«Красин» во льдах

Тайна смерти Финна Мальмгрена

Прошло несколько дней с момента катастрофы дирижабля «Италия». Девять человек жили на большой льдине вблизи ледяной могилы, которую они соорудили для десятого, выпавшего на лед. Радист Бьяджи наладил работу уцелевшей радиоаппаратуры и ежечасно подавал сигналы «SOS», но никто не отвечал на них. Однажды его радиостанция перехватила сообщение, что экспедицию Нобиле будут искать у северо-западных берегов Норд-Остланда. Мальмгрену пришло в голову, что два-три человека из их группы должны попытаться пешком по льдам достигнуть земли, добраться до населенной части Шпицбергена и указать местопребывание остальных.

— Мы сможем проходить по льду по десять километров в день. За три недели мы достигнем Норд-Остланда.

Тридцатого мая на горизонте в юго-западном направлении Дзаппи заметил землю: льдину отнесло чуть к югу и чуть приблизило к острову Броку.

В этот же день Мальмгрен, Дзаппй и Мариано вышли в поход. Им выдали их долю продовольствия, выпавшего на лед в момент катастрофы «Италии», — по триста граммов в день на человека.

Они шли днем и ночью при свете незаходящего солнца, огибая полыньи, перескакивая с льдины на льдину, отдыхая у подножия высоких торосов. Перед их глазами было далекое облачко — остров Брок. Но путь их лежал дальше острова — к северо-восточной части Шпицбергена. Льды в океане не стоят неподвижно, и Мальмгрен, Дзаппй и Мариано через две недели пути оказались еще дальше от острова Брока, чем в день прощания с группой Нобиле. Силы Мальмгрена таяли с каждым днем: он серьезно пострадал при падении из дирижабля и с трудом волочил левую ногу. Сломанная ключица причиняла ему нестерпимую боль. Триста граммов холодной пищи не могли поддержать его сил.

На четырнадцатый день они подошли к торосам, преградившим путь. Дзаппй и Мариано вскарабкались на торосы и счастливо перепрыгнули через маленькую полынью. Мальмгрен сделал попытку вскарабкаться на торос, сорвался и полетел вниз. Дзаппй и Мариано были слишком слабы, чтобы помочь ему. Мальмгрен снова пополз по снегу, перебрался через торос и свалился на лед.

— Я не могу.

Решили сделать привал и отдохнуть, чтобы дать Мальмгрену возможность набраться сил. Пять-шесть часов они отдыхали на льдине. Дзаппи показалось, что Мальмгрен спит. Крик чайки разбудил Финна Мальмгрена. Он тотчас вскочил на ноги:

— Вперед! Вперед!

Мальмгрен шел спотыкаясь, часто падал, полз на четвереньках. Руки его были в крови, а пальцы на ногах ныли от боли: он отморозил их. На следующем привале Мальмгрен сказал:

— Существует неписаный закон Арктики. Этот закон хранится в сердцах сильных людей и передается от одного другому. Закон этот гласит: слабые должны избавлять от себя сильных, чтобы не быть им помехой.

— Что вы хотите этим сказать? — закричал испуганный Мариано.

— То, что я не могу больше идти с вами, — слабо улыбнулся Мальмгрен. — Вы не можете тащить меня на себе. Что делать! Арктика не дешево дается человеку. Друзья! Человек должен уметь умирать! — Мальмгрен полулежал, опираясь на локоть. Помолчав, он продолжал: — Я требую, чтобы вы оставили меня здесь. От вашего спасения зависит спасение остальных!

Мальмгрен потребовал, чтобы они забрали с собой все продовольствие — и его долю также. Он передал компас, подаренный ему матерью, и просил Дзаппи вернуть этот компас госпоже Мальмгрен.

Мариано плакал и протестовал. Он отказывался покидать больного Мальмгрена. Дзаппи согласился, что иного выхода нет: Финн Мальмгрен прав!

Молодой швед стащил через голову брезентовую рубаху и протянул ее Дзаппи. Потом подумал, снял с ног мокасины и отдал их итальянцам. Он снял с себя все теплое платье, остался почти в одном белье.

По словам Дзаппи, Мальмгрен был очень спокоен. Напоследок он сказал итальянцам:

— Теперь моя последняя просьба к вам. Я не хочу быть заживо съеденным белым медведем. Я опасаюсь, как бы медведь не принял меня за морского зверя. Вы должны вырубить во льду углубление для меня… Да не плачьте же, Мариано! Дзаппи, вы крепче. Рубите во льду углубление, чтобы я смог улечься в нем. У вас есть топорик. Сделайте это. Меня сверху засыплет снегом… О, да не плачьте, Мариано, прошу вас! Меня утешает мысль, что с вашей помощью спасут остальных и я не буду помехой. Не мешкайте, Дзаппи.

Он приказывал. Дзаппи и Мариано со слезами на глазах подчинялись ему. Несколько часов кряду по очереди они рубили топориком ледяную могилу. Мальмгрен следил за ними. Он подавлял их своим спокойствием.

— Дзаппи, я прошу вас справа немного расширить… чтобы ногам не было тесно. Кто его знает, сколько я еще проживу… Вот так, спасибо.

Ползком он добрался до края могилы и, уже опустившись в нее, пожал Дзаппи руку.

— Все хорошо. Прощайте.

Мариано стал на колени и обнял Мальмгрена.

Дзаппи торопил Мариано: чем скорее они уйдут, тем будет легче Мальмгрену.

Мальмгрен помахал им рукой и вытянулся на спине, как бы разминая кости. Дзаппи и Мариано, не оборачиваясь, быстро пошли прочь от могилы. Мариано не выдержал — обернулся. Он увидел, как из могилы высунулась рука Мальмгрена.

— Дзаппи, если он позовет нас, мы вернемся к нему.

Но Мальмгрен не позвал.

Они шли и шли бело-голубой бесконечной пустыней, теряя счет дням и силы.

— Мы шли как во сне, как в страшном сне, — пояснил Дзаппи. — Что я тогда чувствовал, не помню сейчас.

Как-то льдина, на которой они отдыхали, оторвалась от поля и со всех сторон оказалась окруженной водой. В ней было не больше двадцати метров в длину и почти столько же в ширину. Они прожили на этой плавающей льдине дней шесть, все надеясь, что их льдину прибьет к ледяному полю и они сумеют на него перебраться. Но случилось иное: трещина разделила их льдину надвое, пополам. Мариано едва успел прыгнуть на половину Дзаппи. Вдвоем они очутились на крошечной льдине, в десять метров в поперечнике. Они остались на ней, отрезанные широкими каналами…

С этой льдины их подобрал «Красин».

…Дзаппи охотно прервал свой рассказ, как только Ксения вбежала в кают-компанию, докладывая, что ванна готова. Его отвели в лазарет. Доктор был занят Мариано, уже лежавшим на койке.

Фельдшер Анатолий Иванович ввел Дзаппи в ванную комнату и стал его раздевать. Он стащил с его ног тюленьи мокасины, обвязанные веревкой. Веревка намокла. Фельдшер долго не мог ее развязать. Когда веревка была развязана и промокшие мокасины сняты, фельдшер с удивлением обнаружил под ними еще пару сухих мокасин. Под вторыми мокасинами были надеты две пары шерстяных чулок. Потом стал снимать с Дзаппи брезентовую рубашку. Под рубашкой оказалась меховая куртка и вязаная шерстяная рубаха. Дзаппи остался в меховых брюках и теплой рубахе. В ванную вошел Орас. Дзаппи вынул из кармана компас Мальмгрена и, положив его на стул, объяснил, что должен передать этот компас госпоже Мальмгрен в Стокгольме. Потом он извлек из карманов бумажник, двое часов, какие-то мелочи, снял с себя широкие брезентовые брюки, затем брюки из плотного материала на белом меху.

— Брюк, брюк сколько! — ахнул фельдшер, увидев на Дзаппи третьи брюки, из коричневого сукна. Наконец итальянец полез в теплую ванну. Лицо его выражало необычайное блаженство.

— Карашо, — повторял он. — Карашо.

Орас удивился:

— Вы знаете русский язык, сеньор Дзаппи?

Дзаппи сказал, что бывал когда-то в России — в Одессе, в Омске, во Владивостоке — и знает несколько русских слов.

Фельдшер Щукин, глядя на груду снятых с Дзаппи вещей, качал головой и вопросительно смотрел на Ораса. На соседнем стуле лежало почти втрое меньше вещей, бывших на Мариано. Фельдшер сделал опись и передал их Орасу.

Вот эта опись.

«Список вещей капитана Дзаппи:

Шапка меховая. Рубашка брезентовая с капюшоном. Рубашка меховая. Рубашка вязаная шерстяная.

Теплое белье. Брюки брезентовые. Брюки меховые. Брюки суконные. Тюленьи мокасины — верхняя пара. Тюленьи мокасины — нижняя пара. Шерстяные носки — нижняя пара. Теплая комбинация.

Список вещей Мариано:

Рубашка меховая. Рубашка вязаная. Брюки суконные. Носки шерстяные — одна пара. Теплая комбинация».

Разумеется, фельдшер Щукин не утерпел, и сделанная им опись одежд стала известна всем участникам экспедиции. Дзаппи не мог пожаловаться на отношение экипажа нашего корабля к обоим спасенным.

Но, что и говорить, между собой красинцы не скрывали своих антипатий к Дзаппи.

Еще меньше симпатии к Дзаппи вызвал его рассказ о смерти Мальмгрена. Как они с Мариано могли оставить Финна Мальмгрена умирать в ледяной пустыне! Как могли согласиться взять его долю провизии! Как мог Дзаппи принять от Мальмгрена его одежду! И, наконец, почему, приняв эту одежду, взял ее только себе, не поделился ею даже со своим спутником Мариано!

В это время нам еще не было известно о том, что, прощаясь с Мальмгреном, доктор Бегоунек дал ему письма для своей сестры и своей невесты. Эти письма должны были находиться в одежде Финна Мальмгрена.

Однако в одежде, которую Дзаппи снял с себя, писем Бегоунека не было. Где же они?

После ванны Дзаппи почувствовал слабость. Его перевели в лазарет. Доктор предписал ему сон и направился к нам в кают-компанию. Здесь уже шли горячие споры.

Штурман Брейнкопф утверждал, что весь рассказ Дзаппи — выдумка. По его мнению, Чухновский действительно видел на льдине троих. И третьим был мертвый или убитый Мальмгрен. Брейнкопф был убежден, что Дзаппи поспешил спустить труп Мальмгрена под воду. С ним спорили, но штурман настаивал на своем.

Доктор и Самойлович не соглашались с Брейнкопфом. Брезентовые брюки, распластанные на льдине, с самолета нетрудно принять за лежащего человека.

— Пусть так, — пожимал плечами доктор Средневский. — Но могу поручиться, что Дзаппи и Мариано питались неодинаково. Слишком много неясного в поведении Дзаппи. Вначале Мариано порывался что-то сообщить мне. Но я заметил, как Дзаппи по-итальянски приказал ему замолчать. Тайна окружает отношения этих людей. И никогда, никогда человечество не узнает правды о смерти Финна Мальмгрена!

— Разве только в одном случае, — сказал профессор.

— Например?

— Если Мальмгрен лежит в ледяной могиле, то течения океана могут принести эту могилу к берегам Гренландии. Ее могут также повстречать какие-нибудь будущие экспедиции… Но на это мало надежды.

— Я верю, что тайна откроется, — настаивал штурман. — Все тайное становится явным.

— Не всегда, — возразил Самойлович. — Арктика умеет хранить свои тайны.

* * *

В лазарете был полумрак. Фельдшер Щукин сидел возле спасенных на клеенчатом темном диване.

Дзаппи позвал его. Он произнес слово, которого фельдшер не понял. Тогда итальянец, опираясь на руку, приподнялся с койки и другой рукой указал на зеркало, лежавшее на столе. Щукин подал зеркало Дзаппи…

Человек долго вглядывался в обросшее бородой лицо и не верил своим глазам.

— Это командор Дзаппи? — спрашивал он на ломаном русском языке.

Хлопотливый и добрый Щукин кивал головой и говорил, улыбаясь:

— Да, товарищ Дзаппи, это вы и есть!

— Товарищ?

Дзаппи шевельнул бровями. Он приподнял голову над подушкой, посмотрел на Щукина и сказал:

— Я офицер! Не сметь… Не товарищ!

Ошеломленный Щукин широко раскрытыми глазами смотрел на итальянца. Он замолчал и отошел в сторону. В дальнейшем фельдшер самоотверженно исполнял свой долг, ухаживал дни и ночи за Дзаппи, выбивался из сил, но на спасенного смотрел холодными и чужими глазами.

Мариано медленно возвращался к жизни. Жизнь вливалась в его организм столь малыми дозами, что доктор, обводя глазами кают-компанию, мрачно произносил:

— Выживет ли, не знаю!

Днем Дзаппи дали чашку бульона, кофе и капельку коньяку.

После обеда он вновь попросил зеркало. Он не сразу решился глянуть в него, долго водил пальцем по поверхности зеркала, глядя на потолок. Наконец, решившись, взглянул и простонал.

— Дзаппи? — спросил он, указывая на темное, в бороде лицо человека, глянувшего из зеркала. — Не Дзаппи! Не Дзаппи!

И он попросил, чтобы зеркало убрали подальше.

Тогда вдруг обуяла его жажда стать как можно скорее, как сам говорил он, «человеком». Он требовал, чтобы его скорее обрили.

Просьба была исполнена, и Дзаппи с удовольствием смотрел на себя в зеркало. Он среднего роста, плечистый, крепкий, большеголовый. У него необыкновенно широкий, выдающийся подбородок, толстые губы. Разговаривая, он выпячивал нижнюю губу, открывая при этом огромный рот.

Узнав, что «Красин» идет спасать группу Вильери, он вызвал к себе в лазарет Джудичи:

— Я Дзаппи, комендант дирижабля «Италия». Я прошу при подходе к лагерю Вильери передать мой приказ коменданта. Все, что годно для пищи на льдине, взять с собой! Не оставлять ни одного сухаря, ни съедобной крошки!

Сознание Дзаппи не воспринимало, что на «Красине» — достаточный запас провианта. Он знал одно: каждую крошку надо беречь в стране льдов и желтого солнца. Он ненавидел эту страну. Он говорил, что проклинает ее, проклинает все эти льды, полярное солнце, туманы, Норд-Остланд. Он знает, что Арктику можно победить только будучи сытым. А он, Дзаппи, если бы только дали волю ему, ел бы сейчас вот так…

Он шумно двигал крупными челюстями и, поднося воображаемую пищу ко рту, жадно шевелил пальцами.