«Если», 2012 № 11

Сергей Шикарев Головоногая эсхатология

Излюбленными декорациями или, выражаясь языком не театра, а геймдева, сетттингом для книг Чайны Мьевиля остается город: пространство, справленное линиями улиц и заставленное домами, между которыми находится место — площадь или укромный уголок — для сверхъестественного. «Кракен» продолжает линию, начатую в его дебютном романе «Крысиный король», действие происходит не в Нью-Кробюзоне — мегаполисе мифического Бас-Лага, а в Лондоне. Впрочем, странных существ и магических созданий, порожденных фантазией автора, от этого меньше не стало.

В «Кракене» наличествуют характерные для всего творчества Чайны Мьевиля ингредиенты — яркие визионерские образы и классовая борьба. Однако на сей раз автор разлил старое вино в новые меха. Старт сюжетным перипетиям дает исчезновение из Дарвиновского центра Музея естествознания огромного спрута. Это похищение могло бы сойти за обычную кражу (со скидкой на необычные пристрастия злоумышленников), если бы не произошло в разгар рабочего дня. Да и сами размеры гигантского головоногого не позволили преступникам реализовать свой замысел «естественным» путем. А значит, в пропаже замешана магия.

Лондонская полиция ко встрече с необычным готова: в ее состав входит специальное подразделение — отдел Преступлений, Связанных с Фундаментализмом и Сектами, который и берется за поиски Architeuthis dux. Между тем работник музея Билли Харроу обнаруживает, что стал объектом чьего-то пристального и пугающего внимания.

Перед читателем полицейский детектив, который вполне можно было бы назвать классическим, даже невзирая на магические сущности: в конце концов, когда отброшены все иные сущности, отметить законы логики и ниспровергнуть дедуктивный метод им не под силу.

Однако по мере того, как читатель следует за автором и персонажами по страницам книги, все отчетливее и громче звучат уже не детективные, а эсхатологические мотивы. Близится Апокалипсис.

Поскольку для рецензентов, раскрывающих интригу детективных романов, с пришествием Апокалипсиса, а то и после него, наверняка заготовлены особые наказания, постараемся обойтись без преждевременных разоблачений. К тому же роман к ним не сводится. Мьевиль вообще писатель не из тех, кого читают ради сюжета и его поворотов. Осознанно или нет, сюжетом он, по обыкновению, пренебрегает, обращаясь с ним как с плотью, надетой на скелет текста: идеи и образы.

Таков и «Кракен». Незамысловатые коллизии из серии «они убегают — мы догоняем», чуть усложненные в детективной манере: кто кого и по каким мотивам догоняет до финала книги так и непонятно, но это позволяет автору высказаться на важные для него темы.

Любопытно, что главной из них является вовсе не классовая борьба, как можно было бы ожидать от неомарксиста и троцкиста, не скрывающего своих левых взглядов. Что ж, на эту тему Мьевиль открыто и исчерпывающе высказался еще в «Железном совете», продемонстрировав перманентность революционной идеи и буквально воплотив в тексте известные песенные строчки про то, что наш «бронепоезд стоит на запасном пути». На сей раз классовые противоречия разрешаются менее радикальным путем — через переговоры и стачки. Вообще описание забастовки фамильяров, воплощенных в виде кошек, голубей и белочек, даже забавно.

Впрочем, магистральная тема «Кракена» не менее остра и социальна, ведь Мьевиль говорит о религии и вере. Роман начинается с исчезновения бога, который авторской волей предстает в виде насмешки над лавкрафтовскими монстрами, медленно разлагающимся, препарированным и забальзамированным трупом кракена. Так криминальная история похищения музейного экспоната превращается в историю богоискательства.

На поиски бога времени у героев немного. Ведь злоумышленники готовятся сжечь гигантское головоногое, а смерть бога, согласно пророчеству, повлечет за собой гибель всего мира. С присущим ему черным юмором фантаст описывает разрастающуюся конкуренцию за «конец света», когда каждая из многочисленных сект настаивает на своем варианте краха цивилизации. Многообразие сект — это религиозное отражение политики и практики мультикультурализма — включает в себя изобретенные автором группировки Иисусовых буддистов или Выводок, поклоняющийся черному хорьку — богу войны. Подобные ироничные вкрапления разбавляют в общем-то невеселые, мрачноватые картины жизни Лондона как Ересиополя. Пожалуй, лучшим (и уже упущенным) временем для издания этой книги был бы канун миллениума — впрочем, с точки зрения майя, подойдет и 2012-й год от Рождества Христова. Атмосфера жизни в ожидании конца света хорошо передана автором. В процессе чтения на ум то и дело приходят сентенции о «закате Европы» и «смерти Бога». Показательно, что и сам автор недвусмысленно связывает в книге смерть бога и скорую гибель мира.

По мере приближения к финалу Мьевиль оставляет прикладную эсхатологию и обращается к более традиционным для фантастики и материализма (приверженность к последнему можно предположить, исходя из его марксистских взглядов) темам, а именно — столкновению креационизма и эволюции.

«Кракен» был взвешен и найден довольно увесистым. Например, для получения премии Locus Award за лучший фэнтезийный роман. Это, кстати, уже третий Locus в коллекции автора, на сей раз он оставил позади Джина Вульфа и Гая Гэвриэля Кея. Даже у столь нелюбимого Мьевилем Толкина награда Locus Award всего одна.

Увы, в контексте всего творчества писателя «Кракен» отнюдь не выдающийся роман. Конечно, и прочие его книги не отличались ни закрученным сюжетом (а детектив, пусть даже и мимикрирующий под жанр, все-таки требователен к интриге), ни глубоким психологизмом характеров. Но провокационные идеи и яркие визионерские образы с лихвой окупают эти авторские пробелы. В «Кракене» же идеи стали жертвой ненужного компромисса с развлекательностью, а образы подзатерлись от частого использования.

Для русскоязычного читателя в дело вмешиваются еще два отягчающих обстоятельства.

Во-первых, перевод «Кракена» не всегда стилистически убедителен.

Во-вторых, существенная часть специфического обаяния книг Мьевиля приходится на выбранные и любовно описанные локации, будь то выдуманный Нью-Кробюзон или реально существующий Лондон. В первом случае эффект на читателя производил перенос социальных и прочих реалий нашего мира в мир сказочный, волшебный. Схожий прием использовал Суэнвик в блестящей «Дочери железного дракона». Во втором случае срабатывал эффект обратного переноса: возникновение магических реалий в урбанистической обыденности — что вообще стало довольно расхожим и широко используемым приемом.

Трюк со столкновением реальности и магических воплощений, порожденных воображением и сном разума Мьевиля, просто не срабатывает. Ведь для этого необходимы, как минимум, два объекта: выдуманный и реальный. Вот только тот Лондон, что встает перед глазами русскоязычного читателя, подозреваю, примерно соответствует тому образу Лондона, который отобразил в «S.N.U.F.F.» Виктор Пелевин, попросту говоря является образованием полуиллюзорным. Когда отсутствует граница, оценить масштаб вторжения невозможно.

Инна Живетьева Вейн

Москва: Эксмо, 2012. - 640 с.

(Серия «Приключенческая фантастика»).

2500 экз.

Главные герои нового романа новосибирской писательницы действуют в условиях паутины пространств, позволяющей в особых местах — «узлах» — переходить из одного мира в другой. Переход способны совершать люди, имеющие редкий дар. По «условиям игры» им дозволяется переносить с собой небольшой груз либо проводить одного-двух-трех человек. Стать «поводырем» большего количества означает крепко рискнуть своим здоровьем. Так можно и до смерти надорваться…

Эта конструкция игровой вселенной богата сюжетными возможностями и заставляет вспомнить яркие сцены межмирового путешествия из первой книги «Девяти принцев Амбера» Роджера Желязны.

Очевидным достоинством романа является жесткая этическая позиция автора. Дар вейнов дан им свыше. А потому прав тот из них, кто служит своим даром другим людям, лишенным его. И не прав тот, кто превращает свою чудесную способность в простой инструмент для наживы. В конечном итоге эгоистическое одиночество главного героя Дана Уффа не приносит ему успеха. И читатель понимает, что его более отзывчивый коллега Алекс Грин одерживает над ним нравственную победу.

Недостатки романа — оборотная сторона его достоинств. Инна Живетьева располагает высокоразвитой «цепкостью» в описаниях быта. Автор романа с большим тщанием описывает вещи, помещения, природу, городской ландшафт. В любой сцене читатель имеет возможность четко представить себе окружающие персонажей предметы, звуки, даже запахи. Как ни парадоксально, недюжинное качество подобных картинок отчасти испорчено их количеством. Бытовых зарисовок, выпадающих и из пространства фантастики, и из сюжетной динамики, слишком много. Это явно переутяжеляет роман, добавляет ему лишнего объема.

Но добротно сделанный мир и четкая этическая установка автора явно перевешивают подобные недостатки.

Чери Прист Костотряс

СПб.: Фантастика, 2012. - 384 с.

Пер. с англ. П.Женевского.

3000 экз.

Этот роман — словно сумка хозяйки, вернувшейся с рынка. Чери Прист взяла всего понемногу, чтобы соорудить для американских читателей произведение, отвечающее духу времени. Перед нами текст, созданный в эстетике стимпанка и содержащий элементы индустриального нуара вкупе с трешевым постапокалиптическим бекграундом в виде отравленного ядовитым газом Сиэтла и орд хищных зомби, разгуливающих по улицам. Время действия — Гражданская война в США. В качестве отдаленной немирной силы выступают «злобные русские», которые не дают честным американцам спокойно намывать золото.

Сюжет определяет жанровую направленность. Читателя ждет очередной квест, развивающийся в динамике адреналинового экшена.

«Костотряс» первый роман проекта The Clockwork Century — являет собой классический образчик женской прозы. Мужчины здесь либо глупы, либо коварны, либо уже умерли, зато женщины сплошь положительные, сильные и независимые. Этим валькириям паровых котлов нипочем злобные мертвецы. То, что это «проектная работа», становится очевидно, как только появляются первые клише: зомби, ограниченный стеной апокалипсис, зараженные районы Сиэтла — мир, вокруг которого можно раскручивать различные сценарии, от книжных до игровых и киношных.

Роман написан американкой для американцев, поэтому у книги имеются практически все необходимые для безболезненной публикации прогибы: многонациональность и порицание национализма, социальная направленность, реверанс в сторону религии, уважение к калекам, преклонение перед несгибаемым американским народом. Феминизм в звездно-полосатой нынче не порок, а добродетель. Не обнаружено разве что сексуальных меньшинств. Это, конечно, существенный просчет и потеря изрядного куска читательского пула. В остальном роман безупречен — на американский лад, конечно.

Темпориум: Антология Составитель Эрик Брегис

Москва: Снежный ком, 2012. - 376 с.

2000 экз.

Аннотация извещает, что книга раскрывает тонкие взаимодействия человека со временем. Пожалуй, так оно и есть: привычных машин времени тут почти нет, псевдонаучные объяснения феноменов отнюдь не превалируют, зато «мистических» историй предостаточно.

Карамзин в рассказе Евгения Филенко «Пашквила» разглядел капиталистическое будущее, обрушившееся на Россию конца 1980-х, и не понравилось писателю-историку это завтра. «Пашквила» — несомненно, один из лучших текстов книги. В повести «Антонио» Александра Родсет через зеркала и сны соединяет знаменитого архитектора Гауди с медиумом нашего времени Эстер и… любовь побеждает все! Артем Белоглазов написал об «обмене судьбами», Ника Батхен — о секретной разработке спецводки, благодаря которой мы научились перемещаться во времени еще в годы Второй мировой. Герои «Закона сохранения» Александры Гутник научились растягивать/сжимать время с помощью антинаучного «временного элонгатора» из Древнего Египта; «Господин Одиночество» Тима Скоренко и вовсе лирическая история о человеке, получившем возможность возвращаться в собственное прошлое и менять его. Арина Трой изображает разумное Время, а Евгений Гаркушев доказывает, что темпоральные путешествия ничуть не труднее пространственных.

Состав сборника неравноценен по качеству. В числе наиболее интересных, художественно полновесных текстов стоит выделить рассказы маститого Александра Щеголева («Чего-то не хватает»), Юлии Зонис и Ины Голдин(«Ignis Fatuus»), Юлианы Лебединской («Творцы и человеки»), Натальи Корсаковой («Господин кулинар»), Владимира Рогоча («Свет, звук и время»), Натальи Фединой («Письма из будущего») и сатирическую новеллу Ины Голдин и Александры Давыдовой «Алые паруса».

Сборник предлагает многообразие темпоральных сюжетов и в целом заслуживает читательского внимания.

Ник Перумов Гибель богов-2 Книга первая: Память пламени

Москва: Эксмо, 2012. - 384 с.

100 000 экз.

В начале 1990-х, когда многие отечественные авторы пытались сформулировать наш ответ зарубежной фэнтези, Ник Перумов взялся за фанфик к «Властелину Колец». Разумеется, ругали. Но успех был. Следом появился уже самостоятельные «Хроники Хьёрварда» и первый роман «Гибель богов» (1994) — пожалуй, лучшая книга автора. Ее литературный уровень не уступает лучшей западной фэнтези, а главное — это бескорыстное, некоммерческое произведение. Автор вложил всего в одну книгу такое же количество сюжетного, идейного и образного контента, какой впоследствии с трудом умещал в трех-четырех романах.

И вот спустя 18 лет писатель сдувает пыль с потускневшего текста, превращая его в очередной затяжной цикл. Автор, который на протяжении долгих лет выдавал многотомные сериалы, не может перестроиться в одночасье. Верный себе, он деловито размазывает небогатый кусок масла по огромному ломтю хлеба. Туманные угрозы и странные предзнаменования заставляют богов и героев прийти в движение. Хедин Познавший Тьму и волшебница Сигрлинн отправляются в ностальгический вояж по старым адресам. Боевой маг Клара Хюммель острит свой меч в ожидании нового коварного врага. Тьма, как ей и положено, сгущается.

Поклонников Упорядоченного ждут полюбившиеся пространные диалоги, архаичная велеречивость героев и долгие рассуждения на тему космогонии. Боевки, конечно, тоже будут. Основная целевая аудитория — старые фанаты. Тем, кто подсел в поезд по дороге и не прочитал всей серии, возможно, сначала будет непонятно и скучно.

Перумов обещает, что ГБ-2 разрешит все накопившиеся загадки, подведет итоги и полностью раскроет карты. Нужно ли это читателям? Тут уж самому автору пора бы наконец разобраться с непомерно разросшейся вселенной. Хотя если в блогах и на тематических сайтах роман уже начали ругать, то, скорее всего, новому-старому циклу уготован успех.

Вл. Гаков Человек из нашего Карасса

Что означает вынесенное в заголовок понятие, всякому читавшему Курта Воннегута, объяснять не нужно. В этом месяце писателю исполнилось бы 90 лет, и всю свою литературную жизнь он обожал мистифицировать — всех и вся, включая, наверное, и себя самого. И, кстати, не раз открещивался от причисления его к фантастам. Но все истинные любители этой литературы сразу же, с первых переведенных и опубликованных в СССР произведений, без всяких колебаний поняли, ощутили: этот писатель — наш!

Курт Воннегут родился 11 ноября 1922 года в Индианаполисе (штат Индиана) в семье потомственных архитекторов — немецких иммигрантов в третьем поколении. Кровь предков еще сыграет злую шутку с будущим писателем, но это будет не первым и далеко не последним абсурдом, которые сопровождали Курта Воннегута-младшего всю его долгую жизнь.

Начало биографии будущего писателя и ироничного философа, впрочем, не обещало в перспективе ничего экстраординарного. После школы способный подросток поступил на химический факультет престижного Корнеллского университета. Хотя уже на первом курсе определился со вторым увлечением, оказавшимся главным в жизни Воннегута: стал заместителем главного редактора университетской газеты.

Уже на втором курсе судьба студента-химика и начинающего журналиста явила свой первый «вывих» — из тех, которые постоянно швыряли во Времени самого любимого героя Воннегута — Билли Пилигрима. Японцы потопили в бухте Перл-Харбор на Гавайях американскую эскадру, и Соединенные Штаты вступили в войну. Химик-второкурсник сразу пошел на призывной пункт добровольцем. Новоиспеченного «военспеца» направили обучаться инженерному делу в Технологический институт Карнеги.

А три года спустя мать Воннегута, наглотавшись таблеток, покончила жизнь самоубийством — и сделала это во второе воскресенье мая, когда американцы празднуют День материнства…

Так что на фронт Курт Воннегут прибыл уже травмированным. Послали его в Европу, где войска союзников с запада давили немцев, вплотную приблизившись к границам Германии. Наступление не было легкой прогулкой, противник сражался отчаянно, как и на востоке, где наступала Красная армия. И даже пытался контратаковать: это произошло в Арденнах в декабре 1944-го. Во время немецкого контрнаступления американская 106-я пехотная дивизия оказалась отрезанной от основных сил, и часть солдат 423-го пехотного полка попала в плен к немцам. В их числе оказался и этнический немец Курт Воннегут. И чуть не погиб, но не от немецкой пули, а от бомб американцев! Вот она, абсурдная ирония истории, как, впрочем, абсурдна любая война. Это убеждение он пронес через всю жизнь.

Об обстоятельствах безумия, которое во многом сформировало писателя Воннегута, мы знаем в подробностях со слов его альтер эго Билли Пилигрима. Пленных свезли в Дрезден, определив на завод по производству… нет, не бомб и снарядов — витаминизированного солодового сиропа для беременных! Воннегута, говорившего на языке охранников и надзирателей, сделали старшим по группе. Но ненадолго. После того как он доступно объяснил конвоирам на их родном языке, что с ними произойдет, когда город займут русские, «умника», естественно, избили и тут же разжаловали в рядовые военнопленные.

По ночам пленных американцев запирали в помещении неработавшей скотобойни (номер ее, полагаю, напоминать не нужно?), а во время бомбежек загоняли в подвал, где раньше хранились мясные туши. Настоящих бомбоубежищ в Дрездене почти не было ввиду отсутствия сколько-нибудь значительных оборонных предприятий и прочих военных объектов. Мол, зачем строить убежища в городе, который все равно никто бомбить не станет!

Однако за два страшных февральских дня разбомбили так, что сравняли старинный город почти до основания. Это была акция устрашения (англичане называли ее акцией возмездия за Ковентри — такой же мирный старинный город, «отутюженный» асами Геринга). Стратегической целью Дрезден, превращенный, по словам Билли Пилигрима, в «лунную поверхность», точно не был.

Ютясь в подвале скотобойни, Воннегут и его товарищи пережили настоящую бойню, творившуюся на поверхности. А потом свозили трупы в братские могилы под проклятья выживших дрезденцев и летевшие из толпы камни. Но трупов все равно было так много, что дело поручили закончить солдатам с огнеметами…

Освободили Воннегута русские части: а ведь он предрекал подобное развитие событий своим охранникам. Случилось это в мае 1945 года на границе бывшей Чехословакии и тогдашней немецкой Саксонии.

По возвращении на родину Воннегут был награжден медалью «Пурпурное сердце». Ну как после такого не стать писателем Воннегутом и не написать «Бойню номер 5»! И не снабдить название «фирменным» подзаголовком: «Крестовый поход детей».

Поступив в магистратуру Чикагского университета, демобилизованный ветеран войны начал работать над диссертацией по специальности «Антропология», одновременно перепахивая ниву журналистики в качестве криминального репортера в городском агентстве новостей. Диссертацию кафедральное начальство отвергло как «непрофессиональную» (кстати, в 1971 году на той же кафедре Курту Воннегуту присудили степень магистра антропологии, высоко оценив «антропологический аспект» его романа «Колыбель для кошки»), но диссертант не слишком расстроился.

Перебравшись в промышленный город Скенектеди в штате Нью-Йорк, он поступил на работу в PR-службу крупнейшей американской корпорации General Electric. Попал туда, можно сказать, по блату: в исследовательском отделе компании работал его брат Бернард. А проживал в пригороде, сняв квартиру в доме, расположенном напротив пожарной службы, и на протяжении нескольких лет числился добровольным помощником местных пожарных. Письменный стол, за которым были созданы многие из ранних рассказов Воннегута, бережно сохранен в той самой квартире — с собственноручно вырезанным на нижней части выдвижного ящика «автографом» автора.

В середине 1950-х Воннегут недолго работал в штате популярного журнала Sport Illustrated. К тому времени он уже был автором десятка с лишним опубликованных рассказов и одного романа, хорошо принятого в мире science fiction — сатирической антиутопии «Механическое пианино». Поэтому приглашение вести литературные курсы в Университете штата Айова его не слишком удивило.

А славу писателя, известного всей Америке, ему принесли бурные шестидесятые. Тогдашнему времени, ставшему эпохой, понадобился адекватный «выразитель» — и время отыскало Курта Воннегута. В канун десятилетия, когда произошли сразу три революции, затронувшие самые на тот момент важные для молодежи сферы жизни (Sex, Drugs, Rock-n-Roll), а война во Вьетнаме вызвала невиданную для Америки волну антивоенного движения, — накануне всего этого, в 1959-м вышел фантастический (правильнее было бы сказать, фантасмагорический) роман Воннегута «Сирены Титана». За ним последовали «Мать Тьма» («Матушка Ночь»), «Колыбель для кошки», «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер». И наконец, «закрыл» десятилетие роман «Бойня номер 5».

Последняя книга сделала Курта Воннегута одним из самых популярных писателей в США, а затем и в мире.

Сразу после возвращения с войны Курт Воннегут женился на Джейн Мэри Кокс, в которую был влюблен еще в детстве. Но уже в 1970-м они расстались (хотя официально развелись лишь десятилетием позже), и до конца жизни писатель прожил со второй женой — фотографом Джилл Кременц. И, конечно, людям, хорошо знакомым с творчеством фантаста, трудно себе представить Воннегута в качестве отца семерых детей! Трое были родными — от первого брака, троих он усыновил — племянников (детей его сестры Алисы, умершей от рака, и ее мужа, за несколько дней до того погибшего в железнодорожной катастрофе) и еще один родился уже во втором браке. Можно добавить, что упоминавшийся выше старший брат писателя Бернард стал известным ученым-физиком, специалистом по атмосферным явлениям, открывшим хорошо известный москвичам способ «разгона облаков» с помощью распыления йодистого серебра.

Когда литературные произведения начали приносить Курту Воннегуту первые деньги, он решил поселиться подальше от крупных городов и купил себе домик в штате Массачусетс, на загнутом вверх, как носок восточной сандалии, мысе Код. Но и там еще какое-то совмещал литературную деятельность с дополнительным приработком — основал первый в Штатах дилерский пункт по продаже шведских автомобилей SAAB.

Всю свою сознательную жизнь интеллектуал, циник и абсурдист активно интересовался политикой. Он был либералом («политическим», а не «экономическим»)[23], гуманистом и почти социалистом. Но не коммунистом — скорее, последователем известного американского политика, одного из создателей социалистической партии Юджина Дебса. Воннегут выступал против вьетнамской войны во времена президента Джонсона и против иракской во времена Буша-младшего («Единственное отличие Буша от Гитлера — то, что второй был действительно избран своим народом»), и его слово — ветерана войны! — дорогого стоило. Он также критиковал правительственную бюрократию администрации Никсона, промышленные корпорации, убивающие окружающую среду…

И всегда, во все времена и во всех своих книгах, статьях и публичных выступлениях не уставал разносить, высмеивать, изничтожать своей убийственной иронией главных, по его мнению, врагов человеческой цивилизации: доходящие до безумия и абсурда глупость и ограниченность тех, кто принимает решения, и тех, кто передает им право принятия этих решений. Наверное, ему было горько признавать, что первые и вторые и составляют, собственно, эту цивилизацию — за исключением не принимаемой в расчет горстки маргиналов-трезвомыслящих, к которым относился и сам Воннегут.

А еще он был меломаном. И завзятым курильщиком, всю жизнь дымившим как паровоз (исключительно сигаретами Pall Mall без фильтра). Воннегут называл это свое пристрастие «отличным способом самоубийства». Попытку добровольно уйти из жизни, как это сделала его мать, он предпринял в 1984 году. И неудачно… к счастью, для своих читателей.

Но умер писатель в 85 лет не от рака легких и не от обычных в столь преклонном возрасте сердечно-сосудистых заболеваний. В общем-то абсурдно, по-воннегутовски. Упал дома с лестницы и скончался от полученных черепно-мозговых травм.

Такие дела — как сказали бы по такому случаю его любимые тральфамадорцы.

Расписывать подробно литературное творчество Курта Воннегута — занятие безнадежное. Не только из-за горы статей и книг о нем: сама специфика его литературы такова, что никак не поддается аналитическому скальпелю критика. Книги Воннегута проще прочитать, чем пересказывать. Писатель никогда не числился автором трудночитаемым, хотя легкость его прозы, конечно, обманчива, и это начинаешь со всей остротой осознавать, как только приступаешь к анализу. К неизбежным жертвам его мистификаций, сатиры и вселенской иронии можно отнести не только читателей, но и исследователей его творчества.

Поэтому ограничусь лишь напоминанием основных произведений Курта Воннегута. Да и то не всех, а лишь имеющих отношение к фантастике.

Но прежде «Восемь заповедей мэтра начинающему писателю»:

«1. Занимайте время абсолютно незнакомого тебе человека так, чтобы он или она не сомневались: это время потрачено не зря.

2. Подарите читателю хотя бы один образ, с которым он, читатель, смог бы себя связать.

3. Каждый персонаж в произведении обязательно должен чего-то желать — пусть даже стакан воды.

4. Каждое предложение в произведении должно выполнять одну из двух функций — раскрывать характер и двигать сюжет.

5. Начинайте произведение как можно ближе к финалу.

6. Будьте садистом. Каким бы сладким и невинным ни был ваш персонаж, устраивайте ему ужасную жизнь, чтобы читатель смог убедиться, что там у этого «невинного» внутри.

7. Пишите так, чтобы доставить радость одному-единственному читателю. Если вы широко откроете окно, чтобы осчастливить весь мир, ваш рассказ помрет от пневмонии.

8. Сообщайте вашему читателю как можно больше информации — и как можно скорее. К черту саспенс! Читатель должен понимать, что происходит, где и почему, чтобы самостоятельно добраться до последней страницы, а не оставлять ее книжным жучкам».

Ну что тут можно добавить? Только то, что сообщил сам Курт Воннегут — и без чего вышенаписанное не было бы воннегутовским! Дескать, Фланнери О'Коннор постоянно нарушала все заповеди, кроме первой, и что все великие писатели занимались тем же.

А еще любопытны оценки, которые он сам поставил собственным книгам. Условно переводя с американской системы отметок на наши, получается следующая картина: «пятерки» получили «Сирены Титана», «Мать Тьма», «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер», «Бойня номер 5» и «Рецидивист»; «четверку» — «Механическое пианино»; «четыре с минусом» — сборник «Добро пожаловать в обезьянник»; «тройки» — «Завтрак чемпионов» и «Пальмовое воскресенье». И наконец, «двойкой» автор наградил свой роман «Балаганчик».

Также напомню, что первым опубликованным произведением Курта Воннегута был рассказ научно-фантастический — «Доклад об эффекте Барнхауза». Вышел он, правда, в 1950 году совсем не в журнале научной фантастики, а в солидном и респектабельном «литературном журнале Collier's, но и в дальнейшем вся фантастика Курта Воннегута проходила по разряду мейнстрима, а писателя чаще сравнивали с великими сатириками (от сатиры до фантастики, как известно, один шаг) — от Рабле, Свифта и Вольтера до Марка Твена, Анатоля Франса и Карела Чапека.

Но все же многие его произведения — такие, как рассказы «Гаррисон Бержерон», «Великое путешествие вон туда» (в русском переводе «Завтра! Завтра!»), «Как быть с Эйфи», «Любовь и смерть Эпикака», «Не готово к носке» (в русском переводе «Люди без тел»), и другие — по праву переиздаются в антологиях science fiction. И в упомянутых выше романах «Механическое пианино», «Сирены Титана», «Колыбель для кошки», «Бойня номер 5», «Балаганчик», «Малый не Промах», «Времятрясение» (можно добавить к ним поздние «Фокус-Покус» и «Галапагосы») любимая наша фантастика так или иначе присутствует. А там, где ее нет, есть ироническое «переходящее знамя» этой литературы — слегка чокнутый писатель-фантаст Килгор Траут[24].

И, конечно, любое произведение, в которое забредал в своих бесконечных и бессмысленных блужданиях во Времени («по всей дуге его жизни и смерти») Билли Пилигрим, по определению, становилось произведением фантастическим. Это безусловное альтер эго Курта Воннегута, который на всю жизнь сохранил ужас дрезденской бомбежки и пережитой войны, страдая главным вопросом: что же это за высший замысел — создать венец творения и одновременно наделить его почти непреодолимой тягой к самоуничтожению? И пусть бы только себя, индивида, так нет же, всей человеческой цивилизации!

Особого разговора заслуживает отношение Воннегута к религии, к метафизическим «проклятым вопросам бытия».

Он воспитывался в семье нерелигиозной, да и ближайшие предки все, как назло, были людьми свободомыслящими. Их гены передались и Курту Воннегуту, в разные периоды жизни называвшему себя скептиком, свободомыслящим, гуманистом, «вселенским универсалистом», агностиком, атеистом.

А к концу жизни — не так, как у обычных людей, а по-воннегутовски! — облек свои убеждения в некую структурированную форму. После кончины Айзека Азимова, возглавлявшего, ко всему прочему, Американскую гуманистическую ассоциацию, занял его место в упомянутой организации. Поскольку термин «гуманизм», как и большинство других, в наше время употребляется всеми, кому не лень, стоит предложить мнение самого Воннегута: «Я — гуманист, что, в частности, означает мое настойчивое стремление вести себя достойно, без оглядки на возможное посмертное наказание за грехи».

Ну, а подробнее о том, во что он все-таки верил — или не верил… перечитайте «Колыбель для кошки». Все пассажи, приписываемые Боконону.

В интервью, опубликованном незадолго до смерти писателя, он ответил на не совсем деликатный вопрос, как себя чувствует и ощущает, разменяв девятый десяток. «Я схожу с ума от того, что старею, и оттого, что живу в Америке. А в остальном — все о'кей!»