Ещё одна проблема, которая не могла не беспокоить академические (и партийно-государственные) власти,— проблема «философского порядка» в теоретической физике. Всякие идеалистические или квазиидеалистические «заскоки», связанные с интерпретациями релятивистских и квантовых теорий и вступающие в конфликт (мнимый или действительный) с диалектическим материализмом, были недопустимы. Ведущие теоретики Я. И. Френкель, В. А. Фок, Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм, Л. Д. Ландау и др., разделявшие идеи А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга, П. Дирака, Э. Шрёдингера, М. Борна и др., по мнению блюстителей идеологической чистоты, находились на грани идеалистического падения. К числу таких блюстителей относились Кржижановский и Горбунов («по должности»), лидер академической философии А. М. Деборин и специалисты по диалектико-материалистическому истолкованию науки А. А. Максимов, А. К. Тимирязев, Э. Кольман, не очень большая, но активная группа физиков-механицистов (В. Ф. Миткевич, Квиттнер, те же А. К. Тимирязев и А. А. Максимов) и др. На январском совещании они были в меньшинстве: помимо Кржижановского и Горбунова, это были А. М. Деборин и фиановский физик-партиец Б. М. Вул, ставший учёным секретарём физической группы АН СССР.
Инициатива принадлежала ведущим:
«Мы должны понять,— подчеркнул Кржижановский,— всё ли в порядке (у физиков — В. В.) в смысле философских установок» [10, л. 129].
Иоффе попытался сразу «закрыть» эту тему, заметив, что, с одной стороны, философская дискуссия недостаточно подготовлена и «ни один из наших философов, кроме Бориса Михайловича (т. е. Гессена — В. В.) не знает современной физики» и что, с другой стороны, эта дискуссия не столь актуальна, т. к. «Ленин ни одну физическую теорию не называл идеалистической, хотя самые страшные теории (т. е. квантовая теория и теория относительности — В. В.), казалось бы, существовали уже тогда» [10, л. 151].
Затем слово получил Деборин, который попытался связать недостатки нашей физики с её мировоззренческими грехами и показать идеологическое смыкание физиков чуть ли не с фашизмом:
«…Многие из наших физиков… стоят на почве идеализма… Не является ли одной из причин отставания нашей физики тот факт, что физика в своих общепринципиальных, общетеоретических и философских основах отстаёт от всего нашего мировоззрения… (Индетерминизм квантовой механики, к которому, по его мнению, склонны ведущие теоретики — В. В.) является орудием в руках фашизма для построения его концепций… Не наступило ли время, чтобы совершить крутой поворот от идеализма к материализму диалектическому?» [10, л. 152—154].
Предстоящую сессию, по крайней мере, в значительной её части предлагалось направить в русло философской дискуссии и навести строгий философско-идеологический порядок, что было чревато нарушением нормальной работы в тонкой сфере теоретической физики, запрещением соответствующих теоретических курсов в университетах, разнообразными оргвыводами и т. п. Из физиков только Б. М. Вул поддержал Деборина:
«Я согласен с Дебориным, что… диалектический материализм мог бы помочь нашим физикам.., что некоторые физики проявляют свою враждебность к диалектическому материализму.., что некоторые молодые физики отрицают закономерность (по-видимому, классический детерминизм — В. В.), как например Бронштейн и др. То, что социально это люди нам чуждые и политически враждебно к нам настроена,– это тоже факт и т. д.» [10, л. 155—156].
Последнее замечание в преддверии 1937 г. звучало весьма зловеще, как и вывод Деборина об идеологическом смыкании советских теоретиков с фашизмом. На предстоящей сессии эти «уколы» могли превратиться в идеологическую травлю ведущих физиков, последствия которой могли оказаться весьма трагическими.
В этот момент большинство физиков проявили единодушие и твердость. Особенно энергично возражали Деборину и Вулу Иоффе, Тамм, Френкель, Фок, поддержанные Б. М. Гессеном. Смысл этих возражений заключался в следующем:
1) сами по себе новейшие квантовые и релятивистские теории философски нейтральны и, тем самым, не являются идеалистическими;
2) эти теории достаточно сложны для философов, которые их пока ещё явно не освоили, а потому философская дискуссия была бы преждевременной;
3) тонкие вопросы интерпретации теории относительности и квантовой механики «для развития конкретной научной работы наших физических институтов… не являются сейчас актуальными» (И. Е. Тамм) [10, л. 156—157];
4) ведущие физики разделяют положения диалектического материализма и нет нужды в том, чтобы им лишний раз внушать эти идеи (Иоффе).
Гессен признавал существование нетривиальных философских проблем современной теоретической физики и не отрицал необходимость их разработки, но не считал целесообразным их обсуждение на столь широком форуме; недопустимой он считал и резкую форму философской критики физики, избранную Дебориным и Вулом («надо ставить вопрос не в порядке наклеивания голых ярлычков: это материализм, это идеализм» [10, л. 159—160]).
Кржижановский и Горбунов, поначалу поддерживавшие идею проведения на сессии философской дискуссии, не выдержали и «дали отбой».
«Может быть, нам придётся поставить философские вопросы отдельно,— согласился, наконец, Кржижановский.— Над этим стоит подумать» [10, л. 160].
В результате, физикам, удалось взять верх и на неопределённый срок перенести небезопасную для физического сообщества «философскую дискуссию».