Лед небес

XIV. Долг

Мир живых за него цеплялся, как цеплялся мертвый до того, как погрузился в сон. Земля и сама клонилась в небытие, но, будто того не сознавая, отчаянно пыталась приковать Иммануила к себе. Насылала на него несбыточные грезы, когда сама клевала носом, и надеялась, что он поверит в то, что ему дозволено остаться. Что он будет счастлив с ней, живя жизнью человека, и счастлив с Хлоей.

Но он не поддался чарам.

Мне хорошо с тобой, мой друг, но я не останусь. Если засну я, заснешь и ты, и брат твой не проснется.

Что бы земля ему ни обещала, Иммануил не будет нежиться в ее слабеющих объятиях тепла, а вернет тепло на небо. Когда окунет Хлою в мертвенный мороз.

Адраган насторожился сразу, увидев незнакомца с Хлоей рядом, и угроза, заплескавшаяся в его глазах, внушала натуре человека настоящий страх. Не было у Хлои друга ближе — он учил ее обороняться и сам защищал, как брат. И был готов на любого ринуться в атаку.

Иммануил, когда следил за ней тайком, проведал и про Адрагана, но не про то, как дорога их дружба ей самой. Но неведение развеялось сразу. С первых фраз, ею Адрагану обороненных, и их обменов взглядами, не требующих слов.

Препятствием Адраган серьезным не был, поскольку про небеса он ничего не знал, но оказывал огромное влияние на Хлою и мог ненароком помешать. Их связь Иммануила задевала — то ли той адресованной ему угрозой, то ли еще чем-либо, но она была слабостью Хлои, а значит — силой его. Он обратит уязвимость во благо и освободится от всех уз, и Хлоя сама помогала с этим, поручив Эрхарту держаться рядом с Адраганом на период ее рейса в Ад. И толкала себя в пропасть. Тянула друга на жертвенный алтарь, предназначенный ей.

В ночь отбытия на небо Хлоя не спала. Рейс назначен был на утро, но она, по какой-то причине, обманула с его временем Иммануила, и это его кольнуло. Он уже определил роль Адрагана, и мир обещал ему помочь, и невинность перед Хлоей было строить нелегко, а тут она сама скрывала что-то от него. Откровения были не нужны Иммануилу, — так он считал, — но тайны его тоже раздражали. Он хотел быть в курсе всего того, что обуревало Хлою, ведь только так, — убеждал себя, — в жизнь претворится план. Но она перенимала правила игры, которую Иммануил затеял, и он прекрасно понимал, каково было недомолвками терзаться.

Только ей будет больнее.

Она, вместо того чтобы набираться сил перед дорогой, наблюдала иссякавший звездопад, и Иммануил, желая расстаться с ней на добром слове, подошел. Смерть — моя мечта, сказал ей он, так не думай о ней плохо. Не вечный мрак и не вечный холод — однажды и весна на небеса придет.

«Но застанешь ли ты ее — не знаю, — умолчал. — Смерть — обитель моя и существо».

Иммануил никогда всерьез не размышлял о смерти, будучи ее посланником и порождением, а ведь она отделяла духа от живого и определяла человека таковым. Иммануил был сотворен мирами для того, чтобы избавить их от гнета и искоренить мороз, из которого сам состоял. Но что потом? Он и жить-то не мог толком, потому что умереть не мог, и не мог быть духом. Для чего еще он нужен? Стеречь в мирах порядок? Но не вечны и они. А он?..

Чем дольше носил он маску человека, тем больше она давала ему понять, что человеком ему не бывать.

Ночью, так и не поспав, Хлоя растворилась в зимнем бризе, отправившись с помощью часов на небеса. Она не попрощалась, как и не дала конечного ответа, но оставила расписание тренировок Адрагана, которые Иммануилу надлежало посещать.

И с ее уходом Адрагану не от кого стало скрывать угрозу. Он хлопал по плечу новоявленного «родственника» Хлои и натужно улыбался, но ничего не прятал. Не сдерживал свою силу, обучая его приемам, но и откровенно не избивал. Пока — предупреждал, что Хлою обижать нельзя, и не подозревал, что вред, грозящий от Иммануила ей — хуже любой обиды.

Иммануила не заботило чужое превосходство в грубой силе или ревность, взявшаяся неведомо откуда, а вот манерами Адраган напомнил ему себя, разве что искусства лжи другу Хлои недоставало. Тем и проще к себе его расположить. Опуститься на ступеньку ниже, не отвечать на угрозу угрозой, а на удар — более сильным ударом, проглотить цветастые речи — и бесхитростная душа смягчилась. И даже взяла под свое крыло. И открылась.

Как же ведо́мы люди! Подхвати их волну — и вольешься в доверие, точно к агнцам.

Адраган рассказал ему то, что и без рассказов было известно Иммануилу — о вражде с бандитскими группировками, орудующими в этом районе, где жила Хлоя. С тех пор как Адраган сюда переехал и всех разогнал, их пыл поугас, но временами вражда обострялась.

И обострить ее вновь ничего не стоило. Как и разыскать тех бандитов — гнилью от их жалких душонок веяло за версту. Даже отец так не смердел — до подобной низости он не опускался.

Вливаться в доверие к ним Иммануилу было не нужно, и ауру свою перед ними он не подавлял. Наоборот, воспользовавшись поддержкой мира, стер их волю и подчинил, назначив час расправы над Адраганом. В час, когда Хлоя, вернувшись с рейса, застанет чудесное воскрешение друга.

Адраган не был плохим человеком, и препятствием, в общем-то, он тоже не был, но привязанность к нему Хлои делала его к цели мостом. Если бы Иммануил имел полную власть в живом мире и умел исцелять тела, действовать было бы проще, но Адрагана он бы все равно предал. И не моргнул бы глазом, отмахнувшись от назойливого жжения там, где томилась его души человеческая часть.

Какой бы успех ни обещала идея завоевать Хлою так, Иммануил рисковал — вдруг она бы их не нашла или вообще поисками бы не занялась. Но вселенная ему благоволила; все прошло, как и задумано было. Хлоя нашла их тогда, когда Адраган был на подступах к смерти, а нападавший на него отморозок — убит. Призвав на помощь силу живого мира и ту власть над мертвыми, что завещали ему небеса, Иммануил насильственно отправил душу бандита в Ад — туда, где хо́лода, суть с которым он разделял, было особенно много. И это позволило притянуть душу Адрагана назад, но перед Хлоей предстало чудесное исцеление; она прониклась Эрхартом и посчитала своим святым долгом ему помочь.

Пусть Эрхарт и был единственным должником перед ними — перед тем, кто спас когда-то Хлою и тем самым их свел, и перед Хлоей самой.