Ледовый рейс

Хлеб и уголь

Уже полдень, а дождь все льет и льет. Саня слоняется без дела: не заставляют, да и желанья нет. Утром, перед уходом в Заозерье, закупили в плавучей лавке продуктов. Пришлось носить. Приволокли четверть бараньей туши. Да еще набрали говяжьей тушенки.

Непонятно Сане: куда такой запас? Ну да не его это забота…

Он только было хотел проскользнуть в рубку. Там сухо, светло. Хорошо посидеть одному. И, как нарочно, Анатолий, штурман, остановил:

— Давай-ка, Саня-практикант, сбегай за хлебом. Саня глянул на раскисший глинистый берег, прикинул расстояние до магазина: не близко.

— Сколько?

— Тридцать.

— Чего?! — растерялся Саня.

— Ясно: буханок.

— Куда их? На пристанях купить можно. — А сам подумал: «Разыгрывает».

— До самого Тюлькино никаких пристаней. Ночевать будем где придется. А вдруг тяжелая ледовая обстановка? Вон в прошлом году больше недели караван стоял… Деревенька на берегу небольшая, какой там хлеб. А ты: пристани.

Анатолий засмеялся, но вспомнил, что парень на Каме впервые, заговорил помягче:

— Может, и не тридцать, а двадцать пять надо. — Наморщился озабоченно. — Вот только мешка никакого. И дождь… Ты вот что, возьми на камбузе со стола клеенку. И держи-ка мой дождевик. Завернешь в клеенку, потом в него, рукава свяжешь и — на плечо. Два раза, парень, придется… Ну, потом высушишься.

А Саня и вымок, и вывозился в глине. Во второй раз шел, поскользнулся и съехал по откосу. Ладно хоть никто не видел. Ну и работенка!..

Наконец-то можно посидеть в рубке, покурить не спеша.

Сане хорошо видны штурман и механик Виктор. Они носят ведрами машинное масло со списанной самоходки, к которой причалена СТ-250. Оба в суконных кителях, похожих на кожанки, — до того залоснились — и вода их, видно, не берет, скатывается. Анатолий — невысокий, тщедушный, пацан пацаном. Он в сапогах и кепке-восьмиклинке с куцым козырьком. Виктор — маленький, кругленький. Брюки на коленях вздулись пузырями. На голове беретик с задорным хвостиком, из-под берета выбился такой же тоненький и несерьезный чубчик. Смешной этот Виктор. Шеи почти нет: плечи и сразу — голова. Из-под полосатого тельника чуть не до самого кадыка волосы курчавятся.

Оба они какие-то невзрачные. Лица хмурые. Перепачканная одежда. Ходят, как заведенные, по скользкой полоске палубы, носят полнущие ведра, сплескивают масло.

А тут еще рядом эта жалкая развалина-самоходка. Гулкий трюм, заколоченные двери. Выбитые иллюминаторы, как пустые глазницы. От всего веет запустением, разором. Тоска.

Зря, видно, он, Саня, послушался отца. Вдруг после окончания попадет на такую посудину. Ну чего он не видывал здесь?

Отец, когда Саня заканчивал восьмилетку, советовал одно: Казанский речной техникум. А Сане не очень хотелось туда — отнекивался. Сам тоже не придумал ничего. Так и пробегал без дела до поздней осени. Шестнадцать исполнилось, отец устроил учеником слесаря в небольшие мастерские, тут же, в затоне под Казанью. Конечно, не понравилось Сане: место чересчур тихое, работа мелкая. На следующее лето поступил все-таки в речной техникум…

Смотрит Саня на сырой, пасмурный мир. Идет по берегу Юрий, их капитан. Ну и вид у него! А ведь еще молодой, под тридцать. Речное училище в Перми окончил. И не подумаешь, что капитан. Шкипер с баржи-углярки или сплавщик-работяга. Дождевик брезентовый до пят, чуть выглядывают резиновые сапоги. На голове простенькая кепка шерстяная. Надвинул ее на лоб — глаз не видно. Насупленный…

Юрий и вправду шел злой. В электроцехе до сих пор не зарядили аккумуляторы. Утром вдруг получат приказ выходить — что, весь караван ждать будет одного?

Еще с пригорка увидел Виктора с Анатолием, потеплело на душе. Не отдыхали, наверное, еще. Торопятся запастись всем вовремя, не знают, что электроцех подножку подставил… Хорошие все-таки у него помощники, заботливые, все делают без подсказки. Отличные товарищи. Лишь с середины прошлой навигации плавает с ними, а как сдружились.

Виктор, тот чем хорош: заскучать не даст. Из той породы, про которых говорят: хлебом не корми — «потравить» дай. Чуть закиснут друзья, Виктор раз — и историйку флотскую. И откуда он их берет? На каждое судно, на котором он плавал, у него придумано свое название. И все неспроста. СТ-250 он называет любовно и ласково: «четвертинка». Но парень толковый, к дисциплине приученный.

А «четвертинка» у них ничего. Юрий не жалуется. Доброе суденышко, ходкое. И надстройка аккуратная, по длине судна. Не то, что на некоторых: нагромоздят… Вот покрасят надстройку, тент, шлюпку, подведут полоску на трубе, вывесят спасательные круги…

Юрий окинул взглядом свою СТ-250 с кормы до носа и прошел по трапу на борт списанной самоходки, остановился посреди палубы. Он помнил это судно живым, бойким. Когда-то оно трудилось наравне со всеми, бегало по реке. Да вдруг отказало вконец разношенное сердце-двигатель, пришел в негодность корпус. И поставили старушку сюда вместо склада, а потом разрежут автогеном и — в переплавку.

Как быстро мелькают годы. Давно ли он пришел на эту старую самоходку молодым штурманом. Два года ходил на ней. Тогда еще и Камского моря не было, готовились только заполнять.

«Десять лет пролетело. Не заметишь, как и самого спишут, — подумал капитан и улыбнулся своим преждевременным «старческим» мыслям. — Вон практикант. Рослый здоровяк, живет, радуется… Неустоявшийся, правда, какой-то. Ходит — и то вихляется. И работать не торопится. Засел в рубку…»

— Эй, практикант, — нахмурился Юрий, — кончай перекур. Иди-ка на камбуз. Мясо изрубить надо да в ларь сложить, где похолодней. Кокша покажет… — И, легко перепрыгнув на свое судно, пошел по узкой бортовой кромке-планширю, не придерживаясь за леер.

Называть пожилую женщину поварихой — грубовато и не по-флотски. Коком — тоже как-то неподходяще. Вот и зовут на речных судах женщин-поваров чаще всего кокшами. К ней и отправился Саня выполнять распоряжение капитана.

Дело непривычное. Топор тупой, мокрое топорище неприятно скользит в руках, палуба пружинит. Во все стороны брызжет мясная липкая крошка. Раз топором — в одно место. Раз — в другое. Брызги в лицо летят. Фу! А кокша стоит посмеивается: дескать, что ты за мужик.

К вечеру похолодало. Пошел снег, лохматыми большими хлопьями. Саня хотел уже спуститься в кубрик да растопить камелек. Опять не пришлось. Объявили аврал. Причалили к барже-углярке и всей командой стали носить ведрами уголь.

Вместе со всеми нехотя носил полупудовые ведра и Саня. Стыли руки, скользили по металлу ботинки. А он ходил и ходил по горбатым крышкам трюма, оставляя на рыхлом белом снегу черные следы.