Легенда о Монтрозе

Глава VII

Вестники крови и смерти — волынки и трубы послужили сигналом к приступу. Более двух тысяч солдат радостно вскрикнули в ответ на этот сигнал, и горное эхо много раз повторило их крики. С военным фанатизмом, вошедшим в пословицу, бросались горцы на неприятеля. Заметив, как гибельно действуют ружья дисциплинированного войска, горцы Монтроза всюду кидались врукопашную, и в двух пунктах успели привести неприятеля в замешательство. Битва была отчаянная; ни та ни другая сторона не уступали ни пяди земли. С обеих сторон пало много раненых и убитых. Но вот на левом фланге храбрый и опытный Арденвур, временно успел взять верх. Внезапными нападениями ему удалось произвести замешательство в рядах неприятеля. Однако порядок в войске Монтроза вскоре был восстановлен вовремя подоспевшим ирландским резервом, сильный и беспрерывный огонь которого заставил Арденвура забыть о своем маневре и довольствоваться обороною. Между тем, Монтроз, приказав Дольгетти следовать за собой, успел под прикрытием деревьев, разбросанных по полю битвы, перевести кавалерию на другую сторону к правому флангу и там отдал приказ трубить к атаке. Звуки труб и потом лошадей произвели панический страх в среде аржайльцев. Горцы того времени ничего так не боялись, как конницы. Уже одна фигура Дольгетти, закованная в латы, на коне, прыгавшем в такт с сабельными ударами, наводила ужас на суеверных дикарей. Войско Аржайля стало отступать и наконец обратилось в бегство по направлению к озеру и во все стороны. Смерть Аухенбреха, павшего в то время, как он старался восстановить порядок, еще более подействовала на бежавших аржайльцев. Желая поддержать и остановить пораженных страхом солдат, Арденвур бросился вперед, но эта попытка была для него гибельной. Он очутился среди неприятеля, от которого отбивался с храбростью льва.

— Э… да это никак тот господин, что удружил мне квартирою у Аржайля, это сэр Дункан! — вскричал Дольгетти, увидав Дункана, боровшегося с каким-то горцем, и подъехал к нему с поднятою саблей. Сэр Дункан ответил на этот возглас выстрелом из пистолета, который не попал однако же в майора, а лишь убил наповал его Густава. Между тем стоявший позади сэра Дункана, Ренольд, пользуясь этой минутой, ударил его саблею в крестец.

— Бездельник! — крикнул подъехавший Аллан Мак-Олей, — как смел ты ударить? Разве я не отдал приказа взять сэра Дункана живым? Ирландская собака! Я размозжу тебе голову!

Они стояли теперь совершенно одни, и минута эта показалась Мак-Игу как нельзя более благоприятной для его мести.

— Если мне суждено умереть от руки, запятнанной кровью близких моему сердцу, — крикнул он в ответ на угрозы Аллана, — то пусть же ты умрешь от моей.

Сказав это, он так неожиданно ударил Мак-Олея, что тот едва успел отразить удар щитом.

— Это что значит, наглец? — крикнул Аллан.

— Это значит, что я Ренольд Мак-Яг! Сын тумана! — отвечал Ренольд.

Между ними тотчас же завязалась отчаянная борьба, и после нескольких ударов Ренольд упал, глубоко раненный в темя, а Мак Олей, наступив на него ногой, готовился уже поразить его саблею, как вдруг был остановлен внезапным вмешательством майора Дольгетти, только что выбравшегося из под своего Густава, вместе с которым он упал.

— Вложите в ножны вашу саблю! — крикнул он Аллану, — и не троньте этого человека, потому что он находится под моим покровительством.

— Дурак! — крикнул Аллан. — Убирайся прочь и не смей становиться между тигром и его добычей.

Но Дольгетти продолжал стоять над Ренольдом и защищать его. Борьба Аллана с Мак-Игом не была замечена окружающими, занятыми грабежом, но ее заметил Монтроз и направился к дерущимся. Увидав, что теперь на сцену явился майор, он пришпорил свою лошадь, и тотчас же поняв причину схватки, придумал средство прекратить ее.

^{Он пришпорил свою лошадь.}

— Ну, не стыдно ли вам, господа? — вскричал он, — заводить ссоры среди такого победоносного дела?

— Не я виноват. Зачинщик Мак-Олей! — отвечал Дольгетти. — Он напал на человека, находившегося под моим покровительством.

— А он осмелился остановить поток моей справедливой мести! — кричал Аллан.

— Это непростительно, — снова начал Монтроз, — заводить ссору в то время, как у нас столько дела. На колени, майор Дольгетти!

— На колени! — повторил майор. — Нет, я не привык к такого рода приказаниям.

— Несмотря на это, я, именем короля Карла, повелеваю вам встать на колени! — повторил Монтроз.

Дольгетти с заметною неохотою исполнил этот приказ, а Монтроз слегка коснулся тупым концом сабли до его плеча и произнес:

— В награду за храбрость, оказанную вами сегодня, именем и властью нашего монарха, короля Карла, возвожу вас в рыцарское достоинство. Будьте достойны, храбры и счастливы в вашем новом звании. А теперь, сэр Дугальд, извольте отправляться к вашему посту, соберите ваших удальцов и займитесь преследованием неприятеля, направившегося к озеру. Не вдавайтесь слишком в глубь страны, но и берегитесь излишней осторожности. Ну, сэр Дугальд, на коня и марш!

— Да на какого коня прикажете мне сесть? — жалобно проговорил вновь пожалованный рыцарь.

— Я дарю вам своего собственного коня, — отвечал Монтроз. Я думаю, что он вам понравится; ну, скорее исполните мое поручение.

Сэр Дугальд мастерски сел на подаренного коня и, высказав свою просьбу на счет подания помощи несчастному Ренольду, полетел исполнять поручение.

— А вас, Аллан Мак-Олей, — обратился Монтроз к мрачному горцу, — вас, обладающего такими большими сведениями в военном деле, я вдруг нахожу здесь в ссоре с человеком, подобном этому Дольгетти. И из за чего же? Из за презренной жизни врага! Идемте отсюда, друг мой! У меня есть для вас другие занятия. Победа привлечет на нашу сторону Зефорта, к которому я посылаю храброго полковника Хея. При Хее должен находиться кто-нибудь из горных дворян, равных по происхождению Зефорту, чтобы иметь достаточный вес в его глазах. К тому же вам известны все горные проходы, равно как нравы и обычаи горцев. Вот поэтому-то я попрошу вас отправиться к полковнику, получившему уже мои приказания.

Отправляясь к полковнику, Аллан просил графа Монтроза позаботиться о сэре Дункане Камбеле; поэтому Монтроз велел сейчас же перенести его в безопасное место. Та же предосторожность была принята и относительно Ренольда, который был отослан к ирландцам. Распорядившись насчет раненых, Монтроз сел на коня и поехал осматривать места битвы. Победа оказалась гораздо решительнее, чем можно было думать с первого взгляда. Более половины людей из значительного корпуса Аржайля погибло в битве или во время бегства. Значительная часть бежавших была загнана к озеру на кусок земли в виде полуострова, и тут же утоплена и побита, а те, что успели скрыться в замок Иверлох, должны были потом, томимые голодом, сдаться в плен, и скоро получили позволение мирно разойтись по домам. Это было одно из самых страшных поражений, какое когда-либо понесли аржайльцы. По общему мнению поражение было ужасно главным образом потому, что Аржайль, увидав, что войско его отступает, велел поднять паруса и поспешно спустился вниз по озеру.

В войске Монтроза тоже оказались значительные потери. Раненых было много, и самым знатным между ними был граф Ментейт. Он был ранен не сильно, и на красивом лице его не было выражения страданий, когда он после сражения представлял Монтрозу знамя, отбитое им от знаменосца Аржайля.

Монтроз горячо любил своего юного родственника, и теперь не стал расточать ему похвал, а только крепко прижал его к своей груди и проговорил:

— Храбрый собрат!

— Мне теперь тут делать более нечего, сэр, — сказал граф Ментейт, — и потому позвольте мне заняться делом человеколюбия. Мне сказывали, что рыцарь Арденвур опасно ранен.

— А когда вы виделись с Аннотой Ляйль? — ласково спросил Монтроз.

— Вчера, — отвечал молодой граф, заметно краснея, — виделся вчера, на какую-нибудь минуту за полчаса до сражения.

— Знаете, Ментейт, — продолжал Монтроз, — будь вы другим человеком, я вовсе не заботился бы о вашей любви, потому что она окончилась бы веселой интрижкой. Но тут дело другое. Тут вы совсем запутались в сетях. Эта бедная сиротка — настоящая красавица! Благодаря вашему романтическому характеру, вы совершенно пленены ее талантами и умом. Постыдной связью вы не захотите опозорить девушки, а жениться вам на ней едва ли будет возможно.

— Милорд! Зачем вы позволяете себе шутить подобным образом? — возразил Ментейт. — Аннота Ляйль пленница неизвестного происхождения. Судьба ее зависит совершенно от Мак-Олея.

— Не сердитесь, не сердитесь, Ментейт! — сказал Монтроз. — Что же мне делать, когда это меня тревожит. Предупреждаю вас, что у вас есть соперник, Аллан Мак-Олей, и ревность может завести его далеко. Я считаю своим долгом объявить вам, что неприятности между ним и вами могут иметь весьма вредные последствия для королевской службы.

— Я понимаю, милорд, — сказал Ментейт, — что вы говорите мне это из участия, но я должен ради вашего успокоения сказать вам, что между мною и Алланом было на этот счет небольшое объяснение. Я сказал ему откровенно, что нахожу совсем невозможным иметь какие-нибудь тайные виды на эту беззащитную сироту, и что неизвестность ее происхождения уничтожает всякое другое намерение! Не скрою от вас, граф, того, чего не скрывал и от Аллана, и скажу, что будь Аннота Ляйль из хорошей фамилии, она давно бы носила мое имя, но при настоящих обстоятельствах это невозможно.

Монтроз пожал плечами.

— Вот настоящие идеалисты, — сказал он, — решили обожать один и тот же предмет, но далее обожания намерений своих не простирают!

— Позвольте, граф, — отвечал Ментейт. — Ведь я сказал: только при настоящих обстоятельствах это невозможно. Но разве обстоятельства эти не могут измениться? Однако извините, граф, — прибавил он, взглянув на свою перевязанную платком руку, — у меня хотя и легкая рана, но ее необходимо перевязать.

Монтроз взглянул на рану и тотчас же повел Ментейта в замок.

Аннота Ляйль, как и все горные женщины, умела перевязывать раны и была искусна во врачевании. Она сидела теперь в одной из комнат замка, внимательно наблюдая за приготовлением целебных трав для ран и расспрашивая девушек о состоянии некоторых больных. Вдруг в комнату вошел Аллан Мак-Олей. Она вздрогнула, зная, что его посылают обыкновенно из лагеря с какими-нибудь важными поручениями. Он был теперь мрачнее обыкновенного и, подошедши к ней, долго стоял молча. Она должна была первая начать разговор.

— Я думала, что вы уже уехали, — сказала она.

— Товарищ ждет меня, — отвечал он, продолжая стоять перед нею и молча сжимая ее руку, так что ей сделалось больно.

^{Сжимая ее руку так, что ей сделалось больно.}

— Не взять ли мне арфу? — проговорила она. — Не туман ли омрачает снова ваш разум?

Вместо ответа он подвел ее к окну, откуда было видно поле битвы с рассеянными по нему трупами.

— Нравится вам это зрелище? — спросил Мак-Олей.

— Оно ужасно, — отвечала Аннота. — С вашей стороны бесчеловечно заставлять меня смотреть на него.

— Надо привыкать, так как скоро вам придется видеть поле, где будет тело моего брата, тело Ментейта и мое. Но мое тело видеть вам будет не тяжело, потому что вы меня не любите!

— В первый раз вы обвиняете меня в неблагодарности, — со слезами на глазах сказала Аннота. — Я вам обязана жизнью, и не могу не любить вас. Не взять ли мне арфу?

— Ни с места! — сказал Аллан, удерживая ее. — Вы не любите меня, Аннота, а любите Ментейта, и он вас любит, а Аллан для вас — червь вон на том лугу.

Странный разговор этот открыл глаза Анноте, и дал ей понять ужасные последствия несчастной страсти, которая могла оказаться гибельной для нее при пылком характере Аллана. Она собралась с духом, чтобы отвести грозивший ей удар.

— Говоря таким образом с беззащитной девушкой, участь которой у вас в руках, вы забываете собственную вашу честь и благородство, — сказала она. — Вы знаете, кто я, и понимаете, что ни вам, ни Ментейту нельзя говорить со мною иначе, как языком дружбы.

— Я не верю в ваше несчастное происхождение! — вскричал Аллан. — Может ли кристальная влага вытекать из нечистого источника?

— Уже одно сомнение, — сказала Аннота, — должно бы удерживать вас от подобных разговоров со мной.

— Я знаю это, — отвечал Мак-Олей, — но вместе с тем знаю, что преграда эта не так отделяет вас от Ментейта, как от меня. Выслушайте меня, дорогая Аннота: уедемте со мною в Кенталь…

— Вы сами не знаете, что говорите, Аллан, — возразила Аннота. — Можно ли девушке решиться ехать одной с вами? Я останусь здесь под покровительством Монтроза, а когда война кончится, я постараюсь освободить вас от себя.

— Аннота! — вскричал Алдан, помолчав немного, — вы конечно имеете полное право пользоваться вашей свободой и радоваться моему отъезду, потому что вам не будет помехи в ваших свиданиях с Ментейтом, но берегитесь оба! Слыхал ли кто-нибудь, чтобы Аллан Мак-Олей оставлял обиду неотомщенной?

Он крепко сжал руку девушки, нахлобучил шапку и выбежал из комнаты.