Ледовый рейс

Плаванье продолжается

С вахты Саня сменился давно, но с палубы не уходил.

Некогда отдыхать. Он уже привык не сидеть без дела. Так уж заведено на самоходке: все работают, не считаясь со временем. Судовое хозяйство приведено в порядок еще не полностью. А сегодня другая забота.

Ночью с левого, лугового берега дул сильный ветер. Он согнал на фарватер аварийный, бросовый лес. От самого Орла самоходке пришлось пробиваться сквозь него, как сквозь лед. То и дело заклинивало рули. Приходилось стопорить ход и вытаскивать багром из-под кормы двух-трехметровые занозы.

Несколько часов дежурил Саня на корме. Только перед Городищем стала почище вода, и он смог подняться на ходовой мостик.

А тут все с интересом смотрят вперед, гадают: она или не она? Прижалось к плотам судно, похожее на «сотку». Подошли ближе. Точно, она!

Ревет сирена. С мостика отмашкой сигналят: дескать, подходите к нам.

Наморщил лоб Анатолий. Нахмурился, привычно дернул кепку на глаза Юрий.

— Вот так рандеву, — посмеивается Виктор.

Саня вспомнил, как Мешков в Усть-Черной у себя на «сотке» принимал гостей. Еще утром в латаном-перелатанном ватнике таскал с берега паклю. Раздобыл где-то, все для дома своего. А тут вышел при полном параде: несмотря на жару, в наглухо застегнутом кителе, в фуражке, тяжелой от «золота». Ходил по судну хозяином. Когда спустились в машинное отделение, небрежно представил рослого парня: «А это мой механик…»

Потом ушел с гостями к себе в каюту. Опять, наверное, какое-нибудь дельце. В прошлом году купил тут по дешевке бензопилу «Дружба». А откуда у людей здесь возьмется пила? Ясно: в леспромхозе взята так, чтобы не видел никто.

Сейчас Мешкова на мостике нет. Один штурман. Объясняет, что еще вчера вечером заклинило винт. Сутки загорали, ожидали своих.

Саня насторожился: что ответят свои? Ничего не сказали. Юрий распорядился закрепить с носа и с кормы чалки. Попросил Анатолия проследить за всем и поспешно ушел в каюту.

Все знали, что скорость уменьшится раза в два — значит, вдвое больше времени уйдет на переход Городище — Пермь. Но никто об этом не обмолвился ни словечком. Так и пошли дальше, борт к борту — в обнимку.

Саня хотел найти сочувствие у Анатолия:

— Да таких, как Мешков, в северный завоз вообще пускать не надо, не то что помогать. Оставить его тут, пусть подумает.

— Насчет пускать не пускать, может, и верно. А так-то ты загнул. Мешков Мешковым. А судно его собственное, что ли? А ребята причем? — И посмотрел укоризненно, будто добавил: «Эх ты, несмышленыш…»

Медленно идет самоходка. Со своей низенькой надстройкой она чуть заметна рядом с «соткой».

Еще светло, но видимость плохая. Все вокруг окутала густая серая пелена. Тихо. Виснет в воздухе причудливый след — не тронутый ветром, повторяя повороты судна, тянется змейкой дым из выхлопной трубы.

Тепло. Парит. Низкое солнце безжизненно висит в пепельной мгле. Несколько маслянистых бликов от него лениво плещутся в близкой воде.

А на самоходке — оживление. Виктор в пролете возле машинного отделения собрал вокруг себя ребят. Балагурит, ручками работает так и сяк. Рассказывают, служил он на флоте гидроакустиком. И вдруг пришло кому-то в голову сделать парня вестовым. Конечно, командир охотника за подлодками выгнал его через несколько дней обратно на гидропост. Понятно, такой и борща из камбуза до каюты не донесет спокойно. Обязательно остановится с кем-нибудь, расскажет байку-другую.

Жестикулирует Виктор занятно. Не вся рука, а лишь кисть движется плавно, лениво. Вот и сейчас он опять травит. До Сани на тент, где он красит наметку, доносится только: «Лично в моем репертуаре этой песни нет…» Саня не видит рассказчика, но он знает, как кисти его рук мягко гнутся к треугольничку полосатого тельника. Возле глаз собираются морщинки. Маленький широкий книзу нос утопает в круглых щеках… Виктор говорит еще что-то, и окружившие его парни дружно хохочут.

Он шутит между делом. Он занят. Ребята с «сотки» принесли машинку для стрижки волос и сейчас ждут своей очереди, чтобы сделать «классную польку». Тут же Юрий. Как всегда, не усидел в каюте. Смеется со всеми.

— А что, мальчики, где сегодня ваш капитан? — с преувеличенным интересом спрашивает Виктор. — Лично я его не вижу. Соскучился…

— Заболел, — понимающе ответил штурман «сотки».

— Заболел? — переспросил недоуменный голос. — Да мы с ним днем на плоту пару бревен распилили…

Все опять захохотали.

Полночь. Сане пришлось подменить приболевшего второго рулевого, и теперь он снова на вахте.

В рубке «сотки» от нечего делать вахтенный негромко включил приемник. Слышен писк морзянки, обрывки чужеземной речи. Потом какая-то мелодия, похоже — восточная: знойная. И гортанный женский голос. О чем-то жалеет, зовет кого-то.

Саня один в темной рубке. В такт мелодии подрагивает штурвал в руках, палуба под ногами. Саня поминутно взглядывает на часы, словно опаздывает на свиданье. Он волнуется даже. Он слушает незнакомую музыку. Ему тоже чуточку грустно.

Сегодня начались особенные сутки. День рождения Лены. Когда она сказала ему об этом еще там, на Весляне, Саня пожалел, что они не смогут быть вместе.

— А знаешь, давай встретимся! — сказала Лена.

Саня удивленно посмотрел на нее.

— Ведь можно быть вместе и на расстоянии…

В неясном рассеянном свете белой ночи глаза Лены озорно блестели. Теперь они казались еще больше, ресницы — еще длиннее.

— Ровно в ноль-тридцать ты мигни три раза отмашкой. Я буду ждать. Я увижу.

Довольная своей выдумкой, Лена засмеялась, крутнула окованный латунью штурвал, закружилась по рубке. Потом задумалась и запела о речке Бирюсе…

Может, она уже и забыла об этом? А Саня помнит. Он ждал этот день, этот час. Как хорошо, что он один в рубке.

Ни встречного судна, ни одного движущегося огонька. Только тускло перемигиваются редкие красные и белые буи. Минутная стрелка набежала на цифру шесть. Саня нажал на выключатель. Сухо щелкнуло. Еще и еще раз. Лампа фонаря-отмашки несильная. Но Сане показалось, что отсветы были не только под бортом на бугристой волне, но и на кромке низкого неба в том краю, где лежал город. Да разве можно увидеть эту маленькую вспышку среди разлива городских огней. А если сильно захотеть? Если бы мигали ему, Сане, он бы увидел. Ведь сердцем видишь далеко, гораздо дальше, чем глазами…

Вздрагивая в такт двигателю, палуба укачивала Саню. Под эту своеобразную мелодию хорошо петь. Кажется, что не ты подлаживаешь мотив песни к стуку двигателя, а он подстраивается к тебе. Палуба, палуба… Как это поется в той озорной и немножко грустной песенке?..

Завтра они встанут к причалу под погрузку. Заночуют, наверное, там. Может быть, даже не в Левшино, а в Пермском порту. Тогда Саня обязательно разыщет Лену. Долго ли позвонить в школу…

Нет, едва ли их оставят ночевать. Маленькие суда долго не задерживаются в большом порту. Они очень нужны людям в других местах. Невзрачные грузовые суденышки раньше всех выходят в путь и забираются дальше всех — в самые глухие углы. С малой осадкой, неприхотливые, они больше всего подходят для сложных рейсов. И все их очень ждут. Ведь там, в далеких лесах, они — желанные гости. Они всегда принимают на себя первый удар ледяного весеннего половодья. И люди на них трудолюбивые и смелые. Правда, гуляющая по городской набережной праздная публика не обращает внимания на эти суда. И только потому, что ничего не знает о них.

Саня смотрит на темную воду. На далекие берега. Тишина. Не слышно никого. Даже в соседней рубке стихла музыка и погас свет. Небо в зените посветлело, прорезались блеклые звезды.

Уже знакомое чувство пришло к Сане. Словно всегда было вот так. Бесконечная вода. Бесконечный мир вокруг. И он, сколько помнит себя, все плывет и плывет куда-то.

А ведь это действительно так. Почему же он на время забыл об этом? Плаванье с отцом по Волге мимо разрушенных, опаленных войною городов. Или о том, как тринадцати лет поневоле оказался рулевым. Вел катер с баржой на буксире от Казани до Камского Устья. Один-одинешенек. Потому что все из команды катера вместе с отцом хватили лишку и тяжело посапывали во сне.

Немного лет прошло, а кажется, что было это давным-давно. Но теперь Саня вспомнил тот случай очень отчетливо. И свой пересиленный страх, и непослушный поначалу штурвал.

Так же вот, наверное, вспоминает свои былые плаванья отец. Знать, не зря по весне, опираясь на палку, выходит он на берег. Как он смотрит на самую немудрящую баржонку и как у него тогда дрожат руки!

У Сани руки молодые, крепкие. За рейс они успели загореть, огрубели и стали еще сильнее.

Саня сомкнул их на штурвале и повернул самоходку на сверкнувший впереди створный огонь. Казалось, не двигатель, а он сам, силой своих мускулов толкает судно. Саня невольно напрягся всем телом. Внезапно охватившее его чувство росло и росло. Теперь уже было такое ощущение, словно он несет в своих ладонях что-то большое, невероятно ценное. И нести его предстоит осторожно и далеко-далеко, через все ледовые и неледовые рейсы.

Через всю жизнь.