Легче перышка

Как похудеть — совет № 34 Иногда нужно просто покориться сложившейся ситуации

Я ненавижу утро в понедельник. Каждый понедельник я просыпаюсь вялой и беспокойной. Веки почему-то тяжелеют, будто вот-вот я свалюсь с сильнейшей простудой. И неважно, во сколько я отправлюсь спать в воскресенье, я всегда ложусь недостаточно рано. Я не любительница канала Европейского союза, но если он хочет завоевать мое расположение, то пусть лучше прекратит совать свой нос в искривление огурцов и вместо этого сообщит мне, как следует бороться с хандрой в понедельник утром. Тогда, скажем, если мне понадобится утром в понедельник поваляться в постели час-другой, я буду не против уделить им внимание. Все, что мне понадобится сделать, так это позвонить в отдел кадров и потребовать у ЕС условий для любителей поваляться.

Но этим утром все иначе. Звонит будильник, я тут же выпрыгиваю из постели и стремительно ношусь по квартире, собираясь на работу. Я полна энергии и энтузиазма, потому что ночью я приняла жизненно важное решение. Сегодня я, Орла Кеннеди, незамужняя женщина с Госвелл-роуд, подаю заявление об уходе. Я собираюсь покинуть «Браунс Блэк», чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Эта мысль пришла мне в голову, когда я лежала постели, слушая, как в соседней комнате тихонько похрапывает Финн. Я прокручивала в памяти события последней недели, анализировала их, взвешивала и потому вдруг поняла, что единственный выход — уволиться. Бессмысленно дожидаться, что проект уверенно встанет на ноги, потому что в таких условиях этого не случится никогда. Если тянуть дальше, то «Легче перышка» может загнуться. Я назначу себе зарплату из фондов, предоставленных «Абакус Венчурс», и возглавлю акцию по возрождению веб-сайта. Проблема лишь в том, что я не представляю себе, как это сделать. Антея уволена, о ней можно забыть, но как мне объявить о том, что на ее месте появился другой человек с точно таким же именем? История про то, что мы хотели сэкономить на визитках, выглядит бредовой.

Вчера мы так и не смогли придумать ничего стоящего. Лиз ушла почти в шесть, на прощание она крепко обняла меня и прошептала, как мама, что она уверена — все будет хорошо. Это послано нам для испытания и все такое. Еще минут через двадцать ушла Патти. Финн вышел с ней, захотел купить что-то в круглосуточном магазине, который на самом деле открывается в 7 и закрывается через 12 часов. Запасы от Марио кончились, в холодильнике хоть шаром покати. Если не считать бутылки водки, туши для ресниц и трех стаканчиков с био-йогуртом, — я искала указанный срок годности в календаре на текущий год, но найти так и не смогла. Я не выбрасываю их на тот случай, если вдруг мне захочется похудеть очень быстро. Скажем, перед свиданием или чем-то таким.

Я прихожу на работу. Патти отсутствует, хотя на спинке ее стула висит пиджак. Я смутно припоминаю ее вчерашние слова о том, что утром ей нужно встретиться с каким-то журналистом. На ее столе лежит стопка статей о «Браунс Блэк», которые были опубликованы на этих выходных. Наверное, сегодня она пришла очень рано, думаю я. Какая молодец. Я знаю, что она больше не сомневается в умственной отсталости Табиты, и хоть ничего мне не говорит, но давно ходит на собеседования по устройству на новую работу. Жаль, конечно, потому что она отлично бы справилась с работой Табиты, если эта ведьма хоть когда-нибудь бы уволилась.

Сквозь прозрачные стены кабинета Табиты я вижу, что она говорит по телефону. Дожидаясь, пока она закончит разговор, чтобы можно было войти и подать заявление об уходе, я просматриваю вырезки из газет. Есть даже одна о Свене. Сделка по недвижимости в Словакии. Забавно. А я думала, что она прошла давным-давно. Сто лет назад он изводил меня просьбами сообщить об этой сделке в прессу. Кажется, он даже рассчитывал на громкую статью об этой сделке, если мне не изменяет память, но точно сказать не могу, поскольку последние события меня окончательно вымотали. Тогда еще он вышел и вернулся с кучей новых галстуков — на случай, если потребуется фотографироваться. На всякий случай я внимательно прочла статью — вдруг обнаружится что-то новое. Ага. Вот, нашла. Оказывается, это сделка на сто миллионов долларов. Ого! Тогда она была всего на десять миллионов. Видимо, Свен наконец-то сделал что-то по-человечески. Хоть раз в жизни. Я прочла объяснение финансовой стороны. Но ничего не поняла. Наверное, эту статью готовила Патти. Очень даже неплохо.

Черт. Одну за другой я беру три статьи, где пишут о давних слухах про операционные убытки банка «Браунс Блэк». О черной дыре, в которую уходят все деньги банка. Странно, почему эти слухи возникли снова? В каждой статье процитированы слова Табиты о том, что она отказывается комментировать эти голословные утверждения. Провоцируя журналистов додумать самостоятельно или заткнуться. Вздыхаю. Ее воинственный настрой лишь побуждает их найти подтверждение слухам. Я перечитываю статьи снова. Как у этого банка может быть серьезное пресс-бюро, когда три сотрудника этого самого пресс-бюро понятия не имеют, что это за слухи? Если бы Табита сказала Патти о слухах хоть слово, несомненно, Патти бы рассказала мне. Мне же эта ведьма не сказала ни слова. У меня внутри все кипит при мысли о том, что нас держат в неведении, но я тут же вспоминаю, что теперь мне до этого нет никакого дела. Менее чем через час я стану свободной.

Я смотрю на Табиту. Она уже не говорит по телефону, а сидит, откинувшись в эргономичном кресле, и постукивает карандашиком по зубам, словно о чем-то серьезно задумалась. Я делаю глубокий вдох. Пора дать ей настоящую пищу для размышлений.

Стучу в дверь.

— Ну что еще? — спрашивает она, карандашик замер на полпути. — Неужели ты не видишь, что я занята? — Она показывает на стопку бумаг на столе, которые создают иллюзию тяжкой работы. Но я-то знаю, что это лишь бутафория, которую она создает каждую пятницу после обеда, как раз перед тем как отправиться отдыхать.

— У меня к тебе личный разговор, — сдержанно говорю я.

Она смотрит на меня в ужасе. Алые губы скривились в презрительную усмешку.

— Надеюсь, ты не собираешься нести всякую чушь про женскую солидарность? На прошлой неделе по банку прошла памятка о работе с младшим персоналом, но, честно говоря, меня это не волнует. — Она машет рукой, показывая чтобы я вышла из кабинета. — Мне все равно. — Она переключает внимание на коротенький документ на столе, предоставляя мне возможность смотреть на макушку ее безупречно причесанной головы, и добавляет: — Еще слишком рано просить о премии на этот год или определении размера налога.

Какого черта! Я ведь увольняюсь, в конце концов.

— Табита, если бы мне потребовался воспитатель, то могу заверить, без тени сомнения, что тебя бы не было даже в первой сотне списка кандидатов.

— Знаешь что, — она смотрит на меня с негодованием, — могла бы попридержать язычок.

— Нет, Табита, — медленно выговариваю я, — не могла бы. Я устала от твоей стервозности, от твоих вечных насмешек над тем, как я одеваюсь. Я устала от твоей лени, твоего абсолютного нежелания хоть немного помочь в работе, которую выполняем мы с Патти. И вообще я устала от тебя.

Неплохое начало, Орла.

Делаю глубокий вдох, сердце бьется с бешеной скоростью. Свобода уже близка! Ненавидимый мною объект становится красного цвета. Я стою в шести футах от ее стола, но практически чувствую, как она нагревается. Точно так же вскипает скороварка. Во вне возникает мимолетная паника, но вдруг я становлюсь спокойной и невозмутимой. Теперь, что бы она ни сказала, не имеет для меня никакого значения.

— Да как ты смеешь?! — взрывается она, взлетая с кресла. Табита упирается кулаками в стол, приготовившись к схватке. — Как ты смеешь входить в мой кабинет и говорить всю эту гадость? Да кем ты себя возомнила?

— Сотрудником, который собирается подать заявление об уходе, — спокойно отвечаю я.

— Ты не можешь уйти, — резко бросает она, тряся передо мной рукой с алыми ногтями.

— Я уже ушла.

— Не можешь, потому что я тебя увольняю.

— На каком основании? — Я ошеломленно смотрю на нее.

Мгновение она стоит в нерешительности, а затем выкрикивает:

— Неподчинение.

— После чего, Табита, думаю, ты узнаешь о том, что, увольняя сотрудника без официального предупреждения, ты нарушаешь трудовое право.

— Нечего мне тут говорить про трудовое право! — визжит она, ее лоб покрывается мелкими каплями пота. — Какая черная неблагодарность! Я научила тебя всему, что я знаю. Да как ты смеешь вести себя со мной таким образом! Я сейчас вызову охрану, чтобы тебя вышвырнули вон.

— На это у тебя есть исключительное право, — спокойно отвечаю я. — Вся работа сделана. Патти обработала прессу за выходные и написала отчет. Все у нее на столе. Должна сказать, что несколько статей касаются «черной дыры»…

Табита взвизгивает:

— Почему, черт возьми, все они присосались к этой истории?

Возможно, я ошибаюсь, но клянусь, на мгновение на ее лице промелькнула паника, которая исчезла так же быстро, как и появилась. Табита берет телефон и набирает номер.

— Даю тебе десять минут на то, чтобы убраться из банка. Пропуск, корпоративную кредитную карту, мобильный телефон и пейджер кладешь сюда. — Она показывает на свой стол. — А теперь вон из моего кабинета, неблагодарная корова. Можешь отправляться за пособием по безработице, потому что на работу тебя никто не возьмет.

— Честно говоря, я собираюсь работать на себя. — Я подхожу к ее столу. Она явно нервничает. — Честно говоря, я займусь тем, что буду управлять собственной компанией. Возможно, ты о ней слышала… проект «Легче перышка». — Срываю с монитора ее компьютера газетную вырезку с фотографией Антеи. — Она всего лишь была моей дублершей, но именно я заработаю на этом проекте миллионы.

— Я знала, — фыркает она с победным видом. — Я знала, что человек по имени Орла Кеннеди должен быть жирным. У них это в генах; я так и думала, что она самозванка.

— Знаешь, Табита, пару месяцев назад я бы обиделась на такие слова. Но теперь у меня двенадцатый размер, впервые за десять лет, — я чувствую себя просто великолепно. Ни единое слово не способно меня задеть.

— Вон! — вопит она.

— Уже ухожу. — Я пожимаю плечами. — Попрощайся от моего имени со своим любимым Свеном. (Табита смотрит на меня в ужасе.) — Я дала его жене номер твоего телефона. Чао.

Спустя десять минут я выхожу из банка в сопровождении Берта. Охранника, у которого одна нога — деревянная, а на кухне в клетке живет любимый тарантул. Я никогда не была у него дома, не видела его кухню, просто однажды на пожарных учениях он рассказал мне об этом. В руках у него черный мусорный пакет, в который мы бесцеремонно сгребли содержимое ящиков моего стола. Неожиданно для себя я нашла там пару туфель, две пары солнцезащитных очков, которые считала потерянными, восемь зубных щеток, которые в панике приносила с собой, если вечером намечалось какое-нибудь событие, потому как считала что запах съеденного за обедом чеснока может убить остальных гостей.

— Орла, мне очень жаль, правда, — говорит он, когда мы проходим через турникет, и я испытываю унижение от того, что проходящие мимо коллеги избегают смотреть мне в глаза, потому что я иду под конвоем. — Но ты ведь понимаешь, если эта ведьма приказывает что-то сделать, то это нужно делать.

— Да ладно тебе, Берт, все в порядке, — отвечаю я. — На самом деле все это даже смешно. Мне всегда было интересно, что чувствует человек, которого «конвоируют к выходу».

— Обычно я заставляю их самостоятельно выносить свои вещи, — он широко улыбается, — но сейчас особый случай.

Мы приближаемся к центральному выходу с прозрачными дверями, как вдруг на пороге банка появляется Патти. В руках она держит небольшую газету. Патти с трудом переводит дыхание — наверно, бежала сломя голову. Почти следом за ней идет Тони Янгер.

— Орла, — говорит она, поравнявшись со мной.

Берт вручает мне пакет, легонько пожимает руку и чмокает меня в щеку.

— Удачи и благословит тебя Бог, — шепчет он и возвращается в здание банка.

— Орла, что случилось? — спрашивает Патти.

Тони кивает, проходя мимо меня, черный пакет у моих ног несколько озадачивает его. На мгновение мне показалось, что сейчас Тони остановится и что-то скажет, но он не остановился. Я ощущаю странную смесь разочарования и облегчения.

— Я уволилась. Ухожу, чтобы заняться проектом «Легче перышка» в полную силу, попробую спасти хотя бы то, что осталось. Мне звонил Финн. Говорит, что восемь человек уже поинтересовались условиями возврата товара.

— И что сказал Финн? — спрашивает она.

— Что сначала товар следует тщательно выстирать и освежить кондиционером для белья.

— Я не об условиях возврата, — резко говорит Патти. — Он говорил что-нибудь еще?

— Нет. — Ее тон меня удивляет.

— А после моего ухода вчера тебе пришло в голову что-нибудь еще, не считая увольнения? — спрашивает Патти.

— Ничего, — сознаюсь я.

— Значит, хорошо, что пришло кому-то другому. — Она вдруг вся расцветает и всовывает мне в руки газету. — Страница девятнадцать. Думаю, тебе стоит взглянуть.

В ужасе смотрю на нее, сердце уходит в пятки от одной только мысли о том, что Антея снова что-то выкинула, но Патти машет рукой, призывая меня поскорее открыть газету.

Я перелистываю страницы, пальцы меня не слушаются, и наконец обнаруживаю девятнадцатую страницу. Смотрю на фотографию и не верю своим глазам. Слезы обжигают глаза. Самая большая шлепается на газету и стекает по странице.

— Орла, — заботливо говорит Патти. — Что ты об этом думаешь? — Она внимательно смотрит на меня, пытаясь понять мою реакцию. — Я придумала это вчера утром. Когда Финн позвонил мне из телефона-автомата, чтобы спросить, видела ли я газеты. Он так беспокоился о том, как ты отреагируешь. Мы целую вечность ломали головы, пытаясь придумать выход, и мне пришла в голову эта мысль. Помнишь, я вчера ушла на кухню, чтобы сделать звонок? Так вот я звонила узнать, все ли идет по плану. Она сама все организовала. Она так сильно хотела тебе помочь. Ну скажи же что-нибудь. Что ты думаешь? — Патти сжимает мои руки, вцепившиеся в газету.

— Думаю, что она восхитительна, — в конце концов говорю я, глядя на огромную черно-белую фотографию, на которой моя мать и Марселла стоят в трусах и лифчиках, а сверху заголовок, высотой в два дюйма: «ПОЧЕМУ НАМ НРАВИТСЯ «БЕЛЬЕ-НЕВИДИМКА».