Наступила последняя ночь перед новолунием. Луна тончайшей пушинкой плыла по небу. Последнее полнолуние, во время которого их после работы в Яйцехранилище каждую ночь подвергали очищению памяти, казалось бесконечным. Но Сорен с Гильфи все-таки выстояли.
Сорен зарылся клювом в перья и вспомнил, как Гортензия назвала их прелестными. Похоже, с тех пор они стали еще гуще.
— Ты только взгляни на свои первостепенные перышки, Сорен! — воскликнула Гильфи. — Как я завидую бахромке на кончиках твоих перьев!
Сорен легонько поворошил клювом тоненькие пушинки, которые прозрачным облачком качались над его маховыми перьями. Мама говорила, что опушку нужно чистить каждый день, потому что она составляет гордость сипух.
Далеко не все совы могут похвастаться такой красотой. Вот, скажем, у сычиков-эльфов не бывает этой легонькой, мягкой бахромы, украшающей переднюю кромку крыла. А ведь именно такие незаметные ворсинки позволяют амбарным совам летать бесшумно.
— Опушка, — говорила мама, — важна ничуть не меньше, чем острый клюв и крепкие когти.
Разумеется, ее замечание было адресовано Клудду, у которого как раз начала появляться бахромка на крыльях. Но братца Клудда интересовали только клюв да когти…
— Как ты думаешь, Гильфи, когда луна в следующий раз пойдет на ущерб, мы уже будем готовы к отлету?
— Конечно!
Сорен виновато взглянул на свою крошечную подругу. В отличие от него, Гильфи была уже полностью оперенной совой, и могла хоть сейчас улететь отсюда. В своем пестреньком серовато-буром наряде с ярко-белыми вкраплениями и красиво загнутыми возле глаз перышками, она казалась такой взрослой, такой самостоятельной! Что и говорить, его подружка превратилась в очень хорошенького сычика-эльфа!
— Гильфи, — вздохнул Сорен, — ты можешь улететь прямо сейчас. Взгляни на себя!
— Сколько можно говорить об этом, Сорен? Я же сказала, что буду ждать тебя!
— Я знаю, не сердись. Просто я хотел лишний раз убедиться. — Сорен несколько раз покачал головой, а потом вопросительно склонил ее набок.
— Мы до сих пор не пробрались в Библиотеку, а я почти уверена… — начала Гильфи.
Сорен снова заспорил. Честно говоря, он совершенно не понимал, какая сила тянет Гильфи в эту дурацкую библиотеку. Крупинки — это, конечно, интересно, но какое отношение они имеют к побегу из Сант-Эголиуса? С другой стороны, Библиотека расположена в самой высокой части каньона, возле самого неба. После гибели Гортензии их шансы использовать ее уступ скалы в качестве взлетной площадки свелись к нулю.
— Я желудком чувствую, там что-то есть, Сорен. Если мы проберемся в Библиотеку, то облегчим себе путь к спасению. Но если Бормотт не тот, за кого я его принимаю, этот путь нам тоже заказан.
— Почему мы не спросили Гортензию о Бормотте? — вслух подумал Сорен. — Вдруг она знала, лунатик он или нет?
— Вряд ли, — покачала головой Гильфи. — Она же никогда не выходила за пределы Инкубатора.
— Наверное, ты права, — вздохнул Сорен. — Послушай, Гильфи… Я понимаю, что Библиотека осталась единственной пригодной для нас взлетной площадкой, но какой смысл лезть туда, если мы до сих пор не умеем летать? Ты правильно сказала — нам надо учиться. Но времени на это совсем мало. Что мы знаем о полете, кроме родительских рассказов? Разве здесь можно научиться порхать? Попробуй мы начать прыгать или делать какие-нибудь другие упражнения, как обычные совята нашего возраста, как сразу же слетятся надзиратели и зададут нам такую трепку, что только держись!
— Ты прав. Мы пока не готовы. Необходимо что-то придумать и приступить к тренировкам.
Вечером, когда совята дружной толпой маршировали на раздачу сверчков, Гильфи заметила, что Сорен все-таки украдкой тренируется. Ему почти удалось достичь так называемой взлетной позиции: он расправил крылышки и распушил их, как будто собирался вспорхнуть на ветку.
А потом произошло нечто удивительное. Сорен вдруг повернулся к номеру 47-2, которая когда-то знакомила их с работой Погадника и которую Гильфи втайне считала самым совершенным экземпляром оболваненного совенка во всей Академии Сант-Эголиус и сказал:
— Просто хотелось испытать это чувство, — разумеется, хитрый Сорен прекрасно понимал, что номер 47-2 не станет спрашивать, о каком таком чувстве он толкует, поэтому решил продолжить свои рассуждения в надежде заставить сову вступить в разговор и проговориться: — Наверное, просто диву даешься, когда вдруг впервые отрываешься от земли, — при этом Сорен слегка приподнял крылья. — Мне кажется, я вот-вот поймаю крыльями воздушный поток.
— Ты прав, — моргнула номер 47-2. — Но это чувство пройдет, — крылья самой 47-2 были безжизненно прижаты к бокам. — Я помню, что когда-то испытывала то же самое. Не волнуйся, скоро это не будет тебя тяготить, — пробубнила она, глядя прямо перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами.
«Тяготить? Разве полет может быть птице в тягость?» — хотелось спросить Сорену. Он видел, что Гильфи тоже внимательно прислушивается к их разговору. Предчувствие новой беды расползлось у него по кишкам к костям и крыльям.
Раньше они думали, что НПП, то есть Не Предназначенные для Полета совы работают только в Инкубаторе и Яйцехранилище. Неужели в Погаднике тоже есть такие?
— Да-да, — все так же бесстрастно продолжала номер 47-2, — это пройдет. Тебе не долго осталось ждать. Когда тебя избавят от нелепых позывов к полету, ты будешь счастлив…
— Как хорошо ты сказала — позывы к полету! — с трудом оставаясь спокойным, ответил Сорен. — Мне очень по душе эти позывы. Они так приятно щекочут крылышки.
— Нет, ты ошибаешься. Со временем это становится очень утомительным. Ты придешь в восторг, когда прилетят летучие мыши.
«Летучие мыши? При чем тут летучие мыши? Нужно немедленно узнать, что все это значит! Но кто им расскажет?»
— Я ни разу не видел здесь ни одной летучей мыши, — заявил Сорен, стараясь не выдать голосом своей тревоги.
— Ну конечно! Летучие мыши прилетают перед каждым новолунием. И освобождают нас от тяги к полету. Но боюсь, ты еще не готов к встрече с ними. Тебе придется подождать до следующего новолуния.
Сорену показалось, что голова у него сейчас лопнет от вопросов. К счастью, номер 47-2 продолжала:
— Я слышала, что они прилетят сегодня ночью. Я с нетерпением жду их. Летучие мыши очень хорошие. После этой процедуры мы всегда прекрасно спим.
И тут над долиной разнесся громкий крик Джатта и Джутта:
— Все номера с 40-го по 48-й во время третьего сонного марша обязаны собраться в отсеке номер три!
— Ура! Ура! — пронеслись по Сычарнику счастливые крики.
— Ура! Ура! — номер 47-2 пустилась в нелепый пляс.
Миновало два марша. Серебряный волосок луны утонул за горизонтом. Последний ее слабый отсвет растаял во мраке. Небо почернело. Долина погрузилась во тьму, и третий сонный марш казался совершенно бессмысленным занятием. К чему маршировать, если луна уже ушла? Однако сигнал все-таки прозвучал.
Сорен с Гильфи, не сговариваясь, побрели следом за номером 47-2 и остановились на пороге отсека номер три.
— Смотри! — прошептала Гильфи. — Ты только погляди, что они делают!
Вытаращив глаза, друзья смотрели, как сотни совят молча растягиваются на земле, раскинув крылья и подставив небу грудки.
— Никогда в жизни не видел, чтобы совы так усаживались. По-моему, это больно.
— Мне кажется, они не сидят, — так же тихо возразила Гильфи. — Это называется «лежать».
— Лежать? Но лежат только звери, а не птицы, и уж точно не совы! — Сорен помолчал и добавил: — Если, конечно, они не мертвые.
Но эти совы не были мертвыми.
— Слышишь? — вздрогнул Сорен.
Небо над Сычарником внезапно затрепетало. Послышался звук приближающихся крыльев — но это был не мягкий, почти бесшумный совиный полет, а резкое кожаное щелканье. Странная песня зазвучала над Сычарником. А затем…
Чернее ночной тьмы, словно темные пятна на бархате небес, десятки тысяч летучих мышей спикировали с высоты на распростертых совят, которые призывали их своей тоскливой, заунывной песней.
К нам придите, нас лечите,
Помогите, помогите!
Излечите нас: от порчи,
Той, что крылья наши корчит
Ваши острые клыки
Нас избавят от тоски.
Заберите нашу кровь,
Что кипит и шепчет вновь,
Будоражит наши крылья,
Повергает нас в бессилье.
Успокойте наши сны,
Дайте сладость тишины.
Вылакайте страх и трепет,
Заглушите жизни лепет!
Сны, мечты и непокой
Унесите вы с собой.
Пейте жизнь, сосите кровь,
Чтоб покой вернулся вновь.
Сорен и Гильфи в немом изумлении смотрели, как крошечные вампиры спустились вниз. При помощи лап и единственного когтя на крыльях они ловко разгребли перья на груди лежащих совят и, порывшись несколько секунд, нашли нужное местечко. Потом, сверкнув острыми клыками, сделали едва заметные надрезы. Еще мгновение и над ранками замелькали узкие, изогнутые трубочкой язычки. Лежащие совята не двигались и лишь слабо вздыхали.
Сорен с Гильфи не могли оторвать глаз от этого жуткого зрелища. Номер 47-2 повернула голову в их сторону. Глаза у нее были полузакрыты, лицевой диск не выражал ничего, кроме блаженного умиротворения.
— Наверное, это ужасно больно… — еле слышно прошептал Сорен.
— Нет, это приятно, очень приятно. Тоска ушла. Ее больше нет… — голос номера 47-2 был едва различим во мраке ночи.
Сорен с Гильфи не знали, сколько продолжалось пиршество вампиров, но летучие мыши на глазах разбухали от крови. Они так объелись, что с трудом поднялись в воздух.
Луна исчезла. Серый рассвет начал просачиваться сквозь темноту, когда рукокрылые вампиры, сыто кружась, понеслись по блекнущему небосводу.