«Наука и Техника» [журнал для перспективной молодежи], 2006 № 06 (6)

В НАШЕЙ КОФЕЙНЕ

Однажды репортеры расспрашивали английского микробиолога Александера Флеминга (1881–1955) о том, как он открыл пенициллин.

— В жизни мне всегда не везло, — тяжело вздохнув, начал ученый — В детстве я много болел и мечтал стать врачом, но у моих родителей — бедных фермеров — не было денег, чтобы осуществить мою мечту. Потом они и вовсе разорились, и мы переехали в Лондон…

— И там ваша мечта осуществилась: вы поступили в университет?

— Да, но меня приняли только потому, что я был хорошим пловцом. Из-за постоянных соревнований времени на учебу почти не оставалось, и самое большее, что сулило мне будущее, — это скромная должность в каком-нибудь провинциальном городке.

— И тут ваши таланты были оценены?

— Да, но профессор Уайт пригласил меня в свою лабораторию только потому, что ему нужен был физически сильный помощник. Профессору понравился не мой талант, а мой рост.

— И в его лаборатории вам удалось сделать выдающееся открытие?

— Да, но помогла очередная неудача. Когда я делал опыты, подул сильный ветер, распахнулась форточка, и сквозняком в мои пробирки занесло споры плесневого гриба, естественно, эксперимент был испорчен, и мне грозили крупные неприятности. С отчаяния я решил повнимательнее присмотреться к непрошеным «гостям» и открыл пенициллин…

— И вот тут-то вам, наконец, повезло.

— Да, но сначала коллеги окрестили пенициллин «сомнительным снадобьем», а меня — «средневековым алхимиком». Лишь во время второй мировой войны в полной мере выявились прекрасные лечебные качества нового препарата…

— И к вам пришла заслуженная слава?

— Да, но когда? Пенициллин был открыт мною в 1929 году, и к окончанию войны все уже забыли, кто это сделал. Так что меня с трудом разыскали, чтобы вручить Нобелевскую премию…

В июле 1681 года в английский корабль «Куин» ударила молния, почти полностью уничтожившая мачты, оснастку и парусное вооружение. Ночью обнаружилась еще одна неприятность: сравнив показания трех судовых компасов с положением звезд, моряки установили, что два вместо севера указывают на юг, а последний на запад. В январе 1786 года фрегат «Гизба» недалеко от Англии попал в сильную грозу. От удара молнии в грот-мачту загорелись паруса и оснастка, была также повреждена и фок-мачта. Корабль потерял все парусное вооружение. В 1813 году молния ударила во фрегат «Клоринда», и его грот-мачта разлетелась на куски…

В 1829 году англичанин В. Гаррис составил сводку данных о поражении судов молниями с 1799 по 1815 год. За этот период молния причинила урон 150 кораблям британского флота. В обшей сложности было уничтожено около сотни мачт. Каждый восьмой из ударов молнии завершился пожаром оснастки и парусов. В десяти случаях корабли были полностью выведены из строя и покинули свои позиции в самые критические моменты континентальной блокады, объявленной Англией Франции.

Учитывая эту печальную статистику, Гаррис предложил устанавливать на кораблях громоотводы — медные полосы, которые должны были крепиться к мачтам и соединяться с частями корпуса, находившимися ниже ватерлинии. Лорды адмиралтейства обдумывали его идею целых пять лет, на протяжении которых молния нанесла ущерб еще 47 английским кораблям. Лишь после этого началась установка громоотводов, что не замедлило сказаться на безопасности судов. Скажем, в январе 1850 года молния ударила в фок-мачту английского корабля «Гангес». Ослепляющий пучок света распространился до половины ее высоты. Однако корабль не пострадал. Его защитили врезанные в рангоут громоотводы…

Каждый из нас со школьной скамьи знает повесть «Бедная Лиза». И что скрывать, гораздо меньше осведомлены мы о других сочинениях Николая Михайловича Карамзина (1766–1826) — этого замечательного писателя и историка, энциклопедиста, широко образованного человека.

Вот, например, «Письма русского путешественника». Материалом для них послужили впечатления юного Карамзина от поездки по Европе в 1789–1790 годах. Любознательного путешественника интересовало буквально все: история государств, их география, литература, культура, наука, техника, архитектура, климат, особенности национального характера, состояние торговли, мастерство ремесленников. Он ищет встреч с писателями, поэтами, проповедниками, философами, учеными. И что примечательно: особенно сильное впечатление на него произвел французский химик Антуан Лоран Лавуазье (1743–1794), один из основоположников современной химии.

«Лавуазье, — писал Николай Михайлович в своем путевом дневнике, — есть гений химии, обогативший ее бесчисленными открытиями и (что всего важнее) полезными для жизни всех людей. Быв перед революцией генеральным откупщиком, имеет, конечно, не один миллион, но богатство не прохлаждает ревностной любви его к наукам: оно служит ему только средством к размножению их благотворных действий. Химические опыты требуют иногда больших издержек: Лавуазье ничего не жалеет… Товарищ мой Бенкер не может без восхищения говорить о Лавуазье, который дружески обласкал его, слыша, что он ученик берлинского химика Клапрода. Я всегда готов плакать от сердечного удовольствия, видя, как науки соединяют людей, живущих на севере и юге, как они без личного знакомства любят, уважают друг друга. Что ни говорят мизософы, а наука — святое дело!» И далее, уже с улыбкой, Николай Михайлович добавляет: «Слава Лавуазьерова пристрастила многих здешних дам к химии, так что года за два перед сим красавицы любили изъяснять нежные движения сердец своих химическими операциями».

Любопытна история открытия антабуса (известен и как тетурам, дисульфирам) — широко популярного лекарственного средства. Блокируя фермент ацетальдегидоксидазу, он нарушает процесс окисления алкоголя в организме. И пациенты, принимающие этот препарат (естественно, под врачебным контролем), испытывают весьма неприятные ощущения — у них вырабатывается «иммунитет» даже к малой дозе спиртного.

В начале 50-х годов группа датских ученых приступила к изучению антабуса на предмет употребления его против цестодов — ленточных глистов, которые, паразитируя в кишечнике и других органах животных и человека, вызывают заболевания — цестодозы. Опыты на морских свинках завершились удачно, и исследователи, следуя давней традиции, опробовали новый препарат на себе. Не почувствовав какого-либо болезненного эффекта, они поспешили отметить свой успех в местной пивной. И вот тут-то, после первого же глотка, ученые и сделали настоящее открытие!