«Песняры» и Ольга

Его внутреннее чутье подсказывало ему - надо сделать ТАК, потому что так будет интереснее, ярче, свежее... Не помню случая, когда его необычное решение было ошибочным. Именно этот подход - для каждой новой песни искать свое решение в форме, аранжи­ровке, звуке, фактуре - отличал «Песняров» от других эстрадных коллективов, у которых все песни звучали одинаково.

То, что делал Мулявин в «Песнярах», многие музы­коведы относят к жанру фолк-рока. Но если это так, то множество наших песен просто никак не вписываются в наше же творчество. То же самое произойдет, если по­пытаться втиснуть «Песняров» в любое другое стиле­вое «прокрустово ложе». Да, основу нашего репертуара составляли белорусские народные песни, но подход к их обработке был совершенно иным. Именно в силу широты музыкального кругозора, внутренней твор­ческой свободы, незашоренности взгляда Мулявин создавал песни, не вписывающиеся ни в рамки фолк-рока, ни в рамки любого другого стиля или направле­ния. Мулявин использовал и арт-рок, и барокко-рок, и прогрессив-рок, и джаз-рок. Иначе говоря, что он счи­тал нужным использовать для раскрытия образа той или иной песни, то и использовал.

Тем не менее западные исследователи, привыкшие непременно все расставлять по жанрово-стилевым по­лочкам, определили творчество «Песняров» - видимо, по небольшому числу работ - как прогрессив-рок. Из­вестный музыковед Анатолий Вейценфельд рассказы­вал, что видел «Песняров» в списке музыкантов, рабо­тавших в этом стиле. Список составил известный спе­циалист Фред Трефтон, и там же «Гусляр» был отнесен к двадцати лучшим альбомам стиля прогрессив-рок. Статья Трефтона о «Гусляре» завершается словами: «Несмотря на то что я не понимаю языка стихов, у меня осталось ощущение, что я услышал нечто чрез­вычайное и глубокое. Этот диск нельзя пропустить! Определенно рекомендую прослушать».

«Гусляр» стал известен на Западе благодаря грамотному продвижению альбома московской звукозапи­сывающей компанией «Boheme Music», выпустившей «Гусляр» по лицензии «Мелодии» на компакт-диске спустя двадцать лет после выхода грампластинки.

Сам факт попадания в список лучших мировых альбомов произведения, созданного в Беларуси и звучавшего на белорусском языке, то есть относящегося к локальной литературе, уже означает огромное признание! Тем более что большинство в том списке составляют английские и американские альбомы.

Между прочим, сравнивая группу Мулявина с западными группами, многие отмечали, что сложное многоголосие у «Qween» схоже с песняровским, но специалистами уже и тогда было ясно, что многоголосия «Qween» - результат студийных технологий, а «Песняры» всe делали живьeм.

Kстати, о звукорежиссуре. У Мулявина был новаторский подход к звуку. В записях использовали самые современные звукорежиссерские приемы (при этом надо учесть, что оснащение тогдашних московских и тем более минских студий было куда хуже оборудования европейских и американских групп). К примеру, первая пластинка «Песняров» (1971) записывалась на четырехдорожечном магнитофоне, поэто­му все инструменты записывались в одну стереопару, а все вокальные партии - в другую. Несмотря на та­кие ограниченные возможности, запись звучит чисто, прозрачно, темброво достоверно и прекрасно передает эмоциональный строй песен. А в песне «Сережки», во­шедшей во вторую пластинку (1973), на сольном вокале Мулявина применена задержка - фирменный прием звукорежиссеров Элвиса Пресли. Первые две пластин­ки записал звукорежиссер московской студии фирмы «Мелодия» Александр Штильман. Он же записал в се­редине восьмидесятых и двойной альбом «Через всю войну».

Когда нужно было записать совершенно необычную для советской эстрады песню Мулявина «Крик пти­цы» - там очень много электронного звучания и шумо­вых эффектов - для записи в студию «Мелодии» спе­циально пригласили патриарха советской эстрадной звукорежиссуры Виктора Бабушкина, работавшего на «Мосфильме». Только он мог справиться с технологически сложной звуковой партитурой.

А самые, по мнению большинства поклонников ансамбля, удачные пластинки - «Народные песни» и «Гусляр» (1979-1980) - записал ведущий эстрадный зву­корежиссер «Мелодии» Рафик Рагимов.

«Песняры» существовали не в безвоздушном про­странстве, и их творчество так или иначе сравнивали с тем, что исполняли другие советские ВИА и западные рок-группы. Сразу стало ясно, что «Песняры» - это не­что совершенно иное, непохожее на прочие ансамбли. Музыка «Песняров» всегда в определенной степени противостояла тому, что делали другие. Мулявин, мо­жет быть, невольно противопоставил свои собствен­ные эстетические принципы тем, что были повсемест­но распространены тогда. Главный его принцип - слу­жение красоте.

В то время, когда мы были на эстраде, само слово «красота» употреблялось иронически. Ведь уже в нача­ле семидесятых на рок-сцене начали разбивать гитары и биться в припадках... А во второй половине семиде­сятых вошли в моду панки с их непрофессиональной игрой, дурным пением и мутным саундом. У «Песня­ров» же красота была на первом месте. Мы оправды­вали свое название - именно пели, пели поставленны­ми голосами, а не орали, не шептали, не хрипели и не бормотали. И в этом тоже было отличие «Песняров» от многих других групп, причем со временем это от­личие все усиливалось, поскольку поющих ансамблей становилось все меньше, а вот орущих... Неоднократно приходилось слышать от поклонников ансамбля, что после «Песняров» невозможно слушать другие наши группы. Что ж, в этом был свой резон...

Приверженность «Песняров» классическому идеалу красоты не всем нравилась - тех, кто вырос на пошлости и уродстве, наше пение не могло не раздражать. Как-то известный джазовый музыковед Леонид Переверзев за­метил, что «джаз - музыка всемирная, но не всеобщая». Примерно так же могли сказать и мы о себе - на наши концерты «поклонники безобразного» не ходили.

Мулявин воспитал мой вкус. Он никогда не делал шлягер ради шлягера - то есть песни вроде тех, которые исполнял Добрынин. Кстати, сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что Вячеслав Добрынин и потом Алла Пугачева (да простит она меня, я имею в виду только последний период ее творчества!) шлягером увели слушателей от серьезной музыки. А Добрынин вообще безмерно виноват, его песни - пример самого дурного вкуса. И - как следствие введенного дурновкусия - одно время нашу эстраду заполняли певцы, вообще не умеющие петь, все эти мальчики и девочки-однодневки, ломающиеся под «фанеру»...

Между прочим, в Америке сейчас запретили пение в концертах под фонограмму - на концерте должен зву­чать только живой голос. Рано или поздно это придет и к нам, и, думаю, такой запрет сразу очистит сцену. На компьютере, конечно, можно сделать что угодно, можно поднимать и опускать голос. А вот если песня поет­ся живьем, - сразу слышно, кто чего стоит.

Наверное, сейчас такой период, когда искусство спит, дремлет. Ведь искусство, как и человеческая ци­вилизация, развивается циклично. И засилие непрофес­сионализма на сцене - тоже временное. Еще чуть-чуть подождать - и появятся новые таланты. Как в свое вре­мя появились «Битлз» и следом - множество вокально-инструментальных ансамблей. И сейчас - тишина пе­ред взрывом. Но никто не знает, что будет, этого преду­гадать нельзя...

Владимир Мулявин всегда стремился избежать ба­нальности. Фраза «это уже было» означала, что «мы этого делать не будем». И, конечно, заштампованная советская эстрада была ему совершенно чужда. За­штампованная в буквальном смысле - на каждой раз­решенной к исполнению песне стояли соответствую­щие печати органов цензуры. В музыке он ценил не только красоту, но и искренность. И находил их в бело­русской народной песне.

Обращение эстрадного музыканта к фольклору в то время было достаточно безопасно, ибо власти при­ветствовали фольклор. Тем не менее не обошлось без трудностей - система, сутью которой было двуличие, и тут не могла без демагогии. Поэтому на начальном этапе «Песняры» немало наслушались обвинений в «опошлении народной песни» и «извращении ис­токов». Но Мулявин в ответ выдвигал лозунги «осо­временивания», «приближения молодежи к корням» и даже «патриотического воспитания» - конечно, де­лать это приходилось не от хорошей жизни. Но такое уж было время...

Из-за своего официального, почти привилегирован­ного положения «Песняры» многими в тогдашнем рок-подполье воспринимались как часть советской систе­мы. Думаю, что это мнение возникало либо от незна­ния, либо от зависти дилетантов к профессионалам.

А насколько «привилегированными» были «Песня­ры», можно судить сейчас по одному-единственному, но очень характерному показателю - соотношению количества исполненных и записанных вещей: в нор­мальной студийной звукозаписи осталась четверть нашего репертуара! За первые десять лет, лучших лет ансамбля,- всего четыре пластинки, вместе с «Гус­ляром» пять. А за следующие двадцать лет - и того меньше! Многое так и осталось на бытовых лентах, за­писанных любителями на концертах, и теперь уже ни­когда не прозвучит с профессиональным студийным качеством. А это зачастую лучшие песни «Песняров», те самые, которые не записывали ни телевидение, ни радио, ни государственная фирма «Мелодия».

Сейчас нередко продюсеры жалуются на пресловутую «проблему второго альбома» - когда группа или исполнитель выпустили первый удачный альбом, а вот для второго нет достаточно хорошего материала, или он получился ниже уровнем. У «Песняров» проблемы «что записать» никогда не возникало, напротив, очень многое осталось незафиксированным.

До сих пор нет полной описи фонограмм коллектива, не собраны в единую коллекцию даже официаль­ные студийные и радиотелевизионные записи, не говоря о море частных любительских записей, иногда уникальных по содержанию, но ужасных по качеству. Такое впечатление, что «Песняры» работали не в конце двадцатого века, а в конце девятнадцатого.

Кстати, бытующее сейчас мнение, что «Песняры», помимо обязательного репертуара, для души работали только с фольклорными материалами, тоже неверно. Те, кто был на концертах, слышали не только песенки наивных веселых селян про Яся и Ганульку. Была у нас замечательная лирика - и знаменитые «Вероника», «Девичьи черные очи», и малоизвестные «Магдалина» на стихи Максима Богдановича, «Готика святой Анны» на стихи Максима Танка. «Святая Анна»- это красивейший костел в Вильнюсе, который Наполеон хотел унести в Париж. А «Аве Мария» (стихи Макси­ма Танка) вообще не имеет аналогов ни в белорусской, ни в русской поэзии. К сожалению, эта потрясающая драматическая баллада была записана лишь в девя­ностых годах, ведь такой текст классика белорусской поэзии, как «стройные ноги, груди тугие - Аве Мария!» был абсолютно непроходим на радио, телевидении и грамзаписи в эпоху глухого застоя.

Впрочем, некоторые песни Мулявина на русском языке, написанные в более традиционном эстрадном стиле, также имели совсем не простую судьбу. Напри­мер, «Будочник» на стихи Сергея Крылова лишь од­нажды прозвучал на телевидении - действительно, песня о сказочном городе, где «ни полиции нету, ни армии, ни тюремшиков нету, ни узников» звучала в се­редине семидесятых очень странно... А «Крик птицы» на телевидении и радио не звучал вообще. То ли песня была слишком сложная, то ли слишком аполитичная.

Высочайший дар Мулявина проявлялся и в том, что он, не получив специального композиторского обра­зования (на этот счет любили пройтись белорусские и московские композиторы), мастерски владел специфи­ческой композиторской техникой письма - гармонией, оркестровкой, формой, полифонией.

Владимир Мулявин всегда умел удивить слушате­ля - хотя, будучи человеком со вкусом, специально та­кой цели, конечно, не ставил. Например, очень часто для народных песен и песен других композиторов Му­лявин сочинял оригинальное вступление, по мелодии контрастное к основной теме - вспомните вступление песне Д. Тухманова «Наши любимые«, являющееся маленьким шедевром.

Широта музыкального кругозора Мулявина проявлялась в музыке «Песняров» самым необычным образом. «Белая Русь ты моя» - одна из первых песен - включает эпизод а капелла, сознательно стилизованный под «Swingle Singers». В «Крике птицы» в партии медных духовых намек для знатоков на джаз-роковую группу «Чикаго». В веселой фольклорной песенке «В месяце верасне» про злую бабку и хулиганистого деда наш блестящий пианист Толя Гилевич играл превосходноя джазовое фортепианое соло в стиле Оскара Питерсона. В «Веронике» и некоторых других лирических песнях фортепиано ассоциируется с Шопеном... Часть десятиминутной композиции на тему белорусской народной песни «Перепелочка» - академические вариации для скрипки соло в духе этюдов Паганини (это играл Бэдя, Валентин Бадьяров). В той же «Перепелочке» чувствуется влияние Мусоргского. Кстати, скрипка - важнейший в белорусской народной музыке инструмент - всегда звучала у «Песняров» по-разному: классически, как в «Перепелочке» или «Веронике», или народно, прямозвучно, в «На что бабе огород» и «Скажи мне, Ганулька».

В произительно-трагической песне «Миша Каминский» из цикла «Через всю войну» звучат флейта-пикколо и барабанная дробь: здесь Мулявин созна­тельно отсылает слушателей к теме нашествия из Седьмой «Ленинградской» симфонии Шостаковича.

В шуточной песне «Добрый вечер, девчиночка» ироничное вступление «суровой меди» напоминает «Марш Черномора» Глинки. В песне «Ой, летели гуси с броду» звучат цимбалы и гитарные флажолеты, инструментальный эпизод (редчайший унисон бас-гитары, скрипки, трубы, тенор-саксофона, тромбона и гитары) угловато-виртуозная «ооновская» тема в стиле Чарли Паркера или Телониуса Монка, а концовка вызывает ассоциации о негритянскими хоровыми спиричуэлс.

Польша, близкая Беларуси и территориально, и по духу, слышится в песне «А в поле верба» - здесь типич­ные польские мелодико-гармонические обороты. «Девичьи черные очи» - это, по существу, рок-полонез.

Цикл «Через всю войну» начинается потрясающей балладой «Провожала сына мать». Здесь проявилось композиторское мастерство Мулявина высшей пробы. Начало - инструментальное вступление, имитирую­щее парковый духовой оркестр. Оно написано столь стилистически точно и технически правильно, что можно подумать, будто Мулявин всю жизнь только тем и занимался, что писал для духового оркестра! Затем, после шумовых эффектов, изображающих гул самоле­тов, звучит хор а капелла, написанный в трехчастной форме в академической хоровой манере. То есть Муля­вин был знаком и с хоровой классикой, хотя по образо­ванию он гитарист, а не хормейстер.

Легко и свободно Мулявин применял в песнях слож­ные размеры: семь четвертей в «Девчине-серденько» (явный привет «соседу»-поляку, выдающемуся джазо­вому музыканту Збигневу Намысловскому с его пье­сой «Семерочка»), продолжительное чередование пяти и четырех четвертей в той же «Перепелочке». Даже в простенькой лирической песенке Э. Ханка «Ты моя от­рада» размер - пять четвертей с периодическим вкра­плением шести четвертей!

Мулявин очень внимательно относился к мельчай­шим деталям в инструментовке, тщательно прораба­тывал даже сопровождающие партии второго плана. И, как я уже писал, не боялся применять редкие для эстрады инструменты: клавесин («Девичьи черные очи»), цимбалы («Гусляр», «Ой, летели гуси с броду»), тромбон, духовые и струнные народные, уникальный органиструм («колесную лиру»), который можно услы­шать, например, в песнях «Стоит верба» и «Скажи мне, Ганулька». В тех редких случаях, когда нам удавалось записаться с большим оркестром, Мулявин использо­вал его тембровые возможности, - например, ввел го­бой и валторны в песню «Ночь купальская». При этом Мулявин очень тонко и аккуратно использовал электронные тембры, удивительно точно сливающиеся с акустическими инструментами...

Однако все эти «посторонние включения» не кажутся неорганичными, напротив - работая на контрасте, они точно вписываются в концепцию песни или аранжировки, дополняют ее новыми гранями и обогащают новыми красками. Не было у Мулявина ни одного случая, когда бы эти отсылы к музыке других жанров, народов и эпох казались бы неестественными и неуместными!

Трудно словами пересказать песню.

Ее надо слушать и видеть ее исполнение на концер­те. Валера Яшкин так описывал исполнение «Песнярами» «Перепелочки» и «Сказки».

«Со сцены льется безыскусный, щемяще-грустный мотив. Его выводит одинокая флейта, ей мягко вто­рит ансамбль мужских голосов - пока это пастораль, ничем не омраченные картины белорусской земли. Но тревога уже появилась в какой-то высокой ноте. Она нарастает, мелодический народный напев теряется в грозных, порой диссонансных музыкальных пассажах. Драматизм кульминации выражен через предельную самоотдачу музыкантов. Но вот тема тревоги посте­пенно ослабевает и расходится, как круги на воде. (Это о "Перепелочке". - Л. Б.)

Но не только к белорусскому песнетворчеству об­ращаются "Песняры". В их репертуаре есть и мону­ментальная музыкально-драматическая композиция "Сказка" на стихи Е. Евтушенко, выдержанная в духе русского фольклора.

...После короткого вступления меди стремительно разворачивается экспозиция: тревожный унисон баса с фортепьяно, резкие, диссонирующие аккорды-удары, имитирующие колокола русских церквей, возвещают о нашествии супостатов. Появляется зловещий рефрен и ударных, создающих образ ханской конницы, и почти речитативная вокальная тема повествования: "По разграбленным селам шла орда на рысях..."

Завязка композиции начинается с появлением ”дел игрушечных мастера" Ваньки Сидорова, приведенного к хану на утеху. Тема Ваньки, выраженная в славянском мелосе, - самая светлая и лиричная во всей композиции. В противовес ей тема хана - в верхнем регистре данная почти на одной ноте - напоминает вопль ди­кого, жестокого завоевателя. Хан требует "сочинить" игрушку, "но чтоб эта игрушка просветлила" его. Здесь композитор являет блестящую находку - на остро­ритмичном "ханском" рефрене, поперек ритма, вдвое медленнее звучит очень русская, кантиленная, нисхо­дящая секвенция. В ней отразились и грусть, и разду­мья, и поиски выхода... И Ванька находит выход! Он сочинил хану Ваньку-встаньку, которого невозможно по- класть. "Уж эта игрушка просветлила меня", - вопит хан и в бессильной ярости убивает Ваньку Сидорова.

"И теперь уж отмаясь, положенный вповал...” - зву­чит прекрасный, выразительный реквием Ваньке Сидо­рову, непокорному мастеровому. Развязка трагична, но композиция заканчивается светлым вокализом - гим­ном, полным оптимизма, гордости за непокоренный народ ванек-встанек, великий народ русский.

Этот немудреный рассказ ансамбль превращает в развернутое представление с призывным фольклорным зачином, с яркими музыкальными характеристика­ми действующих лиц. Несмотря на многоплановость "Сказки", смену вокальных диалогов инструментальными заставками, сочетание сольного и ансамблевого пения, произведение отличается цельностью, завер­шенностью формы.

Движение ансамбля от трактовки простых песен к крупным песенным формам привело "Песняров" к рождению своеобразного театра, лишенного внешней театральности, но со своими законами внутренней драматургии, со своей стилистикой, поэтикой, своим лицом».

ОРАНЖИРОВЩИК И ВОКАЛИСТ- ДВА В ОДНОМ

«Песняры» это творческий гений Мулявина как композитора и аранжировщика плюс уникальный во­кал, сольный и хоровой. Музыковедов мучал вопрос: «В какой манере пел ансамбль, в народной, эстрад­ной, классической?» А ответ одновременно и простой и сложный: вокальная манера «Песняров» - это синтез разных вокальных школ, именно синтез, а не механи­ческая смесь французского с нижегородским, как это нередко бывает в музыке, которую теперь называют модным словом World. Причем в разных песнях этот синтез был гибким, смещаясь то в сторону академиче­ского звучания, то джазового, то народного.

С точки зрения вокальной техники, «Песняры» пели правильно: на опоре, с естественным вибрато, с выра­женным форматным резонированием, в так называе­мой прикрытой манере (не настолько, конечно, как в академическом пении). Все это, несомненно, выгодно отличало нас от эстрадных групп, певших прямыми открытыми «белыми» голосами, да еще «в нос» или «на горле».

Основным приемом вокальных аранжировок у «Пес­няров» было использование высоких мужских голосов в тесном расположении, так называемых узких гармо­ний. Любой аранжировщик знает, что эта техника на­кладывает большие ограничения на возможности хо­рового письма. Но Мулявин блестяще преодолевал эти трудности - разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы у «Песняров» были какие-нибудь ограниченные возможности в вокале?!

Приступая к аранжировке, Мулявин расписывал во­кальные партии, исходя из характера и тембра голосов участников ансамбля. Он стремился, чтобы каждый вокалист «Песняров» был узнаваем и неповторим, и при этом все мы идеально сливались в характерный, моментально распознаваемый фирменный «песняровский» аккорд. Когда сейчас некоторые аранжировщи­ки всерьез говорят, что вокальной группе желателен никакой вокал у певцов, что неяркие, бестембровые голоса лучше сливаются, - я с этим согласиться никак не могу. Ведь были же «Песняры», где и голоса прекрасные, каждый в отдельности, и ансамбль великолепный.

Что касается соло, то оно распределялось в зависи­мости от характера песен: лирику отдавали мне (лири­ческому тенору), комические фольклорные сцены, как правило, - Толе Кашепарову, у него характерный голос, а драматические песни и баллады пел сам Мулявин.

Мулявин-вокалист - тема отдельного разговора. Ска­жу лишь, что сила его музыкального дарования прояви­лась и в его собственном вокальном исполнительстве - это обладатель мощного, но гибкого драматического те­нора, яркий и выразительный певец, легко узнаваемый с первой ноты. И это притом, что у него не было система­тической вокальной подготовки. Его пение - это природ­ный дар, хотя, возможно, как раз отсутствие школьной выучки помогло Мулявину сохранить неповторимую индивидуальность своего голоса.

Но талант талантом, а блестящего исполнения мож­но добиться только упорным трудом. И работали мы очень напряженно. Порой вещь была совершенно го­това, даже уже исполнялась в концертах, а Владимир Георгиевич все продолжал совершенствовать ее, доби­ваясь совсем неуловимых нюансов.

В отличие от большинства групп, игравших и играющих в одном динамическом нюансе - предельно громко, - мы работали в широчайшем динамическом диапазоне, сравнимом по широте лишь с симфониче­ской музыкой. На концерте в «Реченьке», например, во­калисты даже несколько отстранялись от микрофонов. К сожалению, для некоторых слушателей такие нюан­сы и изыски оказались выше понимания - кое-кто ду­мал, что просто отключилось звукоусиление.

«Песняры» никогда не пели одну и ту же песню одинаково. Это результат принципов, заложенных Мулявиным-аранжировщиком на самых первых репе­тициях. Принося не вписанную «от цифры до цифры» аранжировку, он предоставлял музыкантам полную свободу, призывая их к творчеству, импровизации. Но главное - это, конечно, вокал, сольный и хоровой. Как я уже писал, вокальные аранжировки «Песняров» под­час невероятно сложны, нередко используются пять, шесть и более голосов. На репетиции Владимир Муля­вин мог потратить более часа, повторяя один и тот же куплет.

Мулявин всем нам давал высказаться, проявить свой класс, но при этом умудрялся не позволять разва­ливать целостную композицию на серию соло. Будучи и сам прекрасным гитаристом, он в коротких гитар­ных эпизодах на записи тоже успевал сыграть ярко и виртуозно.

На концертах мы могли самовыражаться более пол­но. Думаю, что те, кому доводилось бывать на концер­тах «Песняров» в семидесятых годах, до сих пор пом­нят роскошные соло, выдаваемые нашим барабанщи­ком Сашей Демешко. Помню, как Мулявин в качестве вступления к «Реченьке» сыграл на гитаре в классиче­ской манере целую фантазию-рапсодию на тему этой песни. Я помню также, как в песне «Сережки» заклю­чительный двухтактный рифф превратился в «мини­джем» на несколько минут, в течение которых Мулявин и сыграл превосходное гитарное соло, и спел во­кальную импровизацию не только в джазовой манере «скэт», но и в... тирольской манере «йодль», чем просто убил всех присутствующих - уж этого от него никто не ожидал!

Увы, когда «Песняры» начинали руководствовать­ся не задачей развлечения публики, а подлинно музы­кальными целями, круг их поклонников неизбежно сужался. Ведь эстрада (слово, которое Мулявин не лю­бил!) живет отнюдь не по принципу «лучше меньше, да лучше» - скорее, наоборот. И конфликт между по­тенциалом и творческими устремлениями Мулявина, с одной стороны, и требованиями нашей эстрады и потреб­ностями так называемой «широкой публики», с дру­гой - безусловно, не давал ему реализовать свой дар в полную силу. Мулявин, конечно, понимал, что полно­стью оценить его музыку могут далеко не все его поклонники... Как сказал известный американский джа­зовый кларнетист и руководитель оркестра Арти Шоу: «Наша публика десятилетиями получала музыку, ко­торая была слишком хороша для нее». Он имел в виду джаз, но в не меньшей степени можно то же самое ска­зать и о музыке «Песняров».

«ПЕСНЯРЫ» БЕЗ ПЕСНЯРА

Так что же такое «Песняры» в контексте времени и пространства?

«Песняры» существовали на протяжении трети века, и за это время выросли поколения тех, кто их узнал и полюбил, и продолжает любить, несмотря ни на что. Более того, все больше молодых людей откры­вают для себя записи «Песняров», сделанные иной раз еще до их рождения. И сегодня записи двадцати­тридцатилетней давности звучат... даже не совре­менно - вневременно! Конечно, тембры и фактура ин­струментов выдают эпоху, но эмоциональный заряд, присутствующий в каждой ноте, спетой и сыгранной «Песнярами», пробивает толщу десятилетий и дела­ет их творчество актуальным и для нашего времени, и для будущего. «Песняры» сщушаются и сейчас, и не как ретро, а как классика - в самом прямом смысле этого слова. Уверен - нас будут слушать и завтра, и по­слезавтра. Хотя и не все - только те, кто ценит красоту в музыке. А возраст значения не имеет... Уж это я точно знаю!

Мой сын несколько лет назад принес мне диск:

- Пап, мне страшно понравилась одна песня!

Ставлю этот диск - оказывается, ему понравились «Подмосковные вечера». Тогда я сел за рояль и часа три пел ему наш старый песняровский репертуар. Он был поражен:

- Папа, а почему сейчас всего этого нет?

Да потому, что думают - молодежи это не нравится, а у молодежи в генах заложена любовь к мелодии, к славянской напевности. Гены - они ведь работают независимо от возраста.

Не будет преувеличением сказать, что благодаря «Песнярам» все народы бывшего Союза узнали и по­любили белорусскую музыку, более того - мир узнал о существовании Беларуси. Уже только этого было бы достаточно - вряд ли еще в какой-нибудь стране суще­ствовал музыкальный коллектив, которому эта страна была бы обязана своей известностью.

Если бы «золотой» период творчества «Песняров» пришелся на наше время, когда нет железных зана­весов и артисты могут свободно выступать в любой стране, наверняка «Песняры» были бы, при условии грамотного менеджмента, включены в мировой худо­жественный процесс, и не эпизодически, как это было в семидесятых, а постоянно. Уверен - мы стали бы все­мирно известным коллективом! И жаль, что возмож­ность и реальность так драматически не совпали во времени...

В истории музыки Владимир Мулявин останется навсегда. Ведь он был не просто руководителем ансам­бля «Песняры», он создал целое направление в музыке, его учениками стали известнейшие сегодня музыкан­ты Беларуси. Поэтому музыка Мулявина всегда будет звучать в наших сердцах.

ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ

МОЯ ДУША ВСЕГДА В РОДНОЙ БЕЛАРУСИ

В 2000 году мы с Ольгой Корбут развелись. Я любил Ольгу, я продолжаю ее любить - потому что Ольга, как и Мулявин, очень многому научила меня в жизни. Не потому, что она звезда мирового масштаба. Ольга, как и Мулявин,- просто человек, во всем талантливый. И добродетельный. Потому что если нет в основе души добродетели и если ты используешь свой талант для того, чтобы наживать деньги, корыстно, - все, талант исчезает. Расчет и искусство не уживаются.

Таким был Мулявин - человек, абсолютно чуждый расчета. Такая Ольга Корбут. Они идут своим, предна­чертанным им Богом путем, и никакие деньги их свер­нуть с этого пути не могут.

Должен признаться - Ольга Корбут была женщиной моей судьбы, но не женщиной моей жизни. Мы с ней всегда были в первую очередь друзьями, и только по­том мужем и женой. Даже живя с Ольгой, я постоянно думал о другой женщине - Светлане.

Когда мы познакомились, Свете было пятнадцать лет, а мне тридцать пять. Наша встреча казалось слу­чайной: мы ехали с моим другом по улице Горького, когда я увидел девочку, переходящую дорогу. Я прямо вскрикнул: «Витя, давай назад!» Мы вернулись: «Де­вушка, хотите мы вас подвезем?» Она куда-то спешила и согласилась. Я всю дорогу смотрел на нее и понял: Светлана послана мне Оттуда! И так боялся, что она выйдет из машины и исчезнет навсегда.

Она оставила номер телефона, я позвонил, и мы стали встречаться. Любимое наше место на Минском море. Близких отношений у нас не было. Мало того если бы она сказала: «Иди ты, дядя!» - я бы пошел. Но она не сказала. Мы нашли общие интересы, пу­тешествовали вместе... Окончательно я понял, что без Светланы не могу, только в Америке. Девять лет, ко­торые я там прожил, что бы я ни делал, как бы ни вы­брасывал ее из головы, все равно думал о ней. Я звонил Свете, когда мне было плохо.

Жизнь так распорядилась, что мы дождались друг друга. Когда в 1999 году я приехал в Минск, то думал, что Света уже замужем. Но она была свободна. А когда мы встретились, я просто обомлел: она стала еще кра­сивее! У нас был месяц любви и гармонии. Это лучшие дни в моей жизни.

Мы вместе уже два года, но пока не совсем все иде­ально получается. Я всегда знал, что она не питает ко мне особо сильных чувств. И до сих пор не льщу себя этой надеждой. Это односторонняя любовь, поэтому мне так тяжело. Она никогда не говорила мне, что лю­бит меня. Никогда...

И у Ольги сейчас молодой муж. Его зовут Алекс, он белорус. Я их и познакомил. Когда я приехал в Минск по приглашению «Песняров» и снова встретил Свет­лану, то задержался здесь дольше, чем планировал. Ольга часто звонила мне и говорила, что скучает. А я как раз помогал одному молодому компьютерщику пе­ребраться в Америку. Я дал ему телефон Ольги и наш адрес. Через какое-то время Ольга призналась мне в те­лефонном разговоре, что они с Алексом живут вместе.

Итак, я уехал. В Америке тут же полетело все коле­сом - и с сыном, и с Ольгой. Потому что не было меня.

Ольгу сейчас нельзя назвать счастливым челове­ком. При всех ее заслугах, при всем том, что она сдела­ла в спорте, она была фактически отфутболена руко­водством и чиновниками от спорта. Ставка на Амери­ку по большому счету не оправдала себя. Материально она обеспеченный человек, но в карьере хотела бы до­стичь большего. В Америке свой законы, и там много своих звезд первой величины. В свое время Ольге пред­лагали возглавить белорусскую сборную. Но она не была членом партии, и назначили другого человека. К тому же Ольга - принципиальный и прямой человек и честно в глаза может сказать все, что думает. А это не каждому нравится. Таким образом, должной карьеры в спорте, после ухода с помоста, не получилось. Но имея такую известность, такой багаж тренерской работы за рубежом, такой авторитет в гимнастическом мире, Ольга могла бы принести много полезного для спорта в России и Беларуси. В последних разговорах со мной по телефону она сказала, что хотела бы вернуться в Москву или в Минск. Но хотела бы вернуться достой­но. И я надеюсь, что пришло время собирать камни. И руководство, как нашей республики, так и России, повернется лицом к нашим звездам, их у нас мало. Вот два фрагмента из нашей переписки.

Привет, Лешенька!

Я сделала визу Алексу... Я очень рада, что у тебя дела идут хорошо. Очень скучаю - не выношу одиноче­ства. Рика, ты знаешь, гуляет, но вроде сейчас все по­лучше. Надеюсь, фотографии с автографом помогут в посольстве, кто знает, быть может, мы не раз будем обращаться туда. Постарайся приехать с Алексом. Я знаю, это в твоих силах. Люблю и молюсь за тебя.

P.S. Две фотографии без автографа - Алексу.

Ольга

1999 г.

Привет, Лешенька!

Я не могу выразить все, что чувствую, но думаю, ты понимаешь: ведь лучшие годы мы провели вме­сте - целых 23 года... и в основном было хорошее. Я не думаю, что ты сейчас счастлив с молодыми - это только мгновение, а с человеком надо жить, и кто знает, как жизнь повернется. Даже представить не могу, как я вынесу все одна без Алекса, - пока это моя самая крепкая опора в жизни. О будущем и думать не могу сейчас - слишком много негативного происходит каждый день и никакого спокойствия, все время жду каких-нибудь сюрпризов. Ты часто бываешь в Москве и встречаешься с «сильными мира сего». Может быть, спросишь невзначай: если Корбут переедет сюда, что мы бы могли предложить ей и что бы получили? Я больше не могу и не хочу жить здесь, все время боюсь за Рику - его нужно увозить из Америки - он может опять ввязаться в какую-нибудь историю. Боюсь, что устроиться на работу ему теперь здесь будет сложно, а то и невозможно. А в Москве с твоей помощью он может со знанием двух языков найти хорошую работу, например, стать для тебя помощником в ансамбле. У него хороший голос и он сможет петь, ведь наш сын очень музыкальный. Рика еще молод, у него все впере­ди, и ты можешь ему помочь. Я очень переживаю за него, ты же знаешь его менталитет. Что с ним бу­дет в Америке? Подумай об этом и напиши обязатель­но ему письмо.

Ольга

Осень 2002 года Ольга с Алексом инкогнито приезжала в Беларусь. Была в Минске, навестила отца в Гродно.

Что еще?

Мой сын от первого брака - Алексей - живет в Нью-Йорке. Жена его - Наташа - тоже из Минска. Она рабо­тала в городском департаменте, который находился в печально известном Всемирном торговом центре в Нью-Йорке. Наташа чудом осталась жива. Они очень набожные люди.

В американских газетах прошла волна публикаций, касающихся нашего с Ольгой сына Ричарда. Ричард был осужден американским судом и должен отбыть наказание.

Объясню, в чем дело. Ричард рос очень коммуника­бельным мальчишкой. Он был лидером, всегда ока­зывался в центре любой компании. У Рики хороший голос, он отлично играл на гитаре, владел актерским мастерством, любил спорт, гимнастику и баскетбол. Приехав в Америку, буквально за несколько месяцев выучил английский язык и через полгода по всем школьным предметам у него были президентские грамоты. Его в школе называли - русский гений. Он все схватывал на лету. Любовь к числам и невероятная сообразительность привели его к занятиям с компьютером. Он стал великолепным программистом. Но где программист - там и хакерство. И он оступился. К сожалению, на тот момент я уехал на родину и некому было его удержать, помочь. Но я надеюсь, все это послужит ему хорошим уроком. Жизнь только начинается, и с его талантами он многого в ней сможет добиться.

А я... Я работаю в «Песнярах» и живу в Минске. Здесь моя родина, мои друзья, и моя душа всегда будет оставаться на родной и наилучшей земле - в Беларуси.

Вся моя жизнь состоит из многих значимых эпизо­дов, по каждому из которых можно снимать кино. Все они складываются в одну главную дорогу со многими ответвляющимися от нее большими и небольшими, старающимися все время сползти в сторону, тупика­ми. Это происходит спонтанно и как бы независимо от меня. Как будто бы Бог руководил и только и ждал того момента, когда автор напишет первое слово. Все основ­ные события обязательно происходят только в пятни­цу. Я верю в судьбу и поэтому не стараюсь ее как-то ис­править или изменить. Полагаю, что всеми руководит режиссер свыше. Когда Ольге Корбут корреспонденты задавали вопрос: «Как вы этого достигли?» - она отве­чала: «Если бы не было гимнастики, я бы ее придума­ла сама». И поэтому все происходит очень легко, а тебе только остается направлять свой мозг и волю в кажу­щемся нужным направлении.

Когда-то в очень хорошем советском фильме «Добро­вольцы» я услышал такую фразу, что, дескать, надо идти по жизни по главной дороге, и тогда случится самое главное: ты встретишь своих друзей и свою лю­бовь, которая бывает только раз, и произойдет тот са­мый Его Величество Случай.

Сейчас мне пятьдесят три года. Я могу быть председателем любого мирового, самого авторитетного жюри в любом жанре искусства. Объездив весь мир, имея друзьями многих великих, на мой взгляд, людей, некоторые из которых уже умерли, я, будучи небогатым материально), не понимаю, что такое зависть. Люблю людей и стараюсь быть похожим на людей выше меня, при том никогда не имею кумиров и остаюсь таким же непосредственным, не представляющим жизнь без секса, жизнерадостным оптимистом, как и много лет назад.

И как это ни трудно, я стараюсь все делать в меру.

И хотя с течением времени плохие привычки, харак­тер, который не изменишь, делают тебя противным, приевшимся самому себе, - это не главное, это тропин­ка ответвляющаяся. Здоровое тщеславие, которого у меня было в избытке в детстве, ведет меня дальше. Я заучил для себя такую формулировку: «Когда ты сто­ишь на стартовой прямой своей собственной жизни рядом со своими сверстниками, ты должен понимать, что она короткая и что независимо от того, насколько ты прекрасен и умен, кто-то все равно должен обогнать тебя, а кто-то обязательно останется позади. Но ты дол­жен постараться не толкаться локтями, хотя это непро­сто. Иначе неведомая сила свернет тебя с главной доро­ги, и ты не получишь тот единственный шанс остаться духовно богатым и счастливым. И шанс этот второй раз никогда не дается».

Сейчас в коллективе «Песняров» есть люди, кото­рых отобрал еще сам Мулявин, мы прозвали их «зве­ринец»: Паша Заяц и Сережа Медведев. Это великолеп­ные молодые ребята и отличные музыканты - пишут музыку, прекрасно поют. Солист Вадим Косенко - драматический тенор.

Был у нас Валера Скороженок - голос-то у него великолепный, но человек так себе. Все рвался руководить, без добра человек. И мы его поменяли - взяли другого солиста, Владимира Стомати. Владимир давно просился в «Песняры». Но никто никого не выгонял, Валера сам понял, что он у нас не приживается. У Мулявина тоже был такой принцип - никто никого не выгоняет. Люди приживаются или нет. Старых друзей. конечно, хочется удержать, лучше старых друзей нет. Чем больше ты с человеком работаешь, тем больше к нему привязываешься. Сложно все.

В общем, вот состав ансамбля «Песняры» на сегодняшний день.

1. Леонид Борткевич - вокал. Заслуженный артист БССР. Исполняющий обязанности художественного руководителя.

2. Вадим Косенко - вокал. Долгое время работал в оркестре Финберга солистом. Великолепный драмати­ческий тенор. Прекрасный актер, очень стройный, кра­сивый парень (как я его называю - Король паркета). Но у него, на мой взгляд, мало здорового тщеславия. И на­деюсь, что все-таки, наконец, появится его «знаковая» песня.

3. Сергей Медведев - гитара, вокал.

4. Павел Заяц - барабаны, вокал. Великолепные му­зыканты и хорошие ребята, очень быстро растут и очень перспективные.

5. Олег Устинович - бас-гитара, вокал. Начинал в студии ансамбля «Песняры» - «Лявоны». Очень та­лантлив, пишет свои собственные песни.

6. Владимир Стомати - вокал, лирический тенор. Долгое время работал в Беларуси. Известен как со­лист группы Бадьярова. Хотя он пришел недавно, но, думаю, займет достойное место в ансамбле. Очень пер­спективный вокалист.

У Володи Мулявина, кстати, остался прекрасный сын-музыкант - Владимир Мулявин-младший, очень похожий на Володю. Не исключено, что он тоже будет играть в «Песнярах».

Еще могу пообещать, что антология «Песняров» вый­дет обязательно. Я уже получил от нашего директора за­дание восстановить прежние программы «Песняров». Не знаю, кто будет заниматься тиражированием и охраной авторских прав, - впрочем, для этого есть наш директор и Министерство культуры, РУПИС, в конце концов.

Антология будет постоянно пополняться новыми песнями - теми, которые появляются только сейчас. Кстати, вскоре должен презентовать «двойник» Игорь Михайлович - два диска с песнями Лученка в исполнении «Песняров».

Что касается увековечения памяти Мулявина, то мы хотели бы, чтобы его имя звучало и на рекламной продукции, и при устном упоминании ансамбля, чтобы люди знали, что это именно мулявинские «Песняры». Но чтобы добавить его имя к нашему логотипу, посколь­ку мы государственный коллектив, нам пришлось бы менять устав и решать другие вопросы... Скажем, нам пришлось бы уволиться, а потом написать заявления о приеме на работу уже в новый коллектив. На все это нужно время, а его нет - мы должны не решать подоб­ные вопросы, а репетировать, играть, петь.

И это будет лучшей данью памяти Владимира Геор­гиевича Мулявина

Мысленно благодарю всех тех добрых людей, кто по­мог моей родной мамочке вырастить меня, помог мне состояться в этой непростой, но прекрасной жизни.

Спасибо тем. кто прочел эту книгу. Почему-то ка­жется. что она не последняя. В голове много разных идей, как в этом жанре, так и в музыкальном творче­стве.

Спасибо всем, кто любит «Песняров».

Человек измеряется способностью любить...