Известные коррективы были внесены в истолкование дальнейшей судьбы легенды при переходе от архетипа к конкретным памятникам. В громоздкую схему Ж. Бедье ряд уточнений и упрощений был внесен Морисом Дельбуем {M. Delbouille. Le Premier Roman de Tristan. - "Cahiers de civilisation medievale", V, 1962, p. 273-286, 419-436.}. Но деление на две версии - так называемую "простую" ("commune") и "куртуазную" - оставалось непреложным. Оставалось, хотя ряд памятников не укладывался ни в одну из них, либо в равной мере тяготея к обеим традициям, либо лишь весьма относительно примыкая к одной из них. Ж. Ш. Пайен, ранее стоявший на точке зрения Ж. Бедье, предложил говорить не о двух, а о трех традициях, вокруг которых группируются те или иные памятники. Одну из них он назвал "эпической", другую - "лирической", третью - "рыцарской" {"Les Tristan en vers", p. VII.}. Исключительно верное и удобное решение задачи!

К эпической традиции принадлежит "Тристан" Беруля {См.: A. Varuaro Il "Roman de Tristan" di Beroul. Torino, 1963.}. Дата его возникновения спорна. По некоторым данным роман может быть отнесен даже к 1191 г., то есть он оказывается на несколько десятилетий моложе "Тристана" Тома. Но эти хронологические неувязки несущественны. Во-первых, перед нами конкретный текст, конкретная рукопись второй половины XIII в., которая могла включить ряд более поздних интерполяций, в частности, намек на эпидемию чумы 1191 г. Во-вторых, как известно, романная традиция не вытеснила эпической: "жесты" писались и во второй половине XII в. и даже в XIII столетии; эти две традиции соприкасались, взаимно обогащаясь, но не подменяя одна другую. Поэтому, возникнув, возможно, позже романа Тома (который датируют периодом 1150-1170 гг.), книга Беруля отразила более раннюю - типологически - стадию фиксации легенды.

Спорным был вопрос и о том, единое ли перед нами произведение или нет {С. Raunaud de Lage. Faut-il attribuer a Beroul tout le Tristan? - "Moyen Age", LXIV, 1958, no 3, p. 249-270; LXX, 1964, no 1, p. 33-38; Cp. A. Varvaro. Op. cit., p. 15-22; M. Hanoset. Unite ou dualite du Tristan de Beroul? - "Moyen Age", LXVII, 1961, no 4, p. 503-533.}. Дело в том, что в тексте памятника есть противоречие: в первой половине сохранившегося фрагмента речь постоянно идет о трех баронах, противниках Тристана; затем рассказывается, как герой убивает одного из них. И тем не менее их, врагов Тристана и Изольды, снова оказывается трое. Это дало основание предположить наличие двух разных романов, искусственно включенных при переписывании в одну рукопись. Такой точки зрения придерживался Ги Рейно де Лаж, но среди современных медиевистов поддержки он не нашел. Как писал Альберто Варваро, "противоречия Беруля сходны с противоречиями, которые встречаются в "жестах", и могут быть объяснены устной передачей произведения" {A. Varvaro. Op. cit., p. 13.}. Мнение А. Варваро, которое высказывал еще В. Гольтер {W. Colther. Tristan und Isolde in den Dichtungen des Mittelalters und der neuen Zeit. Leipzig, 1907, S. 103-104.}, подтверждает отнесение этого памятника к "эпической" традиции. Черты эпического стиля - частые обращения к слушателям, "формульность", повторы (хотя бы в постоянном назывании противников Тристана "проклятыми богом" и т. п.), разделение повествования на отчетливо фиксированные куски, известный перевес "событийности" над попытками раскрыть психологию персонажей - были подробно рассмотрены А. Варваре в его обстоятельной работе, хотя прямого вывода о принадлежности памятника к "эпической" традиции ученый и не сделал.

"Тристан" Беруля стал в последние десятилетия предметом еще одной контроверзы. Обычно, еще со времен Ж. Бедье, причисляемый, к "простой" версии, памятник был переориентирован в лоно версии "куртуазной". Этому была посвящена объемистая монография П. Жонена {P. Jonin. Lee personnages feminins dans les romans francais de Tristan au XII siecle. Gap, 1958.}. Доводы исследователя были убедительно опровергнуты в ряде работ {См.: P. Noble. L'influence de la courtoisie sur le Tristan de Beroul. - "Moyen Age", LXXV, 1969, no 3-4, p. 467-477.}. В них было показано, что Изольда бесконечно далека от куртуазных героинь рыцарских романов эпохи. В ней, например, нет ничего от самонадеянной капризности Геньевры. Наоборот, Изольда у Беруля унаследовала многие черты своих кельтских предшественниц она постоянна в своем чувстве, решительна, откровенна, способна на жестокость и на обман. Характерно также, что внешность героини мало соответствует куртуазным представлениям: Изольда не блондинка с голубыми глазами, а скорее шатенка с отливом в рыжину и глаза у нее зеленые (то есть она типичная ирландка). Отметим также, что внешность Изольды описывается Берулем не часто, а когда речь заходит о ее одежде, здесь поэт отделывается общими фразами - героиня одета красиво и богато, но не потому, что она "куртуазна", а потому, что так полагается королеве.

Версия Беруля примыкает к эпической традиции благодаря еще одному важному моменту. Это образ Марка и его взаимоотношения со своими баронами. Марк советуется с ними и дорожит их поддержкой как раз как герой "жест". И, видимо, далеко не случайно одного из таких мятежных баронов, стремящихся диктовать свою волю королю, поэт называет Ганелоном. Именно у Беруля Марк обрисован как слабый, "ленивый" король. В этом отношении особенно существенны три сцены. Первая - это Марк, поверив наговорам баронов, подслушивает мнимое объяснение влюбленных. Здесь он полностью верит разыгранному для него спектаклю и не верит баронам. Вторая - в лесу Моруа. И тут Марк, опять взбудораженный придворными, все-таки не сомневается в невиновности Тристана и Изольды, ибо спят они одетыми и между ними лежит меч. Наконец, третья сцена, где колеблющийся, неустойчивый, слабые характер Марка особенно очевиден: поддавшись наветам баронов, король соглашается на испытание раскаленным железом и затем легко верит еще одному ловко разыгранному Тристаном и Изольдой спектаклю. То есть Марку все время приходится вести тяжелую внутреннюю борьбу: он не находит в себе сил противостоять требованиям баронов, соглашаясь на изгнание виновных, на отдачу Изольды на поругание прокаженным, на расправу над любовниками, на жестокое испытание раскаленным железом но при любой возможности прощает племянника и жену и верит в ее невиновность.

Какая любовь изображена Берулем? Совершенно очевидно, что совсем не куртуазная. Любовники сознают, что нарушают общественные установления, что они неправы по отношению к Марку, как королю и супругу. Но подлинного раскаяния они не испытывают. Причем внутренним оправданием служит им не только любовный напиток (срок действия которого у Беруля ограничен тремя годами, у Эйльхарта фон Оберга - четырьмя), но также - и прежде всего всепрощающими правами любви. Примыкающий к книге Беруля роман немецкого поэта Эйльхарта фон Оберга {Е. Muret. Eilhart d'Oberg et sa source frangaise.- "Romania", XVI, 1887, no 3, p. 288-363; C. Schoepperle. Op. cit., v. I, p. 11-65.} эту субъективную правоту любовников еще более усиливает. И Тристан, и особенно Изольда считают себя абсолютно правыми поэтому-то они столь легко соглашаются на "божий суд", по сути дел; не только вступая в сделку с совестью, но и вовлекая в эту нечестную игру и бога, имя которого так часто вспоминают. Такая концепции безоговорочной правоты любви, провозглашенная Берулем и его последователями, не была чем-то исключительным для эпохи. Позволим себе привести интересные соображения на этот счет Ж. Ш. Пайена: "Мы не знаем, конечно, - пишет ученый, - что бы подумал Абеляр о "Тристане" Беруля, если бы он мог его знать. Тем не менее, мы догадываемся, благодаря его патетическим диалогам с Элоизой, в их переписке, в какое замешательство приводили его доводы его ученицы, которая, следуя взглядам своего учителя, отвергала какое бы то ни было раскаяние. Что касается Изольды, то она настаивает на своей невиновности. Она и действительно невиновна, если подходить с определенной точки зрения к ее провинности. Но чувствовала ли она свою невиновность и в продолжении "Тристана" Беру ля, к сожалению, утраченном? Все заставляет нас думать, что нет. В последней сцене любовники вновь обретают друг друга. В романе Эйльхарта они, на этот раз полностью сознавая, что делают, возвращаются к своей преступной связи, что должно соответствовать концепции "простой" версии. В этой версии нет места раскаянию, его нет ни у Беруля, ни у Эйльхарта" {J. Ch. Payen. Le motif du repentir dans la litterature francaise medievale. Geneve, 1967, p. 354.}. Это отсутствие чувства раскаяния и сознание правоты своей любви отразилось и на роли в романе Беруля отшельника Огрина. Его участие в судьбе любовников нельзя принимать за божественное прощение. Их не в чем прощать перед лицом бога, поэтому-то Огрин в основном заботится о их примирении с Марком, то есть о чисто внешней стороне конфликта.

В известной мере переходом к "куртуазной" (по терминологии Ж. Бедье) версии является небольшая поэма "Тристан-юродивый" (так называемая Бернская редакция), развивающая эпизод, очевидно, восходящий к несохранившейся части романа Беруля и имеющий параллель в романе Эйльхарта фон Оберга. М. Лазар {M. Lazar. Amour courtois et fin'amors dans la litterature du XII siecle. Paris, 1964, p. 158-160.} настаивал на воздействии на эту поэму любовных теорий, господствовавших в провансальской куртуазной лирике, - любовь как служение даме и т. д. Думается, однако, что это влияние не было доминирующим.

Оно не было таким, как очень убедительно показал в своей недавней работе Ж. Ш. Пайен, и на роман Тома {См. о нем: J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, v. II, p. 9-55; A. Fourrier. Le courant realiste dans le roman courtois en France au Moyen Age. Paris, 1960, p. 19-109.}. Это произведение всегда рассматривалось в составе "куртуазной" версии легенды. В. Ф. Шишмарев писал о "Тристане" Тома: "Роман его... отличается ярко выраженным куртуазным характером и трактует любовь как стихийную силу, сопротивление которой невозможно, которой все приносится в жертву и которая связывает любящих навеки. Действие любовного напитка продолжается не только всю жизнь влюбленных, но соединяет их и после смерти. "Кельтский" роман превратился в один из самых ярких образцов любовного психологического романа, как его мыслило французское и англо-нормандское куртуазное общество, воспитанное на "Любовном искусстве" Овидия, на трубадурах и идеях Андрея Капеллана" {В. Ф. Шишмарев. Книга для чтения по истории французского языка. М.-Л.. Изд-во АН СССР, 1955, стр. 114.}. Нет сомнений, что версия Тома, созданная в англо-нормандской куртуазной среде, быть может, непосредственно в окружении Альеноры Аквитанской (не случайно же поэт вставляет в свой роман подробное описание Лондона), испытало воздействие соответствующих концепций любви. Тома писал после создания уже многих рыцарских романов, в частности, после "Романа о Бруте" Васа, даже, быть может, где-то около 1170 г. Но у Тома нет безоговорочного подчинения даме, нет капризной возлюбленной, нет утонченной игры в любовь, нет подвигов во имя любви, нет мотива любовной награды, что мы находим в некоторых памятниках эпохи. Роман Тома, как справедливо замечали многие исследователи, вобрал в себя опыт куртуазной лирики и романа, но прежде всего - в изображении своеобразной любовной риторики, то есть любви как сложного и противоречивого чувства. Таким образом, применительно к этому памятнику мы можем говорить о "куртуазных" приемах раскрытия любовного чувства, но не о куртуазной концепции любви. Между прочим, думается, как раз это обстоятельство и заставило П. Жонена отнести к "куртуазной" версии книгу Беруля, а не Тома. Как писал Ж. Ш. Пайен, ""Тристан" Тома - это куртуазное произведение, но проявляется здесь куртузность языческая" {"Les Tristan en vers", p. VIII.}. Лирический характер книги явственно проявился в нелюбви Тома к пространным описаниям. Что представляют собой сохранившиеся фрагменты? Это довольно короткие повествовательные части, стремительные диалоги и долгие монологи, в которых напряжение неизменно нарастает к их концу. Сменяющие друг друга монологи эти складываются в горестный диалог Тристана и Изольды, который любовники как бы продолжают вести, на расстоянии, вдали друг от друга, в преддверии новой встречи. Эти монологи - одно из основных достижений Тома. В них подвергается анализу сложное, далеко не всегда светлое и не всегда взывающее к справедливости любовное чувство. Здесь нет овидиевой "сладкой боли", чем упивались герои и героини многих куртуазных повествований, нет и натуралистического выписывания внешних проявлений любви, что было столь распространено у предшественников Тома в жанре рыцарского романа. С какой, например, психологической тонкостью мотивируется женитьба Тристана. Это и желание побольнее отомстить возлюбленной, якобы предающейся нескромным радостям супружеской любви, это и попытка в собственном браке забыть обманщицу, это и стремление, женившись, проверить на себе самом, можно ли забыть прежнюю любовь и предаться новой страсти. Женитьба для Тристана - это во многом попытка заслониться новой Изольдой от Изольды старой и - увидеть любимые черты в этом новом лице (см. стихи 273-284). Эти рассуждения героя очень показательны для лирической стихии романа Тома. Мысль как бы движется здесь по кругу. Но это кольцеобразное движение мысли не бесцельно, не статично. Мысль развивается, уточняется, формируется. И приходит решение. От констатации двух совпадений - имени и красоты - герой приходит к желанию обладать ими, но только ими в данном сочетании: ни одной красоты, ни одного имени было бы недостаточно. Этот кусок текста с его внутренней структурой, которую мы отметили, входит как элемент более крупной структуры, построенной по тем же приблизительно принципам. Высказанные в стихах 273-284 мысли повторяются затем еще раз (стихи 357-366). Есть в романе и другие повторы (например, соответственно стихи 1011-1087 и 1092-1119). Однако это не топтание на месте, а всегда углубление и уточнение исходной мысли, ее развитие, ее подытоживание. Здесь перед нами - попытка психологического анализа, и именно в этом смысле книга может быть отнесена к "реалистическому течению" куртуазного романа. Книга нормандца Тома явилась важным этапом в движении романа к психологическому реализму.

Как уже говорилось, от романа Тома сохранились лишь небольшие фрагменты. В них наиболее полно разработаны взаимоотношения любовников уже после их возвращения из леса Моруа, а также психологически сложные отношения Тристана и Изольды Белорукой. Именно в трактовке Тома образ последней получил большую психологическую глубину. Хотя в сохранившихся отрывках нет многих эпизодов "испытаний", можно с уверенностью сказать, что отношение героев к своему чувству здесь иное, чем у Беруля. Они не только убеждены в своей высшей правоте, но и не считают, что нарушают какие-то общественные установления {У Беруля же они сознают, что преступают правовые нормы своего времени. Эта разница интересно проанализирована Ж. Фраппье. См.: J. Frappier. Structure et sens du Tristan: version commune, version courtoise. - "Garners de civilisation medievale", VI (1963), no 3. p. 255-280; no 4, p. 441-454.}. Именно поэтому действие любовного напитка не является для них смягчающим обстоятельством. Срок действия напитка здесь не указан. Не указан, потому что сам напиток - простой символ, и это совершенно ясно автору романа. Для него высший закон и высшее право - это фатально неотвратимая сила любви.

Изображение ее - основное в книге Тома. На первом месте у него - правда чувства, правда переживания. Если сопоставить это произведение с другими рыцарскими романами середины XII в., то не может не броситься в глаза то вызывающе небольшое место, какое уделил автор изображению феодальной действительности, особенно ее праздничной и чисто внешней стороны, всем этим турнирам, охотам, шумным застольям и т. п., о чем с таким воодушевлением и поэтическим подъемом писали многие современники Тома. Значительно большее внимание обратил автор не на праздничную, а на будничную сторону жизни своих героев. Это долгие и изнурительные морские путешествия, это печальная и страшная жизнь прокаженных, это, наконец, жестокие картины пыток огнем, феодальные усобицы и многое другое. Действительность в представлении Тома трагична, она лишена гармонии, в ней царят неправда и зло. В таком мире нет места просветленной и благостной любви.

Но яркая - и даже яростная - любовь, по мысли поэта, существует, и лишь она одна права и оправдывает все. Поэтому любовь толкает героев не только на обманы и предательства, она вселяет в них стойкость и твердость, отчаянную до самозабвения, смелость, нерушимую верность, не отступающую даже перед лицом смерти. Не осуждая героев в их неразрешимом конфликте с общепринятой моралью, Тома не осуждает и общественные установления, препятствующие счастью влюбленных. Для него трагический финал этой печальной повести неизбежен.

Такая концепция любви была подхвачена и развита рядом продолжателей Тома и опровергнута некоторыми его современниками и писателями следующего века. Появление книги Тома спровоцировало оживленную творческую полемику с автором романа. И развитие идей Тома, и острая полемика с ними ставит это произведение в центральное, узловое место эволюции легенды. Причем памятники, тяготеющие к роману Тома, - не всегда самые интересные и значительные в художественном отношении. Тем не менее, обратимся прежде всего к ним.

Ближе всего к роману Тома - норвежская прозаическая сага, переведенная (или переписанная?) в 1226 г. по заказу короля Хакона IV Старого (1204-1263) ученым монахом Робертом {См.: J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, v. II, p. 64-75.}. Сопоставление саги с сохранившимися фрагментами англо-нормандского романа говорит о том, что брат Роберт достаточно точно пересказал содержание последнего. Поэтому-то Ж. Бедье в своей реконструкции во многом опирался на норвежскую сагу. Тем не менее монах Роберт был далек от чисто механического пересказа. В его работе можно легко обнаружить сознательную и последовательно проведенную "творческую установку". Он не раз идет на значительные сокращения. Сокращает он, как правило, длинные монологи (чем так богат роман Тома), которые, по его мнению, не продвигают вперед действие и отвлекают внимание читателя. Сокращает или же вовсе исключает все по тем же причинам - авторские отступления, а также те пассажи, которые не могли заинтересовать скандинавских современников Роберта. Что касается событийной стороны повествования, то здесь он стремится не упустить ничего, хотя порой позволяет себе кое-какие мельчайшие добавления. Сокращая текст в своем пересказе, норвежский монах неизбежно лишил его психологической углубленности. Но не только. Он сделал повествование более сухим, и оно утратило былую лирическую просветленность и поэтичность. Так, он упростил знаменитую сцену в лесу Моруа, он исключил мотив золотого волоса, принесенного ласточками во дворец короля Марка, мотив, который и в наше время вдохновил одного поэта на такие строки:

Четко вижу двенадцатый век.

Два-три моря, да несколько рек.

Крикнешь здесь, там услышат твой голос.

Так что ласточки в клюве могли

Занести, обогнав корабли,

В Корнуэльс из Ирландии волос {*}.

{* А. Кушнер. Приметы. Л., 1969, стр. 49.}

Совсем иначе подошел к своей задаче немецкий поэт начала XIII в. Готфрид Страсбургский {См. J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, v. II, p. 76-86; F. Piquet. L'originalite de Gottfried de Strasbourg. Lille, 1905.}. Он был типичным горожанином, по-видимому, провел большую часть жизни в родном Страсбурге, где и умер ок. 1220 г. От Страсбурга было рукой подать до культурных центров северной Франции. Но уклад жизни, идеалы, пристрастия были совсем иными. Это наложило отпечаток на творчество немецкого поэта. Хотя он не боится психологических сложностей и даже усиливает эту сторону романа Тома, он заявляет себя уверенным сторонником ясности и логики, полемизируя в этом с рядом своих современников, например, с Вольфрамом фон Эшенбахом, автором монументального романа "Парцифаль", в котором нельзя не почувствовать и любви к усложненной аллегоричности, и просто религиозных мотивов, пусть и в сниженной, демократической их интерпретации. Ко многому в сказании о Тристане Готфрид подходит с нескрываемой иронией {См.: R. C. Kunzer. The Tristan of Cottfried von Strassburg. An ironic perspective. Berkeley, 1973.} и откровенно восхищается хитроумными плутнями любовников, ловко обманывающих и доверчивого простоватого Марка, и его рыцарственное окружение. В этом интересе, быть может, несколько неожиданном в куртуазном романе, в этой отнюдь не рыцарской черте поведения героев лишний раз обнаруживает себя бюргерское происхождение автора. Многие сцены сближают роман Готфрида со шванками, порожденными городской действительностью Средневековья. Полезно также отметить у немецкого поэта явную склонность к морализированию, что также было типично для средневековой городской среды. Таким образом, оспоривание куртуазных идеалов происходит у Готфрида в куртуазном же романе, в котором провозглашается не бескорыстное служение даме (чего, естественно, не было ни у Беруля, ни у Тома), а идеалы семейной добропорядочности, идеалы гармонии между любовью и общественными установлениями, причем, это совсем не та гармония, которую проповедовал Кретьен де Труа, наиболее авторитетнейший романист эпохи.

В любви Тристана и Изольды Готфрид не видел ничего рокового и мистического. В ней не было никакого наваждения или вмешательства внереальных сил. Тем самым поэт признавал законное право земной чувственной любви, пусть и нарушающей общепринятые нормы и сословные установления. Как писал Б. И. Пуришев, "Готфрид Страсбургский выступает певцом земной любви. В его истолковании любовь Тристана и Изольды не дьявольское наваждение, коренящееся в колдовском зелье (как у Эйльхарта), но великое чувство, естественно овладевающее всем существом человека" {"История немецкой литературы", т. 1. М., Изд-во АН СССР, 1962, стр. 77.}. Прославление земной любви не могло не отозваться в романе Готфрида и интересом к различным проявлениям земного бытия героев. Он любит красочные описания замкового быта, турниров и празднеств, пышных королевских выездов и торжественных и шумных пиров, хотя сложный и незыблемый ритуал рыцарского бытия вызывает у него порой ироническую реакцию. По сравнению со скупым лаконичным Тома, Готфрид выглядит изощренным живописцем, не жалеющим красок и любящим их прихотливую игру. Поэтому он не боится пространных описаний.

Следуя в основном за Тома в его концепции любви, Готфрид Страсбургский подчеркивает светлую, торжествующую сторону отношений героев. В этом контексте примечателен эпизод жизни Тристана и Изольды в лесу. Это не тяжелое и трудное существование (как у Беруля и Эйльхарта), это апофеоз любви на фоне роскошного грота и благодатной природы. Вообще мир животных и растений находит в Готфриде внимательного и заинтересованного созерцателя. Причем его более всего увлекают описания не затерявшихся в туманных морских просторах скалистых северных островов, а близких ему "континентальных" пейзажей: приветливых зеленых лужаек, рощ и перелесков, холмов и долин, быстрых ручейков и медлительных рек. Природа у Готфрида близка человеку и лишена опасной таинственности: трезвый ум немецкого поэта-горожанина отказывается видеть в окружающей действительности лишь волшебные сказочные черты. Его символика, игра намеками и аллегориями {См. об этом: F. Ranke. Die Allegorie der Minnegrotte in Gottfrieds Tristan. Berlin, 1925.}, в частности в описании "грота любви", не выходит за рамки типичной для эпохи Средних веков эмблематичности. В ней нет эзотериэма и подтекста; она логична и ясна. В этом отношении произведение Готфрида Страсбургского представляет собой следующий этап (по сравнению с его французскими или немецкими предшественниками и современниками) в движении куртуазного романа к реалистичности. Но это не было каким-то упрощением или опрощением человеческих переживаний. Напротив, Готфрид стремился логически осмыслить противоречивые движения души героев, не отрицая их сложности. Это, например, со всей очевидностью обнаруживается в сцене испития любовного зелья (стихи 11649-12050), сцене, где, собственно, мало непосредственного действия и которая посвящена скрупулезному анализу охватившей Тристана и Изольду любви. Поэт анализирует внутренний мир каждого из героев сначала в отдельности, затем сопоставляет их, потом снова возвращается к переживаниям юноши и девушки, чтобы потом опять их сравнить:

У них одна горела рана,

И страшный мучил их недуг.

Им беспокойно стало вдруг

Друг с другом быть не рядом!

Однако наполнял разладом

И взор взаимный душу им;

Был каждый мукою томим,

Что он не в состоянье

Унять огонь желанья,

Который в сердце скрыт.

Их счастью был помехой стыд.

Когда друг друга ненароком

Они встречали нежным оком,

Их лица покрывал багрец

Цвет их пылающих сердец (ст. 11890-11904).

(Перевод О. Румера)

Это неторопливое движение мысли и дотошный анализ любовного чувства, обнаруживающие в Готфриде знакомство с законами риторики, сближает поэта из Страсбурга с его первоисточником - книгой Тома. Совпадают у Готфрида и Тома лишь 80 стихов: эльзасец не кончил романа, написав 19552 стиха, он оборвал повествование на эпизоде знакомства героя со второй Изольдой. Сопоставление совпадающих кусков, а также сравнение книги Готфрида с сагой монаха Роберта, говорит о том, что страсбуржец очень послушно следовал за своим оригиналом. Однако он был большим поэтом, обладавшим и индивидуальным стилем, и собственным взглядом на действительность. Ж. Бедье {J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, v. II, p. 82-85.} полагал, что психологические пассажи Готфрида повторяют Тома, описательные - во многом оригинальны. Видимо, с этим нельзя не согласиться. Возможно также предположить знакомство Готфрида и с некоторыми другими источниками, в частности с романом Эйльхарта фон Оберга. По мнению Ж. Бедье, в 16 случаях влияние Эйльхарта на Готфрида можно считать доказанным {Ibid., p. 85.}.

Роман Тома породил и целую череду обработок и, точнее, разработок своих отдельных эпизодов. Они представляют собой либо автономные небольшие поэмы, например, "Тристан-юродивый" (Оксфордская редакция, близкая к Бернской, но излагающая эпизод более пространно и "куртуазно" {См.: W. Lutoslawski. Les Folies de Tristan. - "Romania", XV, 1886, no 4, p. 511-533; E. Hoepffner. Die Berner und die Oxforder Folie Tristan. - "Zeitschrift fur romanische Philologie", XXXIX, 1917-1919, S. 672-699.}), либо вклиниваются в повествовательную структуру других произведений, вроде "Тристана-менестреля" из "Продолжения повести о Граале" Жерберта де Монтрейля {См.: J. L. Weston, J. Bedier. Tristan Menestrel. Extrait de la Continuation de Perceval par Gerbert. - "Romania", XXXV, 1906, no 4, p. 497-530.}.

К роману Тома восходит и английская поэма, состоящая из 304 одиннадцатистрочных строф. Литературные достоинства этого "Сэра Тристрема" невелики. События излагаются в поэме довольно бессвязно. Вместе с тем она помогает восстановить сюжетную канву англо-нормандского романа, но, конечно, не его стилистические особенности. Как заметил М. П. Алексеев, "Английский "Sir Tristrem" (конец XIII в.) остановился как бы на пути между рыцарской эпопеей и народной балладой и подсказывает нам один из путей, по которому балладное творчество и в более позднее время обогащалось заимствованиями из литературных источников" {"История английской литературы", т. I, вып. 1. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1943, стр. 92.}. В этом отношении заслуживает упоминания и исландская баллада, восходящая, через ряд промежуточных звеньев, к книге брата Роберта, записанная на рубеже XVII и XVIII вв., но отражающая более раннюю стадию бытования легенды в устной передаче на севере Европы.

Несколько особняком стоит небольшая лирическая поэма ("лэ") талантливейшей поэтессы второй половины XII в., работавшей, по-видимому, при дворе английских Плантагенетов, Марии Французской {См. о ней: E. Hoepffner. Les Lais de Marie de France. Paris, 1935; E. A. Francis. Marie de France et son temps. - "Romania", LXXII, 1951, no 1, p. 78-99; R. Baum. Recherches sur les oeuvres attribuees a Marie de France. Heidelberg, 1968; А. Смирнов. Ле Марии Французской и анонимные ле. - В его кн. "Из истории западноевропейской литературы". М.-Л., 1965, стр. 88-114.}.

Не без основания полагают, что поэтический сборник Марии, включающий двенадцать поэм, был посвящен английскому королю Генриху II, умершему в 1189 г. Это дает нам крайнюю дату появления книги. То есть "Жимолость" Марии оказывается немногим моложе романов Беруля и Тома.

Немало споров вызывал вопрос о том, с какой версией легенды о Тристане была знакома французская поэтесса. Решить однозначно этот вопрос трудно, хотя на Тома указывает принадлежность Марии к английскому королевскому двору. Это действительно мог быть роман Тома, но и какое-то несохранившееся предшествующее ему произведение. По крайней мере, вполне очевидно, что Мария писала свою маленькую поэму, когда сюжет легенды был уже широко известен. Ей не надо было излагать ее целиком. В "лэ", собственно, рассказывается лишь один эпизод: изгнанный дядей (после возвращения из леса Моруа), герой подает Изольде знак, вырезав свое послание на деревянной палочке. Королева приходит на свидание, и затем Тристан вспоминает об этой новой встрече, слагая о ней песню.

Эта маленькая поэма, ничего не добавляя к истории наших героев, привлекает своим лейтмотивом: невозможностью преодолеть охватившую Тристана и Изольду любовь, то есть прославлением большого и чистого чувства. Весьма показательно, что вопроса о виновности героев или о их праве на любовь не встает. Марк же теряет свои черты доброго, слабого, закрывающего на все глаза мужа и короля. Впрочем, поэма слишком мала, чтобы судить об изменениях в трактовке этого центрального персонажа легенды.

История, рассказанная Берулем, Тома и их последователями, не могла оставить равнодушными их современников. И адепты суровой религиозной морали, и певцы утонченной куртуазной любви не могли согласиться с идеологическими концепциями, выдвигаемыми легендой. Характерна, например, реакция Петра Блуаского, ученого прелата и секретаря Альеноры Аквитанской в период ее второго замужества. В своем "Liber Confessione" Петр гневно констатировал популярность в придворных кругах любовных романов, которые своими прельстительными описаниями более трогают сердца слушателей, чем страдания Христа: "Recitantur etiam pressurar vel injuriae eidem crudeliter errogatae, sicut de Arturo et Gangano et Tristanno, fabulosa quaedam referunt histriones, quorum auditu concutiuntur ad compassionem audientium corda, et usque ad lacrymas compunguntur" {Цит. по кн.: R. Bezzola. Les origihes et la formation de la litterature courtoise en Occident. Troisieme partie, Paris, 1963, p. 39: "Рассказывают также о несправедливостях либо о притеснениях самых жестоких, как это было с Артуром, Говеном и Тристаном; некую сказку об этом разносят гистрионы, которые, как говорят, обращали к состраданию сердца слушающих и их доводили до слез".}.

Читателей не могло не задевать, скажем, изображение Берулем реакции простого народа, явно симпатизирующего любовникам, тогда как цвет рыцарства - бароны - оказывались главными врагами наших героев. И позиции автора (Беруля) здесь однозначны: окружающие Тристана и Изольду оцениваются с точки зрения их отношения к протагонистам: народ изображен явно сочувственно, бароны же - как предатели и трусы. Тома своим романом создал такой апофеоз любви, не считающейся с человеческими и божественными установлениями, бесконечно далекой от куртуазных теорий и языческой в своей основе, что это не могло не вызвать отпора со стороны пропагандистов утонченных любовных отношений. Легенда оказалась в центре скрытой, но от этого не менее острой литературной полемики своего времени. Имена Тристана и Изольды постоянно мелькают в романах эпохи. Нет, наши герои не служат образцом для подражания. Но они как бы являются неким эталоном, эталоном всепоглощающей любви, не боящейся всеобщего осуждения и преодолевающей всяческие преграды. Такой любви можно удивляться, но вряд ли можно следовать. И вот с острой полемикой с подобной концепцией человеческих взаимоотношений выступил крупнейший романист второй половины XII в., современник Беруля и Тома, Кретьен де Труа. Мы не знаем, каков был его роман о "короле Марке и Изольде Белокурой" (характерно, что здесь Тристан не назван), но подлинной реакцией на стихотворные романы о нашем герое стал кретьеновский "Клижес".

На полемический характер книги Кретьена обращали внимание уже давно {См.: А. С. Van Hamel, Cliges et Tristan. - "Romania", XXXIII, 1904, no 4, p. 465-489; E. Hoepffner. Chretien de Troyes et Thomas d'Angleterre. "Romania", LV, 1929, n 1, p. 1-16; G. Cohen. Chretien de Troyes et son oeuvre. Paris, 1931, p. 169-222; A. Micha. Tristan et Cliges. "Neophilologus". XXXVI, 1952, no 1, p. 1-10; J. Frap. pier. Chretien de Troyes, l'homme et l'oeuvre. Paris, 1957, p. 106-123; P. R. Lonigan. The "Cliges" and Tristan Legend. - "Studi francesi", no 53, maggio-agosto 1974, p. 201-212.}. Действительно, история Клижеса и Фенисы во многом напоминает историю Тристана и Изольды. Вернее, спорит с ней. Спорит в том смысле, что при внешне совершенно сходных ситуациях герои кретьеновского романа находят иные решения, чем те, к которым приходят Тристан и Изольда. И характеры их иные. И иная же психологическая мотивированность основного конфликта. Как и в "Романе о Тристане", в книге Кретьена повествование начинается с истории родителей героя (заметим, что именно его, а не героини). Но вот характерная деталь: если у Беруля, Тома и их последователей история эта занимает весьма небольшое место (у Эйльхарта это 120 стихов из 9525, у Готфрида - 1546 из 19552), то у Кретьена де Труа любовным взаимоотношениям Александра и Сордамор уделена приблизительно треть книги. И еще: любовь Ривалена и Бланшефлер была овеяна атмосферой трагической безысходности. Иначе у Кретьена: отношения родителей Клижеса изображены в самых радужных тонах, и первоначальные сомнения и страхи влюбленных молодых людей оказываются несерьезными. Эта любовь своей идиллической голубизной контрастно подчеркивает трагический характер взаимоотношений Клижеса и Фенисы. Ситуация здесь внешне похожа на ситуацию нашей легенды: герой полюбил жену дяди и она полюбила его. Но героиня не хочет повторять ошибки Изольды (ошибки с точки зрения Кретьена) и принадлежать нелюбимому, не хочет отдаваться двоим:

Miauz voudroie estre desmanbree

Que de nos deus fust remanbree

L'amors d'lseut et de Tristan,

Don tantes folies dit l'an,

Que honte m'est a raconter.

Je ne me porroie accorder

A la vie qu'Iseuz mena.

Amors an li trop vilena,

Car ses cors fu a deus rantiers

Et ses cuers fu a l'un antiers {*}.

{* "Я предпочитала бы быть четвертованной, чем слышать, как по нашему поводу вспоминают о любви Изольды и Тристана, о которых рассказывают такие ужасные веши, что я даже стыжусь их повторить. Я не могу согласиться на ту жизнь, которую вела Изольда. Любовь слишком властвовала над ней, ибо телом ее владели двое, тогда как ее сердце принадлежало одному" (ст. 3145-3154).}

Однако эта добропорядочность героини, опаивающей мужа волшебным напитком, чтобы не разделять его ложа, а затем разыгрывающей свою мнимую смерть, дабы уединиться с любовником в заброшенной башне и окружающем ее саду, не делает из "Клижеса" "анти-Тристана". Не делает, прежде всего, потому, что в романе Кретьена герой не находится с мужем возлюбленной в столь сложных отношениях, как в нашей легенде. Клижес тоже любит жену дяди, но у него с императором Алисом, вероломно захватившим трон брата, могут быть только враждебные отношения. Это снимает остроту конфликта, выключает его из психологического плана. Здесь нет нарушения вассального или родственного долга (если так трактовать нашу легенду, забывая о глубокой личной привязанности Тристана к Марку). Поэтому вопроса о справедливости и законности любовного чувства героев здесь не встает. И Фениса, не желающая принадлежать не просто нелюбимому, но отвратительному узурпатору Алису, не испытывает душевных мук; положение ее лишено трагичности. Плутуя и прибегая к помощи волшебных напитков, она не теряет головы, она полна самообладания и рассудительности. Кретьен всегда считал, что счастье не просто возможно в браке. Он полагал, что в браке оно необходимо и возможно как раз в нем. В противовес легенде о Тристане и Изольде, он считал, что "историю" может иметь и счастливая любовь. И характерно, что подлинное счастье любовники испытывают лишь тогда, когда соединяются в законном браке.

Это была полемика внешняя. Отзвуки ее можно проследить, как, например, полагает Ж. Ш. Пайен {См.: J. Ch. Payen. Lancelot centre Tristan: la conjuration d'un mythe subversif (reflexions sur l'ideologie romanesque au Moyen Age). - In: "Melanges offerts a P. Le Gentib. Paris, 1973, p. 617-632.}, и в других произведениях Кретьена де Труа, в частности в его романе о Ланселоте. Но концепция несчастливой любви, столь ярко воплощенная в стихотворных романах о Тристане, начала опровергаться и непосредственно на "территории" нашей легенды - в прозаическом французском "Романе о Тристане" {См.: Е. Vinaver. Etudes sur le Tristan en prose. Les sources, les manuscrits, bibliographic critique. Paris, 1925; E. Vinaver. The Prose Tristan. - In: "Arthurian Literature in the Middle Ages", a collaborative History edited by R. S. Loomis. Oxford, 1959, p. 339-347.}.

Эта книга возникла, по-видимому, около 1230 г. (или не ранее 1215 и не позже 1235 гг.). Она была чрезвычайно популярна на протяжении всего Средневековья и довольно рано попала на печатный станок. Вызывавшая живой интерес еще в XVI в., она затем была прочно забыта и до сих пор полностью не издана научно, тогда как восходящие к ней иноязычные версии (и в том числе большой раздел книги сэра Томаса Мэлори {См.: E. Vinaver. Le Roman de Tristan et d Iseut dans l'oeuvre de Thomas Malory. Paris, 1925; Th. C. Rumble. The "Tale of Tristram": Developement by Analogy.In: "Malory's originality". A Critical Study of Le Morte Darthur edited by R. M. Lumiansky. Baltimore, 1969, p. 118-183.}) уже не раз становилась предметом критического издания. Поэтому о полном содержании французского прозаического "Романа о Тристане" мы можем судить лишь по частичным публикациям {См.: "Le Roman de Tristan en prose", t. I edite par R. L. Curtis. Miinchen, 1963.} и по подробному изложению сюжета книги, сделанному Эйлертом Лезетом {E. Loseth. Le roman en prose de Tristan, le roman de Palamede et la compilation de Rusticien de Pise, analyse critique d'apres les manuscrits de Paris. Paris, 1890.} на основании изучения рукописей Парижской национальной библиотеки.

Автором книги в прологе назван некий Люс дель Гат. Мы ничего не знаем о нем, и с его именем не связан ни один средневековый литературный памятник. Уместно предположить, что это псевдоним, по каким-то причинам потребовавшийся автору романа {См.: R. L. Curtis. The Problems of the Authorship of the Prose Tristan. - "Romania", LXXIX, 1958, no 3, p. 314-338.}. Закончил книгу другой писатель - некий Эли де Борон, потративший, по его словам, пять лет на окончание истории Тристана. Оба писателя настаивают на том, что они перевели книгу с латыни. Такое указание также может быть уловкой. По крайней мере, такого обширного латинского сочинения, подробно излагающего историю двух любовников, по-видимому, не существовало.

То, что эти Люс дель Гат и Эли де Борон, претенденты на авторство прозаической версии, помимо этих претензий, не оставили никаких следов в литературе, - весьма характерно: прозаический куртуазный роман развивается в иной обстановке, чем его стихотворный предшественник, и являет собой уже совсем иной литературный жанр, с иным читателем, иными художественными задачами, иной идеологической установкой. Понятие авторства, укоренившееся было в сознании творцов куртуазных романов XII в., теперь признавалось только в области лирики и аллегорической поэмы. Прозаический роман становился массовым чтением и оттеснялся на периферию большой литературы. Этой внешней мастеровитости, но и художественной обедненности, не избежала и прозаическая версия легенды о Тристане и Изольде.

Прозаический роман о Тристане сохраняет основные мотивы романов стихотворных, такие, как печальная история родителей героя, битва юноши с ирландцем Морхольтом, узнавание юного рыцаря по осколку меча, любовный напиток и мн. др. Но появляется огромное число новых эпизодов и новых персонажей, разрушающих лаконичную экспрессию первоначального сюжета. Быть может, это почувствовал Мэлори и отказался от пересказа сюжета прозаической версии, резко оборвав повествование. Циклизирующие тенденции, столь типичные для позднего Средневековья {E. Vinaver. A la recherche d'une poetique medievale. Paris, 1970, p. 38-40; P. Zumthor. Essai de poetique medievale. Paris, 1972, p. 367.}, захватили в свою орбиту и нашу легенду. Отныне она прочно связывается с артуровским циклом, протагонисты последнего - Ланселот, Ровен, Персеваль - становятся ведущими персонажами прозаического "Романа о Тристане". Об их авантюрах рассказывается подробно и заинтересованно. Приключения же нашего героя получают теперь иную мотивировку. Из любовника, всецело поглощенного своим чувством, Тристан превращается в обыкновенного странствующего рыцаря, бездумного искателя приключений. Циклизирующие тенденции сказались и в появлении подробной генеалогии героя, предки которого, якобы, восходят к самому Иосифу Аримафейскому. Изменился и мотив трагического рождения Тристана. Отец его Мелиадук (а не Ривален) теперь не погибает, он просто исчезает на некоторое время. Потом же он снова женится, и это дает возможность автору рассказать о преступном коварстве мачехи, задумавшей извести ненавистного пасынка. Герой наш в прозаическом романе не оказывается таким убежденным однолюбцем, каким он был в стихотворных версиях. Уже в одиннадцать лет ему случилось иметь любовную интрижку с одно молодой принцессой. Да и позже Тристан оказывается втянутым в разные любовные авантюры. Интересно отметить, что в прозаическом романе появляется новое объяснение увлечению героя ирландской принцессой. Тристан здесь проникается к Изольде глубокой любовью лишь после того, как замечает, что ею увлечен сарацинский рыцарь Паламед. Этот персона вечный неудачливый соперник героя, занимает в прозаическом романе значительное место, причем обрисован он с нескрываемой симпатией. Он и исключительно благороден и учтив, великодушен и справедлив, в чем намного превосходит своего более счастливого соперника.

Наиболее существенные трансформации претерпел в прозаическом романе характер короля Марка. Из доброго и благородного он сделался мелочным и злым. Этот несчастный рогоносец наделяется теперь вероломством, злонамеренностью, подлостью - и тем самым оправдываются Тристан и Изольда. Просто они воюют с Марком его же оружием, а молодая женщина, что так естественно, выбирает бесспорно самого достойного. При такой интерпретации сюжета неизбежно исчезала сцена с "мечом целомудрия", разделявшим невинно спавших любовников. Новый Марк, застань он их в лесу, наверняка бы их убил или на худой конец бросил бы в темницу. Характерно, что возвращение Изольды к мужу после жизни в лесу Моруа продиктовано в прозаическом романе не раскаянием, не увещеваниями отшельника Огрина, не чувством усталости. Совсем нет. Прост Марк силой уводит молодую женщину, в то время как ее возлюбленный охотился в отдаленном уголке леса. В финале прозаического романа (в ряде его рукописных вариантов) подлый король убивал Тристана отравленным копьем предательским ударом в спину, в тот момент, как юноша играл в покоях королевы на арфе и пел. Подобная трактовка легенды снижала трагическое напряжение этой печальной повести, но диктовалась здравым смыслом: когда уже мало верили в роковую силу волшебного питья, неодолимости страсти героев требовалось какое-то иное прежде всего рационалистическое объяснение. Тем самым, и здесь мы на ходим полемику с концепцией любви, воплощенной в романе Тома и других стихотворных романах. Отрицательные душевные качества Марка освобождали героя от каких-либо обязательств по отношению к нему. Но тем самым и снижался трагизм положения юноши: в его душе уже не было столкновения двух побуждений - привязанности к королю Марку и любви к Изольде.

Прозаический "Роман о Тристане" не был, конечно, совершенно лишен поэтичности. В нем можно найти лирические или остро драматические пассажи. Более того - и это отличает нашу книгу от многих куртуазных повествований в прозе - прозаический текст довольно часто прерывался стихотворными вставками, как будто автор стремился таким наивным способом сделать книгу более интимной и непосредственной. Удачный в отдельных деталях, прозаический "Роман о Тристане" разваливается как единая постройка. Поэтому в нем интересны тенденции, заявки, а не их реализация. А мимо этих "заявок" нельзя пройти, не обратив внимания на некоторые из них.

Нельзя, например, не сказать о появлении в прозаическом романе нового персонажа, который своим скепсисом и иронией демифологизировал куртуазные идеалы. Это - рыцарь Динадан. Как писал Ж. Ш. Пайен, "Сведя фатальную любовь к более скромным размерам любви рыцарской, "Тристан в прозе" одновременно принялся критиковать эту унаследованную у Кретьена де Труа любовную идеологию, отведя столь значительное место насмешкам Динадана над глупостью рыцарей, навлекающих на себя всяческие несчастья тем, что ввязываются во всевозможные авантюры, желая прославиться во имя своей прекрасной возлюбленной" {J. Ch. Payen. Lancelot contre Tristan, p. 630. Ср.: E. Vinaver, Un chevalier errant a la recherche du sens du monde. - In: "Melanges offerts a Maurice Delbouille", Gembloux, 1964, v. 2, p. 677-686.}. То есть, перед нами не только разрушение и демифологизация основных мотивов нашей легенды и замена их новыми мифологемами (на этот раз связанными с идеалами странствующего рыцарства), но и развенчание последних.

Тем не менее эта сторона прозаического романа (быть может, одна из самых привлекательных) не была замечена и развита. Несколько столетий печальная история юного Тристана, то целиком поглощенного своей любовью, то забывающего о ней в веренице рыцарских приключений, перечитывалась и переписывалась лишь в трактовке прозаической версии. Именно эта версия легла в основу иноязычных переработок, прежде всего итальянской, созданной в конце XIII в. и сохранившейся в нескольких рукописях.

На итальянской почве легенда о Тристане и Изольде пользовалась огромной популярностью {См.: С. Malavasi. La materia poetica del ciclo brettone in Italia. Bologna, 1902, p. 51-138; E. Sommer. La leggenda di Tristano in Italia. - "Rivista d'Italia", XIII, 1910, n 2, p. 73-127; D. Branca. I romanzi italiani di Tristano e la Tavola Ritonda, Firenze, 1968.}. Сохранились две ее обширные редакции - собственно "Тристан" и более поздний рыцарский роман, называемый обычно "Круглый Стол". Оба они, по-видимому, восходят к французскому прозаическому "Роману о Тристане", но вобрали в себя мотивы и ряда других произведений; в частности в "Круглом Столе" видят некоторое воздействие версии Тома; кроме того, на эти итальянские переработки оказали влияние и другие французские рыцарские романы в прозе, возникшие в XIII в. Но знакомство с нашей легендой в Италии XIII и XIV вв. не ограничивается этой прозаической обработкой. Здесь нет необходимости подробно говорить о почти несохранившейся латинской поэме падуанца Ловато де Ловати, о компиляции (на французском языке) пизанца Рустикелло, об одном из рассказов "Новеллино" (XV), об упоминании легенды у Данте ("Ад" V, 67) или Боккаччо ("Любовное видение" XI, 38-51). Важнее отметить появление большого числа анонимных песен, имевших широкое хождение на протяжении нескольких веков. Они не только явились свидетельством глубокого интереса к нашей легенде, причем, по-видимому, в демократической народной среде, но и сохранили некоторые мотивы, отсутствующие в итальянском прозаическом "Тристане". Итальянская версия важна еще и потому, что она оказала прямое воздействие на ряд других иноязычных обработок легенды о Тристане и Изольде. Так, если чешская стихотворная обработка является контаминацией переводов из Эйльхарта фон Оберга, Готфрида Страсбургского и Генриха Фрейбергского {См.: U. Bamborschke. Das altcechische Tristan-Epos, В. I-II. Wiesbaden, 1968-1969. Ср.: "Slavia", 1972, no 2, p. 228-229.}, то испанская редакция имеет два варианта. Один из них восходит, по-видимому, к французскому прозаическому роману, другой же основывается на итальянской версии {См.: G. Т. Northup. The Italian origin of the Spanish Prose Tristram Version. "Romanic review", III, 1908, p. 194-222.}. Итальянский прозаический роман был известен в Далмации, вызвав несохранившуюся сербскую реплику, которая в свою очередь была переработана в восточно-польских землях на белорусском языке и сохранилась в составе так называемого Познаньского сборника {О "Повести о Трыщане" и ее изучении см. статью Т. М. Судник, стр. 698.}.

Изучивший это произведение А. Н. Веселовский и верно установивший его генетические связи, был, как нам представляется, недостаточно историчен в оценке художественных достоинств "Повести". "Поэзия любви красоты, - писал русский ученый, - отразилась в славяно-романской повести бледными силуэтами; в длинной веренице приключений и турнире храбрых рыцарей и влюбленных царевен, напоминающей свиту Изотты, мы без помощи западных оригиналов не нашли бы, на ком остановить глаз и не сказали бы: "вот она!" Такова судьба всех первых откровений: их заслуга в почине, не в завершении" {А. Н. Веселовский. Из истории романа и повести, вып. 2. Славяно-романский отдел. СПб., 1888, стр. 22-23.}. Последнее замечание исключительно верно. Белорусская "Повесть" конечно уступает в поэтичности лирической просветленности произведениям Беруля, Тома или Готфрида Страсбургского, но она вполне сопоставима с родственными ей прозаическими обработками - и французской, и итальянской, и, по-видимому, сербской. Во всех них запечатлелся процесс разительной трансформации легенды, утраты ее первоначальной трагической напряженности и лиризма.

Роль белорусской "Повести" в литературе своей эпохи и своего региона уже выяснялась - и А. Н. Веселовским, и другими исследователями {См., например: В. Д. Кузьмина. Рыцарский роман на Руси. М., 1964.}. Роль эта была не очень значительна: отразившийся в "Повести" куртуазный взгляд на любовь, на женщину, на задачи рыцарства был весьма далек от этических критериев, связанных с православием. "Школой жизни", моральным примером, на что всегда претендовал куртуазный роман на Западе, эта книга не стала. Но она была вне всяких сомнений занимательным чтением, и это ее воздействие еще предстоит выяснить.

Рукописная традиция во Франции не прерывалась на протяжении всего Средневековья. На его исходе мы находим наиболее четко выраженными две тенденции. С одной стороны, это создание обширнейшего повествования, излагающего сюжет легенды от ее отдаленных предпосылок, т. е. от предков Тристана (такова, например, объемистая рукопись XV в. Парижской национальной библиотеки Э 103, к которой не раз обращались исследователи) и до печальной кончины любовников. С другой стороны, это появление небольших романов, разрабатывающих какой-либо автономный эпизод легенды.

К последним относится роман Пьера Сала "Тристан" {Подробнее см.: А. Д. Михайлов. Легенда о Тристане и Изольде и ее завершение (роман Пьера Сала "Тристан"). - В кн.: "Philologica". Исследования по языку и литературе. Памяти академика Виктора Максимовича Жирмунского. Л., Изд-во "Наука", 1973, стр. 261-268.}, созданный в начале XVI в. Действительно, книга Сала как бы вырвана из цикла, в ней нет рассказа о детстве героя, она вообще начинается как бы с "середины". Это стало возможным, ибо принцип "житийности", столь характерный для циклизирующих тенденций в эволюции жанра, уходил в прошлое и появлялись новые, менее прямолинейные композиционные приемы. Уже не было нужды рассказывать о зарождении любви Тристана и Изольды, о трагическом финале их отношений. Не было нужды, т. к. во времена Пьера Сала, то есть в первые десятилетия XVI в., все это было широко известно по многочисленным рукописным обработкам и по первым печатным изданиям. Но не только поэтому. Любовь героев нашей легенды изображается в книге Сала как любовь счастливая, разделенная, почти не знающая ни внешних препятствий, ни сомнений и душевных метаний. Именно поэтому Сала и уделил этой любви поразительно мало места. Тем самым основной конфликт легенды в этом романе отсутствовал. Центр тяжести сюжета был перемещен с изображения превратностей любви на описание похождений рыцаря. На всем протяжении книги Сала любовники видятся лишь трижды, да и то ненадолго. Поэтому взаимоотношения с возлюбленной не являются стержнем сюжета. Однако роман Сала - это не набор авантюрных эпизодов, в нем присутствует известная завершенность, и было бы ошибкой считать книгу лишь фрагментом большого прозаического повествования. Что же придает произведению Сала эту композиционную законченность и стройность? Лейтмотивом сюжета оказываются отношения Тристана с королем Марком, уже не добродушным слабым королем ранних версий и не подлым предателем прозаической редакции, а сметливым расчетливым мужем (похожим на героев фаблио и ранней городской новеллы). Начинается книга с подозрений Марка и бегства героя из Тинтажеля, заканчивается же она возвращением Тристана и его примирением с дядей. Таким образом, две сюжетные линии романа - взаимоотношения Тристана и Марка и цепь приключений героя, - казалось бы, сосуществуют. Мастерство Пьера Сала состоит в том, что ему удалось связать эти сюжетные линии функционально: подвиги Тристана подготавливают его примирение с Марком, так как слава о смелом рыцаре становится столь велика, что дядя почитает за лучшее примириться с вызывающим всеобщее восхищение племянником.

Отметим разительные перемены, которые произошли в романе Сала в трактовке основных персонажей. О трансформации образа Марка мы уже говорили. Тристан предстает здесь перед нами как увлеченный своими воинскими авантюрами рыцарь, а не как ушедший в свои острые переживания любовник. Изменилась и Изольда. В ней нет былого яростного погружения в свою необузданную страсть; она тоже близка к персонажам фаблио и новеллы - ловкая жена, обманывающая незадачливого ревнивца-мужа. Изменилась и концепция любви. Вместо восприятия любовной страсти как роковой, трагической неизбежности, в романе присутствует по существу оптимистическая трактовка любви. Герои не считают свое чувство греховным, необоримым; в их отношениях доминирует атмосфера радостной умиротворенности. Изольда для Тристана - не предмет роковой любви, влекущей его к смерти, а прекрасная дама, во имя которой совершаются подвиги и которая награждает заслуженной лаской своего рыцаря. Тем самым книга Пьера Сала, сохраняя многие черты предшествующих прозаических обработок (вытеснение основного конфликта рыцарскими приключениями), стоит на пороге новой литературной эпохи, представляя собой один из первых образцов авантюрного рыцарского романа, столь типичного для многих европейских ренессансных литератур.

5. СУДЬБА

В 1484 г. в Германии была напечатана "народная книга" о "господине Тристане и прекрасной Изольде" (причем, ее неизвестный автор основывался не на версии Готфрида Страсбургского, что было бы естественно, и как иногда полагают, а на редакции французского прозаического романа и книге Эйльхарта). Через год известнейший английский печатник Вильям Кэкстон издал "Смерть Артура" Мэлори, где пять книг (из 21) были посвящены истории Тристана. Еще через четыре года пришла очередь французского прозаического романа - его несколько сокращенную версию (базирующуюся на уже упоминавшейся рукописи Э 103) напечатал некий Ле Буржуа для известного парижского издателя Антуана Верара. В 1501 г. появился испанский "Дон Тристан из Леониса". Все эти книги, по-видимому, столь часто переиздавались на протяжении эпохи Возрождения {Укажем лишь даты переизданий французского романа: ок. 1494, ок. 1499, ок. 1506, 1514, 1520, 1533, 1586 и др.}, что возникла потребность как-то подновить, пересказать по-новому привычный и всем хорошо знакомый сюжет. Так появились трагедия Ганса Сакса "Тристан" (1553) и роман Жана Можена "Новый Тристан" (1554).

Совершенно несомненно, что легенда о Тристане и Изольде имела достаточно широкое хождение - в виде "народных книг" и прочих лубочных изданий - и в следующие столетия. Однако вопрос этот еще плохо изучен, а книги эти - не собраны. Из большой же литературы сюжет нашей легенды уходит, и надолго. Он появляется в ней лишь спустя более чем два столетия: в 1776 г. предприимчивый граф де Трессан начинает публиковать свои довольно плоские переработки старинных рыцарских сюжетов; в 1789 г. наступает очередь и "Тристана".

Вообще, обострения интереса к нашей легенде связаны с двумя значительнейшими направлениями и эпохами в истории западноевропейской литературы - романтизмом и символизмом.

Действительно, в первой трети XIX столетия появляется целая череда обработок нашей легенды - от незавершенного опыта Августа Шлегеля (1800) до книг Ф. Рюккерта (1839) и К. Иммермана (1840). Все эти произведения появляются на фоне все растущего интереса к Средневековью, его решительной переоценки и углубленного изучения. Рассматриваемое еще совсем недавно - в эпоху Просвещения, - как варварское и грубое, Средневековье в трактовке романтиков обнаруживает совершенно иные черты: оно становится средоточием глубокой поэтичности и одухотворенности. Среди прочих персонажей средневековой литературы, рожденных к новой жизни после веков забвения, почетное место занимает и Тристан из Леонуа. Нельзя не заметить, что как раз в это время происходят глубокие сдвиги в истолковании легенды. Именно теперь Изольда занимает то полноправное место, рядом со своим возлюбленным, какое отведено ей, скажем, в замечательной музыкальной драме Р. Вагнера, созданной в 1857-1859 гг. Отметим также, что в первой трети XIX столетия начинается действительно научное изучение нашей легенды. У его начала стоит молодой Вальтер Скотт, издавший в 1804 г. с обширным критическим аппаратом и интересной статьей английскую поэму "Сэр Тристрем" {См.: Б. Г. Реизов. Творчество Вальтера Скотта. М.-Л., 1965, стр. 61-62.}. В 30-е годы к легенде обращается французский литератор, друг Проспера Мериме, Франсиск Мишель (1809-1887) {F. Michel. Tristan. Recueil de ce qui reste des poemes relatifs a ces aventures. Londres-Paris, 1835-1838, 3 vols.}. В эти же годы появляются многие научные издания отдельных средневековых памятников, связанных с легендой, и их переводы на новые языки.

От романтиков интерес к легенде наследуют прерафаэлиты и затем символисты. Отметим здесь поэмы Мэтью Арнольда "Тристан и Изольда" (1852) и Алджернона Суинберна "Тристрам из Лионесса" (1882), а также драму Эрнста Хардта "Шут Тантрис" (1906), с успехом шедшую на европейских сценах в начале нашего столетия. В России ее ставил В. Мейерхольд, и эта постановка (по отличному переводу П. Потемкина) оказала влияние на А. Блока - и на замысел его неосуществленной драмы "Тристан", и на "Розу и крест" {См. А. В. Федоров. Вокруг драмы А. Блока "Роза и крест". - "Philologica". Исследования по языку и литературе. Памяти В. М. Жирмунского. Л., "Наука", 1973, стр. 344-349.}. Нельзя не упомянуть здесь изысканные гравюры Одри Бердслея, изображающие героев легенды. Прерафаэлитов и символистов легенда о Тристане и Изольде привлекла не только остротой и неразрешимостью конфликта, не только "прирожденным ей элементом страдания" {А. Н. Веселовский. Избранные статьи. Л., 1939. стр. 129.}, но и некоей скрытой "тайной", разгадать которую до конца никому не дано.

На исходе XIX столетия и в наше время изучение легенды о Тристане и Изольде оформилось в специальную отрасль медиевистики. Ряд выдающихся ученых посвятили ей свои значительные исследования - от статей по частным вопросам до обобщающих трудов. Перечислять здесь имена этих ученых вряд ли целесообразно. Не только потому, что этот список оказался бы слишком длинным, но и неизбежно неполным: ведь каждый год появляются все новые работы, посвященные печальной истории юноши из Леонуа и его верной возлюбленной.

Т. М. Судник

"Повесть о Трыщане" в познанском сборнике XVI в.

Белорусская "Повесть о Трыщане" занимает начальные 64 листа Познанского рукописного сборника XVI в., хранящегося под Э 94 в Публичной библиотеке им. Э. Рачиньского (бывшая библиотека графов Рачиньских) в Познани {Микрофильм Познаньского сборника XVI в. имеется в Секторе истории белорусского языка Института языкознания АН БССР.}. Кроме "Повести о Трыщане", представляющей единственную дошедшую до нас восточнославянскую версию этого сюжета, сборник содержит в своем составе переводные "Повесть о Бове" (лл. 65-86; наиболее ранний из сохранившихся восточнославянских списков) {В. Д. Кузьмина. Рыцарский роман на Руси. (Бова, Петр Златых Ключей). М., 1964, стр. 24 и сл.} и "Историю об Аттиле, короле Угорском" (лл. 87-112 об.), а также "Летописец Великого княжества Литовского и Жомойтского" {См. Полное собрание русских летописей, т. XVII. Западнорусские летописи. СПб., 1907, стр. 227-356.} (лл. 113-146), рассматривающийся как наиболее типичный список полной редакции второго белорусско-литовского летописного свода {В. А. Чамярыцкi. Беларускiя летапiсы як помнiкi лiтаратуры. Мiнск, 1969, стар. 60.}. Конец сборника включает ряд сделанных другими руками записей разнообразного содержания (два акта, заметка об унии 1569 г., родословная Трызны), завершаемых фамильными заметками Унеховских, землевладельцев Новогрудского воеводства, которым несколько десятилетий принадлежала рукопись.

Первое упоминание о сборнике аналогичного содержания находим у Ю. Немцевича, который опубликовал писанный латиницей летописный отрывок о женитьбе короля Сигизмунда Августа на Варваре Радзивилл, сопроводив его ссылкой на находку в библиотеке Виленского университета в 1819 г.: "Kopia z ulomku dziejow dawnych, ktorego pocz%tek taki: Powiest о Witiezach z knih Jserpskich, a zwtaszcza о slawnym Rycery. Trygaczania, о Janczaiocie, о Bowie, i о inszych. Daley zas znayduje sie Latopis W. X. Litt. i Zmudzkiego, poczynajacy sie roku od St. sw 5526" {J. U. Niemcewicz. Zbior pamiftnikow historycznych о dawney Polszcze, t. I. Warszawa, 1822, str. 391-394. Воспроизведено в книге: М. Balinski. Pisma historyczne. Pamietniki о krolowej Barbarze, cz. 1. Warszawa, str. 257-260.}.

Однако вряд ли на этом основании можно думать, что в распоряжении Ю. Немцевича был тот же познаньский экземпляр: ведь в таком случае латинскую транслитерацию названия и опубликованного текста следовало бы приписать Ю. Немцевичу, что, судя по некоторым написаниям, маловероятно. Скорее всего нужно предположить, что в библиотеке Виленского университета хранился в свое время другой список того же сборника, сделанный латиницей. Заметим, что по ряду написаний, отличных от Познаньского сборника, публикация Ю. Немцевича сближается с тем же летописным отрывком (написанным, однако, кириллицей), помещенным в "Сборнике Муханова" {"Сборник Муханова". М., 1836, стр. 140-141. (В примечании сказано, что подлинная рукопись хранилась в Радзивилловском архиве).} (вплоть до одинаковой описки: poczat - початъ вместо poczal - мочалъ {По поводу ошибочного написания початъ Т. Нарбут, поместивший текст из "Сборника Муханова" в приложении к "Хронике Быховца", замечает, что оно свидетельствует в пользу того, что копия П. Муханова восходит к образцу, написанному "польскими буквами" ("I wzieto za t"). См. Т. Narbutt. Pomniki do dziejow litewskich. Wilno, 1846, str. 79-80.}). Вопрос о том, существовал ли другой список сборника, остается все же не до конца ясным, так как кроме публикации Ю. Немцевича каких бы то ни было следов его нет.

В Библиотеке Рачиньских рукопись была обнаружена О. М. Бодянским {О. М. Бодянский. О поисках моих в Познанской публичной библиотеке. - "Чтения в Обществе истории и древностей российских", 1846, кн. I, стр. 3-32.}. В своем сообщении об этом О. М. Бодянский сделал обзор содержания сборника и воспроизвел небольшие извлечения из текста.

Начало филологическому" изучению Познанского сборника было положено исследованием А. Брюкнера {A. Bruckner. Em weissrussischer Codex miscellaneus der Graflich-Raczynski'schen Bibliothek in Posen. - "Archiv fur slavische Philologie", 1886, Bd. IX. S. 345-391.}, содержащим наряду с описанием состава и палеографии подробную характеристику лингвистических особенностей, которые делают эту рукопись одним из самых ценных памятников по истории белорусского языка. Путем сравнительного текстологического анализа А. Брюкнер установил непосредственный оригинал "Истории об Аттиле короле Угорском" - польский перевод с латинского, выполненный Циприаном Базыликом и изданный в 1574 г. Соотнесение этого указания с данными владельческих записей позволило приурочить написание сборника к последней четверти XVI в., точнее к 80-м годам XVI в.

Что касается вопроса об оригинале "Повести о Трыщане" (как и "Повести о Бове"), то А. Брюкнер приходит к выводу о достоверности прямого указания, содержащегося в самом заглавии, что рыцарские повести взяты "съ книгъ сэрбских". Основанием для такого предположения (при том, что сербские источники повестей не сохранились) послужили выявленные А. Брюкнером лексические сербизмы, проникшие в белорусский перевод: белегъ 'знамение' безъ иного белега 30; нетакъ 'слабый' - и былъ нетакъ раненъ wтъ медьведа дикого 37; зафалено ти буди всими витези 47 об (наряду с даковано ти будь wт всих витезеи 47 об), зафалено ты будь всими витезми 54 об; плел А 'род' - и прыступившы плема корола Бана рекли 32 об; кружки 'ограда, барьер' при частом полонизме шранки - с кимъ еси кружки делилъ 33; част(ъ) 'честь' - за часть божю 50 об, за част божю 57; штокъ 'остров' - к чорному шстрову штоку 54 об; прыличныи 'подобный' - ничего есми такъ приличного не виделъ 55; и ряд других примеров {Там же, стр. 374.}. Здесь же А. Брюкнером рассматриваются и неясные слова, которые предположительно могут восходить к сербскому источнику; крыжнакъ - wдин зрадливыи крыжнак 54; скокъ - два скока 60 об.

Через посредство сербского оригинала, как полагает А. Брюкнер, в текст "Повести о Трыщане" проникли итальянские слова: прынчып 'правитель', морнар 'моряк', что может служить указанием, в свою очередь, на первоисточник сербского списка.

К тому же выводу относительно оригинала белорусских повестей о Тристане и Бове приходит и А. Н. Веселовский, который посвятил этому вопросу специальное исследование и осуществил публикацию (до сих пор единственную) трех повестей Познаньского сборника {А. Н. Веселовский. Из истории романа и повести. Материалы и исследования. Выпуск второй. Славяно-романский отдел. Сб. ОРЯС АН, т. 44, Э 3, СПб., 1888.}. Сближая повести о Тристане и Бове с сербской "Александрией" и "Троянской притчей" в стилистическом и содержательном плане, А. Н. Веселовский предполагает единую родину первоисточников для этого круга памятников - область Боснии и северной Далмации, куда относит И. В. Ягич сербскую "Александрию" {V. Jagic. Em Beitrag zur serbischen Annalistik mil literaturgeschichtlichet Einleitung. "Archiv fur slavische Philologie", Bd. II, 1876/7, S. 24-25.}. Дополнительное фактическое основание для такой локализации сербского подлинника "Повести о Трыщане" А. Н. Веселовский видит в характере транслитерации собственных имен на -us, -es, -is, -as, передаваемых, как и в Александрии, через ж, ш (ср. Кандиэшъ - Gandaries, Сегурадеж - Segurades, Пелишъ - Felis, Самсиж - Lasancis и т. п.).

Разбор текста "Повести о Трыщане" и последовательное сличение его со старопечатным французским прозаическим романом и итальянским переводом по изданию Полидори позволили А. Н. Веселовскому сделать предположительные выводы о характере искомого сербского текста. Последний, по всей вероятности, не был точным переводом итальянского оригинала (отличавшегося от версии Полидори), но содержал элемент самостоятельной переделки, выразившейся в сокращении и изменении заключительной части.

В позднейших исследованиях по истории белорусского языка предположения А. Брюкнера и А. Н. Веселовского сомнений не вызывали {E. Ф. Карский. Белорусы, т. III. Очерки словесности белорусского племени. 2. Старая западнорусская письменность. Пг., 1921, стр. 76 и сл.}, и в настоящее время датировка Познанского сборника 80-ми годами XVI в. и вывод о сербском оригинале белорусского перевода двух рыцарских повестей являются общепринятыми. В будущем более подробный лингвистический анализ, по всей вероятности, лишь подтвердит дополнительными фактами и уточнит (в плане диалектной локализации сербского оригинала) эти выводы.

Так, сейчас в дополнение к перечню лексических сербизмов А. Брюкнера можно указать, по крайней мере, еще следующие случаи: радити, нарадити в значении 'сделать, приготовить', ср.: wна тое трутизны не радила 9 об; тот виненъ, хто тую трутизну нарадилъ 9 об; она была нарядила тую трутизну на Трыштана 10; на кого ecu тую трутизну нарядила 11; на мою веру соб? ecb смерть нарядила 11; заболъ, прыболъ в значении 'помчался', ср.: и шн забол к нему 31 об; вселъ на конь и прыболъ за ним борздо 33 {Последний пример особенно интересен, так как в Загребском Академическом словаре переносное значение 'побежать' для глагола pribosti иллюстрируется единственным примером, который был записан как раз в Далмации. См. Rjecnik hrvatskoga ill srpskoga jezika. Dto XI. U Zagrebu, 1935.}.

Одна из важных задач дальнейшего изучения памятника состоит в том, чтобы выяснить, в какой мере сербский оригинал повлиял на морфологию и синтаксис переводных повестей {По мнению А. И. Журавского (см. А. 1. Журауст. Псторыя беларускай лiтаратурнай мовы, т. 1, Мiнск, 1967, стар. 267), сербским влиянием может, в частности, объясняться сравнительно широкое употребление в "Повести о Трыщане" кратких форм прилагательных в определительной функции (конструкции типа: знаме б?ло, велика шкода). Ср.: доброго рыцэра и см?ла 5; вино у флашы св?тло 5 об; велику добрать 19; и т. п.}.

Для истории белорусского языка "Повесть о Трыщане" представляет исключительный интерес. В этом памятнике, самый жанр которого обусловливает независимость от архаизирующих источников, свободу и разнообразие стилистики, на общем фоне церковнославянской письменной традиции отчетливо проступают черты живой белорусской речи конца XVI в. {Чрезвычайно широкое проникновение в памятник живой речевой стихии Е. Ф Карский (Указ. соч., стр. 78) объясняет еще и тем, что данный текст представляет собой не точный перевод, а скорее пересказ сербского оригинала, переводчик же, как полагает Е. Ф. Карский, был светским человеком, "мало знакомым с церковнославянскими книгами".} Показательна в этом отношении уже крайне непоследовательная орфография, допускающая наряду с традиционной нормой многочисленные фонетические написания. Так, в памятнике преобладают написания, передающие отвердение шипящих и р в языке того времени: жыв 1; нашолъ 1 об; узречэм 1 об; говоры 2; деръжы, жывотъ 3 об; потешылъ са 4 об; застрашыл 5; заслужыла 5 об; закрычала 5 об; уморылъ 5 об; бачылъ 6; защытила 8 об; товарыша 11, узрышъ 24 об; и др. Неслоговое у в начале слова перед согласной систематически передается через в: сА вродилъ 2 об; вмомъ 3 об; вбивайте 3 об; вгожаи 6; вмолкла 6; вморыти 7. Протетическое в обозначено в написаниях: ув-одну 1; ув-окно 1 об; ув-огонь 2; ув-острове 10 об; и т. п.

Морфология и синтаксис "Повести о Трыщане" также характеризуются сосуществованием архаичных письменных форм с живыми новообразованиями {См. А. I. Жураускi. Указ. соч., стар. 266-269.}.

Для памятника (возникновение которого относится ко времени после Люблинской унии 1569 г.) характерно обилие полонизмов {См. В. Ф. Крыучык. Палашзмы у слоужкавым саставе беларусюх перакладных аповесцей XVI ст. (Пазнансю зборшк). Даследаванш па беларускай i рускай мовах. MIHCK, 1958; а также: A. Zurawski. Uwagi о pozyczkach polskich w jgzyku pismiennictwa bialoruskiego XVI i XVII wieku. - "Slavia orientalis", 1961, Э 1.}, которые широко процикли в словарь (ср. трутизна, милость 'любовь', истота 'сущность', шправца, опатръность, мешкати 'жить', волати, кревныи, окрутнъш, звлаща, прудко, едачне и т. д.) и нашли отражение в морфологической и синтаксической системе.

В настоящей публикации текст "Повести о Трыщане" воспроизводится по изданию А. Н. Веселовского, при этом: устаревшие графические знаки заменены современными; на конце слова устранен ъ, введено й; -ся, где это возможно, присоединено к глаголу; предлоги пишутся отдельно от следующего слова; система пунктуации приближена к современной норме; в соответствии с принятыми в настоящее время принципами публикации, пагинация дается не по страницам (как у А. Н. Веселовского), а по листам рукописи.

ПРИМЕЧАНИЯ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Публикация, В научных целях, различных относящихся к периоду Средних веков литературных памятников, излагающих легенду о Тристане и Изольде, ведется уже по меньшей мере полтора столетия. И в этой области, как и в области изучения и интерпретации легенды, сложилась устойчивая научная традиция. Принципы издания средневековых текстов за этот срок, естественно, менялись. В настоящее время принят принцип выбора наиболее авторитетного источника текста (т. е. той или иной средневековой рукописи), исправляемого по другим, менее надежным источникам, причем, эти исправления и конъектуры неизменно оговариваются в примечаниях и выделяются типографски (курсив, скобки и т. п.). При переводе мы пользовались наиболее надежными научными изданиями (иногда несколькими), сохраняя их прочтение и толкование спорных мест, их членение материала и т. д., но не указывая всех конъектур, т. к. последние во многих случаях носят чисто языковый характер.

Однако, современные текстологические принципы, непреложные в научном издании, оставляют в тексте немало лингвистического разнобоя, отразившего не только процесс становления норм литературного языка (что интересно и важно), но и простые описки и ошибки переписчиков, не всегда достаточно хорошо понимавших переписываемый текст. Эти явные ошибки и описки в переводе не воспроизводятся.

Как известно, в памятниках средневековой письменности написание собственных имен не было упорядоченным и стабильным. Не только в пределах одного произведения, но буквально на одной и той же странице мы находим совершенно разные, часто очень далекие друг от друга ономастические варианты, относящиеся к одному и тому же персонажу. В нашем издании этой, быть может, и очаровательной своей бесхитростностью, но весьма неудобной пестроты мы старались избежать. Избежать прежде всего в рамках каждого отдельного произведения (за исключением имен второстепенных персонажей, идентификация которых не всегда бесспорна). Мы старались избежать и разнобоя в группах памятников одного языка и одной эпохи. Но в данном случае унификация коснулась лишь имен самых главных персонажей (Тристан, Изольда, Марк); кроме того, она не затронула валлийские тексты, отразившие первую стадию письменной фиксации легенды, когда устойчивая (относительно, конечно) традиция только еще вырабатывалась. Известной унификации подверглись и имена персонажей в разноязычных версиях; так, мы отказались от написания "Марко" или "Тристане" в итальянском романе (по соображениям благозвучия), но оставили там Изотту (как и Исонду в скандинавской саге). То есть, мы стремились, где это возможно, сохранить колорит эпохи или языка. Идентичность этих вариантов очевидна и не требует пояснений (например, Говернал-Горвенал-Гувернайль-Курневаль и т. п.); когда же эта идентичность не вполне ясна, это оговаривается в примечаниях.

Нумерация стихотворных строк и главок прозаического текста, отсутствовавшие, конечно, в средневековых памятниках, даются нами по тем критическим изданиям, по которым осуществлялся перевод. Это же относится и к разбивке на абзацы, которые, наоборот, в средневековых текстах обычно выделялись при помощи буквиц, миниатюр и т. п., но делалось это крайне произвольно, непоследовательно и часто не считаясь с логикой повествования.

При переводе и комментировании всех французских стихотворных версий, помимо указанных ниже, мы использовали следующее издание: "Les Tristan en vers". Edition nouvelle comprenant texte, traduction, notes critiques, bibliographic et notes par Jean Charles Payen. Paris, 1974.

ТРИАДЫ ОСТРОВА БРИТАНИИ

Печатается по изданию: "Trioedd Ynys Pridein. The Triads of Britain". Ed. by R. Bromwich, Cardiff, 1961. Это издание осуществлено по двум основным валлийским рукописям ("Белая книга Ритерха" и "Красная книга Хергеста"), поэтому ряд "Триад" приводится нами в двух вариантах, сильно отличающихся друг от друга.

1 Герайнт - один из популярных персонажей валлийского фольклора и "мабиноги" (памятники валлийского средневекового эпоса). Во французской традиции он зовется Эреком (например, у Кретьена де Труа).

2 Кей (Кай, Кекс и т. д.) - персонаж артуровских романов, заимствованный из валлийского фольклора. В романной традиции он был сенешалем (т. е. дворецким) короля Артура.

3 Бедуир - персонаж валлийских народных сказаний, кравчий Артура. Ему соответствует Бедивер французских куртуазных романов.

4 Ессилт (или Ессилд) - т. е. Изольда. Ф. Лот ("Romania", XXV, 1896, пo 1, р. 18-19) и К. Циммер ("Zeitschrift fur franzosische Sprache und Literatur", XIII, 1891, no 1. S. 73-75) возводят это имя к англо-саксонскому Ethylda; Ж. Лот (J. Loth. Contribution a l'etude des Romans de la Table Ronde. Paris, 1912, p. 23-30) предполагает также возможным воздействие германского Ishild.

5 Придери - популярный герой валлийских средневековых сказаний. Предполагают, что он явился аналогом Персеваля-Парцифаля куртуазных романов.

6 Аннон - потусторонний мир в представлениях древних кельтов.

7 ... сыну... - Далее пробел в рукописи.

8 Овайн - это Ивен (или Ивейн), герой многих романов Круглого Стола.

9 Гвенуйфар-Гвенивера-Геньевра артуровских романов.

10 Три Рыцаря Чародея... - Этот отрывок - из другой рукописи, находящейся в богатейшей коллекции валлийских текстов Пениарта, которая хранится ныне в Кардиффе, в Национальной библиотеке Уэльса (так наз. Peniarth Ms 127). Нами приведена из этого отрывка четвертая "триада", имеющая отношение к Тристану.

ПОВЕСТЬ О ТРИСТАНЕ

Это произведение (отрывок?) сохранилось в составе целого ряда рукописей, в том числе три относятся ко второй половине XVI в. Они находятся в Национальной библиотеке Уэльса (Кардифф) - в старом собрании рукописей (ок. 1550 г.) и в коллекции Пениарта (1565-1616 гг. и ок. 1566). Есть еще поздняя копия 1749 г. (Кардифф). Перевод сделан по публикации Ж. Лота ("Revue celtique", XXXIV, 1913, no 3, p. 365-387).

1 Келидон. - Предполагают, что имеется в виду лес, расположенный в Южной Шотландии.

2 Голуг Хафдид. - Имя этого валлийского аналога служанки Изольды Бранжьены означает: "Луч Летнего Дня".

3 Бах Бихан - в переводе с валлийского: "Маленький Малыш".

4 ...двоюродный брат Артура... - Это родство подтверждается другими валлийскими источниками (например, мабиноги "Видение Ровабуи").

5 ...либо - В рукописи пропуск нескольких слов; Ж. Лот предлагает предположительное чтение: "либо его захвачу".

8 ... честь. - Текст восстановлен по другой рукописи из коллекции Пениарта - Pen. 147.

7 Енглин - краткое стихотворение эпиграмматического характера. Этот жанр был довольно распространен в валлийской средневековой поэзии.

8 Гвалхмаи - это прототип Говена артуровских романов.

9 ...не откажись рука держать клинок... - По-видимому, Гвалхмаи ранен или слишком утомлен от непрерывных поединков, в том числе, возможно, с Тристаном.

10 ... что лучший брать достоин... - У кельтов отличившийся в бою воин получал обычно лучшую долю добычи или еды на пиру.

ФРАГМЕНТ ПОЭМЫ О ТРИСТАНЕ

Перевод сделан по публикации Ж. Лота в его книге: J. Loth. Contribution a l'etude des Romans de la Table Ronde. Paris, 1912, p. 112-123. Фрагмент содержится в так называемой "Черной книге Кармартена" (XII в.) - сборнике древневаллийских текстов. Содержание фрагмента поддастся лишь самой приблизительной интерпретации.

1 Хоть мил мне брег... - Повествование ведется от лица женщины, оплакивающей гибель Тристана и своего собственного возлюбленного.

2 ... воспоминанье о позоре. - Подразумевается мнимая измена возлюбленного.

3 Кехейк. - Можно предположить, что это аналог Каэрдина (брат Изольды Белорукой) нашей легенды. В этом случае говорит либо Бранжьена, служанка "первой" Изольды, либо другая женщина, ревнивый муж которой погубил Тристана и Каэрдина.

4 ... листки несет струя потока. - Ср. в нашей легенде щепки, которые Тристан пускает по течению ручья, протекающего через комнату Изольды, чтобы вызвать возлюбленную на свидание.

5 Страшись же, карлик... - Возможно, героиня фрагмента обращается к карлику, любовником жены которого стал Каэрдин, покинувший Бранжьену.

Беруль

РОМАН О ТРИСТАНЕ

Роман Беруля сохранился в единственной рукописи второй половины XIII в., принадлежащей ныне Парижской национальной библиотеке (Э 2171). Собственно, сохранилось только 32 листа in-folio, без начала и без конца. Первые листы рукописи сильно испорчены. Содержание начала романа пересказывается затем в переведенном в нашем издании тексте. Роман Беруля несколько раз становился предметом критического издания - в 1823 г. (Герман фон дер Хаген), в 1835 г. (Франсиск Мишель), в 1903 г. (Эрнест Мюре), в 1939 г. (Альфред Эверт), в 1974 г. (Ж. Ш. Пайен). Перевод для настоящего издания выполнен по публикации А. Эверта ("The Romance of Tristan", by Beroul, ed, by A. Ewert. Oxford, 1939) с уточнением по последнему переизданию публикации Э. Мюре (Beroul. Le roman de Tristan, 4е edition revue par L. M. Defourques. Paris, 1969).

1 Король проклятья карле шлет. - Наш перевод начат с 265 стиха романа. На первых двух листах рукописи (ст. 1-280), которые во многих местах сильно повреждены и не поддаются прочтению, рассказывается о свидании Тристана и Изольды у ручья под сосной и о разыгранном любовниками объяснении, которое должно убедить короля Марка в их невиновности. Марк подслушивает их разговор, сидя в ветвях развесистой сосны, куда он забрался по совету злонамеренного карлика, донесшего на любовников. Следует заметить, что роль доносчика не случайно предоставлена карлику: в эпоху Средних веков любое физическое уродство считалось божьей карой, а его носители наделялись всяческими отрицательными чертами характера.

2 Сегосон - герой популярной в Средние века легенды, карлик, горбун, ставший любовником жены римского императора Константина (274-337) и жестоко наказанный за это.

3 Фросин. - Как полагают исследователи, это имя может быть истолковано как "Жаба", что лишний раз говорит об отрицательном отношении к этому персонажу.

4 ... тем проклятым... - т. е. трем баронам, врагам Тристана.

5 ... за Люцифером, Орионом... - Люцифером в Средние века называли иногда "утреннюю звезду" - планету Венеру; Орион - созвездие в экваториальной части неба, рядом с созвездием Тельца. Таким образом, карлик Фросин наделен знанием астрологии, что считалось в эпоху Средних веков подозрительным и опасным.

6 Говернал - воспитатель и оруженосец Тристана. Изначально его имя писалось несколько иначе (Горвенал), но под влиянием этимологического переосмысления (Воспитатель, "Гувернер") превратилось в Говернала и даже, в ряде памятников, Гувернала.

7 Он на смерть бился, дабы стала я королевою твоей. - Намек на бой Тристана с драконом, обложившим страшной данью Ирландию. Отец Изольды обещает победителю дракона руку своей дочери и половину королевства; Тристан от этой половины отказывается, берет Изольду, но не для себя, а для дяди.

8 ... ни монетки... - В оригинале назван "безант", золотая монета, которую чеканили в Византии (откуда и название); это была единственная золотая монета, имевшая хождение в ту эпоху.

9 Святой Мартин - популярный католический святой; он был епископом Тура и жил в IV в. Менее популярен был другой святой с тем же именем - папа Мартин I (649-655).

10 ... как от дани... - т. е. дани ирландцам, за которой приезжал богатырь Морхольт.

11 Тристан в покое дяди спит... - Как полагают исследователи, в данном случае герой осуществляет свое право королевского спальника. Но он остается в комнате короля и тогда, когда там находится королева. Это спальникам не разрешалось; для Тристана делается исключение как для племянника и спасителя страны от тяжкой дани.

12 Кардуэл - одна из резиденций короля Артура; ее отождествляют с современным Карлайлем, городом на севере Англии, на границе с Шотландией.

13 Денье - очень мелкая монета, имевшая хождение в Средние века на территории Франции.

14 Перинис - это друг Тристана, паж Изольды.

15 Моим злодеям дал бы бой... - т. е. Тристан согласен на оправдательный поединок, что было в обычае эпохи.

16 Динас - крупный феодал на службе у Марка (его сенешаль). Он решительно принимает сторону Тристана и поддерживает его в борьбе с баронами. В замке Динаса Тристан не раз находит убежище.

17 Святой Фома - один из двенадцати апостолов, тип сомневающегося, не принимающего все на веру человека. Поэтому именем Фомы клялись тогда, когда хотели подчеркнуть надежность своих слов.

18 Блио - длинный плащ, обычно стягиваемый у талии поясом.

19 ... в них золотые шнуры блестят. - Т. е. вплетенные в волосы шнуры из золотой парчи, поддерживающие прическу.

20 Лансиен - замок в королевстве Марка, одна из резиденций короля, наряду с Тинтажелем.

21 Ивен - Характерно, что предводителю прокаженных Беруль дает имя одного из прославленных рыцарей Круглого Стола, о котором сохранилось валлийское "мабиноги" и которого Кретьен де Труа сделал героем своего романа "Рыцарь со львом".

22 Беруль читал об этом сам... - Здесь впервые автор романа называет себя по имени (Berox); еще раз он назовет себя в стихе 1792. Никакими достоверными сведениями об этом писателе современная наука не располагает.

23 Моруа - этот лес (со сходным названием) существует и теперь на северо-западе Англии.

24 "Опасный брод". - Упоминание брода как места поединков, неожиданных встреч и т. п. часто встречается в рыцарских романах, с характерным для них стремлением к топографической "отмеченности". В данном случае правильнее было бы перевести как "Брод Приключений", т. к. всякое появление героя у подобного брода оборачивается для него новой рыцарской авантюрой.

25 ...у Марка не людские уши, а конские... - Об этом пережиточном мотиве подробнее см. в нашей статье в настоящем издании (стр. 640).

26 Марка - денежная единица германского происхождения, равная стоимости восьми унций золота.

27 Во всем виновен приворот... - т. е. любовное зелье, случайно выпитое Тристаном и Изольдой во время их морского путешествия из Ирландии в Корнуэльс ко двору короля Марка.

28 Отран - сарацинский король, которому принадлежал город Ним на юге Франции. Отвоеванию этого города у неверных посвящена французская эпическая поэма "Нимекая телега"; в конце поэмы рассказывается, как Отран был убит Гильомом Оранжским.

29 Хюсден - кличка собаки Тристана может быть переведена как "Зубоскреп".

30 Сказал когда-то Соломон... - Таких слов, приписываемых легендарному библейскому царю Соломону, в многочисленных рассказах о нем нет. Но, как полагает Феликс Лекуа, здесь Беруль может вспоминать о широко распространенной в Средние века басне (она зафиксирована и в одном рассказе "Римских деяний", латинском повествовательном памятнике XIII в.) о рыцаре и его собаке; мораль басни как раз такова (См.: F. Lecoy. Sur les Vers 1461 -1462 du Tristan de Beroul. - "Romania", LXXX, 1959, no 1, P. 82-85).

31 И говорит он королеве... - Далее строка не поддается прочтению.

32 ... вдвоем оставил. - Далее в рукописи явно лишняя строка ("Он иноходцем ловко правил"), опускаемая всеми издателями в основном тексте.

33 Катона не забудь уроки... - Такого наставления у древнеримского общественного деятеля Катона (автора весьма популярного в эпоху Средних веков) нет. Но по-видимому, такое изречение античному философу-моралисту приписывалось; сходную мысль вкладывает, например, в уста Катона Алар из Камбре, автор французской морально-дидактической поэмы, написанной в начале XIII в.

34 ... зазубринами был отмечен. - Имеется в виду та выщерблена, что образовалась на мече Тристана во время поединка с Морхольтом (осколок меча юноши, как известно, застрял в черепе ирландца), и по этой зазубрине Изольда затем опознала героя.

35 Они три года там страдали... - Это место романа Беруля можно понимать двояко. Можно считать, что Тристан и Изольда провели в лесу Моруа три года. Но можно полагать, что прошло как раз три года с момента испития ими любовного зелья; ведь именно тремя годами ограничивается здесь действие напитка (у Эйльхарта - четырьмя). Тогда пребывание любовников в лесу оказывается значительно меньшим.

36 ... приворот. - У Беруля употреблено выражение явно германского происхождения - lovendrins (т. е. "любовный напиток").

37 Иванов день - т. е. день Иоанна Крестителя, 24 июня.

38 Лидан. - Исследователи идентифицировали этот топоним как современный Лидфорд в Девоншире. Лидан (Литан), согласно Эйльхарту, был резиденцией Динаса (Тинаса).

39 Дургам - английский город в одноименном графстве.

40 Фризы. - Как полагают исследователи, имеются в виду в данном случае не представители племени фризов, обитавших на территории современной Голландии (ныне провинция Фрисландия), а жители нынешнего английского графства Дамфрис.

41 Лонуа (или Леонуа) - родина Тристана; ее обычно идентифицируют с Лотианом, местностью южнее Эдинбурга. Это вполне согласуется с пиктским происхождением нашего героя.

42 ... - король велик и милосерден. - Наличие здесь пропуска одного стиха некоторыми учеными (Ж. Ш. Пайен) оспаривается. Действительно, в нашем тексте нет нерифмующейся строки.

43 Константина - поселок и церковный приход в Корнуэльсе, недалеко от леса Моруа, в нескольких милях от Фалмута. Отметим, что эта местность не упоминается больше ни в одном французском куртуазном романе.

44 За фризским за морем... - Под "фризским морем" автор романа имеет в виду залив Ферт-оф-Форт.

45 ... - но напиши... - Тристан как бы диктует Огрину свое собственное письме к Марку. Вообще, старофранцузский текст позволяет понять это место в том смысле что сам отшельник пишет письмо королю от имени героя, Тристан же в этом случае писать не умеет.

46 vale - обычная латинская формула в конце письма (что значит "Прощай!", "Будь здоров!").

47 Изольда к рыцарю бежит... - Далее в рукописи совершенно очевидный пропуск (видимо, не очень большой, но точные его размеры установить невозможно).

48 Дает ему письмо читать... - Типичная черточка эпохи: крупные феодалы, как правило, бывали неграмотны. У Беруля, например, Тристан не умеет писать, и письме к Марку, как мы помним, пишет Огрин. Это, конечно, плохо согласуется с более поздними представлениями о нашем герое, обучавшем Изольду грамоте, и, как нам представляется, указывает на архаические черты романа Беруля. Но есть здесь и другое объяснение. Королям и крупным феодалам читать и писать считалось зазорным, как не соответствующим их сану. Для этого у них в составе их челяди были специальные "чтецы" и "писцы".

49 Велит он звать баронов знатных... - Это также типично для эпохи, когда все важные решения, в том числе и касающиеся своей личной жизни, король принимал лишь с согласия своих баронов.

50 Гавуа - возможно, это современное графство Голуэй в Шотландии.

51 К Поляне Белой... - Местностей с таким названием немало в Нормандии.

52 Яспис - твердый непрозрачный камень, сходный с агатом; яшма.

53 Уста сливают в поцелуе. - В оригинале сказано несколько иначе: "Тристан целует королеву и она его, принимая его в свои подданные" (par la saisine). Как справедливо замечает Ж. Ш. Пайен в своих примечаниях ("Les Tristan en vers", p. 336), здесь происходит известное изменение в роли Изольды: из пылкой любовницы (пол влиянием напитка, действие которого затем кончается) она превращается в даму, предмет обожания и поклонения рыцаря. Подобный поцелуй входил и в феодальный обиход, и упоминался, переосмысленным, в памятниках куртуазной литературы.

54 Мон - т. е. Мон-Сен-Мишель (точнее, Сент-Майклс Монт), небольшой островок у побережья Корнуэльса, в заливе Маунтс Бей.

55 Лишь четверо... - т. е. три "проклятых богом" барона и лесник; Беруль забыл, что один из баронов уже убит. Эта неувязка заставляла некоторых исследователей предположить искусственное соединение двух разных произведений в парижской рукописи романа Беруля. Подобная точка зрения в настоящее время, как известно, оспорена. Можно также предположить, что место убитого барона занял Андрет, тоже "барон" и тоже ненавистник наших героев.

56 ... - на самодельном ложе... - Далее в рукописи явный пропуск нескольких стихов.

57 ... наветчикам придется худо... - Возможно, далее в рукописи небольшой пропуск.

58 Андрет - приближенный короля Марка; в тексте сказано, что он родился в Николе (Линкольне). Не следует путать его с племянником короля Андретом, заклятым врагом Тристана.

59 ... и точно изумруды очи. - Отметим ирландские черты внешности Изольды: рыжие волосы и зеленые глаза.

60 Святому посвящен Самсону... - Полезно вспомнить, что Тристан сражался с Морхольтом на острове, тоже носившем имя Св. Самсона. Св. Самсон - это местный святой (был епископом в Доле).

61 Святой Этьен - популярный католический святой, первый мученик христианства, казненный в Иерусалиме. В его честь сооружено немало храмов.

62 Святой Тремор - местный бретонский святой, патрон Карахеса, столицы короля (или герцога) Хоэля, отца Изольды Белорукой.

63 ... перед глазами пелена... - Предполагают (Э. Мюре), что здесь в рукописи небольшой пропуск.

64 Говен - герой многих артуровских романов. Он был образцовейшим рыцарем; отличительной его особенностью была изысканная куртуазность. Но у некоторых авторов (например, у Кретьена де Труа) эти его качества сказываются чисто поверхностными, поэтому другие рыцари превосходят Говена.

65 Кей-сенешаль. - Он был персонажем многих куртуазных романов, причем, часто - персонажем комическим, т. к. его обычно отличали чрезмерное бахвальство и трусость.

66 Жирофлет - один из рыцарей Круглого Стола, сын До из Кардуэла.

67 Исполнен будет твой приказ. - Далее в ст. 3315-3614 рассказывается, как Перинис договаривался с Тристаном и затем отправился на поиски Артура (которого не оказалось в Карлсоне). Он находит его в Иснелдуне. Рыцари Круглого Стола осуждают баронов-предателей и уговаривают Артура отправиться на божий суд. Перинис возвращается. Тристан готовится, следуя указаниям Изольды.

68 Из Ратисбоны, знать, оно... - Ратисбона - это средневековое название баварского города Регенсбурга (от названия кельтского поселения Радаспоны). С X по XII в. Ратисбона была столицей Баварского герцогства, одним из крупнейших торговых и ремесленных центров Европы, славившимся, в частности, выделкой сукон.

69 ... из рейнского из полотна... - Реймс издавна славился своими шерстяными и полотняными тканями, а также чулочными и пр. изделиями.

70 Карлсон - С таким названием известны несколько валлийских населенных пунктов, поэтому точно идентифицировать эту резиденцию короля Артура невозможно.

71 Недуг Акрийский... - Имеется в виду эпидемия чумы, свирепствовавшая в 1190 и 1191 гг. среди крестоносцев, осадивших под предводительством французского короля Филиппа-Августа и Ричарда Львиное Сердце сирийский порт Акр (Сен-Жан д'Акр). Упоминание этой эпидемии послужило поводом передатировки второй части романа Беруля" и приписывания ее другому автору. Однако большинство исследователей считает упоминание этой эпидемии позднейшей интерполяцией.

72 Тебеньки - боковые кожаные лопасти седла.

73 Дивитесь, люди! - Далее строка не поддается чтению.

74 ... спешат бароны... - Далее, по-видимому, пропуск в рукописи.

75 Эстерлин - т. е. стерлинг (название английской монеты).

76 ... кастильских скакунов... - В Испании в Средние века выращивали крупных сильных лошадей, способных легко нести рыцаря с его тяжелым вооружением. Такие лошади поставлялись из Испании во все страны Западной Европы.

77 Бель Жоеор - кличка коня Тристана может быть переведена как "Прекрасный Игрун".

78 Тот, в черном, наводящий страх... - В куртуазных романах эпохи довольно часто фигурирует Черный Рыцарь. Обычно встреча с ним приносит герою неудачу.

79 Ивен, Толас, Корис, Синглор... - рыцари короля Артура. Ивен, один из популярнейших героев артуровских сказаний (ср. прим. 21), согласно легендам", был сыном короля Уриена. Толас в других романах изображен как коварный и злокозненный рыцарь. Имя Кориса встречается только у Беруля, как и имя Синглора.

80 ...одна отрада. - Далее в ст. 4077-4182 рассказывается о возвращении рыцарей к своим шатрам и о беседе короля Артура со своими приближенными перед отходом ко сну. Поутру все готовятся к божьему суду. Обращаясь к Марку, король Артур говорит, что после этого тяжкого испытания никакое подозрение не должно пасть на королеву Изольду. Марк отвечает, что вообще весь этот суд устроен помимо его воли.

81 Святой Гиларий - католический святой, один из отцов церкви; он жил в IV в. и был епископом в Пуатье.

82 ... я обнимала... - Далее одна строка не поддается прочтению.

83 ... как сам Ренар, хитер... - Ренар был героем пародийного "Романа о Лисе", где под видом царства животных было изображено феодальное общество. Первые песни (т. н. "бравши", т. е. ветви) этого романа возникли в последней четверти XII в. (их автором, как предполагают, был поэт Пьер де Сен-Клу). "Роман о Лисе" снискал популярность не только в городской среде (его породившей), но и феодальной, образы романа вскоре же стали нарицательными.

84 Сен-Любен. - Этот город, упоминаемый только Берулем, не поддается идентификации.

85 ...готовит враг.] - Конъектура, предложенная Ж. Ш. Пайгном.

86 ... О боже... - На этом рукопись обрывается.

ТРИСТАН-ЮРОДИВЫЙ

Эта небольшая анонимная поэма написана в конце XII в. Она сохранилась в единственной рукописи XIII в., хранящейся в библиотеке Берна (Э 354). Она несколько раз становилась предметом научного издания: в 1835 г. ее напечатал Франсиск Мишель в первом томе своего трехтомника, посвященного разным версиям нашей легенды; в 1886 г. поэму опубликовал Анри Морф в журнале "Романия" (XV, no 4, р. 558574); в 1907 г. ее издал Ж. Бедье, а в 1938 г. Э. Хепффнер. Для нашего издания перевод выполнен по публикации А, Морфа с проверкой по изданию Э. Хепффнера: "La Folie Tristan de Berne", ed. par E. Hoepffner. Paris, 1938.

1 Здесь начинается рассказ о Тристане. - Прозаическая ремарка в рукописи перед началом стихотворного текста.

2 ... Марка-короля. - Здесь, по-видимому, пропуск в рукописи.

3 ... в такой беде... - Далее - лакуна в рукописи. Упоминаемый выше святой Оде - это св. Одон, настоятель монастыря Клюни (ок. 879-943).

4 Святой Самсон из Корнуэльса... - см. прим. 60 к роману Беруля.

5 Динас - см. прим. 16 к роману Беруля.

6 А хоть и есть Изольда... - Речь идет о "второй" Изольде, Изольде Белорукой. Таким образом, поэма посвящена одному из последних эпизодов нашей легенды.

7 ... островитян освободила... - т. е. освободила ирландцев от подати, которую взимал с них дракон.

8 Тантрис - анаграмма имени Тристан.

9 ... от морской коровы... - т. е. Тристан объявляет себя сыном самки кита.

10 Брюнгильда - имя этой героини немецкого героического эпоса встречается только в поэме "Тристан-юродивый" (в ее Бернской рукописи); в других французских куртуазных романах и повестях этот персонаж не упоминается.

11 ...лежал на мху с Изольдой спящей. - Тристан вспоминает о своей жизни в лесу Моруа.

12 Идер, тот, кем убит медведь... - В артуровских сказаниях Идер, рыцарь Круглого Стола, называется иногда королем Корнуэльса. В романе Кретьена де Труа "Эрек и Энида" (этот роман появился одновременно с книгами Беруля и Тома или немного раньше их) рассказывается, как Идер во время охоты нанес оскорбление королеве Геньевре, грубо обойдясь с ее придворной дамой. В начале XIII в. появился анонимный стихотворный роман "Идер".

13 ... из-за Артуровой жены. - Т. е. королевы Геньевры. Видимо, автор нашей поэмы имеет в виду как раз эпизоды из романа Кретьена, где молодой рыцарь Эрек мстит Идеру за оскорбление Геньевры.

14 Британия - здесь имеется в виду Бретань.

15 ...он воду превратил в вино. - Имеется в виду известный евангельский рассказ о браке в Кане Галилейской (Ев. от Иоанна, 2, 1-11).

16 Гамарьен - сенешаль ирландского короля, выдававший себя за победителя дракона. Имя этого сенешаля упоминается только в данной поэме.

17 ... о волоске о золотом... - Тристан пересказывает основные эпизоды легенды: свой бой с Морхольтом, затем с драконом, свое излечение Изольдой, открытие ею (по осколку меча), кто он, его поиски принцессы с золотыми волосами, испитие волшебного зелья, прыжок из часовни, отнятие Изольды у прокаженных, бегство в лес Моруа и т. д.

18 ... там гулял. - Далее, по-видимому, небольшой пропуск в рукописи.

Тома

РОМАН О ТРИСТАНЕ

Отрывки этого когда-то обширного романа сохранились в пяти рукописях, которые разбросаны по разным библиотекам Европы. Частично они дают варианты (с незначительными разночтениями, главным образом, орфографического характера) одного и того же эпизода, частично дополняют друг друга. Два фрагмента находятся в библиотеке Оксфорда; один из них представляет собой 12 листов рукописи начала XIII в. (отметим, что в этой рукописи следом за текстом романа Тома помещен текст более пространной поэмы "Тристан-юродивый"), другой - 14 листов рукописи конца XII в. Фрагмент, принадлежавший частному коллекционеру из Турина, в настоящее время утерян; но это очень небольшая часть романа - 1 лист in-folio. Рукопись из Страсбурга, погибшая в 1870 г., представляла собой разрозненные четыре листа манускрипта первой половины XIII в. Пятый фрагмент (из библиотеки Кембриджа) представляет собой лишь один лист рукописи начала XIII в. Таким образом, при издании приходится соединять рукописи разного происхождения. Наиболее авторитетными считаются Оксфордские рукописи, т. к. дают очень большие куски связного текста.

Роман Тома впервые был издан Франсиском Мишелем в 1835 г. Наиболее значительным является издание Ж. Бедье ("Le Roman de Tristan par Thomas", v. I-II, Paris, 1902-1905). По этому изданию сделан наш перевод. Он проверен по следующим двум изданиям: Thomas. Les fragments du Roman de Tristan, ed. par B. Wind. GeneveParis, 1960; "Les Tristan en vers", id. par J. Ch. Payen. Paris, 1974.

1 ... держа в объятиях королеву. - Этот отрывок находится в Кембриджской рукописи. Следующий далее эпизод относится к тому времени, когда Тристан и Изольда, прощенные Марком, вернулись ко двору из леса Моруа.

2 ...в чуждые края. - Эти три стиха, отсутствующие в рукописи, являются реконструкцией Ж. Бедье.

3 ...сто раз на дню меняет он... - Этот отрывок, рассказывающий о женитьбе Тристана на Изольде Белорукой, приводится по первой Оксфордской рукописи. До этого эпизода, по-видимому, рассказывалось, как Тристан поселился в Бретани при дворе герцога Хоэля, подружился с его сыном Каэрдином и дочерью Изольдой, которую развлекал пением песен собственного сочинения, одна из которых имела в качестве рефрена следующие слова (их по-французски цитирует Готфрид Страсбургский; стихи 19217-19218):

Isot ma drue, Isot m'amie,

En vus ma mort, en vus ma vie.

("Изольда, моя милая, Изольда, моя подруга, в вас моя смерть и моя жизнь"). Все решают, что юноша имеет в виду Изольду Белорукую.

4 Блио - см. прим. 18 к роману Беруля.

5 Оргил. - Об этом великане, отрезающем бороды у своих противников, рассказывает англо-нормандский поэт Вас в "Романе о Бруте" (середина XII в.). Вообще аналогичные персонажи встречаются в куртуазных романах довольно часто. Как полагают исследователи, в основе последующего рассказа лежит какая-то легенда о грозном разбойнике (возможно, скандинавском викинге), терроризировавшем жителей испанского побережья. Отрезание бороды, кроме унизительного оттенка, имело еще и магический смысл - оно было равносильно утрате большей части могущества данного персонажа.

6 ...мудрец один в старинной книге рек... - Точный источник цитаты установить не удалось.

7 Гурун. - В ряде источников (например, Готфрид Страсбургский) рассказывается о певце, исполнявшем при дворе короля Марка бретонское "Лэ о Гуруне". Мотив сердца возлюбленного, поданного его даме, был широко распространен в литературе Средневековья. Мы находим его и в "Декамероне" Боккаччо (день IV, новелла 1).

8 ...и речь о жизни их былой... - Следующий фрагмент приводится по Туринской рукописи. Этому эпизоду должен предшествовать рассказ о победе Тристана над живущим неподалеку великаном и о строительстве чудесного грота со скульптурными изображениями Изольды и Бранжьены.

9 ... как и в старину, немил. - Далее в рукописи пробел.

10 Я в Англию, чтоб непременно... - Далее следует фрагмент Страсбургской рукописи. Ему должно предшествовать объяснение Каэрдина с Тристаном, признание нашего героя и решение обоих отправиться ко двору короля Марка, чтобы повидаться с Изольдой.

11 ...где же все-таки Бранжьена? - Конец фрагмента сильно испорчен, поэтому введены конъектуры.

12 Бранжьена, вне себя от гнева... - Конец романа Тома реконструируется по двум Оксфордским рукописям (соответственно стихи 1268-3087 и 2319-3144), по туринской рукописи (стихи 1265-1518), по разрозненным отрывкам страсбургской рукописи (стихи 1489-1493, 1615-1688, 1785-1854). До этих заключительных эпизодов романа должно было рассказываться о знакомстве Каэрдина с Бранжьеной и о их взаимной любви. Обнаруженные своими врагами, Тристан и Каэрдин спасаются бегством, а Кариадо хвалится перед Бранжьеной, что победил в поединке ее дружка Каэрдина. В разговоре с Изольдой служанка вспоминает о многих эпизодах романа, которые не сохранились ни в одной из рукописей книги Тома.

13 Рише - героиня одноименного фаблио, тип низкопробной сводницы. Это фаблио конца XII в. было очень популярно в самой широкой читательской среде (в том числе и куртуазной), а имя его героини стало нарицательным.

14 ... напрочь нос отрежут... - Такое наказание неверной жены не зафиксировано в анналах Средневековья. Так наказывали очень опасных грабителей, да и то в крайне редких случаях.

15 Под лестницей гнилой, впотьмах... - Здесь можно видеть не только отзвук легенд о Св. Алексее, божьем человеке, очень популярных в эпоху Средневековья, но и (как полагают Ж. Бедье и Ж. Ш. Пайен) - эпизода из жизни Жерара Руссильонского, одного из героев французских народно-эпических поэм. Больной и заброшенный, Жерар был изгнан из дома одного богача в новогоднюю ночь и приютился под полуразвалившимся крыльцом.

16 ...племянника оставил... - Этот "племянник" Тристана, о котором у Тома нигде больше нет и речи, вызывал недоумение ученых. Ж. Ш. Пайен предлагает "nevu" читать как "navu", англо-нормандскую форму от "navel" ("корабль").

17 ... что вавелейским мы зовем... - Что это за "прыжки", исследователям установить не удалось. Вообще в памятниках средневековой литературы (например, в так называемых ирландских "сагах") различные прыжки ("прыжок кота" и "прыжок лосося" Кухулина), виды метания копья и т. п. имели специальные названия, которые теперь далеко не всегда удается расшифровать.

18 Брери. - Об этом предполагаемом авторе несохранившегося французского "Романа о Тристане", предшествовавшего известным нам версиям, см. в нашей статье (стр. 673-674).

19 ...о карлике, в бою с которым... - История любовных похождений Каэрдина занимает большое место в ряде версий нашей легенды, в частности, у Эйльхарта фон Оберга (и Беруля?) рассказывается об ухаживании Каэрдина за женой некоего Бедениса (правда, там он не карлик).

20 Испанское море - так называли тогда Атлантический океан, по которому обычно плыли в Испанию.

21 Эстульт л'Оргил дельфер. - Имя этого персонажа расшифровывается так: Могучий Гордец из Гордого Замка.

22 ...как прозвище мое велит... - т. е. "Тристан Влюбленный".

23 ...но громок крик. - Ж. Бедье предполагает, что здесь в рукописи пропуск: пропущено сообщение о победе двух Тристанов над третьим братом Эстульта. (Здесь Ж. Бедье основывается на норвежской саге).

24 ... мне возвестит их черный цвет. - Если считать источником этого мотива (в нашем романе) легенду о Тесее, то Тома мог позаимствовать мотив белого и черного парусов из "Комментариев к Энеиде" Мавра Сервия Гонората, ученого ритора конца IV-начала V в. Его схолии к произведениям древнеримских поэтов были очень популярны в Средние века.

25 Но целых двадцать дней прошли... - Другие рукописи указывают иной срок пути Каэрднна к берегам Англии - восемь дней, что, пожалуй, более подходит, т. к. Тристан дал своему другу сорокадневный срок. Впрочем, двадцатидневный путь ко двору Марка предполагает приблизительно такой же срок на возвращение, что придает особый драматизм последним сценам романа Тома: у Каэрдина и Изольды не могут не вызвать отчаяние буря, а затем штиль, так как данный Тристаном срок подходит к концу.

26 ... он в устье Темзы спозаранку... - Тем самым Тома делает Лондон столицей Марка, тогда как в некоторых других версиях (например, в поэме "Тристан-юродивый", в ее оксфордской редакции) резиденцией Марка остается Тинтажель. Отметим, что в версии Тома Марк оказывается не современником Артура (как это было у Беруля), а представителем следующего поколения правителей Британии. Данное ниже описание Лондона характеризует Тома как человека, связанного с английским обществом.

27 Уиссан (или Визан) - на северном побережье Франции, между Кале и Булонью. Процветавший в Средние века, он затем пришел в полный упадок.

28 ... Булонь с Трепором и Фекан... - Порты на севере Нормандии.

29 Булинь - канат, крепящийся к концу прямого паруса и служащий для натягивания последнего.

30 ... ушла она вослед ему. - В прозаическом "Романе о Тристане" (в ряде его редакций) обстоятельства смерти любовников описаны совсем иначе. См. в нашей книге финальные сцены итальянского романа "Тристан".

31 ...что умер он. - Интересно отметить, что в ряде версий (например, у Эйльхарта фон Оберга) Изольда Белорукая до самого последнего момента не подозревает о существовании первой Изольды. В ряде версий (и, по-видимому, в "архетипе") после описания смерти любовников рассказывается о их погребении и о чуде с деревьями над их могилами.

Готфрид Страсбургский

ТРИСТАН

Роман Готфрида Страсбургского "Тристан" (иногда его называют "Тристан и Изольда"), написанный в первой четверти XIII в., сохранился в нескольких рукописях. Оригинальный средневерхненемецкий текст был впервые напечатан в 1782 г. Г. Мюллером и затем, в 1821 г. Э. фон Грооте. В переводе на современный немецкий язык книга была издана в 1844 г.; перевод был выполнен известным литератором Германом Курцем (1813-1873). Печатались также переводы Карла Зимрода (1855), Вильгельма Герца (1877), Карла Панньера (1903). Критическое издание средневерхненемецкого текста впервые было осуществлено Р. Бехштейном (1869) и затем повторено известным немецким ученым-медиевистом В. Гольтером в 1888-1892 гг. Затем появились научные издания К. Марольда (1912) и Фр. Ранке (1930), также крупного специалиста по истории средневековой немецкой литературы. Настоящий перевод выполнен по изданию: "Tristan und Isolde" von Gottfried von Strassburg in Auswahl herausgegeben von Fr. Maurer. Berlin, 1970.

1 И поскакали все втроем... - т. е. Тристан, Изольда и их верный Курвенал.

2 Кориней - по-видимому, легендарный основатель Корнуэльса.

3 ...один галант... - В оригинале сказано: "склонный к изящной любви человек".

4 Был грот и светел и широк... - В описании "грота любви" немало символики, столь чтимой в Средние века. Так, светлость и широта грота истолковывалась как указание на аналогичные качества подлинного любовного чувства.

5 ...и кругл... - Это считалось символом прямоты отношений любящих, ибо настоящая любовь не терпит углов и неровных поверхностей.

6 ...и высок. - Высота была символом сердечного благородства и возвышенности души.

7 Сверкали стены белизной... - Это было символом верности в любви.

8 А пол был мрамором покрыт... - Зеленый цвет и зеркальная гладкость мрамора олицетворяли верность в любви.

9 ... ложе из кристалла... - Прозрачность хрустального ложа олицетворяла собой чистоту любовного чувства.

10 ... три липы пышные росли. - Число три, трижды повторенное, типично для Средневековья, когда с этим числом связывались всяческие магические представления.

11 Филлида. - Согласно преданию, афинский царь Демофонт, обручившийся с фракийской царевной Филлидой, не вернулся к условленному сроку, и отчаявшаяся девушка покончила с собой, превратившись затем в миндальное дерево. Об этом рассказано у Овидия в "Героидах" (II), откуда и стало известно на средневековом Западе.

12 Библида - героиня античной мифологии; она влюбилась в своего брата Кавна и горестно сетовала на его холодность, превратившись затем в лесной источник. Об этом рассказано в "Метаморфозах" Овидия.

13 Дидона. - История карфагенской царицы Дидоны, приютившей у себя Энея и полюбившей его, была хорошо известна в средневековой Европе по многочисленным переделкам "Энеиды" Вергилия и по "Героидам" (VII) Овидия.

14 Сидон - город в Финикии.

15 Хиндан - с таким же именем (Husdens) мы встречаем собаку Тристана в романе Беруля. Ср. прим. 29 к этому роману.

16 И снова счастлив наш король... - Перед этим эпизодом рассказывалось о примирении Марка с Тристаном и о возвращении Изольды к мужу.

САГА ТРИСТРАМА И ИСОНДЫ

Это произведение, датированное 1226 г., сохранилось в единственной рукописи XVII в. Она впервые была издана в 1878 г., причем, сразу параллельно двумя учеными - Г. Бриньоульфссоном (Копенгаген) и Э. Келбингом (Хейльброн). Для удобства чтения в современных публикациях введена нумерация глав, их названия и деление на абзацы. Наш перевод осуществлен по изданию: "Riddarasogur", I bindi. В. Vilhjalmsson bjo til prentunar. Reykjavik, 1954.

1 Хакон - вне всяких сомнений, норвежский король Хакон IV Старый (1204-1263), вступивший на трон в 1217 г. Он проявлял интерес к французской куртуазной литературе и по его заказу было сделано немало переводов рыцарских романов.

2 Роберт. - Этот ученый монах перевел также, по-видимому, еще несколько французских текстов в частности, один агиографический памятник.

Загрузка...