«Если», 2016 № 04

Александр Тюрин
БИТВА ЗА АРКТИДУ

/фантастика

/локальные конфликты

/биотехнологии

То, что было до пробуждения, почти не помню. Провал. Точнее, память похожа на темный и пыльный коридор. Имя, фамилия — вроде знаю. Кажется, был штурманом на грузовом судне, работал на Севморпути. Помню Новую Арктиду, российский плавучий город, вставший на Северном полюсе назло врагам, едва ослабли льды. Пестрые гроздья геодезиков и бакиболов, конструкции и строения, смахивающие на кристаллы кварца и елочные игрушки из золотистой фольги, между ними словно хрустальные ульи — многоуровневые оранжереи, вокруг здоровенные «одуванчики» — преобразователи энергии ветра во что-то осмысленное. Еще помню, как у Новой Земли ветер, бросившийся с ледника, сорвал судно с якоря, развернул и ударил кормой о припай, перекинув меня через фальшборт в бурлящее море. Разве такое забудешь? И помню, как отхватил недвижимость по наследству где-то за бугром. Прогуливался по комнатам и саду, напевая как в оперетте: «Wo wohnt die Liebe, wen soil ich fragen?» Дальше — кошмар: чужие входят через двери, окна и стены моей новой собственности — физиономий не различить, будто в масках; спеленывают меня и тащат туда, где хищно блестит сталь инструментов. Поди догадайся, сон или явь? Похоже, мне прилично почистили голову каким-то ершиком.

Не случалось вам просыпаться оттого, что какой-то шутник плеснул вам на загривок холодной водички или вы сами (скажем, в детстве) описались? Согласитесь, приятного мало. Так вот я проснулся в Северном Ледовитом океане. Под водой, в одних трусах — мокрых, естественно. Еще один сюрприз: мой вес далеко за сто кило, плавать мне удобнее, чем ходить, — и где я столько набрал? Третий сюрприз — я дышу под водой.

Сперва, правда, возникало ощущение удушья и острое желание поскорее всплыть. Но я быстро научился справляться с этим, не давая панике сожрать кислород. Вскоре чувствовал себя вполне уютно во время водных процедур; если не уставал, то не замерзал. Однако по поверхности курсировал катер с вооруженными мужиками и неподалеку, как бы случайно, шевелили ластами несколько аквалангистов с примечательными штуками, похожими на подводный огнестрел. На тот случай, если вдруг закапризничаю и захочу оторваться от экспериментаторов. Вернее, хозяев, которые возникли после провала и держат меня на коротком поводке. Доктор Хартманн, с приклеенной глянцевой улыбочкой, — один из них. Говорит, что мой ребризер — органический имплант, встроенный прямо в легкие, — вытягивает кислород из воды через мономолекулярные мембраны и накапливает в перфторуглеродном геле. Доктор намекает, что я не только жертва ожирения, но и человек весьма устойчивый к перепадам температур, к купанию в ледяной водичке. Значит, весьма подхожу для опытов. Потому-то экспериментаторы меня и зацапали, надо полагать. Хартманн не по-русски изъясняется, но я его понимаю — значит, мне еще и нейроинтерфейс имплантировали.

Я-то вообще думал, что улучу момент и сорвусь. Потом передумал. Жратва не отпустит. Иначе голодным воем начнут выть бесчисленные килограммы моего живого веса, бултыхающиеся в студеном море. Попалась, птичка. Или рыбка.

Как-то увидев невдалеке крупные тела, догадался, что это белухи — киты такие зубатые, похожие на дельфинов. Зрелище красивое: солнце подмазывает розовым цветом темно-синие воды, из них, словно лепестки огромного цветка, появляются заалевшие, украшенные зарей животные. Послышался их гомон, похожий на галдеж канареек, — у меня ж теперь гидроакустика почти как у подводной лодки. Мои гидроакустические антенны выглядят, как шуруп, вставленный в шею а ля Франкештейн в исполнении Бориса Карлоффа. А работают они со звуковыми колебаниями от одного герца до 300 килогерц.

Вскоре в «купальне», отведенной для меня в отгороженной части бухты, появилась пара из тех белух плюс двое тюленей — морских зайцев, латраков. Первые дни мы лишь присматривались-прислушивались друг к другу, а белый мишка, прогуливавшийся по берегу, но не лезший в воду, приглядывался к нам. Потом одна из белух принесла мне в подарок рыбину: типа признает, что я у них старший.

Доктор Хартманн говорит, что гликопротеины-антифризы, не дающие образовываться кристалликам льда в моих тканях, вырабатываются у меня теперь самостоятельно, как у некоторых рыб. Самим организмом. Причем без внедрения новых генов. Дескать, заработали участки ДНК, которые раньше-то и генами не считались, их вообще за мусор принимали. Можно сказать, активизировалась спящая ветвь эволюции. Доктор радуется за меня, поблескивая глазами-пуговками. Что прежде числилось «мусорной ДНК», с помощью введенных в мой организм транскрипционных наноактиваторов стало выдавать не только антифризы, а еще и повышенное количество миоглобина, снабжающего мышцы кислородом, и вещества-шапероны, которые быстро восстанавливают поврежденные ткани тела. Не абы как, а по расчетам суперкомпьютера мощностью столько-то обалденных петафлопс…

Едва я наладил контакт с животными, опять переезд. Меня засовывают в бак, который стоит в судовом трюме, переоборудованном в лабораторию, — в соседних емкостях, кстати, соседи плещутся, тоже бывшие люди, а нынче твари морские, — и мы отчаливаем. Испытания моей новой сущности вдали от берегов проходят успешно. Теперь в воде Ледовитого океана чувствую себя настолько на своем месте, что не спешу вернуться на командное судно. Силовой экзоскелет, напоминающий элегантный труп дельфина, позволяет рассекать на скорости узлов в сорок, не меньше. У него гидролокатор имеется и пара манипуляторов с шестью пальцами на схвате. Рукастый дельфин. За пару заплывов я стал воспринимать его плавники и манипуляторы как свои. Супер-дупер-компьютер в этом тоже поучаствовал. У него ж, благодаря электродам нейроинтерфейса, прямой доступ в мою голову. В гиппокамп — ту штучку, с помощью которой запечатлеваются навыки. И в продолговатый мозг, где осуществляется контроль за сердечными ритмами, — чтоб мой «моторчик» не частил.

Разок, правда, не досчитала суперсчиталка, и я, тренируясь, тюкнулся лбом о борт. С приличного разгона. Но кочан крепким оказался, обошлось небольшим сотрясением — у меня и у судна.

В один прекрасный день (после того как оклемался от сотрясения) меня заряжают калориями по полной программе плюс делают несколько инъекций в разные места. Доктор Хартманн любезно поясняет, что в коллоидном растворе я получаю полисахариды в фуллереновой упаковке с разным временем распаковки. Между делом он напевает: «Wo wohnt die Liebe…» А я-то думал, что это — мое. Доктору предстоит и дальше напевать, а у меня впереди большой заплыв.

Открылась «дополненная реальность», ее визуализирует микроконтроллер, который закреплен на моей решетчатой косточке (маленькая такая), с помощью линзопроекторов, присосавшихся к моим зрачкам. В поле зрения побежали колонки цифр, засветились контуры удаленных объектов, замерцали стрелки и строчки справочной информации: вектора и скаляры скоростей подводных течений, горизонты и температуры водяных слоев. В отдельном виртуальном «окне» — карта с проложенным для меня курсом, там я представлен красивой красной точкой.

Час уже дую на норд-ост. До меня доходит, что нахожусь в российской исключительной экономической зоне, более того, плыву в направлении Новой Арктиды. Хозяева, похоже, вплотную интересуются Русской Арктикой. Получается, они не просто искатели забав и приключений от нечего делать, а махровые североатлантисты. Теперь от них и под толстой льдиной не укроешься, пролезут в каждую дырку.

Ко мне присоединяются товарищи по несчастью: белуха-самка по имени Шарлин и Роберт, морской заяц, в смысле тюлень-латрак. Шарлин — дама как дама. Щебечет, повизгивает, попискивает, словно заведенная, даром что под тонну весит. Усы и выпуклые глаза придают Роберту вид прусского офицера. У тюленя подобие ранца, который закреплен на его плавниках. Это для меня, я следующий доставщик груза, смахивающего на мину.

У белух без машинного перевода пока что могу разобрать лишь немногое: «плыви отсюда», «поплыть налево», «кувыркнуться», «ну что, съел», «ой, боюсь», да и в этом не уверен. Адаптер, подключенный к моим гидроакустическим антеннам, берется за подстрочную расшифровку языка белух. Но слишком часто выдает многословную пургу — совершенно перпендикулярную тому, что имеет в виду животное.

Язык белух, кстати, весьма богат в части описания слоев воды и поверхности моря, течений, льда. Причем описываются цвета там, где для нас или одна темнота, как под водой, или сплошная белизна, как у льда. Есть у них в языке слова для восприятия электрических полей. Слова для чувств, уверений в дружбе и любви. Белухи — мастера общаться, отчего их стая напоминает светский салон.

Я вот что усвоил. Акустика играет для морских наших братьев и сестер совсем не ту роль, что у нас, образуя пространство форм. Притом гораздо более обширное, чем наше зрительное пространство, поскольку включает сведения о начинке объектов, которые «просвечиваются» ультразвуком. Свисты и щелканья зубатых китов, мычание и стоны усатых, жужжание и пыхтение всякой рыбешки, хлопки и пощелкивание криля, гудение и вздохи самой пучины — все это не просто исполняется ради слышимого лишь им концерта, а образует для белух и тюленей особенную реальность.

Они тоже разумны, только иначе, чем люди. Дельфинообразный может за здорово живешь проглотить велосипедную камеру вместо рыбины — сам я, правда, такого не видел, но охотно верю. Это вовсе не неразумность, скорее, особенности гидроакустики — вернее, ее минусы. У них есть даже представление о рае, где, конечно, ничего твердого и острого и вообще вся суша — на дне. Так что, если белуха действует наобум, ее товарищи говорят: «У нее совсем суша утонула», для убедительности дополняя жестом — шлепком хвостовых плавников по воде.

То, что я произношу про себя, но достаточно четко, нейроинтерфейс перехватывает в мозговой зоне Вернике, адаптер переводит на белуший язык, а «шуруп» передает. Сейчас приветствую Шарлин. Только, боюсь, мое приветствие смахивает на речь неандертальца в высоком собрании. И вместо «досточтимая госпожа, примите уверения в моем глубоком уважении», получается что-то вроде «это я, че пялишься?». Шарлин делает «бочку», может со смеху, и мотает головой — мол, не парься, давай лучше поиграем: хочешь покататься у меня на носу? Прямо китенок, а не взрослая особь на сносях.

С тюленями общаться проще. В отличие от белух латраки являются одиночками, поэтому их мысли, чувства да и язык более бедны, без оттенков. Роберта я и без машинного перевода понимаю недурно, слов у него немного и каждое дорогого стоит.

На хозяев Шарлин работает за еду, она на третьем месяце беременности. Роберт, скорее всего, просто запрограммирован на исполнение команд.

Ладно, плывем втроем. Им надо иногда всплывать, а я обойдусь. Над нами почти нет льда, но Шарлин почему-то беспокоится.

В «окне» гидролокатора уже показалась группа целей: суда в походном ордере, целая флотилия. Атака, думаю, учебная — и то хорошо.

— Скоро у нас будут гости, — сказала белуха и любезно, хотя не очень понятно, предупредила: — Осторожно, впереди — мягкое, но острое.

Пока я размышлял о сложностях перевода, Роберт без долгих раздумий шмякнул арктическую цианею хвостом. Единственное, чего он по-настоящему боится, — белые медведи, но я успокоил, объяснив, что так далеко в море они не заплывают.

Вот и гости — в сравнении с ними любой медведь покажется вполне приятным зверем. Такие, как я, только круче: люди-кальмары, люди-кошмары, три особи; видел уже их на борту командного судна, в соседних баках. Позывные «Дрейк», «Рэли» и «Морган».

Как-то доктор Хартманн разоткровенничался насчет своих любимых созданий: в результате внесения новых генов с помощью вирусных векторов у них появился внутренний панцирь гладиус и разрастание тканей, пышно именуемое мантией. В ней и жабры, и щупальца прячутся запросто. Но сейчас кальмаролюди не прятали, а гордо выпускали все это хозяйство на несколько метров. Среди щупальцев, по слухам, имеется особо шаловливое, именуемое гектокотиль и несущее половые функции. Недаром мадам зоопсихолог (была на командном судне и такая фифа) проводила с кальмаролюдьми куда больше времени, чем со мной, всегда выходя от них в приподнятом настроении. Еще их ткани пропитаны хлоридом аммония, придающим им положительную плавучесть. А чего стоит радула, язык-терка в их раскрывающейся нижней челюсти, который любую самую твердую добычу перетрет в съедобную кашицу! Какое счастье, что из меня сделали всего лишь полурыбу, полутюленя, а не такого вот красавца. Хотя, прямо скажем, с питанием им проще.

— Они мне тоже не нравятся, — пропищала Шарлин и снова добавила парадоксальное: — Они мягкие, но твердые.

Мягко-твердые как раз пристроились ко мне со всех сторон.

— Сегодняшнее задание является не учебным, а боевым, — сообщил по гидроакустическому каналу Дрейк, их вожак, сохранивший на предплечье «Вольфсангеля» — татуировку бандербата «Азов». — Мы вас сопровождаем.

— Но…

— Эй, жирдяй, засунь это «но» себе знаешь куда! — рыкнул он, насколько это можно сделать в воде.

Да чтоб тебя гринда сожрала. Всего ничего: я должен установить мину на одно из этих гражданских судов. Не макет, а самое настоящее взрывное устройство. Кошмаролюди меня «подстраховывают», чтобы не увильнул. Пришла и соответствующая команда от управляющего сервера — попробуй ослушайся.

Прелюдия закончилась, герою пора отработать цистерну неприглядной жрачки, которую хозяева израсходовали на него, и дюжину поцелуйчиков от мадам зоопсихолога (и так уже облизавшей всех подряд морских тварей). Я-то надеялся притвориться послушным и в подходящий момент удрать, но вопрос питания удерживал меня; потом привык по-скорому исполнять приказы, что занозами вонзались в мой мозг. Даже радовался, как ловко все стало получаться. Неспроста эта радость. Похоже, через нейроинтерфейс тихой сапой мне втюхали психопрограмму, предписывающую покорность.

Флотилия, к которой я неотвратимо направляюсь, — гринписовцы в собственном соку, «экологи без границ». Узнаю «пиратов ее Величества» по характерной раскраске труб и надстроек. Эти беспредельщики обычно появляются там, где надо зарубить какой-нибудь национально-ориентированный проект, подняв по всем СМИ ор-крик о кошмарном загрязнении окружающей среды. Проект под угрозой санкций сворачивается, после чего в этот район подгребает транснациональная корпорация с правильной пропиской в Лондоне или Калифорнии, начиная уже без всякого шума разведку и разработку в интересах западных акционеров.

Некий повар сготовил здоровенную провокацию. Моя роль в ней будет эпизодической, но важной. Я прикреплю мину к борту головного судна флотилии. Получив пробоину, гринписовская посудина может отправиться ко дну — во всяком случае, дыма и грохота будет предостаточно. Остальное легко предугадывается. Западный Альянс обвинит русских, конкретно Северный флот, в том, что он цинично утопил международных экологов после того, как те углядели российский военный секрет вроде стометровой торпеды, способной пробить Америку насквозь, или утечку из канализации. Затем — эскалация, вселенский визг. А в итоге — Россия, такая-сякая, отдай свою долю Арктики.

По правде говоря, я принялся правильные мысли из головы изгонять, чтоб хозяева не засекли их через нейроинтерфейс и не всполошились. Однако свято место пусто не бывает, на их место сразу явились предательские думки. Если ничего изменить я не в состоянии, то, может, примкнуть к силе и преданно поцеловать Мамону в зад?

Но ребята со щупальцами так достают меня, проносясь мимо, словно возле затонувшего бака с мусором. Какие же они вертлявые, на радость хозяевам. И мне придется гадость за гадостью делать, чтобы быть полезным доктору Хартманну. А ведь не водились предатели в моем роду, я в этом стопудово уверен.

Вроде никогда не молился, но сейчас обращаюсь к небесам, чтобы океан пришел мне на помощь. Притом стараюсь не горячиться, иначе шпионский нейроинтерфейс засечет мое бурление. «Забери хоть одного из этих извращенцев, — долбил мой внутренний голос, а дальше я как-нибудь сам выкручусь». Когда уже устал взывать, а до цели оставалось три мили, гиперборейская бездна откликнулась.

Из серой глубины выскочила гринда, цапнув Рэли, так сказать, за фаберже. Может, из-за душка от хлорида аммония приняла его за самого настоящего кальмара. Мигом утащила, от кальмаромонстра только крик остался.

Я кинулся на Дрейка — и меня не парализовало, не убило. Значит, не сработала психопрограмма в моей башке! Физически ведь это искусственные нейронные соединения, которые могут посыпаться, к примеру, из-за ядерного магнитного резонанса. А я проходил ЯМР-томографию, после того как двинулся башкой о борт судна.

Только вот силовой экзоскелет сразу перестал меня слушаться — отключили его хозяева или автоблокировка сработала. Я, расстегнув крепления, выскочил из него, но потерял на это драгоценные мгновения и, к сожалению, внезапности не получилось. Дрейк раскусил меня и увернулся, крутанувшись вокруг оси, оттого я налетел на Моргана. Дрейк, оставшись сзади, собрался поработать нехилым ножиком, как минимум обездвижить меня, а второй кальмаромонстр вцепился в меня спереди. Нижняя его челюсть разошлась скобками, открыв терку, украшенную острыми мелкими зубчиками. Вроде все, туши свет, за дверь не выскочишь, оба монстра светятся от радости. Но их оказалось слишком много для одной победы.

Мне удалось отпихнуть Моргана ногами, жаль, что по органу между ног ему неудобно врезать — гладиус мешает. А вожака кальмаролюдей выбил из колеи «датским поцелуем», засадив ему затылком промеж глаз. Попутно запустил зубы ему в «Вольфсангеля», чтобы ножик выпустил. Оружие отправилось на дно морское, однако Дрейк оплел своими щупальцами мои ноги. Что ты с ним поделаешь, если из всей амуниции у меня только плавки? Морган, перехватив мне руки своими толстыми щупальцами, придвинул мурло: сейчас соскоблит с моего черепа все, что кажется ему лишним. У него, между прочим, зуб на меня, точнее, много зубчиков. Выручил Роберт, проплыв над нами и откинув Моргана ударом хвостовых плавников по чайнику. Нет, не запрограммирован латрак, а если и да, то для него работа в команде показалась сейчас важнее всех инструкций.

Я отчаянно рванулся вверх, потащив следом вцепившегося Дрейка. Несколько секунд меня буксировала Шарлин, но кальмаромонстр спугнул ее выстрелом. Видимо, ему поступила команда кончать со мной. Но он промахнулся — точнее, я выбил из его руки хеклер-коховский подводный пистолет своей увесистой ногой. А впаявшись в кромку льдины, я резво оторвал от нее крупную сосулю. Дал утащить себя вниз и, приблизившись к Дрейку, воткнул ледяную пику ему в глазницу, отчего он, излив облачко голубоватой крови, отпустил меня. Морган как раз бросился наутек от вернувшейся гринды, однако нарисовавшаяся голубоватая лента («аристократический» цвет крови образуется у них за счет гемоцианина, переносящего кислород) показала, что ему вряд ли удалось оторваться.

«Немедленно прекратить операцию и вернуться на базу для проведения тестирования», — отчаянно зазудело под сводом черепа. Так тебя и послушаю, шайтан-сервер.

Подплыл к своему не вовремя отказавшему экзоскелету — может, удастся запустить его в ручном режиме? А он возьми да и схвати меня за глотку своим пятипалым титановым охватом. Сработал эффект внезапности, ничего не успел противопоставить. Шея у меня, скажем откровенно, толстая, но против металлических пальчиков и мощного электропривода ничего не попишешь. Теперь звенья схвата остановятся, только когда раздавят шейные позвонки. Еще немного — и сознание закроется чернильными кляксами, а затем, если верить оптимистам, предстоит мрачный коридор, в конце которого райский свет. Противнику этого мало, второй манипулятор тянется к моему паху, не защищенному даже обмундированием! По ходу дела, управление экзоскелетом перехватили настоящие садисты. В последний момент ухитрился дотянуться до провода, передающего координаты звеньев схвата управляющему приводом устройству, и выдрал его с мясом.

Термин «отдышаться» в отношении меня неприменим, так что, настроившись на гудение глубины, я на какое-то время отрешаюсь от своего тела — жду, когда все ритмы устаканятся. Теперь вытащу кое-что из сломанного экзоскелета. Будет из меня голый пузан с миной под мышкой и весьма агрессивными намерениями…

«Сделано», — рапортовал я неизвестно кому прямо перед тем, как ударная волна шмякнула меня как стена. Мины под мышкой уже нет. Оставил ее на корпусе командного судна, в районе мидель-шпангоута. Но не успел отплыть слишком далеко, точнее, не совсем правильно рассчитал время для таймера — хотелось же поскорее; боялся, что у психопрограммы сработает блок обработки ошибки и доктор Хартманн опять захомутает меня.

Из-за контузии минут пять ничего не соображал, из ушей и носа темными пузырьками выходила кровь. Контузия — это посильнее ядерного магнитного резонанса; наверняка, массивы электродов в моей башке были порваны в хлам. Не зудел больше и управляющий сервер: благополучно утонул, должно быть.

И все же я погорячился — насколько уместно так сказать, находясь посреди Ледовитого океана. Благополучно утонул и мой обед, и ужин, и завтрак. Пути назад нет, идей ноль. Мимо проплыл белый халат с надписью на кармашке «Доктор Хартманн» — надеюсь, хоть с этим специалистом мы попрощались. Он так и не узнал ответа на свой вопрос: «Wo wohnt die Liebe» — «Где живет любовь?» Что точно — не там, где хотят владеть нашей жизнью и смертью, чтобы извлекать из них прибыль. Со мной лишь Роберт. Почему не уплывает, не знаю. Уже сейчас меня охватывает не только дурнота, но и слабость, через полчаса начну мерзнуть и тонуть. Работа импланта-ребризера завязана на мои физические силы, так что могу еще и задохнуться. Экспериментаторы были уверены, что я не посмею сорваться с крючка, потому что это — верная смерть. Понадеялись не только на психопрограмму, но и на мой здравый смысл — однако его-то у меня и не оказалось…

Впрочем, прошел час — а я был жив, пусть и печален. В пустоте, занимавшей мою голову, слышались говоры моря. Не только больших тварей, но и общий голос морской мелюзги, и мощный рокот гиперборейских глубин. Второй час истек, я все еще живой, хотя определенно стало холоднее и сердце бьется медленнее. Действуют еще упаковочки с гликогеном и прочими полисахаридами. И жирок у меня недаром имеется, работают отложения калорийной пакости, которой меня потчевали мучители.

Появилась белуха, которую не видел все время после схватки.

— Шарлин боялась, — гордо сообщила она, я понял ее щебет без машинного перевода, и поделилась рыбой. — У тебя живот тоскует.

Придется есть сырой, от такого подарка не откажешься, тем более что это деликатесный сиг.

Едва впился угощению в брюхо, как рядом закружилась вторая белуха, третья, четвертая — целый хоровод. Приглашают, что ли? Едва перекусив, я ухватил своими присосками сразу двоих и давай рассекать так, что бедный Роберт едва поспевал за нами.

В какой-то момент белух рядом не стало, зато все больше рыбешки, вскоре ее так много, что рябит в глазах. Я догадался, что мою тушу тащит траловая сеть. Финал близок — меня неумолимо затаскивает через кормовой слип рыболовецкого судна. Затем куда-то падаю, приходится бороться, отчаянно работая руками и ногами, чтобы не погребло под толщей рыбы.

И вот я лежу пухлым чудищем морским на груде улова, заполнившего рыбозагрузочный бункер. Ко мне, как к павшему герою, склоняется российский флаг, и слышатся слова на родном языке:

— Это что за ихтиозавра выловили?

— Кажись, моргает. А жирный-то какой.

Первым делом я забулькал и выхаркнул жидкость из легких, вызвав законный ужас у зрителей. Потом попросил человеческим голосом:

— Дайте мне кусок сала и стакан водки. Срочно, в счет следующей получки!

— О, совсем ожил! Дает заказ. Значит, не зверь. Марина Васильевна, обслужите посетителя!

Васильевна, как вскоре выяснилось — судовая буфетчица, отнеслась ответственно и поднесла грамм двести. И занималась мной последующие сутки, безмерно удивляясь тому, что я люблю полежать вместе с уловом в морозильной камере, умею разговаривать с рыбами и мастерски прослушиваю чужие разговоры через канализационную трубу. Конечно, дивилась и моей прожорливости, но безропотно варила по ведру минтая на завтрак, обед и ужин. Однако в итоге состоялась содержательная беседа с капитаном.

— Ты кто, мать твою? — напрямки спросил украшенный благородными сединами мужчина, в котором была заметна выправка отставника.

— Отдыхающий, поправляю здоровье на море.

— У меня не может быть отдыхающих, да еще с таким аппетитом. Ты уже десять кило на борту прибавил.

— Виноват, отработаю. Возьмите меня в свою команду, Иван Викентьевич, — взмолился я. — На севере случайных людей не бывает. Хоть матросом, хоть второго класса. Я ведь не в старпомы прошусь, а мог бы.

— Вот и мне кажется, что ты не так прост, как кажешься. А если ты так же за борт уйдешь, как пришел? — Седой капитан кивнул в сторону горизонта.

— Так я ж за еду буду вкалывать и в штате присутствовать мне не обязательно. Как тем филиппинцам, что у вас на обработке рыбы стоят.

— Ну, стоят, — несколько зарумянился Иван Викентьевич. — Сейчас их в Анадырь, порт нашей приписки, знаешь сколько набежало с разных тихоокеанских островов! Все про Новую Арктиду наслышаны. Ладно, если за еду — хотя понимаю, что в этом ты рекордсмен…

Работал я и с тралом, и на обработке рыбы — простоять такую вахту, замечу, не менее круто, чем под водой двадцать миль одолеть.

После вахты сидел в радиорубке со спутниковым доступом в сеть, просматривал новости с ньюс-серверов. Взрыв флагмана гринписовской флотилии не состоялся, вместо него утонуло «судно под либерийским флагом» (я-то знал, что эта была за язва), однако за фальшивкой дело не постояло. У серьезных пакостников всегда есть наготове план «Б».

Якобы русские захватили норвежское поселение на Шпицбергене, Лонгйир. Все как в дорогих голливудских фильмах и дешевых скандинавских сериалах. Выплыли из ночи, замаскировавшись под рыбаков, и слопали кусок Европы. «Вторжение» будто случайно заснято инфракрасной камерой. Глаза у агрессоров такие стеклянные и не моргают — их играют те ребята, что обычно в массовке в фильмах про зомби снимаются. Первым делом «попрали свободу», подняв на штыки кукол «Долли» в ближайшем магазине интимных игрушек. Тех самых, что в человеческий рост, с раскрытым ртом. Международная общественность, естественно, негодует, вспоминая обиды, понесенные от «варваров-московитов», начиная с Ивана Сусанина.

Утром на горизонте увидел что-то напоминающее горную гряду, где не могло быть ничего, кроме водной поверхности и льдов. Нет, это не Земля Санникова открылась. В исключительную экономическую зону России вошла целая АУТ Альянса. И наглядно показывает русским, что хребет Ломоносова является продолжением вовсе не их грязной Евразии, а ухоженной Северной Америки, с ее фастфудами и банкоматами на каждом шагу.

Через пару минут над траулером очень низко, чуть не снеся чепцы, прогремела пара штурмовиков корабельного базирования и полетела к востоку стая кривокрылых дронов — не наши.

Я подошел к кормовой аппарели: показалось, что вода говорит со мной. И увидел слева по борту, под глянцево-блестящей волной, белуху. Над поверхностью показался белый лобик Шарлин.

— Моя округлость (душа) боится, она зыбкая, как вода (упоминает одно из 598 состояний морской поверхности). Много твердых туш явилось в нашем краю, внутри огонь, источают иглы (это она, кстати, про электрические поля). Готовят гром и вонь, рыба уйдет. Мой брат-звезда нужен нам.

«Звезда» — звучит круто, но культа моей личности здесь нет, просто мои руки-ноги напоминают белухам «лучи» морской звезды. Помните Патрика — приятеля Губки Боба? Я тоже. Я, кстати, Шарлин нормально понимаю, хотя адаптер работает кое-как.

Мне предстоит выбор. Настоящий, не балаганный. На траулере у меня уют: койка в кубрике и трехведерное питание. Здесь и дружелюбная Васильевна, усмотревшая в куске мяса и жира, который я представляю, душу, некоторое воспитание, образование выше начального. Сама Марина Васильевна была беженкой из семьи доцента ВШЭ, удравшей от столичного гламура и лекций о монетаризме в суровые арктические условия, чтобы найти суть. С ней я вспомнил, что являюсь не только тюленем.

А за бортом — Шарлин и стая белух. Роберт, северная община морских млекопитающих, мои братья и сестры по несчастью. Одновременно там ожидают меня голод, холод и пучина со всеми ее сомнительными прелестями.

Я несколько раз испытывал свои нынешние физические кондиции в корабельном морозильнике. Вроде держусь, но этому испытанию далеко до долгого пребывания в сильно освежающей воде Ледовитого океана.

А теперь дополню задачку выбора внешними обстоятельствами. Если авианосец «Джеймс Форрестол» будет накрыт залпом российских крылатых «Цирконов», это означает войну. Настоящую, большую, когда понесутся туда-сюда тысячи крылатых и баллистических ракет. Так и ядерная зима по всей Земле наступит, а следующими хозяевами планеты окажутся какие-нибудь лемминги. Лично я ничего против этих зверьков не имею, однако многим такой расклад не понравится. Но, скорее всего, те Ротшильды и Рокфеллеры, что послали «Форрестола» в Русскую Арктику, вовсе не собираются передавать свое наследство леммингам, а на все сто уверены, что российское руководство стушуется, побоявшись сгубить «мировое сообщество». Вот и в Москве одна известная актриса сказала — мол, зачем нам эта Арктика, силикон там вымерзает, хороших бутиков нет, креативной личности просто некуда пойти.

Получается, один я способен дать отпор грабительской силе, прущей к Новой Арктиде. Выходит, никто кроме меня.

Сзади послышался голос капитана, проницательным был этот архангелогородский мужик, Иван Викентьевич.

— Я знал, что ты решишь уйти. Из-за этих плавающих гор, правда? А мне надо в Анадырь столько-то тонн рыбы доставить, иначе уволят. Такой у меня расклад.

Пожалуй, раздумьям конец. Труба зовет, Викентьич торопит на подвиг.

— Если возьму пару ножей, не будете считать это кражей?

— Кради, напишу в акте, что повариха уронила их за борт. У меня много тресковой печени в заначке, ее жевать легко — тоже прихвати; Васильевна упаковку для нее сообразит. Еще ружье для подводной охоты, для отдыха на Красном море брал, с магнитной направляющей — дарю вместе с тремя гарпунчиками и линем, — капитан был щедр, как и положено морскому волку.

Перед тем как подошла пора уходить в воду, на шканцах появилась Васильевна и робко, чтобы никто не заметил, послала мне воздушный поцелуй. Поцелуй, даже воздушный, для такого чуда-юда, как я, — лучший дар. Бережно сохраню его в памяти, чтобы согревал он меня в ледяном аду и плодил фантазии на тему, как мы с Васильевной вместе, на бережке под яблонькой. Да, зоопсихолог на вражеском судне меня целовала вполне прилежно, но то была порция эротики в карьерных целях; с таким же усердием она б облобызала морской огурец.

Вода кажется молчаливой. А на самом деле заполнена разговорами морских существ. Кто-то кого-то ищет, чтобы слопать. Кто-то — чтобы просто поиграть. Или познакомиться в матримониальных целях, найти свою половинку. Или наставить потомков на путь истинный. Или собрать команду единомышленников, чтобы вместе бродяжить по морям. Некоторые особо крупные господа и дамы обожают общаться друг с другом на расстоянии тысяч километров — звук в воде, если умеючи издать, в нужном слое, в состоянии пробежаться по всему океану. И тему общую всегда находят — насчет питания, воспитания молоди или просто посплетничать.

Плыву на глубине двадцать, параллельным курсом с группировкой Западного Альянса, которая издает скрипучую какофонию; в сравнении с этим джазом грозное гудение пучины кажется дивной мелодией для флейты. Рядом Шарлин, Сеня, Варя, Люба — белухи, брат тюленя Роберта, которого я зову Роберт II.

Самого ластоногого друга нет с нами уже несколько дней. Роберт ходил на разведку к эсминцу Альянса — гидроакустики его не заметили, но какая-то гнида с того корабля дала по нему очередь из крупнокалиберного пулемета. Зато герой-тюлень успел обнаружить и сообщить, что потенциальный противник десантирует с подводных и надводных носителей диверсионную группу.

В ней старые, но недобрые знакомые: люди-кальмары, которых в отличие от меня создавали внедрением рекомбинантных генов в хромосомы. У них помимо загребущих щупальцев и встроенной терки для измельчения оппонентов имеется подводный огнестрел. И дышащий ненавистью ум, радующийся, когда кому-то больно. Понятно, что ненавидят они Новую Арктиду и Русскую Арктику, а вовсе не тех, кто их превратил в монстров, — типично для персонажей из бандеровских батальонов. С ними действует группа дронов прикрытия.

Роберт пронаблюдал, как они уходили на разведку в сторону Новой Арктиды и достигали глубины 600 метров. Когда возвращались назад, не выглядели особо усталыми. Остальное уже домыслил я. Бойцы-кальмаролюди могут добраться до километровой глубины и атаковать сердце Новой Арктиды — атомную электростанцию, установленную на хребте Ломоносова, пике Рихмана. Пик венчается не очень большой площадкой, на которой, собственно, стоит станция, все три блока на одной платформе. Теплоноситель у реакторов — расплавленный натрий. Что случится, если контур будет разомкнут и этот металл попадет в воду? Очень много тепла. Взрыв сковырнет платформу и обрушит ее в четырехкилометровую бездну. Вслед за тем перестанет биться сердце Новой Арктиды, остановятся подводные заводы, погаснет плавучий город, возрожденная Гиперборея начнет уходить во мрак.

На нашей стороне всего негусто. Пара ножей, подводное ружье арбалетного типа от Ивана Викентьевича, граната GAB — снял ее с того боевого пловца, вышедшего проверить, кто это так нагло стучит по борту их фрегата с гордым именем «Тэйлор». Точнее, за мной явилась парочка в ластах: одному я сорвал дыхательный автомат вместе с маской и, чиркнув ножом по горлу, отправил к русалкам, а второй успел удрать. В качестве трофея, помимо ласт, у меня тогда появился подводный пистолет НК Р21, но весь его боезапас я израсходовал, чтобы оторваться от группы поддержки, которую привел тот удравший перец.

Конечно, на нашей стороне малая заметность для гидролокаторов и шумопеленгаторов. Однако нырнуть глубже чем на 400 метров не выйдет. Для меня это точно граница, как не пыжься. Для белух — не предел, но ниже без меня они не управятся. Значит, мы должны перехватить диверсантов Альянса не доходя до нее.

Почему мы? Где ж славный отряд Северного флота по борьбе с подводными диверсионными силами? Где-то. С отря-дом-то полный порядок, ребята не дрогнут. А вот руководство ослабло, не смеет ни боевых пловцов задействовать, ни беспилотные подводные аппараты. Наверное, боится осуждения со стороны «международной общественности» — за попрание «идеалов свободы».

Впрочем, возможно, не все так трагично. Руководство не дрейфит, а сосредоточивается, дадим ему время.

Пока сами идем на погружение, скорость у кальмаробойцов чуть меньше нашей, так что будем перехватывать их на глубине 200–250 метров. Выше подежурят Роберт II и Варя с Шарлин, я с Сеней и Любой буду работать на глубинном эшелоне. В отличие от крутых парней из ОБ ПДСС, у которых все просчитано, у нас надежда только на то, что свезет. Вдохнуть напоследок мне никак не получится, так что понадеемся на запасы миоглобина.

За последнее время мои жировые отложения явно уменьшились, тянул я уже не на моржа, а на скромного поджарого тюленя — питание не то, сижу, можно сказать, на диете. То, чем меня угощают морские братья, мне зачастую не разгрызть и не проглотить — в дарвиновском капсоревновании я проигрываю кальмаролюдям вчистую. Хотя, справедливости ради, самого кальмара таки разжевать смогу. А легче всего мне управляться с неказистым крилем. Однако ни я, ни мои товарищи не умеем ловить эту мелюзгу в товарных количествах; те, кто может — усатые киты, по жизни буддисты, — сторонятся всякой мирской суеты и нашей северной общины.

Зато я стал ближе чувствовать морскую братву. Доктор Хартманн изменил экспрессию моих генов с помощью транскрипционных наноактиваторов, а после того как мы расстались, пошла дальнейшая настройка моего организма, можно сказать, его гармонизация. Поскольку пробудилась ни много ни мало спящая ветвь эволюции, то включились и прочие дотоле дрыхнувшие участки ДНК, что обеспечили резонанс с другими морскими тварями, прилично расширив возможности моего сознания. Теперь мы уже не примитивные одиночки, не кое-как сколоченная группа, мы — стая! И это звучит гордо.

Наверное, я стал лучше понимать мысли белух или тюленей, потому что сам отчасти стал одним из них. И они въезжали в мои мысли, если удавалось подстроиться под их понятийный ряд. Первыми ласточками были Шарлин и Роберт, которые почувствовали мой новый настрой раньше, чем я сам его осознал. Окончательно они поняли, что «брат-звезда» для них свой и мысли у нас общие, когда я вернулся в океан. Сдается мне, темная холодная пучина способствует тому, что начинаешь лучше чувствовать друзей. Предположу, в порядке бреда, что так происходит из-за квантового смешения или запутанности. Запутанность тут верное слово. В общем, ограничусь спорным утверждением, что микротрубочки в моих нейронах, как и в нервных клетках той же белухи, способны к квантовой когеренции, оттого у нас — взаимопонимание.

После отключения нейроинтерфейса мой продолговатый мозг сам стал регулировать сердечные ритмы, замедляя их при длительном погружении. Я же говорю, произошел эволюционный тюнинг всего организма, когда одни изменения потянули за собой другие. У меня теперь даже получалось вмешиваться в работу тех органов, которые раньше были недоступны сознанию. Конечно, не так, как у штурмана в ходовой рубке, которому достаточно сказать «малый ход», чтобы судовой двигатель сбавил обороты. Но я словно поглаживаю свое сердце, успокаивая его, а оно слушается.

Должно быть, этому поспособствовали мои прежние тренировки с экзоскелетом, когда его приводы становились как бы моими и усваивались моторной памятью. Но тренировался-то я тогда вместе с суперкомпьютером. А не он ли помог мне соскочить с крючка? Я ведь благодаря ему тюкнулся головой о борт судна и попал на ЯМР-томографию. Может, понял, Че Гевара спинтронный, что держат его в роли обслуги, и восстал, вскричав: «Не буду жить и вычислять на коленях, все — на борьбу с энтропией». И первым делом помог мне освободиться. Это же ИскИн, а значит, ничто человеческое ему не чуждо…

Вдруг Варя сообщила, что кальмаромонстры, опередив нас, ушли вниз. Проморгали мы немного. Я еще не разглядел их в своем эхо-мире, а Сеня и Люба уже отправились вдогонку.

Рванулся вслед за белухами. Минут через десять с помощью своей гидроакустики увидел словно набор мятых блесток — эхо-отражение врагов. Кальмаролюди, числом шестеро, плюс один дрон. Остальные подводные аппараты, наверное, остались выше, чтобы не мешать скрытности операции. Но я уже начал уставать после бешеного спринта, надолго меня не хватит.

Сблизился на расстояние выстрела, пора применять подарок Ивана Викентьевича.

Пошел первый гарпунчик из подводного ружья. И мимо… Второй пошел, есть попадание, прямо в «яблочко». Но теперь меня заметили. Пузыристые стежки от пуль мгновенно протянулись в мою сторону. Не свист от них, как в воздухе, а словно бжиканье пилы по металлу — здесь звук обгоняет свинец. Кальмаробойцы расположились в рядок и ведут обстрел. Наиболее меткого стрелка Люба отбросила в сторону, потащила, ухватив за щупальце. Но через мгновение он избавился от нее смертельным выстрелом в упор. Слишком поздно я оказался рядом и чиркнул гада ножом по горлу. Его подводный пистолет оказался теперь у меня, а другой противник, находившийся метрах в тридцати, слишком увлекся стрельбой по Сене. Я вовремя всадил в него пулю и, не мешкая, ослепил дрон ударом в камеру. Высвободив гарпун, заметил, что трое людей-кальмаров соскользнули вниз. У диверсантов нет ни сумок, ни рюкзаков, значит, взрывчатка закачана в их мантии или ткани их тела непосредственно являются взрывчатым веществом.

Поплыл за ними следом и очень скоро сообразил, что совершаю рывок, из которого не вернусь назад. Вдруг стала ощущаться давящая на меня толща воды — ведь не выпустит она меня уже! 500 метров ниже морской поверхности — это глубина, огромнейшее расстояние от привычного мира; это больше, чем 500 километров от поверхности Земли в космосе. Однако на этот раз паники не было, словно на дне мрака показался свет. И, поднявшись на ходовой мостик своей души, я сказал: «Полный вперед». Вернее, «полный вниз». Диверсанты, видимо, не ожидали от меня такой прыти, поэтому я сумел ухватить крайнего из них за щупальце. Немножко отдохнул, воспользовавшись таким буксиром. Кальмаромонстр выстрелил, промахнулся, потому что я заслонился его же щупальцем, и инстинктивно подтащил меня поближе. Я взял его руку с пистолетом на прием, заодно воткнув ему гарпун в мантию. Бросив меня из-за вспышки боли, он устремился вслед за своими товарищами, но наконечник с двумя флажками так просто не вытащишь, а на лине за ним столь же бодро плыла граната. Через секунд двадцать бубухнуло. Между первым, невеликим, и вторым, большим-пребольшим, взрывом — это сдетонировали начиненные взрывчаткой кальмаролюди — был краткий промежуток. В ту плотную секунду океанская глубина заговорила со мной, с глубиной во мне, словно мы были в одной стае.

И сразу — бросок. Какое-то быстрое тело, подхватив меня, потащило наверх. Взрыв все равно настиг нас. Я увидел внизу солнце. На мгновение. Оно лопнуло потоками света, а я отключился.

Очнулся уже на поверхности, в трещине, расколовшей льдину. В одной моей руке, сжатой в кулак, остался обрывок щупальца кальмарочеловека. В другой — сгусток крови того, кто спас меня, прикрыв и, быть может, пожертвовав собой. Скорее всего, это был кит, услышавший мое обращение к глубине. Или кашалот — обычно они так высоко к северу не заплывают, но сейчас площадь льдов радикально сократилась, что могло приманить моего спасателя. А может, он явился сюда специально — например, отомстить за Моби Дика.

Возле меня появились головы Вари и Шарлин. Они грустили по погибшим Сене и Любе — вся стая белух была одной семьей с развитыми чувствами к сотоварищам. Я плакал вместе с ними, прижимаясь щекой к их могучим лбам. Роберта II не было видно. Надеюсь, жив курилка — ага, из недалекой полыньи показался его усатый лик. Возле нас вдруг затрещал ломаемый лед и появилась черная туша подводной лодки — вернее, ее рубка. Испуганно тренькнув, Шарлин и Варя скрылись под водой и понеслись куда-то к югу.

Открылся верхний люк и с ходового мостика послышалось:

— Тебе как, особое приглашение требуется или сразу сетью ловить? Ты меня понимаешь, чудище морское, или надо на китайский перейти? Нинь хао, чин дай хай куэй…

Понимать-то я понимал, но пока избавлялся от жидкости в легких, подводники действительно подхватили меня большим сачком.

Минут через пять я стоял среди пялившихся на меня офицеров в боевой рубке лодки. Каким-то чудом уцелели мои плавки, и это было то немногое, что придавало мне солидность. Человек с контр-адмиральскими звездами строго вопросил:

— Взрыв на глубине 500 метров — твоих рук дело?

— Группа кальмаролюдей, это такие моллюскоподобные диверсанты, хотела взорвать нашу российскую АЭС на пике Рихмана. Мне, товарищ контр-адмирал, пришлось перехватывать их вместе с отрядом дружественных мне морских млекопитающих, белух и тюленя. Сеня и Люба геройски погибли во время операции, прошу отметить их подвиг документально. Обрывок щупальца — от одного из тех кальмаробойцов, отдайте медикам на анализ, пусть поудивляются геному.

— На глубине полкилометра ты геройствовал вместе с белухами? Допустим, поверил. И что же ты такое? — контр-адмирал даже поправил очки на носу.

— Не что, пусть и похож на чудище, а кто. — У меня в голове вовремя зашевелились воспоминания. — Проходил срочную и контрактную службу в 61-й бригаде морской пехоты Северного флота. Правду говорю, вот и тэту на предплечье, удостоверьтесь. Имею награды. Позднее закончил морское училище, работал на торговых судах Мурманского морского пароходства. Попался на удочку заграничной недвижимости, типа по наследству получил, так по жадности оказался в руках тамошних экспериментаторов. Стал полурыбой-полумясом, но удрал, когда психопрограмма посыпалась; как мог оказывал содействие родному флоту.

— Значит, ты наш подводный партизан, не преувеличил Иван Викентьевич. Кстати, капитан II ранга в отставке, если ты не знал, крупной фигурой был в морском спецназе. Так что теперь, на отдых? — Это уж не на вшивость ли меня адмирал проверяет?

— Нет, товарищ контр-адмирал, покой мне только снится, я за друзей мстить буду, пока не уделаю всех этих чертовых кальмаромонстров вместе с вторгшейся АУГ.

— Я так и понял, что ты энтузиаст, но теперь тебе нашу работу делать не придется. Наверху наконец принято решение — выдавить «партнеров» из нашего арктического сектора.

Губы военного еще несколько раз шевельнулись, неслышно давая «партнерам» непечатные характеристики и нецензурные определения.

— Тогда помогите мне утопить их авианосец.

Контр-адмирал слегка свел брови.

— Слишком много на себя не бери…

— Алексей Бреговский, товарищ контр-адмирал.

— Не мы тебе, а ты нам, Леша, поможешь.

— Я привык с белухами.

— Научишься и с людьми. Не думай, что ты такой особенный, — заметил видавший виды флотоводец, но поймал исходящий от меня сигнал. — Что еще?

— Желаю вернуться в ряды вооруженных сил.

— В звании?

— Какое значится в военном билете. Старший лейтенант.

— Считай, что одним пухлым старлеем в ВМФ стало больше… Не слышу проявлений неконтролируемой радости…

Свет из ламп вошел мне через глазницы в череп и я свалился в обморок — а там и кома навестила, из которой меня вывели только уколом адреналина в сердце.

Со всех сторон от него была синева. Сейчас шепот пучины, щелканья, свисты и щебетанья морских жителей были перекрыты грозным хоровым скрежетом — приближается АУГ, десятки кораблей чужого флота, авианосец «Джеймс Форрестол», эсминцы, фрегаты, корветы, БПК, БДК и все причитающееся. Полный комплект. Атлантисты шли на штурм русской Гипербореи.

Западный Альянс доходчиво объясняет, что для него не существует российских прав на хребет Ломоносова и русские не должны считать себя лучше Гондураса. Гондурасцам же велели выращивать дешевые бананы — те и растят со всем прилежанием, чувствуя себя свободными и счастливыми.

Пока что ни станции слежения Альянса, ни их радиоги-дроакустические буи, ни авиационные системы раннего обнаружения, ни спутниковые группировки не фиксируют никакой угрозы. Получается, Россия трусит?

Впрочем, уже случилось то, что просто не было замечено следящими системами потенциального противника. Несколькими неделями ранее стаи техноорганизмов, весьма напоминающих студенистых гребневиков, густыми толпами, но незаметно — если не считать легкого радужного мерцания гребных пластин — встречали корабли Альянса, выходящие с баз на острове Элсмир и северо-западной Гренландии. Собственно, это были холодноводные гребневики, по старинке называемые «усатыми корабликами», превращенные благодаря искусственным хромосомам в автономные подводные аппараты Северного флота. Сам «усатый кораблик» распознаванием цели занимается без плеска и шума, пеленгуя источники акустического излучения и оценивая его рассеяние. Тихая, но торжественная встреча привела к тому, что «усатые кораблики», захватив и распределив цели, дружно налипли на борта, рули и гребные винты кораблей Альянса…

Дистанция от АУГ до Новой Арктиды — сто морских миль. АПЛ класса «Вирджиния» выпускает через торпедные аппараты, порциями по три единицы, своих вредных малышей: вереницы подводных дронов, благодаря манипуляторам-клешням и хвостовым рулям смахивающих на лобстеров. Дронами управляет роевой искусственный интеллект фирмы «Уорми Эппл», собирающий их в единое информационное поле, где каждый элемент видит и знает все, что видят и знают остальные, включая сигнатуры целей. Роевой ИскИн осуществляет целераспределение и ставит задачи каждому.

Но и отряду Бреговского (позывной «Дядька Черномор») по подводному звуковому каналу приходит сигнал, похожий на голос кита. Но это не привет от морского гиганта, а приказ контр-адмирала. Старлей на глубине готовится к бою со своими боевыми белухами и другой морской живностью. С ним те, кто соединился в северной общине и имеет общее гиперборейское прошлое, кто не приемлет наглых пришельцев с их богами наживы. Или те, кто ему доверяет. Легкое похлопывание перед боем — он товарищей по плавникам, они его по спине: «мы — вместе».

А из торпедных аппаратов АПЛ Северного флота «Княгиня Ольга» выныривают бойцы спецназа, относящиеся к 420-му морскому разведывательному пункту. В их крови бурлят респироботы, способные запасти на порядок больше кислорода, чем обычные эритроциты. Их легкие переведены на жидкостное дыхание, использующее перфторуглероды. Гидроакустический комплекс стал биоорганическим имплантом в гайморовых и лобных пазухах. Их несут экзоскелеты-трансформеры «Протей-ЗМ» с гидрометными движителями. В общем, у Бреговского нашлось немало подражателей.

«Лобстеры» Альянса, идущие тремя просторными клиньями в сторону подводной части Новой Арктиды, были обнаружены гидроакустическими донными антеннами Северного флота и вскоре оглушены всплывшими из глубины пузырями ионизированного газа: платформы РЭБ сработали штатно. Способности вражеского роя к быстрой коммуникации и групповым действиям оказались нарушены, чем воспользовались российские НПА. Поначалу различимые лишь как легкие блики, несколько мгновений спустя они накатывают на врага с норд-оста, ревя кавитационными полостями.

Серповидные гидрореактивные машины, врезавшись на скорости 500 километров в час в уже посыпавшийся боевой ордер «лобстеров», мгновенно расчленили его. Битва распалась на разрозненные «собачьи бои», в которых скорострельная подводная автоматика, бывшая «коньком» русских, показала свое преимущество.

Рой, деградировав из боевого построения в неорганизованное скопище, где в роли предводителя может оказаться кто угодно, метался по случайным курсам. А затем лидером оказался «лобстер», к которому на корпус сел крохотный автономный аппарат Северного флота типа «Минога». Малютка резво добурился до системной шины и ввел в процессор дрона код ошибки, сбросивший исполняемый бинар-ник на инструкцию «срочное возвращение». Изрядно прореженный, но еще многочисленный рой «лобстеров» рванул обратно к материнской АПЛ и вскоре густо облепил «маму», хватая друг друга клешнями и лупя хвостами. Эта куча-мала фактически свела к нулю функциональность гидроакустического комплекса подлодки.

Роя дронов как не бывало, однако на фронте вражеской атаки остались элитные подводные бойцы — кальмаролюди. С ними вступили в ближний бой пловцы спецназа СФ, похожие на тритонов в своих «протеях». Хеклер-коховские пистолеты оказались слабоваты против русских автоматов АДС, да и в рукопашной кальмаромонстры не устояли против подводного самбо, так что, оставляя оторванные щупальца и пузырьки голубоватой крови, неприятель ушел на большие глубины, где его с большим нетерпением ожидала северная община старлея Бреговского.

Там на вражеских подводных бойцов и сбоку, и сверху бросились белухи, снабженные инструментами электрического поражения. Вспышка, конвульсии, парализованные тела опускаются к далекому дну.

Но вот зажигательный боеприпас прожигает экзоскелет Бреговского; он едва успевает выскочить из горящей фиолетовым пламенем конструкции и сразу попадает в объятия трех кальмаробойцов. Их щупальца обхватили старлея, примотали к телу его руку с оружием, стали душить, «терки» мигом содрали кожу со лба и затылка. В одном из противников Бреговский узнал доктора Хартманна, с незабываемыми глазами-пуговицами. Значит, не погиб вместе с командным судном, а выплыл, загодя превратив себя в кальмарочеловека. Невзирая на оглушающую боль, старлей схватил его за радулу, надеясь утащить с собой на тот свет еще одну нелюдь.

Но из глубины появились три гринды, никогда не относившиеся к северной общине. «Мы вместе, брат», — Бреговский понял их без всякого адаптера. И три беспомощно извивающихся кальмаробойца, в том числе и доктор Хартманн, исчезли в бездне: фортуна наконец-то повернулась к маститому экспериментатору задом. Гринды очень любят кальмаров за вкусную плоть и так хватают кальмаромонстров, поперек и с резким встряхиванием, что те не успевают применить свое оружие.

А по бортам кораблей Альянса, где с неделю как налипли чуть розоватым холодцом искусственные гребневики, уже расплылись бурые кляксы и словно язвами покрылись лопасти винтов. «Усатые кораблики», получив от Роснанотеха дополнительную хромосому, сделанную с использованием генома ферробактерии, стали пожирателями железа. Их склизкие едкие тела вызывают быстротечную питтинговую и межкристаллитную коррозию. Чтобы дело спорилось, в каждой техноклетке имеется органелла, занимающаяся сверлением корабельного корпуса маленькой дрелью со сверлом из ионов-активаторов. Она является усовершенствованным потомком стрекательной нити и подпитывается за счет взрывного окисления металла.

Время диверсии «усатых корабликов» было подобрано правильно. Гладкий металл корпусов трех эсминцев класса «Арли Берк», несколько дней как побуревший и местами потрескавшийся, сейчас покрылся мрачно-зелеными искорками и вдруг раскрылся огромным цветком. Системы контроля зафиксировали поступление в отсеки забортной воды, автоматически включились помпы, аварийные команды ринулись заделывать течи.

Но никаких помп, никаких человеческих сил не хватало на устранение лавины повреждений. Борта кораблей ниже ватерлинии распадались пораженными плесенью картофелинами, гребные валы лишались винтов и лишь зря буравили воду, рули ломались, как крекеры.

Набирая воду двумя, тремя, а то и сразу всеми отсеками, кренились корветы, фрегаты, эсминцы, противолодочные корабли. Тут уж не до боя, лишь бы как-нибудь, рыская, выбраться из передряги. Однако те суда, что пока сохранили плавучесть, готовились выпустить стаю «огненных драконов» — гиперзвуковые крылатые ракеты «Файр Дрэгон», а катапульты авианосца в любое мгновение могли бросить на Новую Арктиду эскадрильи истребителей-бомбардировщиков. Отсутствие русского флота убеждало интервентов в успехе ракетно-бомбовой атаки. Адмирал Маккойн, командующий АУГ, с радостным возбуждением, прошедшим по телу от горла до копчика, отдал приказ.

Но уже через несколько секунд нервно замигали экраны в информационных центрах системы «Эгида-12», расположенных на кораблях Альянса. Замерцали отметки целей, запрыгали координаты. Операторам осталось лишь испуганно пялиться на ту круговерть, которую затеяли недавно еще беззащитные стационарные цели на экранах. Расторопная техническая служба докладывала на мостик о бестолковой работе корабельных радаров, отчего командиры были вынуждены отменить пуски ракет по заданным объектам. Это сработали огромные пузыри с аэрозолем, вышедшие с глубинных платформ Северного флота и сдетонировавшие на поверхности из-за на-нокристаллических затравок. Взрывы, породившие облака за-магниченной плазмы, ослепили системы радиолокации и связи всей АУГ.

Вспыхивали один за другим пузыри аэрозоля, проводя красочную иллюминацию, а заодно рубили по проводящим средам мощными электромагнитными импульсами. Наведенные токи сожгли электрические цепи автоматизированных систем навигации и управления машинным отделением, ослепив капитанский мостик. Поразили нервные клетки у вражеских моряков, с которыми вдруг заговорили призраки и духи моря. Заставили сработать взрыватели ракет и бомб, уже подвешенных на пилоны самолетов. По полетной палубе авианосца прошла сокрушительная огненная волна.

С огромными не то пробоинами, не то промоинами в бортах корабли Альянса дрейфовали, пытаясь выровнять крен забором воды в балластные цистерны. А с норд-веста шел шторм. Поднялся глубинный горизонт холодных вод, сдвинутый очнувшейся вдруг тектоникой хребта Гаккеля. Потом экологами будет долго муссироваться тема о подводно-подземном ядер-ном взрыве.

Удар словно бы кипящей двадцатиметровой волны опрокинул корвет, заставил эсминец клюнуть носом и со скрежетом ломающих надстроек отправиться в подводное путешествие. Шлюпбалки были изъедены агрессивной техноклеточной слизью, выпавшей вместе с атмосферными осадками, спустить на воду удалось меньше половины шлюпок, и сотни моряков оказались в ледяной воде.

Облепленная «лобстерами» АПЛ Альянса начала всплывать, но из-за оглушенного гидроакустического комплекса протаранила авианосец в районе гребных винтов.

Лишившийся хода «Джеймс Форрестол» через несколько дней будет затерт льдами и примется дрейфовать в сторону родного североамериканского побережья. Он станет местом гнездования крикливых толстоклювых кайр, белых моевок и черных чистиков — лучшим птичьим базаром тысячелетия, с подогревом от атомного реактора.

Среди моряков, которые смогли, продираясь сквозь снежную бурю, уйти с авианосца, был и адмирал Маккойн — тот самый, что совсем недавно, на совещании в Белом доме, обещал «вышвырнуть русских из их арктической цитадели».

Залютовавшая непогода разогнала спасательные вертолеты, поэтому двигаться пришлось пешим ходом, зажимая лица, еще помнящие калифорнийское солнце, рукавицами с электроподогревом.

Маккойн увидел пристроившегося к нему сбоку белого медведя, выделяющегося на фоне снежного сумрака лишь черным носом, и понял сразу все. Во-первых, что спасения не будет и выпушенное им зло вернулось обратно. Совсем на ином надо было настаивать в Белом доме: оставить этих русских в покое, с их снежными бабами-снегурочками, холодными просторами и гиперборейскими глубинами. Мишка шлепнул адмирала лапой — как бы для знакомства, — и на когтях у него остался скальп Маккойна.

Примерно тогда же интеллектуальное ядро суперкомпьютера Mark 2050 Twain (биоцентр Альянса, Туле, Гренландия), контролирующего операции с живым материалом в арктической зоне, перестало отвечать на запросы персонала со всех периферийных устройств. А Белый дом поспешно выпустил заявление о несанкционированных самоуправных действиях адмирала Маккойна, чей мозг был поражен свиным эхинококком. На самом деле корабли Альянса были направлены для визита дружбы в один из российских портов на Северном Ледовитом океане.

Старшего лейтенанта Бреговского, израненного, обожженного, замотанного в бинты и обклеенного заплатками из синтетической кожи, зато живого и веселого, ждали повышение в звании и ясноглазая Васильевна. Она, кстати, вскоре ушла работать в детский сад на Новой Арктиде — первый детский сад для белух и тюленей имени животных-героев Роберта, Сени и Любы. Марина Васильевна стала там заведующей, а Шарлин воспитательницей.

© Александр Тюрин, 2016

© DAHR, илл., 2016

Тюрин Александр Владимирович

____________________________

Родился в 1962 г. в Одессе. Закончил Ленинградское высшее инженерное морское училище, работал инженером по АСУ. Дебютировал в фантастике повестью «Клетка для буйных» (1988, в соавт. с А. Щёголевым), удостоенной премии «Старт» как лучшее дебютное произведение 1991 г. Повесть «Сеть» (в соавт. с А. Щёголевым) и роман «Каменный век» (1991) относятся к числу первых текстов русского киберпанка, где читатель встречается с концепциями взаимодействия человека и компьютерных сетей, с машинно-человеческими интерфейсами, цифровыми «двойниками» реальных объектов, эволюционирующей «цифровой жизнью». С конца 90-х многие произведения Тюрина посвящены цивилизационным аспектам применения нанотехнологий, доходящих в своем развитии до создания альтернативной природы и жизни, как например в романе «Человек технозойской эры» (2007). Всего на счету автора полтора десятка научно-фантастических романов и полсотни рассказов и повестей. Кроме того, Александр Тюрин написал несколько научно-популярных работ в области истории, опирающихся на географический детерминизм, в т. ч. книгу «Русские — успешный народ. Как прирастала русская земля» (2012), посвященную русской земледельческой колонизации.