«Перекоп» ушел на юг

В мангровых зарослях

Месяц за месяцем медленно тянулось время. У многих моряков зажили раны, лишь малярия по-прежнему трепала одного за другим.

Марк Друт с Петром Чулыниным, Ильей Бахиревым и Евгением Берданом побывали в восточной части острова, чтобы выяснить, нет ли там удобных бухточек для стоянки шлюпок. Здесь, в отвесных скалах, они обнаружили много пещер. Выбрав одну из них, они обследовали ее, освещая своды факелами. Ход в пещеру, усеянный обломками камней, шел вниз и несколько влево, потом круто поворачивал вправо, разделяясь позднее на два. В одном из ходов среди густой тьмы в красных отблесках факелов сверкнула вода. Это было подземное озеро, довольно глубокое, с прозрачной водой, такой чистой, что, казалось, камешки на дне можно сосчитать.

Озеро с трудом обошли по карнизам левой стены и по обвалившимся камням. Огромный зал пещеры был настолько высок, что потолок терялся где-то далеко вверху.

Здесь было множество летучих мышей, ночных бабочек и пещерных бескрылых кузнечиков. Потревоженные нашим вторжением, они вспорхнули, закружились вокруг факелов, улетая в темноту.

Моряки пошли к выходу и заблудились. Несколько раз они возвращались на прежнее место, но все не находили камней, которые складывали на своем пути в глубь пещеры. На голос откликалось эхо, оно повторялось многократно, слышалось со всех сторон и то было похоже на голос, то на обвал в горах или на грохот орудий. В одном из ходов нашли медную гильзу от снаряда с немецкими надписями. Два факела сгорели, остались еще два, которые тоже должны были вот-вот догореть. Три запасных факела Марк не разрешил пока зажигать. Интерес к пещере сменился беспокойством. Лишь спустя несколько часов они нашли свои ориентиры — небольшие кучки камней.

Когда выбрались из пещеры, над островом уже опустилась ночь. Моряки не знали, что когда-то в этих пещерах жили малайские и китайские пираты. В первую мировую войну одну из бухт острова избрал своей базой немецкий военный корабль «Эмден». Он совершил предательское нападение на Пенанг, затем, замаскировавшись под английский корабль, потопил русский крейсер «Жемчуг» и французский миноносец «Мускат».

Союзники тщетно искали «Эмден» у острова Маврикия и мыса Гвардафуй, между Явой и Борнео. А в это время «Эмден» прятался в укромной бухте Натуны.

Гильза от снаряда, найденная в пещере Ильей, очевидно, была с этого немецкого крейсера…

Поход на восточное побережье острова занял несколько дней. Здесь берега Натуны были пустынны, как и в других частях острова. Только в устьях небольших рек, впадающих в океан, изредка встречались заброшенные малайские поселки в две-три хижины. В центре острова, в джунглях, никто не селится — туда нет ни дорог, ни даже троп.

Возвращаясь из похода, моряки заметили мелькающие среди деревьев факел и костер. Подошли ближе и увидели малайца. Он сидел у дерева, на стволе которого виднелась, как белый шнурок, вырезанная в коре до древесины полоска, внизу у жестяного лоточка стояла чашечка из скорлупы кокосового ореха, и в нее стекал тягучий каучуковый сок. Деревья с надрезами были молодые — года по три-четыре и высотой до пятнадцати метров. Малаец все время отмахивался от москитов.

Его спросили, почему он собирает каучук ночью, а не днем. Малаец недоуменно посмотрел на моряков и ответил:

— Только ночью сок идет. Это дерево плачет о солнце. Каучук — слезы дерева. Днем солнце лечит дерево, слезы застывают, сок свертывается. — Он показал на полоску в стволе дерева, затем на шрам на своей руке и продолжал: — Надрезы такие, как и вот эта, моя рана: днем закрываются, затягиваются, и дерево не плачет. Ночью нехорошо — москиты, змеи. Но ничего не поделаешь…

Пулунгул — таково было имя малайца — улыбнулся и продолжал:

— Не будешь собирать каучук или копру — попадешь в долги; тогда голландцы заберут и увезут на другой остров, где добывают олово и свинец. Им много надо копры, каучука, свинца, олова. Голландские купцы очень жадные, злые. Им все давай, все давай! Наши молодые люди почти все увезены добывать олово и свинец на другие острова. Оттуда редко кто возвращается. Многие умирают там. Малайцы боятся рудников. Нам олово, свинец не надо… Да и здесь не легче. Вы сами видели, сколько копры приготовлено для вывоза, — горы лежат. И много каучука…

Моряки вспомнили, что близ одной из бухт на востоке острова, на огороженном участке, они действительно видели огромные кучи мякоти кокосовых орехов — копры, приготовленной голландцами для вывоза. Сладковатый, гнилостный запах был слышен далеко… Когда подошли ближе, увидели тучи мух, клубившиеся над копрой.

Там же лежали пачки белого прозрачного каучука…

Пулунгул снова заговорил:

— Когда приходит пароход, то привозит немного риса, соли, рома, и голландцы забирают все, что собрано малайскими людьми. Я вот ночью собираю каучук много-много лет, и он идет голландцам. А у меня, кроме бамбуковой хижины, ничего нет. Было два сына, их увезли добывать олово, свинец. Ни один не вернулся, оба умерли там… А я уже немолод. Школ у нас нет, малайские люди темные. Но они думают: почему на острове хозяева голландцы? Почему малайцы сами не хозяева? Почему?..

И малаец замолчал, глядя из-под насупленных бровей в костер и поминутно отгоняя москитов. Потом он убрал чашечку из-под желоба, поставил другую. Подвинулся к костру и поправил дрова. Жаркие золотистые язычки пламени осветили его коричневое лицо с горбатым носом, с черными блестящими глазами. Он долго молчал, затем, выпрямившись, тихо произнес:

— Малайцы много-много думают: не надо нам голландцев! Здесь малайская земля, всегда-всегда была малайская… — Сказав это, малаец замолчал, молчали и моряки.

Бахирев вспомнил, что и у старика, которому он помогал собирать кокосовые орехи, сын тоже погиб где-то на свинцово-оловянных рудниках…

Расположившись около костра на куче веток, моряки уснули.

Их разбудила утренняя прохлада. Светало. Море в первых лучах сверкало, и лишь кое-где на нем дымились сизые полосы. Утро вступало в свои права.

Распрощавшись с Пулунгулом, моряки в поисках пищи и смолы для факелов углубились в джунгли. Петр Чулынин, выйдя на маленькую полянку, внезапно наступил на что-то скользкое, холодное. И тут же почувствовал, что какая-то гадина обвилась вокруг его ноги и сжимает ее. Он подпрыгнул, отчаянно закричал, выскочил на тропинку и увидел на ноге небольшого удава. На помощь матросу поспешили товарищи. Услышав крик, к ним подбежал и Пулунгул. Он быстро схватил змею чуть ниже головы и, крепко сжав в руке, потянул в сторону, взмахнул Параном и ударил ее по концу хвоста. Бахирев ему помогал. С большим трудом удалось освободить ногу Петра Чулынина от крепких объятий змеи. Евгений Бердан брезгливо добил удава, отбросив его в сторону.

Это происшествие заставило моряков быть осторожнее и осмотрительнее.

Вскоре они пришли в свой лагерь в джунглях.

…Как-то Александр Африканович попросил Датука повести его в мангровые заросли. С ними пошли Бакалов, Друт и Байдаков — они слыхали, что там, в реках, много рыбы.

Проникновение в мангровую чащу — дело сложное. Частокол дыхательных корней, забор из корней-подпорок вместе с ветвями и стволами представляют труднопроходимое препятствие. Водные же пути в мангровых зарослях очень узки, извилисты, пробираться по ним трудно даже не раз бывавшему здесь человеку. А если попытаться выскочить из шлюпки, ноги сразу увязнут в зловонном иле, булькающем пузырями гнилостных газов. Часто ил совсем засасывает людей. Но не легче двигаться пешком по внешнему краю мангровых чащ, по песчаной косе, намытой прибоем. Песок мягок и зыбуч, он прикрывает илистые смертельные ловушки, топи. Идти мешают корни, полусгнившие остатки древесных стволов.

В мангровых зарослях сыро, сумрачно, стоит пугающая тишина. Ветви и корни деревьев висят неподвижно, словно мертвые. Рядом с деревьями высотой более двадцати пяти метров и до двух метров в обхвате виднеется низкий кустарник. Из ила поднимаются дыхательные корни — они торчат словно свечи или извиваются как змеи.

Воздух наполнен тучами москитов, комаров, слепней. Они миллиардами размножаются в дуплах деревьев, где застаивается вода от дождей.

— Вот где очаг лихорадки! — произнес вслух Демидов.

Когда прошли еще дальше, заметили несколько птиц — то были цапли, красноносые ибисы и фламинго. На не залитых водой прогалинах, между манграми виднелись усеченные конусы, сложенные из затвердевшего ила, — гнезда фламинго.

Капитан рассказывал морякам:

— В таких зарослях лет сто — полтораста тому назад пираты прятали груз черного дерева, как называли тогда работорговцы негров-невольников. Я где-то недавно читал, что и в наши дни японцы получили ряд концессий на разработку мангровых зарослей — кора этих деревьев хороший дубитель. А когда голландцы обследовали эти концессии, то обнаружили замаскированные бетонные площадки, устроенные якобы для занятия спортом. На самом же деле это были аэродромы и площадки для орудий. Малайцы говорят, что здесь, на острове, тоже была японская концессия. Да, японские империалисты давно готовились к захвату многих островов Тихого океана, — задумчиво закончил капитан.

Вдруг Датук остановился и тихо проговорил:

— Капитан, вон калонги — летучие собаки.

И действительно, там, куда показывал рукой Датук, на ветвях мангровых деревьев, среди длинных лиан, моряки увидели диковинных летающих собак, похожих издали на летучих мышей. Они расправляли свои крылья и усаживались на ветви. Оттуда доносились звуки, напоминающие шипение гусей: летучие собаки засыпали.

Вскоре нашли длинных, похожих на змею рыб; их было много, и Датук сказал, что они съедобны.

Вода отступила, так как начался отлив, и на чернеющей илистой земле в зеленоватом лунном свете сверкали только небольшие лужи, оставшиеся в углублениях. Спускающиеся с вершин деревьев и глубоко уходящие в ил воздушные корни казались гигантскими ходулями.

Долго моряки пробирались среди зарослей мангровых деревьев, где порхали огромные синие бабочки с какими-то зелеными прожилками, отливающими разными цветами. Неожиданно Друт остановился. Он увидел лиану толщиной не более четырех сантиметров, сначала поднимающуюся по стволу пальмы до самой вершины, затем опускающуюся на крону более низкого дерева и опять ползущую на еще более высокое дерево… Лиана была длиной не менее двухсот метров. Датук сказал, что это ратанг — самое длинное растение на острове.

На обратном пути Датук рассказал сказку. Это был ответ на вопрос Александра Африкановича, почему малайцы не ходят в глубь зарослей острова, туда, где виднелись вершины вулканов.

Сказка была короткой.

— Там, в джунглях, есть поселок. Все хижины в нем построены из человеческих костей, а крыши их покрыты длинными волосами женщин. — Темные глаза Датука смотрели куда-то вдаль, через головы слушателей, в сторону джунглей, откуда только что вышли моряки. Там, в призрачном свете луны, виднелась вершина вулкана. Датук сопровождал свой рассказ скупыми жестами. — Тигры построили этот поселок и живут в нем. Амир Кампонга — злой дух — ночью становится тигром, а днем принимает облик человека. Крадучись, выходит на тропинку и, если встретит путников, приглашает их в поселок. Духи в виде красивых девушек ласково встречают гостей. Это тоже тигры… А ночью хищники съедают людей. Ничего не поделаешь! Такова участь тех, кто слишком доверчив, — закончил свою сказку Датук и замолчал. Затем добавил: — Зачем ходить далеко в джунгли человеку, ему хватит берега, а джунгли зверям нужны…

— Человеку надо все знать, весь мир, — заметил капитан. И, подумав, заключил: — А друзьям нужно доверять. Как же иначе?..

Вечером Александр Африканович долго рассказывал больным товарищам о том, что они видели по дороге в джунгли. Полумрак стоял в хижине. Моряки с интересом слушали рассказ капитана, жалея, что не могут еще сами совершать такие походы.

Чтобы не пропадало зря время, Ефим Кириллович организовал занятия с кочегарами и машинистами.

Моряки внимательно слушали его. Видно было, что люди сильно скучали по работе на судне.

Продолжались и занятия по изучению английского языка. Члены экипажа часто вспоминали «Перекоп», рисовали в мечтах, как будет выглядеть новый «Перекоп». И были уверены, что он будет лучше прежнего. Говорили о том, что на Родине уже, вероятно, много построено новых судов, что после войны будет строиться еще больше пароходов — больших, комфортабельных. Старший механик вспоминал о плавании на первых траулерах, о встречах с Алексеем Максимовичем Горьким.

— Помню, был я в Италии на постройке и спуске траулеров. Как раз строился тогда и тот, что последним встретился нам, когда мы уходили в рейс из Владивостока, — «Алексей Пешков». Да, так вот. Поехали мы к Алексею Максимовичу Горькому в Сорренто. Красивые места… А на даче у Алексея Максимовича небольшой дворик, посыпанный мелким желтым морским песком, множество клумб, на которых особенно выделялись красные тюльпаны. У изгороди стояли березки, лиственница и кедр. И все это посажено лично Алексеем Максимовичем.

«Прошу, прошу», — приветствовал нас Алексей Максимович.

Из густых зарослей жасмина выбежали две девочки — обе в голубеньких платьицах, с распущенными волосами, с большими темными глазами. Меньшая закричала:

«Дедушка! Дедушка! А мы настоящую ящерку поймали. Вот только хвостик оборвался. Ну, мы его прибинтуем и йодом помажем. Ты поможешь нам! Ты умеешь…»

«Правильно, правильно, милые. Помогу, помогу… А сейчас бегите, скажите: гости приехали, обедом их угостить надо».

Наступил вечер. Огромные бабочки летали в свете лампочек. Светлячки описывали круги среди кустов. От жасмина шел пряный запах.

Алексей Максимович долго расспрашивал нас о Советском Союзе, особенно интересовался Дальним Востоком и успехами дальневосточников, вспоминал Арсеньева, Борисова — книги их он очень любил.

«Вот эти книги напечатаны в вашем Владивостоке, а куда дошли!» — сказал он и довольный засмеялся.

В кустах, шурша, бегали ящерицы. На столе у Алексея Максимовича стояла подставка из уральской яшмы, и на ней — бронзовая ящерица среди дубовых листьев и желудей.

«Прекрасный здесь климат. Чувствую себя хорошо. Болезнь свою забыл… А знаете как соскучился по России? Вы, моряки, можете меня понять… Ведь Родина… А Родина нашему русскому человеку — это, знаете, превыше всего на свете. Вот я и тут посадил деревья, цветы, привезенные из России… Поправлюсь и — туда, домой, на Родину».

На следующий день мы пошли в порт. На стапелях стояли расцвеченные флагами траулеры. Все были в сборе. Приехал Алексей Максимович. Собравшиеся разместились на трибуне. У траулера была протянута розовая шелковая лента. Первым спустили «Уссуриец». Вначале медленно, потом все набирая скорость на салазках, он скользнул к воде и вскоре, удерживаемый канатами с обоих бортов, закачался на поверхности Неаполитанского залива. В это время Алексей Максимович посмотрел в сторону остальных траулеров и увидел выступавшую носовую часть другого судна, на которой белыми буквами было выведено по-русски и чуть ниже повторено по-английски: «Алексей Пешков». Алексей Максимович повернулся к нашему представителю, и все мы заметили, как две крупные слезы покатились по его морщинистому лицу. Он тихо проговорил:

«Тронут. Очень тронут. Спасибо!»

Когда же директор завода преподнес ему ножницы, Алексей Максимович осторожно взял их и тут же передал меньшей внучке. Она ловким движением разрезала голубую ленту. Под шум долго не смолкающих аплодисментов траулер «Алексей Пешков» сошел со стапелей и остановился рядом со своими собратьями. Вскоре «Уссуриец» и «Алексей Пешков» ушли на Дальний Восток, «Амурец» — на Черное море. В день отхода Алексей Максимович приехал проститься с нами, привез подарки: музыкальные инструменты, книги, картины. Дав прощальные гудки, мы ушли на Родину, а Алексей Максимович крикнул с берега: «Встретимся на русской земле!..»

Так закончил свои воспоминания Ефим Кириллович и подумал: «Скоро ли мы попадем домой, на русскую землю?..»