Специфика нашей книги такова, что заключительный ее раздел приходится начинать с повторения той мысли, которая уже была высказана во введении: охватить всю многоликую действительность Латинской Америки, даже ограничиваясь лишь одним, «традиционным» срезом этой действительности, в рамках небольшой по объему работы невозможно. Столь многое остается за пределами книги, что считать завершенным этот труд, пытаться подвести окончательную черту — значит внести элемент сознательного искажения исследуемой проблематики. Вот почему, на наш взгляд, название «Вместо заключения» лучше всего подходит для последнего раздела книги. Автору остается лишь, в утешение и себе и читателю, повторить вслед за В. Леви: «…и ничего не будет никогда завершенного, кроме смерти (может быть, и для книги, как для любви, лучший конец — середина)»{237}.
Тем не менее, прежде чем поставить точку, необходимо ответить на некоторые принципиальные вопросы, поставленные в работе.
Приведенный материал позволяет сделать вывод, что традиции являлись и остаются важным фактором в жизни народов Латинской Америки, в том числе в борьбе различных альтернатив развития на современном этапе. Не противоречит ли подобное подчеркивание значения рассматриваемого феномена общепринятому в марксистской науке положению о качественном повышении роли творческой активности субъектов исторического процесса (как отдельных людей, так и человеческих общностей) в современную эпоху? Нет, не противоречит.
Нами была сделана попытка проследить на конкретном латиноамериканском материале постепенное, по мере прогрессивного развития изменение соотношения в противоречивом системном единстве культуры традиции и инновации в пользу последней. В современной культуре в целом по сравнению с предшествующими эпохами соотношение их явно изменилось в пользу инновации. Здесь находит отражение повышение роли творческой активности человека.
Наиболее яркое подтверждение тезиса об усилении значения и «веса» инновационной стороны культуры в пашу эпоху — превращение революции в неотъемлемую составную часть действительности современного мира. Однако «укоренение» какого-либо явления на почве культуры означает превращение его в традицию данной культуры. Следовательно, революция как социальный феномен, как особый способ разрешения противоречий в антагонистическом обществе превратилась в традицию жизни сначала (с XVI–XVII вв.) европейской, а затем (с XIX в.) мировой цивилизации.
Этот вывод в полной мере распространяется и на любой другой тип инновации. В данном случае на примере феномена реальной действительности можно ярко проиллюстрировать одну из граней закона единства и борьбы противоположностей: взаимопроникновение сторон диалектического противоречия. Здесь оно находит свое отражение в том, что сама инновация (в том числе и революция) становится традиционной, а традиция именно в силу этого начинает выступать как активная творческая сила.
Разумеется, это относится не ко всем традициям, а лишь к тем из них, главная функция которых — закрепление в механизме культуры прогрессивных нововведений. Иными словами, речь идет в первую очередь о революционных, а также о любых передовых традициях в различных областях человеческой деятельности. В этом плане закономерен вывод о повышении их значения в современную эпоху именно в силу роста творческой активности субъективного фактора в истории. Подобный вывод полностью подтверждается на конкретном латиноамериканском материале.
Как было показано выше, значение традиции в одной из ее функций, как относительно консервативной стороны культуры, в наш динамичный век по сравнению с предшествующими эпохами действительно упало.
Но вопреки утверждениям многих видных буржуазных идеологов подобное ослабление роли традиции в указанном смысле оборачивается усилением ее роли как механизма «связи времен». Именно в условиях лавинообразного роста информации задача обеспечения его бесперебойной работы становится особенно актуальной. В этой своей функции традиция остается необходимым условием существования любого человеческого общества на любой стадии его развития. Ибо нарушение или разрыв «связи времен», т. е. нормальных отношений исторической преемственности, могут означать либо застой, либо саморазрушение общества. Поэтому, как говорил великий немецкий просветитель Гердер, «где существует человек, там существует и традиция…»{238}.
Сказанное можно отнести и к человеку Латинской Америки. Куаутемок, Бартоломе де Лас Касас, Гарсиласо де ла Вега, Карлос де Сигуэнса-и-Гонгора, Хуана Инес де ла Крус, Тупак Амару, Франсиско де Миранда, Симон Боливар, Андрес Бельо, Хосе де Сан-Мартин, Бернардо О’Хиггинс, Хосе Хервасио Артигас, Мигель Идальго, Хосе Мария Морелос, Доминго Фаустино Сармьенто, Хуан Баутиста Альберди, Эстебан Эчеверрия, Бенито Хуарес, Хосе Энрике Родо, Хосе Марти, Мануэль Гонсалес Прада, Хосе Инхеньерос, Хосе Карлос Мариатеги, Хулио Антонио Мелья, Луис Эмилио Рекабаррен, Анибал Понсе, Аугусто Сесар Сандино, Фидель и Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Сальвадор Альенде, Карлос Фонсека Амадор, Хуан Веласко Альварадо, Омар Торрихос, Морис Бишоп… Сколько еще выдающихся деятелей и мыслителей Латинской Америки здесь не названо? А ведь за всеми ними — миллионы тех, чьи имена остались неизвестны истории, но без кого нить Ариадны, приведшая из прошлого в сегодняшний день «пылающего континента», не была бы соткана. «Связь времен» в реальном историческом процессе всегда воплощена в конкретных субъектах. И степень их творческой активности прямо зависит от того, насколько полно они усвоили опыт своих предшественников. Овладение этим опытом — предпосылка подлинной революционной практики, в ходе которой резко возрастает роль субъективного фактора исторического развития.
Чем дальше продвигается человек по пути прогресса, тем больший объем информации должно усваивать каждое новое поколение, тем тяжелее «цепь времен», которую он должен нести, чтобы идти вперед. И нужна огромная сила духа, чтобы взвалить на свои плечи весь груз боли и гнева, надежд и разочарований, гениальных прозрений и глубочайших трагических ошибок, достижений и неудач прошлого. Только подлинно свободному человеку по плечу такая задача, свободному в том числе и от любых форм националистической узости и предрассудков. Ибо речь идет не только об усвоении уроков собственной истории, но и об обогащении своей культуры чужим опытом.
Важнейший фактор, способствующий такому обогащению, — тот тип процесса синтеза культур, который осуществляется на основе восприятия всего лучшего и прогрессивного в наследии различных народов. Процесса очень сложного и противоречивого, пробивающего себе дорогу вопреки многим препятствиям.
Яркий пример развивающегося на протяжении столетий синтеза культур являет собой Латинская Америка. Надеемся, что, пробегая глазами эти последние строки, читатель уже имеет некоторое представление о том, как из хаоса различных «звуков» рождалась постепенно «симфония духа» латиноамериканских народов.