«Она утонула...»

Глава 3. Почему вредно врать и зачем нужна эта книга

До гибели АПРК «Курск» советский и российский флот терял корабли, терял моряков, но ни потеря никогда ранее не вызывала такого общественного резонанса в стране и в мире. Никогда — и это я не раз повторял — не было столь масштабного и квалифицированного расследования. Никогда ранее материалы о гибели военных кораблей не становились достоянием публичной дискуссии такого масштаба.

В деле «Курска», которое будут изучать историки флота, конструкторы будущих субмарин, дети и внуки подводников, не должно быть ни капли лжи. Полуправда, которая хуже лжи, порождает безнаказанность, поощряет безответственность и халатность. А это ведет к новым потерям. Гибель девяти моряков на «К-159», по моему глубокому убеждению, — результат того, что о «Курске» не сказана вся правда. Кстати, так же считал бывший в то время министром обороны Сергей Иванов.

Атомная подводная лодка проекта 627А «Кит» затонула 30 августа 2003 года при буксировке на утилизацию. Погибли 9 человек.

Несколько слов о самом расследовании. Целый ряд следственных действий и экспертиз вызывает у меня чувство профессионального восхищения. (Кто-то может счесть такой тон при таких трагических событиях неуместным.) Например, с точки зрения криминалистической тактики, осмотр отсеков «Курска» — не что иное, как новое слово в практике. Осмотр ведется по-объектно. Сначала вырабатывается маршрут движения следователей, специалистов и понятых при осмотре отсека. Затем осматривается и описывается положение тел моряков. В осмотре участвуют специалисты — судебные медики. При повторном движении по тому же маршруту с участием специалистов по устройству корабля осматриваются и описываются механизмы и приборы, фиксируется состояние каждого из них: внешний вид, целевое назначение, положение вентилей, показания приборов. При третьем прохождении осматриваются и описываются книги и журналы, снаряжение, а также другие предметы, привнесенные в отсек извне. Специалисты дают пояснения.

Следует отметить также тяжелейшие условия — значительную часть осмотра вскоре после подъема «Курска» приходилось делать в противогазах.

Представьте себе, что нужно осмотреть и описать каждую квартиру 6-этажного 6-подъездного дома в условиях, когда большинство этих квартир и комнат завалены искореженными конструкциями, трубами, кабелями. Я ни секунды не сомневался в том, что за этот криминалистический подвиг рядовые следователи должны быть награждены государством. Не могу не отметить координирующую роль бывшего заместителя главного военного прокурора Юрия Яковлева, который, в отличие от Александра Савенкова, не стал телезвездой, но его организующая рука ощущалась в каждом томе уголовного дела.

Юрий Яковлев, в 2000 году — заместитель главного военного прокурора.

Особо следует отметить высокий профессионализм руководителя следственной группы Артура Егиева, который определил и охватил все разделы и направления, которые необходимо изучить при расследовании катастроф такого масштаба. Были изучены конструкция корабля, его история с точки зрения установления причин катастрофы и условий, при которых она стала возможной, дана оценка состояния вооружения, включая торпедное оружие, условий хранения и эксплуатации боезапаса.

Следствие тщательно исследовало вопросы, связанные с подготовленностью экипажа к применению оружия, с борьбой за выживание, с использованием средств спасения. Большой раздел расследования был посвящен оперативной подготовке самих учений, выбору полигона, дана оценка действиям руководителей учения по проведению ПСО, состоянию средств спасения и еще многого другого, что может иметь отношение не только к установлению причин гибели, но и тем условиям, которые привели к трагедии. К сожалению, и Егиев был ограничен в выборе таких причин. Военно-промышленный комплекс — священная корова, недостатки и провалы которого озвучивать запрещено.

Приведу несколько примеров. Для спасения экипажа на корабле имеется всплывающая спасательная камера, объявленная чуть ли не апофеозом конструкторской мысли. Но ее расположение обеспечивает выход только 70 % экипажа, остальные подводники в аварийной ситуации оказываются отрезанными от нее.

На сайте Александра Викторова avtonomka.org опубликована рукопись вице-адмирала Валерия Рязанцева «В кильватерном строю за смертью». Он также участвовал в качестве эксперта в оперативно-тактической экспертизе, которая проводились в ходе предварительного расследования по делу гибели «Курска». Экспертизы с участием Валерия Рязанцева отличаются высоким профессионализмом и честностью. На выводы экспертизы с участием вице-адмирала я ссылался и в первом издании этой книги. По сути, экспертиза Валерия Рязанцева отвечала на вопрос «Был ли „Курск“ готов к участию в учениях, к стрельбе перекисно-водородной торпедой?»

По мнению Рязанцева, всплывающая спасательная камера нужна на АПЛ проекта 949А не подводникам, а… конструкторам. Дело в том, что в кормовой части этой подводной лодки располагается тяжелое оборудование ядерной энергетики и межотсечных переборок реакторного отсека. Чтобы уравновесить кормовую и носовую части АПЛ, на носу необходимо разместить такую же весовую нагрузку, как и на корме.

В носовой части подводной лодки тяжелого оборудования нет. Конструкторы АПЛ нашли решение этой проблемы. В 1-м отсеке под арсеналом боевых торпед они разместили одну из групп аккумуляторной батареи, а центральный пост АПЛ расположили во втором отсеке. В носовой части, в легком корпусе, поместили часть контейнеров с ракетами. Таким образом, центральный пост, откуда происходит управление всей подводной лодкой и где сосредоточено около 60 % экипажа, расположился на пороховой бочке: с правого и левого бортов ЦП окружают контейнеры с ракетами, на носу, за переборкой ЦП находится склад боевых торпед, а под ЦП размещена вторая группа аккумуляторной батареи.

Расположение контейнеров с ракетами в подводных лодках проекта 949А.

В мировой практике подводного кораблестроения пост управления подводной лодкой не располагается в рискованной зоне оружия и технических систем. Любая нештатная ситуация с торпедами, ракетами или аккумуляторной батареей на АПЛ проекта 949А приводит к выводу из строя главного командного пункта! Только советские и российские конструкторы АПЛ располагали и располагают аккумуляторную батарею подводной лодки под боевыми торпедами. Любой взрыв водорода в аккумуляторной батарее может привести к детонации боевых торпед. Аккумуляторные батареи подводных лодок взрываются часто, но конструкторы подводной лодки проекта 949А на это не обратили внимания.

При залповой стрельбе для предотвращения повышения давления в 1-м отсеке нужно открывать переборочные двери или переборочные захлопки системы вентиляции между 1-м и 2-м отсеками. Таким образом, происходит разгерметизация 2-го отсека. Конечно, не все конструктивные недостатки находятся в причинной связи с гибелью корабля и экипажа, но следствие даже не касалось этих вопросов.

При передаче нового подводного корабля в состав ВМФ проводятся швартовые[8], ходовые[9] и государственные испытания[10]. На совмещение этих испытаний наложен категорический запрет. Но при приемке «Курска» Главком ВМФ отменил собственный приказ — ходовые испытания были совмещены с государственными. С согласия Главкома ВМФ такое совмещение было разрешено.

Спуск на воду подлодки «Курск». Кораблю еще предстоят швартовые и государственные испытания.

В России сохранилась советская система получения вооруженными силами от ВПК различных видов вооружений. В Главном штабе ВМФ и на всех флотах созданы специализированные управления, а на предприятиях судостроения есть военные специалисты — военпреды. При приемке новых образцов корабельной техники приказом Главкома ВМФ создается государственная комиссия, в которую включаются специалисты флота и флагманские специалисты соединений кораблей. Естественно, в состав комиссий включаются военпреды.

За всю историю советской и российской госприемки случаев непринятия кораблей госкомиссиями не было. Даже если корабль передавался на баланс ВМФ с недоделками и недостатками, акты приемки подписывались, корабль включался в состав флота, а недостатки устранялись за счет средств, выделенных на строительство других кораблей.

Я уделяю так много внимания вопросам приемки кораблей отнюдь не случайно.

День подписания акта государственной комиссии о приемке «Курска» — 30 декабря 1994 года — стал первым актом преступной халатности, которая шесть лет спустя привела к гибели корабля и 118 моряков российского Военно-морского флота.

Государственная комиссия начала работать 1 ноября 1994 года. За 60 дней деятельности комиссии крейсер только 6 дней находился в море, 12 дней «устранялись» выявленные недостатки, остальное время выполнялись покрасочные работы. Подводная лодка не испытывалась на рабочей глубине погружения, не проверялись комплексы целеуказания и наведения, отдельные системы штурманского оборудования, гидроакустического комплекса и многие другие системы и механизмы.

Когда в августе 2000 года командование Северного флота осознало, что аварийный корабль лежит на дне Баренцева моря, надежды возлагались на спасательные аппараты АС-32[11] и АС-34. В ноябре-декабре 1994 года с построенным подводным крейсером эти аппараты не состыковывались. Если бы при государственных испытаниях была проверена возможность их присоса к комингс-площадке спасательного люка, то почти со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что 23 моряка, находившихся в 9-м отсеке, остались бы живы.

Комплекс торпедной стрельбы 650-миллиметровыми перекисно-во-дородными торпедами не испытывался, контрольные стрельбы из него не проводились.

Я не знаю, кто утверждал акт приемки «Курска», Главкомом ВМФ тогда был адмирал флота Феликс Громов, один из главных виновников развала российского Военно-морского флота. Это при нем корабли продавались по цене металлолома и уводились за границу десятки судов. Это при нем преследовались адмиралы, которые противодействовали воровству на флоте. В состав 1-й флотилии подводных лодок Северного флота «К-141» принимал Михаил Моцак, бывший в то время контр-адмиралом и командующим этой флотилией. Именно он руководил боевой подготовкой основного и резервного экипажа. Это он — один из виновников гибели «Курска».

Но вернемся к расследованию уголовного дела.

Не могу не отметить некоторые концептуальные ошибки следствия. К участию в расследовании, впрочем, как и к работе правительственной комиссии, были привлечены лица и организации, которые проектировали и строили корабль, имели отношение к его эксплуатации и к боевой подготовке экипажа. То же самое касается специалистов ВМФ, которые служат, носят погоны и в той или иной мере зависят от руководства Военно-морского флота.

Почему в качестве экспертов не привлекли отставных подводников и специалистов в области военно-морского дела, например, бывшего руководителя спасательной службы ВМФ России контр-адмирала Юрия Сенатского[12], авторитет которого признан во всем мире? Благодаря конгрессам, в которых ежегодно участвует Санкт-Петербургский клуб моряков-подводников, я встречался с подводниками многих стран. Куроедов, например, известен единицам, а Сенатского знают все, кто так или иначе связан или интересуется спасением моряков в море. В период работы над делом «Курска» и над книгой я встречался с Юрием Константиновичем, получил от него немало ценных советов и рекомендаций. Впрочем, в списке «моих специалистов» — десятки действующих и отставных подводников, судебных медиков, водолазов-спасателей, которым я очень признателен за помощь.

Любое расследование — это прежде всего исследование события, которое произошло в прошлом, и лишь потом — юридическая квалификация событий и деяний. А любое исследование требует научной чистоты. Если в науке результат не достигнут или выводы исследования ошибочны, это может и не причинить вреда, особенно когда речь идет о научных теориях и фундаментальных исследованиях.

Более того, отрицательный результат научного эксперимента, скорее всего, приведет к новому открытию либо обозначит правильный путь. А за ошибками юристов часто стоят живые люди, и недобросовестность, необъективность следователя, судьи, прокурора, бездеятельность или ошибки адвоката могут сломать их судьбы. Неумышленные ошибки и заблуждения в юридической практике принято называть судебными ошибками, которые чаще хуже, чем преступления.

В деле, которому посвящена эта книга, речь идет о намеренных действиях верховной власти, органов расследования и суда, руководителей ВМФ и Северного флота, о действиях, направленных на сокрытие истины. А это уже — самое обычное преступление.

Власть присвоила себе право не только судить, но и эксклюзивное право на «правду». Это она решает, что мы должны знать или чего мы знать не должны. Это она «ломает позвоночники» людям, которые не хотят жить по ее правилам. Это она калечат людские души, ломая характеры, затаскивая их в свое сообщество и делая из них соучастников-пособников.

Представители власти лгут. Иногда откровенно и нагло, иногда — наукообразно. Лгут по утрам и вечерам, даже во сне. В дождь и в снег, в ветер и в штиль.

Итак, о вранье. Вранье на флоте не относится к явлениям сугубо современным. В книге ныне покойного Николая Мормуля[13] «Катастрофы под водой» я обнаружил любопытные факты, связанные с учетом побед наших подводников в годы Второй мировой войны.

«Долгое время, — пишет автор, — никто вообще не подвергал сомнению достижения советских подводников, считающихся у нас асами. Например, еще пару лет назад в победном списке Валентина Старикова значилось 17 уничтоженных единиц, Ивана Травкина -13, Николая Лунина -13, Мамеда Гаджиева — 10, Григория Щедрина — 9, Михаила Калинина — 6, Владимира Коновалова — 7, Петра Грищенко и Александра Матиясевича — 18. Однако флотский историк Вячеслав Красиков утверждает: в докладах командиров подлодок и высшего командования имели место банальные приписки. Красиков приводит красноречивый пример с докладом командира „Щ-406“, капитана III ранга Е. Я. Осипова. Летом 1942 года тот рапортовал: потоплено пять транспортов водоизмещением 40 тысяч тонн! Как известно, лодку за это наградили орденом Красного Знамени, а самому Осипову присвоили звание Героя Советского Союза. Но ни одно из этих потоплений не подтверждается послевоенными исследованиями! Подобные „нестыковки“, по мнению историка, встречаются у легендарных командиров сплошь и рядом.

Не подтвердились сведения о количестве потопленных кораблей и судов: у И. В. Травкина (из 16 заявленных — один), Н. А. Лунина (из почти двух десятков заявленных — один), И. И. Фисановича (из 13 заявленных — один), В. Г. Старикова (из 11 заявленных — один) и т. д.

Не более объективными выглядят после исследований и доклады высшего командования Военно-морского флота. В декабре 1943 года нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов сообщает в своей докладной записке Сталину, что 42 подлодки Северного флота потопили 137 вражеских транспортов водоизмещением около миллиона тонн и 43 боевых корабля.

Увы, Красиков вынужден вновь прибегнуть к мягкой формулировке „не подтверждается“, поскольку документально обоснованные цифры выглядят куда скромнее: потоплено 18 транспортов суммарным водоизмещением чуть более пятидесяти тысяч тонн и 10 военных кораблей».

Далее Мормуль пишет о том, что в 1950-х годах комиссия, созданная Георгием Жуковым и Никитой Хрущевым, сравнила наши военные достижения с документами противника и цифры наших побед значительно снизились, но эти данные до сего времени не опубликованы.

Ярким примером фальсификации истории на флоте стала легенда о торпедировании подводной лодкой «К-21» немецкого линкора «Tirpitz». Альманах «Подводник России» опубликовал материал «Подводники — Герои Советского Союза (1940–1945)». В разделе, посвященном Николаю Лунину, утверждается, что он «…в июле 1942 года торпедировал в Норвежском море немецкий линкор „Tirpitz“. Эта атака стала классической для многих поколений наших подводников, такой она остается и сейчас».

Даже в своей домашней библиотеке я нашел десяток книг, которые упоминают об этом событии. Сам же «Tirpitz» и не подозревал, что был торпедирован — в вахтенном журнале линкора никаких записей на этот счет нет. В качестве оправдания отсутствия записей в вахтенном журнале «Tirpitz» об атаке Лунина приводится утверждение о том, что в документы корабля внесены изменения. Но экипаж линкора насчитывает 2340 человек. Даже во время войны, не говоря уже о послевоенном времени, удержать в тайне факт повреждения одного из лучших кораблей Германии невозможно.

Послевоенное изучение документов противника и опросы свидетелей не обнаружили доказательств нашей замечательной победы на море. Современные историки тоже стали осторожнее: в ряде последних исследований и публикаций по истории Второй мировой войны «победа» «К-21» уже не упоминается. Когда об атаке на «Tirpitz» пишет Валентин Пикуль в романе «Реквием каравану PQ-17» и когда по этому роману снимается художественный фильм, это воспринимается нормально.

Я преклоняюсь перед героизмом наших подводников в годы войны. И Николай Лунин не перестанет быть героем и не будет лишен звания Героя Советского Союза, которое, кстати, ему присвоили до этой «атаки», если станет известна правда. В учебниках по тактике и истории подводного флота эта легенда должна оставаться легендой, а не фактом истории.

Вывод, сделанный Николаем Григорьевичем Мормулем, меня потряс: «Самое вредное в нашем лукавом умолчании заключается вовсе не в том, что мы не знаем правды о своем прошлом. На этих мифах строятся все учебные программы военно-морских учебных заведений страны… Мы по-прежнему не сделали тех выводов, которые помогли бы нам что-то существенно изменить в своем настоящем».

От себя добавлю: и учесть в будущем. В учебных пособиях, которые будут изучать студенты-кораблестроители, не опишут выявленные в ходе расследования конструктивные недостатки проекта 949А, следовательно, они не будут учитываться при проектировании новых подводных лодок. Что, кстати, и происходит. Курсанты военно-морских училищ никогда не узнают об ошибках в ходе учений, при поиске и спасении экипажа, а студенты-медики, изучая судебную медицину, возьмут на вооружение безумную «методику» Виктора Колкутина.

А это значит, что корабли будут тонуть, моряки — гибнуть, судебно-медицинские эксперты — выносить заключения, по которым в зону по приговорам отправятся невиновные люди, а виновные снова уйдут от ответственности.

Мы же… будем не просто наступать на грабли, а ходить по военно-морским граблям. Ради чего? Ради того, чтобы удачно сложилась карьера одного или нескольких адмиралов, которые хотят еще немного порулить? Или из-за боязни, что военный заказ на очередной «Курск» будет передан другому конструкторскому бюро? Мне страшно от такой перспективы. Для этого я и сел за книгу.

Гибель атомной подлодки «Курск» в Баренцевом море с каждым днем все дальше уходит в историю. В августовские дни 2000 года в ожидании замер весь мир. Миллионы глаз, не отрываясь от телевизоров, следили за развитием событий и желали морякам только одного — спасения. Люди восприняли гибель 118 подводников как личное горе. Подавляющее большинство российских граждан по-прежнему считают, что власти скрывают истинные причины катастрофы, а военные и чиновники не сделали всего возможного для спасения экипажа АПЛ «Курск». Общество хочет знать правду, почему «она утонула».

Об этой трагедии изданы десятки книг, написаны тысячи статей и снято несколько документальных фильмов. Представители государственной комиссии вместе с прокуратурой однозначно заявили: в гибели субмарины виновата одна из торпед. В результате утечки из торпеды огнеопасного пероксида водорода в 1-м отсеке возник пожар с последующей детонацией боезапаса.

Помню, как в июле 2002 года по телевидению смотрел пресс-конференцию генпрокурора Владимира Устинова на Большой Дмитровке. За свою жизнь я видел огромное число брифингов. Многие и не вспомню. Но пресс-конференция Устинова в памяти осталась: до сих пор перед глазами стоят его колючий, исподлобья, взгляд, поджатые губы, скованная бумажкой речь. К тому моменту доступа к делу я еще не имел, но с первого дня гибели корабля собирал публикации, записывал телепередачи и, слушая Устинова, видел очевидные недомолвки.

Теперь ими изобилует книга генпрокурора. Факт взрыва торпеды и детонации боезапаса сейчас никто не оспаривает, за исключением нескольких яйцеголовых борцов с американским империализмом. Но есть причины, которые к этим взрывам привели.

АПРК «Курск» в Баренцевом море.

О недостатках и расхлябанности в книге Устинова упоминается, но они существуют как бы сами по себе, вне связи с трагедией. Вне этой связи существуют и грубейшие нарушения, связанные с проведением учений, спасательной операцией, подготовкой экипажа, условиями хранения торпедного оружия. Они как бы есть, и в то же время их нет. Потому что причина — «роковое стечение обстоятельств».

Почему Устинов не затронул в книге вопросы, связанные с конструктивными недостатками самой субмарины? Например, почему он «не заметил» ошибки при конструировании комингс-площадки аварийного люка 9-го отсека, которая сделала практически невозможным спасение подводников с помощью спасательных аппаратов, на которые адмиралы, да и президент России, возлагали главную надежду?

Мне понятны недомолвки генерального прокурора. С одной стороны, он оберегал священную корову — военно-промышленный комплекс, а с другой стороны, как я считаю, спасал командование ВМФ и Северного флота от скамьи подсудимых.

Не факт, что суд признал бы Попова и других руководителей виновными. Более того, если бы я увидел, что между деяниями отцов-командиров, их конкретными действиями или бездействием и гибелью корабля и экипажа нет причинной связи, я отказался бы представлять интересы потерпевших в уголовном деле, как сделал это в деле о гибели «К-159».

Владимир Устинов повторил в книге главный обман этого дела — о 8 часах жизни моряков в 9-м отсеке, повторил это в книге пять (!) раз! Но многократно повторенная неправда не приблизит истину ни на дюйм.

Правда же заключается в том, что подводники просили о помощи и отчаянно стучали кувалдой или другим металлическим предметом больше двух суток — с 2 часов ночи 13 августа до вечера 14 августа.

В гидроакустических журналах кораблей и судов последние стуки зафиксированы в 11 часов 14 августа, а по показаниям свидетелей стуки продолжались до вечера того же дня. Их сигналы SOS зафиксированы, записаны на магнитную ленту гидроакустической службой флагмана СФ «Петра Великого». Экспертиза магнитных записей утверждает, что стуки производил человек по межотсечной переборке подводной лодки. А вот вывод следствия: «Многократно упоминаемые в показаниях по делу шумы и стуки, ранее классифицированные экспертами как сигналы бедствия, издавались не из АПЛ „Курск“, а из подводной части надводного корабля, находившегося вне пределов гибели подводного крейсера».

Какой же идиот мог сидеть в трюме корабля и двое суток выстукивать молотком по переборке позывные SOS, когда у него под килем боролись за жизнь, надеялись на спасение, гибли в огне 23 боевых товарища?! Это кощунство. Когда главный судебно-медицинский эксперт Министерства обороны Виктор Колкутин, возглавлявший судебно-медицинских экспертов в этом уголовном деле, обратился с иском о защите чести и достоинства к «Новой газете» и корреспонденту Елене Милашиной, я, представляя интересы редакции и журналиста, заявил, что иск не подлежит удовлетворению, поскольку отсутствует предмет посягательства. В этой книге подробно рассказано, как фальсифицировались две экспертизы, как действовал механизм «спасения» адмиралов, где, когда, кто и во имя чего скрывал правду от общества, от семей членов погибшего экипажа.

По процессуальному положению я — представитель потерпевших, с точки зрения уголовно-процессуального закона, моя позиция — не что иное, как позиция одной из сторон в процессе. Раньше эта позиция излагалась в ходатайствах и жалобах. Сегодня, когда я почти достиг предела процессуальных возможностей, я озвучиваю ее перед судом общества. Позиция прокуратуры, стороны обвинения, отличается от позиции тех потерпевших, чьи интересы я представляю, хотя по закону потерпевшие тоже относятся к стороне обвинения. Я стараюсь показать позицию обвинения именно такой, какая она есть на самом деле. Оценки, которые даются в книге по мотивам принятых решений, — это не более чем мой личный взгляд и мои личные оценки.

Взять на себя защиту интересов семей экипажа, а позже сесть за книгу меня заставили страх и стыд. Страх за наших детей и внуков, а стыд даже не за то, что такая катастрофа произошла. В конце концов, ни один флот, даже флот таких морских держав, как США или Великобритания, не застрахован от подобных трагедий. Но скрывать причины и обстоятельства, укрывать виновных — прямой путь к повторению катастрофы.

В деле «Курска» я уперся в стену, возведенную властью. Пробить эту стену из судебных и прокурорских решений может только общество, которое очень хочет, но пока не может называться гражданским. Я сделал все или почти все, чтобы добиться возобновления расследования по факту катастрофы. Я проиграл все сражения, но это не значит, что проиграл войну. Есть еще ресурсы, есть силы и есть убежденность в правоте.

После того как Московский гарнизонный военный суд отклонил мою жалобу на постановление о прекращении уголовного дела и это постановление вступило в законную силу, можно было бы успокоиться. Но я доведу это дело до конца в память о лучшем российском экипаже подводной лодки, для детей тех подводников, кто успел в своей короткой жизни ими обзавестись, для моряков, которые служат сейчас и будут служить после нас.

Точка в деле еще не поставлена. Уйдет в небытие чекистский режим, и новая власть, не желая связывать себя с преступлениями нынешней, придет к осознанию необходимости возобновить дело о гибели «Курска» и 118 подводников и осудить виновных. И пусть это будет не приговор — сроки давности для привлечения к уголовной ответственности уже истекли. Но правда будет сказана.

Уголовное дело, возбужденное и прекращенное прокуратурой по факту гибели АПРК «Курск».