«Моревизор» уходит в плавание

Как мы зажигали море

В эту ночь, когда мы чуть было не изловили Невидимку, я дежурил по кораблю. Дежурному всё равно нельзя спать, но я знал, что не спит и Молчун, ожидая, когда часы покажут ровно полночь.

Сами мы плыли на «Моревизоре» по Тихому океану, а далеко от нас, на Чёрном море, находился один из наших следопытов — Митя. И в полночь у нас с ним должен был состояться по радио разговор.

В двадцать два пятнадцать я отправился в обход. Проходя мимо кают-компании, я услышал шорох и тихие шаги. Ключ был вынут, и, приложившись к замочной скважине, я увидел загадочное светящееся пятно.

— Невидимка, сдавайся! Всё равно не уйдёшь! — крикнул я, а сам побежал за Молчуном.

Когда мы вернулись, дверь была открыта. Невидимка сбежал. Но он забыл на столе тетрадку и необычный фонарик — колбу с морской водой. Она светилась тусклым голубоватым светом. Это был свет моря, удивительный свет, без дыма, без жара, без пламени. Меня ещё раньше познакомил с ним Антон Петрович, и теперь я сам мог рассказывать о морском свечении Молчуну.

Очень многие морские животные способны светиться. Капелька светящегося вещества — фонарик морского лилипута, чьё тело — одна клеточка. У рыб есть особые железы, выделяющие светящуюся слизь.

Рыбьи «светофоры» могут быть очень мудрено устроены: тут и «фары», вроде как у автомобиля, бросающие свет вперёд-вниз, тут и линзы, рефлекторы и даже экраны.

У одной рыбки выключателем служит веко. Её «фонарик» находится на нижнем краю глаза, и, приподняв веко, рыбка тушит свой свет.

В первую мировую войну японские разведчики носили с собой вместо фонариков сушёных ракушковых рачков. Стоило их смочить, и рачки начинали светиться.

При этом слабом, не видимом врагу свете разведчик мог в тёмную ночь прочесть или записать то, что нужно.

Иногда морской житель светится не своим, а чужим светом. Лучезарным становится крылоногий моллюск клио, проглотивший светящийся обед. Бывает, что в бочке с солёной рыбой начинает мерцать сияние. Это последние вспышки поселившихся на рыбах светящихся бактерий.

В колбе, забытой Невидимкой, плавали два маленьких кальмара-ватазении. Казалось, искусная рукодельница расшила их светящимся жемчугом и даже вокруг глаз сделала ободок из бусинок. Но вдруг живые фонарики стали тускнеть.

— Чёртик гаснет! — вскрикнул Молчун.

— А ну, зажгись! — сказал я и тряхнул колбу.

И кальмарики-фонарики опять засияли. Чтоб заставить их светиться, достаточно было лёгкого толчка.

Прибой выбрасывает на берег крохотных морских животных перидиней, и, если ночью по мокрому песку идёт человек, от трения его подошв на песке вспыхивают огненные следы.

В сказке синица хвалилась море зажечь. Синица не синица, а вот некоторые плывущие рыбы «зажигают» море. «Зажигают» море нос парохода, весло гребца.

— Юра, — шепнул мне Молчун, — пойдём и мы море зажигать!

Мы взяли длинный шест (Молчун ещё захватил планктонную сетку) и отправились на палубу. Стоило нам ударить по воде шестом, и мы почувствовали себя волшебниками: брызги сверкали, как искры.

Планктонная сетка, вынутая нами из воды, переливалась огнями, словно алмазная люстра.

Правда, нам быстро надоело «зажигать» море, мы убедились, что океан светится и без нас. Ночь для этого была самая подходящая: безлунная, черно-бархатная, с ветерком. Стоя на палубе, мы любовались подводной иллюминацией.

Сколько было в воде плавучих огней! Они то мелькали зигзагами, как молнии, то вспыхивали цепочкой, то мерцали, как звёзды. Медузы качались на воде, словно разноцветные ёлочные шары. Ветер срывал с волн светящуюся пену. Большая рыба пронеслась, точно комета, волоча за собой длинный огненный хвост.

— Вот в такую ночь, — сказал я Молчуну, — один капитан стал седым…