Лёд и порох

5

Чтобы окончательно не съехать с катушек и пореже задумываться о чудовищной глупости этой экспедиции я приучила себя и пару присоединившихся сестер ходить купаться на рассвете. Все же быть у моря и киснуть в затхлых комнатах — перебор, пусть даже придется нырять в платьях. Нам изначально выдавали в сопровождение казака Афанасия, но тот перманентно глушил с местными цикудьо, поэтому вскоре мы привыкли к одиночеству. Доктора уже поглумились над сходством названия с классическим ядом, но Афоню не брала никакая зараза. К сожалению, об остальных такого сказать было нельзя. Народ валом укладывался то от диареи, то от тошноты. Я жрала уголь как сахар и молилась. Ну и мыла все по сто сорок раз кипяченой водой, конечно. Приучила Устю обдавать все кипятком и мы пока держались.

Но везение не бывает вечным, и, боюсь, виновна в этом именно моя пляжная прогулка, когда накупавшись я не устояла и сорвала с дерева апельсин. Мне почти искренне сочувствовали, когда третий день подряд я задумчиво лопала одни сухарики и трепетно прислушивалась к внутреннему голосу. К пациентам засранцев не допускали, поэтому душный день пришлось провести в снятой нами мансарде.

Зарево пожара на востоке города я рассмотрела не сразу. Оказалось, что у турок случился прорыв на фронте и местные праздновали это вырезая чудом выживших в январе христиан. Ну конечно, как героически помирать, так я либо блюю, либо готовлюсь к этому. Мы с Устей прихватили все самое ценное и рванули в госпиталь. Как оказалось, вовремя, потому что возвращаться к ночи стало некуда, причем не только нам, но и сестрам. К исходу третьего дня осады госпиталя, которую мы все провели без сна, еды и почти без воды, в город вошел тот самый давно обещанный гарнизон. Всю компанию экстренно, под охраной решили переправить под присмотр Джунковского. И тут нужно знать местную пунктуальность: срочно — это в течении нескольких дней. Ну не позднее недели, хотя бы. Или двух.

Отбытие ожидалось на очередном рассвете, и мы начинали привыкать, что все откладывается, как и вчера, и позавчера, и третьего дня. В этот раз я решительно не могла заснуть, и мы с Устей устроились на кресле под оливой, что росла чуть в стороне от госпиталя. Посидели-посидели и решили напоследок искупнуться. Теперь в городе не было страшно, да и от ворот госпиталя до побережья — рукой подать. Прихватили немного еды, пару покрывал и пошли. Как оказалось, по улице мы шли не одни. Причем это выяснилось, когда мы успели добраться до берега, я разделась и нырнула.

— Хозяйку позови. — раздалось в ночи. — И погуляй пока с Андреасом.

Я бестолково щурилась, пытаясь рассмотреть незваных гостей. Один силуэт был мне очень хорошо знаком, и вроде бы по кустам шевелились еще тени — или это лишь ветер? Так и пришлось идти к берегу в мокром платье, вода стекала по лицу, рукавам и подолу. Позорище. Ну так и он тоже не обязательно красавчик.

Для непосвященных — армия Греции обычно лидирует в рейтингах самой оригинальной формы. Здесь собрали и шапочку с кистями до самого того, и чулки с подвязками, и юбочки-солнце и тапочки с помпонами. Живописно выглядит, но меня терзают сомнения насчет боевых успехов в подобном облачении. Мой гость одевался весьма по-европейски — мышастый сюртук, брюки, заправленные в сапоги, белая рубаха. Оброс бородой — непривычно. На передовой обычно бывал гладко выбритым, со щетиной или бородой там более раскрученные персонажи ходили. А теперь лишь эти раскосые глаза да чуть побитые сединой пряди напоминали того, кто стал очередным лицом той внезапной войны. В моей стране после Великой Войны героев в режиме он-лайн не случалось. И пусть их выкашивали пули и взрывы, но этот, казалось, под Божьим покрывалом ходит.

— Здравствуйте, Дмитрий. — я завернулась в большую простыню, поданную Устиньей, быстро переоделась внутри нее, пожертвовав условностями типа множественного нижнего белья, отпустила девочку и жестом пригласила комбрига присесть. — Выпить хотите?

— Я не пью. — Он чуть сутулясь устроился на большом валуне.

- Зря, тут алкоголь любую заразу убивает. — он молча протянул руку.

— Ксения Татищева. — я едва успела перевернуть ладонь, чтобы пожать.

— А меня, стало быть, знаете, — он наблюдал, как я достаю из корзины бутылку, наливаю нам обоим и, к чести его, не стал дожидаться моего первого глотка.

— Ну, за встречу, Хакас. — пробормотала я. Не сказать, что граппа легко ложится на измученный стрессами желудок, но весь день я лопала сухарики. Хуже уже некуда. — Давно Вы тут, Дмитрий?

— На Кипре-то? — усмехнулся он. — С полгодика будет.

— Вы же понимаете, я не об острове. — я откинулась на покрывало и выдохнула.

— А Вы? — ушел от ответа мой собеседник.

— Четыре года. — звучит-то как жутко. — В общей сложности.

Он с изумлением уставился.

— Это как?

— Через два почти была возможность дом навестить, но я там… В общем, вернулась.

— Как? — он вскочил и бросился ко мне. Наблюдая это заросшее лицо и диковатые глаза потомка Чингиз-Хана, я вдруг вспомнила, что были у него и контузии. Неоднократно. Не реже пяти-шести раз в году.

— В Петербурге дверь была… Только там революционеры бомбу уронили и больше она не работает. — я наблюдала, как чуть подрагивающими пальцами он достает портсигар, извлекает из него сигарету, прикуривает от зипповской зажигалки. Здесь такое не встретишь — как только не спалился на столь явном анахронизме?

— И что?

— Пожила там пару месяцев и вернулась. Здесь у меня тоже… Жизнь.

Разговор не клеился и я, вдоволь наглядевшись на мужика из телевизора, как-то перестала понимать, зачем притащилась к нему.

— Слушай, давай на ты, а? — он перестал сражаться с привычками и уселся в любимой позе — одно колено параллельно земле опирается о другое.

— Не вопрос. — Я потянулась за влажным покрывалом, свернула его подушкой и подложила под шею.

— Там точно больше нельзя пройти? — он смотрел на меня с надеждой малыша, которому впервые рассказывают про то, что Деда Мороза не существует.

— Сумка динамита.

Он понимающе промычал.

— Ты как про меня узнала?

— Там-то? — он усмехнулся. — А здесь в «Ведомостях» очерк был с портретом. Сильное впечатление, конечно. Вот и подумала, что земляка надо повидать.

— То есть ты на войну приехала увидеться? — он странно посмотрел на меня со смесью любопытства и снисходительности звезды к фанаткам.

— Русские своих не бросают. Я здесь за это время еще ни одного своего не встречала — а насчет тебя сомнений быть не может. Да и вообще, любопытно, как оно там все.

— Ты в тринадцатом пропала? — он добивал запас сигарет, и я начала беспокоиться, что же мы будем делать позже.

— Нет, в пятнадцатом. Здесь такая штука — из какого дня ушел — в тот и вернешься. Но сколько потом в своем мире отживешь — настолько сюда опоздаешь. — данный вывод я сделала еще в первые месяцы, и косвенно он подтверждался опытом Феди.

— Стоп. Еще раз. — он отвлекся от огонька сигареты и внимательно посмотрел на меня. Ох, от этого взгляда я раньше… Ой. Но не теперь.

— Навоюешься здесь (кстати с кораблями у тебя отлично получилось), найдешь лазейку, даже если через десять лет вернешься в тот же день…

— В шестнадцатый хочу… Прикинь, эти суки меня в Новый Год выпилили. По машине шмальнули, я в кювет… Тачка полыхает, еле успел выпрыгнуть, а помню ж, что вокруг минное поле… А оно ни разу не минное, и трассы нет. Да что там трассы, тачки не осталось.

— А как ты без документов-то? — вспомнила я свою самую большую головную боль.

— Да ерунда все твои бумажки. Я и сейчас без них обхожусь. Винтовка есть, и ладно. Но поначалу пришлось… Да… — он вспомнил что-то забавное. — А ты?

— Я эпоху изучала там, поэтому устроилась почти гладко. Сначала у купчихи в компаньонках служила, после ее смерти в лавке у купца счета вела. Потом замуж выскочила…

— За купца? — усмехнулся Хакас.

— Нет, за артиллерийского поручика. — показала язык я. Приятно все же сбросить скорлупу условностей. — Овдовела… Теперь вот веду тихую светскую жизнь.

Где-то на море громыхнуло.

— То-то оно и видно. Прогресс толкаешь потихоньку?

— Только если чуть-чуть. Здесь не так легко что-то заработать на инновациях. До Сколково люди еще не доросли. — проворчала я.

— А что дальше думаешь?

— Раньше думала, что еще лет 20 стабильности будет, но недавно у немцев химзавод рванул с какой-то ядреной отравой, значит, наши современники тут случаются. И теперь гарантий нет.

Он откинулся, совершенно по-кошачьи вытянув длинные ноги.

— А знаешь, я вот про разные войны в детстве читал, а эту почти и не знал, только сроки… Раньше думал, что победим тех уродов, на завод свой вернусь. А оказалось, что война сама за мной ходит…

— Ты в курсе, чем она закончится? — поинтересовалась я потому что к стыду своему до сих пор ничего не вспомнила.

— Да продуют греки все… — махнул рукой боевик. — Я тут пробую, бьюсь, а как в учебнике выходит — адмиралы про… все, что можно и нельзя.

— Так что же ты? — удивилась я.

— Не поверишь — втянулся. — Он обезоруживающе улыбнулся.

— Вот и я — втянулась…

Помолчали. Дело шло к рассвету, поэтому собрались и тихо-тихо пошли к госпиталю. Чуть поодаль шли Устя с тенью комбрига.

— Думаешь, революцию переиграть? — спросил он после долгого молчания.

— Раньше считала это важным… Но теперь важно большую войну не продуть. А там уж царизм ли реформировать, или парламентаризм придумывать — видно будет. Причем не мне и не тебе это решать. Знаешь, из двухтысячных все как-то иначе смотрелось. И не то, что одни молодцы, а другие — гады, а беда в том, что десятки миллионов, причем не абстрактных цифр в учебнике, а живых людей, которые еще и не все на свет появились, должны погибнуть, чтобы что-то получилось. Да и теперь нет гарантии, что получится так, чтобы СССР оказался сверхдержавой, если у тех же немцев сидят пара человечков, как мы с тобой, которые знают, где соломки подстелить. Или у итальянцев… Или у французов. Ты только прикинь, какой соблазн — переиграть все так, чтобы лет через тридцать было великое царство Сингапура или Европейский Союз Лихтенштейна…

Мой гость тоскливо посмотрел на пустой портсигар, свистнул, и из темноты появился еще один человек, молча протянувший ему запасы табака.

— Думаешь, что здесь начало Первой Мировой?

— Полагаю, при любом раскладе оно может рвануть где угодно. Вряд ли посреди боя пройдется группа чирлидеров с помпонами и транспарантом «Поздравляем, вы только что начали Мировую Войну»?

Он усмехнулся.

— А знаешь, круто было бы выпилить под ноль Австро-Венгрию… Это же их заботами нам потом…

— Да, что ждать этого несчастного Гаврилу Принципа? Давай прям сейчас начнем. — рассмеялась я, но смех получился коротким и недолгим. — Ладно, поржали и будет. Тебе помощь нужна какая?

— Мне бы пару танков сюда. Не представляешь, как я по своему танку скучаю. — мечтательно улыбнулся Хакас. — Там тосковал по винтовке, когда меня комбат в танк усадил, но сейчас бы год жизни за своего Наф-Нафа отдал. С ним мы бы за неделю все закончили.

— В Стамбуле? — как-то хорошо представилось именно это.

— Можно и в Стамбуле.

— Извиняй, могу только лекарствами. — Позвала Устю и вместе мы передали мятежникам несколько сумок с повязками, углем и первыми партиями антибиотиков. Врачи все же их пока применяли неохотно, то есть вообще игнорировали в большинстве случаев. — Это, конечно, не ядреные порошочки нашего времени, но лучше, чем ничего.

— Спасибо. — По едва заметному жесту из деревьев появилась та же тень и уволокла сувениры во тьму. — Здесь же вроде антибиотиков нет пока.

— Нет пока. И не предвидится. Но если поискать, то кое-что кое-где можно найти. — Жаба душила тратить средства на чужую по сути войну, но так хотелось, чтобы у него все получилось. Хоть у кого-то из нас здесь должно все получиться. — Денег много предложить не могу, но… — достала из закромов кошель с серебряными рублями.

— Ты — прям фея-крестная. — с радостным изумлением он смотрел на мой аттракцион невиданной щедрости.

— А ты, Золушка, останься живым. — я помолчала и добавила главное, для чего и затевала всю встречу. — Когда тут закончишь, приезжай в Питер. Есть у меня задумки кое-какие, но нужны твои знания в технике. Адрес вот. — передала карточку, внимательно прочитанную и сожжённую.

— Да запомнил я все, не боись. Ты тут графиня? Обалдеть, устраиваются же люди. — произнес он в ответ на немой вопрос. — Ладно, с меня же сказочки были? Значит с пятнадцатого до конца шестнадцатого… Ну у нас все по-прежнему, плюс-минус километр. Ваших на Олимпиаду практически всех не пустили — типа из-за допинга. В Египте питерский борт взорвали, поэтому туда туристы не летают. В Турцию тоже — они ваших летчиков сбили в Сирии. У вас в России на днях борт МО лег… С артистами. В Сирию летел — не долетел. Там, кстати, тоже в затяг пошло.

— А мы туда воевать пошли? — недоуменно уточнила я.

— В основном, авиацией. Там и турки, и европейцы… Прям ностальгия берет, когда на эту войну смотрю. В Турции посла вашего убили. Вроде как фанатик. Европейцы от своих беженцев вешаются. Там то в Париже, то в Брюсселе теракты. Бардак, короче. О, ты ж не в курсе — у амеров Трамп победил!

— Где?

— В Белом Доме.

А я думала, тут большие перемены.

— Цирк поехал на гастроли…

— Мост в Крыму строят. Санкции продлевают. Во все виноваты русские. Даже в результатах американских выборов. Ну и нашей войны, само собой, нет. Этот американский гений все свою ракету запустить не может в космос — смешно даже. Что тебе еще рассказать-то?

Для такой сводки надо знать побольше, но тень рискнула проявить инициативу и прошептала на ухо Хакасу несколько слов.

— Я пойду. Был рад встрече. — он обнял меня, такой высокий, широкоплечий, надежный, похлопал по спине. — Обязательно повторим.

И исчез, унося с собой и все наше утраченное будущее, и энергию, с которой он взялся за обреченное дело, и уверенность в своих силах. Словно телек выключили в темной комнате. Может быть, и мне что попробовать, а то голосить, что революция — это стихия, один человек ни на что не способен, а графиня в депрессии, можно бесконечно, но лучше от этих слов никому не станет? Хоть пользу кому принесу.

Наутро я завернула волосы в обычный пучок, надела самое простое платье и вошла в палату. Работать до седьмого, а порой и двадцать седьмого пота, поить, утешать, закрывать глаза. Переезд опять откладывался, но жили мы все теперь во времянке, быстро возведенной на территории госпиталя.

Девицы-медсестры потихоньку теряли столичный лоск и выматывались, засыпая где ни попадя. Поначалу любой знак внимания от сопровождающих мужчин воспринимался как эпохальное событие, обсуждаемое всеми подолгу, а сейчас то одна, то другая исчезали на ночь или с врачом, или с пациентом. Мало того, что сестры, в глазах Усти появилось новое слегка мечтательное и одновременно упрямое выражение.

И я, признаюсь, им всем завидовала. Полудетское увлечение парнем из монитора прошло, как наваждение, так что желания закрутить короткий, но сногсшибательный роман с этим мужчиной не появилось. А ведь могло бы, и возможно встряхнуло бы от сердечной апатии. Когда зимой Ольга пробовала развеять мою печаль другими знакомствами, я не могла переступить через свою трагедию. Ну и с Андрюшей, конечно, нехорошо получилось. Позже, когда начала разумом примиряться с тем, что семьи с Тюхтяевым больше не будет, всех сравнивала с ним, и пока позитивных откликов не нашлось. Это что, только post mortem выяснилось, что мне встретилась Самая Большая Любовь? Или просто покойника не переиграешь?

Трудно поверить, что все мои чувства раньше я воспринимала всерьез. Я порой пыталась вспомнить своих возлюбленных из двадцать первого века, но максимум, что получилось — составить список. И то вряд ли полный. Лица многих с трудом вспоминаю — все же с переключением на местную жизнь все почти получилось. Жаль, что так несвоевременно.

Через несколько дней у нас умирал молодой, но чрезвычайно угрюмый грек, в котором я не сразу признала Андреаса. Опознала только по портсигару. Умирал долго и страшно, с развороченным животом и сепсисом, непрекращающимся кровотечением и инфекцией. Хирурги дважды пытались урезать кишечник, лепить швы на швы, но к утру парень скончался.

Ночью я осталась дежурить снова, слегка подремав днем. Теперь, в форме сестры милосердия, меня уже не принимали за графиню. Да что там, я сама уже смутно помнила, был ли мир за пределами этого недосягаемого моря, жары, мух, стонов умирающих и накопленной усталости. Где-то в тени двора тихо плакала Устя. Я и не заметила, что эти двое тогда успели сговориться.

— Ксюха! — потрепала меня по плечу широкая как лопата ладонь.

Как и в той, другой жизни, его практически не цепляли снаряды, и сейчас он щеголял лишь мелкими ссадинами на лице. Даже не сразу заметила, как морщится при ходьбе.

- Ты как тут? — полушепотом спросил, косясь на пост, где дремала маленькая и тихая, как мышка чахоточная сестра Дубровцева. Как можно было тащить ее в такую дыру, я не понимала, ведь по их уставу нужно было иметь лошадиную выносливость, но девочка по мере быстро угасающих сил все пыталась что-то делать. Ее было искренне жаль.

— Бывали дни и лучше. — потянулась я и быстро вышла вместе с комбригом за порог. Там, за стволом древней, как местные руины, оливы, мы укрылись от посторонних глаз. — Прости за своего. Тут все бились как могли.

— Да я еще там понял, что 200. - он снова закурил. Вообще, дымит как паровоз.

Я достала из его пальцев сигарету и потушила о ствол. Экологически неправильно, но не топтать же тоненькими туфельками.

— Пойдем, осмотрим тебя.

Да, да, я видела полуголого Хакаса!!! И у меня даже фотки есть. Он вскинулся, когда увидел светящийся экран и посетовал, что свой телефон посеял еще в Македонии, через которую добирался сюда.

— А заряжаешь чем, святым духом? — пошутил он и очень озадачился моим подходом к энергетической безопасности.

Пока трое неприметных товарищей грузили из мертвецкой тело погибшего, Хакас практически не морщась терпел ощупывания и перевязку.

— У тебя шрам на шраме и шрамом погоняет. — я изучала его тело словно карту сокровищ — мой же ровесник, практически, а видок как у пробной версии Франкенштейна.

— Мне говорили, что это только украшает. — улыбнулся пациент. И да, я не святая, мне тоже в это очень даже верилось.

На мой скромный, не подкрепленный рентгеновским исследованием взгляд он сломал пару ребер. Травма неприятная, но сравнительно легкая, и подобное бинтовать меня уже хорошо научили. Вообще, здесь я неплохо поднатаскалась в работе младшего медперсонала, и теперь при необходимости смогу стать не только чтецом фармацевтического справочника, но и полноценным ассистентом медика.

— Все же попробуй беречь себя — я домотала бинт вокруг его торса и завязала кончики.

Он только фыркнул в ответ.

— Что там слышно? Мы тут как в жопе мира торчим, без интернета, газет, радио, вслепую. Толку-то от русской королевы — язык никто не знает, или делают вид, что не знают. — ворчала я.

— Да п…а — в общем-то исчерпывающая характеристика ситуации, которую ни одно средство массовой информации процитировать не сможет.

— А конкретнее?

— Русская эскадра обстреливает греческий лагерь и все хором требуют уйти. Греками рулит принц Константин, женатый на сестре кайзера. А кайзер своими офицерами укомплектовал турецкую армию. И теперь все это одно большое болото.

— Значит скоро замнут все. Получается, что люди погибли зря. — я оглянулась на госпиталь. — М…ки они там все.

— Да, — согласился он. За эти дни осунулся, лицом потемнел, но азарта не утерял.

— Возвращайся в Россию. Там интереснее. Скоро дедушку Ленина из ссылки выпустят — сходим посмотрим. Я прямо чуть-чуть не успела до ареста. Опять же, там живые классики по улицам ходят. — Я передохнула и вернулась к своей любимой песне. — Попробуй пока получить местные документы. В России с этим не так чтобы очень просто.

— Живы будем, не помрем. — обнял меня на прощание человек-легенда и исчез.

Как только наше доблестное руководство таки собралось «вот завтра, как Бог свят!» выезжать, пришло трагическое известие — турецких соратников накрыла очередная волна малярии и скончался наш вождь, доктор Ланг. Сестры плакали, мужчины курили, я испугалась. До сей поры смерти здесь происходили как неизбежный риск выбравших путь воина. Смешные наши недуги казались издержками акклиматизации, но смерть своего человека пугает и быстро ставит на место.

Нас перевозили несколько дней по жутким совершенно дорогам, Россия показалась уже недосягаемым раем, и есть ли он вообще?

Перед отъездом нашего госпиталя в мою каюту доставили корзину с вином, лепешками и другими прелестями местной кухни. Кусок козьего сыра был обернут бумагой, на которой карандашом нацарапали танк, крушащий Голубую мечеть. Мы в школе рисовали рейхстаг так же — с взрывами, ошметками.

Вначале и особой боли-то не было Так, словно камышинкой уколоться. Раз обычные настои трав не помогли, ни пижма, ни подорожник, ни какие-то чудо-смеси, живот нагло рос, порождая все больше и больше ненависти, Саввишна достала спицу, прокалила на свече и под бормотание наговора просунула между ног.

Может, что и изменилось, но с зимы она не ощущала себя ниже пупка. Хоть кулаком бей — пусто. И под крестом — так же.

Похоронить мужа было сложнее, чем пережить насилие. Удавленника не принимала церковная земля и лишь за золотой червонец удалось сговориться с могильщиком, чтобы вырыл могилу неподалеку от дома. Теперь она ежедневно могла навещать его, минуя осуждающие взгляды деревенских. И поначалу это казалось облегчением, равно как и то, что все сударушки-подруженьки разом забыли дорожку к ее жилью, но потом накатила тоска, волчья, отчаянная тоска.

Без мужа оказалось еще хуже, чем под его горьким взглядом. И боль только толкала дальше в яму отчаяния.

Кто такой Д. Кустов я поняла не сразу, хотя обратный адрес как бы намекал. Что такого могло случиться, если Фрол с Антуаном (или уже не с ним) были тут не первый месяц, я даже не представляла, но вряд ли Данилка бы так шутил.

Поехала налегке — с одним чемоданом, ридикюлем и Устей. Та стоически воспринимала необходимость путешествий, а после Крита вообще стала более любознательной, и порой я ловила ее за чтением.

Поступила на этот раз красиво, по-барски, взяв извозчика и отправившись к самому респектабельному отелю города — гостинице Зейферта, «России». Чуть улыбнулась, вспомнив, как восхищалась еще пару-тройку лет назад роскошными дамами и господами, выходившими из этих апартаментов. В мои двадцать она уже сгорела и мрачным остовом под маскировочной сеткой вздымалась над центром города.

На встречу с Данилой отправилась незамедлительно, как только разместились. Это был мой четвертый приезд в Саратов, если считать две транспортировки из другого мира, но сейчас я поймала себя на мысли, что совсем отвыкла от него. Когда-то, еще до замужества, это был целый мир, которого мне вполне хватало. А теперь, после всех приключений и войны, все выглядело маленьким, наивным и бесконечно беззащитным перед натиском истории.

Мимо лавки Фрола, где уже поменяли вывеску, я прошла с упавшим сердцем — скучала все-таки по тому наивному и простому периоду.