Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь

Фанни Нельсон

Осенний ветер обрывал последние листья с деревьев в небольшом парке вокруг дома. Их дома, который они покупали для того, чтобы Горацио знал, что у него есть дом и есть куда возвращаться из морских походов.

Если честно, то Фанни предпочла бы, чтобы он и вовсе не уходил, ведь вернулся искалеченным, к чему испытывать судьбу еще раз? Сердце болело, словно предчувствуя беду… Оно болело с самой первой минуты, как Нельсон уехал в Портсмут.

Однорукий, одноглазый, страшно раздраженный болями и невозможностью делать все ловко, как раньше, Горацио, как казалось Фанни, становился куда более уязвимым. Так и было, ведь держаться двумя руками при простом волнении на море куда надежней и легче, чем одной, да еще и левой. Он уже научился сносно писать, обходиться только одним столовым прибором, одеваться без помощи слуг, многому научился.

Фанни подозревала, что Нельсон и в море торопился именно из-за неловкости, которую испытывал, находясь среди двуруких здоровых людей. Верно, на какой прием ни придешь, всюду неудобства, ладно бы просто смотрели на пустой рукав, но с интересом наблюдали, как он справляется без ножа, как выходит из положения, когда нужны обе руки. Постоянно водить за собой кого-то еще, чтобы утирали губы, резали мясо на тарелке, наливали вино, подавали, застегивали пуговицы?.. Нет, на судне куда проще.

Ей хотелось попросить:

— Горацио, давай просто купим домик в деревне

и станем жить безо всяких торжественных приемов, почти без гостей, только ты да я?

В их жизни уже такое было, когда Нельсон сидел без дела, вернее, не сидел, а метался, по ночам скрипя зубами от бессилия. Но тогда он был относительно здоров, мог копать пруд или заниматься домашними делами, а что сейчас? Нельсон пытался охотиться, однако человек, и раньше стрелявший отвратительно, теперь с ружьем в левой руке становился просто опасным, его сторонились, боясь попасть под нечаянный выстрел.

Больше заниматься в деревне Горацио нечем, разве только писать мемуары…

Но она знала, что Нельсон никогда не пойдет на это, и не только потому, что привязан к морю, но и потому, что не желает выглядеть инвалидом. По-стариковски ковылять по деревенской улице или сидеть в плетеном кресле, наблюдая, как по небу плывут облака? Это не для Нельсона, он должен погибнуть в бою.

Фанни не сомневалась, что так и будет, но чувствовала, что это не сейчас. Нет, сейчас должно произойти что-то другое, касающееся ее, только вот что?

Собирая его в этот раз, она была столь расстроена и подавлена, что не проследила, все ли, что требуется, собрал слуга. Конечно, многое забыли либо положили не то. Едва добравшись до своего судна, муж разразился гневным посланием, полным не любви, а укоров. Фанни все понимала, она не оправдывала себя, потому что должна бы собирать сама, не доверяя никаким слугам, самой сверить со списком наличие белья, всяких безделушек, служивших Горацио талисманами, пряжек, застежек…

Это все ерунда, без таких мелочей можно либо обойтись, либо купить в том же Портсмуте, но Нельсону явно доставляло удовольствие выговаривать, укорять за ее невнимательность, бестолковость, неумение справиться с самыми обычными делами… Это не так, Фанни хорошая хозяйка и толковая жена, а что боялась ухаживать за его культей, так это не из брезгливости, а от опасений своими неловкими движениями причинить ему боль или навредить, ведь даже не все врачи соглашались перевязывать культю правой руки Нельсона.

Горацио был очень нежен и заботлив, пока находился рядом, почему же он превращался в раздраженного ворчуна, как только отдалялся от жены?

В этот раз Фанни казалось, что удаляется навсегда. Женское сердце — вещун, она боялась не сражений и штормов, не ранений или увечий (куда уж больше!), боялась именно этой отдаленности, словно вот-вот потеряет мужа навсегда.

Она не знала, что это уже случилось — Нельсон уже встретил леди Гамильтон! Нет, вообще-то впервые он встретил леди еще пять лет назад, но тогда они лишь обменялись комплиментами. А теперь случилось, и эти двое уже не могли жить друг без друга. Но если лорд Гамильтон пестовал отношения своей жены и адмирала (хотя со стороны казалось — просто попустительствует), то Фанни Нельсон вовсе не желала чувствовать себя соломенной вдовой или обманутой женой.

Она почувствовала, как резко изменился тон писем Горацио. Раньше тот просто ворчал, а если и сообщал о семействе Гамильтонов, то почти вскользь, теперь же описывал каждое хвалебное слово, произнесенное в его честь, каждую фразу, сказанную леди Гамильтон. Можно писать левой рукой, если правая отсутствует, вообще просто рисовать кружочки или вести на бумаге прямую линию, можно каллиграфическим почерком вывести витиеватые фразы с множеством комплиментов, но сердце всегда увидит не то, что написано (или не написано), а то, что хотели написать (или, наоборот, хотели скрыть). Сердце, оно самое зрячее.

У мужа Фанни Нельсон не было правого глаза, но у нее самой было сердце, она увидела, что Горацио влюблен.

«Когда ты вернешься? Почему ты не возвращаешься? Так ли нужен ремонт кораблей, может, лучше было бы это сделать в Англии?»

Он отвечал ей совсем о другом:

«Нас так приветствовали в Неаполе! В мою честь устроили такой пышный праздник! В Неаполе принимают лучше, чем в Англии…»

Фанни стало страшно, она уже поняла, что потеряла Горацио, но не потому, что леди Гамильтон на деньги своего супруга может устраивать пышные праздники в честь Нельсона, а просто потому, что она есть.

А потом пришло покаянное письмо от сына, в котором Джошуа рассказал о скандале, который учинил отчиму, Самое ужасное — даже Джошуа не винил Нельсона, он винил себя за эту сцену.

Фанни спросила у сына:

«Она красивая? Говорят, что эта женщина божественно хороша…»

Сын ответил (и Фанни поняла, что он не лжет):

«Нет, была когда-то красива. Таковым осталось лицо и глаза. Но теперь леди Гамильтон толста, как пивная бочка, хотя и очень подвижна, она рослая, выше Нельсона на полголовы, громогласная и грубая. Похожа скорее на торговку на рынке, чем на леди».

«Нет, нет! Нельсон не мог влюбиться в такую! — убеждала себя Фанни. — Мальчик придумывает, чтобы матери не было так больно».

Но те, кто видел леди Гамильтон в последние годы, подтверждали: да, она неимоверно растолстела, стройная лань превратилась в корову. И божественный голос стал слишком грубым, чтобы быть приятным, он не низкий, напротив, не умея справиться с высокой нотой, леди все чаще пищит или дает петуха. Но смеяться над этим или делать замечания — упаси боже! Лорд Гамильтон обожает свою супругу по-прежнему.

А потом и вовсе пришло письмо от леди Гамильтон! Одно, второе…

Получив первое, миссис Нельсон не сразу поняла, что это, решила, что чей-то глупый розыгрыш. Ей и в голову не могло прийти, что леди может писать вот так — неимоверно безграмотно. Было бы понятно, если бы итальянка или австрийка писала по-английски, но ведь Эмма Гамильтон англичанка! Фанни помнила рассказы о том, кем леди Гамильтон была до того, как стать леди.

Однако после превращения девушки из заведения мисс Келли в леди Гамильтон прошло немало времени, что же, английский посол не мог за это время научить свою супругу хотя бы писать без ошибок? Удивительно, но переписывавшийся с Эммой Нельсон ни разу не упоминал о ее безграмотности.

«Ани глупцы далжны были дать адмералу виконта а дали только барона!».

Разобрать мешанину слов оказалось очень трудно, Фанни взмокла, пока смогла это сделать.

— Надеюсь, она разговаривает лучше?

Миссис Нельсон вдруг почувствовала невыразимую обиду, хотелось стонать:

— Почему, ну почему она?!

По всеобщим отзывам давно не красавица, толстая, громкоголосая, вернувшаяся к манерам простолюдинки, да еще и столь безграмотная!

Фанни стояла перед зеркалом, разглядывая свое отражение. В сорок один она выглядела куда моложе своих лет, седых волос нет, кожа ровная, чистая, практически без морщин. Она верная жена моряка, никогда не изменяла Нельсону, ждала его из каждого похода, переживая, и мысленно никогда не просила больше, чем имела. В том, что дядя не дал большого приданого, нет ее вины, видно, Горацио чем-то не глянулся Джону Ричардсону Херберу, потому что дядя был богат и раньше обещал любимой племяннице достаточные средства.

Нельсон никогда не выглядел крепким моряком, хорошо, что дядя не видит его сейчас…

Фанни, кажется, нашла отдушину, она принялась искать недостатки у мужа. Казалось, найди она таких довольно, и перенести его измену будет много легче.

Невысок ростом, щуплый, увечный, давно беззубый, одноглазый, однорукий, усталый, подверженный постоянным головным болям и головокружениям… Он не выдержан и резок, если не в настроении, то может нагрубить, обидеть, даже не заметив этого…

Он… но она все равно любила этого неказистого внешне человека со всеми его увечьями и недостатками! Любила и ничего не могла с собой поделать. Нет, это не была страстная любовь женщины к мужчине, скорее, материнская любовь с готовностью помогать, жертвовать, не замечать недостатков, прощать проступки, даже измены. Только нужна ли Нельсону ее любовь? У него есть другая.

Френсис Нисбет никогда не была решительной женщиной, ни в доме у дяди, ни став миссис Нельсон. Она предпочла дать событиям развиваться своим путем. Не будет же Нельсон сидеть в Неаполе вечно, вернется в Англию, домой и забудет свою толстую визгливую тетку с ее безграмотными письмами.

Но на письма положено отвечать, и с затаенным чувством превосходства Фанни Нельсон написала ответ — красивым почерком в отменно изысканных выражениях она выражала леди Гамильтон благодарность за заботу о своем муже, а также надежду, что он быстро отремонтирует свои корабли и окажется в родных водах.

«Конечно, адмиралтейству стоило бы быть настойчивей и добиться для своего адмирала виконта, а не барона, но, полагаю, главная оценка его подвига и подвига его моряков не в действиях адмиралтейства или правительства, а в том, насколько восхищен им народ Англии, готовящий своему герою достойную встречу дома. Я полагаю, Вы помните, что английский народ умеет чествовать героев не хуже итальянцев. Мы ждем Горацио Нельсона и всей душой желаем ему скорейшего выздоровления и возвращения. Я пишу «мы», потому что выражаю не только свои чувства, но и чувства всех англичан. Вы поступили как настоящая англичанка, организовав незабываемую встречу (дорогой Горацио писал об этом) английским морякам после одержанной ими славной победы. Только наша соотечественница могла принять столь близко к сердцу эту победу. Прошу передать лорду Гамильтону мою искреннюю благодарность за проявленную заботу об адмирале Нельсоне и мое восхищение действиями английского посла в Неаполе».

И все в таком духе на двух листах.

Фанни подчеркивала и подчеркивала, что благодарна за заботу о своем муже, что тот исправно рассказывает обо всем, что происходит в Неаполе, о чете Гамильтон, делится с ней мыслями и планами. Пусть толстуха помнит, что у Нельсона есть жена! Это тебе не Гревилл или даже лорд Гамильтон, которых обвести вокруг пальца можно запросто, Нельсон не таков, герой Англии не поддастся чарам бывшей красавицы!

Вот в последнем Фанни была абсолютно не уверена, но продолжала себе это внушать всеми силами.

Неважно, что Гамильтоны сумели устроить немыслимо роскошный и изысканный ужин на 800 гостей, а бал на 1740, дома лучше, даже если дом скромен, это все равно дом.

Он поддался, и очень быстро. Что муж влюблен, Фанни поняла по первому письму, но была готова простить и это. Ничего, покинет Неаполь и все забудет. Но он не покидал, мало того, зачем-то ввязался в спасение королевской семьи и королевского имущества, привез всех в Палермо и уже второй год занимается делами Гамильтонов, словно и нет никакого дома, нет жены, которая ждет, нет Англии.

Фанни подозревала, что, если бы сами Гамильтоны не были вынуждены возвращаться в Англию, Нельсон остался бы с ними в Неаполе!

Запятнать себя казнью Карачьолло!.. Даже если это и правильно, как мог боевой английский адмирал выступить в роли палача?! Фанни никогда не разбиралась в политике, не читала о ней, не задумывалась, но не слышать всеобщее осуждение своего мужа из-за столь неприглядной роли не могла. Нет, его не осуждал английский народ, адмирал Нельсон национальный герой, спасший не только Англию, но весь мир от Бонапарта (тогда казалось, что спасший), однако вокруг Фанни говорили немало дурного о ее муже.

Газеты наперебой укоряли адмирала за предпочтение, отдаваемое Неаполю перед Англией, и откровенную связь с леди Гамильтон в ущерб своей репутации. Если бы это были неприглядные наскоки, Фанни не стала читать, но уважаемые издания рассказывали о том, что немецкий художник пишет двойной портрет — леди Гамильтон и лорд Нельсон. Тут же иронически выражалась надежда, что у портретиста хватит ума и такта хотя бы символически поместить между ними лорда Гамильтона.

Немецкий художник? Что делает эта пара — Гамильтон и Нельсон — в Германии?

Оказалось, просто — леди Гамильтон вдруг возненавидела море и предпочла возвращаться по суше. Но Англия остров, неужели леди об этом не известно?! Или она намерена совершить часть пути по морскому дну? Фанни Нельсон не возражала бы. Заглянув глубоко в душу, она осознала, что предпочла бы, чтобы Нельсон не возвращался совсем.

Вчера еще герой, он стремительно становился всеобщим посмешищем.

Помимо откровенного неподчинения приказам командования он объявил, что слишком болен, чтобы воевать, и возвращается в Англию, но по суше. Однако просил прислать за ним в Гамбург фрегат.

В адмиралтействе это расценили как наглость и ничего не прислали. Если адмиралу приспичило в угоду своей любовнице вместо прекрасно оснащенного и безопасного корабля, какой был в распоряжении Нельсона в Средиземном море, сначала тащиться через всю Европу, а потом плыть в Англию из Гамбурга, то пусть сам и организовывает свое плаванье. Потакать любовницам адмиралов, даже бывшим красавицам, адмиралтейство не намерено.

Потому Фанни не знала, где ждать Горацио и ждать ли вообще.

Он долго защищал свою пассию в Неаполе, потом, несмотря на калечность и множество болезней, тащился с ней через всю Европу, и когда теперь прибудет в Англию, непонятно.

Миссис Нельсон долго сидела без дел в Раундвуде, а потом вместе с Эдмондом Нельсоном выехала в Лондон. Неизвестно, приедет ли Нельсон в их дом, но в Лондон-то прибудет обязательно. Фанни всю дорогу проплакала, понимая, что стала не просто ненужной, но и почти ненавистной супругой.

— Фанни, ты зря теряешь влагу, ее и так хватает вокруг. Если уж Горацио приспичило заводить шашни с этой дамой там, на континенте, это не значит, что он продолжит здесь. Возможно, она его просто околдовала.

Свекор жалел несчастную покинутую супругу своего сына. Фанни столько ждала его, она верна, возможно, женщине и не хватало живости, она не так толкова, как хотелось бы, но ведь Горацио знал ее до женитьбы.

— Послушай меня, Фанни, если он и впрямь настолько втрескался в эту красотку, а я слышал о ее весьма неприличном прошлом, то ты лучше уйди от Горацио. Посмотрим, какова она, может, все страдания и яйца выеденного не стоят.

Женщина продолжала всхлипывать:

— Она разрушила не только мою жизнь, но и жизнь Джошуа…

Это было правдой, потому что, сначала настроенный резко отрицательно по отношению к любовнице отчима, даже устроивший неприглядный скандал, Джошуа тоже оказался очарованным леди Гамильтон. А та старательно наставляла его во всем, пела дифирамбы, как и Нельсону, называла талантливым, гениальным, достойным последователем своего воспитателя-отчима.

Лесть опытной женщины, к тому же имевшей такой вес, произвела на юного Джошуа такое впечатление, что тот поверил в свою исключительность, особенно в праве следовать примеру отчима. Если Нельсону можно открыто пренебрегать приказами командования, то почему нельзя его пасынку? Нельсону можно на глазах у всех миловаться с любовницей, наплевав на правила приличия и всеобщее осуждение, значит, можно и ему тоже. Он пасынок Нельсона и просто повторяет его поступки.

Нельсон добился назначения Джошуа капитаном пусть небольшого, но все же корабля, а тот сразу притащил на корабль женщин легкого поведения и устроил оргии с младшими офицерами. Что ж, пример отчима оказался слишком заразителен.

Матери Джошуа Нисбета было отчего плакать: покровительство и учеба леди Гамильтон дорого стоила молодому человеку, после очередного скандала команда «Талии», его корабля, была распущена, а он сам уволен.

Нельсон написал об этом жене, но во всем обвинял пасынка, мол, Джошуа никчемный малый, к тому же дурно воспитанный. Фанни хотелось кричать:

— Но ведь его воспитал ты, Горацио! Ты забрал к себе мальчика семь лет назад, ты учил его, и ты подал дурной пример, связавший с женщиной, пусть и замечательной, но не способной научить ничему хорошему!

Хотелось, но Фанни всегда славилась тихим характером и ничего не написала мужу, да и куда писать, если тот разъезжает по Европе в сопровождении любовницы?

Не зная, где ожидать Нельсона, и попросту не имея лишних денег, Фанни не рискнула снять дом заранее, у нее на счету каждый пенс, к чему держать дом и прислугу, если муж может остаться в Европе до весны?

В результате к приезду Нельсона дом хотя и был снят, но не обжит, и штат прислуги не полностью укомплектован, а та, что была, пока не знала всех привычек своего будущего хозяина.

Нельсон и Гамильтоны с многочисленными сопровождающими, устав ждать фрегата от адмиралтейства (который то и не собиралось посылать за строптивым адмиралом и его любовницей), решили вернуться в Англию на почтовом судне «Король Георг». Пакебот не самое удобное для пассажиров судно, но Эмма презрительно махнула рукой:

— Нам не привыкать!

Пасмурным осенним днем Горацио Нельсон снова ступил на берег Англии в Ярмуте. Предупрежденные жители устроили, несмотря на проливной дождь и ледяной ветер, восторженную встречу.

И вот тут Эмме Гамильтон довелось испытать первый укол. Это в Европе она либо навязывала свое мнение и присутствие, либо открыто выражала свое презрение, если блистать не удавалось. Нельсон смотрел любовнице в рот, ловя каждое ее слово, она была хозяйкой положения и претендовала на подобную роль и дальше.

Но в Ярмуте толпа восторженно приветствовала адмирала, а не его любовницу, временами вообще забывая о ее существовании. Англичане были бы готовы нести его карету на руках, не восседай рядом с героем толстуха, до которой мало кому было дело. Слухи и сплетни о любовном треугольнике и неподобающем поведении Нельсона ходили на флоте и в обществе, жителям Ярмута, да и простым лондонцам было все равно, что за женщина сидит в карете. Нашлись те, кто приветствовал ее, как… миссис Нельсон!

Сам Нельсон поспешил отправить жене сообщение, что назавтра приедет в сопровождении дорогих друзейвРаундвуд и уже обещал леди и лорду Гамильтон, что вдоме Нельсонов им будет предоставлен кров и оказан теплый прием.

Фанни не получила эту записку, потому что была в Лондоне. Добравшись до дома, Нельсон нашел его пустым, а ему самому передали написанное женой письмо.

— Эта дура снова все перепутала! Более бестолковой женщины я не встречал в жизни!

Что могла перепутать Фанни, которой он вообще не сообщал, когда и каким судном прибудет, Горацио не мог бы объяснить, но и без того чувствовавший себя неуютно из-за предстоящей необходимости объясняться с супругой и отцом, он взбесился.

Когда человек чувствует себя виноватым, он обвиняет того, перед кем виноват, с особым жаром, причем чем больше несправедливость, тем сильнее ярость… Это замкнутый круг, разорвать его очень тяжело.

Несомненно, Нельсон чувствовал себя предателем, он сознавал, что виноват перед Фанни, не просто изменял жене, но и привез любовницу в дом. Чтобы оправдаться хотя бы перед собой, Горацио искал и находил у Фанни все больше недостатков. Она бестолкова! Да, да, несомненно, она невыносимо бестолкова! Уехать в Лондон, когда он привез дорогую Эмму сюда!

Нельсон не был подлецом, а потому мысль о дорогой Эмме тут же подсказала ему другую: не слишком порядочно привозить к жене любовницу…

И круг замкнулся…

В Лондон Нельсон въехал просто в ярости, тем более неподалеку от города их застигла страшная гроза. Никто не встречал, никакого триумфа, венка на голову или цветов под ноги… Он приехал, словно нежеланный, никому не нужный! Чего ждать от этого города? Разве здесь способны оценить свершенное для них же?! Разве могут лондонцы оказать столь же радушный прием такому герою, каким является он, адмирал Горацио Нельсон, какой оказывали в Неаполе?!

Нельсон настолько привык видеть поклонение, почитание, слышать приветственные крики восторга, что совершенно не желал задуматься, что никто в Лондоне не ведал о его приезде, что на улице не просто непогода, а кромешная темень и буря, что кто-то просто устал ждать, пока герой насладится обществом любовницы, путешествуя по Европе.

Нет, об этом Нельсон не думал, он винил лондонцев, хотя чувствовал, что не прав.

Еще один круг замкнулся.

Этих кругов будет еще много, отдаваясь своей страсти и не замечая ничего вокруг, Нельсон и Эмма создавали вокруг себя пустоту. Да, с ними многие будут продолжать встречаться, дружить, но многие ли продолжат уважать? Отсутствие уважения ярко продемонстрирует несчастная судьба Эммы, ведь после гибели Нельсона почти никто не протянет ей руку помощи, а если протянут, то вовсе не из уважения, а из обычной жалости Жалость унизительна, особенно если она заслужена.

Но пока до этого было далеко. Гамильтоны не отправились в имение лорда Уильяма, напротив, Эмма желала показать себя Лондону во всем блеске, наивно полагая, что Англия падет к ее ногам только из-за прежней красоты или заслуг перед Неаполитанским королевством.

Кроме того, она вовсе не собиралась расставаться с любовником, от которого должна вот-вот родить, Какая жалость, что у Нельсона жена не такова, как лорд Гамильтон! Они вполне могли бы поладить вчетвером, не мешая друг другу.

Нет, Фанни Нельсон явно, не такова! Значит, ей придется указать на ее место! Горацио Нельсон принадлежал Эмме, а она ему, любой должен это понять и принять. Если жена не поймет, тем хуже для жены.

Предстояла встреча двух женщин…

Эмма могла сколько угодно делать вид, что ее ничуть не беспокоит встреча с миссис Нельсон, в действительности она переживала не меньше самой Фанни. Предстояло с первой минуты показать, кто хозяин положения!

Фанни Нельсон ничего не собиралась показывать и доказывать. То, что муж влюблен в другую без памяти, она знала уже давно, а в предыдущий вечер во время встречи с Горацио после двухлетней разлуки поняла, что ничего исправить уже нельзя. Потому Фанни на хозяйку положения не претендовала, но она не могла придумать, как лучше выпутаться из этого самого положения, Горацио был привычно раздражен ее поведением, даже зол. Стоило ей сделать шаг ему навстречу, отшатнулся, словно от прокаженной. Она не стала касаться мужа, если ему противны ее руки, к чему настаивать?

— Я рада видеть тебя, Горацио. Если бы мы знали, когда вы приедете, подготовили бы торжественную встречу, Леди Гамильтон здорова?

При словах о встрече Нельсон почувствовал укор совести, ощутил свою вину перед женой снова, мгновенно захотелось ее в чем-то обвинить. Не найдя повода (не выговаривать же, что не сообщил о приезде заранее), буркнул:

— Ты бы о моем здоровье спросила…

— Тебя я вижу, выглядишь не слишком хорошо. Но, полагаю, ее здоровье тебе важнее собственного.

Последняя фраза дала повод, Нельсон взорвался:

— Она так много сделала для меня!

Фанни надоело унижаться, в глазах блеснули слезы, голос зазвучал громче (он вообще не поинтересовалсяженой, хотя бы из вежливости!):

— Устраивала пышные праздники и помогала терять авторитет? Потому ты привез ее даже в наш дом?

Нельсон понимал, что она права, от этого было еще хуже. Взвился, закричал:

— Придержи язык, Фанни! Что ты себе позволяешь? Я не могу пренебрегать своими обязанностями перед леди Гамильтон!

— А обязанностями передо мной можешь?

Лицо Нельсона не просто пошло красными пятнами, казалось, он вот-вот лопнет, как раздувшийся пузырь:

— Хороша встреча женой мужа!

— Мужу следовало помнить о том, что он муж, все это время…

Она выдержала все, спокойно повернулась и отправилась к себе в спальню. До утра лежала и молча плакала, не касаясь лица, чтобы назавтра не красных глаз и красного носа. Она не должна показывать свое отчаяние сопернице.

Хотя какая она соперница, — Эмма Гамильтон победительница, она завоевала Горацио Нельсона и с триумфом демонстрировала всему миру свою победу. Фанни вдруг поймала себя на том, что ей вовсе не хочется ввязываться в противостояние с леди Гамильтон. Если бы было возможно, она просто уехала бы домой, забыв о существовании этой женщины.

При одном условии, что Горацио не притащит ее в Раундвуд.

Стало немного страшно — любовница настолько околдовала Нельсона, что даже такое возможно. Но Фанни точно знала — отец Нельсона на ее стороне, если любовница Горацио появится в Раундвуде, она, Фанни, просто переедет жить к преподобному Эдмонду.

От этого решения стало легче на душе. Слезы высохли, она приняла свое поражение и не желала борьбы за Нельсона. Хороша или плоха леди Гамильтон, но Горацио любит ее, значит, так тому и быть. Мелькнула только мысль, почему это все терпит лорд Гамильтон…

Это все предстояло понять назавтра.

Фанни не подозревала, что отказ от борьбы за него Нельсон ставил жене в вину. Она не стала бороться, ничего не сделала, чтобы удержать его, значит, не так уж и нужен? Вот Эмма… да Эмма глаза бы выцарапала сопернице! Эмма настоящая женщина, не то что эта холодная рыба Фанни!

Подтвердив обоснованность своего выбора таким рассуждением, Нельсон почти успокоился, но еще долго мысленно продолжал упрекать жену во всех грехах, вернее, в тех немногих и для счастливой семейной жизни при условии взаимной любви или хотя бы уважения несущественных, что у нее нашлись.

Она бестолкова! Да, да, бестолкова! Сколько раз ей говорилось, что не стоит класть вместе разные вещи? О… много раз! Но Фанни снова и снова собирала его в поход как попало! Разве это жена? А как она боялась, когда приходилось перевязывать культю? Брезговала? Конечно, Фанни говорила, что боится неловкостью своих рук навредить мужу. Ну так надо быть ловчей!

К утру у несчастной Фанни Нельсон нашлось такое количество проступков, что Горацио откровенно не понимал сам себя: как он мог столько лет терпеть эту рассеянную неумеху?! Стало почти жалко себя из-за загубленных многих лет жизни.

А ведь они с леди Гамильтон знакомы давным-давно, когда встретились впервые, он еще не был калекой. Вот если бы их роман завязался тогда!.. Но тогда он не был героем и не был столь интересен такой женщине! О, какая это женщина, какая женщина!..

Мысли Нельсона перекинулись на Эмму и к жене уже больше не возвращались.

И вот они оказались все вместе в гостиной — Нельсон, как всегда, при своих наградах и регалиях, лорд Гамильтон, который тоже не преминул надеть свои, Эдмонд Нельсон, чуть осуждающе косящийся на сына, и две женщины — леди Гамильтон и леди Нельсон. Кто-то сказал бы «соперницы», но они сами знали, что нет. Первая — потому что была слишком уверена в себе и носила под сердцем ребенка Нельсона, вторая — потому что сама отказалась от ненужного соперничества.

Эмма, окончательно располневшая из-за беременности, с трудом помещалась в немаленьком кресле. Фанни почему-то стало смешно при мысли, что она может запросто придавить щуплого Горацио! Смешок сдержать удалось, но легкая улыбка по губам все же скользнула. Леди Гамильтон эта улыбка показалась обидной.

«Ну, я тебе покажу! Еще посмотрим, кто сильней!»

Натянутые приветствия, натянутые улыбки, за исключением той нечаянной, почти насмешливой. Говорить не о чем, один повод — продолжающаяся буря за окном.

— Неласково встречает нас Лондон…

Фраза леди Гамильтон повисла в воздухе, она словно обвинение Эдмонду Нельсону и Фанни, ведь это они были здесь, остальные прибыли издалека.

Фанни очень хотелось ответить: «Что заслужили!»

Но она промолчала, исподтишка разглядывая лорда Гамильтона. Более уставшего человека, казалось, не может быть. Если Нельсон просто устал физически, вымотался, то у лорда Гамильтона все сразу, он еле живой из-за беспокойной жизни, которую вел в последние годы по милости своей супруги и ее любовника, устал и душевно. Вокруг непрекращающиеся сплетни, на него практически показывали пальцем, мол, рогоносец. Лорд Гамильтон долго изображал полную уверенность, что любовь между Эммой и Нельсоном платоническая, казалось, при таком поведении сплетни утихнут, но ничего не стихало. А теперь эта «платоническая» привязанность уже выпирала у Эммы впереди, точно большой арбуз.

Лорду Гамильтону было все равно, он отдал все силы этой женщине, все свои средства, знания, душу, все, что у него было, он так старался, чтобы она была счастлива даже тогда, когда сам оказался унижен. Нет, для Гамильтона даже их с Нельсоном любовь не была унижением, он тоже боготворил Нельсона.

Но потом погибла его коллекция, его репутация, честь его жены, погибла и его любовь к этой паре. Их любовь приобрела гротескный вид, они заигрались своим восхищением, стали всеобщим посмешищем, не желая слушать никого и ничего.

Лорд Гамильтон отступил, он желал только покоя и отчаянно завидовал вот этому седому человеку — Эдмонду Нельсону, который прожил жизнь спокойно и без страсти к вещам или к женщине, а потому может быть спокойным и в старости. А Эмма и Нельсон?..

Пусть, как хотят… Только чтоб его не трогали, не мешали вспоминать его погибшие коллекции, от которых остались лишь списки. Они невосстановимы, потому что на дне морском или попросту разбиты бунтующим сбродом. Нет коллекции, нет и лорда Гамильтона.

Он не стал рассказывать, что вчера вечером после приезда встретился с племянником — Чарльзом Гревиллом и передал тому все документы на свои имения. Гревилл будет наследником, а не Эмма, жена только сумму, достаточную, чтобы скромно прожить свою жизнь. Но Эмма жить скромно не умеет, а потому ее обязательно ждет нищета, ведь Нельсон тоже долго не протянет, едва ли он крепче самого Гамильтона. Оставлять имения и деньги Эмме нельзя, они пролетят впустую.

Он знал, что жена беременна от любовника, но молчал. Он вообще теперь молчал, если только бывала такая возможность. Ему все равно…

А женщина, сидящая напротив Эммы, все время приглядывалась. Что она пыталась прочесть? Тоже не понимала, почему он таскается вместе с этой парой по всей Европе и оплачивает их блуд? Никто не понимает, а ему просто все равно…

Эта женщина лорду Гамильтону совсем не понравилась. Дело не в том, что ее черты лица не столь красивы, как у Эммы, нет. Она стройней, Эмма совсем расплылась и скоро окончательно превратится в большую тумбу, но она бесцветная, неспособная на бунт, на необычный поступок, она самая обычная. Конечно, не всем быть такими, как Эмма — страстными, взрывными, полными жизненных сил. Нет, Нельсон прав, доводись выбирать ему самому, тоже выбрал бы Эмму, а не эту тихую женщину.

Лорд Гамильтон чувствовал себя страшно одиноким. Он спросил у Чарльза, нельзя ли переехать жить к нему, но племянник сделал вид, что не расслышал вопрос. Ну что ж, нет так нет… Он тоже стал спокойным, как жена Нельсона, тихим и безразличным ко всему.

В тот же вечер во время ужина в доме леди Спенсер Нельсон откровенно оскорбил жену, отшвырнув протянутый ею бокал вина с маленькой горсточкой миндаля, как он любит, с такой силой, что бокал отлетел и разбился. Фанни в слезах выскочила из-за стола. Сам Нельсон, понимая, что поступил гадко, поспешил откланяться. Все жалели миссис Нельсон и осуждали зарвавшегося адмирала.

Потом Эмму страшно рвало в ванной, и Фанни вынуждена была помогать леди Гамильтон, а Нельсон носился вокруг, не зная, что предпринять.

— Успокойтесь, Горацио, у беременных такое бывает часто!

Фанни произнесла это достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, и лорд Гамильтон в том числе. Впервые его губы тронула легкая улыбка, но и только.

Леди Гамильтон категорически не желали признавать в Лондоне! Во время спектакля аплодировали Нельсону, но никак не ей. Никто из знакомых не торопился давать в ее честь никаких обедов или ужинов, а если приглашали Нельсона, то подчеркивали, что с супругой. Нельсоны отговаривались плохим самочувствием. Действительно, Фанни чувствовала себя отвратительно, ей очень хотелось уехать домой.

Но хуже всего — ее категорически не желали принимать при дворе! Согласно официальной версии, двор просто не знает о рекомендательном письме королевы Неаполя. То есть не догадывается о ее участии в спасении королевской семьи?!

Прочитав такое, Эмма от души хохотала, но смех был нервным, на грани истерики. Она по-прежнему никто, «богиня здоровья», позировавшая голышом под тонкой вуалью. Лорд Гамильтон хотел сказать, что не стоило демонстрировать себя всей Европе, если очень хотелось продемонстрировать при дворе. И открытая связь с Нельсоном тоже уважения не добавила.

Сама Эмма этого, похоже, так и не поняла, как и Нельсон.

Они недоумевали, почему прежние друзья просто шарахаются в стороны, почему все сделали вид, что будут отсутствовать дома на Рождество.

Приближавшееся Рождество заставило нервничать всех. Праздновать его вместе немыслимо, это означало бы сидеть молча и с надутым видом, испортив праздник, а Эмме так хотелось блеснуть на балу.

Когда стало понятно, что никакого бала не будет (не являться же без приглашения!), пришло неожиданное приглашение от их приятеля Бекфорда, известного своими неординарными поступками, провести Рождество в его имении. Это был прекрасный повод покинуть негостеприимный Лондон, что Гамильтоны и сделали.

Но самое удивительное — с ними уехал и Нельсон!

Адмирал даже не задумался, каково будет его супруге одной в городе в сочельник, пока он станет развлекать любовницу.

Это было уже не просто предательство, это удар наотмашь!

Фанни из газет узнала, как весело развлекались любовники, как полуголая Эмма, не стесняясь своей беременности, изображала знаменитые «позы». Беременность вежливо не заметили, хотя нашлось много художников, запечатлевших карикатурный облик толстой дамы, пыжащейся выдать себя за античную скульптуру. Гости Бекфорда наперебой хвалили артистические способности Эммы, живописуя газетчикам, сколь очаровательна та была в роли Агриппины с золотой урной с прахом Германика в руках, называли леди Гамильтон величайшей актрисой Англии.

Нельсон вернулся к семейному очагу после Рождества. Подарок для него скромно лежал на нетронутой постели, у Фанни не было ни малейшего желания поздравлять с праздником и одаривать столь откровенно плюющего на нее мужа.

Только тогда Горацио сообразил, что ничего не может подарить жене, он просто забыл о подарке! Как и о самой Фанни. Хотя нет, о Фанни он не забыл, этот груз висел на нем постоянно. Решительный в бою, Нельсон был катастрофически нерешительным в жизни. Вот если бы все как-то разрешилось само собой… Фанни просто исчезла бы… Или вела себя, как лорд Гамильтон — просто присутствуя и не закатывая никаких сцен.

Но она закатила. Последнюю. Ту, после которой они уже больше не виделись и не общались.

— Я не желаю больше слышать ваши хвалебные речи этой женщине! Если не способны выбрать вы, выберу я! По вашим словам, я слабая и никчемная женщина, но я решительней вас. Я не желаю играть роль обманутой жены. Я ухожу!

В тот же день Фанни уехала.

Но Нельсон не был бы Нельсоном, если бы хоть чуть считался с ее чувствами. Через полмесяца она получила от мужа письмо из Плимута, куда адмирал отбыл, чтобы присоединиться к своей эскадре:

«Дорогая Фанни, наконец-то мы прибыли, и мы в изнеможении. Передайте моему отцу и всей семье наилучшие пожелания. Верьте мне, своему любящему мужу».

Обомлев, женщина читала и перечитывала письмо. Что это, он написал просто по привычке или так издевается?

Ответить не успела, потому что следом получила записку совершенно другого содержания:

«…мое единственное желание отныне — чтобы меня оставили в покое. Желаю Вам как можно большего счастья…»

Фанни медленно разорвала оба письма и разжала пальцы, выпуская обрывки в огонь камина. Их брака с Нельсоном больше не существовало.

В это время другая женщина рожала от обожаемого Горацио Нельсона дочь…