Легенда о Чёрном ангеле

5. Карл

— Сын? — переспрашиваю, хотя отлично всё расслышал с первого раза.

— Точно, сын, — кивает и скрывается в двери кухни, а я встаю на ноги.

Ну вот и на хера мне такой геморрой? Зачем вообще согласился чай этот долбаный пить? Делать было нечего?

А ещё ведь обнимал её, придурок невменяемый. Зубы сводит, когда вспоминаю, какая она тёплая была, такая доверчивая, хоть и не имела для этого ни единой причины. Но, смотри ты, не оттолкнула ни разу, лишь дышала тихо-тихо, и дыхание щекотало шею.

Когда я в последний раз обнимался с женщиной? Просто обнимался, без поползновений и прочей тряхомудии? Да хрен вспомню. Может, вообще ни разу в жизни. Просто потому, что никогда не видел в этом смысла для себя. Только с Марго когда-то давно, но тогда она никакой женщиной не была — мелкая пигалица с разбитыми коленками и косичками до задницы, так что не считается. И вот снова и снова с ней.

Чёрт его знает, что вообще происходит. Дурман какой-то, словно мухоморов объелся — дичь творю и не каюсь.

Одним глотком допиваю порядком остывший чай, и он проходит по горлу, смачивая его. Даже не заметил, что так пересохло всё во рту.

Из коридора доносятся возбуждённые голоса, но, когда выхожу на свет, предварительно надев очки, всё стихает.

— Мама? — задаёт вопрос высокий парень лет двадцати, а тёмные брови на лоб лезут, настолько парнишка удивлён моему присутствию. Он, кстати, очень похож на мать. Счастливый, наверное. — Это кто?

И правда, кто я? Призрак прошлого? Случайный знакомый? А плевать, буду я ещё весь этот семейный цирк терпеть. Не хватало ещё мужа возвращения дождаться, тогда совсем весело станет.

Не знаю, замужем ли Марго, да и не моего это ума дело — раньше нам обоим нужно было думать.

— Электрик я, лампочки менял, — говорю и снимаю с вешалки куртку.

— Миша, это Карл, друг моего детства, — говорит Марго спокойно, словно не смотрит этот Миша на меня волком.

— Угу, — бурчит Миша, продолжая впиваться в меня цепким настороженным взглядом.

Не ожидал, небось, левого мужика в своей квартире увидеть. Тем более, такого...

— В сторонку, — прошу, потому что он мешает мне обуться, загораживая проход к сапогам.

Без лишних слов уходит в кухню, а Марго бросает на его спину тревожный взгляд.

— Карл, послушай...

— Маргаритка, не надо, помолчи, — отмахиваюсь, потому что здесь и правда, не о чем разговаривать.

Я сглупил, что позволил себе эту передышку. Не нужно это никому.

— Но я хочу сказать, не запретишь, — говорит шёпотом, резко наклонившись ко мне и хватает пальцами меня за плечо. — Мы почти не поговорили ни о чём, и почти не знаем ничего друг о друге, но Ворон…

— Всё, я пошёл, будь счастлива.

И мягко отодвинув её в сторону, распахиваю дверь.

Какие могут быть вообще разговоры? Я рад, что она не одинока — вон, какого защитника вырастила. И если я ещё хоть что-то понимаю в людях, он любит её. Не стал разборки в коридоре устраивать, не ломанулся мне рожу бить — глянул, правда, как на врага народа, но в руках себя сдержал. Так что о ней мне нет смысла волноваться, она в надёжных руках своей семьи.

Да и не дети мы уже, чтобы чаёвничать под абажуром и секретами делиться, хихикая в кулачок.

Спускаюсь по лестнице, не обращая внимания ни на окружающую обстановку, ни на то, что где-то хлопает дверь. На хрен, всё на хрен. Сейчас сяду на байк, и никто не будет полоскать мне мозги, от чего-то там уберегая. Я сам себе товарищ, а Марго… не надо ей всё это, пусть своим близким чай наливает — от этого всяко больше толку, чем на меня время своё тратить.

Зато со всей этой ненужной болтовнёй алкоголь полностью выветрился из организма, вот и славно. Хоть какая-то польза от этого вечера. И похрен, что внутри, будто горсть ржавых гвоздей рассыпали, переживу — и не с таким справлялся.

Чёрт, где этот байк? Ага, вон туда идти нужно. Чёрт, ещё и сигареты забыл, зажигалку оставил — Роджера подарок. Она уже двадцать лет со мной. Теперь такое чувство, будто палец оторвали, непривычно. Вернуться, что ли? Ага, сейчас, пусть Маргаритка хоть выбросит её, начхать.

— Ворон, стой! — доносится из темноты, а я шиплю от досады.

На себя, Маргаритку, судьбу свою проклятую. Вот, что этой упёртой женщине от меня нужно? Попрощались ведь, я даже что-то хорошее ей сказал, словно умею говорить о чём-то хорошем.

— Да постой же ты! — кричит, а где-то на фоне лает потревоженный шумом пёс.

— Что ты хочешь? — спрашиваю, резко повернувшись на каблуках, а Марго останавливается в нескольких шагах.

Всё ещё распущенные волосы раскинулись по плечам, а глаза горят. Наверное, даже погасни этот долбаный фонарь, глазищи Марго вспыхнут во тьме, как две лампочки. Ну, мать его… хрень какая-то.

— Что? — выдыхаю, глядя куда-то в сторону, а Маргаритка делает крошечный шаг в мою сторону и протягивает забытую зажигалку.

— Вот, держи. Сигарет не осталось, пачку я выбросила.

— Спасибо, — киваю, забирая зажигалку. — Возвращайся домой, сын ждёт.

Марго смотрит на меня и улыбается, а я снова в тот день проваливаюсь и будто опять вокруг грязный коридор с тусклыми лампочками под потолком, и она с этим чёртовым медведем в обнимку.

Вот же… Я от стольких воспоминаний заставил себя избавиться, но вид Марго в центре того круга так глубоко засел в моём подсознании, что не вытравить. Теперь накатывает волнами, не вынырнуть.

— Ему двадцать лет. Поверь, он сможет обойтись без матери какое-то время.

— А муж? Приедет, борща захочет. Ты же варишь мужу борщ?

Не знаю, зачем я всё это несу. Просто хочу посмотреть на реакцию. Мне нужно понять, прямо сейчас убедиться, что Маргаритка — хуже, чем всю жизнь думал о ней. Мне нужно избавиться от этого чёртового наваждения.

Ну давай, Марго, ты же смелая. Разруби этот узел, пошли меня, расскажи о муже и иди домой, в своё уютное тепло. Не дай мне испачкать тебя, не позволь мне.

— Муж? Вернётся? — удивляется и плечом ещё передёргивает, словно я глупость несусветную ляпнул. — Если ты об отце Миши, то он, к сожалению, погиб. Давно уже. Больше я замуж не выходила. Так что некому возвращаться. А Миша борщ не ест — капусту не любит.

Чёрт.

— Соболезную, — говорю, хлопая по карманам, но вспоминаю, что сигареты закончились. Мать их, в самый “подходящий” момент.

Отмахивается и отводит взгляд, а мне кажется, что именно об отце своего сына она говорила, как о хорошем человеке, оставившем ей бар.

— Будешь? — спрашивает и достаёт из кармана сигареты. — Они, правда, тонкие и ароматизированные, но вдруг…

Ох ты ж чёрт, только этой гадости мне и не хватало.

— Хочешь, я тебя домой отвезу? — вдруг спрашивает, отводя взгляд. — У меня машина тут, припаркована недалеко. Хочешь?

— Нет, Маргаритка, к моему дому тебе лучше не приближаться…

— Почему? — удивляется и в глаза заглядывает, словно сможет что-то в них рассмотреть.

— Потому. А хотя… поехали!

— То нельзя, то поехали, — бурчит себе под нос, искоса глядя на меня. — С тобой, как на бочке с порохом, Ворон.

— Много болтаешь, Маргаритка.

Она тихо смеётся и разворачивается ко мне спиной, а я в который раз понимаю, что ни капельки она не изменилась. Всё такая же открытая и смелая.

Идём к парковке, и Марго на ходу достаёт ключи из заднего кармана джинсов. А я размышляю о том, что она сыну сказала, когда убегала за мной. Мне, собственно, плевать, что думает обо мне незнакомый мальчик, но интересно, кем меня Марго считает.

— В этом тазике вообще, ездят? — спрашиваю, когда Маргаритка снимает с сигнализации маленькую машинку. Как игрушечная, в самом деле. — Да я и не помещусь в ней, колени в окно вылезут.

Марго смеётся, а я щёлкаю зажигалкой, чтобы чем-нибудь занять руки и отвлечься.

— Ну, не байк, конечно, и не джип, но Миша влезает, а ты не намного его выше.

— Чёрт, байк… забыл же!

— Ничего с ним не случится, поверь, — успокаивает, обойдя машину, и становится рядом. — Тут очень спокойный район, тихий. И люди приличные. Потом заберёшь.

Я не знаю, что на меня находит, но я обхватываю ладонями её лицо, подаюсь вперёд, а она охает, когда оказывается прижатой к дверце автомобиля.

— Ты такая заботливая, Маргаритка, — говорю, почти касаясь губами её щеки. — Оно тебе надо?

— Надо. — Голос твёрдый, а мне хочется, чтобы испугалась. Но, чёрт возьми, она единственная, кто, кроме моих друзей, знает меня другим. И не боится.

— Зачем, Марго? Ты красивая баба… ты слишком красивая и хорошая, а я мудак и сволочь.

Накрывает мои руки своими ладонями и гладит, а у меня ток по крови носится, разрядами искрит.

— Ворон… ты ведь не знаешь меня совсем. Я взрослая уже, очень взрослая, и меня не нужно защищать.

Она хочет ещё что-то сказать, но я вжимаю её тело в прохладу автомобильного корпуса и целую. Не нежно, как она достойна этого, совсем не ласково. Я груб и отчаян, не умею дарить тепло, потому сминаю мягкие губы, врываюсь языком в рот, а она подаётся навстречу, хватает за плечи, а кожа куртки скрипит под пальцами, готовая чуть не треснуть. Прикусываю пухлую нижнюю губу до крови, ощутив солоноватый привкус, но Марго не вырывается, лишь теснее прижимается, а я лечу в пропасть на полном ходу, сорвав на хрен все тормоза и снеся все заграждения.

Где-то на краю сознания бьётся мысль, что нужно остановиться, потому что до греха доведу. Мне не это нужно, совсем не это, но тело не слушается, и я плюю на все попытки удержать себя в границах дозволенного.

Вдруг до слуха доносятся странные звуки: визг какой-то, приглушённый лай, а Марго напрягается.

Не знаю, где силы нашёл разорвать поцелуй, хотя это и дико сложно — особенно, когда член стоит колом. Чёрт, хрень какая-то происходит.

— Маргарита Олеговна, доброго вам вечера, — раздаётся совсем рядом, а я отхожу в сторону, уходя в тень.

Так лучше, так привычнее.

— Семён Иванович, — отзывается Маргаритка, улыбаясь. — Гуляете?

— Да вот, с Мотей на прогулку вышли, — скрипуче смеётся маленький старичок в сером плаще, доходящем ему до пяток. — Погода великолепная, а меня снова бессонница одолела.

Присматриваюсь, и замечаю мелкую кудлатую собачку, смирно сидящую у его ног. И правда, сплошь приличные люди. Только я здесь, как не пришей кобыле хвост — чужеродный элемент, короста.

Когда дедок скрывается из вида, Марго обходит автомобиль и открывает водительскую дверь. Ныряю следом в салон, а он и правда, не такой тесный, как казалось вначале.

Чёрт, как же хочется курить.

Называю адрес единственного места, которое Марго можно показать. Я купил этот дом недавно, и о нём мало кто знает. Почти на отшибе, в отдалении от всех и всего. Не к Промзоне же Марго гнать на её крошечной и смешной машинке, и не в “Магнолию”. И не в бордели свои, в самом деле. Вот в этих местах ей точно делать нечего, да и не готов я к тому, чтобы обнажать душу. И не потому, что Маргаритка может в неё плюнуть, а потому, что не хочу, чтобы из-за того, что слишком близко подпущу Марго к своему миру, ей кто-нибудь вздумает попытаться двинуть грязным сапогом по сердцу. Нет уж, у меня достаточно врагов, чтобы держать Марго подальше.

Марго смотрит впереди себя, напряжённо следя за дорогой, а мне интересно, что она думает о том, что сделал совсем недавно. Чёрт, она вообще отдаёт себе отчёт, что я бы трахнул её, не сходят с места, если бы не этот дед?

И надо ж было этому старому хрычу нарисоваться на горизонте…

— Приехали, — говорю, когда в предрассветной дымке возникают очертания знакомых мест. — Вот, сворачивай направо.

Марго кивает, следует моим указаниям, ничего не спрашивая и не уточняя. Просто слушается, и это так привычно для меня, правильно. Но покорность Маргаритки в корне отличается от всего того, что испытывают ко мне окружающие. Все её эмоции замешаны на доверии, ни на страхе. И это пугает уже меня.

— Это твой дом? — спрашивает, останавливая машину у двухэтажного дома, обнесённого высоким забором.

— Да.

— Красивый.

— Обычный.

Мы молчим, а я понимаю, что должен уйти, прямо сейчас, и забыть о том, что когда-то в моей жизни случилась Маргаритка — девочка с плюшевым медведем под мышкой.

— Спасибо, что подвезла, — говорю, берясь за ручку двери.

— Не за что.

Поворачивается ко мне всем корпусом и прямо в глаза заглядывает, пытаясь, как мне кажется, до печёнки достать.

— За байком пришлю кого-нибудь, — говорю, а голос кажется не моим вовсе: слишком хриплым.

— Хорошо.

Распахиваю дверцу, ступаю на землю, а свежий предрассветный воздух наполняет лёгкие. Делаю шаг вперёд, к дому, а Марго заводит мотор. Чёрт возьми, сейчас она уедет, и мне наконец-то полегчает. Я снова стану собой — привычным. Чёрный ангел не имеет права на нормальность, такова вся суть. Но мне впервые, хоть ненадолго, но хочется попробовать, каково это — быть обычным человеком.

Разворачиваюсь, делаю пару шагов и становлюсь перед капотом готовой сорваться с места машины Маргаритки. Стёкла без тонировки, и сквозь них вижу огромные глаза. Ничего больше в этом долбаном мире не вижу, только их.

Делаю ещё один шаг, кладу руки на капот, наплевав на то, что ещё пара мгновений, и Маргаритка может расплющить меня по асфальту. А она глушит мотор и распахивает дверцу.

Я идиота кусок, но я не хочу её отпускать. Во всяком случае, не сейчас.

— Маргаритка, пошли меня, на хер пошли, стукни, разозли, — говорю, подходя к ней совсем близко. — Ну не будь ты такой…

— Какой?

— Вот такой… заботливой, смелой и охрененной.

Она задирает голову, проводит пальцами по моим щекам, будто ослепла и пытается наощупь понять, как я выгляжу. Не мешаю — просто впитываю каждое её движение, порами в себя вбираю, не в силах остановить и остановиться.

— Ты ведь всё тот же, — говорит тихо, а я усмехаюсь. — Не спорь со мной, я чувствую.

— Чёрт, Маргаритка…

И снова целую, потому что не хочу больше сопротивляться. Пусть почти наступил новый день, наполненный, как всегда, дерьмом до предела, но пока мой телефон выключен, а никто из собратьев не знает об этом доме, позволю себе эту глупость.

Марго обхватывает мою шею руками, привстаёт на носочки, а я подхватываю её на руки и иду в сторону дома, не разрывая этого бешеного поцелуя. Какая-то дикая жажда, словно напиться не могу и сдохнуть могу в любой момент.

Когда-то давно, когда со всех сторон неслись гневные окрики вохры, и собаки лаяли на вышке, голодные и злые, я часто вспоминал Маргаритку. На недолгих прогулках, наматывая круги по бетонному пятачку, смотрел в небо и верил, что такой финал моей непутёвой юности стоит того. Ведь я её спас, а остальное было неважно.

Потом, откинувшись в восемнадцать, я хотел найти её, в интернат ломанулся, чтобы просто увидеть и понять, что с ней всё хорошо, но узнал, что её взяла под опеку тётка. Больше я Марго не искал, хоть и мог, тысячу раз мог пробить данные. Но не хотел, потому что понимал: вчерашний принц превратился в жабу — холодную и скользкую.

Я целую её так, как не целовал никого уже лет триста, а рука, будто мимо воли, уже находит дорогу к обнажённому участку тела на пояснице, под задравшейся кофточкой. Кожа тёплая, шелковистая, а Марго вздрагивает, когда принимаюсь оглаживать её спину, вычерчивая кончиками пальцев круги и завитушки.

Прижимается теснее, обхватывает мой торс ногами, а тонкие пальцы зарываются в мои волосы, ерошат. Мне хочется скорее попасть в дом, чтобы ни одна живая душа не нашла нас. Хотя бы несколько следующих часов.

Не помню, когда в последний раз мне было настолько необходимо взять женщину. Обычно, мне слегка насрать на плотские утехи, а тут аж в висках ломит.

Ставлю Марго на землю, лезу в карман за ключами, но вдруг рёв мотора нарушает тишину. Чёрт, кого притащили демоны?

Оглядываюсь и замечаю, как здоровенный чоппер Роджера снижает скорость, пока не останавливается рядом с машинкой Марго. Ну вот, какого хрена?

Роджер тем временем слезает с мотоцикла и, стукнув ногой по переднему колесу, прячет ключи в карман. Он усиленно делает вид, что занят очень важным делом и вообще, совершенно случайно здесь оказался.

— Подожди меня здесь, хорошо? — спрашиваю у Марго, а она кивает и поправляет одежду.

Улыбаюсь про себя тому, что, несмотря ни на что, не кажется смущённой. Озабоченной больше, но не смущённой.

Иду к Роджеру, приглаживаю на ходу волосы, а друг бросает на меня быстрый взгляд, пряча хитрую улыбку в ярко-рыжей бороде.

Он — один из немногих, кто знает об этом доме. Просто потому, что Роджер — тот редкий человек, которому я научился доверять. И пусть это было сложно, но у меня получилось.

— Чего приехал?

Роджер хмыкает, мельком смотрит мне за спину, но никак не комментирует то, что видит. Вообще-то он единственный, кто знает о девочке с плюшевым медведем — я однажды проболтался по пьяной лавочке, но ни разу мы к этому разговору не возвращались. А сейчас он вряд ли сможет сопоставить тот мой рассказ с тем, что может наблюдать сейчас. Вот и славно.

— Ты телефон зачем вырубил?

— Достали, вот и выключил.

— Это понятно, только Фома всех на уши поднял, даже до меня добрался.

Чёрт бы их всех задрал.

— Что-то стряслось?

— Без понятия, — пожимает плечами и разминает могучие плечи. — Сам с ним свяжись и узнаешь. Меня попросили найти, я нашёл.

— Ладно, разберусь.

— Давай, брат, — улыбается Роджер и хлопает меня по плечу. — А баба красивая, извини, что помешал.

— Язык держи за зубами, ясно?

Не знаю, что меня так взбесило в его словах, но Роджер хмурится и кивает.

— Понял, не дурак. — Снова садится за руль, заводит мотор и говорит: — Бывай, не кашляй. И нервы лечи.

И срывается с места, оставляя после себя пыльное облако.

Что там стряслось, что Фома всех на уши поднял? И да, понимаю, что сейчас точно не до романтики, а значит, что Марго нужно уезжать. У меня как всегда нет ни времени, ни возможности просто жить. Но я сам поставил своё существование на такие рельсы, и вот уже двадцать лет несусь вперёд, не оглядываясь.

Тянусь за телефоном, включаю его, и буквально через секунду он разрывается от кучи уведомлений о пропущенных звонках от Фомы и прочих заинтересованных лиц.

— Что-то срочное? — спрашивает Марго, а я вздрагиваю, когда она дотрагивается до моего плеча.

— Очень срочное, — киваю и прячу телефон в карман. Пять минут Фома ещё подождёт, не облезет. — Извини, что так получилось, дела.

— Да всё в порядке, — отмахивается и улыбается, — я же всё понимаю. Просто…

— Что?

— Не пропадай больше, хорошо?

И медленно уходит, а я смотрю ей вслед и понимаю, что больше не хочу пропадать. Чёрт знает, чем это всё закончится, но попробую. И да, мне снова придётся её защищать, потому что слишком много гадости вокруг, но я очень постараюсь не облажаться.

Когда она берётся за ручку двери, обнимаю сзади и притягиваю к себе. Целую в макушку, вдыхаю аромат волос, а Маргаритка замирает в моих руках.

— Я боюсь сделать тебе больно, — говорю, наклонившись к уху, — очень боюсь. Но я очень постараюсь не уничтожить твою жизнь.