Ласточкин крик

14 Нет мерзости хуже политики

– Фаххар Эль-Кутуби, Фаххар Эль-Кутуби… – бормотал себе под нос Мюнир, пока рылся в компьютере. – Вы сказали, что он работал в Шишли, я правильно помню, господин старший главный комиссар?

У меня получилось дозвониться до него только утром. Как оказалось, он обычно выключает свой рабочий телефон на ночь. Я рассказал ему о пропавшем сирийском мальчике.

– Господин комиссар, если у вас есть время, подъезжайте, вместе посмотрим, – ответил Мюнир.

Через полчаса я уже был в его скромном кабинете, хлебал кофе, сидя в кресле перед заваленным бумагами столом.

– Дядю его зовут Медени, не так ли? – спросил мой коллега. Раскосые глаза все еще были прикованы к экрану, но в голосе уже слышался некоторый оптимизм. Вероятно, он наконец-то нашел нужный файл.

– Да, Медени, – быстро произнес я. – Именно он и попросил меня о помощи.

Мюнир откинулся на спинку своего кресла и побарабанил пальцем по столу.

– Врать не буду, я уж думал, что в компьютере ничего нет, господин комиссар. Очень много пропавших детей… Причем именно сирийцев. Каждый день заявления от родственников получаем. Уже и удивляться устали. Собственно, поэтому я и попросил вас приехать сюда – чтобы вы сами увидели, как нам тяжело справляться с таким потоком. И тоже скрывать не стану: некоторым заявлениям мы ходу не даем, даже в базу данных не вносим. Но это у нас есть. – Он вновь наклонился к компьютеру. – Фаххар Эль-Кутуби. Пропал три дня назад. Дядя обратился к нам вчера.

Должно быть произошла ошибка.

– Прошу прощения, Медени-бей был у вас вчера?

Мюнир прищурил глаза и еще раз пробежался по файлу.

– Да, тут написано, что заявление было загружено в систему третьего июня, в пятницу, в десять тринадцать. А что такое? Почему вы спрашиваете?

Медени говорил, что они обратились в полицию три дня назад. Может быть, наши что-то напортачили при загрузке данных? Ладно, не буду в это слишком углубляться.

– Нет, все в порядке. Так что там у тебя?

Мюнир тоскливо скользил глазами по экрану.

– На самом деле ничего. Парень работал в кондитерской в Шишли. Довольно известная кондитерская с филиалами по всей Турции. Но вечером с работы не вернулся…

Я сделал еще один глоток кофе и недовольно произнес:

– Это я уже знаю, Мюнир, от дяди мальчишки. Важно – что произошло дальше. Что предприняла полиция? Получилось ли выяснить что-то про Фаххара? Кто видел его последним? С кем вместе он уходил с работы?

Мюнир посмотрел на меня со смесью стыда и отчаяния:

– Нет, ничего об этом тут нет.

Он глубоко вздохнул, потянулся к стоявшему на столе телефону и набрал номер:

– Не волнуйтесь, господин главный комиссар, сейчас узнаем… Алло, Реджаи? Давай-ка быстро ко мне в кабинет!

Повесив трубку, он погрузился в объяснения:

– Реджаи занимается пропавшими сирийскими детьми. Да будет милостив к нему Аллах, я бы врагу не пожелал такой работой заниматься. – Мюнир отъехал на офисном кресле от компьютера, и мы оказались друг напротив друга. – Главная проблема в чем, господин комиссар: мы совершенно не справляемся с сирийцами. Честно скажу: ну ничего у нас не получается. Сколько лет я работаю в полиции, а впервые с такой бедой столкнулся. Сначала мы пытались помогать беженцам, забирали с улиц, пристраивали в приюты. Но их стало так много, что мы уже и не знали, что делать. Постепенно начались кражи, совсем мелкие, правда. Ведь многим сирийцам даже на хлеб денег не хватает. Полагаю, скоро начнутся какие-то стычки, они ведь уже создают группировки. Это огромная проблема, господин инспектор. А дети… Дети в очень тяжелой ситуации находятся. Кого-то находим мертвыми, кто-то фактически в рабство попал, а некоторые попадают в лапы сутенеров…

И женщинам сложно. – Он скривил лицо. – Вы даже не поверите, какие мерзости, какие гадости происходят. Всякий раз, когда я заглядываю в дела, я разочаровываюсь в человечестве. – Тут он понизил голос, будто кто-то мог нас услышать. – Вот скажите, господин комиссар, зачем мы вообще влезли в эту сирийскую историю? Гуманитарная помощь – это правильно, но разыгрывать из себя еще одну сторону конфликта? Зачем? Что у нас за интересы в этой Сирии?

Похожий вопрос крутился и у меня в голове, он заводил в тупик, огорчал и расстраивал.

– Нет мерзости хуже политики, дорогой мой Мюнир, – сказал я. – А если уж туда вмешивается религия, то пиши пропало… Но мы сейчас живем в такое время. Более того, цену за это должен платить весь народ. Конечно, нам хочется помочь этим бедным сирийцам хоть немного, но, к сожалению, даже с этим мы не справляемся. Так, всё, ладно, давай закончим на этом…

В дверь постучали, она приоткрылась, и я увидел рыжеволосого и полноватого молодого полицейского.

– Давай, Реджаи, проходи. Ну-ка, скажи, что там случилось с этим ребенком, Фаххаром Эль-Кутуби? Он пропал три дня назад.

Реджаи боязливо покосился на меня, видимо, подумал, что я проверяющий, и, встав навытяжку, спросил:

– Что за Фаххар, Мюнир-бей?

Я подумал, что Мюнир сейчас сорвется, но нет:

– Ребенок из Шишли.

– А! Вы про девушку-попрошайку? Так ее грузовик сбил…

И вот тут мой коллега, не выдержав, заорал:

– Какой, к черту, грузовик, Реджаи! Я о пропавшем спрашиваю!

Рыжеволосый громко сглотнул:

– Шеф, но та девушка тоже числится в пропавших! Ее вроде бы в больницу отвезли, но я пока не проверял…

– Реджаи, прекращай! – рявкнул Мюнир. – Фаххар, по-твоему, женское имя? Я про мальчишку, который работал в кондитерской, а вечером не пришел домой.

– А-а-а, вы про него… – Снова бросив на меня опасливый взгляд, полицейский сделал шажок вперед. – Я лично сходил в кондитерскую и со всеми поговорил. Мальчик действительно пришел на работу утром, но довольно скоро у него начались боли в паху. Боли были настолько сильными, что ему даже на ногах стоять сложно было. Поэтому его отвезли в больницу Этфаль. В больнице была большая очередь, и паренек, который его туда отвел, ждать не стал, поехал обратно на работу. После этого о Фаххаре не было никаких вестей…

Мюнир насупился:

– И что же, ты съездил в больницу? Поговорил с врачами?

– Как я мог не поехать, поехал, конечно. И с врачами, и с медсестрами, и даже с сиделками разговаривал, кто дежурил в тот день. Но все в один голос утверждают, что такого мальчика не видели. Я проверил журнал поступающих больных – Фаххара там нет.

Мюнир пальцем показал на компьютер:

– Почему здесь нет того, что ты мне только что рассказал?

Пухлые щеки полицейского еще сильнее покраснели:

– Времени не было, шеф. Вы мне сказали работать над делом двух сирийских девочек, которых в сексуальное рабство забрали. Помните ведь того продавца тросов и веревок из Тахтакале [26], Абдуррахим его звали. Мы еще обыск устроили в его доме в Башакшехире [27]. Он кричал, что официально заключил временный брак [28], и не хотел пускать нас в дом. Пришлось заставить… Три последних дня я этим делом и занимался. Честно, шеф, я ночью всего два часа спал. Вы же сами знаете, что мы работаем на износ. Нам нужны еще сотрудники…

Мюнир, не зная, что на это ответить, бросил на меня взгляд в духе: «Ну вы видите, как у нас дела обстоят», а потом произнес:

– Понятно, Реджаи, все понятно. С этим Абдуррахимом ты уже разобрался, теперь примись за поиски Фаххара.

На полицейском явно висела еще куча дел, и он попытался возразить:

– Но, шеф…

– Никаких «но», Реджаи. Делай то, что я сказал. Дуй опять в больницу, проверь по камерам наблюдения, был ли там Фаххар. И не отлынивать! Прямо сейчас гони туда. До обеда мне нужны результаты. Все понятно объяснил?

Реджаи снова встал навытяжку:

– Так точно, шеф…

Когда он проходил мимо, по его взгляду и напряженному молчанию нетрудно было догадаться, что в случившейся взбучке он винит именно меня.

– Жестко ты его, – укорил я Мюнира. – Он не бездельничает.

Тот посмотрел на дверь, за которой скрылся Реджаи, и, слегка понизив голос, сказал:

– Тут такое дело, господин комиссар… Этот мерзавец Абдуррахим натурально купил двух сирийских девочек. Им всего по четырнадцать лет. Не поверите, в Стамбуле можно купить двойняшек за двадцать тысяч долларов, Причем у их же родителей. Но родителей можно понять… У них еще три ребенка, и денег на пропитание не хватает. Они хоть как-то из ямы вылезти пытались. О случившемся сообщили соседи, и мы взялись за дело. Бросили мерзавца за решетку. Так вы не поверите, тут же начали звонить сверху, выяснять, что да как: разные начальники, уважаемые люди, даже партийные деятели. Просто мрак какой-то…

– Угрожают?

Мюнир зло выдохнул:

– Да будто бы нет. Начинают рассказывать, какой это Абдуррахим хороший человек. Что ничего плохого он в уме не держал, а просто хотел спасти девочек, чтобы тем не пришлось жить на улице. Но мне они напрасно названивают. Как таких мерзавцев отмазывать можно!

Я знал, что, к глубокому сожалению, и среди полицейского начальства водились персонажи, которые не считали сирийцев людьми – сирийцы для них были разновидностью движимого имущества.

– Не мучь себя, – мягко произнес я. – Тут ничего не сделаешь.

– Да, это верно, с этим, конечно, ничего не сделаешь. Но хоть бы они нам нашу работу нормально делать давали. Вы же видели Реджаи – парень на части разрывается от нагрузки. И он прав, после наплыва сирийских беженцев нам срочно необходимо увеличение штата. Сколько раз я об этом говорил, сколько заявок писал. И ни ответа, ни привета… Ладно, не буду больше жаловаться на нашу жизнь. Не волнуйтесь, господин старший инспектор, мы обязательно выясним, что случилось с Фаххаром…

Я доверял Мюниру – он, так или иначе, доберется до истины. И уже собирался встать, как он спросил:

– А у вас как? Есть что-то новое по убийству Акифа Сойкырана?

Надо же, Слепой Кот по-прежнему владел его вниманием.

– Пока ничего нового, продолжаем работать. – В этот момент мой телефон зазвонил, вызов шел от Али. – Да, слушаю.

– Господин комиссар, найден еще один труп…

Значит, Слепой Кот опять выходил на охоту.

– В детском саду?

– Нет, в Музее детства. Он нас обманул, оставил второй труп в Музее детства в Топхане [29].