Лариса

Слово о Ларисе

Лариса Шепитько была моей женой. Судьба одарила меня счастьем долгие годы быть рядом с этой удивительной женщиной. Трудным счастьем. Не надо представлять нашу жизнь в образе безмятежной гармонии, лишенной конфликтов, споров и ссор. Все это было. Соединились два непростых характера, в чем-то даже противоположные друг другу натуры («ты интроверт — я экстравертка», «ты „рак“ — я „козерог“»): к тому же оба занимались одной и той же, не столь уж и распространенной профессией — кинорежиссурой. Придерживались совершенно разных жанровых направлений: она делала психологические, социальные драмы, сняла трагический фильм, я занимался комедией, сатирой, притчей в полуусловной форме, поставил коллажный фильм о спорте. В начале нашего союза договорились, что никогда не будем работать вместе, не будем «давить» друг на друга, навязывать художественные пристрастия. Договор этот выполняли всегда.

Нас часто принимали за брата и сестру — видимо, мы чем-то были похожи внешне. Что касается внутреннего сходства, то, несомненно, мы были «одного поля ягоды», мы были единоверцами, нас объединял неразделимо схожий взгляд на главные аспекты жизни, мы исповедовали один и тот способ бытия. Нам всегда удавалось сохранять уважение к творчеству другого, более того — желание учиться друг у друга и помогать любым образом в минуты испытаний, а таковых вполне доставало и Ларисе и мне. При всем при этом не надо, конечно, исключать и состязательный момент, желание доказать свое хоть малое, но превосходство. Тут у каждого свой комплекс, свой гонор: «я старше, я глава семьи, я, наконец, мужчина»; «знаю, кинорежиссура не женская профессия и серьезных доказательств обратному еще не было. Ну так они будут, и вы это увидите, и ты тоже, мой дорогой». Ничего подобного, естественно, вслух никогда не было сказано, но знаю, что существовало, не могло не существовать втуне. Вслух всегда была радость успехам другого, искренняя радость. И горечь, когда приходили черные дни. Наверное, по-настоящему человек понимает, что он счастлив с другим человеком, именно в моменты серьезных испытаний.

Год 1977-й стал для нас годом особым, самым трудным в нашей совместной жизни. Связано это было с судьбой двух фильмов, ее и моего, «Восхождения» и «Убейте Гитлера» (так назывался сценарий картины, который существует теперь под названием «Иди и смотри»).

«Восхождение» тогда было только что закончено, и успех его был огромен. Он пришел уже на самом первом просмотре фильма. Прямо из лаборатории, еще «мокрая», картина, минуя руководство «Мосфильма» и Госкино, была привезена в Белоруссию, в Минск, к Машерову. Так сложились тогда обстоятельства.

Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Петр Миронович Машеров пришел на этот просмотр со своими соратниками, в зале было все руководство республики. Многие из этих людей воевали, знали войну не понаслышке. Сам Машеров, человек красивый, многообразованный и одухотворенный, в юности был одним из героев партизанского движения, мать его казнили гитлеровцы.

Перед началом просмотра Петр Миронович никак не мог взять в толк, что режиссером фильма, который ему предстоит увидеть, фильма, снятого по трагической повести Василя Быкова, является вот эта высокая, хрупкая женщина.

— Как? Это вы поставили фильм? Вы, такая молодая? Ну посмотрим…

Лариса села в отдалении, за микшерский пульт. Я расположился рядом с Машеровым. Просмотр начался. Петр Миронович был очень любезен, угощал меня сигаретами. Это продолжалось минут двадцать, тридцать. Потом он забыл обо мне, забыл обо всем. Где-то в середине фильма я почувствовал, что он плачет. Мы сами, Лариса и я, впервые видели окончательно готовую картину. В какой-то момент, кажется во время сцены казни, Петр Миронович положил свою руку на мою, сжал ее до боли и долго не отпускал. Тогда меня захватило вдруг гордое и ложное чувство, что это я, я сделал этот фильм, я ЭТО смог, я вместе с актерами пропустил через себя всю эту магму чувств и страданий, я, работая на пределе, пережил нескончаемую тяготу съемок в лютый мороз, выстоял в атмосфере нашей обычной кинонеразберихи и равнодушия, где превыше всего плановые метры, сроки, а не суть. А до этого именно я четыре года с маниакальным упорством «пробивал» «порочную» тогда повесть.

Зажегся свет. Петр Миронович отпустил наконец мою руку и как-то странно, не узнавая, посмотрел на меня. Все молчали. Лариса тихо, глядя прямо перед собой, сидела за своим пультом. Нарушая все принятые в таких случаях ритуалы (руководитель завершает обсуждение, подводит итог), Петр Миронович начал говорить первым. Говорил он долго, минут сорок. Если бы была возможность сохранить то, что он тогда сказал, в письменной или иной записи, мы были бы знакомы с самой вдохновенной рецензией на фильм «Восхождение».

Судьба картины решилась. Через несколько дней «Восхождение» было официально принято, принято без единой поправки.

«Восхождение» было увенчано многими премиями и призами, отечественными и зарубежными. Критика писала о картине много и интересно. Лариса светилась и ликовала, она отделилась от земли и летала. Летала в прямом и переносном смысле слова. Она побывала во многих странах, была принята в круг ведущих мастеров мирового кино. Короче говоря, Лариса была в зените своей славы.

Успех окрыляет, добавляет новые силы. Успех окрыляет и разрушает одновременно. Успех сосредоточивает тебя на себе и отдаляет от людей, искажает отношения с ними. Теперь я знаю это по собственному опыту. Лариса выдержала испытание успехом, но тогда мне понять этого было не дано.

«И пораженье от победы ты сам не должен отличать…». В жизни трудно следовать этому мудрому завету, в жизни получается и по-другому. В июне 1977 года после изнурительно трудного и долгого подготовительного периода, на самом пороге съемочного периода работы по фильму «Убейте Гитлера» были приостановлены, группа была распущена. Я покинул Белоруссию.

Мне не хватило сил, ума и дипломатического такта, чтобы отстоять, спасти вещь, «отбиться» от замечаний, которые я считал неправомерными. Наша профессия включает в себя и умение убеждать оппонента (назовем это так), показывать свою правоту, осознание того, что не все крепости берутся штурмом, «в лоб». Я этим искусством не обладал и обладать, видимо, не буду никогда.

Я покинул Белоруссию, я был разбит и раздавлен. Мир окрасился в черный цвет, нервное потрясение привело к тяжелому физическому недугу. Родилось ощущение, что я никогда уже не смогу работать, не найду сил, чтобы выйти из этого кризиса. Все это усугублялось и драматической судьбой «Агонии», которая, казалось, была похоронена навсегда.

Вот тогда я буквально возненавидел Ларису, ее «Восхождение», все эти ее отлеты и прилеты, фестивали, премьеры, цветы, пресс-конференции. В каждом взгляде ее мне чудилось самодовольство, самоупоение, презрение ко мне, несчастному, который проиграл, раскис, распался. Все раздражало меня в ней, любое прикосновение обжигало. Я уезжал, уходил, «гостил» у друзей. Это был самый трудный период в нашей общей жизни. Слава богу, недолгий.

Потом, позже, я понял, чего стоило ей пережить эти мрачные дни и месяцы, оценил ее великодушие, способность на полное самопожертвование ради любви. Тогда Лариса помогла мне встать, вернуться к жизни. Еще и поэтому мне никогда не удастся смириться с ее гибелью.

Она родилась 6 января 1938 года в городе Артемовске, что на Донбассе. Мама и отец были учителями. В семье было трое детей, Лариса — средняя. Обычная семья, каких миллионы. Ей, совсем маленькой, выпало пережить все тяготы эвакуации, голод и холод тех страшных лет. После войны жили во Львове. Сын, две дочери и мать (отец оставил их, и Лариса так и не смогла простить ему этого. Может быть, потому у нее и было так остро развито чувство семьи, желание содержать дом в идеальной нравственной чистоте). В школе ничем особенным не отличалась от других, была до скучного аккуратна, старательна, оформляла стенгазету, любила петь в хоре. Десятый класс оканчивала в Киеве, где мама ее, Ефросинья Яновна Ткач, училась в Высшей партшколе. Жили мать с дочерью вдвоем в общежитии. Случайно Лариса попала на съемки фильма по роману Э.-Л. Войнич «Овод». Это было в 1954 году. Увлеклась, как и многие другие в таком возрасте, волшебным миром кино. Стала тайно от матери бегать на киевскую студию: с кем-то там познакомилась, кому-то помогала, что-то, очевидно, переписывала, подносила. Учеба в школе заканчивалась, все чаще вставал вопрос: как быть дальше? Зашел старый друг дома, вместе держали совет. Особых дарований, наклонностей Лариса как будто не обнаруживала. Немного пела, немного рисовала, пописывала стихи. Да, интересовалась кино (тайные хождения ее на студию стали уже известны). Друг дома неожиданно порекомендовал попытать счастья, подать на режиссерский факультет ВГИКа. Порекомендовал, очевидно, и сам не веря в счастливый исход невероятной затеи. Москва. ВГИК, уникальная и уж, конечно, чисто мужская, таинственная профессия — кинорежиссура, удел небожителей. К совету серьезно никто не отнесся. Кроме одного человека, Ларисы Шепитько. Мама сказала: «Хорошо, пусть девочка съездит, посмотрит Москву… Но как только провалишься, если у тебя вообще примут документы, сразу назад, долго не задерживайся». Она впервые отпускала дочь одну. Ларисе только что исполнилось семнадцать. Мастерскую набирал сам Довженко. Позже Лариса скажет об Александре Петровиче: «Такие, очевидно, были люди в эпоху Возрождения». Невероятное произошло — она была принята на курс режиссуры. Встреча с Довженко стала для нее решающей в жизни, она всегда вспоминала этого удивительно цельного, красивого человека. «Научить режиссуре я вас, скорее всего, не смогу, но постараюсь сделать все, чтобы вы стали интеллигентными людьми» — вот первая фраза, с которой Довженко обратился к курсу. Через полтора года его не стало. Мастерская «пошла по рукам». Менялись руководители, приходили и уходили. Но в памяти оставался только Довженко.

Второкурсницей Лариса, как и другие ее сокурсники, попала на съемки фильма «Поэма о море». Довженко задумал фильм, написал сценарий, все подготовил к съемкам. Снимала фильм его жена, Юлия Ипполитовна Солнцева. Лариса снялась в маленьком эпизоде, это было ее первое появление на экране. Юная, глазастая, стоя в компании подруг, она лепетала что-то восторженное о затоплении, о будущей сияющей ГЭС… Могла ли она предположить тогда, что много лет спустя ее последней, самой последней картиной станет фильм с подобным «Поэме о море» сюжетом, фильм по повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». И в том и в другом произведении речь идет о строительстве ГЭС, о затоплении деревни (в одном украинской, в другом русской) и многих связанных с этим событием проблемах, нравственных, философских, гражданских. Как и тогда, двадцать с лишним лет назад, работу над осиротевшей картиной продолжил близкий человек, ее муж…

Мы познакомились и поженились в 1963 году. Лариса заканчивала свой диплом — первый большой фильм по рассказу Чингиза Айтматова «Верблюжий глаз». Название для картины — «Зной» — придумал я и получил в награду десять рублей. Вторую десятку я «сорвал» потом за «Восхождение». Так было принято — за удачное название надо было платить. До «Зноя» Лариса делала маленькие учебные работы, вместе с И. Поволоцкой сняла на Севере документальную короткометражку о рыбаках Поморья. После «Зноя» ее имя узнали многие. Судьба ее начиналась трудно, но счастливо. Лариса менялась на глазах. Она обретала уверенность, силу, а внешне становилась женственнее, красота ее виделась все более определенно. Когда она впервые попала в Париж с фильмом «Крылья», там сказали, увидев ее: «Вот новая Грета Гарбо нам явилась». Лариса была высокая, стройная, пластичная. Слава Зайцев, наш «красный Диор», любил в своем Доме моделей обряжать ее, они устраивали потешные сеансы показа мод, одежда, сшитая по его талантливым эскизам, казалась сшитой специально и только для нее. Свои шутливые комментарии, сопровождавшие демонстрацию каждой модели. Зайцев завершал фразой: «…по-настоящему смотрится только на режиссере Шепитько». Лариса смешно и точно копировала походку манекенщиц, их манеры. Всем было хорошо и весело. Нам всем было в те годы, несмотря на многие огорчения, почему-то весело жить. Хотя Лариса никогда и не снимала комедийных фильмов, но чувством юмора обладала вполне.

Шел 1973 год, она ждала ребенка. Все складывалось неудачно. Упала, получила сильное сотрясение мозга, травмировала позвоночник. Долгие недели была прикована к больничной кровати. В это время со съемочной группой я ездил по Сибири, отыскивая натуру для фильма «Агония». Добрались мы и до села Покровское, откуда родом был наш «герой» Григорий Распутин. Побывали в его знаменитом когда-то доме, где теперь был устроен Дом быта, встречались с людьми, знавшими его лично. Наконец я заметил старенькую деревянную почту, ту самую, с которой он посылал в «Питрограт» ворохи своих странных, безграмотных, написанных огромными корявыми буквами телеграмм. Все эти телеграммы я держал в руках, читал, — работая в исторических архивах, помнил их особый «стиль», знал смысл иносказаний. Знала все это от меня и Лариса. Итак, когда я увидел эту почту, меня сразу осенило послать ей телеграмму, развеселить и поддержать в трудную для нее минуту. Взял бланк и написал:

Телеграмму долго не принимали, сочтя все написанное вначале за бред сумасшедшего, а потом за шпионскую шифровку. Все же приняли. В Москве мама Ларисы отказалась брать телеграмму, расценив ее как хулиганскую выходку. Почтальон же не соглашался нести ее обратно. В тот же день мама навестила Ларису в больнице, как раз когда врачи пытались поднять больную и посадить на постели. Все попытки были тщетны: после долгой неподвижности ослабли мышцы. Лариса плакала, но тело ее не слушалось. В разговоре с ней мама и помнила об идиотской телеграмме.

— Ты не знаешь Григория?

— Нет.

— А что это за Покровское?

— Какое Покровское?

— А вот телеграмма пришла на наш адрес, на твое имя.

— Дай.

Лариса смеялась до слез. В тот день она все-таки сумела подняться. Через месяц родился сын. «Встала и принесла». Сын с каждым годом становится все больше похожим на мать. Фильмы ее продолжают смотреть люди. Так она продолжается.

Жизнь Ларисы, пусть и короткая, явила собой пример того, как человек может сам сотворить свою судьбу, и эта судьба станет возвышенной и прекрасной, если, говоря ее словами, «живешь жизнью людей».

В последний раз мы виделись с Ларисой в конце июня 1979 года. Она, оператор Владимир Чухнов, художник Юрий Фоменко приехали на один день в Москву, чтобы увидеть первый отснятый материал фильма «Матёра». И вот уезжали в экспедицию, на Селигер. Спешили. Поэтому посмотреть новый тогда итальянский фильм «Дерево для башмаков» поехали в день отъезда на самый ранний сеанс в кинотеатр «Космос». После фильма постояли. Спросили друг друга: «Ну как?» Лариса скачала: «Нежно, тонко, но, наверно, выпадет в осадок. В сознании не останется». Стали прощаться. Через несколько дней мы с сыном должны были приехать к ним, на Селигер. Некоторое время мы двигались по проспекту Мира параллельным курсом: я на своих «Жигулях», они в красном «Запорожце» Володи Чухнова. На площади Рижского вокзала наши пути разошлись. Мельком глянул в их сторону они, уже забыв обо всем, возбужденно спорили друг с другом.

Второго июля 1479 года мне приснился самый страшный в моей жизни сон. Я помню его и по сей день до мельчайших деталей. Проснулся в ужасе и непроизвольно взглянул на часы. Долго не мог успокоиться, ходил по квартире, курил. Позже узнал, что трагедия произошла именно в это время. На 187-м километре Ленинградского шоссе. (Серая «Волга»-пикап с шестью членами съемочной группы ранним утром на пустынном шоссе по неустановленной причине вышла на полосу встречного движения и врезалась в мчавшийся навстречу грузовик.)

Через две недели, выехав на съемки «Матёры» (теперь фильм называется «Прощание»), мы остановились на этом месте и положили на асфальт цветы. Там, где погибли наши товарищи, прямо под шоссе протекал ручей. Тихий лесной ручей, красная вода. Так природа поставила здесь свой знак…

Эта книга — попытка создать коллективный портрет Ларисы, оценить по прошествии времени все ею сделанное. Книга собрала людей, хорошо знавших Ларису, встречавшихся с ней в разные периоды ее жизни или интересовавшихся ее фильмами. Выражаю сердечную благодарность всем, кто работал над книгой, кто вложил в нее душу и талант. Особо признателен я кинокритику Ирине Рубановой, которая отдала этой работе много сил и времени, неустанно приближая ее к желанному завершению.

Первая попытка иного, правда, рода была предпринята мною вместе с друзьями и коллегами в начале 1980 года, через несколько месяцев после гибели Ларисы и ее товарищей по работе над фильмом «Матёра». Тогда результатом наших усилий явился маленький, двадцатиминутный фильм «Лариса». Самый короткий мой фильм. Самый трудный.

Эту книгу мы тоже назвали «Лариса». Кинематографисты понимают, кого имеют в виду, когда говорят сокращенно и уважительно: «Сергей Михалыч» — это Эйзенштейн, или еще короче «Эйзен», «Михаил Ильич» — это Ромм, «Василь Макарыч» — Шукшин, «Марлен» — Хуциев, «Глеб» — Панфилов. «Гия» — Данелия. «Эльдар» — конечно же, Шенгелая.

А «Лариса» — это Лариса Шепитько.