Легенда о сердце леса

Глава 6 Справиться с грустью

Когда я выхожу из леса, Эвия со своим круглым животиком уже ждёт меня. Я не удивлена, но меня немного раздражает, что все знают, где я нахожусь и о чём думаю, лучше меня самой. Я приглашаю её присесть на скамейку, хотя на улице так холодно, что через несколько минут я жалею об этом. На ней шапка, надвинутая на глаза, перчатки, шарф и столько одежды, что я едва замечаю её беременность, но она есть. В моих ушах настойчиво отдаётся сердцебиение, которое истощает Эвию, которое заставляет её кровь циркулировать намного быстрее, чем обычно, и из-за которого она рискует истечь кровью на носилках. Я не смею смотреть прямо на неё, потому что не хочу видеть, что скрывается в её чёрных глазах, поэтому просто пялюсь в землю.

Эвия живёт с моим отцом, уединившись в лесу, потому что собственная семья отвергла её. Пару лет назад она ушла от водных эльфов и стала жить с человеком, но потом забеременела, и он ушёл. А она вернулась в лес. Отец, живший один в хижине на ничейной земле, между деревнями солнечных и водных эльфов, предложил ей кров. Что там делал мой отец или от чего ему пришлось лечиться – я не могу понять. Нам ещё предстоит поговорить об этом, но сейчас, как он и сказал, не время.

– Твоя бабушка Арисия попросила меня присматривать за ним, и, скорее всего, его она попросила сделать то же самое для меня.

– Полагаю, она манипулирует эльфами так же хорошо, как и людьми.

Чувство ревности пытается пробиться в мою грудь, но исчезает ещё до того, как я его осознаю. Эвия выглядит такой хрупкой, что мне просто хочется обнять её и сказать, что всё будет хорошо. Я не хочу лгать ей. Если она попросит помощи у своего народа, лекарь замедлит сердцебиение ребёнка, чтобы он не причинил ей вреда, а если она решит рожать в человеческом мире, то истечёт кровью до смерти, как моя мама. Других вариантов нет, и выбирать приходится ей.

– Я уже выбрала, Зойла, поэтому я здесь. Они рассказали мне, что ты сделала.

– Моя мать выбрала людей, и это стоило ей жизни.

Она спокойно улыбается.

– Мне плевать на свою жизнь, я просто хочу, чтобы ты спасла моего ребёнка.

Тёмный туман заполняет мою голову, когда я слышу это. Он очень похож на тот, что я видела в сознании Раймона совсем недавно, хотя на этот раз он внутри меня. Это печаль. Самая сильная печаль, которую я когда-либо чувствовала, но есть в этой эмоции что-то странное. Хотя мне больно думать о ситуации Эвии и знать, что спасение её дитя будет стоить ей жизни, туман вызван не этим. Я вижу размытый образ ребёнка, выпавшего из моих рук. Вижу руки, такие тонкие, с такой белой кожей, что сразу понимаю, что они не мои. Кажется, что это я держу ребёнка, но на самом деле это Эвия. Я смотрю её глазами, хоть и не представляю, как я попала в её тело. Внутри меня всё разрывается на части, боль просто невыносима, и мне приходится опуститься на землю, чтобы не упасть. Я едва могу дышать.

– Зойла, ты в порядке?

Эвия присаживается передо мной, и я смотрю в её черные глаза, ища избавления от того, что убивает меня изнутри. Я заглядываю ей в голову, и образы бабушки Арисии и папы смешиваются с ребёнком. Эта невыносимая печаль принадлежит ей. Эвия горюет, потому что, чтобы спасти ребенка, ей придётся причинить боль тем, кого она любит, и она боится, что её близкие не позволят ей сделать этого. Я не могу её винить. По крайней мере, не так сильно, как она винит себя. Её чувства причиняют мне боль, такую сильную, что я не могу её вынести, я не хочу этого. Я прижимаю Эвию к себе, глажу её по спине, шепчу ей на ухо, прося не волноваться. Она плачет, а я продолжаю говорить. Мне хотелось бы иметь такой же гипнотический голос, как у Раймона или мамы, но я человек и могу предложить только человеческое утешение: солгать, сказать то, что она хочет услышать. «Всё будет хорошо, я помогу тебе». Её печаль медленно рассеивается, и когда я наконец могу мыслить ясно, то понимаю, что попалась в ловушку, и даже не знаю, устроила ли её Эвия, или же я сама.

Мы встаём и бесцельно бредём по дорожке. Шаги Эвии стали намного ровнее, спокойнее, чем когда я встретила её. А я чувствую себя выжатой, мои мысли замедляются, словно у старика, который только и ждёт, когда смерть схватит его за ноги. Эвия разговаривает со мной, пытается вложить слова в мою голову, но я блокирую её. Она считает, что мне легче говорить, потому что я человек, и я позволяю ей так думать. Она рассказывает мне какую-то легенду. Кажется, о каком-то Связующем звене. Я киваю, отвечаю односложно, смотрю на неё, не обращая внимания на слова, потому что меня заполнили пустота и страх неведомой для меня силы.

Когда эльфы поняли, что я исцелила дедушку, они пришли искать меня. В одной семье никогда не было двух целителей, тем более получеловека, поэтому Совет не знал, что со мной делать. Лиам и Герб убедили их позволить мне остаться дома с бабушкой при условии, что я вернусь, когда это будет необходимо. Взамен они запретили мне использовать мои способности, потому что не хотели, чтобы я вызывала подозрения у людей. Раймон позвал меня из леса, чтобы рассказать об этом, и на секунду мне захотелось, чтобы они заставили меня вернуться. Я не хочу уходить жить в лес и бросать бабулю, школу, свою человеческую жизнь, но есть Лиам и Раймон, бабушка и дедушка, Герб… Почему-то, если бы они заставили меня, если бы мне не пришлось принимать решение, я бы не чувствовала, что совершила ошибку. Теперь эта эльфийка просит меня о помощи, и я даже не знаю, согласится ли Совет, разрешат ли они мне это сделать, но я завидую её уверенности. Совсем недавно на уроке физкультуры Диана возненавидела меня за то, что я бегаю немного быстрее обычного человека и могу перепрыгнуть несколько расставленных скамеек. А Эвия просит меня спасти одну жизнь ценой уничтожения другой, как будто это может обойтись без последствий.

Я не помню, как и под каким предлогом мы попрощались, но обнаруживаю, что стою на тротуаре в одиночестве и смотрю Эвии вслед. Я пытаюсь вспомнить поцелуй Раймона, его слова, его ласку, всё, что радует меня, но ощущаю лишь силу притяжения, тянущую меня к центру земли, сжимающую меня и не дающую мне двигаться. Я иду домой, волоча ноги, и поднимаюсь по лестнице, как будто каждая ступенька – это гора. Когда бабушка видит меня у входа, она не задаёт вопросов, а просто обнимает меня, и тепло её худых рук медленно возвращает меня к жизни. Мне приходится приложить усилие, чтобы отстраниться от неё, но не потому что она держит меня, а потому что я не хочу покидать её объятия. Я падаю на кровать и плачу. Я плачу по папе и Арисии, по Эвии, по её ребенку, потому что я солгала ей. Но больше всего я плачу о себе. Потому что я не знаю, как справиться с печалью.