Легенда о Чёрном ангеле

20. Марго

— Кто порвал мои вещи? — спрашиваю, а Карл пожимает плечами, упорно делая вид, что совершенно никакого отношения к этому не имеет. — И как мне на люди показаться? Мне ведь даже переодеться не во что! Хорошо, хоть штаны пожалел.

Карл, не глядя в мою сторону, протягивает свою футболку, а на губах хитрая улыбка мелькает.

— Надень пока, потом разберёмся.

— Но она мужская, и тебе самому же нужно что-то носить.

Пытаюсь протестовать, но Карл отмахивается и морщит нос:

— Мы сейчас едем в место, где этих футболок, самых разных, у меня полный шкаф, так что не выделывайся.

Выхода нет, потому надеваю любезно предложенную вещь, хоть и бухчу для порядка. Чтобы знал, как мою одежду портить, ненасытный.

Но на самом деле при одной мысли о том, что между нами случилось совсем недавно, чувствую как сердце начинает лихорадочно колотиться о рёбра. Дело ведь не только и не столько в сексе, сколько в той энергии, что кружила вокруг нас; в тех словах, что были сказаны. Ощущаю сейчас такую лёгкость, что кажется: всё плохое, что уже случилось когда-то — тлен и суета. Всё можно исправить, со всем справиться. Главное, чтобы мы оставались друг у друга.

Глупость? Романтические бредни, неприличные для женщины моего возраста? Пускай. Я ничего плохого никому не делаю и имею право на своё личное, тихое и сокровенное, счастье, а весь остальной мир пусть хоть захлебнётся в своей злобе.

— Чёрт, почему я не догадалась хоть что-то из вещей с собой взять? — восклицаю, кое-как оправляя подол футболки.

Сидя в машине, переодеваться не слишком-то удобно, но у меня всё-таки получается.

А Карл, точно специально, гонит на какой-то запредельной скорости, словно опоздать куда-то боится, торопится. И пусть со стороны кажется расслабленным и спокойным, но по напряжённо сжатым челюстям и блуждающим под светлой кожей желвакам понимаю, что внутри, за толстой бронёй мнимого безразличия, он взведён, как пружина. Вот-вот рванёт так, что камня на камне не останется.

— Вещи — ерунда. Главное, что живая осталась.

Спорить с этим бесполезно, потому привожу себя в божеский вид и, крепко держась за подголовники, перебираюсь на переднее сидение. Не хватало ещё убиться, потому что на такой скорости одно неосторожное движение с моей стороны чревато разбитой головой.

За окнами уже совсем светло, и я любуюсь красотой природы вокруг. Всё-таки это самое странное лето в моей жизни. Начавшись неожиданной встречей с тем, кто казался потерянным навсегда, оно наполнено острой смесью счастья и страха. Будоражащий коктейль, от которого кружится голова и тянет на безрассудные, почти детские поступки.

— Ворон... — начинаю, хотя совсем ведь не планировала об этом когда-нибудь говорить, но после того, что случилось в этой машине, мне больше не хочется молчать. — Я тебя искала. Давно очень. Просто захотела, чтобы ты знал об этом.

Я смотрю на Карла, а он сжимает побелевшими сильнее прежнего пальцами рулевое колесо и смотрит вперёд, на дорогу, почти не мигая.

— Я тётю свою достала тогда, но мне так хотелось знать, что с тобой всё хорошо.

— Узнала? — усмехается, но в усмешке этой — горечь.

— Лишь то, что ты освободился из тюрьмы. И всё. Больше тётя ничего выяснить не смогла. Или не захотела. Но…

— Что? — Карл удивительно нетерпелив и даже взбудоражен, а я не знаю, как лучше сформулировать свои мысли. Чтобы он понял.

— Но я ведь так и не узнала, как ты живёшь. Хорошо тебе или плохо, счастлив или нет. Иногда позволяла себе фантазировать — редко очень, но всё-таки, — что у тебя большой дом, любящая семья, дети... Карл, у тебя есть дети? Жена?

Прикусываю язык до мушек перед глазами, до болевого спазма и практически до крови, потому что совсем не понимаю, как этот вопрос вырвался на свободу.

Боюсь ли я, что сейчас он сознается, что десятки лет счастлив в браке? Нет, не боюсь. Мои чувства сейчас вообще не поддаются описанию, до такой степени в сложный узел сплелись.

Просто мне бы не хотелось вдруг узнать, что Карл не одинок. Что дома, где бы этот дом ни находился, его ждёт тёплый ужин, заботливая жена и ватага бойких светловолосых ребятишек. Просто не хочу. Это уже слишком. Во всяком случае, сегодня.

— Ты в своём уме? — спрашивает, выкручивая руль и увеличивая скорость на максимум.

Сумасшедший, не иначе. Бесстрашный до одури, до тошноты и мурашек по телу, но мне нравится то, каким он стал. Слишком нравится, и ничего с этим поделать не могу.

Влюбленная дурочка, но счастливая дурочка.

— Не знаю. В последнее время у меня нет ответа на этот вопрос.

Пожимаю плечами, но не могу отвести взгляда от профиля Карла. Белоснежные брови сведены к переносице, а губы сжаты в тонкую линию.

— Ты сердишься? Не надо, я не хотела.

— Да, блядь, я сержусь! Да я, мать их, в ярости!

Карл жмёт на тормоза, и машина с визгом проезжает по пустой дороге, останавливаясь у широких железных ворот.

Резко поворачивается ко мне, а я инстинктивно съёживаюсь, замечая, какой дикий огонь плещется на дне прозрачных глаз.

— Слушай меня внимательно. Поняла? Внимательно.

Киваю, потому что слова застревают в горле, не в силах прорваться на свободу.

— То есть ты думаешь, что я, имея детей, жену, собаку или ещё какую-то подобную хрень, связался бы с тобой? Считаешь, я херня на постном масле, а не мужик? Такой, кобелёк среднестатистический, который размахивает своим хозяйством направо и налево?

Он щурится, а я вижу, насколько он взбешён.

— Нет, я так не думала. Просто спросила.

— Просто спросила она… — хмыкает и распахивает водительскую дверь.

Пара мгновений, пока он обходит по длинной дуге автомобиль, сижу, словно пыльным мешком по голове прибитая. Я не хотела, чтобы он злился, совсем не хотела. Видит бог, просто выскочило. От усталости, невыносимой насыщенности предыдущих дней, отчаяния.

Лёгкий ветер врывается в духоту салона, а Карл хватает меня за руку и вытаскивает на улицу. Чёрт, так задумалась, что даже не заметила, как он рядом оказался.

Впечатывает меня спиной в корпус машины, хватает пальцами за подбородок и резко поднимает вверх моё лицо, впиваясь глазами. Он смотрит в саму суть, гипнотизирует, а губы, сжатые в тонкую линию, совсем белые.

— Маргаритка… — говорит, вздыхая, — у меня нет никаких детей. У меня нет и не было жены. У меня даже любовницы постоянной не было никогда.

— Прости, я ведь совсем не хотела тебя обидеть. Я сама не знаю, зачем ляпнула это. Но ты… ты ведь закрытый. Почти ничего о себе не говоришь.

— А что ты хочешь знать обо мне? — интересуется, поглаживая пальцами кожу на моих скулах. — И нужно ли тебе это?

— Нужно. Очень нужно, — киваю, даже не задумываясь, потому что и правда, испытываю острую потребность знать о Вороне больше.

Карл запрокидывает голову, смотрит в ясное утреннее небо, а грудь тяжело вздымается и опадает в такт дыханию. Ворон так и остался с голым торсом, и сейчас особенно ярко на его коже выделяются шрамы и татуировки — несмываемые метки прошлого. Прошлого, о котором я совсем ничего не знаю.

— Ты говорила, что искала меня, — вдруг вспоминает, но в глаза по-прежнему не смотрит. — Зачем?

— Потому что… потому что мне это нужно было. Очень нужно. И ещё, я хотела узнать, почему тебя посадили. Воспитатели так нам ничего и не сказали, все будто бы вычеркнули тебя из жизни. Но я не могла, понимаешь? Не получалось.

— Вычеркнуть?

— Забыть.

Шумно выпускает воздух из лёгких и прижимает меня к себе так сильно, что, кажется, оглушительный треск моих рёбер слышен в соседнем городе.

Не знаю, сколько стоим так, в полной тишине, врастая друг в друга, обмениваясь энергиями. Нам хорошо вдвоём. Настолько хорошо, что, кажется, уже нет смысла с этим бороться и придумывать оправдания. Словно самой судьбой когда-то было предназначено быть вместе. И неважно, сколько лет прошло и дорог пройдено. Сейчас всё именно так, как должно быть. И от этого невыразимо хорошо.

Всё-таки отпускает меня и смотрит на часы, кивая каким-то своим мыслям.

— Пойдём, Маргаритка, у меня есть ещё пара часов свободных. Пообщаемся, раз желание такое имеешь.

Больше ничего не говорит, лишь берёт крепко за руку, словно боится, что я исчезну, убегу, и тащит меня куда-то. Размашистый широкий шаг, за которым я еле поспеваю. Под ногами разлетаются в разные стороны мелкие камушки и разный сор, а солнце, несмотря на утро, обжигает обнажённые участки кожи.

Высокие ворота остаются вдалеке, и Карл останавливается возле двери, которая открывается перед нами будто по волшебству. Ступаем во двор, а Карл тащит меня дальше, не реагируя на приветственные окрики каких-то мужчин.

Судя по их одежде — всё больше кожа, грубая джинса и сапоги, — делаю вывод, что это такие же байкеры, как и Ворон. Ловлю на себе заинтересованные, похотливые и временами угрюмые взгляды, но все усиленно делают вид, что меня не существует. Просто смотрят, но уже одного этого достаточно, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Мамочки, ну вот куда он меня привёз?

Словно почувствовав моё смятение, Карл ускоряет шаг, а хватка становится сильнее. Он сжимает мою руку так крепко, что суставы болят, но я не спорю, потому что понимаю: здесь не те люди, среди которых женщине можно остаться в одиночестве и уцелеть. В воздухе витает атмосфера общей напряжённости, страха, пороха и маскулинной брутальности. И от этого нервы мои натянуты толстыми канатами.

Чувствую себя женщиной, попавшей на пиратский фрегат, откуда нет выхода. Разве что за борт нырнуть, от греха подальше.

— Где мы? — спрашиваю, когда Карл ногой открывает дверь одного из каменных строений в относительном отдалении от прочих бараков.

— Это Промзона — база нашего клуба “Чёрные ангелы”. Не бойся, никто тебя здесь не тронет.

Боюсь ли я? Не знаю. Только понимаю, что здесь я чужая, но рядом с Карлом, держась за его руку, мне тепло и уютно, в остальное — полная ерунда.

— Понятно, — протягиваю, оглядываясь по сторонам. Просторное помещение, довольно светлое, напоминающее кабинет.

— Проходи, располагайся, я сейчас.

Он раскрывает дверь, на первый взгляд незаметную, слева от входа, а я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть открывшийся вид получше. Всё-таки я любопытная. Но, к сожалению, почти ничего не видно — в комнате слишком сумрачно. Бросаю эту затею с подглядыванием и рассматриваю кабинет: светлые, даже слишком, стены, огромное количество потолочных точечных светильников, молочно-белая мебель, а диван, на котором сижу, чёрный… этот кабинет очень подошёл бы какому-нибудь врачу.

Словно, окружая себя стерильной чистотой, Карл пытается что-то кому-то доказать. Быть может, самому себе? Пытается хоть так абстрагироваться от извечной грязи нашего — и своего — бытия.

Пока размышляю, Карл выходит из комнаты, переодевшись в белую футболку и светло-голубые джинсы. Почти нарядный, словно не существует проблем; будто вся грязь мира не способна запятнать его — моего Ворона.

— Карл, может быть, мне лучше в гостиницу пока поехать? — спрашиваю, но Карл отрицательно машет головой.

— Не сейчас. Пока я не могу гарантировать тебе полную безопасность, будешь здесь.

— Но сколько мне тут быть? Я же не могу торчать здесь безвылазно.

— Марго, мне всего лишь нужно провести собрание. Нервничать ещё и из-за того, что может с тобой случиться, я не хочу. Понимаешь меня?

— Перестраховщик.

— Параноик, скорее, — усмехается и присаживается на корточки напротив. Берёт мои руки в свои, массирует ладони и, глядя в глаза, говорит: — Ты на самом деле хочешь узнать, почему меня посадили?

Этот вопрос кажется таким неожиданным сейчас, что не сразу понимаю, какого ответа он хочет услышать от меня. Но мне действительно важно это знать, потому что всю жизнь чувствовала, что так и не узнала тогда что-то важное. То, что способно изменить слишком много судеб.

Киваю, а Карл проводит пальцами по моему запястью, очерчивает рисунок вен, вьющийся затейливыми узорами под кожей, а я понимаю, что слишком сложно Ворону об этом говорить. Слишком долго молчал, пряча правду на дне души, слишком многое потерял когда-то. Но я хочу знать о нём всё. Даже если из-за этого станет больно.

— Хорошо, — наконец кивает, разрушая одним словом хрупкую тишину.

И слово это звучит как выстрел.