«Сокол» вышел в море

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

Кирик видит странный сон. Странный и страшный.

Будто зима, будто мороз, будто синие льдины покачиваются на тёмных волнах.

А он сидит в нартах, Кирюха везёт его. Кирюха вырос, у него большие ветвистые рога.

Нарты летят по воздуху, как ковёр-самолёт. Внизу темно, холодно, страшно. Там море, там синие льдины. Вот-вот он упадёт туда…

Кирик кричит: «Не хочу, домой беги!» А Кирюха не слушает, летит и летит.

Кирик ещё громче кричит и вдруг чувствует чью-то прохладную руку на лбу, на щеках. Рука чужая, не мамина. И голос чужой:

— Что-то нехорошее приснилось…

В каюте почему-то горят все лампы, хотя и так светло. У койки, рядом с Пал Палычем, стоит незнакомая тётя.

— Где мама?

— Спокойно, браток! Доктор считает, что твоей маме будет лучше в санчасти. Там всё под рукой, там тише.

Пал Палыч волнуется, незнакомая тётя встревожена. И Кирику тревожно, он плачет.

— Ну, вот! — говорит тётя. — Мужчина — и в слёзы!

Кирик всхлипывает совсем как маленький:

— К маме хочу-у-у! К ма-аме!

Пал Палыч садится на койку, рокочет:

— Потерпи до утра, браток. Маме нужен покой. А мы вместе побудем.

— Утром придёшь ко мне? — Незнакомая тётя целует Кирика, уходит.

Пал Палыч гасит свет, снимает китель, садится на койку. Берёт руку мальчика, гладит её.

— Так-то, браток! — вздыхает Пал Палыч. — Бегут годы! Давно ли с твоим батей жил в одной каюте? Теперь вот какой у него сынок!

— Когда жили? — говорит в подушку Кирик.

— Всю войну… Плавали на «Крепыше», рыбалили на других траулерах. Потом были на фронте. Я фронтовой друг твоего бати. Твой батя тогда был молоденький боевой паренёк.

— Расскажите про войну, — просит Кирик.

— Не время, браток. На земле уже петухи голосят. Самая пора спать!

Пал Палыч укрывает Кирика тёплым одеялом, ложится на свою койку. И тут же засыпает крепким моряцким сном, слегка похрапывая.

Кирику не спится, он вздыхает, крепко зажмуривает глаза. Не идёт сон!

И тут он вспоминает, что дядя Вася однажды показал ему санчасть, — там иллюминаторы большие, как окна в доме. Мама, конечно, тоже не спит, и ей будет приятно, если он придёт к ней.

Кирик одевается, неслышно выходит из каюты, бежит по длинной резиновой дорожке и выходит на палубу.

На палубе прохладно, разгулялся ночной ветер. Море тёмное, небо зелёное.

Солнца не видно. В одном месте, у самой воды, небо розовое и море будто накалилось. Пожалуй, там и спряталось солнце.

Вот и загон. В нём пусто. Куда девался пыжик?

— Кирюха, Кирюха! — тихонько зовёт Кирик.

Тишина.

— Ки-рю-ха-аа!

Раздаётся строгий голос:

— Это кто шумит по ночам?

Выходит заспанный кок. Это не страшно! Спиридоныч добрый. Он подхватывает мальчика, подбрасывает его.

— Что, дружка потерял?

— Убежал… Ещё утонет!

— Спасут, — смеётся кок и раскачивает Кирика. — Ты чего тут кричишь? Спать надо.

— У меня мама больна, она в санчасти… Я пошёл проведать её, а Кирюха пропал.

— Так бы сразу и сказал. — Спиридоныч крепко прижимает к себе Кирика.

Они входят в тёмный коридорчик перед камбузом. Там, в тепле, лежит Кирюха. Морда у него довольная, ему хорошо.

— Пустил до утра, — говорит Спиридоныч. — А то ещё замёрзнет на палубе.

Кирику хочется рассказать дружку про маму, про незнакомую тётю, да при чужих он не разговаривает с олешкой.

Всё-таки он говорит пыжику:

— Побудь тут, а я проведаю маму.

Спиридоныч не отпускает Кирика:

— Вместе пойдём.

Вот беда! Иллюминаторы санчасти прикрыты занавесками, ничего не видно, что там делается.

— Спит твоя мама, — шепчет кок. — Пойдём-ка. Утро не скоро.

— Не пойду! — упрямится Кирик.

— Тогда и я не пойду. Будем вместе на ветру мёрзнуть. А я старый, люблю тепло.

Кирику жаль Спиридоныча, уходить тоже не хочется, а вдруг его пустят к маме?

Спиридоныч ёжится от холода, спрашивает:

— Так как же? Будем на палубе ночевать?

— Ладно, пойду, — соглашается Кирик.