Леди Эмма Гамильтон

Лорд Гамильтон презрел мнение света, открыто живя с любовницей. Это шокировало бы Лондон, хотя там с любовницами жили почти все. Но в приличном английском обществе не полагалось признаваться в наличии таковой открыто и было принято строго соблюдать внешние приличия. За закрытыми дверями могло твориться что угодно, однако стоило двери открыться, как в силу вступали пресловутые правила, заставлявшие всех улыбаться и говорить то, что положено, а не то, что хотелось.

В Неаполе несколько свободней благодаря королю и королеве. Нет, вовсе не потому, что те демократичны и отменно справедливы. Просто король Обеих Сицилий, как называлось Неаполитанское королевство, Фердинанд I и его супруга Мария-Каролина, по-домашнему называемая Шарлоттой, сами были любвеобильны и легко прощали подобные шалости своим подданным, а заодно и проживающим иностранцам.

Но если королева была вынуждена довольствоваться королем, то Его Величество увлечения разнообразил. Сам король отнюдь не был красавцем, к тому же частенько забывал о правилах приличия, разыгрывая капризного ребенка, которому позволено все.

Мария-Шарлотта относилась к подобным шалостям снисходительно, именно как к шалостям. Истинным королем в Неаполе была она, а не Фердинанд, которого интересовала охота, еда, стульчак и хорошенькие женщины. Все остальное — рождение и воспитание детей, управление государством, внешняя и внутренняя политика и прочие скучные обязанности лежали на королеве, которая с ними легко справлялась.

Дочь императрицы Австрии знаменитой Марии — Терезии, известной своей плодовитостью и умением править твердой рукой, Мария-Шарлотта удалась в мать, не то что ее несчастная сестра Мария-Антуанетта, через несколько лет нашедшая свою гибель под ножом революционной гильотины. Вообще-то за несчастного Людовика XVI должна была выйти Мария-Шарлотта, и кто знает, как повернула бы история в таком случае, но французы все тянули, а Фердинанд оказался настойчивей.

Во Франции революция, к власти вообще рвался Наполеон, а в Неаполе со страхом оглядывались на западного соседа, понимая, что нападения можно ждать в любую минуту. Кто мог быть союзником против зарвавшегося корсиканца и его амбиций? Конечно, Австрия, ведь там все родственники. Но Австрия потерпела сокрушительное поражение от наглого француза, и ей было не до поддержки Неаполя.

Оставалась Англия — всегдашний враг-соперник Франции. Потому к англичанам в Неаполитанском королевстве отношение особое — как к спасителям, пусть и будущим. И посол у них просто прелесть, настоящий джентльмен, великолепно образован, умен, умеет поддержать любую беседу, дипломат до мозга костей, не жадный и приветливый. Сплошные положительные качества! Лорд Гамильтон нравился всем (кроме, конечно, французов, но уж этих лягушатников никто не спрашивал!).

И если очень пожилому ужу лорду вдруг приспичило завести любовницу, причем не итальянку, а прекрасную англичанку, которую тот купил у своего племянника, то почему бы нет? Пусть развлекается на старости лет.

Лорда Гамильтона понимали все мужчины Неаполя и пребывающие там — Эмма Харт необыкновенно хороша, от такой красотки у любого лорда голова пойдет кругом. Большущие голубые, с фиалковым отливом в сумраке, глаза, идеальный овал лица, очаровательный носик, алые губки, словно призывающие к поцелую… А фигурка?! О, наверняка греческие богини создавались по той же форме. Она жива, обольстительна, умеет пользоваться своим очарованием…

Несколько простовата, но ведь ее никто не зовет замуж, для любовницы сойдет. К тому же лорд Гамильтон взялся красотку облагораживать и делал это весьма успешно.


Гамильтон действительно занимался Эммой все то время, что не проводил на охоте с королем или в собирании образцов лавы у Везувия.

В то время, пока он писал положенные по рангу и просто по доброй воле многочисленные письма, Эмма занималась с учителями. По-прежнему много пела, училась танцевать, совершенствовала итальянский и французский, зубрила правила правописания, бренчала на рояле, занималась ботаникой и геологией, а также усваивала правила хорошего тона.

Последнее, как и правописание, давалось с трудом. Не делать неимоверное количество ошибок в каждом слове Эмма так и не научилась, до конца жизни писала так, что читавшие вынуждены были прилагать колоссальные умственные усилия, чтобы понять суть написанного. С правилами хорошего тона так же. Пока Эмма задумывалась, что и как говорить, можно быть спокойным, она вела себя как истинная леди, но стоило красотке забыться или выйти из себя… о… берегите уши! Слова откровенной площадной брани срывались с прелестных уст столь легко, что не успевала уследить она сама.

Конечно, ругающаяся словно бывалый извозчик дама — это пикантно, но несколько… непривычно. Лорду приходилось держать свою пассию под строгим контролем.

Но этот контроль ее не беспокоил, куда лучше, что не было другого, того, что установил в бытность у него Гревилл — контроля трат. Лорд Гамильтон оказался неимоверно щедрым, он заваливал подругу подарками сам и позволял покупать все, что вздумается, средства имелись. Конечно, Эмма немедленно накупила кучу того, что следовало бы сразу выбросить или подарить служанке, но постепенно исправили и это, все же у девушки был отменный природный вкус. Если бы к нему не добавлялась вульгарность, мисс Харт могла бы выглядеть леди.

Как такое возможно — вкус и вульгарность одновременно? Возможно, как и соблюдение приличий: если Эмма следила за собой, все было элегантно, но стоило пустить желания на самотек, получалось вульгарно.

«Ничего, перевоспитается», — решил для себя лорд Гамильтон. Его беспокоило другое: воспитывая и обучая девушку, старательно просвещая ее, то и дело устраивая поездки в познавательных целях, он осторожно, исподволь готовил общество к принятию Эммы как леди Гамильтон.

Эмма всем нравилась. Пока ей прощали многочисленные промахи, которых, к чести девушки, становилось все меньше, заражались молодой, бьющей через край энергией, находили общение с мисс Харт весьма приятным. Доброжелательная, не имевшая поводов ругаться в полный голос Эмма становилась желанной гостьей и приятной собеседницей.

Лорд Гамильтон был без памяти влюблен, это видели все, и никто не осуждал, словно позволяя пожилому лорду маленькую шалость, но как отнесется общество к женитьбе на красотке? Ведь это совсем иное.

Сэр Уильям придумал выход из положения — нужно, чтобы Эмма очаровала королевскую семью! Если она понравится королеве, все остальные просто подчинятся королевскому диктату. Вообще-то Мария — Шарлотта весьма терпима, к тому же они с Эммой чем-то похожи. Шарлотта удалась в мать — крепкая, крупная, со свежим цветом лица и отменным румянцем, прекрасными волосами, и это несмотря на постоянные беременности (у королевы к тому времени было уже пятнадцать детей!). Они обе голубоглазые и крупные, только пока нерожавшая (как думал лорд Гамильтон) Эмма еще не раздалась вширь.

Представить мисс Харт ко двору он не мог, не позволяли все те же правила, а вот организовать случайную встречу с королевской семьей на прогулке — вполне. Что лорд и сделал.

Мария-Шарлотта оценила положение дел мгновенно, куда быстрее, чем ожидал от нее лорд Гамильтон, и совсем иначе, чем он предполагал. Сэр Уильям полагал, что Эмма привлекла Ее Величество своей пригожестью, веселым нравом и бьющей через край энергией, которой у самой королевы тоже с избытком. Он и не подозревал, что вовсе не прекрасный цвет лица или глаз привлек Марию-Шарлотту в Эмме, а именно ее связь с самим Гамильтоном.

Королева рассуждала очень просто. Как опытная женщина, она поняла и степень зависимости влюбленного Гамильтона от Эммы, и то, что сама девушка неимоверно тщеславна, доверчива и легко поддается нужному влиянию. Лучшего способа влиять на самого посла нельзя и придумать.

Прежняя жена посла леди Кэтрин была дамой несколько замкнутой и никогда не стала бы вмешиваться в его служебные дела. А вот эта будет обязательно. И надо, чтобы вмешивалась в полезном для Неаполя и королевской семьи русле!

Королева приласкала любовницу лорда, дав понять, что всю жизнь мечтала о такой подруге. Эмма просто потеряла голову от счастья! Королева, дочь, сестра и внучка королей желала бы иметь в приятельницах ее — вчерашнюю няньку и деревенскую девчонку?! Конечно, это все благодаря лорду Гамильтону!

Сэру Уильяму насторожиться бы, но он был влюблен, влюблен без памяти, как немного позже будет влюблен другой герой Эмминой жизни — адмирал Нельсон. Любовь глаза застит, это верно, лорд был счастлив счастьем своей подруги.

И все же вопрос женитьбы оставался. Эмма начала нервничать: так можно всю жизнь прожить любовницей престарелого лорда, но она уже прекрасно знала, как изменчива судьба, и предпочла бы более законное положение.

Над этим ломал голову и сам лорд Гамильтон, но он лучше Эммы понимал, что значит пробиться в общество. Можно мило щебетать даже с королевой на прогулке, однако при этом не быть приглашенной ни в один дом, не говоря уже о представлении ко двору. Это барьер, который, не имея соответствующего происхождения, преодолеть слишком трудно, если вообще возможно.

Высший свет Неаполя пока вниманием мисс Эмму Харт не жаловал, если не считать скандального любопытства, как к любовнице престарелого посла. О замкнутом английском обществе и говорить не стоило.

На их счастье, в Неаполе некоторое время гостила герцогиня д'Аргайл, имевшая приятельские отношения с четой Гамильтонов еще при жизни Кэтрин. Лорд Гамильтон с опасением ждал реакции этой дамы, которая могла как возвысить, так и низвергнуть. Осуди она лорда и Эмму, той никогда не попасть бы ни в одну гостиную, кроме как горничной.

Но, на их счастье, герцогиня оказалась весьма непредвзятой, она с первых мгновений оценила красоту девушки и ее старания стать настоящей леди, оценила и словно за руку ввела в английское общество. Это был дар небес! В мгновение ока Эмма стала приятельницей нескольких жен дипломатов, ее внимания добивались, к ее мнению прислушивались.

Столь же быстро распространились сплетни, что лорд и его прекрасная гостья давным-давно обвенчались, только почему-то скрывают свой брак.

А Гамильтон все тянул. Эмму очень заботили эти проволочки. Чего он боится? И однажды она решилась поинтересоваться.

— Видишь ли, Эмма, я готов обвенчаться с тобой хоть сейчас, этому нет препятствий ни со стороны закона, ни со стороны моего сердца. Но это поставит тебя в особые условия, изменить которые я уже не смогу.

— Вы боитесь, что я не буду соответствовать роли леди Гамильтон?

— Нет, дорогая, не этого. Я посол и в определенные минуты обязан быть с супругой, если таковая имеется официально, например, на приемах при дворе. Ты прекрасно знаешь, что сейчас я не могу брать тебя с собой, поскольку ты не представлена.

Эмма изумленно смотрела на него, в голубых глазах вместе со слезами застыл вопрос: так в чем же дело?! Сэр Уильям, дипломат до мозга костей, подыскивал слова, чтобы не обидеть любовницу.

— Я должен быть уверен, что тебя примут при дворе, ведь там строго следят за происхождением, потому что в противном случае будет неприятно, если супруга посла не сможет сопровождать его.

Он был прав, он был абсолютно прав! Но как это узнать?


Все равно все дороги вели в Англию.

Гревилл, увидев, в кого превратилась бывшая любовница, просто обомлел! Перед ним стояла очень красивая светская дама; правда, красота несколько меркла, стоило той открыть рот, но Эмма, прекрасно понимая, что уэльский акцент и деревенская манера строить фразы легко выдают ее происхождение, больше помалкивала.

Пришел в восторг Ромни, тут же взявшийся писать портрет своей любимицы.

Время в Лондоне пролетело незаметно, Эмма сумела произвести впечатление, но в высшем обществе она оставалась персоной нон грата, о представлении ко двору не могло идти речи! Королева Шарлотта, ревниво следившая за всем происходящим, дала понять супругу, что если только Георг посмеет дать аудиенцию любовнице лорда, то может рассчитывать на большой скандал.

Эмма вспомнила королеву Неаполя, тоже Шарлотту, но куда более сговорчивую. Там тоже не помышляли о представлении любовницы лорда ко двору, но хотя бы при встречах на прогулке беседовали.

Может, все изменится, когда она станет леди Гамильтон?

Даже давние знакомые Лорда Гамильтона предпочитали увиливать от общения с ним, пока сэр Уильям разгуливал под ручку с любовницей. Ладно бы просто с любовницей, но девушкой, вытащенной буквально из помойки! Ну и что из того, что она хороша, деревенские замашки непроизвольно лезут у нее из всех щелей! Сколько ни воспитывай, из деревенщины леди никогда не сделаешь!

Некоторые дамы, сделав вид, что жертвуют собственной репутацией ради утоления любопытства общества, нашли в себе силы пообедать или позавтракать с лордом Гамильтоном и его пассией. И все ради того, чтобы передать впечатления.

Даже если бы они влюбились не меньше сэра Уильяма, правила приличия требовали осудить ту, которая, едва скинув деревянные сабо, спешила в общество.

Отзыв был соответствующий: да, она хороша собой, имеет прекрасный голос, великолепную фигуру, актерский дар, очень старается произвести благоприятное впечатление, но… Голос не поставлен, иногда пискляв, речь не жеманна, но пуста, произношение… фи! точно пахнуло из коровника… Девятнадцать лет жизни на помойке не могли не сказаться, она вульгарна.

Это не мешало критиканшам с удовольствием слушать пение Эммы, аплодировать ее знаменитым «позам», в которых девушка изображала богинь или греческие скульптуры.

Общий вывод был в пользу Эммы: если она все же станет леди Гамильтон и сумеет побороть свою вульгарность, то сможет быть принята в обществе, конечно, не в самом строгом и высшем, но все же.


В начале сентября 1791 года в небольшой церкви Марилебон без излишнего шума и помпы лорд Гамильтон обвенчался с Эммой Лайон, которая стала леди Гамильтон.

Эмма стала леди Гамильтон, супругой господина посла, а ее мать Мэри Кидд, миссис Кэдоган — матерью супруги господина посла! Она леди!!!

Как пережил такое известие Гревилл, неизвестно, но провожать «тетушку» при отплытии домой он не пришел.


На обратном пути господин посол Англии в Королевстве Обеих Сицилий с супругой остановились в Париже, и им была дана аудиенция у королевы Марии-Антуанетты. Все скромно и без свидетелей, потому что у королевы просьба — передать письмо сестре в Неаполь, причем лично в руки. Лорд Гамильтон с трудом сдержал довольную улыбку, потому что это невольно означало для Эммы быть принятой Ее Величеством. Замечательно, лучше быть не может!

И действительно, сразу же после прибытия посол с супругой получили приглашение во дворец на аудиенцию.

Эмма быстро поняла, что Мария-Шарлотта на прогулке и Ее Величество Мария-Каролина во дворце — это не одно и то же. Вежливый кивок и интерес в глазах первой и улыбка второй словно небо и земля. Но теперь и Ее Величество могла позволить себе быть благосклонной к Эмме, потому что та леди Гамильтон и потому что привезла письмо от другой королевы — ее сестры. Быть принятой одной королевой не значило обязательно быть принятой другой, с этим Эмма столкнется позже, но позволяло надеяться на прием.

Почти сразу оплеуха — представления ко двору не будет, в Неаполе еще не забыли, кем была совсем недавно, до отпуска в Англии, леди Гамильтон, да и сплетни из Лондона о ее прошлом тоже просочились. Но королева тут же пригласила Эмму на ужин, потом еще и еще, потом прогуляться, поиграть с детьми, заходить почаще, заходить запросто, в любую минуту, вообще не оставлять ее без своей поддержки!

Буквально за полгода Эмма превратилась из почтальона с единственным письмом и просто мисс Харт, с которой лишь раскланиваются при встрече на прогулке, в ближайшую подругу, с которой так приятно поболтать наедине и посекретничать об этих мужчинах! «Эти мужчины» — король и посол Англии — в это время стреляли куропаток, то есть занимались любимым делом короля. Лучше охоты Его Величеству удавались только дети.

Это приятельство переросло в дружбу, во всяком случае, так казалось Эмме. Королева уже не могла без нее обходиться, особенно после того, как грянула Французская революция, а следом оказалась казнена Мария-Антуанетта!

— О, Боже! Меня также казнят!

— Кто и за что, Ваше Величество?!

— Просто так, потому что я королева.

— Но кто?

— Французы.

— Они далеко от Неаполя.

— Что им стоит переплыть море? Казнят, нас всех непременно казнят, если не защитит Англия!

Королева внушала такие мысли Эмме, а та лорду Гамильтону. От Гамильтона опасения за судьбу королевской семьи уходили в Лондон. Мостик, организованный хитрой Марией-Шарлоттой, работал исправно.


Гревилл нашел способ отомстить, а может, сделал это не задумываясь. Он решил, что если уж бывшая любовница обзавелась супругом, да еще и столь богатым, то какого черта он должен оплачивать содержание ее дочери от другого?!

Счета за Эмму-младшую отправились в Неаполь.

Лорд был несказанно удивлен, узнав, что у супруги есть дочь. Эмма рыдала, умоляя о прощении.

— Я не против, но почему ты не сказала, пока мы были в Лондоне? Мы могли бы взять девочку к себе под видом дальней родственницы, оставшейся без попечения…

— Она… она больна.

Эмма не смогла сказать лорду, что у дочери странность в развитии — короткие ноги, и привлекать внимание к такой девочке не стоило бы.

— По крайней мере, посылай ей достаточное содержание, а не то, которое выделял Гревилл.

— Я посылала…

Понимая, что рано или поздно лорд Гамильтон разузнает все, Эмма предпочла предать свою дочь, через год объявив о ее смерти. Деньги она могла посылать уже и сама.


События в Европе закручивались в тугой клубок, грозивший развалить мир и обрушить благосостояние многих. Жить становилось все тревожней. Во Франции революция, англо-испанским войскам, сражающимся в Тулоне, нужна подмога. Доставлять ее издалека, из Англии, проблематично, потому что есть Гибралтар и проклятый французский флот в Средиземном море. Нельзя ли получить помощь поближе у кого-то из тех, кто боится французов не меньше эпидемии оспы? Например, в Неаполе?

Адмирал Худ решил, что лорд Гамильтон вполне справится с задачей заполучить такую помощь от короля Фердинанда, а письмо ему должен отвезти капитан «Агамемнона» Горацио Нельсон.

Капитан Нельсон (тогда еще имевший обе руки и два глаза) был принят при дворе и после официального обеда имел долгую беседу с королевой. Поскольку капитан не говорил по-итальянски, а Мария-Шарлотта по-английски, переводчицей служила леди Эмма Гамильтон.

Они были очарованы друг другом, капитан дал ответный прием, во время которого снова объяснялся со всеми, прибегая к помощи леди Эммы Гамильтон. Капитан представил Гамильтонам своего пасынка Джошуа, и Эмма была очень мила с подростком.

Пара часов прогулки, беседа об Англии, Неаполе и судьбе королевских фамилий, общая ненависть к французам (Эмма вспомнила свою встречу с королевой Марией-Антуанеттой), заверения в непременной победе над врагами и… капитан Нельсон вынужден срочно отбыть в распоряжение своего адмирала, труба звала на подвиги.

Они расстались, чтобы встретиться через пять лет и не расставаться уже больше никогда.


Пружина событий в Европе продолжала раскручиваться, во Франции за своим мужем на гильотину последовала Мария-Антуанетта, корсиканец все сильней показывал зубы, назревала большая, по-настоящему большая война. Неаполь от той же Корсики так близко, а защитница — Англия так далеко… Больше заступиться за Неаполь некому, Австрии не до родственницы на неаполитанском троне.

А у лорда Гамильтона стал сказываться возраст. Он явно переоценил свои силы, беспокойная, очень энергичная супруга не позволяла залеживаться и своему пожилому мужу. Нет, он не мог нарадоваться на Эмму, восхищался ею всегда и везде, хвалил, позволял сорить деньгами, делал дорогие подарки, развлекал. Но самого лорда донимали приступы желтухи, несмотря на то, что малярией он никогда не болел.

Удивительно, но Эмма с успехом заменила лорда во многих делах. Сама пишущая с неимоверным количеством ошибок, она умудрялась диктовать письма столь правильным слогом, что сэр Уильям только диву давался. «Мой заместитель…»

— Если я умру, перед смертью завещаю сделать послом Англии здесь тебя, дорогая Эмма.

Эмма разрывалась между больным супругом и то и дело впадающей в истерики королевой. Ее хватало на обоих, оставалось еще на самые разные дела и письма, энергии леди Гамильтон не занимать, позже она доказала это с лихвой.

Правда, лорд Гамильтон стал замечать отрицательное влияние Ее Величества на свою супругу. Общаясь с королевой запросто и весьма вольно, Эмма часто забывала следить за своей речью и манерами, и если манеры еще как-то закрепились и никуда не девались, то речь на глазах становилась все более и более вульгарной. Снова возвращалась привычка выругаться в случае слишком сильных эмоций, вернулись слова и междометия, от которых с таким трудом избавлялись.

Но лорд устал, он очень устал от жизни, хотелось попросить об отставке, вернуться в Англию и зажить с молодой супругой в покое в шотландском имении.

Молодая супруга о таком и не помышляла, она чувствовала себя в качестве подруги и утешительницы королевы словно рыба в воде, она влияла не только на настроение Ее Величества, но и на принимаемые решения. Это действительно было так, потому что, будучи на восьмом месяце, Мария-Шарлотта узнала о казни сестры и едва не лишилась ребенка. Ей была нужна помощь, поддержка столь энергичной подруги, как Эмма Гамильтон.

Капитан Нельсон в это время совершал свои подвиги и переживал свои потери.

Каждая его победа словно оплачивалась очередным увечьем. Осада города Кальви — и ранение в правый глаз. Нет, он не вытек вопреки многочисленным домыслам, и повязку Нельсон на правом глазу не носил, разве изредка, но видеть почти перестал.

Во время битвы с испанской армадой у мыса Сент-Винсент снова победа, во многом благодаря решительным действиям Нельсона, причем победа полная и сокрушительная. Во время боя капитан чудом остался жив.

При высадке десанта на Канарских островах Нельсону раздробило правый локоть. Пока спасали попавших в воду моряков с другого судна, время спасения руки прошло, ее пришлось ампутировать выше локтя. Моряк без правой руки и правого глаза! Это насмешка, а не моряк, но Нельсон так не считал, у него была еще левая рука, левый глаз и голова на месте. Он боевой офицер и должен вернуться в строй.

Вернулся и снова попал в Средиземное море.


На сей раз задача уже контр-адмирала Нельсона проста и неимоверно сложна одновременно: на морских просторах выловить французский флот, который отправился неизвестно куда, догнать и дать бой, по возможности победный.

Чтобы начать эту игру в прятки, между прочим с Наполеоном, Нельсону необходимо пополнить запасы на кораблях, и сделать это нужно в портах Неаполитанского королевства, в противном случае пришлось бы возвращаться в Гибралтар, и тогда поймать врагов не удастся никогда. На счету не просто каждый день, а буквально каждый час.

Но ни в один порт нельзя зайти без приказа неаполитанского короля, можно попасть под орудийный залп с берега. Новоиспеченный адмирал спешно отправил в Неаполь капитана Трубриджа с письмом к Гамильтону. Кто как не английский посол может срочно убедить Его Королевское Величество в необходимости позволить английским кораблям заходить в неаполитанские порты?

Трубридж прибыл в Неаполь на рассвете. Разбуженная с первыми лучами солнца Эмма не сразу поняла, что произошло, но, услышав об английском капитане, немедленно распорядилась одеваться. Она вспомнила Нельсона, но увидела совсем другого.

Капитан Трубридж объяснял послу положение дел, показывая что-то на карте, когда в кабинет впорхнула хозяйка дома. Капитан тут же замолчал, склонив голову в знак приветствия. Будучи спешно представленным, он все же продолжал молчать. Лорд Гамильтон рассмеялся:

— Вы можете продолжать, лучшего дипломата и большей англичанки, чем леди Гамильтон, не существует.

Выслушав Трубриджа, сэр Уильям вздохнул:

— Мы немедленно соберем Совет, но гарантировать ничего не могу. Неаполитанцы боятся, ведь Англия далеко, а французы совсем рядом, и в Неаполе новый французский посланник, весьма хитрый и быстрый — Лашез, гражданин Лашез, как у них теперь называют. Захотят ли неаполитанцы осложнять отношения с Францией…

Так и вышло, Совет собрался, но разговоры вели именно такие, как предупреждал лорд Гамильтон, почти слово в слово, то и дело упоминая того самого гражданина Лашеза и проклятого Наполеона Бонапарта, который все явственней становился угрозой для Европы.


Эмма некоторое время задумчиво слушала, потом вдруг исчезла. В ответ на недоуменный взгляд Трубриджа лорд Гамильтон сделал знак успокоиться. Видно, он хорошо знал не только мнение членов Совета, но и собственную супругу.

Разговор зашел в тупик, разрешить все мог только король, но Его Величество после вчерашних возлияний еще спал. Будить монарха раньше времени не рекомендовалось, не только разрешения не получишь, но и пострадать недолго. Это тоже совет опытного лорда Гамильтона.

Трубридж подумал, что дипломатом быть, пожалуй, сложней, чем воевать с французами или испанцами.

Дверь распахнулась резко, словно открыла ее не женщина, а мужчина. В кабинет, где заседали члены Совета, влетела супруга английского посла, протянула капитану приказ:

— Вот! Приказ Ее Королевского Величества, разрешающий английскому флоту пополнять запасы в любом порту королевства.

Кто-то робко усомнился:

— А как же Его Величество?

Леди Гамильтон как ни в чем не бывало пожала плечами:

— А мы не станем нарушать сон Его Величества! Он же приказал не будить?

И без приказа никто бы не стал рисковать нарушать сон короля. Все с облегчением вздохнули: две женщины сумели развязать узел, который мужчины не решались разрубить.


Провожая капитана Трубриджа на берег, Эмма попыталась уточнить:

— А капитан Нельсон как себя чувствует? Здоров?

— Он не капитан, миледи, он уже контр-адмирал. А чувствует?.. Сейчас уже неплохо.

— Что случилось?!

Пришлось вкратце рассказать о победах и бедах Нельсона.

— Я читала о битве при Сент-Винсенте, но не помню, чтобы там говорилось о Нельсоне.

— Вот то-то и оно, у нас награды заслуживают не те, кто принес победу, а те, кто выслужился.

— Ах! Передайте адмиралу мои наилучшие пожелания и удачи вам в поимке французов!

Пожеланиями не обошлось, вместе с лордом Гамильтоном, восхищенным рассказом о Нельсоне, Эмма отправила адмиралу письмо, затем еще одно. Завязалась переписка, ставшая позднее немыслимо интенсивной.

Гамильтон, еще пять лет назад говоривший Эмме, что Нельсон обязательно прославится, у него великое будущее, радовался, как ребенок:

— Если дело в руках такого человека, успех обеспечен! Эмма, он герой, понимаешь, герой не только потому, что был ранен, но не покинул свой пост, но и по самому складу ума и характера! Вот о каком сыне я всегда мечтал.

Если бы лорд Гамильтон знал, к чему приведет его восхищение Нельсоном, стал бы он высказываться столь откровенно?

Эмма была очарована рассказом сначала Трубриджа, потом собственного мужа, который раскопал описание битвы при Сент-Винсенте и долго потрясал газетой:

— Видишь, видишь? «Кэптен» — судно Нельсона, именно оно сыграло решающую роль в разгроме врага, но разве эти писаки вспомнили о Нельсоне?!

Через день Нельсон виделся не просто героем, а гигантом, способным победить всех и вся. Что для него какие-то французишки? И этот выскочка Наполеон?


А потом была битва при Абукире, когда, погонявшись за французским флотом по Средиземному морю, Нельсон вдруг обнаружил его стоящим подле небольшого форта Абукир неподалеку от Александрии. Конечно, это не весь флот, а шестнадцать судов, но что за суда! Именно они доставили Наполеона с его войском в Александрию. Уничтожить эти корабли означало отрезать проклятому корсиканцу путь обратно!

Позже многие скажут, что Абукир не столько победа англичан, сколько глупый проигрыш французов, давших шанс себя разбить. Возможно, так, но ведь данным шансом нужно уметь воспользоваться. Судьба дает шансы только тем, кому они нужны…

Разгром был полным: вступив в бой, английская эскадра нанесла сокрушительное поражение, уйти смогли всего два корабля французов, остальные были уничтожены либо взяты в плен. О соотношении потерь и говорить не приходилось. Даже застигнутые врасплох, французы не собирались сдаваться на милость победителя, они дали бой.

Но главным результатом блестящей победы было даже не уничтожение кораблей противника, а то, что армия Наполеона оказалась запертой в песках Египта. Наполеон Европе больше не угроза!

Вряд ли кто-то мог тогда предположить, что корсиканец вывернется, сбросив, словно ящерица, хвост, вернется на одном из уцелевших кораблей во Францию (кстати, пройдя в тумане буквально под носом у английских судов, осуществлявших морскую блокаду), станет-таки Первым консулом Республики, а потом и императором и еще покажет всей Европе, каково не считаться с его амбициями.

Но тогда один невысокий, щуплый человек радовался тому, что сумел запереть другого невысокого человека в песках Африки.


Вот теперь Нельсона назвали и признали героем даже в Англии. Национальным героем, «героем Нила».


А герой Нила приходил в себя, потому что каждая победа требовала частичку Нельсона. Не обошлось и в этот раз. Ему сорвало часть кожи на полове, и лоскут с волосами повис прямо над несчастным правым глазом. Пришлось пришивать обратно. Интересно, что сам адмирал остался в состоянии не только командовать, но даже диктовать донесение о победе для адмиралтейства. А вот его секретарь с трудом избежал обморока.

Это был триумф, настоящий, с немыслимым количеством поздравлений, подарков, наград, была слава и были почести.

Теперь предстояло немного залечить раны и возвращаться. В ближайшее время никаких неприятностей от французского флота ожидать в Средиземном море не стоило, оставшиеся у Франции суда не способны нанести серьезного поражения.

Но, поразмыслив, Нельсон решил зайти на ремонт серьезно потрепанных кораблей в Неаполь. Почему бы и нет, его же так тепло встречали пять лет назад, к тому же о победе всегда сообщать приятно…

Гамильтоны, получив сообщение о прибытии судов Нельсона, были в восторге оба. Лорд напоминал супруге:

— Помнишь, Эмма, я говорил, что этого мальчика ждет великое будущее? Он себя еще покажет!

— Уже показал!


Загрузка...