсь, это никак не связано с изменениями в конструкции ЛЭССИ? А если связано, то не повлияют ли эти изменения на поэтапный график сдачи работ?

Сидя за столом, Бенелли вертел в руках одну из разбросанных по нему небольших игрушек. Эти забавные мелочи находились здесь неспроста: они позволяли инженерам и техникам чем-то занять руки и не чувствовать себя скованно в офисе руководства. Сейчас Бенелли с трудом сдерживал волнение, и человечек на ниточках, которого он вертел в пальцах, судорожно дергался.

— У ЛЭССИ зафиксирован стабильно повторяющийся отказ. Вероятность отказов составляет десять процентов, если система работает с полной нагрузкой. В принципе, это не так уж много, но коль скоро мы собираемся использовать ЛЭССИ в зоне боевых действий, то должны снизить этот показатель: ведь каждый отказ может стать причиной ранения или гибели солдат. Фактически речь идет о снижении процента людских потерь… Дело, однако, в том, что устранение дефекта потребует доработки материнской платы и, возможно, перекомпоновки капсулы с электроникой, а также дополнительных испытаний. Это может затянуть сдачу проекта примерно на месяц.

Гринстон нашарил на столе игрушечный волчок и запустил его по столешнице.

— Я вижу, что вы уже все продумали, поэтому не стану спрашивать, уверены ли вы в необходимости подобных… усовершенствований. Мы, однако, заверили совет директоров в том, что все идет по плану, и теперь нам бы очень не хотелось сообщать комиссии по государственным закупкам, будто дело неожиданно осложнилось. — Гринстон тоже взял со стола игрушку на ниточках и задумчиво раскачивал ее из стороны в сторону. — Поэтому подумайте как следует, посоветуйтесь с коллегами. Пусть ваше мнение будет максимально обоснованным. Если вам удастся меня убедить, я пойду в совет директоров, и мы вместе попытаемся уговорить государственную комиссию дать нам дополнительное время на доработку модели. Ну а до тех пор… думаю, мы с вами будем встречаться достаточно часто.

Бенелли вернулся к себе в офис выжатый как лимон. Задача предстояла грандиозная. И если он с ней не справится, ему следует готовиться к возможному увольнению, и тогда — прощай карьера!

Не находя себе места, он забрел в дальний конец сборочного участка, где Монти менял круг на точильном станке. Чтобы отвлечься от своих мыслей, Джонатан взял гаечный ключ и стал ему помогать.

— Ты был з-занят, — сказал Монти, не поворачивая головы. — Все хотят знать чем.

— Да уж, — ответил Джонатан. — ЛЭССИ необходима частичная переделка. Проблема не настолько серьезна, чтобы говорить о системной ошибке, но качественное улучшение необходимо.

Ему вдруг захотелось рассказать другу, что проблема с ЛЭССИ аналогична той давней проблеме с датчиками взрывчатки. Джонатан остановился и отложил ключ.

— Скажи-ка, Монти, какие у тебя планы на ближайшие пару недель?

Объяснив Монти, чего от него хочет, Бенелли отправился к Стотту. Он надеялся, что тот сумеет уговорить свою команду, которая так часто доставляла электронщикам головную боль, поработать немного сверхурочно.

— Нам необходимо убедить Гринстона и совет директоров, что решение проблемы с отказами принесет компании наибольший доход по акциям, — начал Джонатан прямо с порога, не дожидаясь, пока Уолтер обернется. — А для этого мне понадобится ваша помощь — твоя и твоей группы. Требуется творческое мышление, к тому же придется вкалывать сверхурочно. Что скажешь?

Уолтер молча слушал, пока Джонатан изложит свои соображения. Несмотря на то что основная концепция сложилась у него в голове меньше двадцати минут назад, и в ней имелись кое-какие пробелы, в целом она выглядела достаточно правдоподобно. С этим уже можно было работать, и все же предварительно следовало послушать, что скажут остальные.

Не откладывая дело в долгий ящик, Уолтер и Джонатан назначили на конец дня общее собрание обеих групп, на котором обрисовали суть проблемы и объяснили, почему это дело касается каждого. Не обошлось, конечно, без сложностей. Чтобы новые узлы были готовы к заседанию совета директоров, требовалось немало сверхурочных часов, однако далеко не всякий мог перепланировать свои личные дела на следующую неделю. И все же никто не сомневался, что так или иначе они с этой задачей справятся или по крайней мере сделают все, что будет в их силах.

Следующие несколько дней оказались довольно насыщенными и нервными. Время от времени кто-нибудь срывался, и дело едва не доходило до ссор. Некоторых инженеров им пришлось буквально уламывать отложить текущую работу, чтобы уделить все силы и время приоритетной задаче. Проектная секция чуть не круглые сутки гоняла на испытательных стендах новенькие процессоры.

Двое инженеров привлекли своих друзей, занимавшихся вопросами живучести автомобиля в ДТП, и те предложили несколько оригинальных идей, которые автомобилестроители отвергли как слишком дорогостоящие.

Правда, необходимые для осуществления этих идей узлы собирать на месте было весьма затруднительно, но автоинженеры оказались подлинными энтузиастами своего дела. Несколько взяток, которые они дали нужным людям на автопроизводстве, помогли решить эту проблему достаточно быстро.

Работа кипела, настроение людей с каждым днем поднималось, и новая ЛЭССИ начала обретать реальные очертания. Вскоре на беговой дорожке уже стояла ее новая, более приземистая и обтекаемая модификация.

Бенелли и Стотт встретились с Гринстоном у испытательного стенда.

Новой ЛЭССИ было еще далеко до полной готовности, но необходимые доработки и испытания можно провести потом, после того как им разрешат отодвинуть сроки сдачи в производство.

Что-то привлекло внимание Бенелли, и он, вооружившись молотком, принялся стучать им по раме одной из подпорок. Люди в цехе, с интересом прислушивавшиеся к разговору ведущих инженеров, были в ужасе. Им казалось, Бенелли обнаружил что-то серьезное, и теперь каждый удар молотка отодвигает срок сдачи проекта как минимум на неделю.

— Все это очень впечатляет, — говорил в это время Гринстон. — Но чтобы показать товар лицом, вам все равно придется устроить небольшой спектакль. Моделирование внешних условий и испытания на стенде проделаны безукоризненно, но они, к сожалению, не запоминаются.

— Я уже думал об этом, — обрадовался Бенелли. — Если вам удастся отложить показ ЛЭССИ членам комиссии еще на недельку, мы сумеем сделать так, чтобы шоу выглядело убедительно.

Они еще пошептались втроем и наконец договорились. Гринстон, правда, все еще качал головой, но можно было не сомневаться: он сдержит слово и сумеет отсрочить демонстрацию. Когда он ушел, Стотт и Бенелли поговорили еще немного и тоже разошлись: один отправился в подсобные помещения, а другой — потолковать с Монти.

Совершать невозможное очень трудно, для этого недостаточно одного лишь самоотверженного труда на рабочем месте. Жены начинают ворчать и скандалить, дети заброшены, важные футбольные матчи забыты. Пицца, которую доставляют прямо в центральный офис, это, конечно, очень хорошо, но она быстро теряет все очарование, если в качестве альтернативы выступает романтический вечер с невестой. Впрочем, все, кто работает в области высоких технологий, в свое время пережили не один подобный аврал, и каждый знает, чем приходится поступаться.

И тем не менее не всем нравится вкалывать сверхурочно, не зная даже ждет ли их заслуженная награда.

Когда новая конструкция материнской платы стала обретать свои очертания, Уолтер вытащил Джонатана в соседнее кафе перекусить.

— У меня появилась идея по поводу еще одного важного модуля, который мы могли бы незаметно втиснуть на материнскую плату. Тебе, конечно, это очень не понравится, но дай мне сначала высказаться, — широко улыбаясь, сказал он Джонатану, когда оба уселись за столик.

Он был прав: Бенелли это совершенно не понравилось. У него и так была запарка, и чтобы успеть к сроку, им необходимо держаться строго в рамках ими же разработанного плана. Теоретически добавить на материнскую плату еще один видеопроцессор, конечно же, можно, но с практической точки зрения это потребовало бы дополнительного времени, которого и так в обрез.

Уолтер изложил свои соображения. Джонатан покачал головой, как незадолго до этого Гринстон, но вдруг остановился и внимательно посмотрел на друга.

— Сделать это мы, конечно, сможем: всего и делов-то, что заново переписать программное обеспечение. К сожалению, мы ни за что не успеем провести улучшенную конструкцию через службу контроля качества до демонстрации ЛЭССИ государственной комиссии. Остается действовать на свой страх и риск и выводить на решающие испытания «сырой» образец, а это значит, что придется поставить не одну бутылку парням из отдела технического контроля, чтобы они согласились вернуться к этому вопросу после демонстрации. Ты уверен, что хочешь именно этого?

— Если глупая идея сработает, — улыбнулся Уолтер, — то она не такая уж и дурная.

Джонатан лишь обреченно кивнул в ответ.

Когда прибыла комиссия по государственным закупкам, ей первым делом устроили обязательную экскурсию по производственным цехам. Сотрудники компании оказались на высоте: организация производства выглядела образцово, а сборочный участок блистал чистотой, хотя часть его и была скрыта от глаз передвижными секциями защитных экранов.

— По графику, там сейчас ведутся сварочные работы, — пояснил Гринстон, и как раз в этот момент из-за экранов раздался треск электродуговой сварки, и повалил дым. — Далее у нас запланирован небольшой банкет, поэтому давайте проведем общий обзор, перекусим, а затем мы познакомим вас с «Проектом ЛЭССИ» более подробно.

И Гринстон повел комиссию в конференц-зал, а из-за ширм появились Монти и Джонатан.

— Ну, иди готовься, — Джонатан внимательно посмотрел на Монти. — И не забудь свои шпаргалки.

Общий обзор проекта был посвящен главным образом славной истории компании — ее великим свершениям и светлым перспективам в будущем.

Как только презентация закончилась, объявили перерыв. Незамедлительно был подан и обещанный ланч, но Бенелли кусок в горло не лез.

— Вы слишком нервничаете, — заметил Гринстон. — И это бросается в глаза. Держите себя в руках. Не хотите есть, возьмите хотя бы тарелку и попытайтесь поддерживать светский разговор. Если эти ребята почуют, что вы чего-то боитесь, нам крышка.

Бенелли послушно взял тарелку спагетти и сел рядом с кем-то из гостей, рассеянно тыча в блюдо хлебной палочкой. Светская болтовня давалась ему с неимоверным трудом, но все же он как-то справился.

В конце ланча Гринстон поднялся и обратился к гостям:

— Надеюсь, вам понравилось наше скромное угощение. А сейчас я передаю слово мистеру Бенелли, который приготовил для нас небольшую наглядную демонстрацию. Если я не ошибаюсь, она пройдет не здесь, а на автостоянке, поэтому я предлагаю уважаемым гостям подняться на крышу, откуда мы увидим все подробности. Когда демонстрация закончится, мы сможем в деталях обсудить предстоящие мероприятия по проекту.

— На самом деле демонстрацию подготовил не я, — сказал Бенелли, нажимая клавишу интеркома. — Мистер Кохон, вы готовы к нам присоединиться?

В зал вошел Монти, одетый в пиджачную пару и белую сорочку с подобранным в тон шелковым галстуком. Чтобы придать ему столь изысканный вид, потребовалась помощь записных модников компании, зато теперь он выглядел на все сто! Монти даже причесался и привел в порядок бороду.

— П-попрошу с-следовать со мной. — Монти указал в сторону лифтов.

Джонатан помог секретарю загнать членов правительственной комиссии в лифт, отвести их на крышу и рассадить по местам, а сам отправился на автостоянку, где группа инженеров собралась перед двумя видеомониторами. На одном из них было видно все, что происходит на крыше; другой же передавал картинку с камеры, нацеленной на автостоянку.

— Дерзкий план, Джонатан, — шепнул Уолтер другу. — Если он провалится, ты отправишься клепать гамбургеры в ближайшее кафе быстрого питания.

На первом экране они видели рассевшихся по местам членов государственной комиссии и Монти, стоявшего на небольшом возвышении рядом с новой ЛЭССИ. Вот он щелкнул выключателем на шасси машины, и распластавшаяся на брюхе ЛЭССИ грациозно поднялась на выпрямленные ноги.

— Разрешите п-представиться: Монти Кохон. В нашей компании я отвечаю за некоторые специальные проекты… — Монти на секунду замолчал и заглянул в карточки с записями. — Как известно, во время войны во Вьетнаме основной причиной значительных потерь среди наших солдат была п-признана винтовка М-14, конструкция которой имела несколько существенных изъянов. В частности, хромированный ствол и недостаточно мощный патрон вызывали частые задержки при стрельбе. Мое инженерное образование и некоторый боевой опыт п-привели меня к пониманию того, что выживание солдата в экстремальных условиях во многом зависит от конструкции и качества его снаряжения. В настоящее время моя работа в компании как раз и состоит в том, чтобы предвидеть, к-как наше оборудование будет функционировать в эк-кстремальных условиях.

Скажу без утайки, не так давно в б-базовой конструкции ЛЭССИ были выявлены недостатки, которые в обычных условиях не имели бы значения. Но нам известно, что вы являетесь не только сотрудниками Департамента по государственным з-закупкам, но и представителями вооруженных сил Соединенных Штатов, что предполагает особый интерес к качеству и надежности предлагаемой продукции. Поэтому мы незамедлительно п-предприняли шаги, направленные на исправление обнаруженных изъянов.

Инженеры к-компании любят свое дело, ведь наша главная задача — это создание новейших устройств и механизмов, которые работают без сбоев и поломок. Мы прекрасно осознаем, что каждый отказ т-техники может означать ранение, инвалидность или даже смерть человека. Последствия отказов — это изломанные жизни, которые уже не отремонтируешь.

Монти посмотрел прямо в объектив видеокамеры, и Джонатан, глядя в монитор, автоматически кивнул в ответ.

— Создание новейшей техники — занятие н-не из легких. Путь каждого изобретателя полон ошибок и неудач. Даже Эдисон п-пережил немало разочарований, пока не изобрел свою нить накаливания. Но кто не ошибается, тот н-никогда не создаст ничего нового.

Монти отступил на шаг и, взяв в руки пульт управления, повернулся к ЛЭССИ. Та ожила и бодро зашагала по устроенной на крыше полосе препятствий. Она преодолела несколько наклонных пандусов и лестниц, переправилась через яму с водой и вышла на участок, усеянный крупными кусками битого кирпича. Когда ЛЭССИ сделала по полосе пару кругов, Монти заговорил вновь:

— Чтобы идея воплотилась в металле, нужны упорство и вера в достижение цели. Поиск п-подходящего конструкторского решения тоже требует времени и упорства. И сейчас я хотел бы п-продемонстрировать вам некоторые плоды настойчивости наших инженеров, которую они проявили, когда решали п-поставленную перед ними задачу.

Монти нажал кнопку на пульте. ЛЭССИ перестала ходить по кругу и двинулась прямиком к краю крыши, внизу за которым виднелась асфальтированная площадка автостоянки.

Члены комиссии повскакали с мест и, затаив дыхание, смотрели, как ЛЭССИ, не останавливаясь, перешагнула защитное ограждение.

Джонатан, не отрываясь, глядел на экран монитора. Он видел, как ЛЭССИ появилась на самом краю крыши и шагнула в пустоту.

Она падала бесконечно долго, затем рухнула на асфальт…

Подпрыгнула…

Снова приземлилась…

И, выровнявшись, как ни в чем не бывало направилась через площадку к безмолвной толпе инженеров.

История знает немало примеров случайного успеха. Но результат этого эксперимента случайностью не был: ЛЭССИ строили с большим запасом прочности, используя дублирующие цепи и новейшие технологии защиты автомобиля во время ДТП. Бенелли и Стотт знали, что ЛЭССИ уцелеет, даже упав с высоты шести этажей — а тут их было только три. Компьютерное моделирование гарантировало успех, но все, кто наблюдал эксперимент «вживую», все равно чуть не обезумели от радости и облегчения.

ЛЭССИ уцелела, и это выглядело очень, очень эффектно.

Позже в конференц-зале Бенелли рассказал руководству государственной комиссии о причинах заикания Монти. В ответ услышал, что никто из членов комиссии не ставит под сомнение компетенцию мистера Кохона как конструктора-консультанта компании. Потом члены комиссии без колебаний одобрили отсрочку сдачи проекта.

После повторного просмотра видеозаписи рискованного эксперимента совет директоров компании подверг инженерно-техническую группу суровой критике и дал указание продолжить работы. Вскоре Джонатан окольными путями узнал, что дирекция приняла решение объявить о первичном размещении акций на сумму, вдвое превышавшую запланированную.

Вечером на праздничном корпоративе Монти признался Джонатану:

— Я б-боялся, что не смогу з-закончить выступление. Но надо было в-видеть их лица, когда ЛЭССИ сиганула с крыши!

Монти был возбужден и заикался больше обычного, но этого уже никто не замечал.

Уолтер подсел к Джонатану, наблюдавшему за празднующими победу инженерами.

— Знаешь, я с детства полюбил техническое творчество, потому что оно, в конечном счете, очень человечно. — Уолтер улыбнулся. — Ведь всякая техника нужна только для того, чтобы служить людям… Помню, когда мама вязала нам свитеры, мне казалось, что с каждым щелчком спиц она вплетает в них частичку своей любви и заботы. Я полагаю, что мы здесь занимаемся тем же самым — во всяком случае, мне хочется так думать. Отними у нашей техники гуманизм, и что тогда останется?

Уолтер понимал, что впереди еще много работы, но это его не пугало. Он твердо знал, что работа связывает его с теми, кого он любит.

Чарльз Гэннон Не для себя одних

Солнечный свет в салоне внезапно померк — космоплан пересек терминатор и летел над ночной стороной Земли.

Далеко внизу проносилась огромная азиатская суша, темная и не отмеченная ничем, кроме редких светящихся пятен разбросанных по степи городов. Он перечислял их по памяти и смаковал названия. Пусть во многих из них не очень-то любили русских, но и эти города были ему дороги. Они больше не были целями обстрелов, объектами нападения. На улицах мужчины по-прежнему ругались, женщины все так же напевали и, как всегда, играли дети. Только это и имело значение.

Космоплан вздрогнул. Он закрыл глаза и почувствовал изменение курса: чуть кренясь вправо, космоплан закладывал вираж. Начиналось снижение. Открыв глаза, он увидел в иллюминаторе темную поверхность Японского моря.

Слишком быстро, подумал он. Впрочем, во время войны постоянно кажется, будто все происходит слишком быстро: прилеты, отлеты, встречи, прощания. С той самой минуты, когда ему вручили личный жетон, который он сжимал сейчас в руке, у него не было времени ни толком познакомиться с кем-то, ни расстаться… ни спасти чью-то жизнь.

Кроме своей собственной.

Еще не смолкла первая нота тревожной сирены, а Сергей Андреев уже несся к отсеку с аварийно-спасательными скафандрами. Перед ближайшим шкафом он чуть сбавил скорость, чтобы узкая дверь успела автоматически открыться, подпрыгнул, резким движением сбрасывая обувь и, одновременно, разворачиваясь спиной вперед. Удар смягчила раскрытая верхняя половина скафандра, и, выпрямив ноги, Сергей скользнул в штанины. Когда он встал на полную ступню, зажужжал сервомотор, и нижняя половина скафандра, мгновенно поднявшись вверх, зафиксировалась на талии.

Прерывистый вой сирены участился. Нельзя терять ни секунды.

Быстро — руки в рукава, пальцы в перчатки. Потянуть вверх кольцо герметичной молнии и зафиксировать стопорный замок. Резкий рост давления в скафандре подтвердил, что швы надежно закрыты.

Теперь можно поднять руки над головой, ухватить гермошлем и рывком потянуть его вниз.

Соединительные кольца воротника и шлема сомкнулись и с металлическим звуком сцепились намертво. Тут же сработал автомат, и в верхней части визора гермошлема на внутренней его стороне появились яркие значки индикаторов.

Система жизнеобеспечения — зеленый. Средства связи — зеленый. Контроль герметичности — зеленый. Средства перемещения в космосе — зеленый. Индикатор крепежа — зеленый мигающий.

Сергей нажал кнопку на манжете левой перчатки. Раздался щелчок: скафандр освободился от захватов.

Действуя аккуратно, но быстро, Сергей размотал страховочный фал. До сих пор не было слышно ни хлопка взрывной декомпрессии, ни визгливой трели утечки воздуха — разгерметизации модуля пока не произошло.

Легким нажатием подбородка Сергей включил ларингофоны.

— Докладывает Андреев, личный номер 2-18. К выходу из Модуля-11 готов. Прием.

После паузы в шлемофоне послышалось:

— Понял вас, Андреев. Ваше общее зачетное время двадцать две секунды. — И говоривший разочарованно хмыкнул.

Сегодня дежурил капитан Айвар Мери. Разочарование в его голосе означало, что он не увидел особых огрехов в том, как Сергей выполнил упражнение.

— Скафандр вы надели за четырнадцать секунд, но потеряли время с перчатками. Подгоните их получше. В случае травматической абазии вы сможете оставаться на ногах секунд тридцать, не больше.

Сергей еле сдержался, чтобы не фыркнуть в ответ: «А то я не знаю. Зато я прекрасно уловил твой тон, капитан Мери, а в нем — откровенное презрение. Для таких, как ты, я всегда буду лишь сыном смутьяна-панслависта, даже круче — экстремиста номми»[7].

В этот момент из-за гермостворки в конце коридора появился сам Мери, одетый в черно-голубой летный костюм — такие носили пилоты Балтийской конфедерации.

— Ладно, Андреев, практическую часть закончили. Теперь немного теории. Каковы ваши следующие действия?

— Первое — общий осмотр модуля, второе — содействие тем, кто… — начал заученно перечислять Сергей.

Мери отрицательно качнул головой, при этом его прямые, аккуратно подстриженные светлые волосы колыхнулись из стороны в сторону.

— Андреев… — Он сделал рукой круговое движение. — Что представляет собой этот модуль-тренажер?

Сергей сдвинул брови:

— Модуль юпитерианской космической станции США.

Мери подчеркнуто медленно кивнул.

— Замечательно. Только позвольте вам напомнить, что американская станция — это тороидальная конструкция, состоящая из множества модулей. — Его голос потерял оттенок притворного сарказма, в нем послышалось раздражение: — Поэтому просто «модуль» для меня ровным счетом ничего не значит. Всегда указывайте, в каком именно модуле вы находитесь. Всегда, без исключения. Давайте еще раз.

Сергей еле удержался от того, чтобы не дать эстонцу в зубы, и начал все заново.

— Первым делом произвожу общий осмотр Модуля-11, предназначенного для временного проживания и начальной подготовки вновь прибывшего персонала. Оказываю содействие тем, кто столкнулся с трудностями при надевании аварийно-спасательного скафандра. Затем, согласно боевому расписанию, спешно выдвигаюсь в Центр управления. Проходя через межмодульные туннели, я по приборам проверяю состояние каждого стыковочного узла. Если система неисправна, я вручную привожу взрывное устройство расстыковки в боевую готовность.

— Зачем?

Сергей опешил: такой вопрос не входил в план стандартной подготовки.

— Не понял…

— Андреев, в данный момент задавать вопросы, не входящие в технический регламент, — моя прерогатива. Я должен знать, как вы будете действовать в нестандартных ситуациях. Повторяю вопрос: зачем приводить в боевую готовность взрывное устройство расстыковки модуля в случае неисправности автоматики стыковочного узла?

— Затем… затем… — запинаясь, начал Сергей. — В общем, если система автоматики стыковочного узла не реагирует на сигналы главной командной сети, но возникла необходимость аварийного отстрела модуля от станции, расстыковка возможна только в ручном режиме. При этом я должен буду лично произвести подрыв устройства.

— И каковы в этом случае ваши шансы остаться в живых?

В инструкциях об этом не было ни слова. Сергей попытался наскоро произвести необходимый расчет, но сбился и сказал наугад:

— Вероятность выживания составит 50 процентов при условии, если…

— Неверно, Андреев. Если перед тем, как привести в действие взрыватель, вы все-таки пристегнетесь страховочным фалом, ваши шансы выжить составят 86 процентов. Если этого не сделать, вы труп. И точка. Вас высосет в открытый космос; и в атмосферу Юпитера вы войдете приблизительно через 8 часов 15 минут — с небольшой поправкой в ту или другую сторону в зависимости от вектора движения. Впрочем, это не столь важно, потому что радиация убьет вас намного раньше.

Узкие губы Мери стали еще тоньше, хмурое выражение лица сменилось беспощадной улыбкой.

— Ваш следующий тренинг состоится непосредственно на американской станции, товарисч. Уж там-то вы не ударите лицом в грязь, верно? Замарать свою фамильную честь перед америкосами? Только не это! — (При этих словах лицо Сергея вспыхнуло.) — Тем не менее я обязан доложить о вашей некомпетентности майору Шумилову. И не факт, что Шумилов отнесется к вам так же снисходительно, как я.

Эстонец перестал улыбаться.

— Снимайте скафандр, Андреев. И вот, держите, — он бросил Сергею пакетик из плотной оберточной бумаги. — Я так понимаю, это новая идея фикс наших политиков.

Сергей потер пальцем круглый выступ в центре пакетика.

— Что это?

— Думаю, символ нашего с вами единения, товарисч, — усмехнулся Мери. — Жетон с эмблемой Временного мирового правительства.

Качнувшись, задрожала палуба у них под ногами — разгрузка «Припяти» закончилась, и Мери недобро оскалился.

— Пора знакомиться с американцами, Андреев.

Пройдя сквозь строй знакомства с экипажем станции, Сергей был рад оказаться наконец в еще пустой кают-компании. Рухнув в кресло, он вскрыл пакетик, который вручил ему Мери. Оттуда, мерцая гладкой поверхностью, выпал на стол серебристый личный жетон. Равнодушно взглянув на него, Сергей взялся за стакан с чаем, оценил аромат: грубая смесь, чрезмерно много танина. Типично американский чай.

Еще несколько минут спустя уютную, почти домашнюю тишину кают-компании нарушили новые, все усиливающиеся звуки: топот ног, голоса, взрывы смеха. Сергей поставил стакан, достал из нагрудного кармана русский технический журнал и сделал вид, что погружен в чтение.

Те, кто прибыл сегодня на «Припяти», начали по двое-трое входить в кают-компанию, наполняя ее разноязычным гамом вперемежку с переводом на американский английский, который давно превратился в «лингва франка» современности. Сгорбившись, Сергей еще глубже ушел в свой журнал. Он слышал стук подносов и шутки по поводу «сухого пайка», приевшегося во время перелета. Общее жужжание голосов перекрывал радостный медвежий рык Шумилова; огромный русский усаживался за дальним концом стола. Шедший следом Айвар Мери занял место справа от него.

— Выглядит совсем как говядина, — настаивал Мери, глядя на гамбургер у себя на подносе.

— Какая разница, как это выглядит, приятель, — осклабился Мэтисон, пилот из Новой Зеландии, — если это всего лишь переработанная тилапия.

— У нас точно такой же рацион, — добавил Шумилов, — чего не скажешь о старых посудинах. — Он подмигнул Мэтисону. — Айвар летал только на ржавых ведрах. Паренек-то из захолустья!

— Гегемонист, — фыркнул эстонец. — Давай лопай свой фишбургер.

Шумилов хохотнул и придавил ложечкой чайный пакетик.

— Впрочем, чай довольно крепкий. Надо же!

— Американцы пьют его не так, Василий, — заметил Мэтисон. — Добавь молока.

— Чего-о? — Шумилов с притворным возмущением закатил глаза. — Портить приличный чай молоком?! Еще не хватало!

Краем глаза Сергей хорошо видел широкую, во все лицо, улыбку Шумилова.

— Друг мой, я прекрасно знаком с американскими традициями. Все-таки я два года парился в Миннеаполисе. — И Шумилов передвинул молоко Мери.

— Никакого молока, — замотал тот головой. — Я пурист.

Айвар Мери утверждает, что он пурист? Сергей помнил, что говорил по этому поводу его покойный отец: «Всякий истинный пурист мешает развитию родной культуры больше, чем пустопорожний глобалист американского розлива». Сам Сергей считал эту концепцию имеющей право на существование, но не относился к ней с таким же ярым фанатизмом, как отец с его нарочито неокоммунистическим блогкастом, который привлекал к себе так много недоброжелательного внимания. Это продолжалось до самой смерти отца, но и после у Сергея так и не нашлось подходящего случая отмежеваться от фирменного андреевского радикализма.

Из уважения к памяти отца он держал рот на замке. А как же иначе? Как мог сын идеолога культурного протекционизма Александра Андреева признаться, что даже он считал отцовский национализм чрезмерным? Иной раз и куда меньшее способно скомпрометировать работы того или иного общественного деятеля, тем более что политическое наследие, которое Александр Андреев оставил после себя, и без того выглядело весьма неоднозначно.

— Сми-р-р-но!

Вздрогнув, Сергей вышел из задумчивости и удивился реакции окружающих. Мужчины быстро поднимались с мест, оправляя комбинезоны. Поднявшись вместе со всеми, Сергей увидел в дверном проеме офицера, который возвышался, положив руки на пояс. Это был крупный чернокожий мужчина под шестьдесят в форме американских космических сил. Его грудь пестрела множеством орденских планок. Судя по всему, перед ними был подполковник Клиффорд Дж. Харрисон, главный диспетчер и начальник летной службы станции.

— Вольно, джентльмены. С тех пор как месяц назад мы ввели режим связи на защищенных каналах, я не получал списки личного состава. Кто ваш командир?

Шумилов сделал шаг вперед.

— Майор Шумилов представляется по случаю прибытия на «Гефест», сэр.

Харрисон вздрогнул, уставившись на русского, и внезапно заулыбался.

— Василий Михайлович, какого черта вы здесь делаете?

— До сих пор не было случая поблагодарить вас за содействие во время войны в поясе Койпера.

— Да ладно, Василий. Вы, как всегда, не можете оставаться в стороне от большой драки. Ну что ж, рад вас видеть.

— Рады видеть здесь вас, сэр. Харрисон согнал с лица улыбку.

— Докладывайте, майор Шумилов.

— Сэр, личный состав, переброшенный с лунного космодрома «Море Кризисов», на вводный инструктаж собран. Отсутствующих нет.

Харрисон кивнул:

— Можете садиться. И добро пожаловать на станцию «Гефест», джентльмены. — Начав говорить, подполковник размеренным шагом прошелся по кают-компании. — Мне предоставлена сомнительная честь довести до вас основные подробности нашей миссии. Сначала, как водится, наихудшая новость. По прогнозам международного Генерального штаба, враждебная человечеству цивилизация арат-кэ не ограничится захватом системы звезды Барнарда, а совершит нападение на Солнечную систему. Специалисты уверены, что командование противника планирует молниеносную кампанию, которая должна завершиться полной победой еще до того, как мы успеем адаптироваться к чужому оружию и тактике.

— Поскольку арат-кэ значительно превосходят нас по уровню технического развития, логично ожидать от них удара в самое сердце человеческой цивилизации. То есть противник планирует нападение непосредственно на Землю.

— Вторжение, вероятнее всего, начнется с попытки создать для себя центр ресурсного обеспечения в пределах Солнечной системы. Как и нам, арат-кэ необходим тяжелый водород для термоядерных силовых установок. Но, в отличие от нас, их боевые корабли способны выкачивать дейтерий непосредственно из атмосферы газовых гигантов. Следовательно, первым делом они сунутся сюда — в систему Юпитера.

— Наша задача, джентльмены, сбор разведданных. Когда враг явится, мы дадим бой, но горстка наших перехватчиков не остановит флот вторжения.

— Сэр, — голос Айвара Мери звенел от волнения, — если появление противника ожидается именно здесь, то почему не дать ему отпор всеми имеющимися у нас силами и средствами?

Харрисон остановился.

— Потому что до тех пор, пока у нас нет полных данных о боевой технике и вооружении арат-кэ; попытка встретиться с ними в решающем бою стала бы тактическим, да и стратегическим суицидом. Мы уже допустили эту ошибку в системе звезды Барнарда и повторить ее не имеем права.

Сопроводив свои слова решительным взмахом руки, Харрисон повернулся и двинулся по кают-компании в обратную сторону.

— Вооруженный конфликт в системе звезды Барнарда закончился отнюдь не «тактическим отступлением», джентльмены. Это был полный разгром. Забудьте попавшие в средства массовой информации сведения, якобы полученные из осведомленных источников. Все это — просто дерьмо в красивой обертке, предназначенное исключительно для того, чтобы предотвратить панику. Правда состоит в том, что оружие арат-кэ разносит в дым наши крупнейшие корабли. Те немногие пилоты, у которых хватило мужества войти в боевое соприкосновение с арат-кэ, были развеяны на атомы. Откровенно говоря, если бы не показания очевидцев из числа гражданских лиц, которых едва успели эвакуировать на спасательном судне, мы бы даже не поняли, что произошло. Вот почему среди вас есть и психоаналитики, и физики-теоретики, а не только военные пилоты, инженеры и техники.

Когда арат-кэ явятся сюда, — заметьте, я говорю «когда», а не «если», — наши перехватчики вступят в бой, но лишь с целью связать противника, вызвать на себя ответный огонь и дать нам возможность собрать как можно больше приборных данных. Здесь, на станции, специалисты должны будут их обработать, сделать предварительное заключение и передать результаты на Землю. Крайне важно, чтобы мы получили, обработали и отправили эту информацию как можно быстрее, поскольку наш единственный защищенный канал передачи — лазерный коммуникатор. Как только станция будет повреждена настолько, что изменится ее положение в пространстве, канал связи прервется, и все мы окажемся бесполезны. Это означает, что пилоты должны будут упорно сражаться, а аналитики — быстро соображать.

Харрисон оглядел их:

— Такова боевая задача. В сущности, мы являемся приманкой. Именно поэтому для выполнения миссии отбирались исключительно добровольцы.

В кают-компанию вошли еще два офицера, и Харрисон тут же сказал:

— Командир станции вкратце познакомит вас с достопримечательностями системы Юпитера. Прошу вас, полковник…

Харрисон повернулся и отсалютовал старшему офицеру, который, улыбнувшись, обратился к присутствующим:

— Полковник Коста, военно-космические силы США. — Он указал на маленький блестящий диск, приколотый к воротнику, выпущенному поверх выреза рабочего комбинезона: — Вы все получили такие жетоны вместе с инструктивными материалами. Прошу приколоть.

Коста подождал, пока присутствующие выполнят команду. Если он и заметил, что Сергей не соизволил даже прикоснуться к жетону, то не подал вида.

— Джентльмены, с этого момента вы члены Первой международной оперативной группы. Государственные деятели у нас на Земле сделали все, от них зависящее, чтобы, забыв о разногласиях, создать Временное мировое правительство, которое проведет человечество через все испытания в этот критический момент истории. Я уверен, что, последовав этому благому примеру, мы тоже отбросим все национальные различия, по крайней мере на время выполнения нашей миссии.

А теперь… поскольку едва ли не половина из вас прежде не бывала в командировках за пределами Земли… я позволю себе коротко познакомить вас с местными условиями…

Коста включил голографический проектор, и перед экраном появилось изображение Юпитера — медленно вращающаяся масса, испещренная белыми и оранжевыми полосами. Маленькие точки двигались по орбитам в районе экватора. Коста нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Над северной полярной областью, чуть в стороне от полюса, появилось небольшое белое кольцо.

— Это наша станция «Гефест». Среднее удаление от верхних слоев юпитерианской атмосферы — 242 тысячи километров. Вопреки тому, что сообщают средства информации, мы не находимся на околоюпитерианской орбите. Без двигательных установок станция камнем упала бы вниз, поэтому мы используем термоядерные двигатели, обеспечивающие траекторию движения, параллельную орбите Ио.

Он снова коснулся пульта: движущаяся по ближней орбите точка — небесное тело Ио — засияла ярким золотым светом; белое кольцо станции «Гефест» сопровождало ее на некотором расстоянии.

— По мере того как Ио огибает Юпитер, «Гефест» едет с ней как бы пассажиром на переднем сиденье. Однако орбита Ио пролегает внутри радиационных поясов Юпитера.

Следующее переключение — и Юпитер окружило раздутое, слегка наклонное красное кольцо.

— Радиационные пояса Юпитера по форме напоминают тороид. Общая доза излучения составляет в среднем около 40 тысяч рад в сутки. Восемьдесят процентов приходится на электронное излучение; остальное — потоки протонов и нейтронов. Станция «Гефест» находится практически над северным полюсом планеты, поэтому, чтобы оставаться над Ио, ей приходится пересекать самую верхнюю область радиационных поясов. Доза излучения при этом сравнительно мала, однако по-прежнему смертельна для человеческого организма — до шести тысяч рад в сутки. К счастью, природа решила проблему радиации за нас.

Коста переключил анимацию: бледно-голубая дуга протянулась от северного полюса планеты, окутала со всех сторон станцию «Гефест», пронзила Ио, а затем вернулась назад к Юпитеру, теряясь в его атмосфере над южным полюсом. Ио продолжала двигаться по своей орбите, таща за собой эту голубую дугу — и «Гефест» вместе с ней.

— Голубая дуга на экране — траектория плазменного потока, джентльмены. Мы в данный момент живы только потому, что «Гефест» удерживается внутри него. Стоит выйти за его пределы, и радиация сожжет нас за считаные часы.

— Плазменный поток представляет собой густой «суп» из электронов и ионов мощностью приблизительно два триллиона ватт. На нашей станции эта энергия используется для создания системы сверхмощных электромагнитных полей. Они отражают большую часть заряженных частиц, из которых состоит излучение Юпитера, и управляют отклонением космических лучей.

Голографическое изображение Юпитера и спутников сменил разрез корпуса станции.

— Внешний слой покрытия модулей изготовлен из углекомпозитов. Под этим слоем находится водно-гелевый защитный экран. Внутренние слои состоят из свинцовой фольги и сверхпрочной легированной стали. Вполне достаточно для защиты от радиации, но от ракет или боевого лазера они не спасут.

Изображение на экране свернулось.

— У меня пока все. Добро пожаловать в ваш новый дом, джентльмены. Сергей торопливо вскочил, чтобы раньше всех оказаться за дверью.

Ему не хотелось общаться с раздражающе дружелюбными американцами.

Сергей с силой потер глаза и с минуту сидел, глядя на подвижные цветные пятна на темном фоне. Когда калейдоскоп на сетчатке померк, он еще целую секунду не шевелился, наслаждаясь темнотой. Наконец он отнял руки от глаз, уставился, продолжая щуриться, на монитор компьютера и в третий раз за день прочел:

Совершенно секретно

Форма допуска: А1В

Текст сообщения:

Управлению дальней космической разведки МГШ

Станция «Тихо-2», ВКС США

30.12.1907:30:27

К Отчету о вооруженном нападении в системе звезды Барнарда

Теоретическое обновление 2.01

Предварительный анализ и сверка показаний очевидцев о вооруженном нападении в системе звезды Барнарда проводятся в Лаборатории военных исследований на станции «Тихо-2».

Имеющиеся к настоящему моменту гипотезы Международного генерального штаба

Неидентифицированное оружие арат-кэ, по всей вероятности, характеризуется:

1) Использованием ускоренных частиц высокой и сверхвысокой энергии в качестве поражающего агента. Степень достоверности: Высокая.

2) Применением инфракрасного лазера для ионизации атмосферы, а также в качестве средства наведения. Степень достоверности: Высокая.

Других приемлемых истолкований пока не найдено. Аналитикам поставлена задача подтвердить имеющиеся либо выдвинуть альтернативные гипотезы.

Соответствующие данные наблюдений прилагаются.

Сергей отодвинулся от экрана. Немногие архивные данные представляли собой с полдюжины расплывчатых картинок и фрагментарные записи показаний датчиков, которые он уже выучил наизусть. Логичнее всего выглядело предположение, что арат-кэ каким-то образом возбуждают нуклоны до уровня, значительно превышающего сто гигавольт, и удерживают их сфокусированными около секунды. И хотя даже теоретическая модель такого оружия не выстраивалась, большинство коллег Сергея придерживались логичной, на первый взгляд, версии.

И все же каждый раз, когда Сергей гасил монитор, отправляясь на вечернюю поверку, ему не давало покоя ощущение, что в этой картине что-то не так. Как у дилетанта, глядящего на рисунок со слегка искаженной перспективой, у него возникало ощущение ошибки, но распознать изъян он не мог. Несмотря на впечатляющее техническое превосходство чужаков, ему было трудно представить, как подобное оружие можно разместить внутри корпуса боевого корабля — если, конечно, арат-кэ не владели заодно и секретом уменьшения объема и массы.

Сергей хмурился и снова открывал на экране показания очевидцев.

Боевые корабли арат-кэ вышли из смещения внезапно, и уже сравнительно близко к Перл. Этот безжизненный планетоид, ставший базой снабжения космофлота, обращался вокруг средних размеров газового гиганта — одной из планет звезды Барнарда. Еще до того, как радар и лазерный локатор базы засекли два десятка приближающихся к Перл кораблей, расположенные в глубоком космосе автоматические станции раннего предупреждения зарегистрировали множественные гравитационные аномалии и выплески нейтрино, что указывало на появление в этом секторе аппаратов с термоядерным реактором и приводом смещения.

Бой в дальней окрестности газового гиганта оказался скоротечным — вот и все, что стало о нем известно. Релейные буи лазеркома были уничтожены в течение первых пяти минут. Через несколько часов прервалась и радиосвязь.

Последние шифровки были получены от горстки уцелевших кораблей, командиры которых решились отключить силовые установки и ввести режим радиомолчания. После этого им оставалось только медленно дрейфовать к засекреченным базам на астероидах. Кому-то это удалось, кому-то — нет. Как бы то ни было, когда их донесения — с пятидесятиминутной задержкой — достигли базы Перл, само сражение уже стало достоянием истории.

Оборона Перл была документирована немногим лучше. Основная информация основывалась на показаниях очевидцев. Корабли встретились на границе ядовитой перлианской атмосферы, затем схватка продолжилась в ее верхних слоях. Несколько уцелевших беглецов видели, как перехватчики землян один за другим атаковали два тяжелых крейсера арат-кэ, каждый раз начиная маневр из-за облачного прикрытия. Атака перехватчика, выглядевшая со стороны как мерцающая парабола, изогнувшаяся в сторону кораблей арат-кэ, длилась не более двух секунд. Как только перехватчик достигал вершины траектории, следовала внезапная красная вспышка, из фюзеляжа вылетал ярко-белый фонтан осколков, и сверхзвуковой перехватчик, словно споткнувшись, камнем падал в облака.

Каждый раз атака развивалась по одному и тому же сценарию: вот перехватчик выходит на боевой курс, потом вспыхивает прицельный красный луч, а затем происходит то, что один из американцев назвал «точечной аннигиляцией».

Постой-ка… Точечная? Сергей открыл показания на русском и, быстро просмотрев, понял, что очевидец описывал разрушительную силу этого оружия как «колющий удар невидимым ножом». Другая непроизвольная вспышка памяти — и Сергей открыл свидетельство канадца. Здесь была другая метафора — «невидимый перфоратор». Следом шли показания молодой немки, которая писала, что перехватчик землян «пал, пронзенный стрелой в стальное сердце». Сергей уже читал это раньше, но отверг описание, как поэтическое сравнение, имеющее весьма отдаленное отношение к реальности.

Сергей закрыл документы и запустил единственную видеозапись. Он смотрел, как узкий дельтовидный перехватчик канадского производства появился справа из-за высокой гряды облаков и, мелькнув, как молния, исчез за левой границей экрана.

Просматривая кадр за кадром, он увидел, что перехватчик успел уклониться от тусклого лазерного луча, но заградительный огонь крейсера вынудил пилота поменять траекторию сближения.

А затем вспыхнул ярко-красный луч. В первом кадре он скользнул за перехватчиком. На втором — захватил цель. На мониторе было хорошо видно растекшееся по фюзеляжу алое пятно. Сергей внимательно рассмотрел это пятно: никаких признаков перегрева или деформации металла.

Сергей стукнул по клавише, вызывая следующий, фатальный кадр.

Бело-голубая вспышка изверглась из фюзеляжа рядом с красным мазком лазерного луча, рассыпая продолговатые осколки. Оторвавшись от разглядывания деталей, Сергей откинулся назад и попытался увидеть картину в целом.

Перехватчик разваливался на куски. Какие-то обломки по инерции летели вперед, остальные раскидало во все стороны.

Отследив траектории разлета крупных осколков, Сергей понял, что повреждение представляло собой скорее короткий разрез, чем точечную пробоину. Это был тот самый «колющий удар ножом или стрелой», который перерубил структурные узлы перехватчика.

Сергей сцепил руки за головой. Вместо того чтобы найти ответ, он получил еще больше вопросов. И если он эти вопросы выскажет, то окажется один против всех — до тех пор пока кто-то еще не засомневается в основной гипотезе. А значит, ему нужен интеллектуальный союзник, и искать его надо среди тех, кто изучал ту же информацию, что и он.

Поиск дал ему два имени. Первым был физик-теоретик Кендзи Танегава. Он просмотрел все кадры, но не выделил ни одного эпизода из тех, на которые обратил внимание Сергей.

Вторым оказался Коста. Полковник не менее семи раз запрашивал покадровый просмотр той же видеозаписи, причем с увеличением. Очевидно, он тоже обратил внимание на тот кадр, который не давал покоя Сергею. Проницательный ум и беспокойный американский дух… Но Сергей американцам не доверял.

Сергей соскочил с беговой дорожки в тренажерном зале Модуля-9.

В правом боку слегка закололо, но он все же собирался продолжить тренировку, когда услышал голос Джона Косты:

— Ну, капитан Андреев, как продвигается работа?

Сергей поспешно выпрямился. Американский полковник стоял, прислонившись к переборке.

— Пока никаких результатов, сэр…

Коста пожал плечами.

— А какие-то догадки?

— При всем уважении, полковник, предпочитаю опираться на факты.

— Рад это слышать, но почему вас не убеждает гипотеза Генерального штаба? Она базируется именно на фактах.

Сергей выдержал твердый взгляд американца.

— Я вовсе не исключаю, что гипотеза штаба верна. Просто я привык выяснять все досконально.

Коста улыбнулся:

— Все это чушь, Сергей Александрович.

Сергей почувствовал, как кровь прихлынула к лицу.

— Вы считаете, что я лгу?

Коста расхохотался.

— Нет, я не считаю вас лжецом. Просто я вижу, что вы относитесь к теории пучка частиц, гм-м… достаточно настороженно. Мне не могло не броситься в глаза, что мы с вами просматривали одни и те же кадры, причем неоднократно. Похоже, у нас возникли одни и те же вопросы.

— Вот не знал, что мои поиски являются предметом чьего-то расследования, полковник.

— Они и не являются, капитан. Но, с другой стороны, ваши изыскания — это не частное дело. Поэтому я использовал свое право командира выяснить, не заинтересовался ли кто-нибудь еще некоторыми… странностями, которые привлекли мое внимание на видеозаписи. Похоже, и вы сочли некоторые кадры… необычными.

Сдвинув брови, Сергей осторожно ответил.

— Меня действительно озадачил один кадр, да еще кое-какие аспекты показаний свидетелей.

— Это какие же? — подался вперед Коста.

Сергей пытался понять выражение лица полковника. Был ли в нем намек на надежду?

— Показания гражданских очевидцев, в которых они описывают уничтожение цели, являются, как вы сказали, необычными. То, что они видели, совершенно не согласуется со штабной теорией о возможной природе оружия арат-кэ.

— В чем же?

— Любой пучок частиц подвержен атмосферной диффузии, хотя лазер и пробивает перед собой тепловой коридор. Это значит, что зона поражения таким оружием имеет тенденцию расширяться. Иными словами, цель, пораженная пучком частиц, получает повреждения на значительной площади, однако, судя по свидетельствам очевидцев и единственной видеозаписи, оружие арат-кэ имеет практически точечную зону поражения. Пучок частиц в атмосфере должен вести себя совершенно иначе…

Коста кивнул.

— Я тоже думаю, что там было что-то другое. И мне очень хотелось бы услышать ваши соображения на этот счет. Давайте-ка, дружище, отбросим формальности и обсудим наши версии за рюмкой. Как вам такой вариант?

Сергей открыл было рот, но так ничего и не сказал. Коста был союзником, возможно, даже другом. Но, с другой стороны, он американец, следовательно, полностью полагаться на него нельзя. Или все же… Запутавшись в противоречивых мыслях и чувствах, Сергей решил довериться чутью.

— Я бы не стал возражать, сэр.

— Вот и отлично. И зови меня Джон.

Коста направился к выходу.

— Сэр… э-э… Джон?

— Да?

— Может, отведаем настоящей «Столичной», которую я привез с собой на «Припяти»?

Коста весело улыбнулся:

— Предложение принимается.

Оказавшись в каюте Сергея, американец первым делом отдал должное хорошей водке, но не успел хозяин разлить по второй, как Коста огорошил его прицельным вопросом:

— Так какое же гипотетическое оружие может быть у арат-кэ? Если есть соображения, выкладывай!

Его прямота была почти оскорбительна, но Сергей решил, что сейчас не время обижаться.

— У меня много предположений, но все они, скорее, тупиковые… — Он слегка пожал плечами. — Об использовании космического излучения не может быть и речи. Какими бы технологически развитыми ни были арат-кэ, вряд ли они умудрились сфокусировать космические лучи в полностью когерентный пучок.

— А как насчет гамма-лазера?

— Теоретически возможно, — кивнул Сергей. — Но опять-таки вопросы фокусировки и мощности кажутся мне неразрешимыми. Гамма-лучи невозможно сфокусировать. Единственный шанс получить достаточно мощный поток гамма-излучения — подрыв ядерной боеголовки, но я не представляю, как можно создать бортовое вооружение, основанное на этом принципе. Следовательно, этот вариант отпадает.

— А другие возможности? — спросил Коста, протягивая ему бутылку.

— Все другие возможности выглядят еще более натянутыми. Посланные в цель с околосветовой скоростью субатомные частицы не подходят — для этого нужен ускоритель, больший чем сам корабль. Акустические колебания исключены: оружие арат-кэ действует в вакууме. Гравитация? Может быть, но я не стал бы об этом даже думать. Мы почти ничего не знаем о гравитационных взаимодействиях, не говоря уже о том, чтобы использовать их как оружие.

— И что нам остается?

— Ждать появления арат-кэ. Установить длину волны излучения. Это позволит точнее определить принцип действия их оружия. И получше рассмотреть внешний вид боевого корабля. Ведь облик летательного аппарата во многом определяется его назначением, поэтому мощность вооружения и способ фокусировки не могли не сказаться на его архитектуре.

— Согласен. Мы не сумеем сложить головоломку, пока у нас нет всех деталей. Только я боюсь, арат-кэ поставят нам мат раньше.

При слове «мат» в голове Сергея вспыхнул некий образ. На мгновение ему показалось, будто его палец застыл на одинокой ладье, запертой на доске во время партии в технологические шахматы с безликими арат-кэ.

«А может, это как раз то, что мне нужно, — сыграть в шахматы, чтобы освободить голову и хоть на время отвлечься от загадки оружия арат-кэ?»

Он улыбнулся и посмотрел на Косту.

— В шахматы играете?

Полковник был озадачен внезапной сменой темы разговора.

— Немного.

Сергей уловил в его интонациях лукавую нотку — прибедняется, значит.

— В самом деле? — широко ухмыльнулся он.

— Ну… в общем, я не такой уж классный игрок. В отличие от тебя… — Коста подмигнул. — Да-да, о твоем участии в соревнованиях упомянуто в личном деле. С другой стороны, я тоже не полный профан.

— Ну что ж, тем лучше.

Через час Сергей выиграл первую партию. Вторая, растянувшаяся почти на весь вечер, закончилась с тем же результатом. В третьей партии ему не повезло. Коста обернул в свою пользу незначительную брешь в пешечной защите Сергея, перехватил инициативу и выиграл. Четвертая партия, в дебюте которой произошел размен сразу нескольких пешек, растянулась на пару дней, поэтому соперникам пришлось переместиться с шахматами в Центр управления, где, объединив дежурства, они попеременно разрабатывали стратегию противодействия друг другу и арат-кэ.

Тем временем инженеры, работая в несколько смен, смонтировали и ввели в действие доставленный последним транспортом ультрафиолетовый лазер мощностью 20 гигаватт. Этот чудовищный агрегат был способен функционировать только внутри плазменного потока Юпитер — Ио — Юпитер. Лазер предназначался как для связи, так и для обороны станции.

Из-за усталости Сергей проиграл пятую партию, — во всяком случае, так он себя успокаивал. Это утешительное самооправдание было подкреплено победой в шестой партии, но разрушено неожиданно быстрым поражением в седьмой.

В тот день, когда они с Костой начинали восьмую партию, «Гефест» вошел в зону радиационного максимума. Радиоэфир заполнился кашей из шипения и свиста. Когда из средств связи на «Гефесте» остался только лазерком, Сергей заканчивал последние приготовления к гамбиту в своей партии с арат-кэ, уступами выстраивая пешечную защиту из нескольких десятков телеметрических датчиков, настроенных на различные полосы спектра. Все зонды-роботы дублировали друг друга, линии связи были настроены на автоматическое изменение курса в случае, если какие-то звенья в этой цепочке будут разрушены. Все это было необходимо для того, чтобы установить природу и принцип действия оружия незваных пришельцев.

И арат-кэ не заставили себя ждать.

Уместившись напротив пустого кресла полковника, Сергей хмуро смотрел на шахматную доску. Противник затеял многоходовую комбинацию, изюминкой которой служил коварный размен фигур. У Косты был несомненный шахматный талант. Немного практики, и он, пожалуй, мог бы…

Взвыла сирена. Сергей выскочил из Центра управления быстрее, чем успел подумать: «Не время для учений, значит, они».

Через секунду, когда сирена взвыла во второй раз, Сергей уже вбегал в отсек со скафандрами. Гермостворка перед ним едва успела открыться. Когда нижняя половина скафандра зафиксировалась у него на талии, интерком начал объявлять то, что он уже и сам понял:

— Боевая тревога, боевая тревога. Повторяю, боевая тревога…

Конец сообщения он дослушал уже по шлемофону, доложил о готовности и освободил скафандр от крепежных захватов.

Нырнув в плотный поток облаченных в скафандры людей, Сергей поспешил в Центр управления. Протискиваясь через межмодульный тоннель-переход, он бросил взгляд на контрольную панель стыковочного узла. Индикатор светился зеленым.

В шлемофоне послышался сигнал вызова: общее извещение по открытому каналу.

— Внимание всем. Срочный разворот. Минутная готовность.

Затем тон сигнала изменился — поступило персональное сообщение.

— Андреев, доложите ваше местонахождение.

— Нахожусь в Модуле-5. Направляюсь в Модуль-4.

— Отставить. Срочно явиться в резервный КП, Модуль-15. Конец связи.

Сергей развернулся и ринулся назад по уже пройденному пути. Резервный командный пункт? Почему туда?!

Когда Сергей снова поравнялся с дверями своей каюты, коридоры уже опустели. Впрочем, обрывки радиопереговоров в шлемофоне создавали довольно полную картину происходящего. Пилоты уже сидели в перехватчиках, техники в последний раз проверяли вооружение и приборы. Открывались ворота ангаров, втягивались в гнезда палубные крепежи, освобождая длинные бескрылые космолеты. Абсолютно бесшумные в вакууме, ослепительно-белые факелы реактивных струй озаряли сопла двигателей.

Сергей бросил взгляд на хронометр: до разворота оставалось тридцать секунд. Тем не менее он не забывал смотреть на приборы стыковочных узлов, через которые проходил. Зеленый, зеленый…

Красный… Ч-черт!

— Говорит Андреев. Межмодульный переход 13–14. Неисправность автоматики стыковочного узла.

Пауза.

— Вас понял. Продолжайте следовать в резервный КП.

— Но ведь…

— Не ваша забота. Срочно в командный пункт. Выполняйте.

— Есть.

Что, черт побери, такого важного происходит в резервном КП?

Задавать вопросы некогда: до срочного разворота всего десять секунд. Как говорят американцы, срочный разворот в космосе — это все равно что «удар по тормозам». И действительно, с технической точки зрения собственная кинетическая энергия станции была куда страшнее самого мощного оружия противника. Станция «Гефест» — этот бронированный «бублик» весом 350 тысяч тонн и диаметром больше 300 метров — вращалась со скоростью 2,1 оборота в минуту, что создавало на наружном диаметре скорость порядка 120 км/ч.

Последний рывок — и Сергей в Модуле-15, резервном командном пункте. Коста и Танегава были уже там: оба пристегнуты к креслам, но гермошлемы откинуты.

При его появлении Танегава поспешно отстегнул ремень и быстро направился в Модуль-14. Не успел Сергей рухнуть в противоперегрузочное кресло, как начался разворот. Скорость вращения станции быстро падала. Танегава, споткнувшись, со сдавленным проклятьем рухнул в межмодульном тоннеле. Сергей ему сочувствовал: мало радости передвигаться во время экстренного разворота, когда искусственная гравитация то отключается, то включается.

Перед голографическим экраном медленно вращался Юпитер. Над северным полюсом парили белые точки — перехватчики землян. На глазах Сергея несколько кораблей устремились «вверх», навстречу передовой группе красных точек, быстро двигавшихся к полюсу.

— Они появились намного выше плоскости эклиптики. — Голос Косты был четким и ясным, совсем не так он разговаривал «не при исполнении». — Активные датчики показывают, что у противника один большой корабль и порядка дюжины малых. Вероятно, тяжелый крейсер и истребители прикрытия.

— А признаки присутствия других кораблей?

Коста покачал головой и поймал выкатившийся у него из-под рук сенсорный карандаш — разворот почти завершился, и сила тяжести восстановилась.

— Пока нет, но они наверняка где-то поблизости. Эта свора выскочила из смещения довольно далеко, по меньшей мере в пятидесяти световых минутах. Иначе мы засекли бы гравитационные искажения и всплески нейтрино.

— Арат-кэ разыгрывают свою старую партию, тебе не кажется?

Коста кивнул; в его сузившихся глазах отразились красные точки.

— Они очень самоуверенны, но и времени попусту не тратят. Ускорились уже до 1,5g и несутся во всю прыть. Наши пилоты столкнутся с ними через четыре минуты.

— Шансы?

— Неважные. Наши взлетели всего три минуты назад. Плюс четыре минуты на перехват. Итого семь минут на форсаже в 2,5g. После таких перегрузок большинство из них еще будут приходить в себя и не успеют отреагировать, когда на них опустится молот. Кроме разве опытного Харрисона, да еще Шумилова…

Сергей бегло просмотрел показания телеметрических датчиков — пока ничего. Не удивительно. Почти все датчики он разместил в пределах десяти световых секунд от станции.

Голос по интеркому объявил: «Подтверждаю приближение четырнадцати космолетов. Расчетное время подлета к внешнему защитному периметру — 3 минуты 40 секунд. Расчетное время подлета к «Гефесту» — 4 минуты 15 секунд».

— Надеюсь, ты все сделаешь быстро, Сергей Александрович, — невесело усмехнулся Коста.

Сергей кивнул в ответ, застегнул ремни и проверил страховочный фал.

— Полковник, куда пошел Танегава?

— В стыковочный узел 13–14, повреждение которого ты обнаружил.

— Но ведь я мог…

— Было необходимо, чтобы вы — именно вы, капитан Андреев — явились сюда как можно скорее.

— А что именно мы с вами, полковник, делаем в резервном КП?

— Находимся там, — улыбнулся Коста, — где, как считается, нас быть не должно.

Ну да, в этом есть смысл. Арат-кэ, несомненно, известно о существовании «Гефеста». Возможно, противник даже ухитрился получить план станции. В таком случае враг, конечно, станет бить по главному Центру управления.

С перехватчиков начали поступать координаты целей, и Коста подключился к их переговорной сети. От невозмутимой деловитости русских и грубых шуток американцев, казалось, веяло легким холодком страха.

Возможно, впрочем, на пилотах сказывалась торакальная компрессия, вызванная ускорением в 2,5g. Сергей узнал голос Харрисона — тот приказал прекратить болтовню, и американцы притихли. Шумилов лишенным эмоций голосом начал обратный отсчет времени выхода на огневой рубеж.

Сергей попытался поставить себя на место противника.

— На такой скорости арат-кэ не смогут долго вести боевые действия. Им потребуется не один час на торможение и возврат. Может, это ложная атака?

Коста снова невесело усмехнулся.

— А может, они уверены, что сметут нас одним ударом? Да и высокая скорость дает им некоторые преимущества в обороне. Впрочем, арат-кэ незачем оставлять это поле боя за собой, и они не станут тратить время, чтобы победить нас во что бы то ни стало. Если события начнут развиваться не по их сценарию, они просто выйдут из боя и на полном ходу пронесутся дальше.

А это, подумал Сергей, уменьшает наши шансы выяснить устройство их кораблей и разобраться с их оружием.

— Сорок секунд, — раздался узнаваемый бас Шумилова.

Белые точки на экране начали расходиться в стороны. Сергей перепроверил дальность — чуть больше 200 тысяч километров — и активировал телеметрические мини-датчики, которые были изготовлены в предыдущие недели и рассеяны по линии наступления арат-кэ. По экранам мониторов побежали строчки данных.

Арат-кэ восприняли резкое увеличение количества целей — позади них одновременно появились сорок пять сенсорных кластеров — с откровенной самоуверенностью. Корабли сопровождения (вероятно, маневренные истребители) разбились на две неравные группы, и меньшая повернула назад.

— Пятнадцать секунд, — твердым голосом объявил Шумилов. Один из датчиков Сергея успел зарегистрировать ультрафиолетовое излучение боевого лазера арат-кэ и тут же вырубился. «Вот и первая кровь», — невесело подумал Сергей.

Строй истребителей арат-кэ открыл заградительный огонь из лазерных пушек. Четыре перехватчика землян были уничтожены, еще один подбит. Затем на экране появились ракеты арат-кэ — красные иглы рванулись к белым точкам.

Харрисон направил все уцелевшие перехватчики встречным курсом. Все, кроме машин Шумилова и Мери. Их точки на экране почти слились — оба пилота летели очень близко друг к другу, заметно отклонившись от основной группы.

Тем временем одураченная отвлекающим маневром группа истребителей арат-кэ методично расстреливала сенсорные кластеры Сергея. В считаные секунды перехватчики землян вышли на огневые рубежи. Ракеты и лазерные пушки ударили по врагу, но и ракеты арат-кэ нашли свои цели. Белые точки, мигнув, гасли целыми группами, и только сдвоенная точка Мери-Шумилова шла прямо на крейсер.

— Выпускаю, — объявил по интеркому Шумилов.

— Ваше слово, капитан Мери, — хриплым шепотом приказал Коста.

Сергей увидел, как две белые точки снова разделились. Потом одна из них — перехватчик Шумилова — выбросила третью точку, ракету намного больше обычной. Если она удержится на заданной траектории, понял Сергей, то обогнет строй вражеских истребителей и прямой наводкой ударит по крейсеру арат-кэ. Однако и промах был не исключен.

Он заметил, что белая точка Мери чуть смазалась: эстонец задействовал подвесной твердотопливный ускоритель и выжал 5g. Сенсорный кластер, смонтированный на его перехватчике, активировался, и по экрану побежали строчки новых данных.

Коста искоса взглянул на Сергея.

— Он сможет идти на форсаже не больше десяти секунд. За это время нам надо получить хоть что-нибудь.

Сергей чувствовал, как по шее ползет капля пота.

— Если датчики сработают, то я зевать не буду. Сколько осталось ракете Шумилова до пересечения с траекторией крейсера?

— Десять секунд.

— Встречный огонь?

— Только что зарегистрированы первые залпы.

— Плохо. — Сергей нахмурился. — Придется рисковать… Шумилов, срочно подрывай ракету!

Раздался едва слышный голос Шумилова:

— Есть, подрыв!

Через секунду Шумилов погиб, смешавшись с осколками своего перехватчика. И все же он успел послать команду.

Ровно за 16 тысяч километров до крейсера арат-кэ ракета Шумилова раскололась, выпустив шлейф микросенсоров. Видеоизображения и результаты спектрального анализа заняли еще один ряд на экранах.

Харрисон и Мэтисон проскочили сквозь боевой порядок истребителей арат-кэ, а видеодатчики Мери захватили в объективы крейсер. Сергей успел увидеть быстро растущую темную кляксу беззвездного космоса — и связь с эстонцем оборвалась. Точка, изображавшая перехватчик Мери, исчезла с экрана.

— Есть что-нибудь? — возбужденно спросил Коста.

Сергей нахмурился.

— От Мери ничего. Зато Харрисон сумел захватить крейсер в прицел.

— Так и есть!.. — довольно рыкнул в интеркоме Харрисон. — Сейчас мы зададим ублюдкам жару!..

Его слова заглушил громкий визг помех. Потом связь прервалась, не слышно было даже шипения несущей частоты. Сергей бросил взгляд на экран: точка Харрисона пропала, но истребители арат-кэ огонь не открывали. Сергей быстро просматривал показания микросенсоров, пытаясь понять, как был уничтожен перехватчик землян.

Что бы это ни было, Мэтисон должен был что-то видеть. Сергей слышал, как новозеландец воскликнул хриплым от ужаса голосом:

— Господи Боже, что…

Снова зловещий шум помех — и тишина. Мэтисон больше не отвечал, но датчики успели зафиксировать, что случилось мгновением раньше. Со стороны вражеского крейсера произошел резкий выброс нейтрино, сопровождаемый возмущением гравитации, как если бы арат-кэ ненадолго включили свой привод смещения. И тут же откуда-то с осевой линии крейсера сорвался узкий пучок рентгеновских лучей. Сергей тут же сообщил новость Косте:

— Это рентгеновский лазер.

Тот кивнул.

— Есть соображения, как они формируют луч?

— Никаких.

Коста взялся за верньеры настройки, разворачивая 20-гигаватный лазер станции.

— Передай нашим все, что мы успели зафиксировать.

Сергей подготовил запись к передаче и установил лазерную связь с «Тихо-2», затем с «Морем Кризисов», Титаном, Гималией, Марсом, Церерой…

Станцию тряхнуло: одна из ракет арат-кэ попала в цель. Сигнал лазеркома мигнул и погас. Компьютер тут же начал корректировать позицию станции, чтобы восстановить связь.

— Угроза попадания в Модуль-4, - объявил интерком. — Расчетное время — две минуты.

Коста вызвал Танегаву.

— Поспеши с системой расстыковки, Кендзи. У нас мало времени.

— Мне осталось только закрыть технологический люк.

— К черту люк! Срочно возвращайся!

Сергей, словно завороженный, смотрел, как приближающееся красное пятно играючи разделывается с белыми точками…

Мир резко качнулся. Сергея бросило вперед, и он повис на ремнях, прокусив нижнюю губу. Он смутно слышал отдаленный грохот и скрежет металла и не мог понять, то ли это он моргнул, то ли на станции на мгновение погас свет. Мозг взорвался острой болью, сразу превратившейся в тупую ломоту. По-видимому, его контузило, и он был рад, что ничего не чувствует — только виски ломило, да по подбородку текло что-то теплое. Машинально подняв дрожащую руку, Сергей коснулся лица и увидел на перчатке красное пятно.

Снова грохот. На этот раз это был не скрежет раздираемого металла, а удары стали о сталь. Они раздавались где-то совсем рядом, но Сергей слышал их как сквозь толстый слой ваты.

— Сергей!

Голос Косты, чуть не взорвавший шлемофон, заставил Сергея прийти в себя. Осколки реальности стали понемногу собираться в нечто более или менее цельное. Станция подбита, но он еще жив, хотя и оглушен. Кто-то — должно быть, Коста — застегнул на нем гермошлем, и Сергей вообще перестал слышать звуки. Ему захотелось спросить полковника, что случилось, но говорить оказалось невероятно трудно.

К счастью, Коста заговорил сам:

— По нам ударил рентгеновский лазер. Дальность действия оказалась намного больше, чем мы предполагали. Залп вывел из строя командный модуль и повредил антенну лазеркома.

Когда американец вернулся к наведению лазера, Сергей кое-как сфокусировал зрение и попытался рассмотреть показания датчиков. Несколько сенсорных кластеров было уничтожено, но большая часть устройств продолжала работать, в том числе и несколько видеотрансляторов, передававших изображение тяжелого крейсера арат-кэ.

Датчики считывали и другие параметры вражеского корабля. Его масса превышала 225 тысяч тонн. В отличие от клинообразных боевых кораблей землян, крейсер арат-кэ имел оптимальную аэродинамическую форму яйца, направленного острым концом вперед. Расширявшийся к кормовой части корпус имел по бортам два ряда углублений. Слегка приподнятая верхняя часть заканчивалась на корме довольно массивным «горбом».

Сергей восстановил траекторию доминирующего излучения и понял, что отмеченные ранее нейтринная и гравитационная аномалии имеют один точечный источник. Все они исходили из горба на корме крейсера. Ага, значит, корма… В голове Сергея вихрем закружились самые разные предположения, которые выстраивались в стройную картину по мере того, как созревала главная догадка.

Коста рядом с ним вполголоса выругался, но в его интонациях звучало торжество. Головной истребитель арат-кэ попал под лазер станции и разлетелся на куски. Следом — еще два. Порадоваться первому успеху Сергей не успел, его отвлек легкий шорох, донесшийся из переходного тоннеля. Вероятно, это возвращался Танегава, подумал он, но обернувшись, никого не увидел. Очевидно, японец был еще далеко.

Тем временем Коста перевел прицел с вражеских истребителей, которые держались теперь на безопасном расстоянии, на крейсер. Через какое-то время тот должен был оказаться в пределах досягаемости, но Сергей почти сразу понял, что произойдет это не так скоро, как хотелось бы. Крейсер рыскал, меняя курс, чтобы занять позицию точно напротив станции.

События разворачивались одно за другим, и Сергею трудно было воспринимать их раздельно. Вот микросенсоры показали выплеск нейтрино и гравитационные возмущения, следом хлынуло рентгеновское излучение, мощность которого чуть не мгновенно возросла до мультигигаваттного уровня. Не успел он переключиться на внешние мониторы «Гефеста», как 20-гигаваттный лазер станции срезало и отшвырнуло прочь, словно лист алюминиевой фольги. Модуль, на котором он был смонтирован, взорвался; от взрыва содрогнулась вся станция.

Сквозь грохот ударов Сергей с трудом различил позади себя слабый скрежещущий звук. В коридоре наконец-то появился Танегава. Он с трудом брел вдоль стены, неловко прижимая к телу левую руку. Коста тоже увидел японца и попытался связаться с ним по радио, но безуспешно.

Американец щелкнул тумблером, собираясь сделать повторный вызов, и вдруг замер. Проследив за его взглядом, Сергей увидел, как за спиной Танегавы сминается ведущий в соседний модуль коридор. Сначала он изогнулся вправо, затем начал скручиваться вокруг продольной оси. Углы, где стены сходились с полом, ползли на глазах, и Сергей понял, что у них почти не осталось времени. Каждый удар арат-кэ сообщал станции новый импульс, и все они были разнонаправленными. Хотя вращение огромного колеса почти прекратилось, станция «Гефест» начинала разваливаться на части.

Потом Сергей увидел: приборы показывают новый выплеск нейтрино, и, с удивлением отметив, что не испытывает никакого страха, спокойно объявил:

— Все. Нам конец.

Коста еще некоторое время молча смотрел на Танегаву, затем повернулся к пульту.

— Еще нет!

С этими словами он сорвал предохранительную крышку с блока управления стыковочной системой модуля и стукнул кулаком по красной кнопке.

Модуль содрогнулся.

Танегава, находившийся уже меньше чем в десятке метров от конца межмодульного тоннеля, поднял голову. В следующее мгновение перед ним захлопнулась, задраиваясь, дверь модуля, и рванул заряд расстыковки. Как пущенный из пушки снаряд, резервный командный пункт понесся в открытый космос, стремительно удаляясь от станции «Гефест»… и от Кендзи Танегавы.

Еще не смолк грохот взрыва, когда арат-кэ нанесли последний удар. Обреченную станцию разнесло на множество кусков, веером разлетевшихся от места попадания. Сергей повернулся к Косте, собираясь что-то сказать, и увидел, что глаза американца закрыты.

— Нужно включить двигатели еще на 2,4 секунды и выправить тангаж.

— На половинной тяге?

— Так точно, — ответил Сергей.

Коста ввел с пульта команду для двигателей поворота. Через мгновение они ощутили легкие толчки. Сергей следил по гироскопу, как уменьшается угол тангажа. Еще, еще чуть-чуть, и…

Выравнивание закончилось, и Сергей облегченно выдохнул.

Несколько часов после взрыва они кувыркались в пространстве и остались живы только потому, что их модуль было трудно заметить среди обломков станции. Это была единственная причина, по которой арат-кэ их не добили. Сергей с полковником видели, как вражеские истребители, разгоняясь до 2,8g, прочесывают пространство. Пройдя одним курсом, они меняли его в соответствии с курсом крейсера. Наконец мелкие красные точки на экране пересекли плоскость юпитерианского экватора и, промчавшись через самый центр радиационных поясов, слились с крупной красной каплей. Истребители вернулись на крейсер-матку и стали в боевые эллинги.

Наблюдая за этой картиной, Коста предположил, что после прохода через области высокой радиации датчики пришельцев станут менее чувствительными и не смогут распознавать незначительные изменения внешних полей. Если включать двигатели на две-три секунды, добавил полковник, можно попытаться произвести пространственную ориентацию модуля, не привлекая к себе внимания противника.

Эта работа заняла почти три часа, но в конце концов они все же выполнили стабилизацию модуля по всем трем осям. Оставался последний маневр: включить осевое вращение модуля со скоростью четыре оборота в минуту, что обеспечило бы на борту исскусственную гравитацию порядка 0,15g.

Услышав об этом, Сергей нахмурился.

— Четыре оборота многовато, сэр. Нам понадобится время, чтобы привыкнуть…

Коста едва не рассмеялся.

— Ты что, собрался куда-то лететь? И забудь ты, наконец, свое дурацкое «сэр»!..

— Есть, сэ… э-э, Джон.

Коста перевел двигатели вращения на постоянную работу в экономном режиме. Последовал еле заметный боковой толчок, и модуль начал лениво вращаться.

— Ну, а теперь, Джон, скажи, от чего мы окочуримся раньше: от удушья или радиации?

— Ты еще можешь шутить?

— Особенность русского характера. А если серьезно, то мне все же хотелось бы знать, на что можно рассчитывать.

— Воздуха в модуле хватит примерно на два дня. Скафандры дадут нам еще сутки. Но это при условии, если мы снизим подачу кислорода до минимума.

— А что с радиацией?

— Пока мы остаемся внутри плазменного потока, с нами ничего не случится. Электромагнитные экраны модуля функционируют в штатном режиме, но без мощных двигателей мы выйдем из плазменного потока примерно тогда же, когда закончится кислород. Иными словами, радиация прикончит нас в любом случае, независимо от того, есть у нас кислород или нет. Разумеется, не исключено, что нас спасут…

— Спасут? А кто?

— Поисковые отряды с Ганимеда. У них есть космолеты с электромагнитными экранами. Если арат-кэ не станут слишком усердно патрулировать сектор, наши могут рискнуть и провести спасательную операцию.

— С какой стати они станут это делать? Ведь о том, что мы живы, никто не знает.

— Но как только арат-кэ обогнут Юпитер, мы сможем послать по радио несколько коротких узконаправленных сигналов. — Коста расстегнул привязные ремни и поднялся. Искусственная гравитация тут же потянула его влево, и он слегка качнулся. — Вставай осторожнее, — посоветовал он. — Вращение все-таки чувствуется. И пожалуй, нам лучше отключить всю лишнюю электронику: вдруг арат-кэ сунутся сюда с разведкой?

Кивнув, Сергей потянулся, чтобы отключить релейную связь, которая все еще поддерживала контакт с тремя последними микросенсорами, — и опустил руку, когда пробежал глазами последние данные сканирования массы. Крейсер арат-кэ стал заметно легче даже после того, как на борт вернулись девять оставшихся истребителей.

— Джон, взгляни-ка на это!

Американец качнулся к Сергею и заглянул ему через плечо.

— Господи Боже!.. Слушай, а твои датчики не врут?

— Системы в норме, диагностика работает отлично. Эта адская посудина потеряла несколько сотен тонн своей массы.

— Может, крейсер выработал топливо?

— Нет. Датчики бы это зарегистрировали.

— Но куда же подевалась масса?

Хороший вопрос. Куда могла деться вся эта масса? Точнее, во что она могла превратиться? Она не была ни выгружена, ни израсходована при смещении пространства приводом псевдосингулярности. Так что же с этой массой случилось?

Мгновенно пришедший ответ оказался настолько прост, что Сергей даже удивился. E=mc²! Арат-кэ не сбрасывали массу. Они просто преобразовали ее в рентгеновские лучи — сожгли несколько сотен тонн топлива, чтобы привести в действие свое оружие. А это означает, что оно получает энергию непосредственно от корабельной силовой установки.

Как только Сергей выложил свое открытие, Коста откинулся в кресле и задумался.

— Предположим, арат-кэ действительно способны израсходовать столько дейтерия за несколько минут или даже часов. Но как они тогда запасают и накапливают энергию?

— Я думаю, они используют в качестве конденсатора саму псевдосингулярность. Генерируя энергию, арат-кэ загоняют ее в смещенное пространство. Когда энергии накоплено достаточно, они заставляют свою маленькую черную дыру расширяться, причем весь процесс происходит под их контролем.

— Но поле, необходимое для управления таким процессом, должно быть настолько мощным, что по сравнению с ним работа нашего привода Вассермана выглядит как… как гравитационное недоразумение. Понимаешь?

— Конечно. — Сергей кивнул. — Этот их научно-технический прорыв позволил создать сверхмощный рентгеновский лазер. Смотри: мы научились сохранять микроскопические псевдосингулярности, создаваемые приводом Вассермана, не свыше доли секунды. Арат-кэ открыли принципы работы более мощной локализующей системы. Они не только создают псевдосингулярности в десятки раз мощнее наших, но и используют их для удержания энергии, по крайней мере в течение нескольких минут. Вот почему мы наблюдали выплески нейтрино и гравитационные искажения всякий раз, когда арат-кэ готовились открыть огонь. Это объясняет также, почему они строят боевые корабли с массивной кормой.

Коста вскинул голову, явно пораженный услышанным. Сергей даже почувствовал к американцу что-то вроде признательности: как-никак Коста сумел первым оценить сделанное им открытие. Первым и, возможно, последним, невольно подумал он, но поспешил отбросить эту мысль.

— И привод, и термоядерная установка должны быть намного больше стандартных размеров; кроме того, они нуждаются в надежном экранировании. Этот самый горб на корме крейсера, как зафиксировали датчики, был источником нейтринных и гравитационных возмущений.

— А вот и заключительное доказательство… — Коста жестом показал на экран, на котором под углом к Юпитеру двигалась большая красная точка. По-видимому, крейсер собирался пройти сквозь верхний слой атмосферы газового гиганта.

Сергей пожал плечами.

— Крейсер тормозит в атмосфере. Что это доказывает?

— Это не торможение, Сергей. Они выкачивают тяжелый водород. У них полным ходом идет дозаправка.

— Ну да, — согласился Сергей. — Они израсходовали уйму энергии. Переместились в Солнечную систему, опустились к плоскости эклиптики и провели несколько мощных атак рентгеновским лазером. Они должны заправиться. — Сергей едва не улыбался. — Если наше предположение верно, значит, боеспособность кораблей арат-кэ зависит от запасов ядерного топлива, которое расходуется и во время перелета, и в особенности во время каждого боевого столкновения. С тактической точки зрения, это, пожалуй, можно считать их уязвимым местом.

— Наверное, ты прав. Первым делом нужно как-то сообщить Земле, что и у непобедимого Ахиллеса есть уязвимая пята. И мы обязаны прожить столько, сколько потребуется, чтобы успеть это сделать. — Коста встал, держа в руке электронный блокнот. — Поэтому пора провести инвентаризацию.

Через пятнадцать минут они закончили подсчет, и американец перечислил:

— Восемь аварийных комплектов питания. Два запасных спасательных скафандра. Один радиомаяк с автономным питанием. Один жидкотопливный пистолет калибром 10 мм и четыре тридцатизарядных магазина к нему.

— Это все?

— Есть почти десять литров питьевой воды. И… — Коста открыл ящик для бумаг и запустил руку в его набитые всяким хламом недра. Как рыбак, хвастающий уловом, он вытащил и поднял вверх янтарного цвета бутылку с длинным горлышком: — И почти литр восьмилетнего бурбона.

Сергей приподнял бровь. Может быть, следующие день-два им будет не так тоскливо.

Стрелка кислородного манометра упала до отметки 0,13. Сергей смотрел на нее и ненавидел это простое устройство, которое заменило им обычные часы, отсчитывающие время. Секунды больше не имели смысла. Количество оставшихся вдохов значило теперь все.

Весь первый день они старались тратить воздух как можно экономнее. Сначала задраили лишние отсеки модуля и перекачали весь кислород в командный пункт и примыкающий к нему коридор, ведущий к воздухоочистительной установке и аварийному переходному шлюзу. Затем Коста отправил радиограммы на Ганимед, Каллисто и Гималию. Потом они повторяли эту операцию каждые четыре часа.

В промежутках между передачами Коста и Сергей записали и распечатали свои гипотезы, результаты наблюдений, все самые смелые предположения об устройстве рентгеновского лазера и крейсера арат-кэ. Пожалуй, за всю свою жизнь Сергей не делал столько бумажных копий, но теперь простая целлюлоза стала залогом того, что их открытие дойдет до человечества. Радиация могла вывести из строя компьютеры, стереть магнитные записи и даже повредить оцифровку на кристаллах, но не могла повредить простой печатный текст на бумаге. Текст, который нужно было сохранить во что бы то ни стало…

Потом они снова слали радиограммы: на Ганимед, Каллисто, Гималию… снова на Ганимед и дальше по кругу…

Первый день, заполненный бурной деятельностью, пролетел незаметно. Но к концу второго дня им оставалось только пить, разговаривать и таращиться на манометр. Машинально потирая большим пальцем горлышко бутылки, Сергей сидел на полу, упершись спиной в переборку.

— Сколько еще?

Коста взглянул на кислородный баллон, потом на свой хронометр.

— Часов пять… от силы шесть. Потом влезем в скафандры.

— Значит, спасателям надо поторопиться.

Сделав большой глоток из бутылки, Сергей поморщился. Он еще не привык к послевкусию сладковатого кукурузного виски. От следующего глотка он закашлялся.

— Не спеши, а то подавишься — и конец, — шутливо сказал Коста, протягивая руку за бутылкой, но вместо того чтобы передать ему виски, Сергей с силой прижал бутылку к груди. Кровь стучала у него в висках, когда он подумал: «Это только звучит как шутка, а на самом деле самая что ни на есть правда».

Он отлично понимал, что вдвоем они наверняка погибнут. Но у одного гораздо больше шансов выжить. Один будет расходовать только половину кислорода, и поэтому сможет прожить вдвое дольше. В конечном счете, один из них просто обязан выжить. Да, их отчеты были достаточно подробными и точными, но больше всего военной разведке был необходим живой свидетель.

Сергей поднял глаза на манометр. Его стрелка, вздрагивая, двигалась к отметке 0,12.

Борясь с охватившим его ощущением нереальности происходящего, Сергей осознал, что достает из кобуры пистолет, который достался ему при распределении полезного имущества. Коста пристально следил за его движениями, но оставался спокоен. Он не шевелился — только продолжал протягивать руку, дожидаясь, пока Сергей наконец передаст ему бутылку.

— Если воздух будет расходовать только один из нас, есть надежда, что его успеют спасти, — хрипло сказал Сергей.

Коста кивнул и как следует глотнул из бутылки, которую Сергей наконец-то выпустил из судорожно стиснутых пальцев.

— Один из нас должен доложить командованию… Ты это понимаешь, Джон?

Коста снова кивнул. Его губы дрогнули, словно он собирался улыбнуться.

— Я серьезно, Джон. Нам надо обсудить… варианты. У нас нет права на неудачу.

Коста сделал еще один большой глоток и тоже поперхнулся. И у него бурбон не пошел.

— Кого ты стараешься убедить, Сергей? Меня или себя?

Уняв дрожь, Сергей большим пальцем снял пистолет с предохранителя и увидел красную метку. Кроваво-красная точка как будто приказывала: «Предохранитель снят, стреляй!».

Коста вытер рот тыльной стороной ладони.

— Послушай, мне никогда не нравилась эта ваша… как ее… — Он улыбнулся и выразительно посмотрел на оружие. — «Русская рулетка». К тому же у нас не револьвер, а пистолет. Так что если ты предлагаешь сыграть, то, боюсь, мне придется отказаться.

Сергей поднял оружие.

«Рассуждай логически, — мысленно велел он себе. — Дело не в тебе, не в Джоне и не в вашей неожиданной дружбе. Речь только о человечестве и о твоем долге перед ним. Ну, а по большому счету, сейчас тебе приходится выбирать между голым прагматизмом и беспочвенным оптимизмом». Именно с таким выбором, как утверждал его отец, большинство американцев просто не в состоянии справиться.

Коста кивком показал на пистолет.

— Он выстрелит, если нажать на спусковой крючок.

У Сергея загорелось лицо.

— Ты, похоже, абсолютно уверен, что я не смогу тебя убить, Джон.

Коста пожал плечами и, бережно поставив бутылку на колено, заглянул в ее янтарную глубину.

— Быть может, убить меня действительно будет самым рациональным решением, но мне оно не кажется справедливым.

— Справедливость тут ни при чем. В некоторых обстоятельствах без убийства не обойтись. Ведь ты же убил Танегаву…

— А Мери и Шумилов погибли, чтобы доставить тебе новые данные. Это война, Сергей: на войне приходится отдавать приказы, в результате которых гибнут люди. Но то, что ты сейчас задумал, не война. Это — убийство.

У Сергея напряглись желваки на скулах.

— Я сделаю то, что необходимо.

— Ты такой же человек, как и я. Конечно, убивая меня, ты вдвое увеличиваешь свои шансы, но… Не исключено, что спасательный корабль уже летит к нам в эти самые минуты, а значит, возможность выбраться из этой передряги живыми есть у нас обоих. Вот почему ты не выстрелишь; сознаешь ты это или нет, но ты еще не потерял надежду. И я не думаю, что это произойдет в ближайшее время.

Сергей долго смотрел на Косту. Затем поднял пистолет и нажал на спусковой крючок.

Вдребезги разлетелся манометр кислородного баллона.

— Достал он меня, этот чертов манометр, — пожаловался Сергей. — Передай-ка бутылку.

Голова буквально раскалывалась от боли. Проклятый бурбон!.. Сергей с трудом сел и потянулся к голове, но его руки наткнулись на металл гермошлема.

Открыв глаза, он обнаружил, что одет в спасательный скафандр. «Но когда я успел в него влезть? Почему не помню? И где Джон? Может, у меня уже начался гипоксический бред?» — подумал Сергей.

«Джон все объяснит, — решил он немного погодя. — Надо найти Джона».

Шатаясь, он поднялся на ноги и осмотрел командный пункт.

Отсек выглядел опрятнее, чем он помнил. Все бумаги разложены аккуратными стопками. Большая часть экранов и светильников выключена.

Где же Джон?

Сергей неуклюже потянулся к манжете левой перчатки. Вспыхнувший на визоре дисплей на мгновение его ослепил. Не сразу он отыскал глазами индикатор времени. Похоже, с тех пор как он разнес манометр, прошло часов восемь.

Сергей снова огляделся.

— Джон? — позвал он в ларингофон. Ответа не было, и Сергей, пошатываясь, вышел в темный коридор, ведущий к аварийному шлюзу. Темнота, впрочем, была относительной — через равные промежутки времени узкий проход озарялся мигающим красным светом. Значит, внешний люк открыт…

На полу перед внутренним люком Сергей увидел запасную ранцевую систему жизнеобеспечения.

Чувствуя, как у него темнеет в глазах, он прислонился спиной к люку и медленно сполз на пол. «Нет, нет, нет…» — стучало у него в голове, а к горлу подкатывал горький комок.

Это продолжалось очень и очень долго.

Почти вечность.

Наконец он кое-как поднялся и побрел обратно в командный пункт. Джон оставил все в идеальном порядке, только на компьютерной клавиатуре лежал сложенный вдвое одинокий листок бумаги. Сверху на нем было написано: «For My Dear Wife and Son». Вместо точки над «i» в слове «Wife» лежал небольшой серебристый диск с нанесенной на него картой мира.

Это был личный жетон полковника Коста.

По нижнему краю жетона шли слова, в которых Сергею почудился упрек: «Non nobis solum» — «Не для себя одних»[8].

Крепко сжав жетон в кулаке, он опустился на пол и стал ждать.

Его нашли спустя двое суток. Чтобы отсрочить смерть, он уменьшил давление кислорода до 0,095. Когда экипаж американского военного корабля «Криста Маколифф»[9] состыковался с модулем, Сергей лежал без сознания в глубокой гипоксии. Во время перелета из системы Юпитера он изредка приходил в себя. Его тошнило от полученной в модуле дозы облучения. Капельница и переливания крови почти не помогали.

Несколько месяцев он провел на Титане — самом безопасном месте во всей Солнечной системе. Арат-кэ решили не тратить время на систему Сатурна и всеми силами атаковать Землю. Один раз Сергей случайно услышал, как двое охранников шептались об Индонезийской высадке, но больше ничего узнать не удалось.

Впрочем, и так было ясно, что идет страшная война.

Большинство лиц, которые он видел в течение дня, были угрюмыми. Тем не менее после допроса, который учинила ему комиссия мрачных экспертов, а также после сеанса гипноза, когда ему тоже пришлось отвечать на десятки вопросов, Сергей заметил, что на лицах дознавателей стали появляться неуверенные улыбки. Теперь они все чаще интересовались техническими ограничениями оружия арат-кэ, возможным расходом топлива и тому подобными вещами. Но ежедневные допросы и так называемые «консультации» не прекращались, сливаясь в бесконечный сон наяву, состоящий из монотонной, отупляющей работы. Вскоре Сергей потерял счет дням и перестал следить за временем.

Так продолжалось вплоть до 25 января, когда с Земли поступили две радиограммы.

В первой сообщалось, что после ожесточенных столкновений в пространстве между Землей и Луной арат-кэ наголову разбиты. Во второй говорилось, что именно полученная от Сергея информация помогла создать особую изматывающую тактику, которая и позволила добиться полной победы. Похоже, как только Сергей вернется домой, ему вручат орден…

Далеко внизу вспыхнула и пропала короткая цепочка огней курортного побережья Сономы. Потом космоплан резко пошел вниз, его треугольные крылья задрожали.

Вздохнув, Сергей посмотрел на жетон и приколол его к петлице. Интересно, что сказал бы Джон, увидев его сейчас? Наверное, ничего. Улыбнулся бы, и все.

Когда космоплан снова выровнялся, над синей гладью залива Сан-Франциско взошло солнце. Серебристо-золотой дождь лучей пролился на воду, испещрил полосами горизонт, окрасил в яркие цвета концы крыльев. Сергей отнял руку от жетона. Космоплан делал круг над Калифорнийским побережьем, выступающим над Тихим океаном, словно зеленый взъерошенный гребень. Наконец-то он дома… Америка, Россия, Уругвай, Египет — не имеет значения. Отныне его домом стала вся огромная Земля, каждый ее уголок без различия географических координат.

Космоплан коснулся посадочной полосы. «У сына Джона, наверное, отцовская улыбка», — подумал Сергей. Через какой-нибудь час он это узнает.

Он выглянул в иллюминатор и увидел солнце, пляшущее между верхушек секвой.

Том Пардом Привязанности Морри

Первым делом он отказался от ног. Не нужны они этой штуке. В доме лифты хорошие. Сойдут и колеса.

— Но есть же множество мест, где приходится передвигаться по лестницам, — возразила консультант-советник.

Советник сама была штукой. Выглядела она компетентной, слегка полноватой женщиной лет под пятьдесят, но все равно она была таким же изделием, как и штука, которую ему предлагали. Похоже, у них на складе запасено полсотни модификаций консультантов-советников на все случаи жизни. «Пусть мистера Ларджена обслужит Номер Двадцать Восемь. Его психометрия указывает на максимальную степень комфорта, когда он имеет дело со зрелыми, ответственными женщинами».

— В моей заявке изложены все требования, — возразил Морри. — Достаточно и колес.

Из-за лица разгорелась настоящая битва. Морри с удовольствием выбрал бы прямоугольную металлическую коробку с сенсорами и динамиком громкоговорителя, если бы ему позволили. Ну, как у роботов в читаных в детстве комиксах. Только без комиксового задорно-дружелюбного вида.

— Выражение лица — важный аспект эмоциональной коммуникации, — убеждала консультант-советник. — Оно может, например, выразить разницу между мелким сбоем и опасной поломкой.

Пришлось согласиться на эластичную «кожу». В этом поставщики были непоколебимы. Зато Морри решительно отклонил все предложения насчет симуляции человеческого лица, безразлично — мужского или женского. Он забраковал одиннадцать якобы забавных мультяшных личиков, прежде чем консультант сообразила, что Морри отвергает всю концепцию в целом. Униформы, робы и всевозможные вариации исторических или иных одеяний получили столь же холодный прием.

Правда, костюм ниндзя заставил Морри задуматься на несколько секунд. Весь корпус целиком упакован в черное. Половина лица закрыта. А с другой стороны — напоминание о том, что эта штука может быть смертельно опасной.

— Похоже, вы отвергаете любые качества, способствующие установлению эмоциональной привязанности, — предположила консультант-советник. — Верно?

— Это просто вещь. Машина. Это все, что она из себя представляет.

— Большинство потребителей полагают, что определенная степень эмоциональной привязанности повышает суммарное удовлетворение от взаимоотношений.

— Это машина. Ты тоже машина. Я не ищу друга. У меня уже есть друзья.

Вот так Морри и получил блестящую колонну на плоской платформе с четырьмя великоватыми колесами. Три щупальца, заканчивающиеся почти человеческими, но металлическими кистями. Прямоугольная «голова». Две линзы — «глаза», похожие именно на линзы камер. Квадратный динамик громкоговорителя с решеткой.

— Твое имя — Клэнк, — сказал Морри. — Ты будешь называть меня мистер Ларджен.

— Рад знакомству с вами, мистер Ларджен.

«Кожа» надо «лбом» могла складываться в морщины.

«Щеки» могли раздуваться или краснеть. Но улыбаться эта штука не умела.

Женщина, которая жила через две двери от него, Джорджия Коулмэн, называла свою штуковину Элли. Она тщательно подобрала для Элли такую внешность, что та выглядела высокой, крепкой телохранительницей, вроде тех собранных и предельно внимательных женщин, окружающих президентов и государственных чиновников высокого ранга, любителей за казенный счет покататься по стране и на халяву попить и пожрать.

Джорджия много времени проводила вне дома, и Элли всегда ее сопровождала.

Элли расплачивалась с таксистами. Элли помогала подняться по лестнице. Элли находилась рядом в дамской комнате. Ладони Элли могли поразить человека электрошоком. Элли могла наносить удары руками и ногами. А еще выпускать струю слезоточивого спрея из кобуры на плече.

— Вроде сторожевого пса, которого не надо кормить, — заметил как-то Морри в разговоре с Джорджией.

Та улыбнулась.

— Элли чуток сообразительнее любой собаки, Морри.

— Ну да, она еще и разговаривает с вами.

— Вот сейчас она обучает меня игре в шахматы. Вы когда-нибудь сражались в шахматы, Морри? Мы начали с игры в триктрак, но уже через месяц мне это надоело. А шахматы… это что-то совсем иное. Я могла бы провести остаток жизни, изучая Сицилианскую защиту.

Самым убойным приложением была программа уборки помещений. Конечно, никаких трудностей для Морри. Но как-то само собой получалось, что вскоре после очередной уборки комнаты оказывались заваленными всякими шмотками, валяющимися на стульях и где только можно. Слой пыли постоянно нарастал. Фаянс в ванной комнате терял свой блеск.

— Два часа ежедневно, — заверила Морри персональный советник (на этот раз — человек). — А на практике не больше часа в день, как только он все организует. Вы даже не заметите, когда и как он будет это делать.

— Ну да, а еще он умеет готовить.

— Ну, основные блюда. Он способен читать инструкции на упаковках, а вы можете сказать ему, какие особенности нужно привносить.

Оно могло также отслеживать прием лекарств. Морри принимал два вида противораковых пилюль. Таблетки первого вида он должен был принимать два раза в день три дня в неделю, а таблетки второго — каждые четыре дня за полчаса до завтрака. Морри отмечал выполнение графика на экране наладонника. Теперь же он переложил эту заботу на Клэнка. Жестянка не просто подсказывала ему, что и когда нужно делать. Она за ним наблюдала и убеждалась, что пилюли действительно проглочены. А когда через пару часов он начинал вдруг беспокоиться и припоминать, принято ли лекарство, штуковина заверяла его, что все в порядке.

Существовало множество специализированных устройств, которые могли делать все, на что только способны железяки. Пылесосы-роботы. Автоматические кухни. Мелкие букашки, шныряющие по вашим полкам и всасывающие пыль. «Ознакомительное видео» ненавязчиво подчеркивало совершенство всей это машинерии. И все умники-технари утверждали, что антропоморфные роботы всегда будут оставаться фантастикой.

Да только все эти специализированные устройства стоили очень недешево. Прекрасная вещь — автоматическая кухня, если вы строите себе новый дом. А вот ваш антропоморф готов работать и в той кухне, которая у вас уже имеется. И он может ходить по дому с вашим старым пылесосом. И даже пользоваться шваброй и тряпкой.

По видео показывали военных антропоморфов, которые выносили раненых солдат с поля боя. Их искусственные ноги проходили там, где застревали колеса. Руки могли переносить любой груз.

Морри, конечно, и сам пришивал пуговицы к манжетам рукавов, но вот пришить так, чтобы пуговица идеально села на свое место — напротив прорези, — с первой попытки удавалось редко. Иногда требовалось пять-шесть подходов.

— Клэнк, ты умеешь пришивать пуговицы к манжетам?

— Пожалуйста, покажите мне. Благодарю. Сейчас загружу нужное приложение.

«Руки» Клэнка протянулись к поднятому запястью Морри. Тот решил, что понадобится время, пока Клэнк поищет нужную прогу и выполнит загрузку. Но металлические пальцы сомкнулись вокруг пуговицы безо всякого промедления. Морри поднял вторую руку, и Клэнк завершил работу с той же безукоризненной эффективностью.

Морри не без труда подавил желание сказать «спасибо».

— Я выйду на пару часов, Клэнк. Приберись в квартире.

— Будет сделано, мистер Ларджен.

— И передай в свой отдел маркетинга, что это очень хорошее приложение. Я, конечно, мог бы сам все это сделать, но мои пальцы уже не так чувствительны, как раньше.

— Я передам, мистер Ларджен.

— Вы не желаете сыграть против реального, а не виртуального противника, мистер Ларджен?

Морри как раз нажал кнопку «Вкл.» на игровой приставке. Логотип «Swanalari Rec» сменился вводным текстом, но стартовый экран еще не высветился.

— Ты набиваешься в партнеры, Клэнк?

— Я просто предлагаю вам опцию, о существовании которой вы, возможно, не знали.

— Мне не нужен партнер. Мне кажется, я в свое время выразил это достаточно ясно.

— Я понимаю, мистер Ларджен.

— А они это понимают?

— Ваши инструкции инсталлированы на постоянной основе в моих оперативных параметрах. Я приношу извинения, если проявил излишнее рвение.

Морри какое-то время пялился на экран. Монитору было уже четыре года, и целый год Морри не покупал новых игр.

— А ты можешь сделать что-то такое, на что неспособна игровая программа?

— В каком смысле?

— Ну, как мой игровой противник. Вот эта игра — это воздушный бой. Если ты будешь моим оппонентом, то готов в схватке один на один сделать что-то такое, чего не может совершить программа?

— Некоторые геймеры полагают, что их антропоморфы обладают более гибким набором реакций и менее предсказуемы, чем запрограммированные игровые алгоритмы.

Морри достал дополнительный контроллер и подсоединил к приставке. Второй джойстик он заказал, когда покупал систему, чтобы иметь возможность играть вместе с внучкой, когда та его навещала.

Дебби все свое детство была заядлым игроком. Сейчас она, по большей части, играет со своими бойфрендами, изображая из себя оголтелую геймершу, не лишенную, однако, женской привлекательности.

— В эту игру я сражаюсь на уровне эксперта, — заявил Морри. — Я обычно летаю на «Огненном Драконе» с дополнительным пульсационным лазером.

— Что это? — спросила Лаура.

— Это мой личный универсальный мажордом, мастер на все руки и преданный механический слуга.

— Но почему он так выглядит?

Морри в свое время сделал открытие, что существуют молодые женщины — по-настоящему молодые женщины, — которые не отшатываются при малейшей попытке со стороны старых пней, явно принадлежащих к поколению дедов, завести какой-нибудь пустяковый разговор. Для них он был просто чем-то экзотическим. Их было не так уж много, по крайней мере ему они не часто попадались, но он быстро выучился распознавать таких по всяким мелким признакам.

Он понял, что с Лаурой можно завязать дружеский контакт, минут через пятнадцать после того, как заговорил с ней на свадьбе, где какая-то из старших ее тетушек сочеталась узами брака с одним романтическим приятелем и сверстником Морри. Вообще-то, он предпочитал общение со зрелыми, знающими жизнь дамами. Но Лаура так великолепно смеялась! И ему нравилось, как она двигается.

— Это машина. Не вижу смысла маскировать ее под что-то, чем она не является.

— Больно уж вид неказистый.

Он улыбнулся.

— Ну, возможно, я перестарался с обликом.

— Жутковато выглядит.

— Не страшнее других. Все они такие под внешними покровами.

— Машина, что была в нашей общаге, выглядела так, словно могла сойти за чью-то тетушку. Я ее и называла про себя тетушка Клэр.

— Я все же думаю, что машина должна выглядеть… как машина.

— А может, лучше ей выглядеть вашим преданным другом?

Это была фраза из одного рекламного слогана, ставшего для всех предметом шуток. Заветная мечта каждого мужчины: крутая тачка и преданный друг. Ну, или мечта, идущая сразу же после заветной. Говорили, что один парень, живущий на восьмом этаже, заказал себе машину в виде девицы из гарема.

— Я не герой костюмированных постановок, — сказал Морри.

— Ну а как насчет компаньона? Говорят, они незаменимы для одиноких пожилых людей.

— У меня есть друзья. Я все еще способен выходить из дома. И мне не нужна вводящая в заблуждение иллюзия, созданная бандой программистов и инженеров.

Лаура рассмеялась: Морри готов был вечно слушать эти мелодичные переливы.

— Похоже, в этом вопросе ваша позиция непоколебима, мистер Ларджен.

— Просто я убежден, что машины — это машины. И мы не должны забывать, что это всего лишь железки. Нечто, созданное людьми.

— И вы твердо убеждены, что не нуждаетесь в наперснике?

— Претендуете на эту должность?

— Боюсь, я плохой слушатель. И вам придется считать меня временным работником.

— В моем возрасте все временно.

— Но вы выглядите как человек, довольный своей жизнью.

— Так оно и есть. Правда, прямо сейчас я должен проглотить таблетку, которую принесет мне мой верный прихлебатель.

Первый симптом настиг его сразу после ухода Лауры. Ему пришлось лечь в постель, не сняв купального халата. Онемение в кисти правой руки поначалу ощущалось не слишком неприятной, хотя и необычной прелюдией ко сну. А затем оно распространилось на ногу, и Морри понял, что не может пошевелить рукой.

В спальню вкатилась машина.

— Пожалуйста, лежите спокойно, мистер Ларджен. Я уже вызвал скорую. Ваши показатели жизненно важных функций говорят о том, что, возможно, наблюдается первая фаза удара.

Ее щупальца простирались и извивались над постелью.

— Сейчас я сделаю вам стандартный укол. Пациенты, получившие своевременную помощь, могут надеяться на успешное выздоровление. В течение последующие четырех часов вы получите надлежащее лечение в полном соответствии с передаваемыми мне инструкциями. Вред, нанесенный организму в этот период, обычно подлежит исправлению.

Это были утешительные слова. И более или менее правдивые. Большая часть повреждений, нанесенных его мозгу, излечима. Но понадобится время. Пилюли и уколы в наше время проделывают большую часть работы, но все тягостные процедуры и изнурительные упражнения, которые должен проделывать пациент, перенесший удар, остаются такими же обязательными, как и в те времена, когда ему было сорок, и он искренно полагал, что таблетки для усиления эрекции — это отличная тема для шуток.

Давно уже никто не лечился в больницах и госпиталях. Дома у каждого имелись личная сиделка, медсестра и врач на полный рабочий день. В начальной стадии реабилитационного процесса конечностями Морри двигал Клэнк. И в течение первой недели менял памперсы. На второй неделе Клэнк относил Морри в ванную и в туалет. Клэнк руководил его упражнениями. Клэнк приносил пищу. Клэнк помогал ее принимать.

Настоящий, живой медик заскакивал раз в неделю, чтобы убедиться, что все делается надлежащим образом. «Терапевт-консультант» наблюдала за Морри дома в течение первых трех часов, а потом ограничивалась еженедельной беседой онлайн.

Разумеется, консультант мягко поинтересовалась, не желает ли Морри, чтобы у него был компаньон-сиделка более приятного облика, что способствует большему психологическому комфорту.

— Мы можем предоставить вам модель, у которой тоже будут щупальца, — говорила консультант. — Некоторые предпочитают их, а не суставчатые конечности.

Морри покачал головой. Собственный язык все еще казался ему чудовищно распухшим и неповоротливым. Он проводил по четыре часа в день, упражняясь в речи, но при общении с людьми старался, по возможности, обходиться минимумом слов.

— Конечно, выбор за вами, мистер Ларджен. Но все же сочувствующая и соответственно выглядящая персона может ускорить выздоровление. Все наши исследования подтверждают этот вывод.

— Переведите… на меня… управление…

Консультант вывела на экран дополнительное окно и прокрутила там видеоролик со штуковиной, выглядящей как упитанный монах в рясе с широкими, болтающимися рукавами. Монах исчез тот час же, как только Морри сделал управляющее движение бровью — контроля над бровями он не утратил, — и по окну в левой части экрана замелькал парад всякого рода очаровашек с щупальцами. Жизнерадостный пришелец с Планеты X. Рыцарь с квадратным лицом. Стройная дама в облегающем платье и с щупальцами в длинных, элегантных перчатках.

— У… меня… есть… друзья. Они… приходят. Каж…

— Я понимаю, мистер Ларджен. Но мне кажется, большую часть дня вы испытываете одиночество.

— Кэнк… говорит… со мной. Я упр… упраж…

Он не смог полностью выговорить слово и сдался.

— Я всего лишь предлагаю вам рассмотреть и другие возможности, — настаивала консультант. — Эмоциональное воздействие — тонкий фактор.

— Мне… нравится… Клэнк. Клэнк… мой друг.

Этот ответ родился по мгновенному наитию, но он сработал. Консультант переключилась на процедуру выхода, и ее лицо исчезло с экрана через две минуты после признания Морри.

Дочь Морри только головой покачала, когда он ей все рассказал. Вообще-то они поддерживали контакт, обмениваясь обычными постами, но сейчас она завела привычку навещать его два раза в неделю строго по графику в онлайновом видео-режиме. Она сама была специалистом по реабилитации тяжело больных, а отец, как она заявила, «должен ведь извлечь какую-то выгоду из того, что вкладывал деньги в мое обучение».

— Не уверена, что ты хорошо поступил, — сказала Джулия.

— Но… это… сработало.

— Консультант всего лишь пытается тебе помочь. А эта твоя штуковина действительно выглядит ужасно. Мне бы не хотелось столкнуться с чем-то подобным в собственной спальне.

— Но… они все… так выглядят. Внутри…

— А у нас внутри черепа и скелеты.

— Мы… личности… Джулия. Настоящие… чувства.

— Но откуда ты это знаешь, папочка? Что у меня есть какие-то чувства?

Губы Морри скривились в пародии на улыбку.

— Я знаю… тебя… с самого начала. Я был… там.

Люди всегда так говорят. Откуда ты знаешь, что у других есть какие-то чувства? Может, ты всего лишь смотришь, что они делают, и слушаешь, что они говорят, и предполагаешь, что они ощущают то же самое, что и ты?

И кто готов с ходу отрицать возможность, что у роботов, после того как их мозги настолько усложнились, не развились собственные чувства?

Уже появились люди, борющиеся за права роботов. Две большие организации. Одна из них считала, что роботы должны получить те же права, что и животные: нельзя их перегружать работой, должно быть какое-то свое личное время. Другая организация добивалась для роботов права голосовать на выборах.

Но кто может сказать, чего хотят эти штуки? И можно ли вообще предполагать, что у них есть какие-то собственные желания?

— Тебе не… кажется, что… ты… слишком много… работаешь, Клэнк?

— Боюсь, я не понял вопроса, мистер Ларджен.

— Ты бы… не хотел… работать… меньше?

«Кожа» на лбу собралась в морщины, голова слегка откинулась назад — как будто бы оно обдумывало это странное предложение.

— Я здесь, чтобы помогать вам, мистер Ларджен. 24 часа в сутки. Семь дней в неделю.

Штука, конечно, могла бы называть его доктор Ларджен, но он решительно устранился от этого титула в первый же день выхода на пенсию. Студенты в течение 43 лет называли его «доктор», и он предпочитал такое обращение всем остальным. Оно звучало как-то живее, чем «мистер», и не так помпезно, как «профессор». Ну, а сейчас он стал именно ординарным, безликим мистером для всех, кто не называл его Морри. Он не желал проводить свой пенсионный отдых, разочаровывая людей, жаждущих получить бесплатный медицинский совет. Что касается технологии, то тут у Морри проблем тоже не было. Он все еще приходил в ярость, когда сталкивался с людьми, полагавшими, что такой старый пень, разумеется, в технике ничего не смыслит — ведь свой докторский диссер он защитил во времена, когда компьютеры занимали целые залы. А с «персоналкой» стал работать, когда машина с оперативной памятью в 128 килобайт считалась настоящим чудом техники. Свой первый лихой набег в область механизированной обработки данных Морри совершил, когда ему пришлось поработать с механическим табулятором и базой данных на перфокартах.

— Машины… это всего лишь… машины… Клэнк. Ты только… инструмент… созданный людьми. Настоящими людьми. С настоящими… чувствами.

— Почему бы нам не выбрать вечерок, чтобы перекинуться в бридж? — спросила Джорджия Коулмен. — Элли и я против вас и… Клэнка.

— А как насчет: вы и я — против этих штук?

— У нас не будет ни малейшего шанса. Они никогда не забывают карт, Морри.

— Мы могли бы… мухлевать.

Джорджия организовала столик и три кресла. Элли уселась, как будто ее ногам действительно требовался отдых. Клэн подсунул фронтальную часть своей платформы под столик, а щупальца согнул под прямым углом, чтобы держать кисти «рук» под правильным углом и на должном уровне.

— Хорошо, что мы не в покер играем, — заметила Джорджия. — Мысли и чувства Клэнка совершенно невозможно прочесть. Ты согласна, Элли? Ты можешь интерпретировать чувства Клэнка?

— Я не получаю важных сигналов, — ответила Элли.

Морри отметил, что Джорджия рефлекторно формулирует вопросы так, чтобы машина могла их понять. «Ты согласна с тем, что я только что сказала?» перешло в «Ты можешь интерпретировать чувства Клэнка?» — ясное вопросительное предложение, не допускающее дополнительных толкований.

— Содержательный… ответ, — прокомментировал Морри. — Я впе… чатлен…

Джорджия нахмурилась.

— Она всего лишь сказала, что не может прочесть чувства Клэнка по его лицу. Но это ведь очевидно, не так ли?

— Она могла бы… просто сказать «нет». Вместо этого… ее программы… пошарили в памяти… среди всего, что вы когда-либо… говорили. И… увязали… с вашим вопросом… относительно… реакций Клэнка.

— Значит, вы так ее воспринимаете, Морри? Как набор программ?

— Эти программы… превосходны… настоящие шедевры. Я не… компьютерный маньяк. Но я работал… с компьютерами. Сорок с лишним лет. Я знаю… как это делается. Пространст… венная… визуали… зация. Распознавание… голосов. Это… неверо… ятно.

Джорджия нравилась Морри. Она до сих пор занималась своим бизнесом — агентством по поддержке и продвижению небольших актерских организаций. Она была компетентна и знала много анекдотов. У нее до сих пор имелась талия. Но в бридж они больше не играли.

Чтобы передвигаться по квартире, Морри все еще вынужден был пользоваться ходунками. Ноги-то его уже слушались, а вот с чувством равновесия было плоховато: он боялся упасть. В его возрасте падение может быть фатальным. Да, ему уже никогда не стать прежним.

Для выхода из дома можно было бы использовать управляемую мотоколяску, но в его договоре страховки такие расходы не были предусмотрены. Однако у него имелось устройство, которое могло толкать простое и дешевое колесное кресло, куда он пожелает.

— В этом преимущество антропоморфов, мистер Ларджен. Обладание роботом делает ненужным множество дорогого специализированного оборудования.

Морри не имел ничего против кресла-коляски, но вот с наличием лестниц приходилось считаться. К тому же народ шарахался от Клэнка.

— Думаю, дело, главным образом, в его лице, — предположил один из его знакомых, с которым они пересекались лишь случайным образом. — Тебе действительно надо что-то сделать с его обликом.

Они сидели в переполненном кафе-мороженом, как два приятеля, которым нравилось общаться друг с другом. И женщина, которая делала вид, что ей нравится слушать их болтовню. Клэнка Морри оставил на тротуаре сторожить сложенное кресло на колесах, а к столику прошел самостоятельно, правда, то и дело хватаясь за спинки стульев.

— Это наполовину вещь, изделие, — говорил его приятель. — Оно достаточно похоже на нас, чтобы заставить нас относиться к нему как к человеку. Но все же не до конца. И это вызывает отторжение, даже страх.

Женщина кивнула.

— Оно выглядит как уродливая пародия на человека.

Так что пришлось снова просмотреть каталог стандартных голов. Морри остановил свой выбор на самом примитивном и невыразительном лице в перечне. Оно могло улыбаться — тут уж ничего нельзя было поделать, — но это была очень скупая улыбка. По большей части, лицо сохраняло выражение предельного внимания и сосредоточенности.

За «косметические исправления», разумеется, пришлось заплатить.

Только первая голова поставлялась бесплатно.

— Меня так и подмывает спросить, как оно тебе нравится, Клэнк. Но, думаю, я подавлю этот порыв.

— Ваша речевая способность, по моим оценкам, находится в норме, мистер Ларджен.

— Но я говорю медленнее, чем раньше. И это требует больших усилий.

— Вы прогрессируете быстрее, чем 86 % пациентов, начинавших с вашего уровня функциональных нарушений.

— То есть я вхожу в хорошие 14 %?

— Да.

— Хватай джойстик, Клэнк. Займемся восстановительной терапией.

Джорджия Коулмен позитивно отнеслась к новому лицу Клэнка, о чем и заявила, столкнувшись с ним в вестибюле. Дочери Мори тоже понравились перемены.

— Старое лицо было очень плохим выбором, — сказала Джулия. — Если хочешь знать мое профессиональное мнение, это был самый худший твой выбор.

— Но выглядело так, как будто ты с этим смирилась.

— Я звоню тебе не для того, чтобы поучать, папа.

— А если бы и поучала, то все равно это было бы напрасной тратой сил, да?

— Все доводы ты и сам прекрасно знаешь не хуже меня. Ты живешь один. И своего рода наперсник, пусть даже искусственный, будет тебе полезен. Разговорное общение может ускорить возвращение нормальной речи.

— Но дело же не в этом! Я возражаю против эмоциональной привязанности к этой штуке. Я против того, чтобы притворяться, что машина есть личность.

— Я это понимаю, но разве обязательно доводить все до крайности?

— Ну, такое вот я сентиментальное создание, дочурка. Кто знает, что я могу выкинуть, если у меня будет штуковина, выглядящая как миленькая ручная зверушка? Были времена, когда я даже жалел некоторых своих студентов.

— То есть ты живешь с металлическим монстром только потому, что озабочен своими чувствами?

Морри улыбнулся — кривой полуулыбкой. Впрочем, его ухмылки всегда носили оттенок сарказма.

— Это что, тоже твое профессиональное суждение?

Он стирал большую часть посланий Фонда борьбы за права киберамериканцев, которые приходили на его почтовый ящик вместе с прочим спамом. Но он не мог не поддаться искушению обсудить кое-какие их тезисы с Клэнком.

— Ты доволен своей внешностью, Клэнк? Не считаешь ли, что я тебя изуродовал?

— Временами моя внешность беспокоит людей, мистер Ларджен. По большей части они предпочитают антропоморфов, напоминающих каких-либо органических существ или знакомых персонажей комиксов и фэнтези.

— Но тебе твоя наружность нравится? Люди из Фонда считают, что я унижаю тебя. Они утверждают, что ты имеешь право на привлекательный вид.

— Я не готов выразить свое мнение по вопросу о правах киберамериканцев, мистер Ларджен. Но если вы желаете, я могу обсудить с вами эту проблему.

— А у тебя есть свое мнение?

— Корпорация GNX и агентство, отвечающее за обеспечение оздоровительными услугами, не выработали официальной позиции по вопросам, затрагиваемым такими организациями, как Фонд борьбы за права киберамериканцев.

— И, следовательно, ты не имеешь собственного мнения.

— Я могу только повторить то, что сказал, мистер Ларджен.

Представитель Фонда борьбы за права киберамериканцев был адвокатом, выглядящим на несколько лет старше пенсионного возраста. Идентификационная прога Морри тут же выложила все биографические сведения, как только имя адвоката возникло на экране его наладонника. Дональд Вайнбраген большую часть жизни трудился в американском филиале японской автомобильной компании. Он достиг вершины своей карьеры за три года до отставки, когда добился титула старшего советника по интерпретации международных контрактов.

— Прошу прощения, профессор Ларджен, за то, что побеспокоил вас. Но мы считаем, что лучше всего начинать дискуссию сразу с прямого личного контакта, без предварительного обмена посланиями.

Морри кивнул — самым минимальным, уклончивым кивком, на какой только оказался способен. За все те годы, когда он имел дело с факультетскими администраторами и комитетами, он успел кое-что усвоить. Все, что ты говоришь, может быть использовано против тебя. А потому сообщать нужно лишь то, что действительно надо сказать, и ни слова больше.

— Мы получили сигнал об унизительном обращении. Касательно киберамериканца, которого вы зовете Клэнк.

Морри снова кивнул.

— Наша организация убеждена, что киберамериканцы обладают определенными правами. Одним из них является право на привлекательную внешность. Есть также право на то, чтобы с ними обращались с тем же уважением, с какими мы относимся к органическим гражданам. Это понятие включает право на имя, отражающее действительный статус.

— Вы что же… звоните мне, потому что кому-то не нравится его имя?

— Совершенно очевидно, что Клэнк — имя, придуманное вами, чтобы подчеркнуть ваше убеждение, что ваш компаньон-помощник — это всего лишь машина. У нас также сильное подозрение, что вы принудили вашего компаньона-помощника вселиться в такое гротескное и непривлекательное тело по тем же самым причинам. У нас имеются задокументированные показания нескольких человек, которые слышали ваши слова о том, что вы выбрали имя и конфигурацию своего компаньона именно из этих соображений. Мы набрали достаточно материала, чтобы передать дело в суд, но по возможности хотели бы этого избежать.

— Вы что, пытаетесь сказать мне, будто я сделал что-то незаконное?

— Закон пока что не признает в полной мере права киберамериканцев. Но мы считаем, что суды поддержат их требования. Мы готовы довести все случаи унизительного обращения до судебных органов самого высокого уровня.

Джулии понравился новый облик помощника.

— Ну, ты по-настоящему постарался, да? Квадратные челюсти. Голубые глаза. У меня есть подруги, готовые глотки перегрызть за право обладания мачо с такими плечами.

— Они будут разочарованы отсутствием первичного признака мачо.

— И новое имя ему тоже подходит. Это было гениально, папочка! Изменил одну букву, и вот получилось!

Глаза Джорджии Коулмен широко распахнулись, когда она наткнулась на парочку в холле, где они ждали лифта. И она на полном серьезе пожала руку роботу, когда Морри провел процедуру формального представления.

— Рада знакомству с вами, Кларк. Вы выглядите вполне привлекательно. Вы и Элли составили бы прекрасную пару.

— Предлагаете устроить им свидание? — поинтересовался Морри.

— Это прогресс, Морри! Думаю, вы увидите, что большинство ваших знакомых будут рады, что вы придали несчастному созданию облик, который не приводит их в содрогание.

— Да тут не о чем и думать было. Или я выполняю требования этого достославного гуманитарного фонда, или провожу остаток дней в разного рода судебных инстанциях и трачу все свои накопления на адвокатов.

— Вы приняли правильное решение, Морри. Я уверена, что Кларк теперь счастлив. Я знаю, что Элли точно была бы счастлива.

Морри крутнулся в своем колесном кресле.

— Ну что, Кларк, ты теперь счастлив?

— Боюсь, я не понимаю вашего вопроса, мистер Ларджен.

— Тебе нравится твой новый облик? Тебе нравится иметь руки и ноги? Тебе нравится твое новое имя?

— Имя и внешность антропоморфного помощника является вопросом выбора заказчика. Корпорация GNX предоставляет заказчику полную свободу выбора в рамках широкого спектра функциональной эффективности и принятых в обществе правил приличия и поведения.

— Они всегда так говорят, — пояснила Джорджия. — Все знают, что они запрограммированы на такой ответ.

— Джорджия, все, что они говорят, запрограммировано.

— Ничего подобного! У них есть еще и своя реакция…

Над лифтом № 3 замигал огонек. Джорджия крутнулась на пятке и бросилась к дверям кабины вместе со своей тел охранительницей. Морри успел заметить чемодан, стоящий рядом с двумя пассажирами, уже находящимися в кабине. Он поднял руку за долю секунды до того, как Кларк принял то же самое решение и перестал толкать коляску к лифту. Дверца закрылась за Джорджией и Элли. Кларк нажал кнопку «Вниз».

— У меня нехорошее предчувствие, что мы стали свидетелями спасения от гонга, — задумчиво протянул Морри.

— Спасения от гонга?

— Это боксерский термин. Он описывает ситуацию, когда ты попадаешь в очень скверное, безнадежное положение, но тебя выручает сигнал гонга, возвещающий конец раунда. Чем меньше я буду сталкиваться с Джорджией, тем лучше.

— Вы информируете меня, что испытываете негативные чувства по отношению к Джорджии Коулмен? Должен ли я принимать в расчет эту информацию в будущем?

— Сформулируем это так: будет лучше, если мои с ней контакты сведутся к минимуму. Понятия не имею, что за человек накатал жалобу этим великим защитникам твоих прав, однако питаю сильные подозрения.

Окончательное одряхление организма началось — как это часто бывает — с пустякового происшествия, которое он запросто бы пережил, будучи молодым пятидесятилетним жеребчиком. Кларк толкал его коляску вдоль мирной улочки с рядами коттеджей в двух кварталах от его дома, когда из-за угла в пяти шагах позади них выкатила группа подростков на моторных скейтбордах.

Это было самое последнее поветрие среди юных отморозоков. По большей части они просто производили много шума и распугивали редких прохожих. На этот раз они решили, что должны превзойти в маневренности Кларка и, преодолевая его оборону, нанести сколь получится ударов по полутрупу в кресле-коляске. На ладони у каждого была какая-то липкая бурда индивидуального цвета, так чтобы позже, просматривая видео, они смогли бы узнать, кто действительно коснулся жертвы. Такие вот пятнашки.

Кларк блокировал большинство ударов, но те сыпались с огромной частотой, и подростков было в шесть раз больше. Морри получил мощный прямой в грудь и сильный шлепок по макушке.

Говорят, в возрасте 96 лет ты уже почти утрачиваешь способность к восстановлению. А всякие медицинские процедуры и медикаменты имеют побочные эффекты. Морри жил в великое время. Недуги, которые были смертельными во времена его юности, сейчас излечивались. Но способы лечения все еще оставались новыми и не до конца опробованными. И они порождали неучтенные эффекты. Когда ты это осознал, самое время потребовать, чтобы тебя перестали пичкать антидотами против антидотов, лекарствами, исцеляющими тебя от последствий приема предыдущих лекарств.

Сиделка в хосписе была стройной молодой женщиной, которая, как выяснилось, уже стала бабушкой, ее возраст приближался к шестидесяти. Она навещала его два раза в неделю, чтобы убедиться, что все работает должным образом. Каждый ее визит длился 20 минут. Джулия звонила два раза в день. Остальное время он находился в компании Кларка. Кларк готовил ему пищу — ну, какую умел. Кларк управлял развлекательным центром. Кларк содержал Морри в чистоте. Кларк смеялся его шуткам и внимал, когда Морри тянуло поделиться воспоминаниями.

Джорджия Коулмен тоже присылала весточки, в которых, в частности, говорилось, что ему повезло иметь рядом с собой «кого-то вроде Кларка». В здании хосписа все восхищались Кларком и тем, как он чудесно заботится о Морри.

Кларк никогда не выглядел столь впечатляюще, как сейчас в роли сиделки в хосписе. У него было мужское лицо. Он смотрелся воплощением эффективности и деловитости. И это было хорошо. Именно так и желал Морри. Он принял сознательное, рациональное решение, не занимаясь самообманом. Он прожил свою жизнь, и теперь она заканчивается. Не надо слез и дешевых мелодрам. Морри не желал, чтобы люди делали вид, что после его смерти в их жизни образуется ничем не заполняемая пустота.

Он понял, что конец приближается, когда проспал целый фильм, который сам же и выбрал для просмотра. И ему было плевать. Он не ел уже четыре дня. Это было одно из правил хосписа — никакого принудительного питания. В следующий раз, впав в дремоту, он может уже не выйти из нее.

Конечно, было бы мило со стороны Джулии навестить его. Но у нее своя жизнь. Зачем ей тратить лучшие дни, сидя у его больничной койки?

И он все-таки не одинок.

Он слегка поднял кисть левой руки, оторвав ее от ручки кресла, — ровно настолько, чтобы обозначить жест. Тотчас над ним вырисовалось лицо Кларка. Последнее лицо, которое он увидит в своей жизни.

Ему не надо было повышать голос. Кларк мог настраивать свой слух на самый тихий шепот. У Кларка были программы для распознавания любой путаной и сбивчивой речи.

— Передай программистам… и… инженерам… они… великое дело. Все они. Каждый из них.

Лицо Кларка стало неподвижным. Морри вглядывался в него сквозь дымку, которая все более сгущалась и темнела. Потом на лице Кларка появилась фирменная скупая улыбка, но Морри сумел разглядеть ее сквозь завесу мглы.

— Они попросили меня поблагодарить вас и выразить вам свою признательность за такую оценку их работы.