ГЛАВА IV Сант-Эголиус — Академия для осиротевших совят

Совы собрались в стаю и, быстро кружась, начали снижаться. Сорен моргнул и посмотрел вниз. Ни деревца, ни ручейка, ни полянки. Огромные горы мрачно щетинились пиками, а между ними виделись глубокие каменные ущелья и зубчатые каньоны.

Совершенно не похоже на Тито, — вот и все, что можно было сказать об этом месте.

Все ниже и ниже они опускались, все уже и уже становились виражи, пока, наконец, совы не приземлились на дно очень глубокого, очень узкого ущелья. Небо отсюда казалось далеким и недоступным. А потом, заглушая вой ветра, над горами загремел пронзительный голос.

— Добро пожаловать, совята! Добро пожаловать в Академию Сант-Эголиус. Это ваш новый дом. Здесь вы обретете правду и цель. Наш девиз: «Правда ясна — цель видна!»

Косматый филин, сидевший на выступе гранитной стены ущелья, устремила на совят немигающий желтый взгляд больших глаз из-под густых, воинственно торчавших бровей. Плечевые перья на ее левом крыле были слегка раздвинуты, обнажая голую кожу с неровным белым шрамом.

— Меня зовут Виззг, я командор Сант-Эголиуса. Моя обязанность — научить вас Правде. У нас в Академии не принято задавать вопросы, поскольку они могут увести в сторону от Правды.

Сорен подумал про себя, что это очень странно. Дома он всегда задавал вопросы — с тех самых пор, как вылупился из яйца. Тем временем Виззг продолжала:

— Отныне вы — сироты.

Сорен едва не вскрикнул. Он не сирота! У него есть мама и папа. Пусть сейчас они далеко, но они же есть! А сирота — это тот, у кого родителей нет. Как смеет эта командорша, или как там ее называют, обзывать его сиротой?

— Мы спасли вас. Здесь, в Сант-Эголиусе вы получите все необходимое для того, чтобы стать скромными, безропотными слугами Высшего блага.

За всю свою жизнь Сорен никогда не слышал ничего более возмутительного. Его никто не спасал, его похитили! Если они хотели его спасти — поднялись бы наверх и положили бы обратно в дупло! И вообще, что такое Высшее благо?

— Есть множество путей служить Высшему благу, поэтому наша работа заключается в том, чтобы выявить способности каждого совенка и направить его на нужную стезю, — Виззг прищурила глаза, так что на ее пушистом лицевом диске они превратились в две сверкающие янтарные щелки. — Я не сомневаюсь, что в каждом из вас есть нечто особенное.

Словно в ответ на эти слова раздалось дружное уханье, и громкий хор затянул песню:

Чтобы пользу приносить,

Научись покорным быть.

Ни о чем не спрашивай,

Только выполняй,

Милость Сант-Эголиуса

Вечно прославляй!

С последними словами этой песни Виззг, Аббла командор, слетела со своего каменного помоста и еще раз обвела глазами совят.

— А теперь вас ждет захватывающее приключение, сиротки. После того как я закончу, вас распределят по четырем отсекам нашего Сычарника. Вам предстоят еще две процедуры. Во-первых, вы получите личный номер. А во-вторых, в Глауцидиуме вам преподадут первый урок хороших манер, научат правильно спать и обучат сонному маршу. Так вы сделаете первые шаги к церемонии Специализации.

«О чем это она? — нахмурился Сорен. — Какой еще личный номер? Что такое сычарник и с какой стати их нужно учить спать? Да еще какой-то сонный марш… Совершенно непонятно. И вообще, сейчас же ночь! Разве совы спят по ночам?» — Не успел он обдумать все это, как его оттащили от сычика-эльфа по имени Гильфи и запихнули в какую-то неглубокую расщелину. Сорен чуть не свернул голову, выискивая Гильфи, и наконец обнаружил ее в толпе. Он поднял голое крылышко, маша ей, но малютка его не заметила, идя вперед и глядя прямо перед собой.

Расщелина, в которой оказался Сорен, вилась между глубокими ущельями. Больше всего она напоминала каменный лабиринт запутанных ходов, петлявших через провалы, обрывы и долины странного места под названием «Академия Сант-Эголиус для осиротевших совят».

Сорен с тоской подумал о том, что больше никогда не увидит Гильфи. Но хуже всего было то, что он просто не представлял, как выбраться из этих глухих каменных стен и вернуться в лесное царство Тито, в мир прозрачных ручьев и исполинских деревьев.

Наконец совята остановились в какой-то глубокой каменной пещере.

Белоснежная сова с очень густым оперением вразвалку вышла им навстречу и захлопала глазами. Глаза у нее были светло-желтые.

— Я Финни, надзирательница вашего отсека, — сказала она и смущенно захихикала. — Некоторые детки прозвали меня пещерным ангелом. — Она умильно посмотрела на совят. — Но я буду рада, если все вы будете звать меня Тетушкой.

«Тетушкой? С какой стати я стану звать тебя тетушкой?!» — возмутился Сорен, но вовремя вспомнил, что здесь нельзя задавать вопросы.

— А я, разумеется, буду звать вас по личным номерочкам, которые вам сейчас присвоят, — продолжала Финни.

— Ура, ура! — заухала стоявшая рядом с Сореном маленькая пятнистая неясыть.

Сорен так поразился, что даже забыл о главном правиле Академии.

— Почему ты хочешь, чтобы тебя звали по номеру, а не по имени? — поинтересовался он.

— Потому что меня зовут Гортензия! — прошептала неясыть. — Можно подумать, ты был бы в восторге от такого имечка! А теперь — тихо. Запомни — никаких вопросов!

— А если вы будете славными скромными совятками и накрепко усвоите уроки смирения и послушания, то заслужите свою Специальность и получите настоящее имя.

«Мое настоящее имя — Сорен. Его мне дали родители», — мрачно подумал Сорен, чувствуя в желудке протестующую дрожь.

— А теперь, давайте-ка построимся на церемонию Нумерации, и Тетушка побалует вас вкусным угощением.

Всего в группе, куда попал Сорен, было не меньше двадцати совят, причем сам он оказался в середине шеренги. Сорен стоял и смотрел, как белоснежная Тетушка Финни (благодаря Гортензии он уже знал, что их надзирательница — полярная сова) по очереди бросает под ноги каждому совенку по кусочку освежеванной мыши. При этом она говорила:

— Ну вот, твой номер 12-6. Какой славный номерок, миленький!

У тетушки Финни каждый номер был или «славным», или «прекрасным», или «хорошеньким». При этом она заботливо оглядывала каждого малыша, а частенько дружелюбно похлопывала «пронумерованного» крылом по плечу. Из клюва у нее рекой лились шутки и прибаутки.

«Может быть, все не так уж и плохо? — засомневался Сорен. — Хорошо бы Гильфи тоже досталась такая же добрая надзирательница!» Но не успел он об этом подумать, как огромный ушастый сыч — тот самый, что поймал его и назвал дураком — опустился в их отсек и устроился рядом с Финни.

У Сорена тревожно похолодело в желудке, когда сыч, уставившись прямо на него, что-то тихо зашептал на ухо Финни. Тетушка кивнула и тоже посмотрела на Сорена. Они говорили о нем!

Сорен почувствовал, как его когти приросли к твердому камню. Подходила его очередь. Еще четыре совы, и он тоже будет «пронумерован».

— Добро пожаловать, сладенький, — заухала Финни, когда Сорен сделал шаг вперед. — Я приготовила для тебя особый номерочек! — Сорен молчал, а Финни ласково спросила: — Ты не хочешь узнать какой?

«Это ловушка! Вопросы здесь запрещены. Я не должен ей отвечать», — подумал Сорен и заявил:

— Мне не положено спрашивать!

Желтые глаза Финни просияли, а Сорен слегка смутился. Потом надзирательница наклонилась к нему и прошептала:

— Знаешь, миленький, я ведь не такая строгая, как другие надзирательницы. Так что, если тебе когда-нибудь очень-очень захочется меня о чем-нибудь спросить, я буду только рада. Но только очень тихо, мой хороший. А теперь, крошка, вот тебе сочный кусочек мышки. А номер у тебя будет… — она вздохнула, и Сорену показалось, будто ее белый лицевой диск озарился желтым светом. — Мой любимый номерок 12-1. Прелестный, правда? Это номер особенный, и я уверена, что очень скоро ты тоже проявишь особенный талант.

— Спасибо, — поблагодарил Сорен. Он все еще был слегка сбит с толку, но чувствовал огромное облегчение от того, что жуткая птица не сообщила Финни о нем ничего плохого.

— Кому спасибо? — захихикала Финни. — Видишь, милый, я тоже иногда задаю вопросы!

— Спасибо, Финни.

Полярная сова снова наклонилась к нему. Взгляд ее был холоден.

— Еще разок, — тихим шепотом приказала она. — Еще раз, и смотри мне прямо в глаза!

Сорен поднял голову и заглянул прямо в ее блестящие желтые глаза.

— Спасибо, Тетушка.

— Ну вот, сладенький. Уж такая я старая наседка! Люблю, когда меня называют Тетушкой.

Сорен не знал, кто такая наседка, но молча взял кусок мыши и зашагал следом за предыдущим совенком в Глауцидиум. Группу сопровождали две огромные косматые совы.

Глауцидиум оказался глубоким каньоном с отвесными стенами, пол которого был сплошь покрыт спящими совятами. Лунный свет струился на них сверху, серебря пух.

— Вы, двое! А ну, упали! — рявкнул голос откуда-то с высоты.

— Ты! — какая-то толстая сова подскочила к Сорену.

Сердце его радостно вздрогнуло — это была сипуха, такая же амбарная сова, как он и его семья! И лицевой диск сердечком, и такие же глаза. Но хотя темный цвет глаз незнакомой совы напоминал его собственный, было в нем что-то пугающее.

— Марш в задний ряд, и приготовься занять позицию для сна! — приказала сипуха хриплым горловым голосом, свойственным всем амбарным совам. Сорен не ощутил в соплеменнице никакой радости от их встречи.

Затем заговорили двое косматых сопровождающих. Оба они были ушастыми совами, с огромными пучками перьев, торчавшими прямо над глазами. Перья эти все время шевелились, что было довольно неприятно. Речь охранников напоминала короткое гулкое гуканье.

Эти гу-гу понравились Сорену еще меньше хриплого голоса сипухи, потому что каждое слово косматых сов каким-то образом проникало в грудь и там препротивно дребезжало.

— Я — Джатт! — гаркнул первый. — Раньше я был обыкновенным номером! Но заслужил себе новое имя!

— Ач-ч… — невольно начал Сорен.

— Номер 12-1! Я заметил, что с твоего мерзкого клюва готов слететь вопрос!

На этот раз гу-гу так глубоко вонзилось Сорену в грудь, что он испугался, как бы не лопнуло сердце.

— Сейчас я вам все чет-ко разъ-яс-ню. (Нет, этот дребезжащий звук был просто невыносим!) В Сант-Эголиусе запрещены слова, с которых начинаются вопросы. Такие слова мы считаем умственной роскошью и недопустимым попустительством. Вопросы раскармливают воображение, но истощают позывы к терпению, смирению и самоограничению. Мы не позволим портить других воспитанников запрещенными вопросительными словами! Это грязные, неприличные слова наказываются самым суровым образом, — моргнув, Джатт уставился на голые крылышки Сорена. — Мы сделаем из вас настоящих сов. Настанет время, и за это вы скажете нам спасибо.

Сорену показалось, что он потеряет сознание от страха. Охранники были совершенно не похожи на Финни. «На Тетушку!» — молча поправился он. Наконец Джатт прекратил свои гуканья и закончил:

— А теперь с вами поговорит мой брат. Гуканье возобновилось.

— Я — Джутт. Раньше я тоже был номером, но заслужил себе новое имя. Сейчас всем вам следует принять спящее положение. Стоим прямо, голова поднята, клюв устремлен на луну. Видите — в Глауцидиуме сотни совят. И все они научились спать правильно. Вы тоже научитесь.

Сорен затравленно огляделся по сторонам, выискивая Гильфи, но заметил только бывшую Гортензию, номер 12-8. Она уже заняла правильное положение. Судя по развороту ее головы, неясыть крепко спала под светом полной луны.

Сорен заметил вдалеке каменную арку, ведущую в соседний отсек Глауцидиума, где маршировала огромная толпа совят. Клювы у них были открыты в громком крике, но на таком расстоянии слов слышно не было.

Тем временем Джутт продолжал свою речь.

— Строго запрещается спать, спрятав голову под крыло, уронив на грудь или иным способом, к которому привыкли домашние совята. К таковым способам относится, в частности, полусогнутое положение, при котором голова покоится на спине. — Сорен насчитал по меньшей мере семь гулких «гу-гу», каждое из которых лопалось у него в горле. — Неподобающее спящее положение наказуемо, к нарушителю применяются самые суровые методы исправления.

— Надзиратели за сном совершают регулярные обходы всех сычарников, — закончил Джутт.

Потом снова настала очередь Джатта. На протяжении всей речи братья ни разу не сбились, и Сорен подумал, что, видно, они не первый раз обращаются к новоприбывшим.

— Кроме того, через регулярные промежутки времени будет подаваться сигнал тревоги. При этом звуке совята во всех сычарниках начинают сонный марш.

— Во время сонного марша, — подхватил Джутт, — вы маршируете, снова и снова повторяя свое старое имя. Услышав второй сигнал тревоги, вы должны замереть на месте. Далее, вы произносите громко свой номер — только один раз! — и снова возвращаетесь в спящее положение.

А потом оба стража жутким хором выкрикнули: «СПАТЬ!»

Сорен пытался уснуть. Честно пытался. Возможно, Финни, то есть Тетушка, ему поверит. Но у него так разболелся живот, что он просто глаз не мог сомкнуть. Ему казалось, что свет полной луны, заливавший сычарник, превратился в острую серебряную нить, проткнул ему череп и добрался до самого желудка. Наверное, у него просто очень чувствительный желудок, как у папы. Вся разница была в том, что отец чувствовал вкус сочной луговой травы, которой пообедала съеденная мышка, а Сорен — привкус угрозы.

Сорен не помнил, сколько промаялся, прежде чем услышал сигнал тревоги, призывавший к началу первого сонного марша. Снова и снова выкрикивая свое имя, он зашагал следом за совятами своей группы, пока не очутился в тени арки.

— Ой! — невольно ахнул Сорен.

Сверлящая боль в голове прекратилась. Желудок успокоился. Теперь он снова был начеку — привычное состояние для совенка, ведущего ночной образ жизни. Он огляделся по сторонам. Рядом стояла маленькая пятнистая неясыть.

— Гортензия? — окликнул Сорен.

Гортензия равнодушно скользнула по нему взглядом и приподняла лапу, готовясь сделать следующий шаг.

В тот же миг сверху спикировал надзиратель.

— Почему маршируем на месте, номер 12-8? Вернуться в спящее положение!

Гортензия немедленно подняла вверх клюв и слегка запрокинула голову, однако свет луны больше не падал на ее лицевой диск.

Сорен быстро принял спящее положение и, сощурив глаза, стал наблюдать за соседкой. Странно! Она откликнулась на свой номер, но никак не отреагировала на старое имя, если не считать приподнятой лапы. Не в силах уснуть, Сорен повертел головой. С другой стороны проема он успел заметить Гильфи, но было уже поздно. Прозвучал новый сигнал тревоги — тишину прорезал высокий пронзительный визг. Прежде чем Сорен успел опомниться, тысячи совят вокруг пришли в движение. Секунду спустя ущелье наполнилось невнятным гомоном: это каждый из них снова и снова повторял свое старое имя.

Теперь Сорен понял, что они обходят Глауцидиум вслед за луной. Но в ущелье было так много сов, что все они не могли одновременно находиться под лунным лучом. Время от времени часть спящих сов накрывала тень каменной арки.

Сорен рассчитал, что если они с Гильфи одновременно окажутся возле проема, то при следующей тревоге смогут встретиться на том же месте. Он решил, что не упустит возможности пробраться поближе к подруге.

Это ему удалось только с третьей тревоги. Еще три раза он выкрикивал свое имя под луной. Еще три раза превозмогал жуткую боль в желудке.

— 12-1, выше клюв! — заорал надзиратель и с силой клюнул Сорена в голову.

Гортензия снова оказалась рядом.

— 12-8, какое прекрасное имя! 12-8 — лучшее из имен. Я обожаю двойки и восьмерки. Они такие гладенькие!

— Гортензия, — тихонько шепнул Сорен. Неясыть едва заметно пошевелила когтями, но не тронулась с места.

— Горти! Горти! — снова позвал Сорен, но маленькая пятнистая неясыть пребывала в каком-то зачарованном сне.

В конце концов Сорен снова очутился под аркой и торопливо пробрался на другую сторону, в соседний отсек Глауцидиума. Он едва успел до новой команды надзирателей: «А теперь — спать!»

Внезапно Гильфи оказалась рядом. Малютка-эльф повернула голову к Сорену и прошептала:

— Они облучают нас луной!

Загрузка...