Легенды темной стороны Москвы

Выйдем из метро на станции «Таганская» и оглядимся: шумная несуразная площадь с разношерстной застройкой, разбегающиеся во все стороны улицы, знаменитый театр, торговый центр, гудящий тоннель и множество машин. Некогда здесь проходил окружавший столицу Земляной вал — высокая насыпь с частоколом, защищающая горожан от набегов. В насыпи через определённые промежутки были проделаны проходы, к которым сходились проезжие дороги. Тут стояла стража, проверявшая купцов и путешественников и собиравшая таможенные пошлины.

При Борисе Годунове на этом месте были возведены большие каменные ворота — Таганские, к которым подходили сразу два тракта — Владимирский и Коломенский. Считается, что и ворота, и окружающий район, и сама площадь получили название по Таганской слободе: здесь жили ремесленники, изготавливавшие подставки для котлов в виде железного треножника с кругом наверху, называвшиеся таганами. Это татарское слово, их вообще в топонимике Москвы сохранилось много: Ордынка (орда, сброд), Балчуг (балка, овраг)… Существует мнение, что в географии слово «таган» имеет другое значение — «гора, холм, вершина». А Таганская площадь действительно венчает один из семи холмов, на которых, по легенде, построена Москва.

Ближе к центру города лежит старинное урочище Болвановка. Прямо за вестибюлем метро сохранилась церковь Николая Чудотворца на Болвановке (Верхняя Радищевская, 20). Одна легенда гласит, что некогда в древности на месте церкви стоял каменный идол — болван, а на месте языческого капища построили церковь. Другие — что идол действительно был, но изображал вовсе не языческого бога, а всего-навсего татарского хана. Действительно, именно здесь заканчивалась дорога, шедшая в Москву из Рязани и Орды, и где-то неподалеку перед привезёнными из Орды войлочными изображениями ханов — «болванами» — московские князья давали присягу перед татарскими послами. Есть и менее романтические предположения, что в XVII веке здесь находилась ремесленная Болвановская слобода, жители которой делали из дерева шляпные болванки.

Каменный храм Николая Чудотворца, сохранившийся до наших дней, не самый первый: его выстроили уже в петровские времена, но выглядит сооружение весьма архаично. Дело в том, что его архитектор — Осип Старцев петровские реформы воспринял в штыки. Но с царской волей не поспоришь, и открыто выражать своё недовольство он боялся, довольствуясь тем, что принялся отвергать все нововведения в архитектуре, предпочитая работать в стиле традиционного «московского барокко». Его церковь Николы на Болвановке даже иногда называют последней средневековой постройкой старой Москвы. Первоначально она выглядела ещё более «древней»: церковь украшал старорусский белокаменный декор, растрескавшийся и отвалившийся при пожаре в середине XVIII века.

Около 1920 года храм был закрыт, разорён и отдан под учреждения, а четверть века спустя в конце войны при строительстве станции метро «Таганская» была предпринята попытка вовсе его разрушить. Успели снести главы и верхушку колокольни, затем внезапно храму был присвоен статус «памятника архитектуры», и его принялись восстанавливать, не вернув лишь кресты на куполах.

Верхняя Радищевская (ранее В. Болвановская) уходит вниз, к Яузе. Там, где Яуза впадает в Москву-реку, красуется сталинский высотный дом. Некогда на том самом месте располагались гончарные мастерские: их специально выселили за Яузу, боясь пожаров. На доме много мемориальных досок в память о проживавших там знаменитых людях, но главной его достопримечательностью является кинотеатр «Иллюзион», где показывают старые фильмы из коллекции Госфильмофонда. В фойе — небольшой музей со старыми афишами, вырезками из газет и портретами давно забытых звёзд, тут же — чистенький буфет в стиле 1950-х годов.

Швивая горка — откуда такое странное название? Существует несколько объяснений: здесь располагался грязный завшивленный квартал либо рынок подержанных вещей — «блошиный», «вшивый» — и на самом деле горка вшивая. Через неё проходила дорога в Хиву, или, как её тогда называли, Шиву; здесь жили портные (швецы); на горке в изобилии росла сорная трава — ушь, и горку называли ушивой.

Как уже говорилось, гончарные и кузнечные производства, грозившие частыми пожарами, были изгнаны за реку Яузу, где образовались Котельническая и Гончарная слободы. Мастерские были обнаружены и, к счастью, изучены перед их уничтожением в конце 1940-х годов при рытье котлована высотного дома.

Не доходя до конца Верхней Радищевки, свернём налево, на Гончарную улицу, полюбоваться на храм Никиты Мученика на Швивой горке — подворье Афонского Пантелеймонова монастыря (№ 4–6). Судя по надписи на вкладной плите, существующий каменный храм был построен в 1595 году «московским торговым человеком Саввой Емельяновым, сыном Вагиным», но цокольный этаж храма, одностолпный подклет — ещё более древний. Там сохранилась кладка из мелкого «алевизовского» кирпича, который был введён в практику строительства на Руси итальянским архитектором Алевизом Новым (Алоизио Ламберти да Монтаньяна) из Милана, возводившим в 1505–1509 гг. Архангельский собор Московского Кремля. Так что, по всей видимости, Савва Вагин строил здание не с нуля, а перестраивал ранее существовавшее. В честь Саввы пролегающий рядом переулок был назван Вагиным, но купцу не повезло: из-за ошибки переписчика буква «г» сменилась на «т» и теперь переулок известен как Ватин.

В 1936 году храм был закрыт, и поступило распоряжение о его сносе. Успели разрушить ворота и ограду, но, к счастью, произошёл тот редчайший случай, когда помогло вмешательство общественности: деятели искусств выступали в печати и писали письма «на самый верх» и сумели-таки отстоять храм. Его отреставрировали и передали… студии «Диафильм». До середины 1990-х годов эта церковь служила складом.

Вокруг храма осталось старое кладбище кузнецов-оружейников, их останки были обнаружены в 1950-е годы.

Неподалеку по Гончарной улице — скромный, серого цвета двухэтажный дом № 17. Это бывший дом призрения на сто человек купеческого и мещанского сословия православного вероисповедания, основанный купцами Мазуриными.

В наших прогулках звучало и ещё прозвучит немало фамилий промышленников, предпринимателей, купцов, поработавших на благо Первопрестольной. Многие из них занимали значительные должности, избирались гласными Городской думы и даже городскими головами, т. е. мэрами нашего города.

Городской голова — это выборное должностное лицо, возглавляющее городское самоуправление. Не надо путать городского голову с градоначальником, осуществлявшим надзор за городом. Должность головы была введена указом Екатерины Второй. Первым городским головой стал князь Вяземский, генерал-прокурор Сената, руководивший также Тайной экспедицией, фактический начальник страшного кнутобойца Шешковского. Зато уже второй городской голова принадлежал к третьему сословию — им стал именитый гражданин, коллежский асессор Демид Демидович Мещанинов, владевший в числе прочего Адищевской бумажной мануфактурой. Эта фабрика пережила века и ныне известна каждому: вспомните аккуратные незаменимые рулончики с надписями «54 метра», «Островская Стандарт», «Квартал», «Дёшево, надолго», «Ажур». Да, именно туалетная бумага! Основанная купцом Данилой Земским в 1752 году в селе Адищево Костромской области, фабрика много раз меняла владельцев, но работать не переставала.

Городские головы избирались сначала на три, потом на четыре года, всего за сто пятьдесят лет их сменилось сорок четыре человека — должность была отменена после 1917 года. Алексей Алексеевич Мазурин был восемнадцатым по счёту городским головой.

Купцы Мазурины перебрались в Москву в XVIII столетии из Серпухова, славившегося своими полотняными мануфактурами. Поселились братья в Замоскворечье, в приходе церкви Михаила Архангела в Овчинниках (она сохранилась), и старший записался купцом третьей гильдии. Это было немало, ведь существовало ещё и негильдейское купечество, и таких было большинство. А спустя тридцать пять лет младший брат Алексей Алексеевич Мазурин, уже купец первой гильдии, стал городским головой — мэром Москвы. Кроме того, он получил статус потомственного почётного гражданина. По инициативе Мазурина началось строительство биржи и 1-й Градской больницы, в которой «все бедные и неимущие обоего пола люди принимаемы и лечены будут безденежно», при нём было завершено восстановление Гостиного Двора, пострадавшего во время пожара 1812 года. Много сделали Мазурины и для развития подмосковного города Реутова, где располагалась их бумагопрядильная фабрика, — село, в котором в середине XIX века было 13 дворов, к началу XX столетия стало рабочим посёлком с тремя тысячами жителей. На средства Мазурина там были сооружены больница и школа.

Завидуя небывалому взлёту Мазуриных, недоброжелатели сложили легенду, что Алексей Мазурин обманул доверившегося ему купца-грека и присвоил его драгоценности, а когда император Николай I повелел ему торжественно поклясться в своей невиновности, преступил Божьи законы и перед лицом священника и народа солгал. За это якобы весь род Мазуриных был проклят до седьмого колена. В чём сказалось проклятие — вопрос особый: судьбы и дела Мазуриных складывались вполне успешно. О предании вспомнили намного позже, уже в 1990-е годы, когда в особняке, некогда принадлежавшем Мазуриным, стали арендовать площади всевозможные ОАО и ЗАО. «Лопались» они довольно часто, только из-за проклятия ли?

Мазурины состояли в родстве с Третьяковыми, Боткиными, Голиковыми и даже графами Шереметевыми. В их числе были библиофилы, меценаты, художники, спортсмены. Так, прекрасная коллекция книг и гравюр Фёдора Фёдоровича ныне находится в Российском государственном архиве древних актов. Митрофан Сергеевич занимался коневодством: его кабинет был уставлен более чем сотней призовых кубков. Его сын Константин пробовал себя в физике, математике, филологии, писал стихи, увлекался музыкой, а в конце жизни, потрясённый смертью любимой жены при родах, поступил на медицинский факультет и стал гинекологом. Брат Митрофана, Алексей Сергеевич, прославился как фотограф и художник: его работы экспонировались на российских и международных выставках, публиковались в лучших иллюстрированных журналах. Николай Алексеевич Мазурин прославился как благотворитель: именно на его средства был сооружён этот дом призрения и неподалеку отсюда (мы туда ещё дойдём), на улице Большая Алексеевская (ныне Александра Солженицына) — дом бесплатных квартир. Это было выдающееся по тем временам сооружение. Оно было выстроено на территории городской усадьбы Морозовой: главный корпус был сохранён, но флигели полностью перестроены. Всего комплекс включал 157 однотипных квартир, в каждой из которых были прихожая и две комнаты со встроенными шкафами. Кухни были общими для нескольких квартир, их главным достоинством считался водопровод с горячей водой. На первом этаже находились баня, прачечная, а также ясли и начальная школа. Теперь это здание принадлежит институту, занимающемуся проблемами синтеза белка.

Старинная застройка Швивой горки полностью выгорела в 1812 году, а потом на старых фундаментах построили новые дома, и почти все они сохранились до наших дней, лишь только дома № 3, 5, 12и34 относятся уже к эпохе модерна, остальные же — одно-, двухэтажные жилые дома и усадьбы века XIX. На стене дома № 38 — мемориальная доска: в «лихие 1990-е» тут произошла перестрелка, унёсшая жизни троих милиционеров.

По Гончарной улице мы пойдём назад, до храма Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. К сожалению, главный слободской храм был разрушен в 1932 году, несмотря на то что он считался памятником Смутному времени и был украшен изразцами, изготовленными самими слобожанами, с изображением сцен обороны Троице-Сергиева монастыря от поляков. А вот второй слободской храм уцелел: это как раз церковь Успения Богородицы «в Гончарах, в Спасской слободе» XVII–XVIII веков. Она тоже украшена великолепными многоцветными изразцами: фризом и большим панно с изображением четырёх евангелистов. Изготовил их известный мастер Степан Полубес, живший неподалёку от храма. Родом Полубес был из города Мстиславля, из Беларуси, а в Россию был вывезен взявшим город князем Трубецким. Известно, что даже самому царю понравились печные изразцы Полубеса, и мастер поступил в дворцовое ведомство. Он работал в Воскресенском и Солотчинском монастырях, фриз его работы украшает церковь Григория Неокесарийского на Полянке, большие панно — храм Покрова Богородицы в Измайлово.

Через шумную площадь переходим на другую сторону. Отсюда веером расходятся улицы: Большие Каменщики, Воронцовская, Марксистская, Таганская. Район вокруг очень интересен, и сюда мы ещё вернёмся. Сейчас же пересечём Марксистскую улицу (ранее Пустую из-за окружавших её пустырей) и попадём на Таганскую улицу (ранее Семёновскую), изрядно перестроенную. Пойдя по ней до конца, мы бы вышли к Покровскому женскому монастырю, где хранятся мощи св. Матроны.

От монастыря уже рукой подать до Абельмановской заставы. За ней Таганская улица переходит в Нижегородскую — это всё части старой Рязанской дороги. Улица ведёт к Калитниковскому кладбищу (одному из тех, что были созданы по распоряжению Григория Орлова в 1771 году) и одноименному пруду, Калитниковскому — по Ивану Калите — ему принадлежали тамошние земли. А пруд образовался, потому что здесь брали глину для кирпичей, потребных строителям Кремля. По крайней мере, так говорит легенда. На Калитниковском кладбище нашёл свой последний приют митрополит Александр Введенский — лидер обновленцев.

Прямо перед нами — детский парк имени Прямикова. Наверное, это один из самых старых парков столицы: ещё в XVIII веке здесь был вокзал, освещаемый факелами. Тогда слово «вокзал» означало увеселительное место с музыкой, по В. И. Далю — «гульбище, где обычно бывает музыка». Окружающие его переулки — Большой и Малый Вокзальные в 1919 году были переименованы в Факельные.

Слева парк огибает Товарищеский переулок. В начале XIX в. он назывался Чёртовым. Поселившиеся здесь старообрядцы, избегая «чёрного слова», добились замены названия на Дурной. Потом они перебрались дальше от города — в Рогожскую и Преображенскую общины.

В этом переулке, на его правой стороне, находилась первая русская керамическая фабрика, основанная в 1724 году купцом Афанасием Гребенщиковым, сын которого, Иван, разработал технику производства тонкой майолики и фарфора.

В этом же переулке провели детство два крупных русских художника — братья Сергей и Константин Коровины, их деду принадлежал дом № 24, где они родились и выросли. В начале переулка находится кирпичное здание школы — бывшей женской гимназии. Самый красивый дом — № 8 в стиле модерн. Он облицован в центре керамическим кирпичом белого цвета, а по краям — тёмно-зелёного, карнизы украшены позолоченными венками. Это дом купчихи Лаптевой (1909). Долгое время в здании размещалась редакция журнала «Наука и религия».

За парком располагались две слободы — чёрная тягловая Алексеевская, названная так из-за церкви св. Алексея, и Рогожская-Ямская, где жили ямщики. Отсюда удобно было добираться в село Рогожь, ныне город Ногинск. До постройки железной дороги слобода процветала.

Пройдя по Товарищескому переулку, сворачиваем левее и выходим на улицу с громким названием «Улица Александра Солженицына». Некогда она носила имя Большая Алексеевская, потом её переименовали в Большую Коммунистическую, а в 1990-е прозвали Малой Капиталистической. Это одна из немногих улиц Москвы, в целом сохранившая застройку XVIII–XIX веков. Встречается здесь и стиль модерн, (дома № 14 и 36). Очень эффектен выстроенный в стиле классицизма храм св. Мартина Исповедника, начала XIX века, архитектор Родион Казаков.

Дом № 9, строение 1, — это городская усадьба Полежаевых-Зубовых, XVIII–XIX веков. Теперь там концертный зал. Купцы отец и сын — Василий Павлович и Павел Васильевич Зубовы были известны не только как предприниматели и торговцы, но и как коллекционеры. Василий Зубов собирал смычковые инструменты, очень любил музыку и отдал сына учиться играть на скрипке. Тот овладел этим искусством, но красильное производство, которым владела семья Зубовых, требовало знания химии, поэтому молодой человек поступил на естественное отделение Московского университета. Долгие годы он работал на предприятии отца, но потом оставил бизнес и ещё около 20 лет занимался наукой в лабораториях университета. Научные труды Зубова не потеряли своего значения до сих пор.

В конце жизни Павел Зубов увлёкся нумизматикой и стал крупным собирателем монет, медалей, жетонов, приобретая их, где только мог: на блошиных рынках, у «чёрных археологов», у других коллекционеров. Особенно его интересовала Азия, коллекция Зубова включала большой набор мусульманских и сасанидских монет. Поговаривали, что коллекция Зубова больше, чем собрания Эрмитажа, Берлинского и Парижского музеев, вместе взятые. Хранилась она именно здесь, в доме № 9. А в начале 1920-х, уже после смерти Зубова (он был похоронен неподалеку, на кладбище Спасо-Андроникова монастыря), его родственники передали Историческому музею 200 тысяч монет в 14 шкафах. Коллекция смычковых инструментов тоже перешла государству.

Но пройдём по улице дальше и вспомним купцов Мазуриных. Именно здесь находится выстроенный на их средства дом бесплатных квартир (№ 27). Здание, как уже упоминалось, занимает Институт синтеза искусственного белка. В 1990-е годы помещение арендовало несколько коммерческих фирм, но все они неизменно разорялись. Раздосадованные предприниматели грешили на проклятие рода Мазуриных: дескать, греческий купец проклял всякую коммерцию, связанную с именем Мазуриных, и покуда здесь были бесплатные квартиры, всё шло хорошо, а любой бизнес обречён на провал.

Соседний дом (№ 29) тоже замечателен своей историей. Это усадьба другого городского головы — не менее харизматичного и энергичного Николая Александровича Алексеева. Порой даже можно услышать версию, что прежнее название улицы связано с его фамилией, хотя, конечно, оно восходит к старинному имени слободы. Кроме того, именно в этом доме родился К. С. Станиславский, происходивший из рода знаменитых купцов и одно время работавший директором фабрики.

Купцы Алексеевы

Происходят Алексеевы из крестьян Ярославской губернии, основоположником рода считается Алексей Петров (1724–1775), женатый на дочери конюха графа П. Б.

Шереметева. Он переселился в Москву и значился в списках московского купечества с 1746 года, торгуя вместе с сыновьями в серебряном ряду. Трое его внуков развили семейное дело. Товарищество «Владимир Алексеев» работало по хлопку и шерсти. У них были хлопкоочистительные заводы и шерстомойни. Они разводили коней и овец, в том числе мериносовых. Семье принадлежали крупнейшая в России золотоканительная фабрика в Москве, торговые фирмы, меднопрокатный и кабельный заводы. Алексеев был не просто богатым человеком, а одним из крупнейших московских капиталистов. Но этим дело не ограничивалось! Как уже говорилось, к клану Алексеевых принадлежал великий русский актёр и режиссер Константин Сергеевич Станиславский, основные дела вёл его брат Владимир Сергеевич, тоже большой знаток искусства; третий брат, Борис Сергеевич, был членом Общества искусства и литературы. Не подкачали и сёстры: Мария Сергеевна Оленина-Лонг — певица, Анна Сергеевна Штекер (Алеева) и Зинаида Сергеевна Соколова — актрисы.

Кроме того, Алексеевы дали Москве двух градоначальников: Александра Васильевича (1840–1841) и Николая Александровича (1881–1893). Николай особенно знаменит: двадцати пяти лет от роду он был избран гласным Московской городской думы, а в тридцать два стал городским головой и проработал на этом месте три срока. Алексеев построил десять больниц, тридцать училищ, прекрасно оснащенные скотобойни — «одно из грандиознейших сооружений этого рода во всём мире», такие жизненно важные для большого города системы, как водопровод и канализация. Он проложил первые метры московского асфальта, разбил множество скверов и бульваров. Именно ему, душеприказчику С. М. Третьякова (которому жена Алексеева приходилась племянницей), москвичи обязаны открытием Третьяковской галереи.

Известнейшая психиатрическая больница в Москве — «Кащенко», «Канатчикова дача» — тоже была выстроена стараниями Алексеева, на собранные им пожертвования, и носит его имя. Говорили, что однажды к Алексееву пришёл один богатый купец и сказал: «Поклонись мне в ноги при всех, и я дам миллион на больницу». Алексеев, ни слова не говоря, поклонился. Изумлённый купец тут же выложил деньги.

Алексеев не собирался покидать своего поста и готовился к четвёртым выборам, но в самый день выборов, 9 марта 1893 года, в здании им же построенной Думы (здание через Иверские ворота от Исторического музея) он был смертельно ранен выстрелом в упор. Убийца был пойман и на суде признан сумасшедшим. Мотивы убийства не ясны, скорее всего, дело было в личной мелкой обиде: грек по матери, страстный, артистичный Алексеев умел резко осадить собеседника, высмеять, унизить.

А. В. Амфитеатров, популярнейший писатель и публицист того времени, говорил после гибели Алексеева, что с ним, в масштабах Москвы, повторится та же история, какой Екатерина Вторая характеризовала значение Петра Великого для России. При каждом новом начинании императрица приказывала изучить архивы: не задумывал ли чего-либо в этом роде Пётр, и каждый раз выяснялось, что, действительно, задумывал и планировал. «Так и с Алексеевым, — предсказывал Амфитеатров, — долго ещё москвичи при каждом своём дельном общественном предприятии будут натыкаться на имя этого человека».

После трагической смерти городского головы Дума ассигновала двести тысяч рублей на благотворительные учреждения его имени. А предпринимательскую и филантропическую деятельность Николая Александровича продолжила его вдова Александра Владимировна: сыновей у супругов не было, и по завещанию огромное состояние мужа перешло ей. Александра Владимировна, урождённая Коншина, не побоялась заступить на мужнино место и стала директором правления товарищества «В. Алексеев». В память о муже она сделала одно из самых крупных пожертвований за всю историю Москвы. На её средства были устроены корпус и лечебные мастерские в Алексеевской психиатрической больнице, пятьдесят тысяч рублей выделено на пособия бедным купеческим вдовам, открыт приют на шестьдесят восемь девочек-сирот при Пресненском попечительстве о бедных. Александра Владимировна пережила мужа на десять лет и скончалась в 1903 году, завещав Москве почти полтора миллиона рублей.

По улице Александра Солженицына мы дойдём до Андроньевской площади. Здесь она смыкается с Николоямской улицей и Костомаровским переулком. На их пересечении стоит храм преподобного Сергия Радонежского (Троицы Живоначальной) в Рогожской слободе, что в Гонной. Рядом — храм святителя Алексия Московского, напротив, через площадь, на холме — Спасо-Андроников монастырь. Всё здесь напоминает о переломном для русской истории моменте — Куликовской битве.

Сергий Радонежский (в миру Варфоломей Кириллович) — русский церковный и политический деятель, причисленный к лику святых. Один из самых любимых русских святых: именно он благословил русское войско перед Куликовской битвой.

Родился он под Ростовом, но вся семья была вынуждена покинуть обжитое место после жестокого подавления Иваном Калитой антиордынского восстания и перебраться в город Радонеж. Решив стать монахом, Сергий передал свою долю наследства младшему брату и вместе со старшим основал Троице-Сергиев монастырь, где потом стал игуменом. Монастырь быстро разбогател, а игумен Сергий сделался доверенным лицом московских князей и духовником Дмитрия Донского (тот приходился внуком разорившему Ростов Ивану Калите, но св. Сергий сумел превозмочь личную обиду). Он был умелым дипломатом и всеми силами предотвращал междоусобицы, внушая удельным князьям, что не они враги друг другу, а у всех у них общий враг — Орда.

Храм в его честь на Николоямской улице был построен в стиле ампир в 1818 году на средства статского советника Г. П. Смольянского, пожертвовавшего на строительство почти всё своё состояние. Позднее храм реконструировали, достроив трёхъярусную колокольню. Его интерьеры были богато расписаны и украшены: после революции большевики вывезли из храма более пяти пудов серебряной утвари. При храме пел замечательный хор слепых, один из лучших в Москве.

Храм был закрыт в 1938 году. Большая часть икон и церковное убранство были уничтожены, всё это рубили топорами во дворе и сжигали. В костёр были отправлены церковные книги и бесценные ноты для слепых.

Рядом на пересечении улицы Станиславского и Николоямской — храм святителя Алексия Московского и бывшее здание богадельни: здесь было две слободы, и у каждой — свой храм. Вот и вышло, что две церкви стояли напротив друг друга, практически через улицу.

Митрополит Алексий, единомышленник Сергия Радонежского, тоже лицо вполне реальное. Был он сыном боярина Фёдора Бяконта, а вот мирское его имя назвать с уверенностью нельзя: в некоторых записях это Елевферий, в других — Симеон. Возможно, путаница обусловлена тем, что он ушёл в монастырь очень рано — не достигнув и двадцати лет.

Но, несмотря на монашество, жизнь Алексия была весьма бурной: он участвовал в переговорах, в дипломатических интригах, противостоял литовцам и ордынцам, даже однажды был взять литовцами в плен и бежал. Несколько раз он посещал Орду — с риском для жизни, но каждый раз ему удавалось выторговать лучшие условия для Москвы и обойти другие удельные княжества.

После смерти Ивана Красного именно Алексий стал опекуном и воспитателем его малолетнего сына Дмитрия, будущего Дмитрия Донского. Он сделал всё, чтобы Дмитрию Ивановичу достался ярлык на великое княжение, до конца жизни поддерживал князя московского, а до Куликовской битвы не дожил всего два года.

Тогдашний митрополит Феогност считал Алексия своим преемником и даже направил об этом письмо в Константинополь. И вот тут завертелась интрига, приведшая в конце концов к строительству Спасо-Андроникова монастыря. Тверские князья прочили на митрополичий престол другого кандидата — Романа, сына тверского боярина. Они также отправили письмо в Константинополь и сделали это чуть раньше. И так случилось, что утверждены были обе кандидатуры, то ли из-за бюрократической ошибки, то ли намеренно, чтобы вызвать междоусобицу. Желая отстоять свою власть, в 1353 году Алексий отправился в Константинополь, где провёл около года. Но одной поездки оказалось мало: ведь и Роман тоже съездил в Константинополь, и тоже получил утверждение. Поэтому в 1355 или 1356 году Алексий снова едет в Константинополь для решения спора. В результате русская митрополия оказалась разделённой надвое: Алексий остался митрополитом «всея Руси», а Роману достались литовские и волынские епархии с центром в Киеве.

На обратном пути из Константинополя корабль Алексия попал в жестокую бурю на Чёрном море. Алексий усердно молился и дал обет: если он спасётся, то построит в Москве церковь в честь того святого, в день поминовения которого он достигнет бухты Золотой Рог. День пришёлся на празднование Спаса Нерукотворного.

В 1360 году митрополит Алексий исполнил обет: на берегу реки Яузы он основал храм и монастырь в честь Спаса Нерукотворного. В строительстве ему помогал ученик Сергия Радонежского Андроник, ставший первым игуменом монастыря и тоже причисленный к лику святых, потому монастырь называется Спасо-Андрониковым. Один из притоков Яузы прозвали Золотым Рожком в память о черноморской бухте, а позднее одна из близлежащих московских улиц стала называться Золоторожским валом. Ну а церковь св. Алексея, по преданию, была построена на том месте, где стояла палатка митрополита, наблюдавшего за строительством. Правда, возвели её намного позже, в XVII веке, деревянную, а существующий ныне храм — при императрице Елизавете Петровне (архитектор Ухтомский).

Всего в Москве Алексий основал четыре новых монастыря: Чудов, Андроников, Алексеевский и Симонов. В Чудовом монастыре его и похоронили, а в 1448 году он был канонизирован. Ныне мощи святителя Алексия хранятся в Свято-Богоявленском Елоховском соборе в Москве.

В интерьере Спасского собора, считающегося самым древним зданием Москвы, уцелели фрагменты фресок, выполненных в начале XV века Андреем Рублевым. К сожалению, именно фрагменты, так как большая часть росписей была уничтожена пожаром в XVIII веке. Предположительно великий русский иконописец был похоронен в этом же монастыре, но точное местоположение его могилы неизвестно. Монастырские стены и большая часть построек относятся к XVIII–XIX векам.

Монастырь закрыт в 1918 году; на его территории, наряду с Ивановским и Новоспасским монастырями, располагался до 1922 года один из первых концентрационных лагерей ВЧК. После тут были колония для беспризорников и общежитие для рабочих. В конце 1920-х срыли кладбище, где были похоронены Андрей Рублёв, воины, погибшие во время Северной и Отечественной войн, актёр Волков, основатель русского театра, представители многих дворянских и купеческих родов.

Возрождение монастыря началось после Великой Отечественной войны, когда выяснилось, что после сноса храма Спаса на Бору Спасский собор Андроникова монастыря остался самым древним зданием в Москве. Указом Никиты Хрущёва монастырь стал Музеем Андрея Рублева. В 1989 году Спасский собор был освящен и в нем снова начались богослужения. В 1993 году под престолом собора обнаружили неизвестное захоронение, которое пока не идентифицировано. Многие желают видеть в нём останки Андрея Рублёва и Даниила Чёрного.

От Андроникова монастыря мы вернёмся на красивую, но шумную улицу Сергия Радонежского, бывшую Воронью. Здесь тоже много всего интересного, но уж чересчур загруженное движение и много выхлопов.

Дом № 25 — часовня «Проща» Спасо-Андроникова. Её построили в XVI веке на месте прощания Сергия Радонежского с игуменом Андроником. Но то здание не сохранилось, нынешнее было возведено на средства купца Александрова в 1889–1890 гг. В 1929 году часовню закрыли, а здание отдали Союзу безбожников завода «Серп и молот». Потом здесь размещался магазин, затем мастерская.

А неподалеку, в доме № 15, в 1882 году купец первой гильдии Роман Романович (Фридрих Карл) Кёлер открыл первую в России фармацевтическую фабрику. Она выпускала различные капли, настойки, мази, порошки, экстракты, пластыри, перевязочные средства, аптечки… Это было смелое новаторство, так как прежде все лекарства изготавливались непосредственно в аптеках, а Кёлер поставил дело на поток, на промышленные рельсы, создав мощную конкуренцию своему прежнему работодателю — Феррейну, владельцу сети аптек и большого огорода лекарственных растений.

Кёлер увлекался идеями земской медицины, разработал проект сельской лечебницы с амбулаторией, хирургическим кабинетом и аптекой, который получил диплом и золотую медаль Московской политехнической выставки. Продукция предприятия Кёлера была удостоена высших наград и на других российских и международных выставках.

Умер Кёлер за десять лет до революции, после 1917 года его предприятия были национализированы и стали частью ОАО «Мосхимфармпрепараты» им. Н. А. Семашко.

Теперь свернём на тихую и приятную Школьную улицу — она стала одной из первых пешеходных зон в Москве. В прошлом — это 1-я Рогожская улица, центральная улица Рогожской слободы, а современное название было ей дано в 1923 году, причём неизвестно, была ли тут на самом деле школа или её только планировали построить. В первой половине XIX века вся улица состояла из постоялых дворов, в которых останавливались все обозы, проходившие по Владимирскому и Рязанскому трактам. Дома эти сохранились, они имеют сходное строение — два этажа и обязательные ворота для лошадей. Ни один из них сам по себе не является «памятником истории», но все вместе… Все вместе они обладают значительной ценностью. Ещё в 1990-е годы улица была отреставрирована и теперь носит название памятника истории и культуры «Ансамбль Рогожской ямской слободы».

По ней мы выйдем на Рогожскую площадь на Камер-Коллежском валу. В 1740 году здесь прошла таможенная граница Москвы. Здесь до сих пор сохранился камень с надписью «От Москвы две версты», поднятый на постамент. Нынешняя площадь возникла после объединения двух старых — Сенной (там торговали сеном) и площади Рогожской Заставы.

В прежние времена от Рогожской Заставы пролегали три дороги: печально знаменитый Владимирский тракт (теперь шоссе Энтузиастов), он ведёт в Ногинск и далее — во Владимир; Носовихинский тракт, проходивший через Перово и Носовиху в Павловский Посад, и Коломенский — через Люберцы и Бронницы до Коломны и дальше на Рязань.

— пелось в старинной песне о Владимирском тракте. Современное название дороги дал Луначарский в память об энтузиастах — революционерах, желавших изменить мир. Закованные в цепи узники, плохо одетые, больные, шли по нему пешком во Владимирскую пересыльную тюрьму и дальше, дальше, в Сибирь. Многие, не добредая до цели, находили покой тут же, на обочине дорог. И хотя тела их полагалось довозить до кладбищ, на практике это выполнялось далеко не всегда. Сколько безымянных, забытых могил осталось вдоль нынешнего шоссе Энтузиастов, трудно даже представить. Говорят, что на разных участках шоссе (и в черте города, и за МКАД) на трассе не раз видели страшного бородатого мужика, смахивающего на бомжа: бродит тяжело, «будто цепь за собой волочит», и норовит остановить проезжающий транспорт. Легенда гласит, что это призрак разбойника-каторжанина, загубившего более ста душ и сгинувшего на этапе «без покаяния и погребения». Теперь совестью мучается: остановит машину и просит: «Простите меня, люди добрые!» Доведётся повстречать, быстренько отвечайте: «Бог простит!» — и уносите ноги…

Рядом — железнодорожная платформа, на которой начинается действие поэмы «Москва — Петушки». Названа она в честь некогда процветавшего, а ныне умирающего завода «Серп и молот» — Московского металлургического завода, чьим главным пайщиком (по сути, владельцем) был Юлий Петрович Гужон, французский подданный, страстный автомобилист, богатейший предприниматель и бессменный председатель Московского общества заводчиков и фабрикантов.

Гужон был убежденным капиталистом и эксплуататором, благотворительность считал злом и открыто высказывал свои взгляды. Он подсчитал, что в США при 10-часовом рабочем дне — 305 рабочих дней в году, а в России из-за религиозных праздников — только 275. Вывод? Увеличить продолжительность рабочего дня. На его заводе был низок уровень механизации и высок травматизм, поэтому завод называли «костоломным». «Чем ниже уровень умственного развития страны и её граждан, — писал Гужон, — тем менее продуктивен их труд и тем более ограничены их жизненные потребности», намекая на то, что иностранцы заведомо превосходят русских по этим параметрам. И как следствие, он призывал русское правительство привлекать иностранный капитал для развития страны.

В результате его репутация в России оставляла желать лучшего. В 1914 он даже подвергся аресту, но вскоре был освобождён. Выводов Гужон не сделал ив 1918 году был убит — на своей собственной даче в Ялте солдатами и офицерами белой добровольческой армии. Виновные не понесли наказание.

Уставшие могут здесь и закончить путешествие, спустившись на станции метро «Римская» или «Площадь Ильича», и удовольствоваться простым рассказом о том, что лежит дальше — к окраинам и за пределами города — вдоль железной дороги.

Железнодорожная ветка Горьковского (Нижегородского) направления была второй по счёту в России. Сейчас она начинается с Курского вокзала, а в 1861-м брала начало с Нижегородского, деревянного и неудобного, который располагался на пересечении улиц Рогожский Вал и Нижегородской. В 1950-х годах остатки вокзала и пути к нему были разобраны. Эта ветка ведет в Балашиху, где есть две интереснейшие усадьбы — Горенки и Пехра-Яковлевское.

Горенки в XVIII веке принадлежали Алексею Григорьевичу Долгорукову — тому самому, что пытался женить юного императора Петра Второго на своей дочери Екатерине. Замысел не удался, и Долгоруков был отправлен в ссылку, а усадьба досталась Алексею Разумовскому, тайному супругу императрицы Елизаветы Петровны. Разумовские владели усадьбой более восьмидесяти лет, создав там великолепный ботанический сад. Затем Горенки несколько раз разметали владельцев, которые далеко не всегда заботились о сохранении тамошних красот, однако и сейчас усадьба признана памятником федерального значения.

Пехра-Яковлевское связано с именами столбовых дворян Сукиных, князей Голицыных, Нарышкиных… В настоящее время она принадлежит Российскому государственному аграрному заочному университету. Там тоже сохранились постройки XVIII столетия, хоть и не полностью.

Чуть дальше, «в тридцати верстах от Москвы» по Владимирскому тракту, граф А. К. Толстой поселил страшную вампиршу — бригадиршу Сугробину. Некогда там, в районе города Старая Купавна, действительно существовало село Ведьмин Угол. Возможно, именно это и натолкнуло писателя на мысль. А может, дело в том, что по этой же ветке недолог путь в Монино — где до сих пор сохранилась усадьба чернокнижника Я. В. Брюса.

Ещё дальше по этой же ветке — город Железнодорожный, бывшая станция Обираловка. Именно здесь кинулась под поезд героиня Льва Толстого Анна Каренина! Те места всегда считались нехорошими. Даже название Обираловка возникло из-за того, что основным занятием местных жителей было воровство: они обирали как несчастных ссыльных, которых гнали по этапу в Сибирь, подчас просто раздевая их; так и зажиточных купцов, вёзших свои товары в Москву. Грабили и на Владимирской, и Носовихинской дорогах, проходивших через дремучий лес. Владимирка шла опушкою, а Носовиха — по самой чаще.

Сейчас Обираловка — город Железнодорожный тоже далеко не благополучен: в июле 2011 г. «Новая газета» писала, что «это единственный, наверное, в мире город, в котором свыше 120 тысяч населения, где нет не то что кинотеатра, нет даже роддома, а весь бизнес принадлежит семье мэра».

В состав Железнодорожного вошли две исторические деревни: Саввино и Кучино. Саввино названо в честь Саввы Морозова — знаменитого предпринимателя. Там стоит зайти в храм Преображения Господня, знаменитый своим фаянсовым иконостасом (фабрики Кузнецова), и взглянуть на сохранившуюся от хлопкопрядильной мануфактуры Морозовых электростанцию. А в Кучино некогда действовал, финансируемый Рябушинским, аэродинамический институт, где проводил свои первые опыты Жуковский. Рядом со станцией сохранился деревянный дом с мезонином — Музей писателя и поэта Андрея Белого. Дальше, к югу от платформы, в излучине реки, печально высятся развалины Турецкого павильона усадьбы Троицкое-Кайнарджи, построенного в честь побед графа Румянцева-Задунайского. Некогда там принимали саму императрицу Екатерину Вторую.

Наша следующая остановка — Рогожская слобода и кладбище: побывать там лучше до 17.00, потом кладбище закрывают. Самый подходящий вариант проезда — от Серпа до платформы Калитники и затем пешком через железнодорожные пути до улицы Рогожский посёлок. До входа в общину выйдет примерно 700 метров. Можно не пользоваться электричкой и сесть на любой транспорт, идущий по шоссе Энтузиастов (подходит маршрутка 567 м), или просто пройти пешком. Официальный адрес этого места — ул. Рогожский посёлок, 29. Справочники говорят, что от станций метро «Римская» и «Авиамоторная» туда можно дойти пешком, от станции метро «Марксистская» — доехать автобусом (маршруты 51 и 169), от «Таганской»-кольцевой — троллейбусами № 63, 26, 16.

Кто такие раскольники?

Раскол православной церкви произошёл в России в середине XVII в. Патриарх Никон в политических целях провёл реформу, приблизив русские обряды к греческим: в частности, он заменил двоеперстие троеперстием, во время церковных служб «аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды и т. д. Но вариант, принятый им за правило, был признан таковым далеко не всеми. Протопопы Аввакум, Даниил, Иван Неронов посчитали, что как раз греческий вариант ошибочен, а «древлее благочиние» сохранила именно русская церковь. Однако нововведения были одобрены церковными соборами и царём Алексеем Михайловичем, и Никон принялся проводить их в жизнь, часто насильно. В ответ Аввакум и Даниил подали царю записку, доказывая, что внесение исправлений по греческим образцам оскверняет истинную веру. Царь не внял их доводам, и, как бы сейчас сказали, «на местах» у них нашлось много сторонников. Начались репрессии.

Священники-старообрядцы проповедовали о наступлении «последнего времени», о воцарении в мире Антихриста, которому поклонились царь и патриарх. Само собой, такие речи не могли остаться без наказания. Церковный собор 1666 года предал старообрядцев анафеме как еретиков. В ответ часть староверов бежала в Сибирь, часть приняла участие в восстании Степана Разина, некоторые предпочитали запираться в скитах, часто сгоравших вместе со своими обитателями. Между никонианцами и старообрядцами до сих пор идёт спор, кто был виновником этих страшных казней. Старообрядцы утверждают, что каратели намеренно поджигали церкви и дома раскольников, официальная же версия гласит, что те жгли сами себя. Однако протопоп Аввакум действительно был сожжён на костре в Пустозёрске, а боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова заморена голодом в тюремной камере.

Сейчас старообрядцев обычно делят на два течения — поповцев (или беглопоповцев, так как они принимают священников, перешедших к ним из официальной церкви), и беспоповцев, или феодосийцев, о которых мы уже говорили.

В отличие от Преображенской общины на территорию Рогожской вы войдёте свободно. Некоторые формальности придётся соблюсти, если вы захотите осмотреть внутри храм (женщинам надеть юбки и платки, мужчинам — длинные брюки и рубашки с длинными рукавами), но оно того стоит!

Рогожская община возникла после страшной чумы, разразившейся в Москве в начале 1770-х годов. Старые кладбища в черте города не могли вместить умерших и становились источниками смертельной заразы. Прибывший в Москву для борьбы с чумой граф Григорий Орлов заложил несколько новых кладбищ — поначалу как братские могилы с часовнями для отпевания. В их числе было и Рогожское — для старообрядцев. При нём были устроены карантин и больница. В начале XX века ещё сохранялся ветхий обелиск, поставленный на общей «моровой могиле» со стихотворным описанием чумы и её жутких симптомов:

Когда эпидемия закончилась, близ кладбища были выстроены два храма — летний и зимний, со временем были возведены богадельни, дома для причта, больница (на пожертвования Саввы Морозова), училище, сиротский дом, женские монастыри и даже приют для душевнобольных женщин. Постепенно образовался целый старообрядческий посёлок, занимавший около 25 гектаров и обнесённый высокой бревенчатой стеной с одними воротами. К середине XIX века там жило уже более полутора тысяч человек.

Покровский собор — главный кафедральный храм Рогожской старообрядческой общины — был сооружен выдающимся русским зодчим Матвеем Фёдоровичем Казаковым в стиле классицизма. Храм планировалось сделать ещё больше, но тогда бы он превзошёл размерами Успенский собор Кремля, чего власти не могли потерпеть. Было приказано «впуски для алтаря отломать», вместо пяти глав «сделать план с одной главой и крестом», «унизить» и «убавить» шпиль. В результате переделок пропорции храма получились несоразмерными, однако он всё равно вышел очень большим, а его внутреннее убранство впечатляло и старообрядцев, и тех, кто с ними боролся: стены и своды были расписаны в древнерусском стиле, храм украшали огромные подсвечники, лампады, паникадила. В соборе хранилось богатейшее собрание старинных русских икон XIII–XVII вв., часть из которых сохранилась. В большие праздники этот огромный храм едва вмещал богомольцев, съезжавшихся со всех концов Москвы. «Перед древними иконами в драгоценных ризах, блистающих золотом и камениями, зажигались пудовые свечи, служба шла чинно со всем соблюдением устава, на клиросе пел по-старинному хороший хор певчих».

При Екатерине II и Александре I старообрядческий культ не подвергался преследованиям, а вот император Николай Первый занял другую позицию: старообрядцам было запрещено принимать священников, переходящих от официальной церкви, а в 1856 году алтари Покровского собора были запечатаны. Сквозь стены иконостаса и царские врата был пропущен толстый шнур с печатями, не позволявший проникнуть внутрь. Таким образом храм превратился в простую часовню, и в нём нельзя было провести литургию. Другой храм Рождества был обращён в единоверческий.

Однако, по некоторым сведениям, старообрядцы всё же тайно обошли запрет, а помог им в этом уже к тому времени покойный атаман Матвей Иванович Платов, герой войны 1812 года, исповедовавший старую веру. Матвей Иванович возил с собой в походы полотняную церковь, т. е. церковь-палатку, и держал при себе священника для совершения богослужений. По изгнании Наполеона из Москвы атаман Платов подарил свою походную полотняную церковь Рогожскому кладбищу, а начальник столицы дал им разрешение служить в этой церкви обедни. Пятнадцать лет их служили открыто, а после запечатывания алтарей полотняная церковь атамана Платова стала единственной возможностью для старообрядцев провести литургию — хотя и в глубокой тайне. Теперь в память об атамане и его подарке рядом с храмом установлен памятный крест.

Так продолжалось пятьдесят лет. Только 17 апреля 1905 года на основании царского манифеста о веротерпимости рогожские алтари были распечатаны и в храмах вновь возобновилась литургия, правда, ненадолго. К середине 1930-х годов почти все московские старообрядческие храмы были закрыты, но в Покровском соборе в отличие от остальных храмов Рогожского кладбища богослужения не прекращались, хотя были попытки отобрать храм и превратить его в театр.

За храмом — пруд, раньше вода в нём была очень чистой, здесь не купались и не стирали. На особом помосте была устроена деревянная часовенка «Иордань», в которой святили воду три раза в год.

Перед Покровским храмом возвышается белоснежная колокольня. Её фасад украшают изображения сказочных райских птиц: Сирина, Алконоста и Гамаюна, высота её — 80 метров, что лишь на 1 метр ниже Ивана Великого. Стройную башню хорошо видно с Третьего транспортного кольца. Выглядит она очень старой, но на самом деле это модерн. Колокольня возведена в 1907–1910 годах архитектором Фёдором Горностаевым на средства богатых старообрядцев-предпринимателей.

В 1933 году церковь Воскресения Христова была закрыта, книги и рукописи передали в Библиотеку имени Ленина, колокола сняли и отправили на переплавку. Здание колокольни использовалось под склад. В войну от взрыва пострадали паперть и нижняя часть колокольни, но сооружение устояло, и в 1947 году колокольня была передана старообрядческой архиепископии.

Самый старый храм общины ныне единоверческий. Это храм Николая Мирликийского, выстроенный спустя пять лет после страшной эпидемии на месте той первой деревянной часовни. Среди старообрядцев было очень много людей богатых и деятельных, это Морозовы, Кузнецовы, Пуговкины, Рябушинские, Солдатёнковы… Они не жалели средств для украшения своих храмов, тратили огромные деньги на покупку редких старинных икон и книг. Октябрьская революция положила конец «золотому веку» старообрядчества. В 1928 году с колокольни сбросили колокола, закрыли и наполовину разрушили храм Рождества Христова, загадили пруды: их объявили рассадником малярии и свозили в него с городских предприятий мазут и всяческий мусор, превратив пруд в свалку.

Прилегающее кладбище тоже сильно разорено. До революции на нём хоронили только староверов, стояли родовые усыпальницы Кузнецовых, Мельниковых, Морозовых, Рахмановых, Рябушинских, Рязановых, Свешниковых, Солдатёнковых… Все они были разрушены, а мрамор вывезен для строительства метро. Сохранилась лишь часовня Морозовых — каслинского литья. Самое большое варварство совершено с братской могилой умерших от чумы: её взорвали и на этом месте построили… детские ясли, которые проработали аж до 1970-х годов!

Отдельный участок кладбища — архиерейская усыпальница — ряды белых восьмиконечных крестов и пять чёрных саркофагов, расположенных за старинной металлической оградой, — это особо почитаемое место. Под саркофагами покоятся старообрядческие архиепископы.

И. А. Бунин «Чистый понедельник»:

В западной части кладбища, почти у самой его стены вдоль Старообрядческой улицы, была вырыта огромная яма. В конце 1930-х и в 1940-е годы на кладбище часто приезжали машины с закрашенными окнами: они свозили сюда трупы расстрелянных. Тела сваливали в эту яму, присыпая слоем песка. Так повторялось много-много раз. В том страшном захоронении покоятся тысячи неизвестных людей.

В северной дальней части кладбища — братские могилы воинов, погибших во время Великой Отечественной войны.

В 1990-е годы кладбище и остатки незастроенной территории посёлка вернули старообрядцам, был разработан проект реконструкции историко-архитектурного ансамбля Рогожского кладбища и Рогожской слободы. Средняя общеобразовательная школа по соседству — № 459 (Подъёмная ул., 1/4) — здание старообрядческого богословско-учительского института. Первым директором института был отец известного историка академика Б. А. Рыбакова, а председателем попечительского совета — С. П. Рябушинский.

С Подьёмной улицы, прямо от школы до станции метро «Авиамоторная» ходят автобусы 759 и 805. Рядом с метро на Авиамоторной улице располагается район Дангауэровка — уникальный жилой квартал, почти нетронутым сохранившийся с эпохи конструктивизма. В 1869 году недалеко от Владимирки был основан котельный и литейный завод Дангауэра и Кайзера, после революции — «Котлоаппарат», а затем «Компрессор». Во время войны именно там выпускались легендарные «Катюши».

До революции Дангауэровка считалась убогой рабочей окраиной, проект её новой застройки трест «Мосстрой» представил в конце 1920-х годов. Это должен был быть показательный, образцовый посёлок, «соцгородок». Впоследствии возникали новые проекты, в первоначальный вносились изменения… Строительство шло около двадцати лет, и в результате возник этот памятник советского «арт-деко»: жилые дома, пожарная каланча, бани, дом культуры, «Американский дом» — предназначенный для американских специалистов, комплекс бывшей Школы конной милиции и памятник Ленину, установленный в 1929 году.

Автобусы № 759, 805 хороши тем, что ими, не спускаясь в метро, можно доехать прямо до интересующих нас мест. Это всего 11 минут езды — 2 остановки (ост. Шепелюгинский пер.) Но можно воспользоваться и подземкой и начать следующий этап пути от станции «Перово», пройтись немного пешком и поговорить об окружающем районе. Места тут необычные! Ведь Перово — это родина леших. Именно с перовских болот они разбредались по всей стране. Существует старинная то ли пословица, то ли заклинание: «Как леший перовский зовёт куликовского в гости, к родительской кости» — то есть на место, где похоронены родители, на Родину. Эта поговорка была настолько известной ещё в XIX веке, что Владимир Даль включил её в свой толковый словарь.

Но бояться леших не стоит — ведь это заботливые духи леса, защитники зверей и птиц.

Описывают леших как заросших бородой мужичков с маленькими рожками на голове, иногда принимающих облик медведя, волка, филина или старого дерева. В подчинении у лешего множество мелких духов. Например, Аука, который передразнивает путников и сбивает их с пути. А есть ещё Цветич, Пчелич, Ягодич и Моховик, который живёт во мху и отвечает за благородные грибы.

На углу Зелёного проспекта и Перовской улицы сохранились остатки домов Немецкой слободы — тёмно-красного цвета с лепными гирляндами, довольно интересные по архитектуре. Но никаких легенд о них не ходит, местные жители побаиваются другого дома на Перовской — современного, панельного (не будем уточнять его номер). Считается, что селиться в нём очень опасно для молодых мужчин — не живут они в нём долго: кто от инфаркта умирает, кто от несчастного случая, кто ещё от какой болезни, хотя раньше на здоровье и не жаловались…

Психологи утверждают, что имеет место не более чем цепь совпадений, объединённых обычным человеческим страхом. А вот экстрасенсы заявляют другое: мол, дом стоит на краю старинного деревенского кладбища, как раз под роковым подъездом находится могила девушки-самоубийцы. Она погибла триста лет назад от несчастной любви и яда и похоронена была без отпевания. Из-за неутоленной жажды любви её неуспокоенная душа стремится получить энергию от мужчин, преимущественно от молодых. Вот в чём причина этих смертей.

Но есть в Перово и другие достопримечательности: здесь жили актёры Александр Трофимов (Ришелье из «Трёх мушкетёров»), Савелий Крамаров (его вечно грязные белые «жигули»-шалуны так и норовили украсить какой-нибудь надписью), Ирина Муравьёва, телеведущие Ангелина Вовк (тётя Лина из «Спокойной ночи, малыши!») и Иван Демидов, Жанна Фриске, музыканты Анатолий Крупнов и Хэнк, ударник из группы «Чудо-Юдо».

На улице Мастеровой в доме № 11а жил знаменитый футболист Эдуард Стрельцов. На улице Металлургов когда-то жила популярная группа «Комбинация», и там же, в подъезде этого дома, убили их продюсера. В Детской школе искусств № 1 имени Римского-Корсакова училась Кристина Орбакайте, а её прославленная мать, говорят, вела там пение. Дом ветеранов сцены им. А. А. Яблочкиной находится по адресу: шоссе Энтузиастов, д. 88. Там доживали свои дни многие великие актёры, в том числе Рина Зелёная. А кроме того, в Перово находится единственный памятник в Москве погибшим в Афганистане!

По улице Сергея Лазо дойдём до Перовского парка. На первый взгляд вокруг нас — обычный спальный район, ничем не примечательный. Кинотеатр «Владивосток», квадратный пруд перед ним, детские площадки, мамаши с колясками и притулившаяся с краю парка церквушка. Очень красивая церквушка, если присмотреться! Да и пруд — глубокий, настоящий пруд, а не мелкий современный бассейн с монетками на дне. Парк красивый, деревья старые… Мы находимся на месте усадьбы, сменившей множество владельцев, — среди них можно назвать князей Татевых, Куракиных, Воротынских, Голицыных… Именно при П. А. Голицыне в 1690–1705 гг. в селе были построены первая значительная усадьба и Знаменская церковь — изящное здание, украшенное белокаменной резьбой, — она перед нами. А барский дом стоял на том самом месте, где нынче кинотеатр. Пруд — тоже исторический, а детский парк — остатки старинного усадебного парка.

В 1732 году усадьба Перово перешла к одному из самых таинственных и загадочных людей Петровской эпохи — Якову Вилимовичу Брюсу, представителю знатного шотландского рода, перебравшегося в Россию в середине XVII столетия. Он участвовал во многих войнах, был награждён орденом Андрея Первозванного, занимал должности сенатора, президента Берг- и Мануфактур-коллегий. Брюс был одним из самых образованных людей России, естествоиспытателем, астрономом, картографом, переводчиком, коллекционером и издателем. Его библиотека насчитывала более полутора тысяч томов, а собрание всевозможных редкостей легло в основу Кунсткамеры.

Брюс, увлекаясь асторологией, открыл в Сухаревой башне первую в России обсерваторию при Навигацкой школе, что отразилось в издании знаменитых «Брюсовых календарей». Народная молва приписывала Брюсу славу чернокнижника и чародея. Об усадебном пруде рассказывают, что однажды, принимая гостей в жаркий летний день, Брюс его заморозил, так что гости могли кататься на коньках. Однажды он представил гостям служанку-робота, сделанную из цветов, собранных тут же, в парке. Она улыбалась, танцевала, разносила напитки — только не могла говорить. В конце вечера Брюс вынул у неё из волос заколку — и девушка рассыпалась, словно букет. Ему приписывали то, что он вырастил гомункулуса в реторте, и ещё массу разных чудес.

Брюс владел Перово около десяти лет, а после его смерти племянник продал имение в казну. Дочь Петра Первого императрица Елизавета Петровна подарила усадьбу своему тайному супругу Алексею Разумовскому.

Елизавета Петровна, вторая дочь Петра Первого и Екатерины, правила Россией двадцать лет. По общему мнению, она была весёлой, добродушной, несколько капризной и вспыльчивой, зато отходчивой. Больше всего на свете она любила светские развлечения: балы, танцы, охоту, маскарады. Слыла первой красавицей своего времени, любила наряжаться, делала это со вкусом и изяществом, лучше всех танцевала, писала стихи. Но за показным легкомыслием скрывался здравый рассудок.

Ни Пётр Первый, ни Екатерина не успели выдать её замуж, а с воцарением Анны отношение к принцессе переменилось: теперь уже русский двор был совсем не заинтересован в её замужестве. Когда в 1741 году она, совершив государственный переворот, вошла на престол, ей уже было за тридцать. К тому времени она уже несколько раз любила — и теряла возлюбленных. Наиболее длительной привязанностью и морганатическим супругом весёлой императрицы стал Алексей Григорьевич Разумовский — сын малоросского казака, церковный певчий, возведённый своей царственной возлюбленной «из грязи в князи». Мемуаристы приводят подслушанный кем-то разговор, когда Разумовский с горечью произнёс: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьёзно, хотя бы как с простым поручиком». И действительно, его не считали ни умным, ни способным к делам, язвительно называли «ночным императором», однако признавали, что в благодетельницу свою влюблён безумно. Видимо, именно это было главным для Елизаветы, которая буквально осыпала своего любовника милостями: должности, титулы, воинские звания, награды… Имение Перово стало одним из таких дорогих подарков. По преданию, именно тут, в прекрасной маленькой церкви на краю парка, Елизавета вступила в тайный брак с Алексеем Григорьевичем, обвенчавшись с ним в 1742 году. С этого времени императрица часто делала этой церкви богатые подарки, в том числе вышитые ею самой жемчугом и драгоценными камнями ризы. Конечно, ничего этого не сохранилось. Не сохранился и выстроенный Елизаветой дворец, где она проводила время со своим тайным мужем. Зато ещё можно разглядеть очертания аллей в парке, где они вместе гуляли.

В связи с тайным браком Елизаветы Петровны и Разумовского ходили многочисленные слухи об их детях, получивших прозвище князей Таракановых, но об этом позже.

Сейчас же мы, пройдя через один из проходов под железной дорогой, углубимся в парк Кусково. Мы направляемся к главному дворцу и одновременно получаем удовольствие, гуляя по лесопарку. Предупреждение: гулять по парку лучше большой компанией! Совсем недавно в соседних Вешняках поймали вора, насильника и убийцу, промышлявшего как раз тут — в лесопарке.

Некогда при въезде в Кусково со стороны Перова стоял деревянный столб с надписью, приглашавшей посетителей Кускова «веселиться, как кому угодно, в доме и в саду». Парк и дворец изначально задумывались не столько для жизни, сколько для развлечений.

Кусково — это вотчина графов Шереметевых. «Куском» Пётр Борисович Шереметев называл свои земли, клином врезавшиеся в земли князя Черкасского: тут были дом, главный пруд, сад и село. Но потом Шереметев женился на единственной дочери соседа, и все окрестные угодья перешли к нему в качестве приданого жены. Для молодой жены он выстроил роскошный дворец по плану самого модного тогда французского архитектора. Месье Валли сам никогда не приезжал в Россию, но охотно присылал русским вельможам свои проекты.

Дом имел до 20 различных покоев. В одном покое стены были из цельных венецианских зеркал, в другом — отделаны малахитом, в третьем — обиты драгоценными гобеленами, в четвёртом — художественно разрисованы стены и потолки. Всюду были античные бронзы, статуи, фарфор, яшмовые вазы, имелись большая картинная галерея, огромная библиотека и оружейная палата; в последней было редкое собрание древнего и нового оружия и, между прочим, седло Карла XII, доставшееся вместе с его конём графу Борису Петровичу Шереметеву в качестве военного трофея.

Сад при доме разведён после чумы 1772 года. Работы по его обустройству дали возможность пропитаться голодавшему тогда народу. Сад занимал 22 десятины земли. В нём было 17 прудов с гондолами, каскадами, фонтанами и водопадами, карусели, руины, китайские, итальянские и голландские домики, маяки, гроты, подъёмные мосты. В голландском домике все стены были выложены изразцами, рядом — эрмитаж, «жилище отшельника», на самом деле служивший местом торжественных обедов. Прекрасен павильон «грот»: все его стены и потолки выложены перламутром и раковинами; четыре статуи изображают времена года, около стены лежит громадная кость мамонта. В Итальянском домике стены дубовые с позолотой, потолки раскрашены превосходными рисунками, картины на стенах прекрасной работы. Кусковская оранжерея имеет массу дорогих цветов и деревьев. Шереметев содержал зверинец и коллекцию редких птиц. В прудах водилась рыба: из озера под названием Локасино неводом вылавливали за раз по две тысячи карасей.

Из всего этого роскошества уцелели несколько павильонов, 60 различных мраморных мифологических фигур, обелиск в память визита императрицы, одна колонна и подъёмный мост, около которого до сих пор стоят шесть пушек, — трофеи Полтавской битвы, подаренные Петром I графу Шереметеву.

Главной примечательностью Кускова считался театр. На него не жалели ни времени, ни средств, гордясь пышностью убранства и изяществом постановок. Спектакли давали два раза в неделю — по четвергам и воскресеньям. Все празднества в Кусково отличались необыкновенной пышностью; порой число гуляющих посетителей доходило до 50 тысяч, а званых гостей по билетам приглашали до двух тысяч человек. Часто здесь бывала и сама Екатерина Вторая, многие князья и принцы, однажды Кусково посетил австрийский император Иосиф. Каждый раз к приезду венценосных особ строили триумфальные арки, давались спектакли, представления на воде.

Последний визит императрицы состоялся за год до смерти старого графа Петра Борисовича. Конечно, устройство праздника было уже ему не по силам, этим занимался его сын, Николай Петрович, и справился отлично. На озере был разыгран морской бой с двадцатипушечным кораблём, к большому дому вела галерея живых картин: здесь стояли попарно жители и слуги Кускова с корзинами цветов, девушки в белых платьях и венках рассыпали букеты по пути. Через большой сад хозяин провёл царицу в английский сад и лабиринт, где при вечернем солнце показывал свои прихотливые сооружения и редкости, а после повёл её в театр, где давали оперу «Самнитские браки» и балет. В этой опере участвовала юная фаворитка молодого графа — Прасковья Жемчугова. Екатерине очень понравился спектакль: она допустила всех артистов к руке, а красавице Параше подарила даже перстень со своей руки. Стол графа в тот день был сервирован золотой посудой на шестьдесят персон. На этом празднике бесчисленные толпы народа гуляли целую ночь.

В дальнейшем императрица в Кусково уже не бывала: репутация молодого графа, унаследовавшего имение, оставляла желать лучшего. Нет, он не был развратным гулякой (это бы никого не удивило), просто он жил со своей крепостной как с законной супругой, сделав крепостную девку хозяйкой в своём доме. Современному человеку трудно понять, что именно так шокировало современников. Ну крепостная… Ну крестьянка… Но ведь молода, хороша собой, манерам обучена… Да и вообще, кому какое дело? Не понять нам, какая пропасть на самом деле разделяла сиятельного графа и дочку деревенского кузнеца. Этого поначалу не осознал и Джакомо Казанова, посетивший Россию, а поняв, не преминул воспользоваться «прелестями» крепостного права. Он описал, как за сто рублей купил у родителей юную крестьяночку, «лёгкую и стройную, как козочка». Отец красотки запросил сто рублей, так как девочка была «ещё нетронутая».

— А если я ему заплачу эту сумму? — поинтересовался обескураженный Казанова.

— Тогда она станет вашей и вы вольны поступать с ней, как вам будет угодно, только не можете лишить её жизни.

— А если она не захочет мне повиноваться?

— Этого не должно быть, но если вдруг случится, вы можете её беспощадно наказать.

— А сколько я должен платить ей в месяц?

— Ничего, раз вы будете её кормить и поить, отпускать в баню по субботам и в церковь по воскресеньям.

Когда дело было обговорено, Казанове сообщили, что он должен лично убедиться в «нетронутости скорлупы», ибо было условлено, что он приобретает невинную девицу. Причём и родители, и сама девушка на этом настаивали.

Прожив с красоткой несколько месяцев, Казанова продал её другому. Девушка не противилась, только настаивала, чтобы он взял с покупателя большую сумму: ведь она выучилась многому.

И вот теперь представьте, что воспитанная в таких условиях девушка становится избранницей графа, его единственной любовью на всю жизнь!

К тому же Шереметев знатен и очень богат. Безумно, невероятно, сказочно богат! Он один из самых завидных женихов России. Но кому же достанутся все его несметные богатства? Отпрыскам крепостной девки? И это в то время, когда у московского и петербуржского дворянства полно дочерей на выданье? Мало кто мог с этим смириться.

«Она заставила меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать её моею супругою», — много лет спустя писал Шереметев сыну.

Прасковья в сложенной ею самою песне так описала их первую встречу:

Восхищённый девической красотой, барин обещал: «…Ты со вечера — крестьянка, Завтра — будешь госпожа». Но на самом деле супругою Прасковья стала далеко не сразу, перед этим влюблённым пришлось пройти много испытаний.

Молодой граф Николай Петрович ещё при жизни своего отца приметил красивую крестьянскую девочку Парашу Ковалёву, дочь горбатого кузнеца (коваля). Она показалась ему очень артистичной, да и пела хорошо. Граф взял её из отцовского дома и приставил к ней учителей музыки и актёрского мастерства — самых лучших учителей, известных актрис и певиц. Уроки пения ей давала знаменитая Елизавета Сандунова, муж которой, комический актер, уйдя со сцены, стал владельцем популярных бань.

Со временем Параша, сделалась лучшим украшением Кусковского театра. Уже в 11 лет она дебютировала в маленькой роли под псевдонимом Горбунова. «Если бы ангел сошёл с небес, если бы гром и молния ударили разом, я был бы менее поражён», — писал молодой Шереметев о её выступлении. На следующий год Прасковья вышла на сцену Жемчуговой — граф придумал сменить неблагозвучные крестьянские фамилии своих актрис на псевдонимы, образованные от названий драгоценных камней — Бирюзова, Гранатова.

В 1788 году умер старый Шереметев. Николай любил отца, и потеря явилась для него настоящим горем, а утешением сумела стать Прасковья. Граф нашёл в ней «украшенный добродетелью разум, искренность и человеколюбие, постоянство и верность, и усерднейшее богопочитание», признаваясь, что эти душевные качества пленили его больше, чем её красота.

По легенде, однажды Шереметев заметил, что его любовь подозрительно часто стала исчезать из дома по утрам, и он решил её выследить. Оказалось, Прасковья тайком ездила на Сухаревку, где толпились нищие, чтобы подать им милостыню. И тогда граф, уступая просьбе своей подруги, решил построить на Сухаревке странноприимный дом, отдав под богоугодное заведение свои огороды.

Но добрые дела не могли погасить людскую зависть, и Ковалёву продолжали травить не только аристократы, но и бывшие подруги и односельчане. Однажды на прогулке её окружили дети и завопили: «Где здесь живет кузнечиха, где здесь кузница и есть ли дети у кузнеца?!» Чтобы оградить любимую от подобных выходок, граф оставил «злобное Кусково» и переехал жить сначала в Останкино, а потом в Петербург. Но из-за сырого тамошнего климата у Прасковьи обострилась чахотка, и она стала терять голос. Отчаявшись, граф закрыл свой театр, повыдавав всех актрис замуж. Твёрдо решив жениться, он дал семье Ковалёвых вольную и приказал изготовить поддельные документы о происхождении Прасковьи из рода польских дворян Ковалевских.

Любовники обвенчались тайно в ноябре 1801 года в храме Симеона Столпника на Поварской. Помнит красавицу Прасковью и угловой дом с колоннадой на Воздвиженке, по преданию, построенный Василием Баженовым. После венчания Шереметевы уехали в Петербург, и больше Прасковья в Москву не вернулась. Прасковья прожила ещё полтора года, успев подарить мужу наследника. Но не прошло и месяца после родов, как она умерла. Ходили слухи, что барыню-крестьянку из зависти отравили дворовые графа, но это маловероятно: её сгубил туберкулёз. Тогда Шереметев, наконец, решился открыто объявить о своей женитьбе, написав письмо императору. Он просил признать сына законным наследником титула и фамильного состояния. Император ответил коротко: «Граф Шереметев властен жениться когда угодно и на ком хочет». Прасковью похоронили в фамильном склепе Шереметевых в Александро-Невской лавре. После её кончины Николай Петрович долго болел и так и не оправился полностью. Он пережил жену на 6 лет, посвятив эти годы благотворительности.

К графскому дворцу со стороны Кусковского лесопарка примыкает старое кладбище, давно закрытое для захоронений. На нём нашли свой последний приют ещё жители XVI века, а стоящая рядом с кладбищем церковь тоже связана с родом Шереметевых. Её возвёл двоюродный прадед Петра Николаевича Фёдор Иванович Шереметев, один из семи бояр, составивших в Смутное время знаменитую Семибоярщину. Это был очень талантливый государственный деятель и образованный человек, собравший огромную библиотеку.

Успенская церковь была возведена им по обету уже в старости, незадолго до того, как он принял решение уйти в монастырь. Этот храм сейчас выглядит несколько эклектично: главная церковь имеет шатровую крышу — так строили в сороковых годах XVII века, а боковые приделы — с куполами: их простроили спустя пятнадцать лет уже после указа патриарха Никона, требовавшего, чтобы «… главы б на тех приделах были круглые, а не островерхие». Шатровая архитектура ассоциировалась у него с раскольниками.

В течение более чем 300-летней истории Успенской церкви её несколько раз реставрировали изнутри и снаружи: на одном из участков внешней стены во время последней реставрации было обнаружено двенадцать слоёв краски.